Битва вечной ночи

11 ГОРЬКИЕ УЗЫ Часть I

Небесный скакун Римскатр нес Ашалинду и Ангавара вниз, к лагерю под утесами. Для девушки границы сна и яви размылись, стерлись и потускнели. Мнилось ей, она видит себя со стороны, откуда-то из далекой дали, как будто следя за живыми картинками, нарисованными на ветхом пергаменте шанга, в то время как сама она, настоящая Ашалинда, парит в воздухе где-то в другом, неведомом месте. Однако крепкие руки Ангавара обнимали ее, и о большем девушка не мечтала — одного этого хватило, чтобы притупить все остальные ощущения и сгладить все болезненные воспоминания, во всяком случае, сейчас.

Девушка прислонилась к груди возлюбленного. Под теплыми складками льняной рубахи медленно и сильно билось сердце. На руках Ангавара, праздно лежавших на плече нареченной — ведь любой скакун повинуется королю Светлых без всякой упряжи, — сверкали три кольца. Прежде на безымянном пальце он носил тяжелое золотое кольцо с печатью Д'Арманкортов, однако теперь его место заняло другое, изумительной работы, украшенное изумрудом и нефритами, с печатью Светлого королевства. А на мизинце правой руки, примерно посередине пальца, поблескивало золотое колечко в виде листа — то самое, что Ашалинда дала Вивиане: теперь оно вернулось к Ангавару. Безымянный палец левой руки обхватывали три сплетенных вместе золотых волоска.

Девушка подняла голову. За изгибом горла Ангавара, чеканной линией подбородка, за водопадом рассыпавшихся по плечам волос цвета спелой вишни сияло многозвездное небо Мглицы, простыня яркого серебра, испещренного пятнышками чернил.

— Мои подруги, — прошептала Ашалинда сквозь шелест ветра. — Вивиана и Кейтри.

Король Светлых нагнулся к ней. Теплое, благоуханное дыхание обдавало ее шею теплом.

— Твоя горничная исцелена от всех недугов и ждет свою госпожу у шатров. А девочка? Ты потеряла ее?

— Кейтри превратили в птицу.

— Тогда я прикажу птицам отыскать ее.

— Твой ястреб Эрантри — он ведь запросто убьет заплутавшую пташку.

— Не бойся этого, ионмуинн.

Римскатр грациозно, как лебедь, опустился подле золоченой палатки, что притулилась близ Королевского шатра. С шелестом, подобным шелесту летнего ветра в кронах тополей, волшебный скакун сложил огромные крылья и позволил конюху увести его. Ангавар с Ашалиндой, сопровождаемые свитой рыцарей, прошли меж двух рядов выстроившихся по стойке «смирно» гвардейцев и вошли в ярко освещенный павильон, стены которого светились, точно лепестки огромной примулы. Там девушку встретила Вивиана. Обнявшись, подруги залили друг друга слезами радости. Через некоторое время Ашалинда спросила:

— Что такое ты видела в Аннат Готалламоре, что погрузилась в колдовской сон?

Но Вивиана и сама не знала. Возможно, Светлые наслали на нее чары, когда она слишком надоела им, а быть может, то была проделка духов замка или же фрейлину случайно задело какое-то сбившееся с цели волшебство. Это так и осталось одной из множества неразгаданных тайн крепости на Вышней равнине.

Скоро до предела измученная Ашалинда легла отдохнуть на застланную мехом кушетку. Вивиана села рядом с ней, а Ангавар, по-прежнему сопровождаемый своими офицерами, отправился обходить лагерь, леча раненых так, как умел лечить только он — волшебным прикосновением.

Обстановка шатра сверкала роскошью — стол и стулья из резного дуба, письменный стол красного дерева, на стенах тонкие гобелены. В углу мрачно поблескивали на специальной подставке доспехи и кольчуга, похожие на опустевшие морские раковины и паучью сеть. Проснувшись, Ашалинда поела вместе с Вивианой.

Все тело у нее болело и ныло.

В шатер вошел Ангавар. Придворные остались ждать снаружи. Улыбкой и кивком король одновременно и поздоровался с Вивианой, и отпустил ее. Вытаращив глаза, фрейлина сделала реверанс и попятилась, бросая взволнованные взоры на Ашалинду. Зардевшиеся щеки и торопливые неловкие движения выдавали ее смущение. Через миг она скрылась за пологом.

— Ну наконец покой, — промолвил король Светлых Ашалинде, сбрасывая плащ. — Наконец мы можем вознаградить себя за столь долгое молчание.

Девушка легонько коснулась его рукава.

— Я должна попросить тебя об одной услуге, — с болью произнесла она.

— Что угодно.

— Меня пожирает лангот.

— Лангот? — Больше он ничего не спрашивал, лишь глаза у него сверкнули. — Это уладить нетрудно. Погляди на меня.

Взоры их встретились. Серые пристальные глаза Светлого долго и серьезно глядели в глаза его смертной возлюбленной. А весь окружающий мир, смутный и неразличимый, вращался где-то далеко-далеко.

— Забудь, — тихо произнес Ангавар наконец. — Забудь томящее желание, забудь красоты Страны за Звездами.

И лангот, эта иссушающая душу, леденящая сердце и гложущая кости тоска, ставшая столь привычной и знакомой, что почти превратилась в столь же неотъемлемую часть жизни, как дыхание, вдруг исчез.

Ашалинду охватило чувство безграничной свободы, точно душа ее превратилась в лебедя.

— Давным-давно, когда мы прощались на пороге Уайт Даун Рори, меня так и подмывало спросить, не бывала ли ты когда-либо в Королевстве. Чудилось в тебе нечто этакое. Однако я счел это невозможным. Я не поверил собственным чувствам, не поверил, что это правда. Лучше бы я спросил. Скоро ты отворишь свою память, — продолжил он, — а затем и Ворота, дабы мы могли вернуться в мое королевство и там сыграть свадьбу среди моего народа. Больше всего мне хотелось бы отправиться туда без промедления, но я все еще связан клятвой, что дал Джеймсу. Пока Эдвард не коронован, я не могу покинуть Эрис.

Ашалинда стояла недвижно, как алмаз в глубине горы, словно не слышала слов возлюбленного. Лангот более не застил ее внутренний взор — словно вдруг взяли и отдернули занавеску.

Теперь все вдруг прояснилось.

Там, где доселе клокотала тупая боль, вдруг появилось четкое изображение. Здесь-то и находился прежде источник боли — рождение и смерть, тайный портал, родник, из которого брался лангот, безжалостно завладевший Ашалиндой.

Высокая серая скала, похожая на руку великана, а к ней прислоняется тонкий обелиск цвета лепестка розы. Оба сверху прикрыты плоской плитой, похожей на притолоку. Рядом - гранитная впадина, а в ней питаемый маленьким родником черный пруд.

— Я вижу Ворота Поцелуя Забвения, — пробормотала она. — Они как будто взяли да и высветились прямо в воздухе.

Ангавар рядом с ней внезапно затих — так замирает дикий зверь, почуяв в порыве ветра запах охотника.

Наконец он спросил ровным, тщательно контролируемым тоном:

— А дорогу к ним?

— Нет, еще нет. Но теперь я узнаю Ворота, если увижу их. И я непременно их отыщу.

— А как он выглядит, этот проход в Фаэрию?

Теперь голос Ангавара звучал почти небрежно.

Девушка рассказала ему все, что помнила. В голосе Ангавара сквозила отчаянное, острое беспокойство, тоска столь неукротимая и ужасная, что Ашалинде даже сделалось страшно.

— Наверное, ты хочешь попасть туда как можно скорей? — спросила она. — Быть может, нам сразу отправиться отсюда в Аркдур на корабле? Пусть тебе сейчас и нельзя покидать Эрис, мы могли бы отыскать Ворота и открыть их, чтобы твои подданные свободно ходили туда и обратно.

Лицо Ангавара потемнело. Он задумался, но потом покачал головой.

— Нет. Да и вообще вполне может статься, за это долгое время три прядки твоих волос были унесены ветром, смыты дождями или их утащили дикие звери.

— Неужели Ворота могут закрыться сами по себе?

— Вполне. Однако пока ничто не подтвердилось доподлинно, у нас остается шанс все-таки вернуться в Королевство. И конкретно сейчас я предпочту жить с этим шансом, чем рисковать испытать жестокое разочарование. Спешить ни к чему. Последний день вечности ближе не станет.

— Но пока мы мешкаем, шансы все уменьшаются — дождь, ветер и диких зверей Аркдура не остановишь. Возможно, в эту самую секунду они растаскивают последние волоски.

— Нет.

Ну конечно же — она недооценила могущество Ангавара. Своим влиянием он запросто мог остановить разрушительное действие сил природы. Уголки губ девушки дрогнули в улыбке. Западный ветер - его ласка, капли дождя - его поцелуи на моих устах…

Внезапно воображаемую картинку, четко вырисовывавшуюся на фоне бледно-желтой стенки шатра, пересекло неясное серое пятно. Рваная чернота разбила изображение на куски. Ашалинда встряхнула головой, борясь с наваждением. На лице девушки появилась смутная и мечтательная печаль.

— Ворон, — пробормотала Ашалинда.

— Что еще с ним?

Ангавар снова нахмурился.

— Он улетел, — с запинкой нерешительно отвечала она, — и все-таки некоторым образом остался с нами. Полетит ли он в Фаэрию, когда откроются Ворота? Ну, по крайней мере теперь он не может потребовать у Эсгатара Белой Совы второй услуги. Хранитель Ворот уже исполнил первую просьбу Моррагана и закрыл Ворота. Не его вина, что я случайно оказалась внутри самих ворот, ни в Королевстве, ни за его пределами. Теперь, когда Морраган утратил обличье Светлого, уж верно, Эсгатар не обязан выполнять второй приказ? А даже если и обязан, у Моррагана больше нет голоса. Теперь можно будет снова открыть все остальные Ворота и более никогда не закрывать их! Светлые и люди снова будут свободно общаться меж собой, как в былые времена!

— В обличье Ворона, — сумрачно произнес Ангавар, рассеянно наматывая на палец прядь волос возлюбленной, — большая часть могущества Моррагана и в самом деле исчезла. Но не вся. Кое-как говорить он еще может. Он ведь королевской крови — а нас не так-то легко уничтожить. Если Ворон когда-либо еще встретится с Эсгатаром Белой Совой, то вполне может потребовать повиновения. Хотел бы я отыскать его и лишить такой возможности. Сковать волшебством или взять с него слово молчать. Я бы нашел его, но пока его не поймаешь, открывать Ворота опасно.

— Тогда зачем ты позволил ему улететь?

— Мою руку остановило милосердие. Как мог я, сжалившийся над Ваэльгастом, не сжалиться над родным своим братом? — Казалось, король Светлых смотрел куда-то внутрь себя, прекрасное лицо его стало блеклым, точно зимнее небо. — Мой брат, в чьем падении я сыграл столь роковую роль. — После короткой паузы он продолжил: — Не знаю, как он поступит: улетит ли подобру-поздорову в какой-нибудь дальний лес, где и обоснуется, или же в птичьем уме осталось еще довольно проблесков, чтобы желать вернуться в Светлое королевство. И моя нерешительность играет на него.

Ашалинда смотрела на Ангавара во все глаза, жадно вбирая мельчайшие детали. Он был огнем, а она — свечой, которую поднесли слишком близко. Ангавар притянул нареченную к себе, однако она отстранилась, учуяв исходящий от него слабый аромат корицы. Ангавар не пах ни потом, ни кожей, дыхание его не отдавало луком, а волосы — лесным дымом. Она не могла больше закрывать глаза на правду — он не был смертным.

— Что это ты вдруг отшатываешься от меня? — спросил он полусердито, полуозадаченно.

Девушка замялась, не решаясь встретиться с ним глазами.

— Ты ведь Светлый. А я — нет.

— И что?

Сердце у нее стучало так, точно по груди изнутри колотили дубинкой.

— Как ты можешь любить меня? — Слезы уже подступали к глазам девушки. — Твоему народу все мы, верно, кажемся дикими животными.

— Не говори так! Никогда не говори! — вскричал Ангавар. Голос его внезапно стал грубым и резким. Однако через миг он уже недоверчиво спросил: — Неужели ты сомневаешься во мне?

— Я ведь дочь несовершенного народа. Клянусь, если бы я видела нас глазами Светлых…

— Вот так штука! Похоже, ты и в самом деле сомневаешься в моей любви.

Она наконец подняла на него глаза — и от того, что прочла на лице Светлого, сердце бедняжки едва не остановилось.

— Нет.

— Никогда не сомневайся во мне, Златовласка, — сказал Ангавар. — Никогда.

Горло у Ашалинды саднило так, точно она проглотила свое сердце.

— Мы так давно расстались, — промолвила она, — но я ни на минуту не переставала думать о тебе. День и ночь твое лицо стояло предо мной. Голос твой не умолкал у меня в ушах. Каждый порыв ветра казался твоим прикосновением, каждый сон — напоминанием о тебе. И вот сейчас ты и правда стоишь предо мной, а мне отчего-то страшно. Вдруг я моргну и ты снова исчезнешь? Ах, но каждая частица моего существа кричит и стонет от любви к тебе.

— А моя — от любви к тебе.

Откуда-то из-за шатра доносились невнятные голоса придворных, отдаленное пение, приглушенный стук копыт по траве.

Ашалинда вспомнила Моррагана и слова, сказанные им брату: «Мой клинок с большей охотой остался бы в ножнах ему так уютно в этом вместилище». Очередной пример того, как Светлые умеют искажать правду, лгать недомолвками и иносказаниями, а не в открытую.

Она снова поглядела на Ангавара:

— Морраган дразнил тебя всякими намеками. Но на самом деле он не спал со мной.

— Знаю.

Он обнял девушку, нежно уткнулся лицом в облако ее волос. Черные пряди смешались с золотыми — и Ашалинда утонула, затерялась в этом водопаде. Каждый волосок возлюбленного еще крепче привязывал ее сердце.

Среди народа, к которому принадлежал ее избранник, акт любви обычно считался чем-то вроде приятной забавы, развлечения, а не взаимного празднества вечной страсти. Рассказы о Светлых говорили об этом прямо, начистоту. Обнимать возлюбленного, чувствовать, что плечи его скованы напряжением столь яростным, что он весь дрожал, слышать, как судорожно бьется его сердце — и знать, каких усилий стоит ему обуздывать собственную природу, — все это невыразимо растрогало Ашалинду. Ведь все это давало понять, как высоко он ценит, как сильно любит свою невесту.

Испокон веков смертных влечет к Светлым — неотразимо, инстинктивно, как мотыльков на пламя свечи. Бессмертный народ королевства создан для любви и веселья, как птица для полета. И теперь, выказав равную сдержанность, Ашалинда выказала не меньше силы и чести, чем ее необыкновенный возлюбленный.

Доказательство от противного.

— Я хочу отнестись к тебе со всем подобающим почтением, — прошептал Ангавар. — Очень скоро ты станешь моей женой. И когда мы возляжем с тобой, ты и я, нас ждет столько радости и счастья, сколько редко выпадает на долю смертных. Такого счастья, о каком они могут только мечтать.

— Ты правишь двумя мирами, — отозвалась девушка. — У тебя есть все, что только можно пожелать. Ты можешь окружить себя морями золота и реками драгоценностей. Я не в силах дать тебе подобных сокровищ. Однако когда мы с тобой обменяемся брачными обетами, я одарю тебя даром. Который нельзя вручить никому иному в обоих мирах, тем даром, который любая девушка может вручить своему избраннику лишь единожды.

— Даром, наслаждаться которым можно всю жизнь.

Ашалинда вдруг подумала о том, что жизнь Ангавара будет длиться куда дольше ее. Да, в Светлом королевстве годы смертных тянутся гораздо дольше, но бессмертия люди обрести все равно не могут. И Ангавар будет гулять по зеленым курганам Эриса через сотни лет после того, как она упокоится под ними. Девушка прогнала неуместную мысль, не желая омрачать свое счастье.

Легкий ветерок раздувал шелковые стены шатра, тени дрожали и прыгали, точно под водой. Он принес с собой звуки лагеря — обрывки победных песен, смех, звяканье металла. Вокруг горели костры, на ряби стен шатра плясали тени солдат. Часовые расхаживали по сторонам бивуака, туда-сюда сновали проворные гонцы.

— Я так долго искал тебя, — произнес Ангавар. — Рассылал во все края птиц, зверей, духов и прочие колдовские существа. Все это время каждая дорога, каждая тропинка в лесу находилась под наблюдением. Мои слуги не спускали глаз ни с одного города, ни с одной деревушки. Однако ты всех обвела вокруг пальца — благодаря тому, что натиралась благовониями, чтобы отбить запах, и благодаря столь неожиданному выбору маршрута. Недавно твоя служанка поведала мне о ваших странствиях во всех подробностях. Ах, знай я тогда то, что знаю теперь! Раз за разом мои посланцы возвращались, не отыскав никаких следов — и на сердце у меня становилось все тревожней. Ты словно исчезла. Растворилась, и никто не знал, где ты можешь быть. Я безумно хотел сам отправиться на поиски, но не мог оставить Легионы в преддверии войны. И почему это ты так ловко умеешь прятаться от меня? Такое мало кому под силу! Ведь мне покорны и моря, и небеса, и все уголки земли. Да, королевский Ворон покамест умудряется прятаться от меня, но смертные на такое не способны — кроме тебя. А ты уже дважды натянула мне нос!

Ашалинда покачала головой.

— Сама не знаю. Должно быть, просто везение — или невезение, или злой рок. Увы, как жаль, что ты не мог спасти Тамханию от гибели!

— Я не знал, что острову грозит опасность. А когда узнал, было уже слишком поздно. Никто из Танов не заметил предвестников несчастья, а потому и не просил о помощи. Когда же наконец злые вести донеслись до меня, я немедленно поспешил туда, но к тому времени, как мой крылатый конь долетел до острова, все уже совершилось.

— А когда остров утонул, неужели ты не думал, что я погибла?

— Морской народ утверждал, что тебя не было среди мертвых. Однако в какой-то ужасный миг я и правда думал, что ты умерла, ибо мои слуги обшарили Эрис вдоль и поперек, но не нашли тебя, словно от тебя вообще ничего не осталось. Ведь если бы ты была убита, а тело твое искорежено до неузнаваемости, тебя тоже никто бы не мог найти.

— До неузнаваемости? Как это?

— Мало ли. Переломано, изуродовано, съедено. Но давай не будем больше говорить обо всех этих ужасах. Я нашел тебя, Златовласка. И это моя награда за все, что нам пришлось пережить.

— И теперь наконец мы сможем насладиться обществом друг друга, — чуть застенчиво прошептала девушка.

— Именно! — ответил он. — И наконец узнать друг о друге всю правду!

В уголке Королевского шатра на высокой жерди, нахохлившись, сидел Эрантри. Посередине помещения за широким столом из дуба, орешника и терновника Ашалинда обнаружила Томаса из Эрсилдоуна и Тэмлейна Роксбургского, а с ними Ричарда из Эсгайр Гартен и Историна Гилторнира. Вид у всех был усталый, но никто не был ранен — по крайней мере так казалось.

— Как я рада снова увидеть Королевский Аттриод! — воскликнула девушка.

Воины поклонились в свою очередь, здороваясь с ней. Правдивый Томас поцеловал ей руку.

— Вы отважно сражались, — сказала она.

Лицо Роксбурга помрачнело.

— Увы, госпожа моя, успех наш пришелся не ко времени.

Он замолчал.

— Нам всем будет очень недоставать Драмдунаха и Огье, — промолвила Ашалинда, усаживаясь за стол.

— Их убийцы дорого поплатились, — сказал Роксбург. — Теперь в Эрисе наконец снова воцарился мир… — Он покосился на Ашалинду, и она различила в его взгляде так хорошо знакомый ей тоскливый голод. — И есть путь назад…

Она кивнула.

— Да. Путь есть. Я обязательно отыщу его.

Паж налил всем вина, однако никто не притронулся к бокалам.

— Говорят, госпожа моя, вы узнали нашу тайну, — тихо произнес Эрсилдоун, — так же, как и мы вашу. Ибо если вам тысяча лет, мы гораздо старше. И былые наши деяния давно уже стали легендами.

— Воистину, — кивнула Ашалинда, — мне помнится, когда я была еще совсем маленькой, моя няня в Авлантии рассказывала сказки о барде, что жил наполовину в Светлом королевстве, а наполовину в Эрисе. Даже тогда все это казалось просто занятной небылицей, выдуманной сказителями, чтобы скоротать долгие зимние вечера. А вы, сэр? — повернулась она к Тэмлейну Конмору. — Полагаю, и с вами произошло нечто подобное, но теряюсь в догадках, как такое могло случиться.

Не успел Роксбург ответить, как вмешался Бард:

— И вправду, неплохо бы нам хоть чуть-чуть развлечься, ненадолго забыть о нынешнем горе. Позвольте мне поведать вам эту историю.

Девушка кивнула и Томас продолжил:

— Есть в Роксбурге одна зеленая долина под названием Картерхо. А в ней тайная лощина, где по весне пышно цветет шиповник. Давным-давно, еще до Закрытия, там начали твориться странные вещи. Теперь шиповник и дикие розы цвели там круглый год, даже зимой, и были они вдвое крупнее прежнего — великолепные, невиданные в Эрисе цветы с яркими махровыми лепестками, похожими на многослойные нижние юбки. Говорят, аромат от них шел такой, что у случайного путника аж голова кружилась.

Впрочем, мало кто осмеливался подходить к тому месту, ведь все это явно указывало: в долине разгулялась какая-то колдовская, сверхъестественная сила. Родители запрещали детям там гулять, чтобы с ними не случилось чего плохого. Однако для некоторых искушение оказывалось слишком велико — особенно для молоденьких девушек. Тем страсть как хотелось набрать себе этакой красоты, чтобы вплетать цветы в волосы и пересыпать платья в сундуках благоуханными лепестками.

И вот через некоторое время по округе поползли слухи, что, мол, смертная девушка, по неосторожности забредшая в Картерхо, непременно попадется в руки молодому рыцарю, хранителю роз. А он не отпустит ее, если она не даст за себя выкуп: либо плащ, либо девичью честь. Вернись дочка домой без плаща, ее ждала бы верная головомойка от родителей, да к тому же рыцарь был так статен и хорош собой, что многие девушки предпочитали-таки сохранить плащ при себе, а с ним расплатиться иным образом.

Однако тогда и правда выходила наружу иначе.

Скоро дурная слава неизвестного рыцаря разлетелась по всей долине. Говорили, будто, мол, он из Светлых — так что теперь отцы пуще прежнего запрещали дочерям и близко подходить к Картерхо. И все же одна упрямая — кто-нибудь сказал бы глупенькая — девица, дочь местного помещика, решила отправиться туда, несмотря на все предупреждения, а может статься, и благодаря им, уж больно захотелось ей самой взглянуть на пригожего рыцаря. Как я уже сказал, очень уж это была упрямая и своевольная барышня. Она любила носить зеленые платья, просто чтобы показать, какая она независимая. И вот, не сказав никому ни единого слова, пошла она в Картерхо.

Когда она приблизилась к лощине, аромат роз вскружил ей голову. Девушка огляделась по сторонам. Стебли кивали и покачивались, клонясь чуть не до самой земли под тяжестью цветов, однако ни единого живого существа вокруг видно не было.

Осмелев, упрямица принялась рвать розы. Но не успела и двух стеблей надломить, как рядом с ней оказался молодой рыцарь.

— Не надо, леди, рвать цветы, — промолвил он. — Почему вы явились в Картерхо без моего позволения?

Глупенькая девица дерзко уперла руки в боки и поглядела ему прямо в глаза.

— Я буду приходить сюда и уходить отсюда, когда захочу. И ничьего позволения мне не требуется!

В тот вечер она вернулась в отцовский дом, по-прежнему кутаясь в плащ, однако платье у нее измялось, а кое-где на нем появились маленькие дырочки, точно оно цеплялось за какие-то колючие кусты. Однако никто из домочадцев ничего дурного и не подумал, потому как девица эта не слишком-то привыкла заботиться о своих платьях. Однако сама она после этого частенько наведывалась в Картерхо, и никто ничего не подозревал.

Но однажды отец явился в ее горницу. Он был человеком добрым и горячо любил дочь — вероятно даже, слишком горячо, потому-то она всегда умудрялась поступить по-своему.

— Увы, доченька, — сказал он без гнева, но кротко и тихо, — боюсь я, что ты носишь под сердцем дитя. Назови его отца — и если он из числа моих рыцарей, ты получишь его в мужья.

— Что ж, если я и правда ношу дитя, — отвечала она, — то вынесу и позор, ибо ни один твой рыцарь, отец, не даст имени моему ребенку. Я не променяю своего возлюбленного ни на одного из них.

— Кто же твой возлюбленный? — вопросил несчастный.

— Увы! — вскричала она. — Он не из Эриса, он рыцарь Светлого королевства и ездит на скакуне быстрее и легче ветра. Передние копыта того коня подкованы серебром, а задние золотом.

И отец печально склонил голову, ибо такой беде он ничем не мог помочь.

А наша упрямица поскорее причесалась, накрыла волосы золотой сеточкой и поспешила обратно в Картерхо. Там она увидела коня юного рыцаря, однако самого всадника видно не было, покуда она не сорвала розу-другую, а тут он снова вырос рядом с ней — и был он и правду необычайно пригож и статен.

— Не надо, леди, рвать цветы! — сказал он. — Зачем ты пришла сюда? Ведь если мы возляжем вместе, как бы не навредить нашему с тобой пригожему дитяти!

Она не испугалась.

— Скажи мне, возлюбленный, — попросила она, — в Эрисе ли рожден ты? Смертный ли ты?

— Да, — отвечал он. — Однажды охотился я в зеленой чаще и опередил всех своих спутников. Близился вечер, и вот я заметил странную и дивную процессию, что неторопливо двигалась через лес. В середине ее четыре роскошно одетых всадника везли на копьях шелковый полог. А под пологом на белом скакуне ехала Королева Светлых. И все мысли об опасности мгновенно покинули меня, и показалось мне, что я должен непременно отправиться с нею вместе. Пришпорив коня, я помчался вдогонку, но, странное дело, как быстро ни скакал, а все ж не мог догнать неторопливую процессию. И когда наконец сердце уже было готово разорваться в моей груди, конь вдруг споткнулся и я вылетел из седла. Я упал бы, но она подхватила меня — Королева Светлых, Лейлиль из Желтого Ракитника. Она увидела, что я пригож собой, силен и гибок, а потому увезла меня с собой — и я провел с ней около семи лет. Жить здесь приятно, однако теперь у меня появилась причина, по которой я мечтаю вернуться в Эрис, и причина эта. — Он поглядел на свою возлюбленную и продолжил:

— Здесь, в Картархо, открывается прямой выход из Светлого королевства. Мне дозволено проходить в него и быть рядом здесь, в мире смертных. Однако мне нельзя уходить слишком далеко, ибо главная моя задача — сторожить розы Лейлиль от воров. Однако сегодня канун дня Всех святых — ночь, когда двор Светлых выезжает на прогулку под полной луной. Те, кто хочет завоевать свою любовь, должны выйти к роднику на перекрестке и ждать там.

— Светлые узнают, зачем я пришла, — сказала упрямица, — и попытаются спрятать тебя. Как мне узнать тебя среди стольких отважных и красивых рыцарей?

— Леди, — ответил он, — сперва пропусти вороных коней, а затем и гнедых. Беги со всех ног к молочно-белому скакуну и стяни всадника с седла. Ибо на этом белом скакуне буду ехать я — мне, рыцарю Эриса, даровали такую честь. На правой руке у меня будет перчатка, а на левой нет. Шляпу я украшу пером, а волосы зачешу вниз. Вот приметы, что я даю тебе. Я буду там.

— А как они попытаются помешать мне? — спросила она.

— Они превратят меня в твоих объятиях в змею или тритона, но ты не бойся, крепче держи меня, ведь я отец твоего дитяти.

— Я буду держать тебя со всех сил! — отважно пообещала она.

— Потом они обратят меня в медведя, а потом в рычащего льва, но ты держи меня крепко, как будешь держать нашего ребенка, и ничего не бойся.

— Я не буду бояться! — пообещала она.

— Тогда они превратят меня прямо у тебя в руках в раскаленное железо, но держи меня крепко и не бойся, я не причиню тебе зла.

— Их проделки не заставят меня отступиться! — заявила его возлюбленная.

— Тогда, — продолжил он, — они превратят меня в пламенный меч. А ты брось меня в родник — я обернусь обнаженным рыцарем. Накрой меня своим плащом и спрячь ото всех глаз.

— Я сделаю все, как ты сказал, — ответила она.

Тем вечером она в одиночку отправилась к роднику на перекрестке дорог и спряталась там. Кругом стояла могильная тишина. Храбрая девушка не видела вокруг других лиц, кроме лика серебристой луны. Около полуночи издали послышался перезвон колокольчиков, и после всей этой тишины она обрадовалась ему ничуть не меньше, чем любому лорральному звуку. Затем появились Светлые. Они скакали по дороге легкой трусцой. Было там немало красивых дам и кавалеров, все в пышных и богатых нарядах. Сперва родник миновали вороные кони, затем гнедые. И вот, завидев белого скакуна, девушка выскочила из своего укрытия и стащила всадника с седла.

Когда Королева Светлых, обернувшись, увидела, что произошло, воздух вокруг наполнился колдовством. Поднялась настоящая буря. Но эта смертная девица, Элис, была не из робкого десятка. Она хорошо запомнила все, что наказал ей заколдованный рыцарь, и держала его со всех сил, во что бы его ни превращали. И вот она отвоевала его и накрыла его своим плащом.

Тогда королева Лейлиль гневно закричала:

— Она отвоевала его! Да чтоб она превратилась в уродину! Чтоб умерла она самой страшной из смертей! Знай я, что предстоит мне увидеть сегодня ночью, я бы сама превратила его в дерево!

И, крикнув так, она ускакала прочь вместе со своей свитой.

А Тэмлейн Конмор женился на своей победоносной возлюбленной, а дитя, зачатое ими в цветущей лощине — на полпути меж Фаэрией и смертной землей, где цветут вспоенные колдовством розы, — это дитя они назвали Розамундой.

— И Розамунда, — подал голос Роксбург со своего конца стола, — заснула волшебным сном под Орлиным курганом вместе с нами. — Суровые черты его смягчились, когда он произнес имя дочери. — А после того как мы проснулись, отправилась с нами ко двору Ангавара, Роза и принц Эдвард росли вместе и, как вы уже, без сомнения, знаете, связаны узами неразрывной дружбы.

И в самом деле, все при дворе знали, как нежно относятся друг к другу Эдвард и Розамунда. Все ждали, что в один прекрасный день они поженятся.

— А как же проклятие Лейлиль? — поинтересовалась Ашалинда.

— Ангавар отвел его.

— Чудесная история! — сказала девушка. — Мне стало гораздо легче на душе. Но Томас, как ваш правдивый язык сумел сохранить все это в тайне?

— Преловко, — ответил Эрсилдоун с призрачным подобием улыбки на устах. — Подобно самим Светлым и нежити, отлично умеющим обходить правду стороной, я тоже сделался мастером недомолвок и иносказаний.

— И вот мы все встретились, — промолвила Ашалинда. — Трое смертных, что дышали воздухом Королевства и видели этот прекрасный край.

— Должно быть, потому с самой первой встречи нас так и тянуло друг к другу, — кивнул Эрсилдоун. — Каким-то необъяснимым образом мы узнали друг в друге товарищей по судьбе. Ни один смертный не может побывать в Королевстве и остаться таким, как был.

— Так вы найдете открытые Ворота? — внезапно спросил Роксбург.

В крови у него все еще бушевало рожденное боем возбуждение.

Ашалинда от чистого сердца поспешила успокоить капитана дайнаннцев:

— Я сделаю все, что в моих силах. Клянусь.

В лагере все разговоры крутились вокруг недавних чудес, не последним средь которых было то, как Король-Император внезапно выхватил меч Светлых и одолел в честном бою Светлого принца. Ангавар велел членам Королевского Аттриода рассказать офицерам и командирам всю правду, чтобы те, в свою очередь, донесли ее до простых солдат. Эдвард уже вошел в возраст, когда мог короноваться и занять законное место на троне — обет, данный Ангаваром Джеймсу, близился к завершению. По Легионам раскатилась весть: «Король Джеймс мертв, многие лета королю Эдварду!»

Однако большинство простых людей не могли толком осознать, что же произошло, и считали, что Король-Император погиб именно в последней битве. Поэтому, несмотря на последовавшие в Каэрмелоре пышные празднества, правда мало-помалу исказилась. И песни, сложенные менестрелями про любимого государя и мудрое и справедливое правление короля Светлых, впоследствии превратились в песни про короля Джеймса, отца Эдварда, и его мудрое и справедливое царствование.

Ангавар сурово наказал разгромленных рыцарей Вороньего кургана, обрекши их на бессрочный сон под холмом. Тут он был непреклонен: государственная измена считалась в Фаэрии одним из самых страшных преступлений.

— Вы и так уже изгнаны, — сказал он им, — изгнанниками и останетесь. Когда мы вернемся в Королевство, среди нас не должно быть предателей.

Но если рыцари Вороньего кургана пребывали в черном отчаянии, рыцари Орлиного ликовали, зная: скоро, очень скоро они снова попадут на любимую родину.

А вот Ашалинда совсем не ликовала. Бедняжка горько плакала, съежившись на шелковых подушках в золотом шатре. Даже Вивиана не могла утешить ее.

Но вот занавески с легким шелестом раздвинулись, и в помещение снова вошел Ангавар. Он вернулся из Королевского шатра, где держал совет со своими главнокомандующими и членами Королевского Аттриода.

— Оставь нас, — тихо приказал он фрейлине. Вивана снова отвесила ему неуклюжий от смущения реверанс и поспешила удалиться.

Ашалинда медленно подняла голову и поглядела на короля Светлых. Медленно — потому что если она делала это быстро, то у нее до сих пор всякий раз перехватывало горло и отнимался язык от восхищения.

— Что так терзает тебя? — спросил он.

— Горе, — призналась она. — Я нашла тебя, любимый, и это величайшее счастье, но я все равно чувствую, что потеряла что-то, чему не могу подобрать названия…

Для девушки, которой не исполнилось и восемнадцати лет, она видела слишком много ужасов в Битве Вечной Ночи, и перенесенное потрясение все еще было слишком сильно. А уж учитывая все предыдущие злоключения бедняжки, неудивительно, что она впала в меланхолию. Помимо прочего, ей снова и снова вспоминалось падение принца Моррагана.

Обретя свободу, Вивиана сняла кольцо в виде листа и вернула его королю. Теперь же Ангавар бережно надел его на палец возлюбленной, осушая ее слезы поцелуями, жаркими, как лучи солнца.

— Да, — признал он, — такая потеря и впрямь уничтожает всякую радость.

Но тут же добавил:

— На время.

От природы Светлые не привыкли грустить, а уж тем более грустить долго.

Ашалинда вернулась в Каэрмелор вместе с Ангаваром и Вивианой на борту Летучего йорабля «Д'Арманкорт». Там ждал их Эдвард. Юный принц, вопреки своей воле, все это время провел в столице. На войну его не пустили: жизнь единственного наследника слишком драгоценна, чтобы рисковать ею в бою.

Когда корабль вырвался из окружающей Мглицу поволоки тумана на яркие, пронизанные солнцем просторы, откуда-то с высоты спикировал Эрантри. В когтях он сжимал полумертвую птичку. Он бросил добычу на палубу — и там птичка мгновенно превратилась в Кейтри. Бледная, окровавленная, девочка без чувств скорчилась на досках. Ангавар тотчас же поднял ее, и она встала пред ним, исцеленная, но ошарашенная и ничего не понимающая. Ашалинда обняла и расцеловала ее.

— Кейтри, тебе больше не придется прислуживать ни мне, ни кому другому! — сказала она. — И ты, и Вивиана получите собственные поместья и собственную свиту придворных. Но пока все это уладится, я приглашаю вас обеих пожить со мной в Каэрмелорском дворце.

Не успел еще Летучий корабль приблизиться к Каэрмелору, как из облаков вынырнул отряд всадников на эотаврах. Впереди всех летел принц Эдвард. Получив от Всадников Бури известие о приближении короля, он торопился приветствовать Ангавара и Ашалинду и поздравить их с победой. Искусно приземлившись на палубе, он соскочил с коня, снял шлем и, встав на одно колено, склонил голову.

— О ваше величество и вы, несравненная госпожа моя, я всецело к вашим услугам.

Ангавар сердечно приветствовал юношу и, подняв его на ноги, прижал к сердцу, однако Ашалинда заметила, что щеки молодого принца бледны и ввалились, а под глазами пролегли синие тени, точно он много недель почти не спал или чем-то серьезно болел.

— Я очень беспокоился из-за вашего отсутствия, — пояснил он, перебегая глазами с Ангавара на Ашалинду. — И теперь крайне рад вашему возвращению.

Лицо у него вдруг раскраснелось, словно от лихорадки, грудь вздымалась и опадала, как у тонущего пловца.

— Вы здоровы, Эдвард? — участливо спросила Ашалинда.

— Совершенно здоров. — Он улыбнулся теплой, но несколько вымученной улыбкой. — Просто очень взволнован.

— Тогда будем же радоваться встрече! — заключил Ангавар.

Вот так та, кого прежде называли Бабочкой, и Леди Печалей, и Воительницей, вновь вернулась в королевский город.

Первый раз она прибыла сюда одна, в карете. Второй — верхом на коне, вместе с Королем-Императором, а на этот раз — ян, тан, тетера - на воздушной ладье, в объятиях возлюбленного, воздать должное которому могли бы только поэты. И теперь вся правда выплыла на свет. Однако история их на том не закончилась.

Пешком и верхами Легионы Эриса покидали Мглицу и возвращались в земли, где светило солнце. Они шли через Намарру, через Нениан Лэндбридж и наконец вступили в Эльдарайн. Оттуда путь их лежал в Каэрмелор. Там, пройдя торжественным маршем по городу, солдаты расходились в родные края.

И во время этого похода они постоянно обнаруживали, что кругом кишмя кишат всяческие незримые существа. То что-то мелькало или перепархивало совсем рядом, но затихало, едва обернешься и пристально посмотришь на это место. То в ночи раздавались какие-то непонятные звуки. То солдаты пробуждались в кошмарах и долго еще вспоминали, что за ужасы им снились. Однако все эти странности были лишь легкой рябью прилива — волны нежити, что, подобно людской армии, двинулась обратно на обжитые места: к родникам и колодцам, ручьям и озерам, рудникам и пещерам, холмам, лесам и горам, полуразрушенным башням и заброшенным людским домам. И совсем как солдаты, из боя домой возвращалось меньше колдовских созданий, чем ушло на Зов.

Впереди светло-голубые небеса позднего тейнемиса темнели от огромных стай птиц. Чем вызывались эти несвоевременные миграции, было совершенно неясно, ибо лето украшало Эрис золотистыми венками лучей оттенка спелой пшеницы. На ходу солдаты пели и разглядывали крученую вязь птичьих стай в небе, усматривая в этих черных колючих узорах какие-то знамения: или знаки победы — или просто приметы того, что весь мир кругом находился в волнении. Казалось, сама земля пробудилась: реки и ручьи текли быстрее и журчали радостнее, ветра дули сильнее и резче, леса трепетали и перешептывались, цветы цвели ярче, а дикие звери, забыв обычную робость, частенько показывались людям — за исключением разве что возвращающихся отрядов, ведь солдаты и глазом не моргнув подстрелили бы их на обед.

Лето, веселая босоногая девчонка с пшеничными волосами, уступило место зрелой рыжеволосой осени, анвармису, месяцу жатвы. Каэрмелор восторженно встречал Легионы. По главным улицам города двигались торжественные процессии, осыпаемые лепестками цветов. Одновременно с празднествами началась подготовка к государственным похоронам короля Джеймса, чьи останки должны были привезти из Орлиного кургана и предать земле в Королевской усыпальнице возле останков его королевы. Также прошло церемониальное прощание с двумя павшими членами Королевского Аттриода, Октарусом Огье из Всадников Бури и Джоном Драмдунахом из Королевской Гвардии.

Вот уже почти год страна готовилась к грядущей коронации Эдварда. Дворцовый Сенешаль трудился день и ночь не покладая рук — ему предстояло обеспечить провизию для пышных пиров. Лорд-канцлер, главный камергер и прочие высокопоставленные придворные тоже не знали ни минутки отдыха. Во дворец стекались подарки для принца Эдварда — ему должно было исполниться шестнадцать аккурат в день коронации. В довершение ко всей этой суете простой люд вовсю готовился к близящемуся празднику Осеннего равноденствия со всеми полагающимися ярмарками, яблочным сидром, вином, гирляндами, тыквенными флягами и символическими рогами изобилия.

К вящему изумлению горожан, дворянства и придворных Каэрмелора, теперь среди них открыто ходили прекрасные рыцари и дамы Орлиного кургана. Они веселились вовсю, рассказывали уйму историй и пели песни Светлого королевства. Поддавшись волне общей радости, Ашалинда забыла былую грусть, порожденную ужасами войны, и перестала изводить себя мыслями о неминуемой утрате, которые почему-то осаждали ее все это время. Ведь после похорон короля Джеймса было так много поводов для веселья. Ашалинду окружали лишь доброта, участие, надежда, справедливость и любовь. Во дворце Каэрмелора и на улицах города беспрестанно звучал звонкий смех.

Сианад вернулся ко двору, демонстративно прихрамывая после ранения в ногу, полученного при каких-то загадочных обстоятельствах (и в мгновение ока исцеленного Ангаваром, да так, что даже шрама не осталось). Он громогласно хохотал, со всего маху хлопал по плечу знакомых и незнакомых и бахвалился подвигами, свершенными в роли капитана Летучего корабля — подвиги эти раз от разу звучали все невероятнее и невероятнее. Вместе с ним приехали и Диармид с Муирной, покрывшие себя в боях славой. Ведуний Этлин и Маэву тоже пригласили ко двору на время торжеств, а также Эочайда, Ройсин Туиллим и подручного ведуньи, Тома Коппинса, который всегда рад был — если кто еще не слышал! — повторить рассказ о том, как они с его хозяйкой прятались в колодце в лесу, а нежить осаждала их, пока наконец на выручку не явились доблестные дайнаннцы.

Летучие гонцы сновали по всему небу, развозя приглашения. Шелкен Дженет появилась во дворце вместе со своим отцом, ковообретенной матерью Эласайд и семью спасенными братьями — диковатыми парнями, черные волосы которых блестели, точно грачиное оперение. На плече девушки сидел маленький черный петушок, а на левой руке не хватало мизинца.

— Отморозился, голубушка вы моя, — беззаботно пояснила она невесте Короля-Императора, — Замочек-то оказался ледяным.

Садик Дженет превратился в местную достопримечательность, слухи о которой раскатились далеко за пределами Долины Роз. Там все так и цвело, так и плодоносило. Из-под земли вдруг сами собой появлялись диковинные растения, дающие изумительные цветы и фрукты. Здоровенные сверкающие жуки и яркие бабочки приманивали разноцветных певчих птиц. А несушки, тоже жадно поедавшие этих жуков и бабочек, росли вдвое больше обычного, лоснились и откладывали по меньше мере по два яйца в день.

— Это пыльца Светлых заставила твой сад расцвести, — шепнула Дженет Ашалинда.

Что же до сыновей Треновина, они так долго находились под властью заклятия, что это до сих пор сказывалось на их характерах и привычках. Они были шумливы, как грачи, задиристы и неукротимы. Горожане не очень-то с ними ладили — и в самом деле, эти неотесанные парни словно бы наполовину принадлежали к колдовскому миру. Детство их, подобно детству прекрасной Розамунды, прошло под влиянием волшебства. Они казались уже не вполне людьми, а отчасти родней Светлых, к которым очень тянулись. А те, со своей стороны, относились к ним ласково, как к дружелюбным диким зверькам.

Некоторых старых друзей все же недоставало. На разрушенной Тамхании вовсю звонили погребальные колокола. Роланд Авенель погиб в морской пучине — тело его так и не было найдено. Однако каким-то образом он умудрился спасти от бури жизни Энни и Молли Чов, двух танийских девушек. Семейство Вейдов, разумеется, уцелело — они были с морем на короткой ноге. Джорджиана Гриффин спаслась в обществе мастера Севрана Шоу — а скоро они поженились.

С радостью и удивлением Ашалинда приветствовала семейство Кайденов — рыбаков, что некогда жили в хижине близ Призрачных Башен, Таврон и Маделинн все так изалу-чились, когда Ашалинда осыпала их подарками. Тэнси и Даврон привели белого уиппета на поводке. Песик запрыгал и попытался лизнуть Ашалинду в лицо. Смеясь, девушка сгребла его в охапку и нежно потрепала за ухо.

— Язычок у тебя не только мокрый, но и любящий! Но заклятие снято — так что теперь, маленький негодник, ты мое прошлое не смоешь!

В Апплтон-Торн отрядили специальный Летучий корабль. Вернулся он набитый пассажирами. Почти все в деревне приняли приглашение — из тех, какие выпадают на долю раз в жизни. Айронмонжер и Уимблсворти прибыли все в тех же своих кирасах и кольчугах, только тщательно отполированных в честь парадного случая. Бовир, Купер, Спайдер, новый водяной управляющий, Фэррье, деревенский трубач, рив, деревенский староста, управляющий, Хранитель Ключей и констебль приехали с семьями. Были среди пассажиров и Бетони и Соррель Эрроусмит — однако без брата. Главой Деревни был избран новый — водяной управляющий по имени Фальконер.

— Гэлан так и не вернулся, — печально сообщила Бетони. — Прискакал лишь его конь с вплетенным в гриву пучком водорослей.

— И все же, — подхватила Соррель голосом того, кто ищет надежду в пустыне отчаяния, — сердце мое предчувствует, что мы с ним когда-нибудь еще встретимся.

Лорд Вольтасус, глава Седьмого Дома, пал в бою. А лорд Нокторус — новый предводитель Всадников Бури — неожиданно отправил наследника Вольтасуса, лорда Усторикса, в полузаброшенный порт на Турнагайнских островах. Столь же неожиданно он объявил, что главой Седьмого Дома отныне станет сестра Усторикса, леди Хелигея. Ее пригласили ко двору, и она прилетела в Каэрмелор на Летучем корабле вместе со своей матерью, леди Артемизией, лордами Сарторисами, Истериумом, Каллидусом и Ариадесем, их новым колдуном Андратом и несколькими слугами из Башни Исс, включая Бранда Бринквода, Кейта Физерстоуна, Дайна Пенниригга, Трена Спатчворта, Карлана Фейбла и Терона Хода.

Над Каэрмелором яблоневым цветом парили и клубились облака. Из пенных паров появлялись острые кили, за ними выныривали многоярусные башни тугих, натянутых ветром парусов. От каждого из Двенадцати Домов прибывали Летучие корабли в сопровождении отрядов всадников на эотаврах. Персефона, сестра Хелигеи, приехала в сопровождении своего мужа Валерикса, лорда Осценсиса из Пятого Дома и леди Лилацеи.

Леди Дайанелла успела уже обручиться с каким-то престарелым графом с Островов Печали. Вот ее-то как раз на праздник не пригласили. О ее дяде, колдуне Сарготе, объявленном вне закона и разыскиваемом, время от времени доходили какие-то разрозненные слухи. Некоторое время назад лесники в восточном Эльдарайне вроде бы видели какого-то бродягу, босоногого, оборванного и исхудалого. Он хриплым голосом выкрикивал бессвязные угрозы и проклятия, утверждая, что, мол, могущественный колдун и расправится с любым, кто посмеет к нему подойти. Но никаких колдовских штучек, какие носят с собой волшебники, у него не было. Лесничие посмеялись и не стали трогать убогого безумца.

Высокая квадратная башня выходила прямо на Осенний сад каэрмелорского дворца. Пятипалые виноградные листья пурпурным узором расцвечивали каменную ограду парка. Под кронами ниссы, в длинных красных листьях которой прятались синие плоды, тянулись ряды подстриженных живьш изгородей, усыпанных алыми ягодами — пышная выставка даров осени: овальные листья лиловатого барбариса переливались многоцветьем от бронзы до жгучего пламени, гранатовые ягодки кизила светились в глянцевитой зелени, а кроваво-алые гроздья остролиста свешивались из завесы темной, густой листвы.

Меж корней зимней вишни рассыпанными топазовыми и сердоликовыми бусами валялись яркие твердые шарики ягод. Чуть поодаль качала ветвями вишня другого сорта, ее ягоды под матовой кожицей пылали темно-красным огнем — так вспыхивает луч солнца, преломляясь в бокале рубинового стекла. На ветвях гинкго, раскидывающего веера листьев навстречу ясному утреннему небу, сидал нахохленный Эрантри. Вишневые деревья сменили зеленый летний убор на янтарные одеяния осени. Повсюду пышно цвели- камелии, махровые розовато-кремовые лепестки напоминали насборенные юбки танцовщиц. На ветвях граната зрели кожистые плоды размером с женский кулак. Выползшая погреться в последнем тепле змейка обвила пьедестал конной статуи короля Вильяма Мудрого да так и замерла в неподвижности среди шуршания облетающей листвы. Сад был пропитан сладким благоуханием белоснежных, точно накрахмаленных гардений. Пели птицы.

В один из дней, предшествовавших коронации Эдварда, по этим садам брели, негромко беседуя меж собой, мужчина и женщина в богатых придворных одеяниях. На ходу они раздвигали свисающие почти до самой земли побеги золотистой ивы. Живая завеса легонько качалась и шелестела. В воздухе густым снегопадом кружили выцветшие бледно-желтые листья.

Поверх темно-зеленой туники Ангавар надел длинный темно-красный сюрко из бархата. Узор для этого сюрко придумывал он сам: орел, увенчанный звездной короной и венком из цветущего терновника. Плечи Верховного короля Светлых покрывал великолепный плащ, застегивающийся на груди усыпанными самоцветами ромбовидными пряжками с золотыми шнурами. На тяжелых складках плаща вился узор вышитых листьев терновника. Темно-зеленые брюки были заправлены в охотничьи сапоги до середины бедра. Чело Ангавара украшал тонкий золотой обруч.

Спутница его была одета в длинное светло-желтое платье из шелестящего шелка, расшитого золотыми пятилистниками. Рукава с множеством мелких пуговичек спадали ниже запястий. Шею девушки обвивало тяжелое ожерелье из квадратных пластин красного золота, украшенных рубинами и изумрудами. Густые тяжелые волосы, сиявшие, точно цветы ракитника, свободно рассыпались по плечам. На голове лежал венок из осенних листьев и ягод, вырезанных из сердолика и берила и скрепленных тонкой золотой проволочкой. В локонах девушки искрились вплетенные нитки маленьких изумру-диков, На одно плечо была накинута пелерина с опушкой из меха горностая. Талию обхватывал пояс, сделанный в пару ожерелью.

— С чего же это все началось? — задумчиво проговорила Ашалинда. — Ты охотился, а Вильям из Эриса попытался украсть твою добычу. Однако ты проявил великодушие — и так зародились узы дружбы меж Эрисом и Фаэрией. Сдается мне, ныне ты уже не так наслаждаешься погоней.

— Олени Светлых более не скачут в лесах Эриса, — отозвался Ангавар. — Светлые предпочитают охотиться лишь на волшебную дичь, которая не гибнет по-настоящему, но оживает вновь. У таких зверей в запасе уйма уловок, как бы обмануть охотника. Чтобы загнать их, требуется большое умение. Они не боятся ни боли, ни смерти, ибо ни то ни другое им не ведомо. Они наслаждаются охотой совсем как дети — игрой в прятки.

Протянув руку, он коснулся свисающего побега с вянущими желтыми листьями.

— За годы, проведенные среди людей, я приучился ценить хрупкие жизни смертных созданий как никогда прежде. Но сострадание легло мне на плечи тяжкой ношей.

Ашалинда понимала. Ее возлюбленный относился к чужой жизни с почтением, что было Светлым совершенно несвойственно — это противоречило их природе. Он утратил частицу легкомыслия, характерного для всех бессмертных. Бессмертные просто не могли относиться ко всему слишком серьезно — это самым губительным образом сказалось бы и на душах их, и на сердцах. Кто лучше них знал, что вечность — это очень, очень долго?

Солнечный свет пробивался сквозь ивовую листву, испещряя кожу девушки золотистыми пятнышками, А тот, кто шел рядом с ней плавной тигриной походкой, казалось, был самой свежестью листьев, самой сущностью солнечного света. Волосы его блестели, точно на них дрожали капли росы. Ашалин-де невольно вспомнился обрывок старой, неловко переведенной талитской песни:

В сердце ее внезапно пробудилось жгучее желание снова увидеть Королевство.

— Я могу подарить тебе весь мир, — промолвил Ангавар, останавливаясь меж янтарно-желтых, клонящихся земле побегов. — Найдется ли на свете что-либо, желанное тебе, чего еще нет у тебя?

— Да! — пылко вскричала Ашалинда. — Давай вместе исправим все зло, все несправедливости! Сделаем, чтобы всем было хорошо! Чтобы все рабы получили свободу, кров и хлеб, а работорговцев бы преследовали со всей строгостью. Чтобы битье слуг было запрещено по закону, а во всех крупных поместьях, особенно у Всадников Бури, работали домовые. Чтобы сокровища, найденные у Лестницы Водопадов, были распределены среди достойных бедняков Жильварис Тарва и других городов! — Девушка горячилась все сильней, слова лились неудержимым потоком, обгоняя друг друга. — Давай подарим Апплтон-Торну новую мельницу для утесника, хороший плуг, дюжину серпов из наилучшей эльдарайнской стали и двадцать крепких коней, чтобы ходили под плугом. Ой, мне столько всего в голову приходит! Сейчас, сейчас! Ой, и еще — пересмотреть придворный обеденный этикет!

Уголки губ Ангавара дрогнули от сдерживаемого веселья.

— Как ты пожелаешь, — сказал он, — так и будет. Но не забывай: новые законы в Эрисе отныне должен издавать Эдвард, а не я.

— Я уверена — он согласится на что угодно, если предложение будет исходить от тебя. Он горячо любит тебя и высоко ценит твою мудрость.

— А ты, кажется, нет. Ты готова перевернуть вверх дном все, чего я достиг за время своего вынужденного правления.

— Ничего подобного! Фи — ты снова дразнишь меня! Ничуть не сомневаюсь, знай ты только, как плохо обращаются со слугами, ты бы сам принял меры! В детстве, в Авлантии, я ни разу не слышала, чтобы к слугам относились так, как относились потом ко мне самой в Башне Исс. По-моему, в те дни, когда твой народ часто посещал Эрис, пусть и редко попадаясь на глаза смертным, такой жестокости не было и в помине. Светлые ведь терпеть не могут несправедливости и наказали бы жестоких хозяев.

— Откуда ты так хорошо знаешь обычаи Светлых?

— В Хис Меллине нас учили многому, что было тогда известно о Дивном народе. Моей наставницей была Меганви, ведунья. Она очень неплохо разбиралась в кодексе чести, которому следуют… — Тут Ашалинда запнулась. Сызмальства и всю ее жизнь, когда речь заходила о повелителе Фаэрии, он представлялся воображению девушки фигурой легендарной и далекой, дивной сказкой, существующей от сотворения мира, — чем-то таким, о чем можно лишь грезить, не надеясь увидеть даже краешком глаза, чем-то недостижимым, как сами звезды. И теперь просто в голове не укладывалось, что он стоит рядом с ней, разговаривает с ней, улыбается — что он и есть Торн. — Которому следуют твои подданные, — застенчиво докончила фразу она, на миг снова не в силах поднять глаза на возлюбленного. — Я знаю, как четко и ясно исполняются твои законы.

— Мы терпеть не можем неряшества, — честно заметил Ангзвар. — Грязнуль надо наказывать.

— Возможно. Но не поркой же, — возразила Ашалинда. — Вот в чем мы с тобой не сходимся. — Она снова немного поколебалась, а затем продолжила, хотя и сама не слишком понимала, что именно хочет сказать: — Мы вообще различаемся очень во многом. Чем больше я тебя узнаю, тем страннее мне все произошедшее. — С губ ее слетел легкий вздох. — Но эта странность так будоражит мне кровь…

— Границы созданы для того, чтобы их пересекать, — ответил Ангавар и, нагнувшись к возлюбленной, достал флакончик из эмалированного стекла, зеленый, как пламя над раскаленной медной проволокой.

Роспись на флакончике, листья и птицы, выписанные с необыкновенной красотой и свежестью, напомнила Ашалинде колечко в виде листа.

— Знаешь, что это такое?

Прядь длинных черных волос, соскользнув с плеча Ангавара, задела щеку девушки, и Ашалинда на мгновение лишилась дара речи. Черный дрозд на вершине дерева просвистел три звонкие ноты. Кашлянув, чтобы прочистить сжавшееся горло, девушка с трудом обрела потерянное хладнокровие.

— Сама я прежде ничего такого не видела, но, думается, слыхала о чем-то подобном — в одной сказке.

Ангавар отвернул крышечку, под которой оказалась светло-зеленая мазь оттенка молодой травы. Он обмакнул туда кончик пальца, а потом по очереди коснулся век нареченной.

— Силы небесные! — потрясенно воскликнула она. — Уж не то ли самое это снадобье, которым ненароком воспользовалась добрая женщина в сказке об Эйлин? О знахарке, что принимала роды у Эйлин после того, как та вышла за Светлого?

— Именно.

— И теперь я смогу видеть твоих сородичей, даже когда они скрыты от глаз всех прочих смертных?

— Да. Люди не могут увидеть Светлого, если тот сам не пожелает явиться им на глаза. Однако теперь ты будешь видеть моих подданных, хотят они того или нет. А также сможешь мгновенно распознавать все колдовские наваждения.

— Полезное свойство! Но… но вокруг ничего не изменилось, — неуверенно добавила девушка.

— Просто сейчас здесь нет никаких иллюзий.

Ашалинда радостно рассмеялась.

— Вот здорово! Какой ты щедрый!

— Проси большего. Мне приятно радовать тебя.

— Ладно, попрошу. Мне пришла в голову одна мысль. Ах, как это я раньше не подумала? Ведь я давно уже мечтаю освободить слуг Итч Уизге, загубивших свои юные жизни из легкомысленного дурачества.

— Солнце еще не успеет зайти в третий раз, как их найдут.

Она снова рассмеялась от изумления и восторга. До чего же все просто!

— Даже не верится, что все это на самом деле.

Медленная улыбка Ангавара была прекрасна, как луч солнца.

— Так поверь.

Никогда еще двор Каэрмелора не видывал собрания столь пестрого и необыкновенного.

Светлые танцевали и бродили среди людей, ослепляя их блеском и красотой. Их песни и стихи дарили неописуемое наслаждение, хотя иной раз, когда стихала последняя нота, сердца слушателей едва не разрывались от невыносимой радости или бескрайней печали. Кроме того, во дворец приехали простые крестьяне из Апплтон-Торна, слуги из Башни Исс и Таны, бурливая семья из Долины Роз, полоумный эрт со своими зазнайками племянницей и племянником, лавочник с Веревочной улицы Жильварис Тарва, дети с перепонками между пальцев и волосами цвета олова — всех их принимали и чествовали наравне с придворными: те сперва ужасались, потом посмеивались, а потом пришли в полный восторг. Отточенные и изысканные придворные манеры казались пришельцам напыщенными и абсолютно никчемными, а потому как-то быстро сами собой сошли на нет. Дамы и кавалеры каэрмелорского дворца были зачарованы: в жизни еще они так не развлекались. Шут Гоблет крепко-накрепко задружился с Сяанадом, и дружба эта оказалась опасной для чувства собственного достоинства окружающих. Парочка шутников устраивала все новые и новые выходки, но большинство во дворце научились относиться к проказам добродушно, а то и самим принимать участие.

Видели при дворе и иных существ, преимущественно по ночам. Это мог быть уриск, или маленький, безобидный с виду водяной конек, или темноволосый юноша в одежде из мхов и трав, по пятам за которым трусила крохотная свинка. Порой, когда Ангавар гулял вместе со своей нареченной вдоль прудов Осеннего сада, на поверхности которых покачивались желтые листья, туда опускалась грациозная лебединая дева. Тонкая фигурка ее отражалась на глади вод пламенеющей розой. Скоро придворные и вообще смертные начали избегать Осеннего сада — все решили, что там обитает слишком много нежити. Ходили слухи, будто бы пруды его соединяются с морем подземными пещерами, через которые туда приплывают русалки, бенварри, тюлений народ, а иной раз и морские морганы, мерроу, майгдина на туйне и еще какие-то беспрестанно смеющиеся существа, все в ракушках, и груагахи, с которых течет вода, а в длинные, до пят, волосы вплетены цветы и водоросли. Конечно же, горожане не слишком удивлялись такому нашествию колдовских существ — ведь уже по всей стране раскатилась потрясающая новость: Верховный король Светлых явился во дворце со всей своей свитой. Именно потому не нашлось бы во всем городе дамы, чье бы сердце не томилось смутной тоской, и ни единого кавалера, не мечтающего хоть краем глаза увидеть легендарного государя.

Среди рыжеватых живых изгородей Осеннего сада носились Том-Уксус и прочие мелкие домовые. Высоко в золотистых ветвях деревьев сновали маленькие фигурки. Смеясь и весело болтая на воздушном языке Казатдаура, они проворно натягивали канаты и лестницы, покуда весь сад не оказался опутан их веревочной паутиной. Меж верхушек деревьев в хрустально-прозрачном воздухе порхали легкие койлдуины, окруженные ореолами нежного сияния. Неявная нежить тоже так и норовила поселиться где-нибудь во дворце, ибо любила Светлых не меньше, чем нежить явная — однако на город были наложены чары, не позволявшая злобным духам причинять вред обитателям Каэрмелора.

Как-то вечером туда приковылял даже Финодири, одетый в свое новое платье.

Что же до Эдварда, ныне некоронованного Короля-Императора, он казался одновременно и веселым, и печальным. Придворные понимающе перешептывались — и в самом деле, перспектива столь раннего вступления на престол должна была одновременно и завораживать юношу, и страшить.

— Я, право же, очень бы хотел, — сказал Эдвард Ашалинде, — чтобы вы с Ангаваром отправились искать Геата Поэг на Дейнанн в Аркдуре. Сейчас же, не дожидаясь коронации. Правда, придется плыть морем — в тех северных краях не найдется ни одной Причальной Мачты. Но все мои морские корабли в вашем распоряжении.

— Если мы войдем в Светлое королевство, могут пройти многие годы, прежде чем мы вернемся в Эрис, — напомнила ему Ашалинда. — Кроме того, клятва Ангавара вашему отцу еще не выполнена до конца.

— Тогда не проходите через Ворота, но хотя бы отметьте их и выставьте стражу.

— Вам, кажется, очень не терпится найти их.

— Нет. Но я прекрасно знаю, какая тоска снедает Ангавара и прочих Светлых. Возможно, точно установив, где находятся Ворота, они хоть немного успокоятся.

— Вы очень великодушны.

Однако когда она передала предложение Ангавару, тот помрачнел и задумался.

— Это Эвард предложил?

— Да, и я рада, что выяснила, что его так удручает, ибо последнее время он ходил грустный, как на похоронах.

— Сдается мне, не беды Светлых так удручают его.

— Что же тогда? Близящаяся коронация?

Ангавар не ответил.

По всему Эрису народ гадал, куда это подевались шанговые бури. Не мерцали и не сияли более живые картины в загадочных сумерках и древние города не пробуждались более, заново переживая дни своей славы. Ангавар изгнал колдовские бури за пределы Эриса. По мере того как дни слагались в недели, люди постепенно начали понимать, что шанг более не вернется, но все равно не спешили отказываться от древней традиции и снимать талтри.

По возвращении в Каэрмелор Ангавар перестал носить Льва Д'Арманкортов и явил на всеобщее обозрение собственный герб с орлом, символ королевского дома Светлых. Придворные и все, знавшие короля лично, прекрасно знали всю правду — король Джеймс попросил Верховного короля Светлых править вместо него до совершеннолетия Эдварда. Как ни странно — или, возможно, ничего странного как раз в том и не было, — эта правда практически не отразилась ни в истории, ни в массовом сознании простых горожан, видевших лицо своего государя лишь на грубой чеканке монет. Король-Император Джеймс остался в народной памяти правителем, которому не было равных, несравненным идеалом, самым популярным королем за всю историю Эриса. Люди пошли бы за ним навстречу любой опасности. Им трудно, нет, невозможно было осознать, что вся Империя столько лет находилась во власти чар, общего наваждения и что монарх, которого они так любили, на самом деле вовсе не принадлежал к их народу. Засим самая распространенная версия заключалась в том, что Король-Император погиб в битве в Мглице, а его союзник, король Светлых, явился ему на смену, дабы разделаться с остатками врагов.

И вот из всех уголков страны в столицу начали стекаться талиты. Последние, разрозненные представители древнего народа устремились ко двору, дабы увидеть леди Ашалинду, невесту короля Светлых — ту, чьи волосы теперь мерцали желтизной нарциссов, как и у них. Они приезжали все, старые и молодые — немногие богачи, жившие на доходы со своих поместий, немногие бедняки, вынужденные зарабатывать на пропитание тем, что продавали свои волосы на парики или шли в услужение, ибо их охотно брали в слуги за внешность, и, наконец, большинство — обычные люди среднего класса. Если талиты и дивились, откуда вдруг взялась эта никому не знакомая девушка их крови, то от радости не задавали лишних вопросов. А может быть, естественное любопытство их было притуплено волшебством, что тяжелыми складками окутывало дворец, запахом благовоний витало в залах и коридорах. Изгнанники из Авлантии образовали вокруг Ашалинды нечто вроде свиты, вновь воскрешая древние песни и сказания их северной земли, оттачивая свое врожденное красноречие, совершенствуясь в знаниях, состязаясь в искусстве стихосложения, музыки и театра, проявляя немалое свое мастерство во всех придворных забавах и видах спорта.

После того как Ангавар помазал ей глаза волшебной мазью, Ашалинда часто замечала тут и там Светлых из Орлиного кургана. Иногда остальные люди также видели их, а иногда и нет. Чаще всего они предпочитали стенам дворца сады, а не то скакали верхом или развлекались соколиной охотой в Королевских угодьях Глинкита. На взгляд Ашалинды в Светлых уживалось множество самых разных качеств: эгоизм и строгие моральные принципы, жестокость и доброта, грубость и обходительность. Но все они и всегда умели веселиться и радоваться. Светлые были скоры и на расправу, и на награду. Девушка не раз наблюдала, как они одним движением руки помогали какому-нибудь бедолаге или же, напротив, насылали мелкую и чаще всего тоже невидимую нежить щипать и колотить нерадивого слугу или неряшливого придворного, пока у того все тело не покрывалось лиловыми и багровыми синяками.

Однако в общем и целом Светлые были ничем не лучше и не хуже обычных людей, на которых, к слову сказать, обращали мало внимания, более интересуясь своими собственными делами. Иногда они общались с талитами, но искренне, от всего сердца интересовались не более чем полудюжиной смертных: Ашалиндой, принцем Эдвардом, Эрсилдоуном, Роксбургом, Элис и юной Розамундой.

Однажды вечером из пылающего заката вырвался отряд эотавров. Всадники Бури привезли известия о братьях Магрейнах.

— Ваше величество, — с низким поклоном доложил чуть запыхавшийся глава королевского эскадрона, — по вашему описанию мы нашли их. Они стояли возле черного узкого залива, а вода в нем кипела и бурлила, точно в глубинах разыгрывалась какая-то свирепая буря.

— Воистину буря, — кивнул Ангавар.

— В эту самую минуту дайнаннцы уже везут их сюда на патрульном фрегате.

— Вы потрудились на славу.

И король отпустил их.

В ту же ночь Летучий корабль дайнаннцев пристал к причальной мачте каэрмелорского дворца. Братья Магрейны предстали перед Ангаваром и Ашалиндой.

Девушка с радостью и ужасом глядела на рыжеволосых братьев. Они стояли, ожидая своей участи, и лица их ровным счетом ничего не выражали. Оба молчали. По одежде у них струилась вода, в мокрых волосах запутались клочья водорослей.

Ашалинда повернулась к возлюбленному:

— Они все еще под властью заклятий. Пожалуйста, освободи их.

— Златовласка, — ответил ей Ангавар, — эти люди провели в Эрисе гораздо более времени, чем отпущено человеческой жизни. В отличие от тебя они по-настоящему живут и дышат вот уже более тысячи лет. Понимаешь ли ты, что произойдет, если снять чары?

Девушка побледнела.

— Ох, — прошептала она, — об этом-то я не подумала. — Она задумалась на несколько биений сердца. — А по-прежнему один из них всегда говорит правду, а другой всегда лжет?

— Нет. Это заклятие было наложено на них только ради того, чтобы испытать тебя. Однако каждый может говорить лишь два слова. На протяжении долгих веков им дозволялось отвечать только «да» и «нет» — Итч Уизже терпеть не может звуков человеческой речи.

Ашалинда повернулась к эртам, пытливо вглядываясь в бесстрастные лица.

— Вы хотите остаться заколдованными?

— Нет, — ответил один из братьев.

На шее у него вздулись и бешено пульсировали вены, мышцы напряглись, точно он со всех сил с кем-то боролся.

— Вы знаете, что станет с вами, когда вы освободитесь?

— Да, — сказал второй брат. На лбу у него блестели капельки морской воды — а может быть, пота.

Он стиснул челюсти и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, словно силился заговорить, но не мог.

Ашалинда прикусила губу. Подойдя к братьям, она поцеловала каждого в щеку. Кожа их, столетиями ведавшая лишь касания воды подземных пещер, была холодна как лед.

— Тогда да пребудет с вами высшая милость, пусть солнце всегда светит на вас, а ветер всегда дует вам в спину.

Ангавар по очереди коснулся лбов Магрейнов.

— Благословляю вас, — промолвил он.

Братья повернулись друг к другу. По лицам их медленно разлилось выражение безграничной радости. Раскинув руки, они хотели пасть в объятия друг другу, но тут-то и настигло их беспощадное время. На пол дворца рухнули два столба праха, столь мелкого и легкого, что самого слабого сквозняка хватило, чтобы унести эту пыль прочь.

Как же жутко иной раз бывало стоять рядом с Повелителем Колдовства!

А иной раз — непередаваемо здорово.

Вообще общество Светлых всегда действовало на смертных возбуждающе. Совсем то, что испытываешь перед бурей, когда начинает подниматься ветер, небеса темнеют, а ветер пропитан магией. За миг перед бурей мир становится иным, в нем возможно что угодно, а самого тебя охватывает такая легкость и бесшабашное веселье, что кажется, ветер вот-вот собьет тебя с ног, подхватит и унесет высоко в небо, в царство молний и ветра. Вот что такое — находиться рядом со Светлыми.

Насколько же сильнее пьянила и дурманила близость короля Светлых!

— Когда я с тобой, мне подчас верится, что я умею летать! — воскликнула Ашалинда.

Ангавар рассмеялся.

— Мне будет приятно наблюдать, как ты наслаждаешься небом, — сказал он и взял ее полетать.

Летать без всяких дополнительных приспособлений — древняя мечта человечества. Смертные издавна мечтали летать как птицы — так вот, это совсем иной полет. Совсем не как Ашалинда летала в обличье лебедя, когда все зависело от мускульных усилий и точного выбора воздушных течений. И не так, как летают при помощи силдрона — скучное механическое скольжение, когда тебя тянут веревками на специальном летательном поясе.

А Светлые летали, как летает мотылек, пушинка одуванчика, бабочка, лист, скользящий на ветру, дрозд, стрела, орел, петарда, грозовая туча — все по отдельности и вместе взятое, и не только. Они умели подниматься гораздо выше любых птиц, на тысячи футов над землей, туда, где царит леденящий холод, а воздух так разрежен, что дышать можно лишь благодаря силе заклятий, осуществляющих этот волшебный полет.

Стать легче пушинки, парить меж листьев на самых высоких, тонких ветвях деревьев, скользить сквозь густые зеленые кроны все выше и выше. Зависнуть над недвижной лесной заводью или над серой, чуть рябящейся поверхностью широкого oзepa, а потом опустить ногу и коснуться пальцем воды. Раскинув руки, броситься с высокого утеса прямо в бездну и стремительно мчаться вниз, чтобы потом мягко приземлиться на каком-нибудь низеньком облачке, или, поймав восходящий поток воздуха, воспарить и вернуться на вершину утеса, или же опуститься на узкий каменный выступ посередине кручи, куда невозможно добраться ни сверху, ни снизу. Шагать по цветущему лугу, да так, чтобы не сломать ни единого стебля, не помять ни единого лепестка, оседлать грозу и слушать раскаты грома, когда ветер бушует у тебя в крови, а прорезаемые стрелами молний тучи громоздятся вокруг фантастическим городов исполинов. Чувствовать мельчайшие изменения в давлении воздуха, скорости и силе ветра, однако мастерски приспосабливаться к любым условиям, не замечая усилий — как прикованные к земле существа не замечают усилий при ходьбе. Вот что такое было летать, как летают Светлые.

Однако для самих Светлых это являлось всего лишь забавой, праздным времяпрепровождением. Для долгих путешествий полеты были слишком уж медленны, особенно в тяжелой атмосфере Эриса. Как простой пловец уступает в скорости парусному судну, как пешеход не в силах угнаться за каретой, так и полет Светлых не мог потягаться с крылатыми скакунами или Летучими кораблями.

Поэтому Ашалинда со своим возлюбленным путешествовали на эотаврах, по очереди посещая любимые уголки Эриса. Приехав же на выбранное место, они слезали с коней и летали сами, при помощи одной лишь магии.

В Лаллиллире они неторопливо скользили над туманными лощинами, вниз по течению рек, на сырых берегах которых, возле тростниковых омутов, груадахи, похожие на тонкие цветы ириса, расчесывали желтые волосы.

Потом влюбленные поскакали в Хайторн-Фирзенхолт и там поднялись на живые изгороди, потревожив плотное покрывало листвы не более, чем потревожила бы его принесенная ветром паутинка — ведь они легко шагали там, где создания Эриса провалились бы в зеленую гущу. А когда над холмистой страной куинокко собрались сумерки, к счастливой чете застенчиво подошел изящный белый конь и склонил перед ними увенчанную витым рогом голову, задрожав от удовольствия, когда Ангавар ласково погладил его выгнутую шею, молочно-белую, как сам лунный свет.

— Мой народ называет его единорогом, — сказал Ангавар. В Долине Роз пышным цветом цвел шиповник и дикие розы, обволакивая всю долину пенным кружевом белых и нежно-красных розеток, нежных, как лапка котенка. Насколько же иначе весь Эрис выглядел с высоты, таким, каким видит его око солнца! Леса тянулись к свету, раскидывая руки ему навстречу. Тонкие светло-зеленые и золотистые побеги застилали старые, огрубевшие стволы внизу.

В Мириеноре лебединые девы сбирались вокруг Ашалинды с Ангаваром, венком черных цветов окружали влюбленных, плывущих по глади озер в стеклянном челне или стоящих рука об руку на самой поверхности воды.

Кипящая лава Таптартара не обжигала короля Светлых и его невесту, и они вместе летали меж черных столбов дыма, не чувствуя ни угарных паров, ни ядовитых газов, что поднимались над этим безлюдным краем.

Полеты сами по себе стали для девушки неиссякаемым источником веселья. Далеко от глаз чопорных придворных — поднявшись туда, где взгляд человеческий не мог различить их — влюбленные резвились и играли в воздушных потоках, точно щенки на лужайке. Свободная от сил притяжения, одетая в лесной наряд дайнаннцев, Ашалинда училась выделывать в воздухе сальто, мертвые петли, крутые повороты и прочие хитроумные маневры. Она снова возвратилась в детство, стала ребенком. С тех пор как ей исполнилось семь — тысячу лет назад! — она так не дурачилась. И никогда еще у нее не было такого чудесного товарища по проказам и шалостям, такого партнера по танцам, от красоты которого сердце останавливалось у нее в груди.

Эрантри косился на все эти дурачества неодобрительно. Для него, пернатого хищника, полеты были образом жизни, а не веселой игрой.

— Хотелось бы мне навсегда сохранить способность летать, — сказала Ашалинда, паря рядом с Ангаваром меж верхних ветвей старого дуба. — Сила тяжести — такая скучная штука!

— Увы, твой народ не приспособлен для постоянной левитации, — ответил ее нареченный. — Без постоянных упражнений кости людей становятся хрупкими, мышцы слабеют, даже сердце не может биться в полную силу.

— Какое безобразие! — пылко заявила девушка. — Ну и ладно, я не стану роптать, если мне можно будет полетать вместе с тобой хоть иногда.

— Куда теперь? — спросил он.

— В Тириендор. Я всегда любила этот лес больше всех прочих и очень хочу посмотреть, каков он осенью.

В Тириеидоре лучи заката переливались и сияли, точно яркие драгоценные камни, а кроны могучих дубов отливали благородной бронзой. Сам воздух тут казался золотистым, очертания деревьев и трав чуть-чуть размывались сказочной дымкой, как будто по всему лесу витала волшебная пыльца. Легкий ветерок кружил яркие осенние листья, срываясь с ветвей, они шелестели, парили в воздухе, а потом опускались на землю, пустые и жалкие, как протянутые за подаянием руки нищего. На дичках айвы зрели зелено-золотые фонарики плодов, а из влажной почвы высовывались алые мухоморы, похожие на шапочки гоблинов.

На сей раз колючие ветви уже не цеплялись за одежду Ашалинды — кусты шиповника и терновника сами отклонялись с ее пути. Звери и птицы не прятались, заметив чужаков. Ручные, доверчивые подходили они к Ангавару. Некоторых он звал, другие сами льнули к нему. Робкие косули и настороженные волки, кроткие голуби и бдительные соколы, медведи и белки — все тянулись к нему, ища его ласки. Даже белые ночные бабочки стаями вились у него над головой, венчая прекрасные черные волосы короля языками бледного пламени.

— А почему звери и птицы не собирались вокруг тебя, когда мы в первый раз шли здесь?

— Я велел им держаться поодаль. Разве тебе не показался бы подозрительным дайнаннец со свитой из диких зверей?

— Все равно я уже тогда начала подозревать, что ты не тот, кем кажешься! — улыбнулась она.

Их посещали новые и новые стайки лебединых дев, и множество баваан-ши, и прочая самая разная нежить. Немногие из них до сих пор знали, кто такой последний Король-Император Эриса на самом деле. Наложенные им заклятия по-прежнему не утратили силы. Те же немногие, кто знал правду, прослышали о ней от членов Аттриода Неявных, которым, в свою очередь, ее раскрыл Фитиах.

Светлые не боялись нежити, им было абсолютно все равно, явная она или неявная. Если любой смертный король на его месте жестоко преследовал бы своих недавних врагов, Ангавар не питал к солдатам Войска Неявных, откликнувшимся на Зов Моррагана, ни малейшей вражды. По законам Светлых они не совершили ничего дурного. Откликнуться на зов любого принца Светлых для нежити не считалось изменой, равно как не преступлением — напасть на смертных. Обычно Светлые вообще не вникали в отношения людей и нежити.

Конечно, выполняя обещание защитить Империю и сражаясь в наводненной нежитью Башне Исс, куда он явился, чтобы отыскать Ашалинду, Ангавар бился именно с Войском Неявных. Однако большая часть разгромленного Ангаваром и его рыцарями войска тоже не таила никакого зла против своих недавних победителей. Даже Ваэльгаст, бывший предводитель этого войска, бросал Ангавару вызов лишь из гордыни, извращенного желания развлечься, как бы опасно это развлечение ни оказалось. Порой нежить провоцировала Светлых на стычку-другую, поскольку по натуре многие духи крайне воинственны — однако для них немыслимо по-настоящему ненавидеть народ Фаэрии. Возможно, встречались и исключения из общего правила — например, уцелевшие члены Аттриода Неявных, но сейчас они были побеждены и никто даже не знал, где они скрываются.

Ангавар с Ашалиндой не только летали, но и спускались со своею свитой Светлых под землю. Глубоко под могилами и усыпальницами людей они посетили Фридеан, рудники и каменоломни стуканцов и колдовских шахтеров. И повсюду их встречали толпы карликов. Все откладывали кирки и лопаты и низко кланялись.

— Это он! Он, он сам! — возбужденно щебетали они. Как и всех прочих, их как магнитом тянуло к королю Светлых.

Затем крылатые кони путешественников полетели в холмистый край. Истинные волки Долины Вороньего камня, прекрасные и исполненные чувства собственного достоинства, приблизились к королю Светлых и его спутнице со сдержанной грацией. Они не выказывали ни малейшей агрессии и даже горделиво притащили на показ гостям волчат. Видно, они испытывали к Дивному народу безграничное доверие — настолько полное и глубокое, что даже с присутствием Ашалинды смирились, лишь подозрительно фыркнув в ее сторону.

— Как раз они-то, — заметил Ангавар, трепя за ухом игривого волчонка, — не любят охотиться на людей. Их вой вовсе не выражает кровожадный голод, как принято у вас считать, — просто таким образом они переговариваются друг с другом. Всякие страшные истории, которые смертные рассказывают друг другу на ночь перед камельком, страшно несправедливы к волкам. Эти звери охотятся ради того, чтобы не умереть с голоду, играют со своими малышами и живут в полной гармонии с лесом. Им, милосердным убийцам, далеко до человеческого рода по части всяких жестокостей!

Залы под Лестницей Водопадов, лишившиеся сокровищ Светлых, стояли пустые и разоренные. Под полыми сводами гулко отражались раскаты смеха людей и Светлых, сплетавшиеся, как венок из маргариток и звезд.

— И в самом деле, — подтвердил Ангавар, — эти сокровища созданы моим народом в Золотую Эру. А перед тем как уснуть под Орлиным курганом, мы спрятали их. Надпись над входом — это загадка на лебедином языке. Если произнести вслух слово «лебедь» на языке Светлых, двери откроются.

— Правдивый Томас перевел нам загадку, — сказала Ашалинда. — Неужели лебеди и правда поют во время полета? Я была лебедем, но ничего подобного не заметила.

— Ты ведь была не настоящим лебедем, Златовласка. Перья настоящих лебедей наделены многими необычайными качествами и во время полета издают чудесную музыку. Но не все уши слышат ее, — объяснил Ангавар.

Вместе с возлюбленным Ашалинда плыла над горами, над морем, за которым заходило солнце. Они видели изломанные снежные пейзажи Римани, шелкопрядильные фабрики Север-несса, шафрановые поля Луиндорна, дикие берега Финварны и покинутые города Авлантии. Янтарно-дынное солнце скользило по северному небосклону, точно персик в сиропе. В эти дни оно светило особенно ясно, и в длинных косых лучах его все время казалось, что стоит утро чудесного золотого дня. Каждый лист мерцал осколком цветного стекла из старинного витража, каждое дерево являло потрясающее сочетания света и тени: разноцветный сверкающий убор с той стороны, куда падал свет, и причудливый узор тени с другой. В эти дни над землей царило пронизанное светом вечное утро — вечное утро осени.

И в самый разгар всей этой красоты Ашалинда с Ангаваром вернулись в суету и кипение Каэрмелора.

На каминной решетке мраморного камина жарко пылали длинные сосновые поленья и шишки. Стены комнаты лучились слабым золотистым светом — этот эффект создавался благодаря тому, что в краске была примесь хрома. На фоне этого блеска особенно ярко выделялась потрясающая красота гобеленов. На узорчатом ковре перед камином развалились две гончие в рубиновых ошейниках. Рядом, на низеньком инкрустированном столике лежала шахматная доска. Фигурки были вырезаны из яшмы и оникса. На другом столике стоял массивный ларец с филигранными застежками — для хранения драгоценностей. Ключ был небрежно брошен рядом. В подсвечниках и на высоком канделябре пылал целый лес свечей.

Перед входом стоял навытяжку лакей с шелковой подушечкой в руках. Примостившийся на высоком табурете музыкант мечтательно перебирал струны огромной золоченой арфы, с которых замороженными слезами солнца срывались звонкие ноты. Ибо здесь, в этой солнечной комнате, находился сейчас молодой государь — а его повсюду сопровождала музыка.

Вивиана с Кейтри тихонько перешептывались в нише окна, склоняясь над вышивкой. Эдвард коротким, рассеянным жестом, точно отмахиваясь от докучливой мошкары, разрешил им сидеть в его присутствии. Розовое сияние обрисовывало застенчивые силуэты обеих девушек. Небо за окном было рассечено напополам линией створок, как перезрелая хурма. В окно струились красные лучи заката, длинные рубиновые кристаллы. Некоронованный Король-Император Эдвард стоял, опираясь локтем на каминную полку, и с мрачным видом водил носком башмака по железному пруту решетки. Рядом стояла Ашалинда.

— Прошу вас, Эдвард, взгляните, — говорила она. — Как по-вашему, придется ли это по вкусу моего господину?

Эдвард поглядел на маленький сверкающий кружок у нее на ладони и, зажав между большим и указательным пальцем, поднес к глазам, чтобы рассмотреть поближе. По внешней стороне золотого ободка тянулся искусно сработанный узор: переплетающиеся перья орла и морской птицы. На внутренней стороне было выгравировано: «Я тебя люблю».

— Все здесь исполнено благородства, — вынес вердикт юный Король-Император. — Превосходная работа. Впрочем, чего еще ждать от королевского золотых дел мастера?

— Я дала ему на переплавку весь белый птичий браслет, — пояснила Ашалинда, касаясь руки в том месте, где запястье обычно обвивало старинное украшение. — «Это золото лишь двенадцати каратов, — сказал он мне. — Когда я его очищу, металла останется гораздо меньше». «Но на кольцо-то хватит?» — спросила я. «Тютелька в тютельку», — ответил он.

— Но ваш браслет! — запротестовал отпрыск Д'Арманкортов, возвращая кольцо девушке. — Не вы ли рассказывали, что это подарок вашего отца?

Ашалинда спрятала кольцо в зеленый бархатный мешочек, затягивающийся золотой ленточкой.

— Да. Но понимаете, Эдвард, это единственное мое достояние, подаренное мне не моим господином. Отец не пожалел бы о моем решении. Для меня ценность этого браслета во много раз превышает его номинальную стоимость. И я хотела в знак наших обетов подарить моему нареченному что-нибудь очень-очень редкое. И это ведь не просто так кольцо, а с секретом. В него вплавлены три моих волоска.

— Как изобретательно, — сухо промолвил Эдвард, глядя в камин.

Арфа умолкла. В комнате воцарилась непривычная тишина.

— Играй, — бросил юный король через плечо.

Руки музыканта немедленно снова пришли в движение.

— Ваш день рождения приближается слишком быстро, — сказала Ашалинда, пытаясь веселыми словами рассеять неловкость. — Стать Королем-Императором в день шестнадцатилетия — для вас это и вправду судьбоносный день.

И в самом, деле! - думала она. — Мне и самой всего лишь семнадцать. Нас разделяет не так уж и много лет. А может быть, целая тысяча…

— Вы уже видели последние подарки? — торопливо продолжила она, надеясь непринужденной беседой разгладить его нахмуренный лоб. — Их так много, что часть пришлось сложить на чердаке.

— Все кругом так щедры, — пробормотал он. — Кстати, вот сейчас, пока мы тут разговариваем, во дворец уже везут мой подарок для вас. Этого Ангавар еще вам не дарил.

— Что это? Пожалуйста, скажите!

— Подарок, который вам больше всего подходит. Зеркало.

Девушка невольно ахнула и, стараясь скрыть это, тут же кашлянула в ладошку. Что-то в тоне молодого человека, в том, как он бросил на нее один короткий быстрый взгляд и тут же опустил голову, наводило на мысль: здесь скрыт какой-то тайный смысл. Но Эдвард тут же отвернулся.

— Ой, вон он! — взвизгнула Вивиана, роняя вышивку и показывая в окно.

Они с Кейтри вытянули шеи, пытаясь выглянуть во двор, по которому шагал рослый капитан Королевской гвардии. Он поднял взор и, хмуро улыбнувшись, отдал девушка честь.

— Ты выронила сердце в окошко, Виви, — улыбнулась Ашалинда. — Если хочешь, можешь пойти поискать его, но только чур по лестнице.

— Правда? Можно?

— Конечно! И тебе, Кейтри, тоже.

Девушки изящно присели в реверансах и вышли. В тот же миг в чертог вошел паж в королевской ливрее и опустился перед Эдвардом на одно колено.

— Говори, — отрывисто велел молодой человек.

— Ваше императорское высочество, я принес вам приветствия от леди Розамунды Роксбургской. Она ожидает в приемной.

— Благодарю, Грифлет. Я скоро пошлю за ней. — Эдвард взмахом руки отослал пажа. — Скоро.

— Прошу извинить меня, Эдвард, — промолвила Ашалинда, сжимая зеленый бархатный мешочек. — Мне необходимо заняться кое-какими неотложными делами.

Она присела в реверансе.

— Королевы не делают реверансов, — сказал Эдвард почти грубо.

К щекам девушки прилила кровь.

— Я еще не королева. Покамест вы мой Король-Император, мой государь.

Он ничего не ответил, а лишь кивнул и поцеловал руку Ашалинды. Когда она вышла, юноша снова повернулся к камину.

Спустившись по спиральной лестнице, Ашалинда оказалась в темном холле. Звуки ее шагов отдавались тихим эхом, что было довольно странно, учитывая, что деревянный пол устилали толстые ковры. Эхо внезапно замедлилось, хотя Ашалинда не умеряла шаг. Девушка остановилось. Она чуяла рядом что-то неуловимо знакомое.

Стояла мертвая тишина.

В коридор не доносилось ни гула разговоров из главного зала, ни тихого шарканья пажей, несущих светильники и факела. Не слышалось ни скрежета колодезного ворота на дворе, ни воркования голубей в голубятне, ни лая собак на псарне, ни стука лошадиных копыт — никаких привычных звуков жизни большого дворца.

— Выходи, — сказала девушка тишине. Ни звука.

— Выходи! — повторила она громче. — Я знаю, что ты здесь.

В холле все оставалось так же темно и тихо. Ашалинда закричала, гневно и нетерпеливо:

— Если ты сам не покажешься, я выдавлю тебя оттуда, как сыворотку из сыра!

Из ниши в стене выскользнула маленькая фигурка. Замерев перед девушкой, она нервно крутила пальцы.

Он всегда ужасно раздражал ее. Она жалела его — его болезненную привычку забиваться в темные углы, непонятные страхи, хромоту — жалела его, но в то же время боялась.

— Ну что ж, — произнесла она наконец, — доброй удачи тебе, Под из Башни Исс. Вижу, ты все-таки сумел ускользнуть.

Большие пальцы Пода завращались еще быстрее. Лицо его было пустым, как чистый лист бумаги.

— Зачем ты явился сюда? Ты искал меня? А может быть, исцеления — ты ищешь Верховного короля Светлых, чтобы вылечиться от хромоты? Он легко сделает это, если я попрошу…

— Нет!

Отчаянный крик парня раскатился по коридору, отражаясь от стен. Оглушенная, Ашалинда шагнула назад.

— Зачем тогда? — резко спросила она, скрывая за злостью в голосе беспокойство.

— Хотел посмотреть дворец. Хотел уйти от Хелигеи.

— Глупыш, Хелигея тоже приехала сюда. И ручаюсь, она знать не знает о том, что ты вообще существуешь.

— Знает.

— Или она тебя не любит? Ты сказал ей что-нибудь такое, что она предпочла бы не слышать?

Губы Пода дрожали.

— Не приставай, — пробормотал он. — Я хочу есть.

Ашалинда смягчилась.

— Этому горю легко помочь. Я покажу тебе дорогу на кухню. Идем.

Он отпрянул.

— Там слишком людно.

— А, понимаю. Мы с тобой всегда избегали больших компаний, нам не хотелось, чтобы на нас таращились, правда? Тогда пойдем на псарню. Мальчишка-подручный накормит тебя хлебом и мясом. Там тебя никто не увидит, только он да гончие. Однако же ты и впрямь можешь исцелиться, как я. Он может тебя вылечить, и кто знает, вдруг ты вырастешь и станешь великим колдуном. У тебя есть дар…

— Нет! — яростно выпалил Под. — Его ты у меня не отнимешь!

Он глядел на девушку то ли с ужасом, то ли с ненавистью.

До нее вдруг дошло, что он считает, будто его косолапость, физическая ущербность как-то связана с даром ясновидения.

— Если ты вылечишься, твой дар все равно останется при тебе, — заявила Ашалинда. Под лишь упрямо выпятил распухшую нижнюю губу. — Не веришь мне, так спроси у моего господина, он не умеет лгать!

Но Под упорствовал.

— Глупый мальчишка! — наконец вскричала Ашалинда, выходя из себя. — Почему ты отказываешься от помощи?

— He надо мне твоей помощи! — огрызнулся Под, бешено оглядываясь по сторонам, как будто попал в ловушку, откуда не было выхода.

— Тогда я не буду тебе больше ничего предлагать. И все равно ты не такой проницательный, каким себе кажешься. Твои предсказания и гроша ломаного не стоят! Сплошная чушь! Ты говорил, что мы с ним никогда не будем счастливы — так вот, ты ошибся! Ошибся — слышишь? Потому что я выйду за моего господина замуж в Светлом королевстве, и ничто уже не в силах встать между нами!

И стоило этим словам слететь с уст девушки, ее охватил невыразимый ужас и она горько пожалела, что вообще их произнесла. Она ведь слышала, как Томас Эрсилдоун как-то сказал: «Момент наивысшего счастья человека — это тот, когда судьба уже занесла топор у него над головой. Говорят даже, что великая радость на самом деле предвещает великую скорбь».

Ашалинда ждала. Затаив дыхание. Под вытаращился на нее во все глаза.

— Такие, как ты и он…

— Придержи язык! — закричала она, зажимая уши руками. — Я не стану слушать тебя! Не стану!

Повернувшись, она бегом бросилась прочь, а чтобы не слышать ужасных слов, на ходу напевала глупую песенку, которую слышала от Кейтри сегодня перед завтраком.

Завернув за угол, она остановилась. Но даже сквозь толщу камней в щели меж дрожащими пальцами проникли слова, которые она так боялась услышать — те самые, что хотел сказать ей Под.

«… Никогда не будете счастливы… никогда…»

— Будь ты проклят, гнусный лжец! — всхлипнула она, — Будь ты проклят!

Но он и так был проклят.

Коронация нового Короля-Императора, Эдварда IV из дома д'Арманкортов и Трета, Верховного короля Эльдарайна, Финварны, Севернесса, Луиндорна, Римани и Намарры, короля Иных Земель и Территорий — сия торжественная церемония состоялась одним прекрасным солнечным днем гаотпмиса, месяца ветров. Вопреки тому, как оно бывает обычно в это время, ветер дул вовсе не сильно и не резко, ибо ему дозволили стать всего лишь легким и ласковым бризом, осыпающим праздничную процессию конфетти яркой многоцветной листвы. Небеса синели, точно поля васильков. Опаловые облачка весело клубились на горизонте, чуть подсвеченные нежно-серебристой дымкой.

Сам свет в этот день был совершенно изумителен. Он лился с небес, точно поток чистейшей родниковой воды, искрящейся хрусталем брызг. Ночью же небо превратилось в эбеновый щит, расцвеченный яркими звездами, омываемый теплым благоуханным ветром.

Короли и дворяне собрались из всех уголков Империи, чтобы поклясться новому императору в верности и воздать ему должные почести. На коронационных праздниках, продолжавшихся три дня и три ночи, присутствовали шесть тысяч гостей. Каждый день, когда солнце клонилось к закату, на ристалище устанавливались открытые шатры. Всю северную часть ристалища занимал огромный красно-золотой Королевский павильон, установленный на возвышении. В мягком предвечернем освещении турнирное поле казалось цветущим лугом с разбросанными здесь и там высокими гибкими деревцами — шестами, на которых развевались знамена, в том числе знамя Светлого королевства с орлом, короной и терновником, Имперский штандарт, Королевское знамя д'Арманкортов, стяг Эльдарайна и множество флагов прочих земель Империи, а также официальный штандарт Королевского Аттриода и многочисленные стяги и вымпелы дайнаннцев, колдунов, Всадников Бури и остальных благородных сословий. Флаги Летучих кораблей соседствовали с изорванными знаменами былых сражений. Сто двадцать вымпелов в три с половиной ярда в длину каждый несли на себе гербы королевства, восемьдесят четыре алые ленты длиной в тридцать два ярда были расшиты золотыми львами и белыми ромбами, пятьдесят со-рокапятиярдовых — мечами и лилиями, а на тысяче маленьких раздвоенных на конце вымпелов красовались изображения лебедей, оленей, гончих псов и соколов. Больше всего — целых триста — было длинных и узких лент в золотую и белую клетку, с разбросанными по ним зелеными и красными розочками.

Празднества коронации Эдварда IV вошли в историю под названием «фестиваль чудес», ибо в их организации активно участвовали Светлые. На ночных пирах подавали немыслимое многообразие блюд, подобных которым никто из смертных никогда еще не пробовал. Никогда еще жители Эриса не едали столь сочного и сытного ростбифа, столь свежих и ароматных сладостей. Никто не мог вспомнить, чтобы когда-либо еще горки дрожащего желе на тарелочках достигали такой вышины, но и не думали рушиться, а взбитые сливки так сладостно таяли на языке — да еще чтобы все это подавалось в таком изобилии.

В честь события было почато несколько сотен бочек наилучшего красного вина — и все в один голос признавали, что подобного еще и не пробовали. Эль и пиво лились рекой, прочих крепких и не слишком напитков также хватало в избытке.

К столу были поданы (и список этот далеко не полон) полторы тысячи буханок хлеба, сто четыре жареных быка, девятьсот овец, триста четыре теленка, триста четыре цапли, две тысячи гусей, тысяча жирнейших каплунов, две тысячи свиней, сто четыре павлина, горы голубей, фазанов, куропаток, кур, кроликов и кроншнепов, одиннадцать тысяч яиц, пятьсот оленей, полторы тысячи горячих пирогов с олениной, шестьсот восемь щук и лещей, двенадцать дельфинов и тюленей, сто двадцать галлонов молока, двадцать галлонов сливок, тысяча триста блюд с желе, две тысячи холодных фруктовых пирогов, девяносто галлонов заварного крема, как горячего, так и холодного, и без счета всевозможных цукатов, конфет и вафель. Блюда поражали как количеством, так и разнообразием. Начинка каждого пирога, кроме самого большого, состояла из сорока восьми разновидностей мяса. А когда взрезали самый большой, в нем оказалось двадцать шесть живых музыкантов, которые немедленно заиграли чудесные мелодии на арфах, серпентах, цитрах, лютнях и кифарах.

По всей стране еще не один год жадно обсуждались увеселения, что предлагались между переменами блюд. И каждый актер, циркач или музыкант справлялся с выступлением безупречно — даже юный новичок-жонглер, который, благоговея пред столь многочисленным и пышным сборищем, на один миг мучительной агонии отвлекся и потерял концентрацию, и тот обнаружил вдруг, что оброненная по оплошности бутылка каким-то непостижимым образом вернулась обратно и весело кружится вместе с остальными, как будто ничего и не случилось. Ни один из музыкантов ни разу не сфальшивил.

Благодаря чудесному зрению, дарованному зеленой мазью, Ашалинда видела больше, нежели остальные смертные. Ей не сразу удалось приспособиться отличать, что зримо всем, а что только ей и Светлым. В первый раз, например, заметив, как одна из фрейлин Ангавара прогуливается среди гостей и непринужденно берет еду прямо у них с тарелок, девушка пришла в возмущение.

— Да как только леди Линдориет хватает нахальства так откровенно воровать? — шепнула она Эрсилдоуну. — Гости начнут протестовать. А она разозлится и всех их заколдует. Неужели за столами Светлых не нашлось угощения ей по вкусу?

Герцог нахмурился и недоуменно поглядел на собеседницу.

— Боюсь, смысл вашего замечания ускользнул от меня, Ашалинда.

Ангавар сидел так близко к невесте, что при каждом его движении черные волосы касались плеча девушки — и каждый раз ее пронзала дрожь. Услышав этот разговор, он приподнял бровь.

— Линдориет берет то, что пожелает, и там, где ей вздумается, — расслышала Ашалинда тихий шепот. — Она в своем праве. Иные из нас от этого права отказываются, иные — нет.

Тут Ашалинда заметила, что ни один из гостей, чьи тарелки подверглись столь бесцеремонному обхождению, ничего не заметил. Прекрасная Светлая брала только торад пищи, оставляя на блюде лишенную жизненной силы шелуху.

— Но она больше всего берет у самых худых гостей.

— Потому-то они такие худые.

— Но в этом ведь нет никакой логики!

Ангавар поглядел ей в глаза.

— Тебе придется еще много узнать о наших обычаях, Златовласка.

— Я всегда считала, что Светлые обычно наказывают тех, кто слишком много ест.

— А ты обратила внимание на то, как избранные Линдориет едоки жадно поглощают еду? Они набрасываются на нее, как голодные волки, но все худеют и худеют.

— Да, вид у них нездоровый. Однако остальные поглядывают на них с завистью, мол, столько едят, а такие стройные. Так что же для них лишение торада - награда или наказание? Вот ведь загадка…

— Для тебя. — Наивность невесты забавляла короля Светлых. — Гляди-ка вон туда.

Он показал на стол, за которым сидели разряженные придворные. Лицо маркиза Эрли — роскошный дублет которого угрожал вот-вот лопнуть — искажала гримаса боли. Отодвинув бархатное с позолотой кресло подальше от стола, он вытирал пот со лба кружевным носовым платком. Стройный юноша из числа Светлых мимолетно уколол его в торчащее брюхо тросточкой. Другой, не сбиваясь с шага, прошелся по подагрическим ногам маркиза. Пожилой дворянин застонал и, поджав ногу, принялся растирать пальцы.

— Бедняга маркиз сам страдает из-за своего обжорства, — заметил Эрсилдоун, проследив направление взгляда соседки по столу.

— Нет- нет, — запротестовала она. — Это все проделки Светлых.

— Томас говорит чистую правду, — возразил Ангавар. — Этот человек просто обжора. Ему требуется хороший урок.

— Суровы твои законы, — вздохнула Ашалинда. — А если Эрли удастся уговорить изменить привычки, ты вылечишь его от подагры?

— Тогда он и сам вылечится, — засмеялся Ангавар. Звуки его смеха мгновенно вытеснили из головы девушки всякие мысли о маркизе Эрли. Близость возлюбленного кружила голову, наводила на мысли, которые было трудно вытеснить из головы. С трудом обуздав себя, Ашалинда снова поглядела на ристалище.

Каждый вечер, после того как возводили шатры и помостки, Фулет, ныне занявший пост придворного колдуна вместо смещенного Саргота, устраивал фейерверки, по сравнению с которыми все прочие представления такого рода бледнели, как свечки рядом с ярким костром. А когда фейерверки заканчивались, между гуляющими зажигались нежные разноцветные шары — они выстилали края каждого павильона, каждого флага, ложились светящимися линиями на землю. Если кто-нибудь пытался взять такой шар, свет тут же гас, а сам шар исчезал, но вскоре загорался снова.

Вокруг турнирного поля были установлены специальные подмостки для менестрелей и музыкантов и особые площадки для танцев. К радости и изумлению танцующих, ноги их скользили по деревянному настилу легко и гладко, точно мыльные пузыри по воде.

Немало было спето песен, немало произнесено речей и немало чаш поднято за здравие нового государя Эриса, Короля Светлых-из-под-Холма и его невесты. После очередного тоста за обоих королей Правдивый Томас вскочил на ноги и произнес пылкую речь, прославляя Ашалинду. Не вдаваясь в подробности ее прошлого, он столь поэтически и красноречиво описал ее странствия, что девушка заслушалась, гадая, неужто все эти замечательные события произошли именно с ней. Сианада Бард представил доблестнейшим героем, охранявшим девушку в первом ее путешествии, Кейтри с Вивианои превознес за верность и отвагу во втором. Не забыл он и о Диармиде с Муирной. Эрсилдоун завершил речь, галантно вспомнив, как однажды танцевал с Ашалиндой на дворцовом балу, и заверив всех присутствующих, что он безмерно польщен тем, что имел удовольствие танцевать с будущей королевой Светлых.

Только тогда Ашалинда со всей отчетливостью осознала, какой же невероятный шаг собирается совершить. За всеми переживаниями последних месяцев она как-то начисто упустила из виду этот момент. А ведь обручившись с Ангаваром-Торном, она станет королевой Светлого королевства. Это казалось немыслимой фантазией, дикой мечтой — заманчивой, но пугающей. Взгляд девушки снова остановился на ее красавце возлюбленном. Ведь он-то Светлый — один из представителей ужасного и прекрасного народа, что так любил людей, но принес им столько мук. И союз между двумя этими народами всегда был обречен окончиться трагедией… Но все же — эти трагедии остались в прошлом. А теперь все будет иначе!

Несмотря на все преграды, на все различия, любовь ее к Торну была крепка и незыблема — как стальная игла, соединяющая две части одной брошки: половинку из алмаза и половинку из стекла.

И снова пили за Сианада, пили за Вивиану и Кейтри. А потом из-за стола, поставленного чуть поодаль от остальных, поднялся человек. Он поклонился сидевшим за самым высоким столом — и все кругом немедленно затихли.

— Говори, — чистым голосом приказал Эдвард. — Ты знаешь, как высоко чтим мы морской народ. Вы тоже клялись нам в верности, а дары, что вы принесли, у нас в большой цене.

Ашалинда вдруг узнала в этом человеке Гэлана Эрроусмита. По правую руку от него сидела прелестная русалка с загадочной улыбкой и волосами цвета морской волны в свете луны. По левую руку от Гэлана девушка увидела Бетони и Соррель, счастливо соединившихся с любимым братом.

— Наш государь Эриса велик и щедр. Да продлится его правление много лет, — произнес Эрроусмит. По рядам собравшихся пробежал шепоток одобрения. Но Гэлан прибавил: — Сейчас мы услышали, как финварнский Медведь оказал немало услуг леди Ашалинде. Быть может, так оно все и было, но потом, не столь уж давно, я тоже сопровождал ее в опасном пути. Госпожа моя, знай я тогда, с кем ты помолвлена…

— Гэлан Эрроусмит, — перебила она, — перед тобой, мой друг, я в большом долгу.

Он поклонился.

— Ты приютил нас в своей деревне, дал нам кров и убежище, — продолжала она. — Ты одолжил нам коней, помогал нам, не щадя сил. Такую доброту забыть невозможно.

— Однако, сдается мне, за все, что я сделал, этого еще недостаточно, — возразил Эрроусмит. И, бросив быстрый взгляд на Эрсилдоуна, добавил: — И я никогда не танцевал с тобой, моя госпожа.

Настала внезапная, напряженная тишина. А затем вокруг раскатилась волна смеха. Ашалинда покосилась на Ангавара — тот улыбался. Эрантри, сидевший на спинке стула хозяина, сердито встопорщился.

— Тогда идем, — промолвила девушка, поднимаясь. Эрроусмит быстрыми шагами прошел на площадку для танцев и поцеловал руку Ашалинды. Музыканты взялись за инструменты, и невеста короля Светлых под общие аплодисменты протанцевала несколько фигур с сыном морского народа. Когда музыка оборвалась, Эрроусмит снова склонился над рукой партнерши.

— Боюсь, не скоро сумею я унять бешеное биение пульса, — заявил он во всеуслышание, но лишь наполовину шутя. А потом отыскал взглядом стол эртов, за которым сидел и Сианад: — Каванаг, и пусть теперь твое красное сердце лопнет от зависти!

Сианад, пьяный как извозчик, прогремел какое-то радостное, но не слишком разборчивое приветствие и, обливая соседей элем и пеной, помахал кружкой.

— С ним я никогда не танцевала, — сказала девушка.

Эрроусмит смотрел на нее своими нечеловеческими, морскими глазами. И все вокруг снова затихло. Навострив уши, гости переводили взгляды с Ангавара на пару, все так же стоявшую на площадке для танцев. Каждый прекрасно понимал, сколько бед может вызвать ревность Светлого.

— Ах, что он потерял! — так же громко провозгласил партнер Ашалинды.

Уголок губы Ангавара чуть дрогнул. Толпу облетел общий вздох.

Эрроусмит галантно проводил Ашалинду к ее месту за главным столом и опустился перед Ангаваром на одно колено.

— Ваше величество, прошу прощения, если оскорбил вас.

— Моя нареченная танцует с кем хочет, — отозвался тот без малейшего признака гнева. — И то, что она избрала тебя, — наивысшая похвала, ибо дама она весьма разборчивая.

Похвалы, кои морской житель столь дерзко расточал Ашалинде, лишь посмешили короля Фаэрии. Ревность была неведома Ангавару: он слишком хорошо знал свою возлюбленную, чтобы усомниться в ней, а кроме того, ему, Светлому, можно было не страшиться соперников.

Со всех сторон донесся смех. Напряжение, сковывавшее собравшихся, опало, точно шелуха, сменилось общим облегчением. Праздник продолжался.

Днем ристалище расчищали для игр и благородных забав, турниров и поединков. Светлые охотно играли в мяч, разбившись на две команды. А стоило матчу закончиться, там, где стояли проигравшие, внезапно возникала пустота — лишь стая жуков взлетала к небесам, на миг загораживая свет солнца: за проигрыш они должны были облететь в таком виде весь Эльдарайн — однако игроки не обижались и весело сносили наказание, которое сами бы наложили на противников, поменяйся волею судеб с ними местами.

Однако пришел день, когда праздники закончились. И скоро уже морскому кораблю — «Королю Д'Арманкорту» — предстояло покинуть Каэрмелор. Под защитой шести дайнаннских судов бриг должен был отправиться к каменистым и поросшим лишайником пустошам Аркдура, неся на борту Ашалинду с Ангаваром, Эрсилдоуна, Роксбурга и остальных членов Королевского Аттриода. Их собирались сопровождать рыцари и дамы Светлых из-под Орлиного кургана — всем им не терпелось добраться до Ворот. Столь сильный отряд играючи справился бы с любыми встреченными на пути опасностями. Однако враги были разгромлены — какие еще опасности могли угрожать отряду?

Прощание Ашалинды с Эдвардом вышло крайне мучительным.

— Вы должны ехать, — настаивал он, оставшись с нею наедине. — Просто уехать, и чем скорее, тем лучше.

— Но мы расстаемся ненадолго, — заверяла она. — После того как мы с моим господином отыщем Путь, все Ворота королевства откроются заново! А время более не будет играть с двумя мирами злые шутки — мой господин пообещал, вернувшись в Фаэрию, соразмерить тамошний ход времени с годами Эриса. И все станет совсем так же, как до Закрытия, только еще лучше. Наши миры будут общаться, а мы с вами сможем сколько угодно навещать друг друга.

— Я имел в виду совсем иное, — промолвил юноша, и Ашалинда наконец осознала, как была слепа.

— Кроме того, — чуть запинаясь, продолжил он, — в глубине сердца я боюсь, что разлука окажется дольше, нежели вы предполагаете… — Продолжать он не мог.

— Не бойтесь. Что плохого может случиться, когда я с ним?

Она тотчас же пожалела об этой фразе — такая мука отразилась на лице молодого короля.

— Да, — промолвил он. — Он может дать вам все на свете. Все. Я люблю вас обоих. Я желаю вам счастья. Вы, Ашалинда, прекраснее всех смертных, каких я только когда-либо видел. Вам нет равных. Когда будете смотреться в зеркало, вспоминайте обо мне!

Охваченная внезапным смущением девушка смогла лишь коротко кивнуть — горло ей перехватила судорога. Так Ашалинда простилась с королем Эдвардом.

На рассвете корабль отошел от Каэрмелорского причала и взял курс на Аркдур. Высокие мачты пронзали бледно-голубое небо. Дул свежий морской бриз. Пассажиры глядели назад, на пирс и многочисленные доки вокруг, где, покачиваясь на волнах, стояли всевозможные корабли и лодки. Мачты и оснастка их словно бы переплетались в вышине, образуя гигантскую сеть сумасшедшего паука. С юга, далеко за кормой, вырисовывались очертания выступающего над водой Старого замка. Прилив был в разгаре, волны покрыли даже узенькую дамбу. Напротив опустевшей твердыни высился Каэрмелорский холм, основание его тонуло в пене. Дворец на вершине вырисовывался черной громадой. На всех крышах, башенках и шпилях развевались по ветру стяги и длинные вымпелы, трепеща, точно сотни птичьих крылышек. Внезапное копье света ударило в доспехи часового, что мерно выхаживал по стене. Многие дома в городе тоже еще не сняли праздничных украшений.

По правому борту тянулась окутанная осенней дымкой земля. Береговая линия изгибалась, уходя к мысу Ветров. По левому, точно наполненный холодным сине-зеленым вином хрустальный бокал, сверкало и искрилось открытое море. Казалось, вода пронизана алмазными крошками. Далеко в волнах ныряли и снова показывались над водой чьи-то гибкие тени. Иной раз они подплывали ближе к кораблю и приветственно махали руками Светлым и смертным на борту.

Корабль держал путь на северо-запад, вдоль побережья. Однако обогнув мыс Ветров, капитан повернул судно прямо на север, чтобы пересечь устье залива Мара. Через несколько дней острый киль корабля рассек морскую гладь прямо над тем местом, где прежде поднимался над океаном прекрасный остров Тамхания. Теперь от него не осталось и следа. Море равнодушно катило волны над затонувшей гробницей Тамха-нии, а над головой по-прежнему сияло мягкое осеннее солнце, похожее не желтую жемчужину. Отдавая дань памяти погибшему острову, корабль остановили, чтобы спеть несколько песен и пустить по волнам живые цветы.

Ангавар призвал быстрый попутный ветер, что снова погнал корабль вперед. Приподнявшись над водой, клипер вспахивал волны, разрезая их, как режет масло острый нож. Вода струилась за кормой лентами плавящегося стекла. От боков отходили длинные пенные волны, широкие паруса упруго выгнулись, наполняясь ветром, вбирая в себя его силу.

На востоке, над самым горизонтом, уже виднелась длинная серая линия побережья, что становилась все выше и выше по мере того, как мореплаватели приближались к мысу Приливов. Скоро по правому борту уже поднимались отвесные скалы и корабль искусно прошел в узкий пролив между материком и островами Каминной Цепи.

Линия побережья снова отступила. Капитан направил судно на северо-восток, и ветер послушно сменил направление. Держась вдоль берега, путешественники плыли на всех парусах, повторяя в обратную сторону путь, некогда проделанный Ашалиндой в рыбачьей лодке. И по мере приближения к Ар-кдуру в сердце девушке все сильнее разгорался неясный страх. Слишком много пугающих воспоминаний были связаны для нее с этими местами. Стоя у поручня и глядя на приближающийся берег, она вдруг увидела огромную стаю черных птиц, что поднялась над лесом и полетела прочь. Эрантри, сидевший на верхушке самой высокой мачты, пронзительно закричал, широко раскрывая крючковатый клюв. Все вместе это казалось каким-то весьма мрачным предзнаменованием.

Девушку охватила дрожь. Она обернулась и увидела Ан-гавара — он незаметно присоединился к ней и теперь легонько обвил рукой ее талию. Влюбленные стояли вместе, глядя на землю за все сокращающейся полоской воды.

— Почему рыцари Ворона предали своего короля?

— Ты же видела его, Златовласка. Сама испытывала на себе всю силу его обаяния. Да и тебя ему чуть не удалось подчинить своей воле.

Ашалинде тут же вспомнились Хоббова гора в Авлантии и путь — длинный зеленый туннель из переплетенных ветвей высоких деревьев, за которым в свете шафранового утра сияли холмы Эриса. Пели жаворонки, в небесах парил сокол, по краям оставленных под паром полей темнели голые живые изгороди, горизонт застилала светло-голубая дымка. Где-то вдали звонил колокол.

Чистый и звонкий, завораживающий, как вороненая сталь, голос произнес:

— Постой же! Клянусь, я не причиню тебе никакого вреда, если ты отдашься под мое покровительство. Я могу пронести тебя чрез огонь и чрез стеклянные замки, чрез воду и воздух. Могу без помощи силдрона, без седла эотавра поднять тебя к небесам. Ты сама научишься летать - и не только. Ты еще и не знаешь подлинных чудес Фаэрии.

Голос окликнул ее по имени — и она оступилась, споткнулась. Но теплое, пахнущее сеном дыхание пони напомнило ей об Эрисе, а звуки легких детских шагов — о потерянном брате.

— Ашалинда!

На сей раз она упала на колени и не могла подняться. Дети спешили мимо. Так просто было оглянуться назад и увидеть того, кто управлял магией и сейчас стоял за ее спиной со всем королевством и тем, что оно обещало. Как это было бы прекрасно - оглянуться и увидеть его рядом, а потом вернуться с ним назад. Девушка медленно поднялась на ноги. Подавив желание, она не обернулась. С трудом передвигая ноги, точно ступая по вязкому меду, Ашалинда шла к концу туннеля.

Как мог он, этот принц, питать ко всему человеческому роду столь жгучую ненависть? А она — как могла она допустить, чтобы он так легко играл на струнах ее сердца? И теперь мысль о том, что его уже нет, что он сделался не более чем тенью, наполняла ее и радостью, и горем одновременно. Противоречивые чувства ранили душу, и чем лечить эту рану?

Палуба «Короля Д'Арманкорта» внезапно резко дернулась под ногами девушки, мгновенно выведя ее из задумчивости. Ангавар с каким-то загадочным видом смотрел на лицо нареченной.

— Теперь я поняла, — сказала ему девушка, — их сбила с пути харизма Моррагана. Сначала они любили тебя, но ведь и его тоже. А ты отсутствовал — и у них не было пони, не было детских шагов, которые напомнили бы им о верности.

— Мало кто способен устоять перед ним, если он намеренно пустит в ход все свое обаяние.

— Я устояла.

— Знаю. И он это знает — и никогда не забудет.

— Но ведь теперь он лишился колдовской силы!

— Птица взлетает в воздух. Пикирует на добычу, чтобы нанести роковой удар. Разве это не сила?

Ответа девушка не нашла.

— Мне жаль, что я позволил ему улететь, Ворону, — промолвил Ангавар, обращая взор к горизонту. — Надо было поймать его, посадить в клетку. Хотя силы ему и недостает, он ведь свободно летает сейчас по всему миру — точь-в-точь как стрела, выпущенная безумным стрелком, что разит наугад, не выбирая жертвы.

Узкий нос клипера скользнул в глубокую бухту, самой природой созданную гавань меж скал. Синие паруса поникли, более не наполняемые ветром, золотой лев спрятался в глубоких складках полотнища. Ловко и проворно снуя по качающейся палубе, матросы принялись сворачивать паруса. Запрокидывая головы, они с силой тянули канаты, поглядывали на высокие мачты. Заскрежетала железная цепь — то опускали за борт тяжелый якорь. Дополнительные канаты, обмотанные вокруг скал и камней, еще крепче привязывали корабль к берегу. По команде первого помощника на берег качали сводить ездовых и вьючных лошадей — все плавание они провели в особом загоне на палубе.

Сойдя, в свою очередь, с судна, путники вскочили в седла. Отряд двинулся в путь, упорно продвигаясь на север меж высоких валунов и природных гранитных скал.

Новости быстро разносились по Геата Поэг на Дайнанн — и все обитавшие там колдовские создания знали: возможно, Ворота в Светлое королевство откроются вновь. Разумеется, все Светлые также прекрасно об этом знали, но вот из смертных в тайну было посвящено лишь несколько человек. Считая это исключительно своим делом, Светлые не захотели, чтобы люди трепали в сплетнях то, что для Дивного народа сейчас было самым святым.

Засим в отряд вошло мало смертных. Разумеется, девяносто Светлых рыцарей и девять Светлых дам Орлиного кургана сопровождали своего короля, как и Томас Эрсилдоун, Роксбург и верная Эллис, хотя Историн Гилторнир осталась в Каэрмелоре с Ричардом из Эсгайра Гартена. С таким отрядом не страшны никакие враги, будь то колдуны или вооруженные солдаты. Да и какие враги выступили бы теперь против Верховного короля Фаэрии? Однако две могущественные ведуньи Маэва и Этлин также поехали в Аркдур, равно как и лучшие дайнаннские рыцари. А еще Сианад — свой Летучий корабль он продул в карты, но все так же весело, не падая духом, искал развлечений. Еще — четыре брата Шелкен Дженет, слегка поднабравшихся колдовских свойств за время, пока находились под властью заклятия.

Однако Ашалинде казалось, что из всей свиты с ними едут одни только смертные — ибо Светлые рассеялись по сторонам, бесшумно и быстро исчезли за скалами и каменными глыбами. Лишь изредка краем глаза замечала она прекрасных всадников, мимолетные видения, похожие на нежные акварельные рисунки, нанесенные кончиком тонкой кисточки на влажную бумагу, — так призрачны и эфемерны были они, так быстро сливались с тенями промытых бесконечными дождями сосен, таяли среди поросших серебристым мхом камней.

В просветах между валунами обрывками шелка стелился туман. К скалам жались заросли голубовато-зеленого лишайника, островки которого напоминали миниатюрные леса. Жар и холод оставили на костях Аркдура неизгладимый след. Маленькие пластинки гранита, отколовшегося от кусков материнской породы, лежали на земле, как опавшая листва. Но выступы розовых скал стояли на тех же местах, где высились и тысячи лет назад.

С тех пор как Ашалинда последний раз была в этих краях, Аркдур практически не изменился — если не считать одной весьма примечательной детали. За время путешествий по Эрису девушка уже привыкла к тому, что дикие звери и птицы разбегаются, заслышав приближение человека. Здесь же, напротив, все сами радостно выходили на стук копыт. Птицы слетались ближе и садились на скалы совсем рядом, так что их можно было погладить, не слезая с седла. Порой Ангавар отсылал Эрантри полетать, а сам поднимал руку — и мелкие пташки садились ему на запястье. Юркие тощенькие лисы и пугливые козы с огромными топазами глаз выпрыгивали из расщелин меж скал, чтобы проводить всадников взглядом. Змеи разворачивали кольца и поднимали маленькие головки. Блестящие жуки стремительными метеорами рассекали воздух и запутывались в длинных волосах Ангавара. Даже ночные животные пробуждались и вылезали из нор и укрытий, дабы приветствовать короля Светлых и его свиту.

Но если внешне Аркдур изменился мало, то все остальное в нем сильно переменилось. Прежде овраги и ущелья, скалы и валуны с молчаливым равнодушием сносили все атаки ветров, дождей и прочих погодных явлений. Ничто не могло нарушить глубокий сон, в котором пребывали они вот уже много веков, грезя о чем-то своем и не обращая внимания на мир вокруг.

Теперь же Ашалинде казалось, что камни словно проснулись — как и реки и ручьи, деревья и кустарники. Во всем ощущала она настороженное, жадное и выжидательное предвкушение. Даже воздух, даже земля источали колдовство. И отгадать причину было нетрудно. Теперь, когда Ангавар перестал притворяться смертным и явил всем подлинную свою сущность, не осталось вокруг никого и ничего, ни живого, ни неживого, ни единого лоррального или же колдовского существа, которое бы, приблизившись к нему, не ощутило исходящей от него силы. Как птиц и зверей неудержимо влекло к отряду, так тянулись к всадникам и колдовские существа — те, кто обычно прятался от людских глаз, теперь открыто выходили на всеобщее обозрение.

Люди из свиты Ангавара за это путешествие перевидали немало всевозможной нежити. А просветленный взор Аша-линды видел и еще больше, и были эти создания самые разные: ужасные и невыразимо красивые, злобные и добродушные, смирные и проказливые. Порой девушку пробирала дрожь, и Ашалинда особенно радовалась, что рядом с ней тот, кто способен в один миг обуздать любую нежить.

Колдовские существа поменьше теснились в трещинах меж камней или робко топтались на гальке возле переливающихся озер и прудов. Вода клубилась и сверкала, из-под мелкой ряби на миг проглядывали чьи-то лукаво-застенчивые глаза. Порой папоротники колыхались, точно секунду назад в них кто-то был, но уже убежал. На каком-нибудь высоком уступе, куда смертному забраться не под силу ни при помощи крюков и веревок, ни даже с летательным поясом, вдруг показывалась бледная девица, скромно расчесывающая каскад роскошных волос. Иной раз из-под копыт коня доносились тихие обрывки музыки. В каждой тени, каждой расщелине, каждом кривом стволе прятался какой-нибудь дух. Каждый родник, ручей, пруд таил в глубинах водное существо, а если застыть и долго смотреть на одно место, можно было заметить, как очертания земли чуть заметно изменятся и оттуда покажется чье-то лицо. Даже ветер, перебиравший сосновые иглы на ветвях, звенел отзвуками чьих-то песен.

Ангавар прекрасно осознавал столь повышенное внимание к отряду и не возражал, хотя сам и не требовал никаких приветствий и выражений почтения. Это в не обычае Светлых: ведь все прекрасно знали, кто здесь главный и неоспори-мый повелитель всех колдовских сил, — и никаких подтверждений сему простому факту не требовалось.

Перед отрядом от горизонта до горизонта раскинулось широкое небо, на котором разыгрывали свое бесконечное представление величественные тучи. Красновато-серые колонны кучевых облаков вздымались на западе, тихо плывя на кры-лах соленого ветра с моря. Порой они застилали солнце, и из пенной завесы проглядывал лишь смутный серебристый лик, а по земле крались неясные расплывчатые тени. Три тонкие пряди волос выбились из прически Ашалинды и порхали у щеки девушки. В воздухе повисла свинцовая тяжесть, предчувствие скорого ливня. Тыльную сторону руки Ашалинды уколола мелкая острая дождинка.

Ангавар скакал впереди, возглавляя отряд, ибо местность здесь была такая каменистая и неровная, что двигаться получалось только цепочкой по одному. На плече короля сидел ястреб. Девушка заметила, как Ангавар поглядел на небо. Только и рсего — ни жеста, ни заклинаний. Если с губ его и сорвались какие-то слова, никто их не слышал.

Взвился ветер. Он налетел откуда-то с юга, подхватывая и будоража нависшие над головой облака, вращая и перемешивая их. Подхваченные этим вихрем, они меняли очертания, распухали и сдувались, принимали самые фантастические формы. Вот в них появились рваные дыры, куда немедленно хлынули яркие солнечные лучи. Дождевые тучи выпустили из плена холодный лик солнца, и скоро поток золотого света уже омывал скалистые высоты Аркдура, от которых протянулись синие тени.

Служанки Ашалинды скакали по пятам за своей госпожой. Девушка слушала, как они перешептываются:

— Смотрите, он отвратил бурю.

Слуги. А также воины-дайнаннцы благоговели перед Ан-гаваром. Вот король обернулся в седле, посмотрел и улыбнулся Ашалинде — и от блеска этой улыбки сердце девушки затрепетало и забилось сильнее в груди.

— Мы едем верной тропой? — спросил он.

Она кивнула, силясь унять бешеное биение крови.

— Кажется, да.

И правда. То ли глубинные воспоминания, то ли внутренний голос подсказывали: отряд едет в правильном направлении, именно там, на севере, находится то место, где когда-то спотыкалась под неистовым ливнем Ашалинда, по собственной воле лишившись радостей Светлого королевства, охваченная неистовым желанием — жить в одном мире с тем, чье лицо увидела мимолетно в окно — более тысячи лет тому назад.

Скоро она вновь проедет через эти Ворота — но уже бок о бок с Ангаваром. Вместе с ним она вступит в его мир, мир фантастический, странный и непостижимый — в тот мир, где живет ее семья, и ее друзья, и все талиты, покинувшие Ав-лантию. Она снова встретится с ними, падет в их объятия. И теперь уже никуда не уйдет.

Тропа — на самом деле не тропа, а просто проход среди камней — расширилась, Ангавар придержал коня, чтобы ехать рядом с нареченной. Маленький горный гоблин с верещанием выскочил из-под копыт красивого скакуна. Смех Ангавара звучал так беззаботно и заразительно, что Ашалинда тоже засмеялась вместе с ним.

Однако Аркдур расстилался впереди все с той же монотонностью пейзажей, и Ашалинда, сколько ни вглядывалась, хоть убей, не видела знакомых вех.

— А может ли так получиться, — беспокойно спросила она, — что за годы, прошедшие с тех пор, как я последний раз видела Ворота, их вид сильно изменился?

— В принципе может, — ответил Ангавар, — но все же навряд ли. За такой короткий срок ни ветер, ни дожди не нанесут скалам особого урона — хотя если земля чуть сдвинется, угол между камнями может измениться — или какой-нибудь из них может просто упасть.

— А если какое-нибудь землетрясение вдруг расшатало Ворота, они могут сами по себе захлопнуться или, наоборот, открыться?

— Не совсем так. С волшебством, которое требуется на перемещение между мирами, не так-то легко справиться. Простое землетрясение не в состоянии открыть или закрыть Ворота меж мирами, не волнуйся.

Раньше, пешком, без тропы, без еды, Ашалинде потребовалось несколько дней на то, чтобы пересечь эту часть Арк-дура. На сей раз за время их путешествия солнце успело закатиться всего единожды. И даже ночью отряд проскакал под ясным светом звезд много миль — пока люди совсем не устали.

Небо, огромное, безбрежное небо Аркдура полнилось бриллиантовым блеском. Оно накрывало всю землю сверкающим чистым куполом, инкрустированным самоцветами, призмами, расщеплявшими лучи света на разноцветные мерцающие блики.

— Были времена, — промолвил Ангавар, — когда люди, жившие в мире, что ныне лежит в руинах, обитали в больших городах, настолько затянутых дымом и испарениями, настолько ярко освещенными энергией молний, которую горожане использовали себе на благо, что звезды там видны были совсем тускло — или не видны вообще. Эти люди, жившие в давно ушедшую эпоху, не могли понять, отчего древние поэты воспевают красоту ночи — ведь для них самих звезды казались всего лишь тусклыми пятнышками на тусклом небе. И только отойдя куда-нибудь подальше от городов, в пустынную гористую местность, они могли разглядеть звезды так, как видите их вы в Эрисе. Что же до звезд Светлого королевства — их они и подавно видели лишь во снах.

Ашалинда не спускала глаз с возлюбленного. Лицо его светилось отблесками далеких солнц, волосы струились по ветру. Страсть и восхищение охватили душу девушки с такой силой, что, казалось, воздух вокруг наэлектризовался. И, должно быть, Светлые умели ощущать такие вещи.

— Я люблю тебя, — произнес Ангавар через некоторое время. — О, как я люблю тебя!

Он выбрал место для бивуака в тени рощи гигантских пихт, землю под которыми слой за слоем усыпали ароматные мягкие иглы. Путники постелили поверх этих природных подушек нежные шелковые матрасы — и от такого роскошного ложа не отказался бы ни один король. В ветвях словно бы сами собой засветились огни, а костер тоже вспыхнул сам и горел без всякого топлива, распространяя вокруг приятное тепло. Обошлось без пышных шатров и гордых стягов, возвещающих, что здесь остановился повелитель Фаэрии. К чему было прятаться в палатках? Никакой дождь не намочил бы спящих, никакой ветер не посмел бы украдкой, как вор, пролезть холодными пальцами под одежду. И стражу выставлять тоже не было никакой надобности.

Под кронами пихт устроено было веселое пиршество. Затем дайнаннцы устроились на ночлег, служанки Ашалинды тоже, даже неутомимые Роксбург и Эрсилдоун жаждали отдыха.

— Доброй ночи, — прошептал Ангавар, отходя от нареченной.

Но она все лежала без сна между верными горничными, вертя на пальце лиственное кольцо.

— Не бойся никакой нежити, любимая, — сказал он ей, — ни смертных существ. Ибо когда с тобой я, тебе ничего не грозит. А если мне вдруг придется отлучиться, я оставлю тебя на попечении тех, кто всегда сумеет защитить тебя — или же отвести тебя в безопасное место.

Над головой кивали колючие ветки, черные на фоне бледного неба. Девушка следила за тем, как медленно движутся по небу звезды, подчиняясь вращению неизмеримо-огромного колеса. Она устала и хотела заснуть, но все в ней до боли мечтало об Ангаваре — а в ушах звенели песни Светлых, силуэты которых время от времени мелькали в золотистом мареве между камней. Ибо Дивный народ не спал — во всяком случае, нынешней ночью. Порой Ашалинда гадала, а спят ли они вообще. Всю ночь Светлые бродили неподалеку от лагеря и пели песни, от которых ей хотелось то плакать, то смеяться, И когда девушка наконец заснула, ей снились необыкновенные сны.

На следующий день отряд пересек густо поросший соснами горный хребет. На западе мерцали омытые волнами океана пустынные берега горной страны. В неглубокой лощинке под самым хребтом чистый ручеек пробивал себе путь сквозь халцедоновые скалы. Копыта коней разбрызгивали хрустальную воду, и мириады крошечных искр вспыхивали на солнце тоненькими серебристыми светлячками.

Путники снова двигались вверх по склону, а ветер тихонечко пел в ушах и подталкивал в спину, словно пытаясь облегчить подъем. Выехав на вершину следующего холма, они придержали коней, чтобы оглядеть расстилающиеся впереди земли. Эрантри взмыл ввысь и скоро пропал в жемчужно-синем просторе. Клушицы, горные вороны, парили в воздушных потоках, то и дело пикируя в погоне за жуками. Бледно-серую монотонность каменных глыб и скал нарушали лишь пятна розоватых лишайников и зеленых пихт. В трещинах и ущельях гудел ветер. Слышался веселый перезвон быстрых ручьев. Характерные для Аркдура высокие, по нескольку сотен футов каждая, каменные колонны напоминали исполинские тарелки на кухне какого-нибудь сказочного великана: на одной стопкой сложены караваи хлеба, на другой — целая башня блинов.

Пульс Ашалинды участился: она узнала пейзаж.

— Мы на верном пути, — сказала она. — Мы уже рядом!

Ангавар только кивнул в ответ, однако по тому, как тверже сжались его челюсти, какое выражение промелькнуло на миг в глубине серых глаз, девушка видела, как сильно взволновали его эти слова. Отряд начал спускаться. Кони осторожно выискивали копытами опору средь скрытых мхом трещин и ям. И скоро путники уже скакали по дну усыпанной обломками скал новой долины. Лицо Ашалинды раскраснелось, глаза горели, словно от лихорадки.

— Где-то здесь, рядом! Совсем рядом! — Она оглядывалась по сторонам, тщательно разглядывая каждый камень, каждый выступ горной породы. — Давайте поедем помедленнее. Вдруг я не узнаю нужного места, если увижу его под другим углом.

— Высокая серая скала, похожая на руку великана, — негромко повторил Ангавар описание Ашалинды, — и прислоненный к ней тонкий обелиск цвета розовых лепестков. Сверху на обоих лежит плоская плита, похожая на притолоку. А рядом, в гранитной впадине, темная заводь, питаемая небольшим родником.

Ашалинда мимоходом подивилась причудливой вязи событий — той нити судьбы, что вновь привела ее на это место, почти через тысячу лет.

По обе стороны от нее ехали Светлые. Приглушенный звон колокольчиков на уздечках напоминал тот призрачный звон, с которого начинался шанг, коему не суждено было более странствовать в Эрисе.

На востоке в просвете между остроконечными скалами показалось какое-то черное пятно. Оно плыло по небу обрывком темного дыма, быстро приближаясь к долине, и скоро превратилось в огромную беспокойную стаю птиц. Подняв руку, Ангавар остановил коня, и вся свита остановилась вслед за ним. Ястреб молнией упал с небес и уселся на руке Ангавара, впившись когтями в черную кожаную ленту. Когда Ангавар начал опускать руку, Эрантри взмахнул крыльями, чтобы сохранить равновесие, и замер, вновь сложив их. Он яростно шипел и свистел, золотисто-рыжие глаза его сверкали пылающими монетами. Эрсилдоун и Роксбург торопливо подскакали к своему государю, а тот что-то сказал Светлым на их языке. Многие из них указывали на небо.

— Это он. Ворон, — мрачно произнес Ангавар. Сердце Ашалинды пронзила острая боль, словно от удара хлыстом.

— И что теперь? — выдохнула девушка.

— Он слишком близко к Воротам. Нельзя, чтобы он находился рядом, когда они откроются. Не то в своей ярости и гневе он сумеет проскользнуть вперед нас и закрыть их. Я не потерплю второго изгнания!

Птицы все приближались. Ветер доносил хриплое карканье. Обычные серые вороны, грачи, сойки и громадные черные вороны в глянцевитом оперении.

Теперь, научившись лучше понимать своего возлюбленного, Ашалинда видела, какие чувства бушуют под внешним суровым спокойствием. И ей казалось, что хотя внезапное появление Ворона и разгневало короля, но он жаждал увидеть брата, ибо горячо любил Моррагана и, на свой лад, оплакивал потерю.

Вновь зазвенел резкий и властный голос Ангавара, и вновь Светлые замерли, обратившись во слух.

— Прогоним Ворона! — яростно вскричал Роксбург, приподнимаясь в стременах и грозя небу кулаком. — Устроим охоту!

Лицо Эрсилдоуна вытянулось от напряжения.

— Выследить его и взять в плен, — прорычал он, — пока не приключилось худшего.

— Именно. Однако такая задача не по плечу смертным, — быстро произнес Ангавар. — Я сам отправлюсь в погоню, вместе с половиной моих рыцарей. — И, повернувшись к Ашалинде, добавил: — Златовласка, эта охота не для тебя. Томас и Тэмлейн останутся охранять тебя вместе с дайнаннцами и второй половиной Светлых. Пока меня не будет, продолжайте искать Ворота. Я скоро вернусь.

Внезапным грациозным движением он подбросил Эрантри вверх. Ястреб расправил крылья и взмыл в небо.

Ашалинду охватил ужас. Она вдруг поняла: если Ангавар-Торн сейчас уедет, она никогда более не увидит его.

— Не покидай меня, господин мой, — взмолилась она. — Заклинаю тебя.

Он наклонился к ней. Щеки девушки коснулось теплое и сладкое дыхание.

— Откуда такая тревога, эудайл? - тихо и удивленно спросил он. — Не бойся. С тобой останется половина рыцарей Орлиного кургана под предводительством лучших бойцов — Дорлироена и Найфиндила. Да и вообще, чего бояться?

— Я боюсь не за себя, а за тебя…

Он засмеялся.

— Да что со мной станется? — И, взяв ее двумя пальцами за подбородок, нежно поцеловал в губы. — Но мне нельзя мешкать. Стая уже и так свернула к югу и летит прочь. Прощай, дорогая, но совсем ненадолго.

Скакун короля вихрем рванулся вперед.

А через миг Ангавар уже скрылся из виду.

За ним последовали пятьдесят Светлых рыцарей и все дамы. Их кони со сверхъестественной скоростью мчались меж скал и каменных башен и скоро тоже пропали. Служанки Ашалинды дружно заахали. Прикрыв глаза ладонью, девушка поглядела вслед исчезнувшим всадникам. Ей почудилось, будто над пустой землей взмыла в воздух и полетела вдогон первой вторая стая. Клювы этих птиц воинственно изгибались, крылья с силой рассекали воздух. То были хищные, охотничьи птицы — ястребы, а может, даже и орлы.

— По-моему, господина моего влечет к брату, — озабоченно сказала девушка. — Должно быть, именно потому он и пустился в погоню, хотя стая уже повернула прочь. Но ведь Морраган уже лишился колдовской силы, так почему же вороны и грачи летят за ним? Это неявные духи? Они могут как-нибудь навредить нам?

— Это самые обычные птицы, девочка, — ответила ей Маэва Одноглазка, придвигаясь к своей подопечной, — а вовсе не нежить. Они не замышляют ничего против нас, не помогают Ворону, а просто сопровождают его. Как и всех прочих, их тянет к нему, но по другим причинам: для птиц он — один из их племени, но окутан ореолом колдовства, им неведомого. Вот они и зачарованы.

— Не нравится мне все это, — мрачно произнес Томас Эрсилдоун.

— Пфа! — фыркнул Роксбург. — По мне, так тут ничего худого нет — разве что мне так и не дали самому поохотиться на Ворона.

— Скачи, Ашалинда! — воскликнула Эллис. — Мы за тобой.

Не в силах найти убедительного предлога для отказа, девушка повиновалась и, то и дело оглядываясь, поскакала вперед. Эллис ехала рядом с ней. Герцоги охраняли дам с боков, а сзади следовали Сианад с обеими ведуньями, приторочившими магические посохи к спинам. Далее мчались на горячих скакунах четверо крепких молодцов: сыновья Треновина. Дай-наннцы держались плотным отрядом, их кони заметно уступали в скорости коней оставшихся Светлых.

Небо Аркдура зловеще потемнело. Всю землю вдруг объяла могильная тишина, словно внезапно пала ночь. Даже птицы перестали петь.

Окружавшие девушку монолиты более не казались ей знакомыми, но в душе все нарастало ощущение значимости происходящего, подсказывающего: Ворота Горьких Уз где-то близко.

Под копытами коней раздался глухой рокот. Земля задрожала.

Кони остановились на полном ходу, заплясали, тревожно фыркая. Перед мысленным взором Ашалинды вспыхнула картина гибели Тамхании.

— Что такое? — пронзительно вскрикнула Эллис. Но Светлые рыцари знали ответ.

— Сюда идет Керб! — воскликнул лорд Дорлироен, вглядываясь в темные расщелины меж скал.

Скакун Найфинднла взвился на дыбы.

— А с ним и остатки Аттриода Неявных! — вскричал Найфиндил.

Клинки Светлых вспыхнули, покидая ножны.

— Мы готовы! — хором провозгласили рыцари. Смеясь от предвкушения сечи, они вращали мечами над головой и волшебная сталь пела песнь смерти.

Скалы и камни дрожали от приближения Керба, Убийцы — того, кто носит треугольную шляпу и способен сдвигать с места холмы и сотрясать землю, — однако вместе с ним явились и другие владыки неявных. Воды Аркдура вскипели, знаменуя приход Принца Водяных Лошадей. Гадюки и скорпионы спешили уползти прочь при виде Галла, самого большого и проворного из всех спригганов. Три вождя неявных поклялись жестоко отомстить смертным, посмевшим поднять на них оружие. И все же враг неизмеримо превосходил их и числом, и силою. Не было никаких сомнений, что битва сулит им лишь поражение.

— Злобная нежить просто обезумела, — услышала Ашалинда удивленный шепот Маэвы.

И правда, чудилось, весь Аркдур объят безумием. Камни сошли с мест.

Точнее, казалось, будто они сходят с мест. Они качались из стороны в сторону, угрожая вот-вот покинуть места, на которых стояли вот уже долгие тысячелетия. Во все стороны летели мелкие камни и обломки скал, в толще валунов прорезались тонкие трещины.

— Не бойтесь, госпожа Ашалинда! — крикнул лорд Най-финдил, подъехав к девушке. — Мы не подпустим к вам этих чудовищ. Дайнаннские воины и две ведуньи окружат вас плотным кольцом и будут охранять, пока мы позволим себе маленькое удовольствие разделаться с теми, кто посмел бросить нам вызов. Езжайте с миром, прекрасная госпожа! Ищите Ворота!

Ашалинда поняла, что Светлые радуются возможности подраться.

— Ступайте! — сказала она.

Лорд Найфиндил поклонился, пробормотав какую-то приличествующую случаю любезность, и погнал коня прочь.

Оставшиеся рыцари Светлых поскакали на врага, а свита смертных собралась вокруг Ашалинда. Торчащие камни Аркдура загораживали обзор, в просветы между широкими и высокими монолитами практически невозможно было разглядеть битвы меж нежитью и Светлыми — только летящие во все стороны обломки гранита да внезапные яркие вспышки.

Однако и эти свидетельства боя постепенно удалялись прочь. Эрсилдоун нахмурился.

— Три неявных бросают вызов полусотне Светлых рыцарей! По всем законам стычка должна была закончиться в мгновение ока. Однако такое впечатление, что эти гнусные твари не дают боя, а нарочно уводят Светлых от нас. Ума не приложу, чего они надеются достичь подобными маневрами. Верно, просто спятили! Ведь нас надежно защищают от любой колдовской силы!

— Сдается мне, появление Ворона — тоже всего лишь уловка, — с подозрением в голосе заявила Эллис, — приманка, чтобы увести от нас Ангавара и его смелых воинов и дать нежити возможность нанести удар. И как только нас смогли так легко одурачить?

— Это чтобы самого Ангавара обвели вокруг пальца? — рявкнул Эрсилдоун. — Не самое умное, что мне доводилось слыхать!

— Подозреваю, сейчас он был не в состоянии судить здраво, — пробормотала Ашалинда.

— Эх, хотелось бы мне присоединиться к Светлым! — вскричал охваченный боевым задором Роксбург.

Однако он дал клятву оставаться рядом с Ашалиндой и ни за что на свете не нарушил бы ее. Не успели последние слова слететь с его губ, как в каменистой земле под копытами коней разверзлась широкая трещина. Три дайнаннских всадника, не удержавшись, скользнули за край и исчезли в бездне.

— Под нами фридеанские копи! — завопил Эрсилдоун. — Скорее скачите на безопасное место!

Тяжелая поступь Керба расшатала основание Аркдура, тонкие переборки и своды туннелей рушились, обваливаясь в голодные подземные пустоты, коими были пронизаны эти края, точно соты. Ашалинда и ее спутники отчаянно оглядывались по сторонам, ища безопасное место, однако среди беспорядочного нагромождения скал не могли понять, в какую сторо-ну спасаться. Куда бы они ни повернулись, валуны угрожающе раскачивались, скалы ходили ходуном, летели по воздуху камни. Всадники скользили в бездну. Обе ведуньи вонзили посохи в землю — из них тотчас же выросли могучие корни, и корни эти, точно мускулистые пальцы, пытались схватить, скрепить расползающиеся частицы земли. Однако колдовство дочерей Грианана не могло равняться скоростью и могуществом с разрушительной силой обвала. Люди и кони напрасно метались в поисках спасения. Почва уходила у них из-под ног. Ашалинда и ее смертные товарищи были абсолютно беспомощны против опасности, не имеющей непосредственно колдовской природы.

Несколько Светлых рыцарей Ангавара издалека заметили, что случилось, и, развернув коней помчались на выручку, прекратив погоню за нежитью. Туманное сияние, окружавшее их, расширилось, охватило отчаянно борющихся за жизнь смертных. Люди почувствовали, как незримая сила поднимает их — кони уже не оступались, ища копытами опору в предательски оседающей земле.

Охваченная смятением Ашалинда обнаружила, что ее телохранителей уже нет рядом — но двое Светлых лордов скакали рядом, выводя скакуна девушки на твердую почву. Покрытая потом кобылка, дрожа, остановилась под тенью высокой пихты. Один из Светлых держал ее в поводу.

— Госпожа Ашалинда, вам надо переждать здесь, пока мы не расправимся с врагами, — сказал он. — Корни этого дерева уходят глубоко и крепко держатся за землю. Они надежно скрепляют скалу, на которой растут. Здесь вам бояться нечего. Что бы ни случилось, не сходите с этого места. Пока вы здесь, вам ничего не грозит. Мы скоро вернемся.

С этим предупреждением Светлые оставили девушку в одиночестве и ускакали на помощь своим сородичам.

Как только смертные были спасены от обвала, все Светлые с новым пылом ринулись на бой с двумя владыками неявной нежити. Только Керб каким-то образом умудрялся избегать прямого столкновения.

Это-то и удивляло Ашалинду. Такой перевес в силе — казалось бы, битва должна была давным-давно закончиться. Должно быть, наслаждаясь сечей, Светлые не торопились прикончить врагов и затянули развлечение куда дольше, чем было необходимо.

Неожиданно из-за груды камней появился сам Керб — огромная фигура в треуголке и черном камзоле. Он шагал, сотрясая землю, — и там, где он проходил, начинали рушиться даже те участки, что прежде казались совершенно надежными.

От постоянно падающих камней все кругом заволокло клубящимися тучами пыли. Над Аркдуром воцарился полный хаос. Как ни вглядывалась Ашалинда, но все ж с трудом различала очертания движущихся в дымке всадников и спину удаляющегося Керба. Все казалось смутным и неясным, как отражение в запотевшем зеркале. Только темный ствол пихты выглядел по-прежнему настоящим. Из тумана доносились звонкие боевые крики Светлых, пронзительный грай грачей и поток отборной эртской ругани.

Туман над полем битвы взвихрился, на мгновение сделался гуще, а потом вдруг рассеялся струйкой дыма. И там, где только что вилась пыль, стояли семь дуэргаров. Предводитель их сжимал в руке хлыст.

Пронзая Ашалинду злобными взглядами, они шагнули вперед.

— Прочь! — крикнула девушка. Кобылка вскинула голову и рванулась было прочь, но Ашалинда резко осадила поводья, удерживая ее на месте. — Меня вам не запугать! Я стою на защищенном месте и не уйду отсюда. Убирайтесь!

Предводитель дуэргаров ухмыльнулся и, подняв руку, щелкнул хлыстом. Кобылка в панике взвилась на дыбы, а к тому времени как девушке удалось успокоить ее, неявные карлики уже исчезли.

Лошадь пряла ушами, прижимала их к голове. К лязгу оружия и стуку камней примешались какие-то новые звуки. Они исходили не из стелющегося по земле тумана, а откуда-то снаружи, сверху, заглушая шум битвы, отрезая его, как серп режет шелестящий тростник.

Твердь неба царапнули три скрежещущих пронзительных крика — три скрипучие двери, три несмазанных засова — подобные утробному плачу ребенка, хриплому пророчеству, предвещающему конец света. Из тумана вынырнули три огромные черные птицы. Кобылка Ашалинды рванулась в сторону и, сбросив всадницу, унеслась прочь. Оглушенная падением, девушка с трудом поднялась на ноги, цепляясь за ствол дерева. На верхушке высокого камня триадой мрачных могильных изваяний застыли, сложив крылья, три ворона. Один за другим они щелкали черными, похожими на щипцы клювами. Очи их казались не глазами, а пустыми глазницами, в которые невозможно заглянуть из страха, что тебя затянет в край невыразимого безумия. Ашалинда чувствовала себя совсем одинокой и беззащитной. Больше всего на свете ей хотелось убежать отсюда.

— Проваливайте, — яростно всхлипнула она. — Мача, Неман, Морригу — думаете, я вас не знаю? Думаете, не понимаю, что вы пытаетесь прогнать меня отсюда? Но у вас ничего не выйдет. Я остаюсь здесь!

Один долгий, почти бесконечный момент Вороны Войны молча разглядывали смертную пустыми дырами глаз. А затем, точно по сигналу, расправили крылья и медленно взмыли ввысь.

Шум боя утих. Сражение наконец-то закончилось и пыль улеглась, позволяя девушке разглядеть неровный каменистый пейзаж вокруг и черный пруд у подножия груды гранитных валунов. Увидела Ашалинда и всадников — как Светлых, так и людей, — спешащих к пихте, под которой она стояла. Ей показалось даже, будто она слышит, как они зовут ее, но как-то смутно, точно издалека. Душераздирающий шум обвалов, удушающая пыль, пережитый страх — все это подкосило силы бедняжки. Истощенная до предела, она уже почти ничего не осознавала, мечтала только об одном — наконец обрести безопасное укрытие. На миг ей показалось даже, что возлюбленный бросил ее. Она так устала, что не могла уже выносить никаких ужасов и чувствовала себя совсем беззащитной.

Внезапно вода в заводи всколыхнулась и из нее показался одноглазый человек с огромной, качающейся из стороны в сторону головой. Его торс вырастал прямо из лошадиного туловища, изо рта извергался зловонный белый пар. Кожи на нем не было, а ободранное тело сочилось темной кровью. Видно было, как эта густая черная кровь течет по желтым венам, а могучие сухожилия толщиной с лошадиную уздечку зловеще сокращаются в такт каждому движению чудища. Вот он шагнул к Ашалинде, протягивая к ней единственную, но необыкновенно длинную руку.

И тут, увидев жуткого Накалэвие наяву, девушка потеряла голову. Мужество покинуло ее. Ужасные картины, представшие ее взору в волшебном зеркале Моррагана, неоднократно слышанные страшные истории преисполнили бедняжку слепого, нерассуждающего страха. По обычаю Светлых, Ангавар расправился с чудищем, но не уничтожил его до конца. Именно этот неявный, один из самых отвратительных колдовских созданий, убил родителей принца Эдварда.

Испустив сдавленный крик, девушка бросилась бежать, петляя среди камней.

Она слышала отчаянно зовущие ее голоса. Но громче этих голосов в ушах у нее звучал цокот копыт чудовища и зловещее ритмичное шипение, точно из кипящего чайника. Земля под ногами была прорезана сетью коварных трещин, из которых, точно червяки после дождя, выползали гнусные маленькие существа — подземные жители, что не любят света и боятся его. Обвалы разрушили их норы, выгнав их на поверхность. В ушах Ашалинды бешеным быком ревела кровь. Затылок вдруг обдало жаром, точно его уже коснулось зловещее дыхание Накалэвие. Она боялась замедлить бег даже настолько, чтобы оглянуться, но черпала хоть какое-то облегчение в том, что, судя по звукам шагов, копыта Накалэвие скользили и разъезжались на осыпающейся почве. Наверное, это помешает ему ее догнать! И все равно лопатки сводило ожидание удара могучего кулака, который в любую секунду мог швырнуть ее на жесткие камни.

На бегу девушка лихорадочно, точно затравленный зверь, выискивала глазами место, куда бы спрятаться. В просветах между каменными столбами проглядывало шелковистое небо, переходящее из бледно-голубого в темно-синее. Перистые облака перечеркивали его, словно нарисованные мелом. Впереди, прямо перед Ашалиндой, замаячила высокая скала в форме руки. К ней прислонялся тоненький обелиск цвета розы. Поверх обеих скал лежала плоская плита, похожая на притолоку двери. Рядом, в гранитной выбоине, плескался маленький темный прудик.

На вид ничем не отличающаяся от множества других трещин, эта расщелина тихо и неподвижно чернела в глубоких тенях. Она находилась здесь уже много веков — именно здесь находились заветные самые Ворота. Правда, они чуть-чуть изменились: сбоку, в том месте, где они оставались чуть-чуть приоткрыты, виднелась тонкая-претонкая щелочка.

Вот безопасное укрытие, вот он — путь к спасению от чудовища, что гонится по пятам!

Палец Ашалинды скользнул в почти невидимое отверстие. И от прикосновения массивные стены портала легко, как перышки, разъехались в стороны. За ними, впереди, лежала заветная гавань. Но хотя за спиной уже стучали, разлетаясь из-под копыт Накалэвие, мелкие камешки, беглянка помедлила, пораженная знакомым ощущением — что она забыла нечто очень-очень важное.

И в этот шаткий миг равновесия на зыбкой земле у самого основания Ворот тонкий слой мелкозема, расшатанный тяжелой поступью Керба, вдруг взял и осыпался. Горсть гальки с шелестом упала на плоский камень, прикрывавший нору в земле. И, потревоженная этим шелестом, из норы выскочила крыса. Маленькие коготки проворно пробежали по ноге Ашалинды.

Это было уже чересчур!

Страх и отвращение пришпорили девушку. С отчаянным криком она проскользнула в Ворота и, откинув ногой три локона и сломанный нож, крепко захлопнула портал.

Привалившись к стене, она силилась отдышаться. Искривленный проход, с обоих сторон запечатанный закрытыми дверьми, заливало странное и загадочное сияние. Сводчатый потолок растрескался и местами просел, как кожаная фляга с водой. На ближнем конце портала стены плавно переходили в гранит, а на дальнем, там, где виднелась серебряная дверь Королевства, превращались в стену живых деревьев с нависающими, густо переплетающимися ветвями. За прошедшее время эти судьбоносные Ворота меж Королевством и Эрисом совсем не изменились.

На полу лежал обломок ножа с костяной ручкой, подаренного Ашалинде отцом при расставании. Рядом — сухой, сморщенный лист дерева. В полумраке нельзя было разглядеть три волоска, что так верно держали Ворота приоткрытыми, пока владелица их странствовала по миру людей.

— Ворота, о Ворота, — шептала Ашалинда, запертая меж двумя королевствами.

В голове звучала тихая мелодия, исполненная светлой печали. Постепенно девушка успокоилась, а вместе со спокойствием пришли и воспоминания, которые она тщетно пыталась вызвать в памяти, стоя на границе Ворот.

— Не бойся никакой нежити, любимая, - сказал Ангавар, - ни смертных существ. Ибо когда с тобой я, тебе ничего не грозит. А если мне вдруг придется отлучиться, я оставлю тебя на попечение тех, кто всегда сумеет защитить тебя - или же отвести тебя в безопасное место.

А раньше, когда-то давно, ее наставлял Сианад: «Отринь страх — только тогда сумеешь четко разглядеть путь пред собой». Слова его оказались правдивы. Ужас погубил ее, вытеснил из головы здравый смысл, способность рассуждать. Ни дуэргары, ни Вороны Войны, ни Накалэвие не обладали силой навредить невесте Верховного короля Светлых — если бы только она верила его слову и не сходила с места. Что же до крысы (при мысли о которой Ашалинда передернулась), то она и вовсе была всего-навсего лорральным существом и сама искала, куда бы спрятаться.

И стоило девушке в Воротах прийти к сему заключению, в голову ей вдруг пришла новая мысль. Долго она лежит здесь? Пять минут? Десять? Бросившись к двери в Эрис, она рывком распахнула ее.

Вокруг расстилалась неровная земля гранитных башен и опрокинутых скал. Стояла глубокая ночь. Темно, пусто, ни единого живого существа вокруг. Белые звезды морозным узором выложили небо — столь черное, что, казалось, оно высасывало из Ашалинды самую душу. Серебристое сияние выбелило стены монолитов, изрисовало загадочным узором теней там, где пролегали тайные трещины.

Неизвестно, сколько времени прошло здесь, в Эрисе, пока Ашалинда скрывалась внутри Ворот.

Девушка была одна-одинешенька.

Сердце ее чуть не разорвалось от глубочайшего чувства потери, невыразимого горя. Несчастная проклинала свою смертную природу, свой страх, заставивший забыть о разуме и погубивший все, чем она дорожила. Исполненный бесконечной тоски крик прорезал пустыню холодных камней, звенящих ручьев и черных сосен — но не мог призвать, вернуть то, что ушло безвозвратно.

Нельзя обратить Время вспять.