Билл, герой Галактики (Сборник американской фантастики)

Глава 1

Билл так никогда и не понял, что причиной всего случившегося с ним в дальнейшем был секс. Ведь если бы солнце в то утро не сверкало так ярко на отливающем в бронзу небе Фигеринадона-2 и если бы Билл нечаянно не углядел сахарно-белые и округлые, как бочонок, ягодицы Инги-Марии-Калифигии, купавшейся в ручье, то, надо полагать, он больше занимался бы пахотой, чем своими знойными ощущениями и переживаниями, а в этом случае он очутился бы на своем поле за дальним холмом задолго до того, как на дороге раздались первые такты соблазнительной музыки. Билл не услышал бы ее, и вся его дальнейшая жизнь сложилась бы совсем, совсем иначе. Но поскольку музыка грянула почти рядом, Билл выпустил рукоятки плуга, подключенного к робомулу, повернулся и от удивления разинул рот во всю ширь.

Зрелище и в самом деле было сказочное. Процессию возглавлял 12-футового роста робот-оркестр, потрясавший воображение своим высоченным меховым кивером, в котором прятались динамики. Золоченые колонны ног торжественно несли его вперед, а тридцать суставчатых рук наигрывали, наяривали и нажаривали на бесчисленных музыкальных инструментах. Военный марш накатывал подмывающими волнами, и даже толстые крестьянские ноги Билла, обутые в грубые сапоги, сами собой пошли в пляс, когда взвод солдат необычайно слаженно промаршировал по дороге в своих ослепительно блистающих ботфортах. На мужественно выпяченной груди каждого солдата, затянутой в малиновый мундир, побрякивали медали. Да, более восхитительное зрелище и вообразить невозможно! Процессию замыкал сержант во всем великолепии нашивок и эполет, с густой завесой медалей и орденских лент, с пистолетом и палашом, с туго затянутым поясом и стальными глазами, которые тотчас же подметили Билла, глазевшего на все эти чудеса, навалившись на изгородь. Седоватая голова сержанта кивнула ему, похожий на железный капкан рот скривился в подобии дружелюбной улыбки, а глаз хитро подмигнул.

В арьергарде маленькой армии катилась, ползла и семенила когорта запыленных вспомогательных роботов. Когда и они пролязгали мимо, Билл неуклюже перевалился через изгородь и затрусил вслед. В их деревенской глуши интересные происшествия случались в среднем не чаще двух раз в четыре года, и он отнюдь не собирался пропустить то, что обещало стать третьим по счету выдающимся событием.

К тому времени, когда Билл подоспел, на базарной площади уже собралась толпа, привлеченная вдохновенным джаз-концертом. Робот очертя голову нырнул в чарующие волны марша «Звездная пехота, вперед!», пробился сквозь «Ракетный зов» и почти самоуничтожился в буйных ритмах «Саперов в траншеях Питхеда». Эту песню он исполнил с таким жаром, что одна из его ног оторвалась и взлетела ввысь. Он ловко поймал ее прямо в воздухе, и концерт окончился тем, что робот, балансируя на оставшейся ноге, лихо отбивал такт отлетевшей конечностью. А затем, когда смолк оглушительный рев медных труб, он, пользуясь той же ногой как указкой, привлек внимание зевак к дальнему углу площади, где, как по волшебству, возникли экран объемного кино и переносной бар. Солдаты уже скрылись в недрах бара, и только сержант-вербовщик с гостеприимной улыбкой на устах одиноко стоял среди своих роботов.

— Вали сюда, ребята! Дармовая выпивка за счет Императора и шикарные фильмы об увлекательнейших приключениях на дальних планетах, которые не позволят вам заснуть, пока вы хлещете ваше пойло! — заорал он необычайно громким, режущим уши голосом.

Большинство — в том числе и Билл — приняло приглашение, и только несколько пожилых, битых жизнью трудяг поспешно скрылись в переулках. Робот с краном вместо пупка и неиссякаемым запасом пластмассовых стаканчиков в одном из бедер подавал прохладительные напитки.

Билл, с наслаждением отхлебывая свое питье, любовался захватывающими дух приключениями звездной пехоты. Картина была цветная, озвученная и оснащенная стимуляторами подсознания. Там было все: и битвы, и смерть, и победы. Гибли, разумеется, одни чинжеры. Солдаты же довольствовались аккуратными симпатичными поверхностными ранениями, легко скрываемыми под марлевыми повязочками. Пока Билл упивался этим зрелищем, его самого пожирал глазами сержант-вербовщик Грю. В свиных глазках сержанта вспыхивали жадные огоньки.

Подойдет! Этот парень ему подойдет! — ликовал он про себя, бессознательно облизывая губы желтым языком. Он уже почти физически ощущал в своем кармане вес призовых монет. Все остальные просто сброд — низкорослое мужичье, бабы-толстухи, сопливые мальчишки и прочие — абсолютно не подходят для службы. Все — кроме этого великолепного куска пушечного мяса — широкоплечего, курчавого, с выпяченным вперед упрямым подбородком. Привычно положив руку на переключатель, сержант снизил напряжение фоновых стимуляторов подсознания и направил концентрированное излучение прямо в затылок своей жертвы. Билл завертелся на стуле, вживаясь в панораму грандиозного сражения, развернувшегося перед его глазами.

Когда отзвучал последний аккорд и экран потемнел, робот-бармен гулко заколотил в свою металлическую грудь и взревел: «ПЕЙ! ПЕЙ! ПЕЙ!» Толпа овечьей отарой бросилась к нему. Все — кроме Билла, которого чья-то мощная рука оторвала от общей массы.

— Глянь-ка, парень, что я тут припас для тебя, — сказал сержант, протягивая ему заранее приготовленный стакан, в котором было растворено такое количество подавляющего волю наркотика, что на дно выпал кристаллический осадок. — Ты шикарный парнюга, и мне кажется, все эти болваны тебе и в подметки не годятся. Никогда не мечтал о солдатской карьере, а?

— Не гожусь я в солдаты, cap… с-с-сержант… — Билл пожевал губами и попытался сплюнуть что-то, казалось, мешавшее ему четко выговаривать слова. Надо было поражаться крепости его организма, способного сохранить соображение, несмотря на огромную порцию наркотиков и воздействие на подсознание. — Какой уж из меня солдат! Я только и мечтаю о том, чтобы приносить посильную пользу, да о своей будущей профессии техника по удобрениям. Вот скоро окончу заочный курс…

— Дерьмовая работенка для такого отличного парня, — воскликнул сержант, хватая Билла за руку, чтобы оценить его бицепсы. Камень! Он еле удержался от искушения раскрыть Биллу рот и заглянуть в зубы. Ладно, это еще успеется! — Пусть этим делом занимается тот, кто больше ни на что не пригоден. Да разве такая профессия дает шансы на продвижение? Ну, а в солдатской службе никаких пределов нет! Господи, да сам Великий Адмирал Фланджер от простого пехотинца до адмиральского чина, как говорится, прямо в десантной капсуле взлетел! Ты только подумай!

— Что ж, верно, мистеру Фланджеру крупно повезло, а по мне, так и удобрения дело очень даже любопытное. Ох! Чего же это меня ко сну-то так клонит? Пойти соснуть, что ли?

— Валяй, но сначала уважь меня и взгляни-ка сюда, — сказал сержант, загораживая ему дорогу и показывая на большую книгу, которую держал крохотный робот. — Платье делает чело века. Я знаю многих, кто постыдился бы высунуть нос на улицу в твоей дерюжке и замызганных болотных сапожищах. Какого черта одеваться т а к, когда можно вот э т а к!

Взгляд Билла пополз за толстым пальцем к цветной картинке, изображавшей солдата в полной парадной форме, у которого чудесным образом появилось Биллово лицо. Сержант переворачивал страницы, и с каждой новой иллюстрацией форма становилась пышнее, а чин выше. На последней был нарисован Великий Адмирал, и Билл с удивлением взирал на собственную физиономию под шлемом с плюмажем, физиономию, чуть тронутую у глаз морщинками, с лихими, красивыми, слегка поседевшими усиками, но тем не менее явно его собственную.

— Вот каким ты станешь, — нашептывал ему сержант, когда взойдешь на самый верх лестницы успеха… А не хочешь ли ты примерить форму? А? Разумеется, хочешь! Эй, портной!!

Билл только было разинул рот, как сержант заткнул его толстой сигарой, а выкатившийся откуда-то робот-портной взмахнул рукой-занавеской и тут же раздел Билла догола. «Ой! Ой!» — едва успевал поворачиваться Билл.

— Не бойсь! — сказал сержант, просовывая голову за занавеску и ухмыляясь при виде Билловых мускулов. Он ткнул его пальцем в солнечное сплетение (камень!) и снова исчез.

— Ох! — вскрикнул Билл, когда портной, выдвинув холодный стальной метр, стал снимать с него мерку. В глубине цилиндрического тела робота что-то тихо звякнуло, и из расположенной в середине туловища щели вылез ослепительный малиновый мундир. В мгновение ока он оказался на плечах Билла, и сверкающие золотые пуговицы застегнулись сами собой. За мундиром последовали великолепные молескиновые бриджи, а за ними сияющие лаком черные сапоги до колен. Билл прямо-таки обалдел, когда занавеска исчезла и вкатилось механическое, в рост человека, зеркало.

— Девки-то от такого мундира просто с ума посходят, сказал сержант. — А чего ж, очень даже законно!

Воспоминание о двух белых полушариях Инги-Марии-Калифигии на секунду затуманило мозг Билла, и когда он пришел в себя, то обнаружил в руке перо, готовое вывести его подпись на контракте, который уже подсовывал вербовщик.

— Нет, — сказал Билл, дивясь собственной твердости. — Не хочу. Техник по удобрениям…

— Слушай, ты же получишь не только этот чудесный мундир, рекрутские премиальные и бесплатный медицинский осмотр, но еще и такие вот шикарные медали. — Сержант взял плоскую коробочку, которую по его знаку подал робот, и, раскрыв ее, явил взору Билла многоцветную россыпь лент и побрякушек. — Вот «Почетный Знак Вступления в Ряды», — приговаривал он внушительно, прикалывая к широкой груди Билла усыпанную поддельными драгоценностями подвеску Туманности, болтавшуюся на зеленой ленте. — А вот «Императорский Поздравительный Позолоченный Рог», «Вперед к Победе Среди Звезд», «Па мятная Медаль в Честь Матерей Достойно Павших Воинов» и «Неиссякаемый Рог Изобилия». Последний, правда, ровно ни чего не означает, но выглядит славно и удобен для хранения презервативов.

Сержант отступил на шаг, восхищенно любуясь грудью Билла, увешанной разноцветными лентами, блестящими медалями и цветными стекляшками.

— Нет, все равно не хочу, — ответил Билл. — Спасибо за предложение, но…

Сержант ухмыльнулся, он был готов и к этой последней вспышке сопротивления. Он нащупал на поясе кнопку, приводящую в действие гипногвоздь в каблуке Биллова сапога. Мощные биотоки прошли между контактами, пальцы Билла непроизвольно сжались и пришли в движение. Когда разошелся помутивший сознание туман, он с удивлением обнаружил на контракте собственную подпись.

— Но…

— Поздравляю, дружище, со вступлением в ряды космической пехоты, — загремел сержант, лихо хлопая его по спине и отбирая перо. — СТАНОВИСЬ! — еще громче заорал он, и рекруты повалили из бара.

— Что вы сделали с моим сыном! — жалобно причитала мать Билла, которая только что появилась на площади. Одной рукой она хваталась за сердце, другой тащила маленького Чарли. Чарли взвыл и намочил штанишки.

— Ваш сын стал солдатом во славу Императора, — сказал сержант, выстраивая взвод понурых рекрутов в колонну.

— Нет! Только не это! — рыдала мать Билла, вырывая пряди седых волос. — Пожалейте несчастную вдову и ее единственного кормильца… Пощадите…

— Мама! — рванулся к ней Билл, но сержант отпихнул его назад.

— Мужайтесь, мадам, — сказал он успокаивающе. — Это ж великая честь для матери. — Он сунул ей в руку большую новенькую монету. — А вот и рекрутские премиальные — императорский шиллинг. Император будет счастлив узнать, что вы его получили. СМИР-Р-РНА!

Щелкнув каблуками, неуклюжие рекруты распрямили плечи и задрали подбородки. То же самое, к своему удивлению, проделал и Билл.

— НАПРА-ВО!

Слитное, исполненное изящества движение — это робот передал команду на гипноспирали в сапогах солдат.

— ВПЕРЕД, ШАГОМ-АРШ! — Колонна двинулась в идеальном ритме: солдаты находились под таким жестким контролем, что Билл при всем желании не мог ни обернуться, ни послать матери прощальный привет. Она осталась где-то позади, и лишь последний отчаянный вопль прорвался сквозь грохот марширующих сапог.

— Скорость 130 оборотов, — распорядился сержант, взглянув на часы, вмонтированные в ноготь мизинца. — До станции всего десять миль, ребята, и есть шансы уже сегодня добраться до лагеря.

Командный робот поставил стрелку своего метронома на указанное деление, темп марша убыстрился, с солдат потекли потоки пота. К тому времени, когда они подошли к вокзалу, уже темнело, малиновые бумажные мундиры превратились в лохмотья, позолота на оловянных пуговицах облезла, тонкая молекулярная пленка, предохраняющая сапоги от пыли, стерлась. Ободранный, измученный, пропыленный вид солдат полностью соответствовал состоянию их духа.

Глава 2

Билла разбудил не сигнал горниста, записанный на пленку, а ультразвук, пропущенный через металлические рамы коек, от которого койку трясло так сильно, что вылетели все пломбы из зубов. Билл вскочил и тут же задрожал от холода в мутном свете раннего утра. Время было летнее, и пол в казарме искусственно охлаждался: в лагере имени Льва Троцкого рекрутов баловать не собирались. Бледные замерзшие фигуры одна за другой соскакивали с соседних коек. Выматывающая душу вибрация прекратилась. Рекруты торопливо выхватывали из рундуков и натягивали на себя форменную одежду, изготовленную из мешковины цвета оберточной бумаги, вбивали ноги в тяжеленные красные рекрутские сапоги и тащились к выходу.

— Я здесь для того, чтобы сломить ваш дух! — загремел чей-то свирепый голос. Рекруты подняли глаза, и при виде главного демона здешнего ада их затрясло еще сильнее.

Старший унтер-офицер Смертвич Дрэнг был специалистом от кончиков коротких волос до рифленых подошв начищенных до зеркального блеска сапог. Он был широкоплеч и узкобедр, длинные руки свисали ниже колен, как у какого-то жуткого антропоида, костяшки кулаков были покрыты шрамами от ударов по тысячам челюстей. Глядя на эту отвратительную фигуру, невозможно было представить, что он появился на свет из нежного женского чрева. Нет, он не мог родиться, такие типы должны изготавливаться искусственно по специальным правительственным заказам. Особенно страшное впечатление производила его голова. Чего стоило одно лицо! Узенькая полоска лба отделяла щетину волос от кустистых бровей, образующих густые заросли над темными провалами, скрывавшими глаза — красноватые точки в стигнийской тьме глазниц. Нос, сломанный и раздавленный, расползался надо ртом, похожим на ножевую рану в тугом животе трупа, а из-под верхней губы торчали двухдюймовые песьи клыки, проложившие в нижней губе глубокие борозды.

— Я — старший унтер-офицер Смертвич Дрэнг, и вы должны называть меня «сэр» и «милорд». — Дрэнг мрачно прошелся вдоль шеренги перепуганных новобранцев. — Я ваш отец, ваша мать, ваша вселенная и ваш извечный враг, и еще до того, как я покончу с вами, вы горько пожалеете, что родились на свет. Я сокрушу вашу волю. И если я обзову вас жабами — вам тут же придется заквакать! Моя задача — превратить вас в солдат, вбить в вас дисциплину. А что есть дисциплина? Коротко говоря, это бездумное раболепство, потеря свободы воли, абсолютное подчинение. И я требую этого от вас…

Он остановился перед Биллом, который дрожал чуть меньше прочих, и злобно набычился: — Экая гнусная рожа… Месяц нарядов по воскресеньям!

— Сэр…

— И еще месяц за пререкания.

Он выжидал, но Билл смолчал. Он уже получил первый урок по курсу «Как стать хорошим солдатом»: держи пасть на замке. Смертвич двинулся дальше.

— Кто вы есть в данный момент? Омерзительное вонючее штатское мясо низшего сорта. Я превращу это мясо в мускулы, я превращу вашу волю в студень, а ваш мозг — в машину. Вы или станете настоящими солдатами, или я вас прикончу. Вы еще наслушаетесь обо мне разных историй, вроде того, что я убил и съел новобранца, отказавшегося выполнить приказ. — Он остановился и обвел глазами строй. Губа в злобной пародии на улыбку медленно поползла вверх, на кончиках клыков повисли капли слюны. — И эта история — истина!

В строю кто-то застонал, всех трясло, как под порывами ледяного ветра. Улыбка слиняла с лица Дрэнга.

— Жрать пойдете после того, как найдутся добровольцы на легкую работу. Кто умеет водить гелиокар?

Двое рекрутов быстро подняли руки, и он жестом предложил им выйти вперед.

— Ладно, ребята! Вода и половые тряпки за дверью. Будете чистить сортиры, пока остальные займутся жратвой. К обеду нагуляете аппетит.

Так Билл получил второй урок по курсу «Как стать хорошим солдатом»: никогда на набивайся на работу сам.

Обучение новобранцев началось. Им представлялось, что все происходящее — какой-то страшный сон. Служба становилась все тяжелей, а усталость — все невыносимей. Временами казалось, что предел уже перейден, ан нет — выяснялось, что может быть куда как хуже. Видно было, что над программой обучения потрудилось целое скопище изощренных садистских умов. Головы новобранцев в целях единообразия брились наголо, а их гениталии красились в желтый цвет антисептиком, предназначенным для борьбы с местными тараканами. Пища, теоретически питательная, была невообразимо противна на вкус. Если по недосмотру одна из закладок мяса оказывалась относительно съедобной, а это туг же обнаруживалось, ее выбрасывали на помойку, повара же снимали с должности. Сон новобранцев прерывался фальшивыми тревогами газовых атак, а в часы отдыха проводились проверки снаряжения и обмундирования.

Седьмой день недели отводился для отдыха, но все новобранцы, подобно Биллу, огребали внеочередные наряды, и воскресенья для них ничем не отличались от будних дней. В воскресенье на третьей неделе лагерной жизни рекруты уныло добивали последний час, дожидаясь момента, когда наконец погаснут огни и им можно будет залезть на свои жесткие, как камень, койки.

Билл протиснулся сквозь слабенькое силовое поле, отрегулированное с таким расчетом, чтобы пропускать мошкару внутрь казармы, но не выпускать ее обратно. После 14-часового наряда ноги подгибались от усталости, а руки от мыльной воды по бледнели, как у мертвеца. Уроненный на пол мундир, задубев от пота, грязи и пыли, стоял торчком. Билл наклонился и достал из тумбочки бритву. В уборной он долго выискивал чистый кусочек зеркала.

Все зеркала были густо исписаны крупными буквами воодушевляющих лозунгов: «ДЕРЖИ ПАСТЬ НА ЗАМКЕ — ЧИНЖЕРЫ НЕ ДРЕМЛЮТ», «ТВОЯ БОЛТОВНЯ — СМЕРТЬ ДЛЯ ДРУГА». Наконец Билл включил бритву в розетку рядом с надписью: «НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТВОЯ СЕСТРА СТАЛА ЖЕНОЙ ЧИНЖЕРА?» Он долго рассматривал свое лицо в проем буквы «О» в слове «ЖЕНОЙ». Обведенные черными кругами, налитые кровью глаза его отражения тупо смотрели, как он водит под подбородком жужжащей бритвой. Про шло не меньше минуты, пока смысл плаката проник в его затуманенный усталостью мозг.

— Нет у меня сестры, — сварливо пробурчал он, — а если бы и была, то какого черта ей бы понадобилось выходить замуж за ящерицу?

Вопрос был чисто риторическим, но из последней кабинки во втором ряду пришел неожиданный отклик:

— Не надо понимать так буквально. Задача лозунга возбудить в нас непримиримую ненависть к подлому врагу.

Билл так и подпрыгнул. Он ведь считал, что уборная пуста. Бритва злобно взвизгнула и отхватила маленький кусочек кожи с губы.

— Кто тут? Какого дьявола ты прячешься! — окрысился он и, наконец, разглядел в темноте маленькую скорчившуюся фигурку и несколько пар сапог возле нее. — Ах, это ты, Трудяга?! — Злость улеглась, и Билл снова повернулся к зеркалу.

Трудяга Бигер был столь неотъемлемой принадлежностью уборной, что на его присутствие там никто никогда не обращал внимания. Это был юноша с круглым, как полная луна, лицом, с постоянной улыбкой, с розовыми, как яблочки, щечками. Щеки никогда не теряли свежести, а улыбка столь мало подходила к обстановке лагеря имени Льва Троцкого, что каждому так и хотелось дать Трудяге хорошего пинка, пока не вспоминали, что он — сумасшедший.

Только сущий псих мог столь бескорыстно угождать своим товарищам и добровольно браться за обязанности дежурного по уборной. Мало того, он еще обожал чистить сапоги и приставал с этим ко всем однополчанам до тех пор, пока не стал постоянным чистильщиком сапог для всего взвода. В те часы, когда солдаты находились в бараках, Трудяга Бигер постоянно торчал в уборной, занимая последнее место в длинном ряду стульчаков. Это было его царство, тут он восседал в окружении груды сапог, которые начищал до зеркального лоска, растягивая рот в вечной широкой улыбке. Он торчал тут и после отбоя, работая при свете горевшего в банке от ваксы фитиля, и до побудки, торопясь закончить свой любимый труд. И всегда улыбался. Парнишка был явно психованный, но поскольку он великолепно чистил сапоги, то его сумасшествие никому не мешало. Парни прямо молились, чтобы Бигер не загнулся от истощения сил до окончания периода военной подготовки.

— Может, оно и так, но почему не сказать попросту: «Возненавидь врага своего»? — возразил Билл. Он ткнул пальцем в сторону дальней стены, где висел плакат с текстом: «ПОЗНАЙ ВРАГА СВОЕГО». Плакат изображал чинжера в натуральную величину — семифутовую ящерицу, похожую на четверорукого, покрытого чешуей зеленого кенгуру с головой крокодила. — А потом, чья же сестра захочет выйти замуж за такого страшилу? И что такая зверюга будет делать с этой самой сестрой? Разве что сожрет ее?

Трудяга прошелся суконкой по носку начищенного сапога и тут же принялся за новый. Он нахмурился, давая понять, что вопрос серьезный.

— Видишь ли, никто не имеет в виду конкретную сестру. Это же деталь психологической обработки. Мы должны выиграть войну. Чтобы ее выиграть, надо драться всерьез. Чтобы драться всерьез, надо стать настоящими солдатами. А настоящие солдаты ненавидят врага. Вот так оно и получается. Чинжеры — единственные известные нам негуманоиды, которые вышли из стадии дикости, и, естественно, мы должны их истребить.

— Что за черт! Как это естественно? Никого я не желаю истреблять! Я сплю и вижу, как бы поскорее вернуться домой и стать техником по удобрениям.

— Так я же говорю не персонально о тебе. — Трудяга открыл новую баночку красной ваксы и запустил в нее пальцы, — Я говорю о людях вообще, об их поведении. Не мы чинжеров, так они нас. Правда, чинжеры утверждают, будто война противна их религии, будто они только обороняются и никогда не нападают первыми, но мы не должны им верить, даже если это чистая правда. А вдруг им придет в голову сменить религию или свои убеждения? В хорошеньком положении мы тогда окажемся! Нет, единственное правильное решение — вырубить их теперь же и под самый корень!

Билл выключил бритву и сполоснул лицо тепловатой ржавой водой.

— Бессмыслица какая-то… Ладно, пусть моя сестренка, которой у меня нет, не путается с чинжерами. Ну, а как насчет этого? — и он ткнул пальцем в надпись на стульчаке: «ВОДУ СПУСКАЙ О ВРАГАХ НЕ ЗАБЫВАЙ». — Или этого? — Лозунг над писсуаром гласил: «ЗАСТЕГНИ ШИРИНКУ, ОХЛАМОН, — СЗАДИ ТЕБЯ ПРИТАИЛСЯ ШПИОН!» — Даже если на минуту забыть, что никаких секретов, ради которых стоило бы пройти хоть милю, а не 25 световых лет, мы все равно не знаем, то как же чинжер может быть шпионом? Разве семифутовую ящерицу замаскируешь под рекрута? Ей и под Смертвича Дрэнга не подделаться, даром что они как родные бра…

Похоже, что это имя было заклинанием: свет погас и в бараке загремел голос Смертвича: «По койкам! По койкам! Вам, грязные скоты, не известно разве, что идет война?!» — ревел он.

Билл, спотыкаясь, кинулся в тьму барака, единственным освещением которого служили красные огоньки глаз Дрэнга. Заснул он еще до того, как его голова коснулась подушки, но, казалось, прошло лишь одно мгновение, и побудка сбросила Билла с койки.

За завтраком, когда Билл в поте лица резал эрзац-кофе на такие мелкие кусочки, чтобы их можно было проглотить, по телеку пришло сообщение о тяжелых боях в секторе Бета Лиры и о тамошних крупных потерях. По столовой пронесся стон, объяснявшийся отнюдь не взрывом патриотизма, а тем, что любые плохие новости ухудшали и без того безрадостное положение рекрутов. Как и когда произойдет его ухудшение, они не знали, но в том, что оно будет, — не сомневались. И были совершенно правы.

Это утро было чуть прохладнее, чем обычно, а поэтому парад перенесли на полдень, чтобы железобетонные плиты плаца успели хорошенько раскалиться и обеспечили максимальное число солнечных ударов. Из задних рядов, где по стойке смирно стоял Билл, был виден установленный на командном пункте балдахин, снабженный аппаратом для кондиционирования воздуха. Это сулило появление большого начальства. Предохранитель атомной винтовки глубоко врезался в Биллово плечо, с кончика носа стекала непрерывная струйка пота. Краем глаза он замечал то тут, то там всплески движения: в тысячелюдных шеренгах то и дело падали солдаты, которых бдительные санитары тут же волокли к санитарным машинам. Здесь их укладывали в тень, а пришедших в себя возвращали в строй.

Оркестр грянул «Вперед, космонавты, а чинжеров к черту!», и переданная на гипноспирали сапог команда заставила шеренги замереть без дыхания. Тысячи винтовок сверкали в солнечных лучах. К командному пункту подкатила машина генерала (эго явствовало из намалеванных на ее борту двух звезд), и крохотная фигурка стремительно пронеслась сквозь раскаленный, как в доменной печи, воздух в благодатную тень балдахина. Билл еще никогда не видел генерала так близко. Во всяком случае — генеральского лица, ибо как-то поздним вечером он возвращался с наряда и мельком узрел спину генерала, садившегося в свою машину возле здания лагерного театра. Все, что он запомнил, был огромный зад и покоившийся на нем маленький муравьиноподобный торс.

Впрочем, столь же смутные представления сложились у Билла и о других офицерах: рядовым в период рекрутского обучения не полагалось иметь дела с офицерским составом. Однажды ему все же довелось довольно прилично рассмотреть одного в ранге второго лейтенанта. Он даже установил, что у того есть лицо! Был еще один военный врач, читавший рекрутам лекцию о венерических болезнях, который как-то оказался всего лишь в тридцати футах от Билла. Билл, однако, о нем ничего сказать не мог, так как ему досталось место за колонной, и он там сразу же захрапел.

Когда оркестр умолк, выплыли снабженные антигравитационными приспособлениями громкоговорители, повисли над солдатами, и из них зазвучал голос генерала. В этой речи почти ничего любопытного для солдат не было. Только в самом конце генерал объявил, что из-за тяжелых потерь на полях сражений обучение новобранцев пойдет ускоренными темпами. Это и было то, чего они боялись. Снова заиграл оркестр, и новобранцы промаршировали к баракам, переоделись в грубую повседневную форму, а потом их маршем, но уже вдвое быстрее, погнали на стрельбище. Там они палили из атомных винтовок по пластиковым макетам чинжеров, которые выскакивали из специальных люков. Стреляли они отвратительно, пока из люка не выскочил Смертвич Дрэнг. Тут уж все стрелки переключили винтовки на автоматический огонь, и каждый влепил ему без промаха целую обойму, что безусловно было рекордом меткости. Когда же дым рассеялся, ликующие вопли перешли в крики отчаянья, ибо в прах разлетелся вовсе не Смертвич, а только его пластиковый макет. Оригинал же возник у них за спиной и, оскалив клыки, вкатил им по месяцу нарядов вне очереди.

— Странная штуковина — человеческий организм, — говорил месяц спустя Скотина Браун, когда они, собравшись в столовой для нижних чинов, жевали сосиски из какой-то дряни, заключенной в целлофановую обертку, и запивали их теплым водянистым пивом. Браун был пастухом тоатов с равнин, за что его и прозвали Скотиной, так как всем известно, чем они там занимаются со своими тоатами. Он отличался высоким ростом, худобой, кривыми ногами и загорелым до цвета дубленой кожи лицом. Говорил он мало, ибо привык к вечному безмолвию степей, которое нарушается только жутким воем потревоженных тоатов. Зато это был великий мыслитель, так как времени для размышлений у него было хоть отбавляй. Каждую мысль он обсасывал неделями, и ничто в мире не могло приостановить этот процесс. Он даже против своей клички не протестовал, хотя любой другой солдат за такое дело обязательно врезал бы в рожу. Билл, Трудяга и другие парни из десятого взвода, сидевшие за столом, восторженно заорали и застучали кулаками по столу. Так было всегда, стоило лишь Скотине раскрыть рот.

— Давай, давай, Скотина!

— Смотри-ка, оно говорит, а я-то думал, что оно давным-давно околело!

— Ну-ка, объясни, почему это организм — странная штуковина?!

Потом все смотрели, как Скотина Браун с трудом откусил шматок сосиски, мучительно долго разжевывал его и наконец проглотил с усилием, от которого у него выступили на глазах слезы. Заглушив боль в горле глотком пива, Скотина продолжал:

— Человеческий организм — странная штуковина потому, что ежели он не помер, то живет.

Все ждали продолжения, но потом поняли, что это все. Тогда раздалась брань:

— Господи, вот уж действительно Скотина!

— Шел бы ты в офицерскую школу, болван!

— Что он хотел этим сказать, ребята?

Биллу смысл сказанного был ясен, но он промолчал.

Во взводе осталась только половина прежнего состава. Лишь одного солдата куда-то перевели, прочие же либо заболели, либо сошли с ума, либо были уволены из армии, как искалеченные и более негодные к строевой службе. Либо — как умершие. Выжившие, потеряв весь свой вес до унции сверх веса костей и совершенно необходимых для жизни органов, теперь возвращались к прежним весовым категориям, наращивая мускулы и приспосабливаясь к ужасам жизни в лагере имени Льва Троцкого, ненавидя ее от этого еще сильнее.

Билла поражала эффективность этой системы. Штатские валяли дурака, забавляясь со всякими экзаменами, званиями и степенями, а эффект получался нулевой. И как же ловко разрешили эту проблему военные! Они убивали слабых и на сто процентов использовали тех, кто выжил. Эту систему он невольно уважал. И ненавидел.

— А я знаю, чего хочу! Я бабу хочу! — сказал Страшила Аглисвей.

— Только, пожалуйста, без похабщины, — тут же оборвал его Билл, который был воспитан в строгих правилах.

— Да нет тут никакой похабщины! — заныл Страшила. — Нешто я сказал, что хочу добровольно записаться в армию, или что Смертвич — человеческое существо, или что-нибудь подобное? Я же только говорю, что мне баба нужна. А вам всем разве не нужна?

— А мне нужна выпивка! — заявил Скотина Браун, сделав большой глоток обезвоженного и заново разведенного пива, от которого Брауна передернуло и он выплюнул пиво длинной струйкой на асфальт, где оно мгновенно испарилось.

— Точно! Точно! — подвывал Страшила, согласно кивая поросшей жесткой щетиной и бородавками головой. — Мне необходимы и баба и выпивка. — Голос Страшилы звучал очень жалобно. — А чего еще может желать солдат, когда он вне строя?

Солдаты долго ворочали эту мысль и так и эдак, но не смогли придумать ничего, что бы им хотелось еще. Трудяга Бигер выглянул из-под стола, где он тщательно обрабатывал чей-то сапог, и пискнул, что ему бы не повредила банка ваксы, но остальные не обратили на Трудягу никакого внимания. Даже Билл, как ни старался, не мог вообразить себе ничего более желанного, чем эта неразрывно связанная пара понятий: выпивка и женщина. Он напрягался изо всех сил, поскольку сохранил в памяти смутные воспоминания о каких-то других стремлениях, имевших место на гражданке, но на ум так ничего и не пришло.

— Ха! До первой увольнительной осталось всего семь недель, — прошептал под столом Трудяга Бигер и тут же взвизгнул от боли, так как каждый солдат выдал ему по крепкому пинку.

Время! Субъективно оно еле плелось, но объективные часы все же отсчитывали его, и недели одна за другой уходили в небытие. Это были тяжелые недели, заполненные солдатской наукой: штыковым боем, стрельбой, изучением матчасти оружия, лекциями по топографии и зубрежкой дисциплинарного устава. Последний курс читался с удручающей монотонностью дважды в неделю и был особенно мучителен, так как вызывал непобедимую спячку.

При первом же хрипе жесткого монотонного голоса, записанного на магнитофонную ленту, солдаты начинали клевать носом. Каждая скамья в аудитории была подключена к устройству, контролирующему биотоки несчастных страдальцев. Как только кривые альфа-волн указывали на переход от бодрствования ко сну, в ягодицы спящих посылался мощный электрический разряд, вызывавший весьма болезненное пробуждение. Душная аудитория превращалась в мрачную камеру пыток, где смешивались глухое бормотание лектора, вопли пораженных разрядом, уныло опущенные головы и внезапные прыжки пробудившихся.

Длиннейший список ужасных казней и наказаний, полагавшихся за мельчайшие проступки, никого особенно не волновал. Каждый знал, что, завербовавшись, он отказался от всех человеческих прав. Детальное перечисление того, чего они лишились, их просто не интересовало. Их волновало только одно: сколько часов отделяет их от предстоящей увольнительной.

Ритуал, которым сопровождалась выдача этой награды, был необычайно унизителен, но к этому все были готовы и, выходя из рядов, лишь краснели от стыда, обменяв последние остатки самоуважения на маленькие пластиковые квадратики пропусков.

Процедура завершилась свалкой из-за мест в вагонах монорельсового поезда. Поезд, мчавшийся по эстакаде, чьи опоры возвышались над 30-футовыми оградами из колючей проволоки, пересек обширные пространства зыбучих песков и доставил солдат в крошечный фермерский городок Лейвилл.

До постройки лагеря имени Льва Троцкого это был типичный маленький центр сельскохозяйственной округи, да и теперь в те дни, когда в нем не было солдат-отпускников, городок жил прежней буколической жизнью. Чаще же склады с зерном и фуражом были закрыты на замок, зато широко распахивались двери кабаков с женской обслугой и выпивкой. Впрочем, обычно для обеих целей использовались одни и те же помещения. Стоило первой партии отпускников с ревом вырваться на улицы городка, как на витрины опускались железные шторы, рундуки с зерном превращались в постели, сидельцы в лавках — в сутенеров, а прилавки — в загроможденные стаканами и бутылками стойки баров. И только кассиры сохраняли свои прежние функции. Именно в такое заведение — наполовину кабак, наполовину похоронное бюро — и попал Билл со своими друзьями.

— Чего будем пить, ребята? — поднялся им навстречу вечно улыбающийся владелец бара «Твой последний отдых и закусон».

— Двойную порцию эликсира для бальзамирования трупов, — ответил Скотина Браун.

— Не хулигань! — рыкнул хозяин, и улыбка стерлась с его лица. Он снял с полки бутылку с крикливой этикеткой «Настоящее виски», наклеенной поверх другой, на которой значилось «Жидкость для бальзамирования». — Начнется заварушка, так и военную полицию вызвать недолго. — Улыбка вернулась на свое место. — Какой же отравы тяпнем, ребята?

Они уселись вокруг длинного узкого гроба с бронзовыми ручками по бокам и с наслаждением ощутили, как этиловый спирт прожигает дорожки в пропыленных глотках.

— Был и я трезвенником, пока в армию не попал, — сказал мечтательно Билл, осушая стакан, наполненный на четыре пальца «Старым Губителем Печени», и протягивая его за новой порцией.

— А с какой стати тебе было тогда напиваться? — пробурчал Страшила.

— Это точно! — подтвердил Скотина Браун, жадно облизывая губы и вновь поднося к ним бутылку.

— Ха! — пискнул Трудяга, нерешительно делая первый глоток. — Похоже на смесь микстуры от кашля, опилок, сивушного масла и спирта.

— Лакай, лакай! — гудел Скотина сквозь бутылочное горлышко. — Перебьешься, чего там…

— А теперь — по бабам! — завопил Страшила. В дверях началась свалка, так как каждый, пытаясь опередить других, рванулся к выходу. Вдруг кто-то крикнул: «Глядите!» — и все увидели Бигера, одиноко сидевшего за столом.

— Бабы! — крикнул Страшила тем тоном, каким хозяин подает своему псу команду «кушать!». Людской табун в дверях заволновался и затопал ногами.

— Я… Пожалуй, я обожду вас тут, ребята, — сказал Трудяга с еще более глупой, чем обычно, улыбкой. — А вы двигайте, ребята, двигайте.

— Ты что — заболел, Трудяга?

— Да вроде нет.

— Не вышел еще из щенячьего возраста, а?

— Ну…

— Да какие у тебя тут могут быть дела?

Трудяга нырнул под стол и вытащил оттуда брезентовый мешок. Развязав его, он вывалил на пол груду красных сапог.

— Подзаймусь чисткой маленько, — сказал он.

Они молча двинулись по деревянному тротуару.

— Интересно, что это с ним? — спросил Билл, но ему никто не ответил. Все смотрели вперед, где в самом конце изрезанной колеями грязной улицы сияла вывеска, бросавшая исполненные соблазна ярко-красные отблески:

Они бежали со всех ног. Фасад «Приюта» украшали витрины из пуленепробиваемого стекла, в которых красовались объемные изображения одетых (ленточка на чреслах и две звездочки) и раз детых (без ленточки и звезд) девиц. Конец всеобщему воодушевлению положил Билл, указавший на маленькую табличку, почти затерянную среди этой выставки женского мяса: «Только для офицеров».

— Мотайте отсюда! — рявкнул на них военный полицейский, помахивая электронной дубинкой.

В следующее заведение пускали всех, но за вход брали семьдесят семь кредитов, что значительно превышало их объединенные ресурсы. Дальше опять замелькали вывески «Только для офицеров», а там уж и тротуар кончился. Огни города остались позади.

— А здесь что? — спросил Страшила, уловив приглушенный гул голосов, доносившийся из совершенно темного переулка. Вглядевшись, они увидели длинную солдатскую очередь, исчезавшую за углом. — Что тут такое? — спросил Страшила у последнего в очереди.

— Бордель для нижних чинов. Два кредита за две минуты. И не пытайся пролезть без очереди, морда! Будешь за мной, понял?!

В очереди Билл оказался замыкающим, но скоро подошли новые солдаты и выстроились за ним. Ночь была холодна, и ему приходилось частенько прикладываться к бутылке, чтобы согреться. Разговоров почти не было, да и те смолкали по мере приближения к освещенному красным фонарем входу. Дверь открывалась и закрывалась, приятели Билла один за другим скрывались за ней, дабы предаться там вожделенным, но — увы! — скоротечным радостям жизни. Подошла очередь Билла. Дверь уже отворилась, но тут завыли сирены и огромный военный полицейский втиснул свое колоссальное брюхо между входом и Биллом.

— Тревога! Марш к местам назначения, свиньи! — гаркнул он. Билл со сдавленным воплем человека, терпящего кораблекрушение, рванулся вперед, но легкое прикосновение электронной дубинки отшвырнуло его прочь. Наполовину оглушенного Билла уносила отливная волна солдат, а кругом выли сирены и искусственное северное сияние выписывало на небе пламенные буквы высотой по сто миль каждая: К ОРУЖИЮ!!!

Кто-то подхватил Билла, который споткнулся и чуть не упал под красные солдатские сапоги. Это был Страшила. На его лице было написано полное удовлетворение, и Билл ощутил к нему такую ненависть, что уже напрягся для удара. Но прежде чем он поднял кулак, их втиснули в вагон и поезд сквозь ночную тьму понесся назад в лагерь. Билл опомнился от вспышки бешеной злобы, только когда клешнятая лапа Смертвича Дрэнга выволокла его из толпы.

— Паковать вещевые мешки и грузиться! — рвал барабанные перепонки голос Смертвича.

— Да как же! Мы же еще не прошли курс обучения!

— А вот так! Славная битва в космосе только что подошла к победоносному завершению! В результате имеют место четыре миллиона убитых — плюс-минус несколько сот тысяч! Нужны пополнения, а это вы и есть! Немедленно грузиться на транспорты! Немедленно… и еще быстрее!

— Но у нас нет космического обмундирования! Склады…

— Персонал складов уже отправлен.

— Еда…

— Повара и кухари уже погрузились. Военное положение — вспомогательный персонал отправлен в первую очередь. Вполне возможно, что они уже подохли! — Смертвич игриво щелкнул клыками и мерзко осклабился. А я останусь тут в полной безопасности и буду обучать новых рекрутов. — На рукаве Смертвича звякнул сигнал особого коммуникационного канала. Он открыл капсулу и достал из нее бумажку. Прочел, и его улыбка мгновенно померкла. — Меня тоже забирают! — глухо уронил он.

Глава 3

За все время существования лагеря имени Льва Троцкого через него прошло 98 672 899 новобранцев, так что процесс погрузки был хорошо отработан и шел без сучка и без задоринки, хотя на этот раз лагерю надлежало, подобно змее, заглатывающей свой собственный хвост, заняться самоистреблением. Билл и его товарищи были последней группой, и змея начала поглощать себя, как только они повернулись к ней спиной. Едва успели снять с их голов отросшие патлы и уничтожить при помощи ультразвуковых вошебоек вшей, как парикмахеры кинулись друг на друга и в сумбуре переплетенных рук, клочьев волос, лоскутьев кожи и потоков крови начали стричь и брить самих себя. Потом они бросились в ультразвуковую вошебойку, втащив туда же и механика. Фельдшера вкалывали друг другу сыворотки от ракетной лихорадки и гонореи, писари выписывали себе аттестаты, ответственные за погрузку пинали своих товарищей в задницы, загоняя на скользкие сходни ожидающих ракет.

Включились дюзы, столбы пламени малиновыми языками лизнули стартовые площадки, сжигая сходни и поднимая вихри искр, ибо механики, ответственные за сохранность сходней, уже находились на борту. Ракеты взревели и взметнулись в черное небо, оставив внизу пустынный городок-призрак. Листки распоряжений по лагерю имени Льва Троцкого и приказов о наказаниях, шурша, облетали со стендов, плясали на опустевших улицах и липли к стеклам освещенных окон офицерского клуба. Там шла грандиозная пьянка. Пьяное веселье сменялось пьяными жалобами: офицерам пришлось перейти на самообслуживание.

Выше и выше уходили ракеты местного сообщения, направляясь к гигантскому флоту космических крейсеров, затемнявшему сияние звезд. Это был новенький, с иголочки флот, самый мощный из всех, когда-либо существовавших в Галактике, такой новенький, что некоторые корабли еще продолжали достраиваться. Ослепительно горели огни сварочных аппаратов, раскаленные заклепки описывали в небе короткие траектории и падали в под ставленные контейнеры. Прекращение световых вспышек означало, что еще на одном левиафане звездных просторов закончились монтажные работы, и тогда в радиотелефонах скафандров раздавались душераздирающие вопли, ибо рабочие, вместо того чтобы вернуться на верфи, тут же зачислялись в команды построенных ими кораблей. Война была тотальной.

Билл пролез через пластиковую трубу, соединявшую ракету местного сообщения с космическим дредноутом, и бросил свой мешок к ногам младшего унтер-офицера, следившего за погрузкой у входа в кессон, который был величиной с хороший ангар. Вернее, попытался бросить, так как сила тяжести отсутствовала и мешок повис над полом. Когда же Билл попробовал подпихнуть его, то и сам взмыл вверх. Видя это, унтер-офицер заржал и потянул Билла на палубу.

— Брось свои пехотные замашки, солдат! Имя?

— Билл. Пишется с двумя «л».

— С одним, пробормотал унтер, облизывая кончик пера и внося имя Билла в корабельную ведомость почерком малограмотного. — Два «л» положены только офицерам, заусенец. Знай свой шесток! Квалификация?

— Рекрут необученный, неквалифицированный, от космоса блюющий.

— Ладно, только не вздумай блевать здесь, для этого у тебя есть свой кубрик. Теперь ты малоопытный Заряжающий 6-го класса. Вали в кубрик 34И-89Т-001. Шевелись! Да держи этот чертов мешок над головой.

Билл едва успел отыскать свой кубрик и швырнуть мешок на рундук, где тот повис в пяти дюймах от тюфяка из окаменелой шерсти, как ввалились Трудяга Бигер, Скотина Браун и толпа незнакомцев с автогенными аппаратами в руках и злющими физиономиями.

— А где Страшила и другие парни из взвода? — спросил Билл.

Скотина Браун пожал плечами и тут же стал привязываться ремнями к койке, надеясь маленько всхрапнуть. Трудяга развязал один из своих мешков и достал оттуда несколько пар сапог, явно нуждающихся в чистке.

— Спасен ли ты? — прозвучал из дальнего угла кубрика чей-то глубокий, эмоционально окрашенный бас. Удивленный Билл поднял глаза, и гигантского роста солдат, заметив это движение, ткнул в его сторону колоссальным пальцем.

— О брат мой, обрел ли ты вечное спасение?

— Кто ж его знает, — промямлил Билл, наклоняясь к своему мешку и начиная в нем копаться. Он надеялся, что солдат отстанет, но тот не только не отстал, а, подойдя поближе, уселся на койку Билла. Билл решил не обращать на него внимания, что было, однако, весьма затруднительно, так как росту в солдате было не меньше шести футов, мускулатура — потрясающая, а подбородок упрямо выдвинут вперед. Кожа у солдата была чудесного черного, чуть отливающего в пурпур цвета, что вызвало у Билла чувство острой зависти, так как сам он был серовато-розовым. Корабельная форма по цвету мало отличалась от кожи солдата, и он казался выточенным из единого куска камня. Со своей ослепительной улыбкой и пронзительным взглядом он выглядел весьма внушительно.

— Приветствую тебя на борту «Фанни Хилл», — сказал он и чуть не раздавил правую кисть Билла. — Она — ветеран нашего флота, ее постройка закончена почти неделю назад. Что касается меня, то я — Достопочтенный Заряжающий 6-го класса Тембо, а по ярлыку на твоем вещевом мешке я вижу, что тебя зовут Билл. Уж раз мы с тобой однополчане, Билл, то зови меня просто Тембо и скажи, кстати, как у тебя делишки со спасением души.

— В последнее время я как-то мало об этом задумывался…

— Ну еще бы! Ты же с рекрутского обучения, а в это время посещение церкви считается воинским преступлением. Однако теперь все позади, можно подумать и о душе. Какого ты вероисповедания?

— Раз мои родичи фундаментальные зороастрианцы, то, верно, и я…

— Ересь, мой мальчик, чистейшей воды ересь! Рука судьбы свела нас на этом корабле, дабы дать твоей душе последний шанс на спасение от Геенны Огненной. Ты слышал о Земле?

— Нет, я привык к простой пище…

— Это планета, мой мальчик, планета — колыбель Человечества, откуда мы все ведем свое происхождение. Смотри, какой это прекрасный зеленый мир, какая жемчужина космоса. — Тембо вытащил из кармана миниатюрный проектор, и на переборке возникло красочное изображение планеты, окутанной легким по кровом облаков. Вдруг белую пелену прорезала молния, облака вспенились и закипели, а на поверхности планеты возникли зияющие раны. Из портативного репродуктора раздался стонущий гул взрыва.

— Но меж сынами человеческими возникла война, они поражали друг друга атомными ударами до тех пор, пока не возопила Земля, и страшен был вопль ее гибели! И когда смолкли последние взрывы, то была смерть на севере, и смерть на востоке, и смерть на западе, смерть, смерть, смерть… Понимаешь ли ты, что произошло? — Исполненный глубокого чувства голос Тембо сорвался, будто он и в самом деле ждал ответа на этот риторический вопрос.

— Не знаю, — сказал Билл, роясь без всякой надобности в своем мешке. — Я-то сам с Фигеринадона-2, это тихое местечко…

— Смерти не было НА ЮГЕ! А почему, спрашиваю я, был спасен юг? И ответ на это: такова была воля Самеди, чтобы ложные религии, ложные пророки и ложные боги были стерты с лица Земли и осталась лишь истинная вера — Первая Реформированная Церковь Водуистов[1]…

Тут-то и загремел сигнал общей тревоги. Это был оглушительный звон, настроенный на резонансную частоту черепных костей, благодаря чему те вибрировали так же, как если бы головы солдат были засунуты внутрь гигантского колокола. У выхода в коридор началась свалка — всем хотелось, чтобы этот ужасающий звук стал потише. В коридоре уже толпились младшие командиры, готовясь развести своих людей по боевым постам.

Вслед за Трудягой Бигером Билл вскарабкался вверх по отвесной лестнице и через люк попал в крюйт-камеру. Вдоль стен тянулись стеллажи с зарядами, от верхних полок отходили кабели толщиной в руку. Перед стеллажами в полу на равных расстояниях были проделаны круглые отверстия диаметром около фута.

— Буду краток. Малейший проступок — и я лично спущу любого из вас в зарядный люк вниз головой. — Измазанный смазкой палец указал на отверстие в полу, и все поняли, что это голос их нового начальства. Оно было ниже, шире и толще Смертвича, но между ними существовало бесспорное видовое родство.

— Я — Заряжающий 1-го класса Сплин. Я или сделаю из того гнусного сухопутного дерьма, каким вы являетесь, лихих и опытных заряжающих, либо спущу вас в зарядные люки. Наша техническая специальность требует высокой квалификации и огромного опыта. В обычных условиях на ее освоение требуется не менее полугода, но сейчас война, и вам придется либо немедленно ее освоить, либо… Сейчас вы все увидите на примере. Тембо, выйди из строя! Полка 19К-9 отключена от сети.

Тембо щелкнул каблуками и встал по стойке смирно возле указанной полки. По обе руки от него тянулась шеренга зарядов — белых керамических цилиндров с металлическими кольцами на концах, имевших фут в диаметре, пять футов в длину и весивших около 90 фунтов. Каждый заряд опоясывала красная полоса. Заряжающий 1-го класса Сплин щелкнул по ней ногтем.

— Такой лентой снабжен каждый заряд, и она называется зарядной лентой и имеет красный цвет. Когда в заряде начинается реакция, цвет ленты меняется на черный. Вам этого, разумеется, не понять, поэтому придется зазубрить как заповедь, еще до того, как я покончу с вами, иначе… Тембо, вон холостой заряд. НАЧИНАЙ!

— Ухх! — выкрикнул Тембо и, прыгнув к заряду, схватил его обеими руками — Уххх! — повторил он, выхватывая заряд из зажимов и бросая его в зарядный люк. Затем, продолжая ухать в такт каждому этапу операции, он схватил со стеллажа запасной заряд и укрепил его на месте израсходованного. — Уххх! — Щелкнув каблуками, он застыл в положении смирно.

— Вот как это делается по-солдатски! И вам или Придется освоить это, или… — Глухой гудок был похож на звук подавленной отрыжки. Сигнал на жратву. Придется вас распустить, но, пока будете жрать, повторяйте все, чему я вас тут учил… Разойдись!

В коридоре было полным-полно солдат, оставалось лишь следовать за ними в глубь корабельного чрева.

— Как думаешь, жратва-то тут хоть получше лагерной, или как? — спросил Трудяга Бигер, жадно облизываясь.

— Хуже она быть не может, это-то исключено, — ответил Билл, подходя к очереди, тянувшейся к двери с табличкой «СТОЛОВАЯ ДЛЯ НИЖНИХ ЧИНОВ № 2». — Любое изменение будет к лучшему. Мы ж теперь, как ни верти, боевые солдаты, верно? В бой-то надо идти в хорошей форме согласно Уставу.

Очередь двигалась томительно медленно, но за час они все же добрались до двери. За дверью усталый дневальный по столовой, одетый в запачканный пятнами жира и супа комбинезон, вручил Биллу желтую пластмассовую чашку. Билл двинулся дальше. Когда стоявший перед ним солдат отошел, Билл оказался перед стеной, из которой торчал один-единственный кран. Повар в высоком белом колпаке и грязной ночной рубашке взмахом разливательной ложки показал, чтобы Билл поторапливался.

— Шевелись, шевелись, что ты — никогда не ел, что ли! Чашку под кран, жетон в прорезь, потом выдернуть обратно!

Билл подставил чашку и заметил на уровне глаз узкую прорезь в стальной переборке. Жетон висел у него на шее, и он сунул его в щель. Раздалось жужжание, и из крана вытекла тоненькая струйка желтоватой воды, наполнившая чашку до половины.

— Следующий! заорал повар и, оттолкнув Билла, освободил место для Трудяги.

— Что же это такое? — спросил Билл, изучая свою чашку.

— Что это такое? Что это такое?! — ревел повар, наливаясь злобной кровью. — Твой обед, тупая скотина! Это химически чистая вода, и в ней растворено восемнадцать аминокислот, шестнадцать витаминов, одиннадцать минеральных солей и глюкоза! А ты чего хотел?!

— Обед? — недоумевал Билл, но тут у него из глаз посыпались искры, так как черпак повара крепко стукнул его по макушке. Билла вытолкнули в коридор, где к нему при соединился Трудяга.

— Ну, — сказал Трудяга, — значит, теперь у нас есть все элементы питания, необходимые для поддержания жизни на бесконечно долгое время. Ну не шикарно ли это?

Билл глотнул из чашки и печально вздохнул.

— Глянь-ка, — сказал Тембо, и, когда Билл обернулся, он увидел на коридорной стене кадр из проектора. Был виден туманный небосвод, по которому тихо скользили облака с восседающими на них фигурками людей. — Тебя ожидает ад, мой мальчик, если ты не приобщишься к благодати. Отринь же ересь! Первая Реформированная Церковь Водуистов открывает тебе объятия! Прильни же к ее груди и займи место на небесах по правую руку Самеди!

Картина изменилась. Облака стали гуще, из репродуктора лились звуки ангельского хора и барабанного аккомпанемента. Теперь фигурки были видны более четко. Все они обладали очень черной кожей и белоснежными одеяниями, из которых высовывались большие черные крылья. Они улыбались друг другу и весело махали руками, когда облака сходились на параллельных курсах. Они пели и с энтузиазмом аккомпанировали себе игрой на маленьких там-тамах. Сценка была чудно хороша, и глаза Билла чуть-чуть затуманились.

— СМИР-РНА!

Лающий голос гулким эхом отразился от стен, солдаты расправили плечи, сдвинули каблуки и выкатили глаза. Божественный хор умолк: Тембо сунул проектор в карман.

— Равняйсь! — скомандовал Заряжающий 1-го класса Сплин, и они, скосив глаза, увидели двух чинов военной полиции с пистолетами в руках. Это был эскорт офицера. Билл понял, что это офицер, ибо они проходили специальный курс Определения Офицеров, а кроме того, в сортире висела картинка «Знай своих офицеров», которую он имел возможность досконально изучить во время приступа дизентерии. Челюсть у него отвисла от изумления, когда офицер, пройдя так близко, что Билл вполне мог бы до него дотронуться, остановился перед Тембо.

— Заряжающий 6-го класса Тембо, я принес тебе радостную весть. Ровно через две недели истекает семилетний срок твоей службы. Учитывая безупречный характер твоего послужного списка, капитан Зекиаль распорядился удвоить сумму обычного выходного пособия и уволить тебя с почетом под барабанный бой, предоставив бесплатный билет для возвращения на Землю.

Тембо, чуть расслабив мускулы, но все еще стоя смирно, сверху вниз глядел на коротышку лейтенанта с его обкусанными светлыми усишками.

— Это невозможно, сэр!

— Невозможно? — зловеще проскрипел лейтенант и покачнулся на своих дамских каблучках. — Да ты кто такой, чтобы указывать мне, что возможно, а что нет?!

— Я не указываю, сэр, — ответил спокойно Тембо. — Пункт 13-9А, параграф 45, страница 8923, том 43 «Правил, Распоряжений и Дисциплинарных Уложений»: «Ни один нижний чин или офицер не может быть уволен от службы на корабле, базе, посту или в лагере в период военного положения, иначе как по приговору суда к смертной казни…»

— Ты что же, Тембо, юристом у нас заделался, а?

— Никак нет, сэр! Я солдат, сэр. Стремлюсь выполнять свой долг, сэр.

— Чую я, Тембо, что с тобой что-то неладно! Я ведь видел твой послужной список и помню, что в армию ты вступил добровольно, без воздействия наркотиков или гипноза. А теперь еще и от увольнения отказываешься! Это худо, Тембо, ой как худо! Ты подозрительная личность, Тембо! Все это чертовски похоже на поведение шпиона, Тембо!

— Я верный солдат Императора, сэр, а не шпион.

— Да, ты не шпион, Тембо, мы ведь тебя тщательно проверили. Но зачем ты все-таки вступил в армию, Тембо?

— Чтобы стать верным солдатом Императора, сэр, и по мере сил своих распространять Слово Божие. Спасены ли вы, сэр?

— Придержи язык, солдат, или я закую тебя в кандалы! Слыхали мы эту сказочку, достопочтенный, да не верим в нее. Как ты ни хитер, а мы тебя все же изловим. — Офицер засеменил прочь, что-то бормоча, и никто не шелохнулся, пока он не скрылся с глаз. Солдаты посматривали на Тембо как-то странно, они явно чувствовали себя рядом с ним не в своей тарелке.

Билл и Трудяга медленно побрели в свой кубрик.

— Отказаться от демобилизации! — недоуменно твердил Билл.

— Слушай, а он не псих? — сказал Трудяга. — Другого-то объяснения, пожалуй, и быть не может.

— Психом до т а к о й степени быть невозможно. Смотри-ка, интересно, что тут такое? — Билл показал на дверь с надписью «Посторонним вход категорически воспрещен».

— Черт… не знаю… может — еда!

В тот же миг они оказались за дверью и плотно прикрыли ее за собой. Еды там не было. Они находились в длинном помещении с круто выгнутой стеной, на которой были укреплены какие- то сооружения, похожие на гигантские огурцы. На огурцах красовались бесчисленные счетчики, циферблаты, выключатели и шкалы. Каждый аппарат был снабжен телеэкраном и пусковым механизмом. Билл наклонился к ближайшему и прочел табличку:

— ЧЕТВЕРТЫЙ АТОМНЫЙ БЛАСТЕР. Ты только погляди, какие громадины! Видать, это главная корабельная батарея. — Он обернулся и увидел, что Трудяга, подняв одну руку так, что циферблат часов оказался направленным на орудия, другой рукой нажимает на головку завода.

— Ты что делаешь? — спросил он.

— Смотрю, который час.

— Так ты же ничего не видишь, циферблат-то глядит в другую сторону!

В этот момент по батарейной палубе гулко затопали чьи-то шаги, и оба солдата одновременно вспомнили про надпись на двери. Они стрелой вылетели в коридор, и Билл бесшумно притворил дверь. Когда он обернулся, Трудяга уже исчез. Биллу пришлось плестись в кубрик одному. Бигер, вернувшись первым, уже чистил сапоги своих друзей и даже не обратил внимания на возвращение Билла.

— А все-таки, что он там вытворял со своими часами?

Глава 4

Этот вопрос не давал Биллу покоя все время, пока шло обучение трудной профессии заряжающего. Работа требовала напряженного внимания и точности, но в свободное время Билл терзался. Он терзался, стоя в очереди за обедом, терзался в те короткие минуты, которые отделяли наступление тяжелого дурманящего сна от момента, когда гасили свет. Он мучился каждый раз, когда выдавалась свободная минутка. Билл даже похудел. Похудел он, правда, не только потому, что терзался сомнениями, а по тем же причинам, что и прочие солдаты. Корабельная кормежка! Она была рассчитана на поддержание жизни и только этой цели и достигала. Другое дело — какова была эта самая жизнь — жалкая и полуголодная. Впрочем, Биллу было не до нее. Перед ним стояла куда более важная проблема, и он нуждался в помощи.

После воскресных занятий на второй неделе своего пребывания на корабле он, вместо того чтобы ринуться в столовую вместе с остальными, задержал Заряжающего 1-го класса Сплина для разговора.

— У меня проблема, сэр.

— Пустяки, один укол, и все пройдет. Говорят, без этого никогда не станешь мужчиной.

— У меня не та проблема, сэр. Я хотел бы… я хотел бы поговорить с капелланом.

Сплин побледнел и прислонился к переборке.

— Хватит! — еле выдавил он. — Мотай в столовую, и, если сам не проболтаешься, я буду нем, как рыба.

Билл зарделся.

— Очень сожалею, сэр, но это неизбежно. Я-то тут ни при чем, но мне просто необходимо с ним поговорить. Такое ведь со всеми может случиться… — Голос Билла звучал все глуше, он смущенно шаркал подошвами и внимательно рассматривал носки своих сапог. Молчание стало невыносимым. Когда Сплин снова заговорил, товарищеские нотки из его тона полностью испарились.

— Ладно, солдат, раз ты настаиваешь… Надеюсь, что остальные парни об этом не пронюхают. Пропусти обед и отправляйся сейчас же. Вот пропуск. — Он что-то нацарапал на клочке бумаги и презрительно швырнул его на пол, предоставив униженному Биллу возможность подобрать его там.

Билл спускался в люки, лазал по коридорам, взбирался по трапам. В корабельной описи капеллан значился в каюте 362-В на 89 палубе, и Билл в конце концов отыскал нужную ему металлическую дверь, усеянную заклепками. Он поднял руку, чтобы постучать, и почувствовал, как на лбу выступают крупные капли пота, а глотка пересыхает. Костяшки пальцев тихо стукнули по филенке, и через несколько мучительно долгих секунд раздалось глуховатое: — Да, да, войдите. Дверь не заперта.

Билл вошел и тут же замер в положении смирно, увидев офицера, который сидел за письменным столом, заполнявшим почти целиком малюсенькую каюту. Офицер в звании четвертого лейтенанта хотя и был совершенно лыс, но выглядел молодо. Под глазами у него лежали черные тени, и ему явно следовало побриться. Галстук был измят и криво повязан. Офицер рылся в груде бумаг, заваливших весь стол, раскладывал их в кучки, на одних бумажках делал пометки, другие выбрасывал в переполненную мусорную корзину. Когда он взял одну из пачек, Билл увидел на столе табличку «ОФИЦЕР-КАСТЕЛЯН».

— Извините, сэр, — сказал он, — я, верно, ошибся и попал не в ту каюту. Я ищу капеллана.

— Это и есть его каюта, но он дежурит с 13.00, и даже такой болван, как ты, может высчитать, что до вахты капеллана оста лось еще 15 минут.

— Благодарю вас, сэр. Я зайду позже. — Билл попятился к двери.

— Никуда ты не уйдешь, а останешься и будешь работать, — злобно каркнул офицер, поднимая на Билла налитые кровью глаза. — Помоги-ка мне разобраться с квитанциями на носовые платки. Я тут где-то посеял 600 сморкалок. Знаю, что пропасть они не могли, но… Думаешь, это так просто — быть офицером-кастеляном? — Он даже захныкал от жалости к собственной персоне и придвинул к Биллу груду квитанций. Билл начал их разбирать, но тут прозвучал звонок, возвестивший окончание вахты.

— Так я и знал! — вскричал офицер. — Перепутал все окончательно! А ты еще воображаешь, будто проблемы есть только у тебя! — Дрожащими пальцами офицер перевернул табличку на столе. Теперь на ней красовалась надпись «КАПЕЛЛАН».

Офицер ухватился за кончик галстука и рванул его через правое плечо. Галстук был пришит к воротничку, а тот на специальных подшипниках легко скользил по рубашке. Теперь воротничок сидел задом наперед, открывая взору Билла свою белоснежную гладкую поверхность. Галстук болтался где-то за спиной.

Капеллан молитвенно сложил ладони, опустил глаза долу и сладко улыбнулся:

— Чем могу служить, сын мой?

— Но вы же офицер-кастелян, сэр! — ошеломленно произнес Билл.

— Да, сын мой, и это далеко не единственное бремя, возложенное на мои слабые плечи. В эти трудные времена мало кто нуждается в капелланах, а спрос на офицеров-кастелянов велик. Стараюсь приносить пользу. — И он набожно склонил голову.

— Но вы… кто же вы все-таки такой? Офицер-кастелян и по совместительству капеллан или капеллан и по совместительству офицер-кастелян?

— Это тайна, сын мой, глубокая тайна. Есть вещи, которых лучше не касаться. Но я вижу, что душа твоя в смятении. Скажи, идешь ли ты путем Истины?

— Какой Истины?

— Это я тебя должен спросить! — рявкнул капеллан, и в его лице на секунду проступили черты офицера-кастеляна. — Как же я могу тебе помочь, если не знаю, какую религию ты исповедуешь?

— Фундаментальный зороастризм.

Капеллан вытащил из стола оклеенный целлофаном список и стал водить по нему пальцем. — За… зе… зи… Зороастризм реформированный фундаментальный[7]'. Этот?

— Да, сэр.

— Что ж, это очень просто, сын мой… 21–52 05… — Он быстро набрал номер на диске, вделанном в крышку стола, а затем небрежным жестом, сверкая горевшими божественным восторгом глазами, смел на пол всю бумажную груду. Скрипнул скрытый механизм, часть столешницы опустилась, потом вернулась обратно вместе с пластиковой шкатулкой, украшенной изображениями быков, поднявшихся на задние ноги. — Минуточку! — произнес капеллан, открывая шкатулку.

Он развернул полосу материи, затканной фигурками быков, и намотал ее на шею. Потом положил рядом со шкатулкой толстенную книгу, переплетенную в кожу, а на крышку водрузил двух металлических быков с углублениями на крестцах. В одно углубление он налил из пластиковой фляжки дистиллированную воду, в другое — благовонное масло, которое тут же поджег. Билл наблюдал эти приготовления с чувством растущей радости.

— Какой счастливый случай, отец, что вы тоже оказались зороастрианцем, — сказал он. — Теперь мне будет легче вам до вериться.

— Никаких случайностей, сын мой, просто тщательное планирование. — Капеллан бросил в пламя щепотку благовонного порошка. — По великой милости Ахурамазды[8], я — помазанный жрец зороастризма; по велению Аллаха — верный муэдзин ислама; по соизволению Иеговы — обрезанный рабби и так далее. — Тут его благостное лицо злобно оскалилось. — А из-за нехватки офицеров — проклятущий офицер-кастелян. — Чело его вновь прояснилось. — А теперь поделись со мной своими тревогами.

— Это так трудно… Возможно, что я просто излишне подозрителен… но меня беспокоит поведение одного из моих друзей… В нем есть что-то странное… как бы это сказать…

— Доверься же мне, сын мой, и поведай свои сокровенные помыслы. Что бы ты ни сказал — оно не выйдет из стен этой каюты, ибо я свято блюду тайну исповеди согласно обетам и призванию. Облегчи же душу, дитя мое.

— Вы очень добры. Мне уже и так полегчало. Понимаете, мой приятель вроде как психованный: любит чистить ребятам сапоги, добровольно дежурит по сортиру, девчонками не интересуется…

Капеллан благостно кивал, мановениями руки отгоняя благовонный дым, попадавший ему в глаза.

— Не вижу причин для беспокойства. Твой друг кажется мне славным малым. Ибо не сказано разве, что благо есть помогать ближним своим, разделять бремя их и не гоняться за блудницами по улицам селений?

Билл недовольно нахмурился:

— Такие замашки, может, и хороши для воскресной школы, а на военной службе они не годятся. Ладно, так вот мы думали, что он просто псих, но боюсь, что это не так. Мы с ним попали на батарею, и я увидел, как он, направив свои часы на орудия, нажал на головку завода, причем в часах что-то щелкнуло. А вдруг — это фотоаппарат? Вдруг — он чинжеровский шпион? — Тут Билл отступил на шаг, снова обливаясь потом. Точка над «i» была поставлена.

Капеллан покачал головой и улыбнулся, явно одурманенный ароматом благовоний. Потом, очнувшись, высморкался и раскрыл толстую книгу «Авесты». Он прочел на древнеперсидском языке какой-то отрывок, что, видимо, его несколько освежило, и захлопнул книгу.

— Не лжесвидетельствуй! — загремел он, уставив на Билла грозный взгляд и обвиняющий палец.

— Вы меня не поняли, — простонал Билл, ерзая на стуле, — он же в самом деле что-то мудрил с часами! Я видел это совершенно отчетливо! Ничего себе — получил моральную поддержку!

— Рассматривай мои слова как укрепляющее средство, сын мой, как выражение духа древней религии, как средство пробудить в тебе чувство вины и напомнить о необходимости регулярно посещать храм божий. Ты уклонился с истинного пути! — снова вскричал капеллан.

— Не виноват я! В период рекрутского обучения ходить в церковь категорически запрещено!

— Обстоятельства не снимают греха, но на сей раз ты будешь прощён, ибо безгранично милосердие Ахурамазды.

— А как насчет моего приятеля? Этого шпиона?

— Забудь свои подозрения, они недостойны верного адепта Заратуштры. Бедный мальчик не должен пострадать из-за своей естественной склонности к дружелюбию, человеколюбию и любви к чистоте или от того, что у него испорчены часы и в их механизме что-то щелкает. Шпион должен быть чинжером, а у них рост семь футов и хвост. Понял?!

— Да, конечно, — пробормотал Билл, — до этого объяснения я и сам мог бы дойти, да только оно ничего не объясняет.

— Если оно удовлетворяет меня, то тебе его и подавно хватит. Видно, крепко Ариман овладел твоей душой, если ты так плохо думаешь о друге своем. Надо наложить на тебя эпитимью. Помолись со мной, покуда не вернулся офицер-кастелян.

Помолившись, Билл помог убрать в шкатулку культовые предметы и увидел, как она исчезла в недрах стола. Он попрощался и двинулся к двери.

— Минутку, сын мой, — сказал капеллан с одной из самых теплых своих улыбок. Он завел руку за спину и поймал кончик галстука. Воротничок повернулся, а улыбка сменилась кислой гримасой.

— Ты куда навострил лыжи, сукин сын?! Приложи-ка свою задницу к стулу, да покрепче!

— Но… вы же отпустили меня, — запинался Билл.

— Не я, а капеллан. Офицер-кастелян к этому отношения не имеет. А теперь выкладывай, как зовут этого чинжеровского шпиона, которого ты укрываешь?!

— Я же говорил об этом на исповеди!

— Ты говорил с капелланом, и он сдержал слово и тайны твоей не выдал. Но вышло, понимаешь ли, так, что я вас подслушал. — Офицер нажал красную кнопку на панели. — Военная полиция уже извещена. Выкладывай, пока нет полицейских, скотина, или я прикажу прокилевать тебя без скафандра и еще на год лишу права пользоваться буфетом! ИМЯ?!

— Трудяга Бигер, — прорыдал Билл, и как раз в это мгновение в коридоре затопали тяжелые сапоги, и два лба в красных шлемах ввалились в крошечную каюту.

— Приготовил для вас шпиона, ребята, — с триумфом заявил офицер-кастелян. Военные полицейские с рвущимся из глоток ревом накинулись на Билла. Обливаясь кровью, он рухнул под ударами кулаков и дубинок, но офицер тут же вырвал его из рук этих дебилов с гипертрофированной мускулатурой и необычайно близко посаженными глазами.

— Не о нем речь, — задыхаясь, произнес офицер, бросая Биллу полотенце, чтобы тот вытер кровь с лица. — Это наш стукач, доблестный герой-патриот, накапавший на своего друга по имени Трудяга Бигер, которого мы сейчас схватим, закуем в кандалы, а потом хорошенько допросим. Пошли!!!

Полицейские ухватили Билла под мышки, и к тому времени, когда они очутились у кубрика заряжающих, он уже успел несколько прийти в себя. Офицер-кастелян приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

— Эй вы, рожи! — жизнерадостно крикнул он. — Который тут Трудяга Бигер?

Трудяга поднял глаза от сапога, который он доводил до блеска, и ухмыльнулся: — Вот он — я!

— Взять! — завопил офицер, отпрыгивая в сторону и показывая на Трудягу обличающим пальцем. Билл рухнул на пол, так как полицейские отшвырнули его и ворвались в кубрик. Когда он поднялся на ноги, Трудяга уже был схвачен, скован по рукам и ногам, но продолжал улыбаться.

— Ребята, вам, должно быть, сапоги надо почистить?

— А ну заткнись, поганый шпион! — взвизгнул офицер-кастелян, ткнув в эту нахальную улыбку кулаком. Бигер открыл рот и вцепился зубами в ударившую его руку, причем с такой силой, что вырваться офицер уже не мог. — Он укусил меня! Укусил! — выл офицер, пытаясь освободиться. Оба полицейских, руки которых были скованы наручниками с руками Трудяги, подняли свои дубинки.

В это мгновение верхушка черепа Трудяги отскочила вверх. Случись такое дело в обычной обстановке, оно и то показалось бы странным, сейчас же оно произвело просто потрясающее впечатление. Все, включая Билла, глазели с открытыми ртами, как из черепной коробки Трудяги выскочила семидюймовая ящерица и плюхнулась на пол. оставив в нем довольно заметную вмятину. У нее были четыре крошечных ручки, длинный хвост, голова, похожая на рыльце детеныша крокодила, и ярко-зеленый цвет. Вылитый чинжер, только рост не семь футов, а семь дюймов.

— Все люди — болваны! Чинжеры никогда не будут рабами! Да здравствуют чинжеры! — пискнула она, имитируя голос Бигера.

Ящерица метнулась через весь кубрик к сундуку Трудяги.

Всеобщий паралич еще не прошел. Солдаты стояли и сидели в тех же позах, что и раньше, окаменев от изумления, выпучив глаза и бессмысленно таращась на ящерицу. Офицера-кастеляна удерживали на месте сомкнутые на его кисти зубы Трудяги, полицейские возились с наручниками, приковывавшими их к неподвижному телу последнего. Только Билл сохранил способность к действиям. Хотя его сознание все еще было затуманено болью от побоев, он все же нагнулся и попытался схватить зверюшку. Крошечные коготки врезались в его ладонь, неизвестная сила сбила с ног, швырнула через кубрик и шваркнула об стену.

— Вот тебе, стукач! — пискнул тоненький голосок.

Никто и вмешаться не успел, как рептилия шмыгнула к вещевому мешку Трудяги, разорвала его и нырнула внутрь. Послышался высокий жужжащий звук, становившийся все громче, и из мешка вылезло блестящее рыло какой-то машины, похожей на снаряд. Теперь машина была видна целиком. Миниатюрный — не более двух футов в длину — космический корабль висел в воздухе кубрика. Он повернулся вокруг вертикальной оси и замер носовой частью к переборке. Гудение стало еще более пронзительным, корабль рванулся вперед и с такой легкостью прошел сквозь металл переборки, как будто она была сделана из мокрого картона. Еще несколько яростных взвизгов — это корабль про ходил сквозь другие переборки, а затем раздирающий душу скрежет оповестил, что аппарат прорвал обшивку дредноута и вышел в космос. Заревел выходящий наружу воздух, загремели колокола тревоги.

— Будь я проклят! — захлопнул свой удивленно открытый рот офицер-кастелян. И вдруг завопил: — Да оторвите же от меня эту сволочную штуковину, пока она меня не загрызла до смерти!!!

Оба полицейских все еще пытались освободиться от наручников, приковывавших их к телу бывшего Трудяги. Сам же Трудяга Бигер только пялил глаза да глупо ухмылялся, продолжая въедаться в кисть офицера. Только когда Билл схватил атомную винтовку, засунул ее ствол в рот Бигеру и стал разжимать его челюсти, рука оказалась на свободе. Пока Билл производил эти манипуляции, он заметил, что черепная крышка отскочила как раз по проходившей над ушами линии и что в закрытом состоянии ее удерживала блестящая металлическая пружинка. Внутри черепа находился великолепно оборудованный пункт управления, с маленьким креслом, приборными панелями, телеэкраном и системой воздушного охлаждения. Трудяга был просто робот, управляемый той ящерицей, которая только что сбежала в космическом снаряде. Она была совсем похожа на чинжера, но на чинжера семи дюймов ростом.

— Как же так! — сказал Билл. — Трудяга, значит, просто робот, а управляла им та зверюшка, которая сейчас смылась. Она совсем вроде бы чинжер, только что рост у нее семь дюймов…

— Семь дюймов, семь футов, какая разница! — раздраженно буркнул офицер-кастелян, обматывая кисть руки носовым платком. — Ты что, думаешь, мы обязаны сообщать всякому рекруту истинные сведения о размерах противника или о том, что они живут на планете 10-М? У нас, парень, другая задача: поддерживать в вас боевой дух.

Глава 5

Теперь, когда Трудяга Бигер оказался чинжеровским шпионом, Билл совсем осиротел. Скотина Браун, который и раньше не отличался разговорчивостью, теперь совершенно разучился говорить, и Биллу не с кем было даже полаяться. Скотина Браун был единственным заряжающим на батарее, с кем Билл служил в од ном взводе еще в лагере имени Льва Троцкого, все новые его сослуживцы держались замкнуто, разговаривали только между собой, а на него, когда он к ним приближался, бросали подозрительные взгляды. В свободные часы они интересовались только сваркой и после каждой вахты хватали свои сварочные аппараты и приваривали к полу все металлические предметы, а заступив на новую вахту, с большим трудом вырезали их обратно, что было, с точки зрения Билла, весьма дурацким способом убивать время. Поэтому Биллу не оставалось ничего другого, как заводить воображаемые ссоры с Трудягой.

— Ты только глянь, в какую кашу я попал из-за тебя! — скулил он. Бигер только улыбался, видимо, нисколько не сочувствуя Биллу.

— А ну, захлопни свою черепушку, когда с тобой разговаривают! — злился Билл и протягивал руку, чтобы прихлопнуть крышку на голове Трудяги. Но это ничего не меняло. Бигер все равно мог только улыбаться. Никогда ему уже не чистить сапоги. Теперь он стоял неподвижно, придавленный к полу собственной тяжестью и магнитными подковками. Заряжающие вешали на него грязное белье и сварочные аппараты. Бигер простоял тут уже целых три вахты, и никто не знал, что с ним делать дальше, пока не явилось отделение военных полицейских с ломами, которые погрузили Бигера на ручную тележку и увезли.

— Прощай! — крикнул ему вслед Билл и помахал рукой. Потом, продолжая начищать свой сапог, добавил: — Ты был хорошим парнем, даром что чинжеровский шпион.

Скотина Браун на это никак не отозвался, сварщики с Биллом не разговаривали, а достопочтенного Тембо Билл сам старательно избегал.

Флагман флота «Фанни Хилл» все еще находилась на орбите — на ней устанавливали двигатель. Делать было почти нечего, так как предсказания Заряжающего 1-го класса Сплина не оправдались и своей специальностью они овладели гораздо быстрее, нежели за отведенный им на это год. Фактически хватило пятнадцати минут. В свободное время Билл шатался по кораблю, забираясь повсюду, куда не запрещала ходить военная полиция, занимавшая посты в переходах. Он уже подумывал, не навестить ли ему капеллана, чтобы вволю наругаться, но побоялся, что плохо рассчитает время и на вахте окажется офицер-кастелян. Встреча с ним Билла не привлекала. Шляясь по кораблю в полном одиночестве, он однажды случайно заглянул в полуоткрытую дверь какой-то каюты и обнаружил лежавший на койке сапог. При виде этого сапога Билл замер. Он не мог пошевелиться, он был не просто испуган, а прямо-таки полумертв от ужаса, ничего не соображал и с большим трудом преодолевал судорожные позывы мочевого пузыря.

Он узнал этот сапог. Он вспомнил бы его и в свой смертный час, как вспомнил бы свой личный номер, который мог назвать с конца, с начала или с середины. Каждая деталь этого сапога въелась в его память: от шнуровки голенищ, которые, как утверждали, были сделаны из человечьей кожи, до измазанных чем-то красным (вернее всего — кровью) рифленых подошв.

Сапог принадлежал Смертвичу Дрэнгу.

Сапог был надет на чью-то ногу, и парализованный ужасом Билл почувствовал, как неведомая сила втягивает его внутрь каюты, заставляет его скользить взглядом от ноги к поясу, от пояса к рубашке, от рубашки к шее, а там и к лицу, которое он постоянно видел в ночных кошмарах начиная с самого первого дня пребывания в армии. Губы лежащего дрогнули.

— Здорово, Билл! Заходи — гостем будешь.

Билл вполз в каюту.

— Хочешь печенья? — спросил Смертвич и улыбнулся.

Пальцы Билла рефлекторно потянулись к коробке, а зубы сомкнулись на первом за несколько недель куске твердой пищи, попавшем в его рот. Из высохших слюнных желез потекла слюна, желудок выжидательно заурчал. Мысли Билла метались по каким-то сумасшедшим орбитам, пытаясь определить выражение лица Смертвича. Уголки губ чуть изгибались над клыками, у глаз залегли морщинки. Тщетно! Понять это выражение было невозможно!

— Слышал, что Трудяга Бигер оказался чинжеровским шпионом, — начал Смертвич, закрывая коробку с печеньем и пряча ее под подушку. — Мне следовало бы раскусить его раньше. Я же думал, что он просто псих… Следовало быть бдительнее…

— Смертвич, — прохрипел Билл, — я знаю, что это невозможно, но вы ведете себя почти как человеческое существо.

Смертвич хмыкнул. Это было почти нормальное хмыканье, мало похожее на звук разгрызаемых костей.

Билл продолжал, заикаясь: — Вы же садист, скотина, зверь, недочеловек, убийца…

— Тысяча благодарностей, Билл! Приятно это услышать от тебя. Я ведь всегда стремился честно выполнять свой долг, и слышать слова одобрения большая радость. Роль убийцы трудна, и мне чертовски приятно, что удалось произвести столь сильное впечатление даже на такого тупицу, как ты.

— Н-н-н-но… разве вы не убий…

— Полегче, ты! — рявкнул Смертвич, и в этом голосе было столько яда и злости, что температура тела Билла тут же упала на шесть градусов. Смертвич снова улыбнулся. — Ладно, не буду тебя винить за такие мысли, сынок, уж больно ты глуп, к тому же происходишь с захудалой планетишки, да и образование твое пострадало от общения с солдатней… Пошевели-ка мозгами, малыш! Обучение воинской премудрости — слишком важное дело, чтобы поручать его любителям. Прочел бы ты кой-какие учебники для военных школ, у тебя бы кровь в жилах свернулась! Понимаешь, в доисторические времена сержанты в учебных командах, или как они там назывались, были настоящими садистами. Этим людям, лишенным всяких специальных знаний, командование позволяло прямо-таки уродовать новобранцев. Новобранцы начинали ненавидеть службу, еще не научившись ее бояться, дисциплина летела ко всем чертям. А людские потери? Люди гибли от несчастных случаев, целые взводы погибали во время маневров. От одной мысли о таких дурацких потерях можно завыть!

— Осмелюсь спросить, на каких предметах вы специализировались в военной школе? — робко и тихо спросил Билл.

— Воинская Дисциплина, Подавление Воли и Методика Воздействия. Тяжелый курс — целых четыре года, но диплом я получил. Согласись, для парнишки из бедной семьи это недурно. Я кадровый специалист и просто не понимаю, почему эти неблагодарные ублюдки списали меня на эту ржавую консервную коробку. — Он снял очки в золотой оправе и смахнул непрошеную слезу.

— Неужто вы от них ждали благодарности? — с удивлением спросил Билл.

— Нет, конечно. Тут ты прав. Спасибо, что напомнил, Билл. Из тебя еще выйдет добрый солдат. Ждать от них можно действительно только преступного небрежения к своим служебным обязанностям. Впрочем, этим качеством, пожалуй, можно воспользоваться, если прибегнуть к взятке, подложному приказу, махинациям на черном рынке и прочим общепринятым штучкам, дабы достичь благой цели — выбраться из той ловушки, в которую я попал. Ведь я действительно здорово потрудился над подобными тебе балбесами, и самое малое, на что имел право надеяться, так это на то, чтобы мне не мешали заниматься тем же делом и дальше.

В минуты сильного душевного волнения реакция Билла заметно замедлялась. Он тер ладонью лоб, иногда даже колотил по нему кулаком.

— Какая удача для вашей карьеры, что вы родились этаким уродом… Я хочу сказать, что у вас такие выдающиеся зубы…

— При чем тут удача! — воскликнул Смертвич, щелкнув ногтем по одному из клыков. — Да знаешь ли ты, сколько стоит пара двухдюймовых, генетически мутированных, искусственно выращенных и хирургически пересаженных клыков? Черта с два ты знаешь! Мне пришлось отказаться от трех очередных отпусков, чтобы их оплатить! Но они того стоили: внешность — это все! В будущем мои капитальные затраты должны были принести недурной доход. Поверь мне, сумма была кругленькая — настоящие трансплантированные клыки на дороге не валяются! Да и вообще многим пришлось пожертвовать… Может, такие клыки и хороши, чтобы рвать ими сырое мясо, а попробуй- ка поцеловать девчонку, тогда узнаешь… А теперь, Билл, давай катись. Дела у меня. Рад был повидаться.

Последнюю фразу Билл еле расслышал, так как условные рефлексы вынесли его в коридор в одно мгновение. Потом внезапный испуг прошел, и он двинулся по коридору той походкой, которая напоминала движение утки с подбитой лапой, но которую Билл считал походкой опытного космонавта. Билл воображал себя старослужащим и полагал, что о военной службе знает больше, чем она о нем. Это жалкое самомнение было немедленно наказано: потолочные громкоговорители сначала икнули, а затем на весь корабль заорали: «Внимание! Внимание! Слушайте приказ самого Старика — капитана Зекиаля, — который вы ждете с таким нетерпением! Мы идем в бой! Надлежит навести полный порядок на корме и на носу, чтобы ничто не болталось, как цветок в проруби!»

В ответ из всех кубриков огромного корабля раздался тихий, рвущий душевные струны, коллективный стон.

Глава 6

Насчет первого полета «Фанни Хилл» было немало клозетных сплетен и прочего трепа, но все они были враньем. Слухи распускались тайными агентами военной полиции и по сей причине и гроша не стоили. Верно было только одно: корабль куда-то уходил, поскольку его готовили с самого начала именно к отправке. Даже Тембо не мог не согласиться с такой постановкой вопроса.

— Впрочем, — добавил он, — может быть, все это придумано для обмана шпионов, которые считают, что мы куда-то идем, а на самом деле туда придут совсем другие корабли.

— Куда — туда? — раздраженно спросил Билл, содравший ноготь о веревочный узел, в который попал его указательный палец.

— Господи, да куда-нибудь! Разве в этом дело! — Тембо ничто, не имевшее прямого отношения к его религиозным взглядам, никогда не волновало. — Зато, Билл, я точно знаю, куда попадешь ты лично.

— А куда? — Тембо был настоящим кладезем слухов.

— Прямехонько в ад, ежели не спасешь душу.

— Да хватит тебе! — взмолился Билл.

— Погляди-ка сюда, — соблазнял его Тембо, показывая через проектор Золотые Врата и облака. Кадр сопровождался звуками там-тамов.

— А ну, прекратить душеспасительную трепотню! — загремел Заряжающий 1-го класса Сплин. Изображение тут же исчезло.

В животе Билла возникло ощущение странной тяжести. Он было решил, что это еще один из сигналов, непрерывно посылаемых его измученным желудком, который никак не желал смириться с тем, что вся таинственная сила пищеварительного аппарата переведена на питание жидким топливом, и, по-видимому, считал, что подыхает с голоду. Но нет, Тембо тоже к чему-то прислушивается и тычет кулаком в свое брюхо.

— Поехали! — сказал он. — Началась-таки межзвездная прогулочка! Приступили к нуль-транспортировке!

— Мы что же — выходим в подпространство? Значит, начинаются новые муки, которые испытает каждая клеточка нашего тела?

— Нет, от этого метода давно отказались. Немало кораблей вошли с убийственной вибрацией в подпространство, да eщё не было случая, чтобы хоть один из них вернулся из него. Я читал в «Солдатском Таймсе» объяснения одного математика: что-то такое об ошибках в вычислениях, о более быстром течении времени в подпространстве, так что, может, пройдут целые столетия, пока они из него вынырнут.

— Значит, пойдем надпространством?

— Тоже нет.

— Так, может быть, нас распылили на атомы, а схемы записали в памяти какого-нибудь электронного мозга, который примысливает нас к какому-то месту, где нас вовсе и нет?

— Господи, — воскликнул Тембо, и его брови поднялись почти до самой кромки волос на лбу. — Для юного деревенского фундаментального зороастрианца у тебя довольно-таки странные мыслишки. Ты что — тяпнул или накурился какой-нибудь дряни?

— Да объясни ты мне толком, — взмолился Билл. — Если и то и другое — чушь, то как же мы пересечем межзвездные пространства и сразимся с чинжерами?

— А вот как… — Тембо оглянулся, чтобы убедиться, что Заряжающего 1-го класса поблизости нет. — Представь себе, что мои сложенные ладони — наш корабль, вышедший в Большой Космос. Далее начинает действовать Закон Разбухания.

— Какой закон?

— Разбухания. Называется он так потому, что предметы начинают разбухать. Ты же знаешь, что все сущее складывается из разной мелочи: протонов, электронов, нейтронов, тронтронов и прочей ерундистики, которые удерживаются вместе силами притяжения. Если эти силы ослабить (а я еще забыл сказать, что все эти частицы крутятся относительно друг друга, как ненормальные), то частички начнут одна от другой удаляться. Чем слабее тяготение, тем больше расстояние. Понятно?

— Понятно, но не очень-то по душе…

— Не волнуйся, дружище. Смотри на мои руки: по мере того, как сила притяжения слабеет, корабль начинает разбухать. — Тембо широко раздвинул ладони. — Он становится все больше, больше, достигает размеров планеты, солнца, солнечной системы, галактики… Закон Разбухания доводит нас до нужной величины, а потом начинает работать в обратную сторону, мы съеживаемся, и вот, пожалуйста, мы уже там!

— Где это там?

— Да где нужно, — спокойно ответил Тембо.

— Как же мы можем оказаться где-нибудь, кроме того места, откуда начали? Ни разбухание, ни съеживание нас не передвинут в пространстве.

— Видишь ли, с этим законом проделывается хитрая штука. Вроде того, как если бы ты взял длинную резину и растянул ее за оба конца. Скажем, левая рука у тебя неподвижна, а ленту ты растягиваешь правой. Теперь ты выпускаешь резину из левой руки, понятно? Ты же не передвигал резину, а только растянул ее, а потом дал ей съежиться, но она переместилась и в пространстве. То же самое происходит и с нашим кораблем. Он разбухает, но лишь в одном направлении. Когда нос корабля достигнет точки назначения, корма все еще будет там, где мы находимся в данную минуту. Потом мы сократимся и — ТРАХ! — мы уже там, где надо. С такой же легкостью, дружок, ты бы мог попасть и на небеса, если бы…

— Кончай проповеди, Тембо! — пролаял Заряжающий 1-го класса Сплин. — Тебя же тысячу раз предупреждали, что в служебное время… Будешь лишний час начищать зажимы на стеллажах!

Они молча занялись своей работой, но тут сквозь переборку в крюйт-камеру вплыла планетка размером не больше теннисного мяча. Это была чудная планетка — с крошечными ледяными шапками у полюсов, океанами, холодными фронтами, облаками и селениями.

— Это что такое? — вскрикнул Билл.

— Никудышная навигация, — поморщился Тембо. — Накладка. Корабль пошел назад, а не вперед. Нет, нет, не дотрагивайся до нее — иногда это приводит к неприятным по следствиям… Это та планета, с которой мы стартовали, — Фигеринадон-2.

— Мой дом! — всхлипнул Билл, наблюдая со слезами на глазах, как планета уменьшается до размеров мраморного шарика. — Мама, прощай! — Он махал планете рукой, пока она не превратилась в точку, а потом и совсем исчезла.

После этого события довольно долго не было никаких особых происшествий, благо они не знали ни куда направляются, ни где находятся, ни когда остановятся. По-видимому, они все же куда-то прибыли, так как вышел приказ готовиться к бою. Три вахты прошли спокойно, затем загремели колокола общей тревоги. Билл помчался на свой пост, впервые с момента зачисления в армию ощущая воодушевление. Его труды и жертвы не пропали даром: сегодня он, наконец, сразится с гнусными чинжерами!

Они заняли свои места возле зарядных люков, впиваясь глазами в красные полоски на зарядах. Через подошвы сапог Билл чувствовал слабую дрожь палубы.

— Что это? — спросил он у Тембо, еле шевеля губами.

— Работают атомные двигатели, это не разбухание. Маневрируем.

— Зачем?

— Следить за зарядными лентами! — гаркнул Заряжающий 1-ro класса Сплин.

Какая стоит жара, Билл понял лишь тогда, когда обнаружил, что с него текут потоки липкого пота. Тембо, не спуская глаз с зарядных лент, разделся и аккуратно сложил одежду на полу.

— Разве можно раздеваться? — спросил Билл и расстегнул воротник. — А почему такая жарища?

— Нельзя, конечно, но приходится выбирать между наказанием и опасностью зажариться. Снимай одежду, сынок, иначе помрешь без покаяния. Мы, должно быть, сражаемся: включена система защиты. Семнадцать силовых полей и одно электромагнитное, в дополнение к двойной броне корпуса и слою псевдоживой плазмы, которая должна затягивать пробоины. Теперь корабль не теряет ни капли энергии, и от нее никак нельзя избавиться. А значит — и от тепла. При работающих двигателях и потеющей команде тут будет жарковато. А начнется стрельба, станет еще хуже.

Непереносимо высокая температура держалась несколько часов, в течение которых они продолжали следить за зарядными лентами. Один раз Билл услышал (скорее ощутил подошвами сапог через раскаленный пол) какой-то слабый звук.

— Что это было?

— Торпеду пустили.

— Во что?

Тембо лишь пожал плечами и продолжал еще упорнее вглядываться в заряды. Еще целый час Билл мучился от жары, усталости и скуки. Потом прозвучал сигнал отбоя, и вентиляторы принесли желанную прохладу. Натянув на себя форму, Билл устало потащился в кубрик. На доске объявлений в коридоре был наклеен свежий листок. Билл прочел плохо отпечатанный текст:

Глава 7

После героической победы над 17КЛ-345 потянулись унылые недели учений и муштры, которые должны были вернуть измученный экипаж в его первобытное состояние. В один из таких угнетающих дней раздался сигнал, которого Билл раньше не слышал: будто стальные рельсы ударялись друг о друга в вертящемся металлическом барабане, наполненном мраморным гравием. Биллу и другим новичкам этот сигнал ничего не говорил, но Тембо прямо-таки слетел с койки и тут же отколол несколько па танца «Презрение к смерти».

— Спятил? — равнодушно спросил Билл, который валялся на койке и просматривал озвученный комикс «Всамделишные приключения сексуального вампира». Со страницы, на которой он остановился, неслись зловещие стоны.

— Разве ты не знаешь? Не знаешь? Это же, малыш, самый благословенный сигнал во всем космосе! Почта пришла!!!

Конец вахты прошел в беготне, ожидании, стоянии в очереди и так далее. Выдача писем велась с хорошо продуманной безалаберностью и медлительностью, но наконец их все же раздали. Билл получил драгоценную открытку от матери. На открытке были изображены очистные сооружения на окраине их поселка, и этого было вполне достаточно, чтобы к горлу подкатил мягкий комок. На отведенном для текста малюсеньком квадратике можно было прочесть материнские каракули: «Урожай плохой, долги, у робомула кончился сап, надеюсь, у тебя тоже все хорошо, целую, мама». Эту весточку из дома Билл, стоя в очереди за обедом, перечел несколько раз. У Тембо, который стоял перед ним, открытка была разрисована ангелами и церквями, и Билла страшно шокировало, что Тембо, перечитав текст еще раз, сунул ее в свою чашку.

— Зачем ты это сделал? — возмутился он.

— А какой же еще толк от писем? — прогудел Тембо и затолкал открытку еще глубже. — Смотри и учись!

Билл увидел, что открытка начала разбухать. Ее белая поверхность покрылась трещинами, расползлась лохмотьями, а коричневая внутренняя прокладка полезла наружу и стала пухнуть, пока не заполнила всю чашку и не достигла дюйма в толщину. Тембо выудил этот влажный ломоть и отгрыз от края здоровенный кус.

— Обезвоженный шоколад, — проговорил он с набитым ртом. — Отлично! Попробуй-ка свою.

Он еще и первых слов не успел договорить, а Билл уже запихивал свою открытку в чашку с супом и, затаив дыхание, наблюдал, как набухает открытка. Исписанная обертка отвалилась, но прокладка оказалась не коричневой, а белой.

— Печенье или хлеб, — решил он, стараясь говорить спокойно. Белая масса облепила края чашки и полезла наружу. Билл ухватил один край бывшей открытки и потянул его к себе, а масса все росла и росла, поглощая последние капли жидкости. В руках Билла оказалась гирлянда толстых букв длиной ярда в два. Из них сложилась фраза: «ГОЛОСУЙТЕ ЗА ЧЕСТНОГО ГИИКА — ВЕРНОГО ДРУГА СОЛДАТ». Билл набил рот бук вой «Т», подавился и выплюнул мокрые огрызки на пол.

— Картон! — сказал он с горечью. — Мать всегда покупает дешевку. Даже на обезвоженном шоколаде экономит… — Он взялся за чашку, чтобы смыть вкус типографской краски, но чашка была пуста.

Где-то в высших сферах кто-то принял решение и подписал приказ. Большие события всегда порождаются ничтожными при чинами. Капля птичьего помета, упав на заснеженный горный склон, катится вниз, обрастает снегом, достигает гигантских размеров, и вот уже стремительно летит грохочущая масса льда и снега, ревущая лавина смерти, стирающая с лица земли целые поселения.

Кто знает, какова была первопричина событий в данном случае? Может быть, виноваты боги, они ведь известные насмешники. А может быть, надменной, спесивой, как пава, жене какого- нибудь министра захотелось получить редкостную безделушку, и она своим ядовитым и острым языком так замучила своего павлина-мужа, что он, стремясь получить передышку, пообещал ей это украшение и стал изыскивать деньги на покупку. Может быть, он шепнул Императору о возможности развернуть кампанию в секторе 77/7, где уже долгие годы не было военных действий, намекнул на грядущую славную победу, а потом, если число погибших было достаточно солидным, вымолил орден или денежную награду. Таким образом, женское тщеславие вызвало лавину военных действий, концентрацию флотов, оснащение новых армад могучих кораблей.

— Идем в бой, — сказал Тембо, принюхиваясь к чашке с завтраком. — К жратве добавлены стимуляторы, вещества, понижающие болевые ощущения, селитра и антибиотики.

— И проклятущая музыка по той же причине, — отозвался Билл, стараясь перекричать рев литавр и грохот барабанов, извергавшийся громкоговорителями. Тембо кивнул.

— Есть еще время для спасения души, дабы занять свое место среди воинства Самеди.

— Почему бы тебе не побеседовать об этом со Скотиной Брауном? — завизжал Билл. — У меня твои там-тамы просто из ушей лезут! Как гляну на переборку, так в глазах сразу эти ангелы и облака! Не приставай ты ко мне, сделай милость! Говорю, примись за Скотину Брауна.

— Я беседовал с Брауном о его душе, но результаты пока сомнительны. Он ничего не ответил, и я даже не знаю, слышал ли он меня. С тобой, сынок, дело обстоит иначе: ты гневаешься, а это значит, что у тебя есть сомнения. Сомнения же — первый шаг к вере.

Музыка оборвалась на полутакте. На три минуты воцарилась оглушающая тишина, которая кончилась столь же внезапно: «Слушайте все! Вниманию всего экипажа!., встать… через несколько секунд начинаем передачу с флагмана… транслируем выступление Принца-Адмирала… встать…» Сигнал общей тревоги заглушил говорящего, но стоило колоколам умолкнуть, как сочный бас снова зазвучал: «…и вот мы на мостике конкистадора космических просторов — 20-мильного, тяжеловооруженного, блестяще руководимого, супербоевого корабля «Прекрасная Королева»… вахтенные расступились, и вот в своей скромной форме из платиновых нитей, прямо на меня, идет Великий Адмирал Флота, Их Лордство Принц Археоптерикс… не уделите ли вы нам минутку, Ваше Лордство… чудесно… сейчас вы услышите самого…»

Однако вместо речи Адмирала раздался взрыв музыки, и лишь затем прозвучал низкий гнусавый голос, присущий всем пэрам Империи:

— Парни! Мы идем в наступление. Наш флот — самый мощный из всех флотов, которые когда-либо видела Галактика, смело ринется на врага и нанесет ему сокрушительное поражение, от которого будет зависеть исход всей войны. Со своего командного пункта я вижу мириады световых точек, похожих на дырки в одеяле, и каждая из них — не корабль, не эскадра, а отдельный ФЛОТ! Мы стремительно несемся вперед, охватывая…

Гром там-тамов заглушил Адмирала, на зарядной ленте возникло изображение Золотых Райских Врат.

— Тембо! — завопил Билл. — Немедленно прекрати! Я хочу слушать про битву!

— Консервированное дерьмо, — поморщился Тембо. — Куда лучше использовать оставшиеся минуты для спасения души. Это же не Адмирал, а запись. Я ее слышал раз пять. Ее используют в тех случаях, когда ожидаются большие потери. Адмирал никогда и не произносил эту речь, просто отрывок из старой телевизионной постановки.

— Ай-ай-ай! — крикнул Билл и ринулся вперед: заряд, за которым он наблюдал, затрещал, рассыпая ослепительные искры возле зажимов, а лента почернела. — Ух-х-х! — крякнул он. Ухать пришлось долго: пока вынимал, обжигая ладони, из зажимов раскаленный заряд, пока ронял его на большой палец ноги, пока швырял в зарядный люк. Когда он оглянулся, то увидел, что Тембо уже вставил в зажимы новый заряд.

— Это был мой заряд, тебя никто не просил вмешиваться! — почти со слезами произнес Билл.

— Извини, но по Уставу я должен помогать товарищам в свободную минуту.

— Ладно! Наконец-то мы в бою! — И Билл снова занял свое место, стараясь не ступать на отдавленную зарядом ногу.

— Это еще не бой — видишь, пока не жарко. Заряд же был дефектным, что видно по искрам у зажимов. Бывает, что они залеживаются на складах…

«…Целые армады с экипажами солдат-героев… гром атомных батарей… трассирующие залпы торпед…»

— Похоже, начинается: стало теплее, правда, Билл? Давай разденемся, позже не будет времени.

— Раздеться догола! — прорычал Заряжающий 1-го класса Сплин, одетый лишь в пару грязных тапочек, прыгая, как антилопа, вдоль стеллажей. Татуировка Сплина изображала полосатый флаг и похабную интерпретацию формы снаряда, причем число таких рисунков соответствовало чину Заряжающего.

Послышался страшный треск, и Билл почувствовал, что его коротко остриженные волосы встали дыбом.

— Что это?! — взвизгнул он тонким голосом.

— Второй дефектный заряд на том же самом стеллаже! — ткнул Тембо пальцем. — Сведения совершенно секретные, но я слышал, что подобные вещи случаются, когда защитные поля крейсера подверглись радиационному воздействию.

— Вранье!

— Я же и говорю, что слухи. Данные по таким делам строго засекречиваются…

— БЕРЕГИСЬ!!!

Влажный воздух крюйт-камеры содрогнулся. Заряды на одном стеллаже выгнулись, задымили и почернели. Один из них раскололся, расшвыривая мелкие, похожие на шрапнель осколки. Заряжающие метались, хватали заряды, швыряли их в люки, вставляли в зажимы новые, еле различая друг друга в клубах вонючего дыма. Наконец наступила короткая передышка. Только с командного экрана доносилось какое-то блеяние.

— Вонючка проклятая! — ругнулся Заряжающий 1-го класса, отпихивая ногой валявшийся на дороге заряд и кидаясь к экрану. Мундир Сплина висел на крючке рядом с экраном, и он, прежде чем нажать на клавишу приема, торопливо напялил его на плечи. Когда экран осветился, Сплин уже застегивал последнюю пуговицу. По тому, как Сплин отдал честь, было видно, что перед ним офицер. К Биллу экран был обращен ребром, лица офицера он не видел, зато квакающий голос, свойственный людям без подбородка, но с большими зубами (этот тип Билл привык ассоциировать с офицерской формой), был слышен отлично.

— Не торопишься с рапортом, Заряжающий 1-го класса Сплин! Может, Заряжающий 2-го класса Сплин будет по проворнее?

— Сжальтесь, сэр! Я уже старик… — И он упал на колени, уйдя из поля обозрения экрана.

— Встать, идиот! Починили вы заряды после залпа?

— Мы заменили их, сэр, а не чинили…

— Не суй мне в нос технические детали, мерзавец! Отвечай на вопрос!

— Полный порядок, сэр. Дела идут как по маслу, сэр. Никаких жалоб, ваша милость.

— А почему одет не по форме?

— Я по форме, ваша честь! — хныкал Сплин, придвигаясь ближе к экрану, чтобы скрыть голый зад и дрожащие ноги.

— Врешь! У тебя на лбу пот, а в форме потеть не разрешается. Разве я потею? А на мне еще фуражка, которая к тому же надета под правильным углом. Ладно, раз уж у меня золотое сердце, я тебя на этот случай прощу. Разойдись!

— Подлый сукин сын! — выругался Сплин во весь голос и сорвал с окаменевшего от напряжения торса мундир. Термометр показывал 120° по Фаренгейту, а ртуть продолжала подниматься. — Пот!!! У них там на мостике кондиционирование, но как вы думаете, куда оттуда поступает нагревшийся воздух? К нам!!! Ай-яй-яй! — заорал он. Два ряда зарядов зашипели, несколько зарядов взорвалось. Пол под ногами вздыбился.

— Авария! — кричал Тембо. — Защита корабля пробита! Нас сейчас расплющит, как коробку от печенья! Началось! — Он кинулся к стеллажу и заменил почерневший заряд новым.

Это был ад. Заряды взрывались, как авиационные бомбы, со свистом летели мелкие, несущие смерть керамические осколки. Одна из полок рухнула на металлическую палубу, раздался дикий вопль, который, к счастью, тут же умолк, так как сверкающая молния прошила тело Заряжающего. Желтый дым вскипал клубами и застилал помещение, выедая глаза. Билл вырвал вспыхнувший заряд из закоптелых зажимов и прыгнул к стойке с запасными. Он вцепился в заряд обожженными руками, повернулся к стеллажу, но тут вселенная вокруг него взорвалась.

Все оставшиеся заряды одновременно как бы уменьшились в размерах, вдоль стен скользнул ослепительный электрический разряд. В его нестерпимом сиянии Билл увидел, как мечется среди заряжающих белое полотнище пламени, как оно разбрасывает их в стороны, испепеляя подобно пылинкам в огне костра. Тембо вдруг съежился и рухнул грудой опаленной плоти, упавшая балка распорола Заряжающего 1-го класса Сплина от горла до паха, превратив его в сплошную зияющую рану.

— Смотри, что со Сплином-то! — выкрикнул Скотина Браун, но по нему прокатилась шаровая молния, он страшно закричал и в какую-то долю секунды обуглился дочерна.

По счастливому стечению обстоятельств, Билл в момент появления пламени держал в руках толстый заряд. Пламя сожгло его ничем не защищенную левую руку, основной же удар принял на себя цилиндр. Билла со страшной силой швырнуло на стойку с запасными зарядами, и он колесом покатился по палубе. Смертельное лезвие пламени прошло над его головой. Оно исчезло так же неожиданно, как и появилось, оставив после себя лишь жар, дым, тошнотворный запах горелого мяса, разрушение и гибель.

Испытывая мучительную боль, Билл пополз к люку. На черной исковерканной палубе ничто не шевелилось.

Нижнее помещение оказалось таким же раскаленным, а воздух столь же непригодным для дыхания, как и наверху. Билл пополз, даже не сознавая, что опирается на израненные колени и окровавленную руку, тогда как вторая рука безжизненно тащится за ним — черный страшный обрубок. Только благодаря благословенному шоку он не кричал от дикой боли.

Билл перевалился через порог и пополз в проход. Воздух тут был чище и прохладнее. Он сел и вдохнул его божественную свежесть. Отсек казался знакомым, и Билл попытался припомнить, откуда он его знает. Длинный и узкий, с вогнутой стеной, из которой торчали казенные части колоссальных орудий.

Это была главная батарея, те самые орудия, которые фотографировал чинжеровский шпион Трудяга Бигер. Теперь она выглядела совсем иначе: потолок нависал над палубой ниже, его покрывали вмятины, будто кто-то дубасил по нему огромным молотом. На сиденье наводчика одного из орудий скрючился какой-то человек.

— Что случилось? — спросил у него Билл. Он схватил человека за плечо, но, к его несказанному удивлению, оказалось, что тот весил не больше десяти фунтов. Наводчик был легок, как шелуха, а лицо — совсем пергаментное, будто в теле не осталось ни капли влаги.

— Обезвоживающий луч! — пробормотал Билл. — А я-то считал, что это выдумка из телепостановок! — Сиденье для наводчика было мягким и казалось удобным, гораздо удобнее искореженной палубы. Билл занял освободившееся место и невидящими глазами уставился на экран. По экрану блуждали маленькие цветные световые зайчики.

Над экраном красовалась надпись, исполненная крупными буквами: «ЗЕЛЕНЫЕ ОГНИ — НАШИ КОРАБЛИ, КРАСНЫЕ — ВРАЖЕСКИЕ. ОШИБКА КАРАЕТСЯ ВОЕННО-ПОЛЕВЫМ СУДОМ».

— Запомним, запомним, — бормотал Билл, съезжая со скользкого сиденья. Чтобы удержаться, он ухватился за торчащую перед ним рукоять. Световой кружок с буквой «х» в центре медленно пополз по экрану. Это показалось забавным. Билл навел кружок на один из зеленых огоньков, но тут в его мозгу мелькнуло смутное воспоминание о военном суде. Чуть повернув рукоятку, он перевел кружок на красное пятнышко, перекрыв его буквой «х». На рукоятке была красная кнопка, и Биллу почему-то захотелось на нее нажать. Соседнее орудие издало тихое ф-ф-ф, красные огни погасли. Стало скучно, и Билл выпустил рукоятку.

— Ах ты, проклятый берсерк[9]! — раздался за его спиной чей-то голос, и Билл с трудом повернул голову. В дверях стоял человек в обгорелой форме, с которой свисали лоскуты золотого шитья. Он, пошатываясь, шагнул вперед. — Я все видел! — еле шептал он. — Буду помнить это до гробовой доски! Берсерк!!! Какое мужество! Какое хладнокровие! Никакой защиты, кругом враги, а ты бесстрашно продолжаешь сражаться один против всех!

— Что за вонючую чушь ты несешь? — хрипло осведомился Билл.

— Герой! — воскликнул офицер, хлопая Билла по спине, что вызвало у того приступ невыносимой боли. Это была последняя капля — его сознание отказалось функционировать и сдалось. Билл упал в обморок.

Глава 8

— А теперь наш милый солдатик будет умницей и выпьет свой вкусненький обедик…

Нежный голосок пробудил Билла от кошмарного, отвратительного сна, и он с радостью открыл глаза. Несколько раз моргнув, он с трудом сфокусировал взгляд на стоявшей на подносе чашке. Поднос держали руки, являвшиеся естественным продолжением белоснежного халата, заполненного весьма внушительным женским бюстом. С нутряным животным ревом Билл отшвырнул поднос и кинулся на халат. Успеха он, однако, не достиг: забинтованная левая рука была подвешена на проволочных тяжах. Билл завертелся на месте, как наколотый на булавку жук, продолжая хрипло рычать. Медсестра убежала с визгом.

— Рад видеть, что тебе лучше, — сказал врач, швыряя Билла на постель хорошо отработанным приемом и выворачивая ему правую руку ловким движением мастера дзюдо. — Сейчас я дам тебе новую порцию обеда, а потом впущу твоих друзей. Они давно уже дожидаются в коридоре этой торжественной минуты.

Онемевшая правая рука отошла, Билл взялся за чашку. Глотнул.

— Какие такие друзья? Что тут происходит? Где я? — спросил он подозрительно.

Дверь распахнулась, и в палату вошли солдаты. Билл всматривался в их лица, стараясь найти сослуживцев, но видел совершенно чужие рожи. И тут он вспомнил все.

— Скотина Браун сгорел! — закричал он. — Тембо изжарился! Сплина распотрошило! Все погибли! — Он нырнул под одеяло и страшно застонал.

— Герой не должен так себя вести! — сказал врач, откидывая одеяло и подтыкая его под тюфяк. — А ты же герой, солдат, герой, чья храбрость, находчивость, преданность долгу, боевой дух, самоотверженность и меткость спасли наш корабль. Защитные поля были пробиты, машинное отделение разрушено, артиллеристы убиты, корабль лишился управления, вражеский дредноут уже готовился нас прикончить, но тут явился ты, похожий на ангела Отмщения, весь израненный, почти умирающий, и, напрягая последние проблески сознания, дал залп, звук которого услышал весь флот, тот самый залп, который уничтожил нашего врага и спас нашу славную старушку «Фанни Хилл». — Врач вручил Биллу листок бумаги. — Сам понимаешь, я цитировал официальный приказ. Мое же личное мнение тебе просто подфартило.

— Завидуете! — ощерился Билл, которому его новая роль героя начинала нравиться.

— Ты мне брось эти фрейдистские штучки! — взвизгнул врач, но тут же перешел на жалобное хныканье: — Я же всю жизнь мечтал стать героем, а моим уделом стало пришивать им руки да ноги. Сейчас снимем повязку.

Он отсоединил проволочные тяжи и стал разматывать бинты. Солдаты пялились, затаив дыхание.

— А как моя рука, док? — заволновался Билл.

— Сгорела как котлета. Пришлось ампутировать.

— А это что? — завизжал тот в ужасе.

— Эту руку я отрезал от трупа. После боя трупов было достаточно. Потеряно около сорока двух процентов экипажа. Клянусь, я только и делал, что пилил, рубил и сшивал.

Последний бинт был снят, и солдаты восторженно заахали.

— Смотри, какая шикарная ручища!

— А ну-ка пошевели пальцами!

— Чертовски роскошный шов на плече, глянь, какие ровные стежки.

— Экая она мускулистая, здоровенная и длиннющая, совсем не похожа на ту коротышку, что справа.

— А уж черна-то! Вот это цвет так цвет!

— Это рука Тембо! — зашелся в крике Билл. — Заберите ее прочь!

Он попытался отползти от нее, но рука тащилась за ним. Его силой уложили на подушки.

— Ты же просто проклятый везунчик, Билл! Получил такую лапищу, да еще от друга!

— Мы же знаем, что отдать ее тебе было его заветным желанием!

— Теперь у тебя навсегда сохранится о нем память!

Рука действительно была хороша. Билл согнул ее и пошевелил пальцами, хотя и поглядывал на них с недоверием. Кисть работала нормально. Он протянул ее и схватил за руку одного из солдат. У того захрустели кости, он заорал от боли и попытался вырваться. Билл пристально вгляделся в свою новую руку и вдруг начал изрыгать проклятия по адресу врачей.

— Кретин костоправ! Клистирная затычка! Хороша работа — это ж правая рука!

— Ну, правая! И что же?

— Так ты же мне отрезал левую! Теперь у меня две правых!

— Слушай! Левых было маловато. Я же не волшебник! Сделал для тебя все, что было возможно, а ты еще ругаешься! Будь доволен, что тебе вместо нее ногу не пришили. — Он злобно ухмыльнулся: — Я мог бы туда пришить и еще какую-нибудь штуковину…

— Отличная рука, Билл, — сказал солдат, растиравший пострадавшее предплечье. — Тебе крупно повезло. Будешь отдавать честь любой рукой, это ведь не каждый может.

— Верно, — скромно сказал Билл, — мне это просто в голову не пришло. В самом деле повезло. — Он попытался отдать честь новой рукой, и пальцы дрогнули у виска. Солдаты застыли и тоже отдали честь. Дверь со скрипом отворилась, и в нее просунулась голова офицера.

— Вольно, парни! Это неофициальный визит Старика.

— Сам капитан Зекиаль!

— Никогда его не видел!

Солдаты чирикали, как воробьи, и нервничали, как девственницы в брачную ночь. В дверь вошли еще три офицера. За ними шла нянька, которая вела за руку десятилетнего идиота в капитанском мундирчике со слюнявчиком.

— Бу-у-у-у… пьиветик, мальчики, — сказал капитан.

— Капитан выражает вам свое почтение. — перевел суховатый голос какого-то первого лейтенанта.

— Это ты, который в кьяватке?

— Ив первую очередь герою сегодняшнего дня.

— Чего-то я хотел сказать, да позабыл…

— И далее он желает информировать доблестного воина, спасшего наш крейсер, что ему присвоено звание Заряжающего 1-го класса, каковой чин автоматически продлевает срок службы на семь лет. После выписки из госпиталя доблестный герой будет при первой же оказии отправлен в Императорскую Ставку на Гелиор, где Император лично вручит ему орден Пурпурной Стрелы с подвеской Туманности Угольного Мешка.

— Хочу на горшок…

— А теперь обязанности призывают капитана на капитанский мостик. Посему он шлет вам всем свои наилучшие пожелания.

Билл обеими руками отдал честь, солдаты застыли. Капитан и его свита удалились, после чего врач отпустил и солдат.

— Не слишком ли молод наш Старик для своего поста? — задал Билл вопрос.

— Что ты! Он даже постарше многих других. — Врач рылся в иголках для инъекций, выискивая самую тупую. — Запомни, все капитаны — аристократы по рождению, но даже нашей многочисленной аристократии недостаточно для такой обширной галактической Империи. Приходится довольствоваться тем, что есть. — Врач выбрал самую погнутую иглу и вставил ее в шприц.

— Ладно, мне ясно, почему он так молод, но не слишком ли он глуп для такой работенки?

— Берегись, ты же оскорбляешь Его Величество, дубина!

Перед тобой Империя, существующая уже более двух тысячелетий, и аристократия, которая не имеет притока свежей крови ввиду постоянного инбридинга. Отсюда и следствия: хреновые гены, дефектные доминантные признаки, которые создают касту людей, способную украсить собой любой сумасшедший дом. Наш Старик еще ничего себе, а посмотрел бы ты на капитана моего прежнего корабля! — Врач вздрогнул и с яростью вонзил иглу в филейную часть Билла. Тот заорал и с грустью посмотрел на кровь, которая медленно сочилась из проделанной в его шкуре дыры.

Дверь закрылась. Билл остался в полном одиночестве. Итак, он Заряжающий 1-го класса. Это хорошо, но принудительное продление срока службы уже менее приятно. Настроение его ухудшилось. Захотелось поболтать с друзьями, но они погибли. Настроение еще сильнее испортилось. Билл попытался размышлять о чем-нибудь более радостном и обнаружил, что умеет пожимать руку самому себе. Это открытие его несколько раз веселило. Он откинулся на подушку и пожимал себе руки до тех пор, пока не уснул.

Глава 1

Прямо перед ними, в носовом конце похожей на цилиндр каюты ракеты местных сообщений, находилось огромное обзорное окно — гигантский щит из бронированного стекла, в данную минуту заполненный летящими клочьями облаков, слой которых пронизывала ракета. Билл с комфортом расположился в антиперегрузочном кресле, наблюдая с большим интересом за этой живописной картиной. В тесном помещении каюты было около двух десятков посадочных мест, из которых занятых только три, включая Биллово. Рядом с ним сидел (и Билл старался как можно реже поглядывать в эту сторону) Бомбардир 1-го класса, выглядевший так, будто им выстрелили из его собственного орудия. Лицо бомбардира состояло преимущественно из пластмассы и имело только один налитый кровью глаз. По сути дела бомбардир представлял собой что-то вроде самодвижущейся корзины или ящика, так как четыре отсутствующих конечности у него заменялись поблескивающими металлом придатками, изукрашенными многочисленными кнопками, счетчиками и проводами. Бомбардирская эмблема была приварена к стальной раме, заменявшей ему предплечье одной из рук. Третьим пассажиром был пехотный сержант — здоровенный громила, захрапевший сразу же после их пересадки со звездного корабля на ракету местных сообщений.

— Эх, так тебя и разэдак! Нет, ты только глянь сюда! — ликовал Билл, увидев, что ракета наконец пробила облака и пе ред ними распростерлась сияющая золотая сфера Гелиора — Имперской планеты, столицы десяти тысяч солнц.

— Альбедо, будь здоров! — прокряхтел откуда-то из-под пластикового покрытия бомбардир. — Аж глазам больно!

— Еще бы! Чистое ж золото! Это ж даже представить себе невозможно — планета из чистого золота!

— Из золота и я не смогу представить — очень уж в большие денежки она обошлась бы, а вот вообразить планету, крытую анодированным алюминием, — это сколько угодно. Тем более что так оно и есть.

Теперь, когда Билл пригляделся и увидел, что поверхность планеты сверкает действительно совсем не так, как должно блестеть настоящее золото, настроение его слегка подпортилось. Однако он тут же заставил себя приободриться. Пусть они отняли у него мечту о золоте, но со славой Гелиора этого не произойдет! Гелиор все равно остается средоточием Империи, недремлющим и всеведущим оком самого сердца Галактики! Известие о малейшем происшествии на любой планете, на любом космическом корабле немедленно поступает сюда, классифицируется, кодируется, оприходуется, аннотируется, рассматривается, теряется, обнаруживается вновь, принимается к сведению и реагированию. С Гелиора поступают приказы, управляющие целыми обитаемыми мирами, здесь ставятся заслоны на пути наступления вечной тьмы, несомой нашествиями негуманоидов. Гелиор — рукотворный мир со своими морями, горами и континентами, укрытыми металлическим щитом толщиной в несколько миль, состоящим из бесчисленных слоев этажей, громоздящихся один на другой и битком набитых людьми, которые предназначены для претворения в реальность одного единственного идеала. Властвовать!

Вот он — этот сверкающий внешний уровень планеты, буквально усыпанный множеством звездолетов всех размеров и типов, а темное небо над ним непрерывно освещается пламенем идущих на посадку и взлетающих кораблей. Все ближе и ближе надвигается этот пейзаж, и вдруг неожиданно вспыхивает ослепи тельный свет и обзорное окно темнеет.

— Крушение! — ахнул Билл. — Мы погибли!

— Заткни хлебало! Это просто-напросто обрыв ленты. Поскольку в этой банке нет ни одного золотопогонника, механик не стал запускать ее снова.

— Так это было кино?..

— А что же еще? Неужто ты такой псих, что веришь, будто ракеты местных сообщений могут иметь такие огромные обзорные окна, да еще на носу, где особенно велико трение при вхождении в плотные слои атмосферы и где корпус ракеты может легко прогореть? Еще бы не кино!.. Да к тому же, по-моему, лента была запущена задом наперед. Скорее всего, на Гелиоре сейчас уже давно ночь.

Пилот чуть не раздавил их в лепешку ускорением в 15 g, когда ракета пошла на посадку (он, видимо, тоже знал, что на борту нет офицеров), и, пока солдаты пытались вправить сместившиеся позвонки и запихивали в глазницы вылезшие наружу глазные яблоки, люк с грохотом открылся. На планете была не только ночь, здесь еще и дождь шел. Помощник по пассажирской части 2-го класса просунул в каюту голову и наградил их профессионально дружелюбной улыбкой.

— Приветствую вас на Гелиоре — Имперской планете Тысячи Наслаждений… — Тут его лицо обрело привычное выражение свирепости: — Разве с вами, мерзавцами, нет офицеров? А ну, давай катись отсюда, да помогите разгрузить урановую руду, нам тут долго торчать не положено — расписание есть расписание.

Билл с бомбардиром сделали вид, что не слышат, а помощник протискался к спящему сержанту, который храпел, как испорченный ротор, и которого не разбудила даже такая мелочь, как 15 g, и сделал попытку пробудить его. Храп перешел в сдавленное рычание, прерванное диким воплем помощника по пассажирской части, получившего сильнейший удар коленом в пах. Все еще что-то бормоча, сержант присоединился к остальным, уже покинувшим ракету, и помог установить разъезжающиеся стальные подпорки бомбардира на скользкой и мокрой поверхности взлетной полосы. Солдаты с каменным безразличием смотрели, как из грузового отсека прямо в глубокую лужу вылетели их вещмешки. Под занавес помощник по пассажирской части, видимо, желая отомстить, сделал им еще одну мелкую пакость — выключил силовое поле, которое защищало их от дождя, так что уже через секунду солдаты вымокли до нитки и заледенели на холодном ветру. Ветераны взвалили на плечи рюкзаки (кроме бомбардира, который водрузил свой вещмешок на специальную платформу с колесиками) и зашлепали к ближайшим огонькам, тускло светившим сквозь струи секущего дождя примерно в миле от места посадки. На полпути бомбардир вырубился из-за короткого замыкания в проводке, остальным пришлось поставить этот обрубок на платформу с колесиками, нагрузить свои мешки ему на колени, и на весь оставшийся отрезок пути бомбардир превратился в отличное перевозочное средство.

— Вот так штука, из меня вышла недурная багажная тележка, — пробасил бомбардир.

— Не трепись! — ответил ему сержант. — По крайней мере, ты заимел для гражданки вполне приличную профессию. — Сержант пинком распахнул дверь, и они оказались в вожделенном тепле штабного помещения.

— На найдется ли у вас банки растворителя? — спросил Билл у человека за барьером.

— А где ваши проездные документы? — потребовал человек за барьером, полностью игнорируя Билла.

— Растворитель есть у меня в мешке, — включился в разговор бомбардир, и Билл, развязав мешок, принялся в нем рыться.

Они вручили свои документы. Бумаги бомбардира нашлись в его нагрудном кармане, и клерк опустил их в прорезь большой машины, занимавшей всю стену за его спиной. Машина жужжала и играла огоньками, а Билл в это время капал раствором на соединения в электропроводке бомбардира, пока не смыл с них практически всю воду. Прозвучал гудок, документы выскочили из прорези обратно, а из другого отверстия с тиканьем пошла длинная печатная лента. Клерк подхватил ее конец и быстро пробежал глазами.

— Вас ждут большие неприятности, — произнес он с садистским удовольствием. — Предполагалось вручить вам троим Орден Пурпурной Стрелы на торжественной церемонии в присутствии самого Императора, но киносъемка должна начаться ровно через три часа. За такое время вам туда нипочем не добраться.

— Не твое собачье дело, — прохрипел сержант. — Мы ведь только что сошли с корабля. Выкладывай, куда идти-то!

— Район 1457-Д, уровень К-9, квартал 823-7, коридор 492, студия 34, комната 62, спросить режиссера Ратта.

— И как же нам туда добираться? — задал вопрос Билл.

— Меня можешь не спрашивать, я у них не служу. — Клерк швырнул на барьер три толстых тома размером фут на фут и в толщину тоже около того, у которых к корешкам были приварены стальные цепи. — Ищите дорогу сами — вот ваши Поэтажные Планы, но за них придется расписаться. Утеря Плана — воинское преступление, наказуемое…

Только сейчас клерк осознал, что находится с глазу на глаз с тремя ветеранами и, побелев как снег, потянулся к красной кнопке. Однако прежде, чем его палец дотронулся до нее, металлическая рука бомбардира, выбрасывая снопы искр и клубы дыма, пригвоздила этот палец к прилавку. Сержант наклонился над барьером так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица клерка, а затем произнес низким леденящим голосом, от которого кровь стыла в жилах:

— Нам не придется искать дорогу. Нам ты ее покажешь. Давай сюда Гида!

— Гиды только для офицеров, — слабо оборонялся клерк и громко икнул, когда стальной, похожий на толстый прут палец ткнул его в живот.

— Можешь считать нас за офицеров, — вздохнул сержант. — Мы не возражаем.

Стуча зубами, клерк заказал Гида, и маленькая железная дверца в дальней стене со стуком отворилась. У Гида было цилиндрическое цельнометаллическое тело, укрепленное на шести ошиненных колесах, голова, похожая на голову гончей, и пружинный блестящий хвост.

— Ко мне! — скомандовал сержант, и Гид кинулся к нему, высунув изо рта красный пластиковый язык и издавая механическое пыхтение, слегка заглушаемое стуком шестеренок внутри. Сержант взял конец печатной ленты и быстро набрал код 1457-Д, К-9, 823-7, 492, ст. 34, 62 на кнопках, расположенных на голове Гида. Тот звонко тявкнул несколько раз, красный язык исчез, хвост напрягся, и Гид помчался по коридору. За ним последовали и ветераны.

Им потребовалось больше часа, чтобы с помощью бегущих дорожек, эскалаторов, лифтов, пневмокаров, пешего передвижения, монорельсовых дорог, движущихся тротуаров и столбов для скольжения с этажа на этаж достичь, наконец, комнаты № 62. Еще сидя на скамеечке бегущей дорожки, солдаты прикрепили цепи своих Поэтажных Планов к поясным ремням, поскольку даже Биллу стала ясна истинная ценность путеводителя в этом городе, охватывающем целый мир. У двери 62 комнаты Гид трижды пролаял и умчался на своих колесах прочь, прежде чем они успели его схватить.

— Впредь надо быть половчее, — сказал сержант. — Эта штука дорогого стоит. — Он пнул ногой дверь, она распахнулась и явила их взорам толстого мужчину, который сидел за письменным столом и орал в видеофон.

— Плевал я на ваши извинения! Из извинений шубу не сошьешь! Все, что мне известно, это что существует график съемок, что простаивают готовые к работе камеры и что главных действующих лиц нет как нет! Я задаю вам вопрос, и что же я слышу в ответ… — Он поднял глаза и завопил: — Вон! Убирайтесь вон! Что вы, не видите, что я занят?!

Сержант протянул руку, схватил видеофон, шваркнул его об пол и растоптал в пыль дымящиеся мелкие осколки.

— Здорово ты насобачился добиваться внимания, — сказал Билл.

— Два года непрерывных боев заставят насобачиться. — ответил сержант, громко и страшно скрипнув зубами. — Мы прибыли, Ратт, что нам делать дальше?

Расшвыривая обломки видеофона, Ратт шагнул вперед и резким движением открыл дверь возле письменного стола.

— По местам! Дать освещение! — заорал он, и тут же поднялся невообразимый шум и вспыхнули ослепительные софиты. Прибывшие за наградами ветераны робко проследовали за Раттом в эту какофонию звуков, многократно усилившуюся после распоряжений режиссера. Камеры на моторизованных тележках и кранах ползали по залу вокруг съемочной площадки, боковины и задник которой изображали перспективу тронного зала. Гонимые визгливыми приказаниями режиссера, стада придворных и высших воинских чинов заняли положенные им места у трона.

— Он обозвал их кретинами, — в ужасе прошептал Билл. — Его же расстреляют за это!

— Ну и осёл же ты все-таки, — сказал бомбардир, сматывая провод со своей правой ноги и подключая его к розетке для подзарядки батарей. — Неужто ты полагал, что для такого дела будут тревожить настоящих придворных?

— Времени до прибытия Императора у нас хватит только на одну репетицию, так смотрите же, чтоб без помарок у меня! — Режиссер Ратт вскарабкался на императорский трон и уселся там поудобнее. — Я буду Императором. Теперь вы, виновники торжества, ваша задача самая простая, и я не хотел бы, чтобы вы эту роль провалили! Времени для дублей у нас не будет. Вы станете вот здесь, на этом месте, в ряд, и, когда я скажу «Моторы!», вы замрете по стойке смирно, как вас учили, ведь не зря же вы жрали хлеб налогоплательщиков. Эй, ты — парень слева — ну, тот, что встроен в клетку для попугая, выключи свои треклятые моторы, ты же нам забьешь всю звуковую дорожку! Только скрипни мне еще разок тормозами, и я тебя тут же обесточу! Внимание! Вы обязаны стоять смирно, пока не услышите свою фамилию, после чего вы делаете шаг вперед и снова застываете в неподвижности. Император нацепит на вас ордена, тогда вы отдаете честь и, бросив руки по швам, делаете шаг назад. Все поняли, или это слишком затруднительно для ваших крохотных, набитых высшими знаниями мозгов?

— А почему бы тебе не увеличить их объем? — рыкнул сержант.

— Очень остроумно! Ну, ладно, попробуем, как оно пойдет…

Они успели прорепетировать всю церемонию дважды, когда наконец, раздался душераздирающий рев труб и шесть генералов с пистолетами — генераторами лучей смерти на взводе вошли в зал двумя шеренгами и встали спиной к трону. Все незанятые в сцене, все операторы, механики и даже сам режиссер Ратт низко склонились, а ветераны вытянулись в струнку. Император прошаркал тяжелой походкой к помосту, взобрался на него и уселся на трон.

— Продолжайте… — сказал он скучным голосом и негромко рыгнул, прикрыв рот ладонью.

— Моторы! — заорал во всю мощь своих легких режиссер и выскочил за пределы поля зрения камеры. Мощной волной взмыла музыка, и церемония началась. Когда офицер-герольд зачитал текст, содержавший описание героических деяний, которые совершили храбрецы, сподобившиеся получить за это благороднейший из всех орденов — Орден Пурпурной Стрелы с подвеской Туманности Угольного Мешка, Император поднялся со своего трона и величественно прошествовал вперед. Первым стоял пехотный сержант, и Билл краем глаза видел, как Император взял из поднесенной ему коробочки дивный, украшенный золотом, серебром, рубинами и платиной орден и пришпилил его к груди воина. Затем сержант отступил назад и замер, и настала очередь Билла. Будто из самой дальней дали донеслось до него собственное имя, произнесенное голосом, подобным раскату грома, и он шагнул вперед, до последних мелочей соблюдая весь тот ритуал, который ему вбили в голову еще в лагере имени Льва Троцкого. Вот здесь прямо перед ним стоял самый обожаемый человек Галактики! Длинный распухший нос, который украшал триллионы банкнот, сейчас был нацелен прямо на Билла. Выдающийся вперед подбородок и торчавшие наружу зубы, что не сходили с миллиардов телевизионных экранов, произнесли его имя! Один из императорских косых глаз смотрел прямо на него! Обожание вздымалось в груди Билла, подобно тем косматым валам прибоя, что громоподобно обрушиваются на берег. Он отдал честь самым блистательным манером, на какой только был способен.

По правде говоря, это лишь слегка напоминало Абсолютно Совершенный Салют, поскольку на свете не так уж много людей с двумя правыми руками! Оба предплечья описали плавные дуги, оба локтя замерли под предписанными углами, обе ладони со звонким щелчком уперлись в виски. Сделано это было мастерски, и Император так удивился, что на одно ничтожное мгновение ему удалось сфокусировать на Билле оба косящих глаза, после чего зрачки вновь разбежались в разные стороны. Император, все же слегка потрясенный необычным приветствием, потянулся за орденом и вколол булавку через мундир прямо в трепещущую Биллову плоть.

Боли Билл не ощутил, но неожиданный укол, по-видимому, спустил пружину нестерпимого эмоционального напряжения, подчинившего себе весь его организм. Опустив салютующие руки, он рухнул на колени в лучшем стиле давно прошедших феодальных времен, рухнул точно так, как это показывают в исторических телевизионных сериалах, которые фактически и были источником, из коего раболепствующее подсознание Билла извлекло идею коленопреклонения. Он схватил императорскую кисть, покрытую подагрическими шишками и испещренную старческой гречкой.

— Отец ты наш!!! — верещал Билл, обцеловывая эту руку.

Свирепая генеральская охрана ринулась вперед, и смерть уже прошелестела острым сабельным клинком над головой Билла, но Император улыбнулся, тихонько освободил ладонь и вытер стекающую с нее слюну о мундир Билла. Небрежное мановение пальца восстановило конвой в его прежней позиции, а Император перешел к бомбардиру, укрепил на нем оставшийся орден и от ступил назад.

— Кончено! — завопил режиссер Ратт. — Пленку на проявление, она вполне удовлетворительна, особенно натурален эпизод с этой деревенщиной, распустившей слюни в поцелуйном действе!

Когда Билл тяжело поднялся с колен, он увидел, что Император и не подумал вернуться на трон, а совсем наоборот — стоит в центре беспорядочно движущейся толпы актеров. Конвой куда-то исчез. Билл с беспредельным удивлением таращил глаза, глядя, как кто-то снимает с Императора корону, сует ее в ящик и уносит куда-то.

— Опять тормоз заел, — ворчал бомбардир, все еще продолжая отдавать честь вибрирующей рукой. — Будь добр, переведи его, вечно он отказывает при таком положении плечевого сустава.

— Но Император… — начал Билл, нажимая на заевшую руку до тех пор, пока тормоз не взвизгнул и не отпустил.

— Актер, а кто же еще. Уж не думаешь ли ты, что настоящий Император станет раздавать ордена простым солдатам? Разве что тем, кого произвели на поле боя в офицеры, или каким- нибудь другим высоким шишкам. Правда, его так здорово загримировали, что такая деревенская дубина, как ты, вполне могла ошибиться. Ну и хорош же ты был!

— Берите, — сказал кто-то, вручая им обоим штампованные металлические копии орденов, что были нацеплены на их груди, и поспешно забирая оригиналы.

— По местам! — гремел через усилители голос режиссера. — У нас осталось не больше четверти часа на сцену Императрицы с Наследником, целующих альдебаранских подкидышей в честь Дня Размножения! Выкиньте отсюда этих пластмассовых недоносков и уберите с площадки распроклятых зевак!

Героев в три шеи вытолкали в коридор, дверь за ними захлопнулась и защелкнулась на замок.

Глава 2

— Устал как собака, — сказал бомбардир, — да и ожоги мои разболелись. — У него снова случилось короткое замыкание, на этот раз во время ночевки в Добром Старом Приюте для Ветеранов, в результате чего постель бомбардира загорелась.

— Да плюнь ты, — настаивал Билл. — У нас до отправки звездолета есть целых три дня отпуска, а потом — это же Имперская планета Гелиор! Господи, да тут столько всего, на что стоит посмотреть! Висячие Сады, Радужные Фонтаны, Жемчужный Дворец! Да неужто мы все это упустим?!

— За меня можешь поручиться! Мне бы только выспаться по-настоящему, да поскорее добраться до дому. Ну, а если тебе нужно, чтобы кто-нибудь тебя обязательно поддерживал под локоток, так возьми с собой сержанта.

— Да ты что! Он уже давно пьян смертельно!

Пехотный сержант был законченным пьяницей-одиночкой, а потому времени даром не терял. К тому же он вовсе не был сторонником разбавки спиртного и не собирался выбрасывать деньги на красивые этикетки. Все свои наличные он ухлопал на взятку санитару, который достал ему две бутылки чистого 99-процентного этилового спирта, коробку глюкозы, иглу от шприца и кусок резиновой трубки. Смесь этилового спирта, глюкозы и соли из бутыли, установленной на подвешенной над койкой полке, поступала по резиновой трубке к иголке, воткнутой в сержантскую руку, образуя непрерывный ток внутривенного вливания. Сержант был недвижим, мертвецки пьян и обеспечен закусью, так что, если бы не неизбежное в ближайшем будущем прекращение поступления раствора, он мог бы оставаться в таком состоянии не меньше пары лет с гаком.

Билл навел глянец на сапоги и запер сапожную щеку вместе с прочими причиндалами в свой ящик. Его отсутствие могло и затянуться: здесь на Гелиоре заблудиться не трудно, особенно если у тебя нет Гида. Им, например, потребовался почти целый день, чтобы добраться от студии до казармы, хотя среди них был сержант, знавший о планах и картах все, что можно, и даже чуточку больше. Пока они не отходили от казармы далеко, никаких проблем не возникало, но Билл был уже по горло сыт теми нехитрыми развлечениями, которые полагались отпускным воякам. Он жаждал поглазеть на Гелиор, на всамделишный Гелиор, на Гелиор — столицу Галактики. Что ж, если никто не хочет его сопровождать, он пойдет один!

Даже имея Поэтажный План, на Гелиоре весьма затруднительно определить реальное расстояние между двумя точками, так как сами планы были рисованными и безмасштабными. Ну, а путешествию, которое наметил для себя Билл, предстояло, видимо, быть особенно длительным, поскольку маршрут основного вида транспорта — пневматической магнитной подземки — проходил по 84 картам. Вполне возможно, что конечный пункт маршрута находился на другом полушарии планеты! Ведь город охватывал планету целиком. Эту мысль поистине было трудно переварить, во всяком случае, Биллу это было не по плечу.

Сандвичи, которые он купил в казарме у буфетчика, кончились, когда Билл едва ли одолел и половину пути, и его желудок, вновь жадно приспосабливавшийся к твердой пище, стал столь жалобно выражать свою неудовлетворенность, что Биллу пришлось сойти на эскалатор в районе 9266-J1, на черт знает каком уровне, и начать разыскивать какую-нибудь столовку. Было совершенно очевидно, что Билл оказался в секторе Машинописания, ибо толпа состояла почти исключительно из женщин со сгорбленными спинами и очень длинными пальцами. Единственное едальное заведение, которое Биллу удалось разыскать, было битком набито этими дамами. И он, усевшись среди их визгливой и пискливой толпы, с усилием пропихивал в глотку завтрак, состоящий из единственного имевшегося в наличии на бора блюд: сандвичей с фруктовым сыром и анчоусной пастой, картофельного пюре с изюмом и луковым соусом, запивая все это чуть теплым травяным чаем, который подавался в крошечных, с наперсток, чашечках. Еда, возможно, и не была бы столь отвратительна, если бы буфетчик неукоснительно не поливал ее ирисочной подливкой. Никто из женщин не обратил внимания на Билла, так как в течение рабочего дня все они находились под слабым гипнозом, имевшим цель снизить число опечаток. Билл поглощал пищу, чувствуя себя чем-то вроде привидения, так как женщины чирикали и щебетали вокруг него, перебрасываясь репликами поверх его головы, а их пальцы, если женщины не жевали в эту минуту, машинально отстукивали по краю столешницы все, что говорилось собеседницами. В конце концов Билл сбежал, но завтрак произвел на него устрашающее впечатление, и, видимо, именно поэтому он сделал ошибку и сел совсем не на тот поезд, который был ему нужен.

Поскольку в каждом районе повторяются одни и те же номера уровней и блоков, было очень просто, не попав в нужный тебе район, потерять бездну времени на розыск искомого адреса, прежде чем ошибка наконец обнаружится. Именно это и произошло с Биллом, который, после множества пересадок и использовав самые разнообразные виды транспорта, сел наконец в лифт, который должен был, как казалось Биллу, доставить его в знаменитые на всю Галактику Дворцовые Сады. Все прочие пассажиры лифта вышли на более низких уровнях, и, управляемый роботом, лифт, набрав бешеную скорость, вознес Билла на самый верх. Билла буквально подняло в воздух, когда сработали тормоза, уши ему заложило от резкой перемены давления, и через открытые дверцы лифта он ступил прямо в крутящийся снежный вихрь. Пока Билл озирался в полном недоумении, створки дверей лифта за его спиной с треском захлопнулись, и тот исчез.

Дверь вывела Билла прямо на металлическую равнину, образующую высший городской уровень и в настоящую минуту скрытую от глаз вихрящимися снежными зарядами. Билл было потянулся к кнопке, чтобы вызвать лифт обратно, но внезапный порыв ветра прорвал снежную завесу, и горячее солнце окатило его своими лучами с безоблачного неба. Это было невероятно.

— Это невероятно! — воскликнул Билл в простодушном обалдении.

— Нет ничего невозможного, если я невозможное возжелаю, — произнес хриплый голос за спиной Билла. — Ибо аз есмь Дух Жизни.

Билл отлетел в сторону подобно гомеостатическому робомулу и выкатил глаза на маленького человечка с белыми усами, шмыгающим носом и воспаленными веками, который совершенно бесшумно возник за плечом Билла.

— Видно, у тебя все мозги из черепушки повытекли, — рявкнул Билл, обозленный собственной трусостью.

— А ты бы тоже спятил на такой работенке, — просипел человечек и стряхнул ладонью повисшую на носу каплю. — Наполовину закоченеешь, наполовину изжаришься на солнце, наполовину сдохнешь от насморка, на другую половину сожжешь легкие чистым кислородом… Дух Жизни, — прохрипел он, — есмь я и мощь моя…

— Ну, уж раз мы заговорили об этом, — слова Билла почти заглушил вой тут же налетевшей метели, — то я тоже чувствую себя не вполне нормально. Мне-е-е-е… — Ветер взвил и унес прочь слепящий снежный заряд, и Билл с раскрытым ртом уставился на внезапно развернувшийся перед ним вид.

Рыхлый снег и лужи пятнали поверхность планеты до самого горизонта. Золотистое покрытие облезло, и металл под ним был сер и выщерблен, бурые потеки ржавчины бежали по нему. Ряды больших труб, каждая толщиной в рост человека, тянулись из-за горизонта и оканчивались воронкообразными зевами. Зевы частично скрывались клубящимися облаками пара и снега, которые с приглушенным ревом взмывали высоко в небо. Один из таких столбов пара исчез и облако рассосалось в то самое мгновение, когда Билл взглянул на него.

— Восемнадцатый готов! — завопил человечек в микрофон, схватил со стены закрепленную в зажимах грифельную доску и, разбрызгивая снеговую жижу, бросился к ржавым и ненадежным мосткам, которые, дрожа и лязгая, тянулись параллельно трубам. Билл, крича что-то, побежал за стариком, не обращавшим на него никакого внимания. По мере того как мостки, клацая и шатаясь, уводили их все дальше и дальше, Билл все больше недоумевал — куда же идут эти трубы, и, когда, наконец, любопытство его дошло до точки кипения, а в голове слегка посветлело, он пристальнее вгляделся в таинственные горбы на горизонте, и ему стало ясно, что это ряды гигантских звездолетов, каждый из которых подсоединен к толстой трубе. Старик с неожиданной резвостью спрыгнул с мостков и понесся к звездолету на восемнадцатой площадке, где крохотные фигурки рабочих на большой высоте снимали герметическую муфту, соединявшую трубу со звездолетом. Старик записывал показатели счетчика, смонтированного на трубе, а Билл наблюдал, как подъемный кран захватывает конец огромной гибкой кишки, появившейся из-под поверхности планеты почти в том самом месте, где они стояли. Кишку подвели к вентилю на вершине космического корабля. Шланг с ревом завибрировал, и между герметизирующей муфтой и кораблем возникли клубы черного дыма, уносимые вдаль, над грязной металлической равниной.

— Можно узнать, что за чертовщина тут происходит? — спросил, отчаявшись что-либо понять, Билл.

— Жизнь! Вечная жизнь! — закаркал старикашка, выныривая из глубин мрачной депрессии и поднимаясь к вершинам маниакального восторга.

— А нельзя ли попроще?

— Это мир, одетый в металлический панцирь! — Старик топнул ногой, в ответ раздался глухой звон. — И что это означает?

— Это означает, что мир закован в металлический панцирь.

— Точно. Для солдата у тебя котелок варит на удивление. Итак, если мы возьмем планету и покроем ее металлом, то мы получим планету, где зелень будет только в Дворцовых Садах, да еще в парочке ящиков за окнами. И что мы тогда будем иметь?

— Все помрут, — сказал Билл, так как все же был деревенским парнем и на всех этих фотосинтезах и хлорофиллах собаку съел.

— Опять правильно. Ты, и я, и Император, и еще два миллиарда олухов трудятся изо всех сил, превращая кислород в углекислый газ при отсутствии всякой растительности, способной перевести его обратно в кислород, так что если мы будем продолжать процесс дыхания достаточно долго, то задышим себя до смерти.

— Значит, эти корабли привозят жидкий кислород?

Старик кивнул головой и снова вспрыгнул на мостки. Билл последовал за ним.

— Верно! Они получают его бесплатно на фермерских планетах, а когда разгрузятся на Гелиоре, корабли заполняются углеродом, который мы с большими издержками производим из СО₂, и отвозят углерод на те же сельскохозяйственные планеты, где из него изготавливают горючее, минеральные удобрения, пластмассы и другие продукты…

Билл прямо с мостков ступил в один из лифтов, старик и его голос истаяли в тумане, а Билл, скорчившись от головной боли, вызванной избытком кислорода, принялся лихорадочно листать страницы Поэтажного Плана. Пока он ждал лифта, ему удалось по коду на двери установить место своего нахождения, и теперь он прокладывал маршрут к Дворцовым Садам.

На этот раз он не позволил себе отвлекаться. Питаясь только шоколадными батончиками и запивая их газированной водой из дорожных буфетов, Билл избежал опасностей и соблазнов забега ловок, а отказавшись от сна — опасности пропустить пересадку. С черными мешками под глазами, с челюстями, взыскующими еды, он вывалился из антигравитационной шахты и с колотящимся сердцем узрел пышно украшенную, ярко освещенную и источающую ароматы вывеску, которая гласила: «Висячие Сады». Тут же находились турникет и кассовое окошко.

— Один билет, пожалуйста.

— Это обойдется в десять имперских монет.

— Дороговато, пожалуй, — сварливо отозвался Билл, отслюнивая одну за другой банкноты из своего тощего бумажника.

— Ежели ты беден, так нечего и приезжать на Гелиор.

В программу робота-кассира было заложено немало таких хлестких ответов. Билл проигнорировал его и вошел в Сады. Они были именно таковы, какими он воображал их, и даже, пожалуй, превосходили его фантазию. Идя по серой гаревой дорожке, проложенной внутри внешней стены Садов, Билл мог любоваться зелеными кустами и травами, что росли за сетчатой титановой оградой. Не далее чем в сотне ярдов за травяным бордюром в воздухе колыхались экзотические растения и цветы со всех миров Империи. А дальше!.. Казавшиеся крошечными из-за большого расстояния, виднелись Радужные Фонтаны, почти что недоступные невооруженному глазу! Билл опустил в прорезь одного из телескопов монетку и долго любовался, как наливаются и меркнут яркие краски, что выглядело почти так же завлекательно, как на телеэкране. Он двинулся дальше, кружа внутри стены и купаясь в сиянии искусственного солнца, висевшего в выси гигантского купола прямо над его головой.

Однако даже пьянящие наслаждения, даруемые Садами, не выдержали соревнования с отягчающей душу усталостью, которая сжала Билла в своих железных рукавицах.

К стене были приварены стальные скамьи, и он рухнул на одну из них, чтобы отдохнуть хоть минуточку, и тут же прикрыл глаза, уставшие от резкого солнечного света. Подбородок Билла опустился на грудь, и, прежде чем он успел что-нибудь сообразить, Билл уже спал мертвецким сном. Мимо скрипели золой дорожки шаги других посетителей, но они не тревожили сна Билла, и он не проснулся даже тогда, когда один из них присел на дальний конец скамейки.

Поскольку Билл так никогда и не увидел этого человека, нет смысла описывать последнего, достаточно будет сказать, что у него была нечистая кожа, проломленный красный нос, злющие глазки под обезьяньими надбровьями, что он был широк в бедрах и узок в плечах, ноги имел разной длины, пальцы — тощие, узловатые и грязные, а кроме того, время от времени его передергивал тик.

Долгие минуты отстукивались Вечностью, а мужчина все еще сидел неподвижно. Затем наступило мгновение, когда рядом не оказалось ни одного из посетителей. Быстрым змеиным движением сидевший выхватил из кармана атомный резак-карандаш. Маленькое, но обладающее невероятной температурой пламя свирепо зашипело, войдя в соприкосновение с цепочкой, соединявшей Поэтажный План с талией Билла, как раз в том месте, где петля цепочки покоилась на стальном сиденье. В мгновение ока металл цепочки сплавился с металлом скамейки. Билл продолжал храпеть.

Волчья ухмылка скользнула по губам мужчины, расходясь на лице, подобно кругам на поверхности сточных вод, куда нырнула крыса. Последовало еще одно неуловимое движение, и атомное пламя обрезало цепочку у самого томика. Сунув резак-карандаш в карман, вор встал, снял с колен Билла его Поэтажный План и удалился быстрыми шагами.

Глава 3

Билл поначалу не смог оценить всю тяжесть своей утраты. Он медленно всплывал из сонных глубин с тяжестью в голове и с ощущением, будто что-то неладно. Только после повторной попытки отделиться от скамьи он уяснил, что цепочка накрепко спаяна с сиденьем, а Поэтажный План исчез. Оторвать цепь не удалось, в конце концов ее пришлось просто отцепить от поясного ремня и бросить свисающей со скамьи. Потом Билл направил свои стопы к выходу и постучался в окошко кассы.

— Деньги не возвращаем! — сказал робот.

— Я хочу сделать заявление о преступлении.

— О преступлении извещают полицию. Вам следует обратиться в полицию по телефону. Вот телефон. Номер ЛЛЛ-ЛЛ-ЛЛЛ. — Откинулась маленькая дверца, и из отверстия выскочил телефонный аппарат, ударивший Билла в грудь, так что тот пошатнулся. Билл набрал номер.

— Я хочу заявить о преступлении.

— Крупное преступление или мелкое?

— Не знаю. Украли мой Поэтажный План.

— Это мелкое преступление. Обратитесь в ближайший полицейский участок. Данная линия предназначена для извещения о тяжелых правонарушениях, и вы пользуетесь ею незаконно. Наказание за незаконное использование линии срочного оповещения… — Билл с силой нажал на кнопку, и экран потемнел. Билл снова повернулся к роботу-кассиру.

— Деньги не возвращаем! — произнес тот. Билл нетерпеливо буркнул:

— Заткнись. Мне надо только узнать, где ближайший полицейский участок.

— Я робот-кассир, а не информационный робот. Нужной вам информации в моей программе нет. Советую проконсультироваться со своим Поэтажным Планом.

— Но мой План украден!

— Тогда советую обратиться в полицию.

— Но… — Билл побагровел и зло пнул будку кассира сапогом.

— Деньги не возвращаем! — услышал он вдогонку.

— Пей, пей, пей, дело разумей, — прошептал Биллу прямо в ухо неведомо откуда подкатившийся робот-бар. Бар воспроизвел звук кубиков льда, позванивающих в покрытом изморозью бокале.

— Чертовски здравая идея! Пива! И кружку побольше! — Билл опустил монеты в прорезь робота и подхватил сосуд, с шумом скатившийся по желобу и чуть было не упавший на землю. Пиво охладило и успокоило Билла и немного утишило его гнев. Он взглянул на указатель, который гласил: «К Жемчужному Дворцу». — Схожу во Дворец, посмотрю, как и что, а там найду кого-нибудь, кто покажет мне полицейский участок. Ох-х! — Робот-бар выхватил у Билла из рук кружку, чуть не оторвав вместе с ней указательный палец, и с немыслимой для человека точностью швырнул сосуд в открытую пасть мусоропровода, торчавшую из стены футах в тридцати от них.

Жемчужный Дворец оказался столь же доступным для обозрения, как и Висячие Сады, и Билл решил заявить о воровстве после того, как посетит зарешеченный загончик, тянущийся вокруг Дворца на весьма большом удалении от последнего. Возле входа в загончик стоял, выставив толстое пузо и помахивая дубинкой, полицейский, который уж наверняка знал адрес ближайшего участка.

— Где тут полицейский участок? — спросил Билл.

— Я тебе не информационный робот. Воспользуйся своим Поэтажным Планом.

— Но, — произнес Билл сквозь плотно сжатые зубы, — я не могу. Мой Поэтажный План украден, и именно поэтому я хочу… ай!!!

Билл взвизгнул потому, что полицейский хорошо заученным движением вонзил конец своей дубинки в Биллову подмышку и стал этим концом подпихивать Билла за угол.

— Я сам служил в солдатах, пока не выкупился, — басил полицейский.

— Я бы с большим удовольствием выслушал твои воспоминания, если бы ты убрал дубинку у меня из подмышки, — просто нал Билл и с чувством глубокого удовлетворения начал восстанавливать нарушенное дыхание, когда дубинка была удалена.

— А раз я сам был солдатом, то мне бы не хотелось видеть, как приятель с Орденом Пурпурной Стрелы и подвеской Туманности Угольного Мешка попадет в скверную переделку. К тому же я — честный человек, взяток не беру, но если приятель захочет одолжить мне до получки двадцать пять монет, то я буду ему весьма признателен.

Билл от рождения был туповат, но теперь он быстро обучался. Деньги тут же появились и так же мгновенно исчезли, после чего полицейский заметно помягчел и принялся постукивать по желтым зубам концом своей дубинки.

— Разреши сказать тебе, дружище, кое-что до того, как ты сделаешь какое-нибудь официальное заявление лицу, находящемуся при исполнении служебных обязанностей, поскольку в данную минуту мы с тобой просто болтаем о том о сем. На Гелиоре есть немало способов попасть в беду, но самый верный из них — потерять свой Поэтажный План. За это на Гелиоре вешают. Я знавал парня, который зашел в участок сообщить, что кто-то спер его План, так ему нацепили наручники еще до того, как истекли десять, а возможно, даже пять секунд после заявления. Так что же ты хотел мне сказать?

— Не найдется ли у тебя спичек?

— Не курю.

— Тогда будь здоров.

— Держи ухо востро, парень.

Билл опрометью кинулся за угол и, задыхаясь, прислонился к стене. Что же теперь делать? Он тут и с Планом-то еле-еле отыскивал дорогу, что же будет теперь без Плана? В животе ощущалась свинцовая тяжесть, о которой не хотелось и думать. Билл старался подавить чувство ужаса и для начала попробовал сконцентрироваться, но от попытки разобраться в запутанной ситуации у него голова пошла кругом. Казалось, прошли целые годы с тех пор, как он прилично поел в последний раз, и при мысли о еде слюна начала выделяться в таком количестве, что Билл чуть не захлебнулся. Жратва — вот что ему необходимо, жратва как топливо для мозга… Ему просто надо расслабиться, посидеть над сочным кровавым бифштексом, и, когда его внутреннее «я» будет удовлетворено, он сможет опять мыслить здраво и найдет выход из этой неразберихи. Должен же быть какой-то выход! У него был еще целый день до явки из увольнения. так что времени хватало. Билл быстро пересек круто заворачивающий переулок и вышел в широкий туннель, залитый ярким светом, причем ослепительнее всего горела вывеска «Золотой скафандр».

— «Золотой скафандр», — прочел Билл вслух. — Это похоже на дело. Известен на всю Галактику по бесчисленным телепередачам, а какой ресторан! Вот уж он-то обязательно поможет укреплению моего морального облика. Обойдется дороговато, но какого черта…

Затянув потуже ремень и поправив воротничок, Билл поднялся по широким золотым ступеням и прошел сквозь бутафорский люк. Метрдотель раскланивался и улыбался ему, нежная музыка звала за собой, но пол вдруг разверзся прямо под ногами. Беспомощно цепляясь за полированные стены, Билл вылетел в золоченый желоб, имевший форму пологой дуги, а когда желоб кончился, Билл, пролетев по воздуху, рухнул врастяжку на пыльную металлическую мостовую переулка. Прямо перед ним на стене большими буквами, каждая в фут высотой, было начертано наглое пожелание: «Пропади ты пропадом, бродяга». Билл встал, стряхнул с себя пыль, и в эту минуту откуда-то возник робот, заворковавший ему прямо в ухо голосом юной и прелестной девушки.

— Держу пари, ты проголодался, милый? Почему бы не попробовать неоиндийской пиццы Джузеппе Сингха с карри. Ты ведь находишься всего в нескольких шагах от заведения Сингха, а нужные указания найдешь на обороте карточки.

Робот вынул из щели на груди карточку и осторожно вложил ее Биллу в рот. Это был дешевый и очень плохо отлаженный робот. Билл выплюнул размякшую от слюны карточку и обтер ее носовым платком.

— А это что, собственно, со мной произошло? — спросил он.

— Держу пари, ты проголодался, милый? Гр-гр-грак! — Робот переключился на другую тему своей программы. — Тебя катапультировали из «Золотого скафандра», известного на всю Галактику по бесчисленным телепередачам, поскольку ты нищий бродяга. Когда ты попал в это заведение, тебя тут же просветили рентгеном и сведения о содержимом твоих карманов автоматически передали на компьютер. А раз это содержимое было куда меньше минимальной стоимости входной платы, одной выпивки и налога, тебя и катапультировали. Но ты же еще голоден, милый? — Робот юлил и подлизывался, его суперсексуальный голос лился из провала микрофона. — Давай зайдем к Сингху, который славится самой вкусной и дешевой едой. Попробуй аппетитнейшую Сингхову ласангу с дахлом и лимонной подливкой…

Билл пошел не потому, что его соблазнило кошмарное бомбейско-итальянское варево, а только из-за карты и транспортных указаний, обозначенных на обороте рекламной карточки. Было какое-то ощущение безопасности в знании, что он отправляется оттуда-то, чтобы прибыть туда-то, и, следуя указаниям, спускается вниз, гремя по железным трапам, падает в антигравитационную шахту, участвует в битве за место на нужной ему бегущей дорожке.

За последним поворотом ему в нос ударило зловоние тухлого сала, гнилого чеснока, горелого мяса, и Билл понял, что он прибыл к месту назначения.

Еда тут была невероятно дорогая и по вкусу гораздо хуже всего, что Билл был способен вообразить, но все же она приглушила болезненное урчание желудка, наполнив его, хотя и не доставив тонких вкусовых наслаждений. Билл попытался с помощью ногтя исследовать омерзительные куски хряща, застрявшие у него в зубах, одновременно посматривая на своего соседа по столу, издававшего каждый раз, как он с усилием проглатывал ложку чего-то, не имеющего названия, мучительный стон. Сотрапезник Билла был одет в яркую праздничную одежду, толст, румян и по всем признакам добродушен.

— Эй, — сказал Билл с улыбкой.

— Отвались, чтоб ты сдох, — рявкнул человек.

— Я только сказал «эй», — с некоторой дозой угрозы в голосе ответил Билл.

— Этого вполне достаточно. Всякий, кто брал на себя труд обратиться ко мне за те шестнадцать часов, что я пробыл на этой так называемой Планете Наслаждений, либо надул меня, либо облапошил, либо увел мои денежки каким-нибудь другим путем. Я уже почти разорен, а ведь впереди еще шесть дней тура «Осмотри Гелиор и Живи Вечно».

— Да я только хотел попросить у вас разрешения взглянуть на ваш Поэтажный План, пока вы обедаете.

— Сказал, отвались.

— Ну пожалуйста!

— Так и быть, разрешу. За двадцать пять монет. Уплата вперед. И только пока я ем.

— Идет. — Билл выложил деньги, нырнул под стол и, сидя там на корточках, принялся лихорадочно листать страницы книги, записывая пункты отправления по мере того, как находил их. А там, за столом, толстяк еще ел и стонал, а когда ему попадался особенно противный кусок, он дергал цепь, заставляя Билла начинать поиски сначала. Билл успел проложить маршрут почти на половину расстояния, отделявшего его от Транзитного Центра Ветеранов, когда толстяк вырвал из его рук Поэтажный План и выскочил наружу.

Когда Одиссей вернулся из своего наводящего ужас плавания, он пощадил слух Пенелопы и не сообщил ей страшных деталей этого вояжа. Когда Ричард Львиное Сердце оставил, наконец, позади свое узилище и прибыл домой после всех иссушающих душу лет, проведенных в крестовых походах, он не обременил чувства приличия королевы Беренгардии и воздержался от изложения наиболее мрачных историй, случившихся с ним, а просто поприветствовал ее и отпер ее Пояс Целомудрия. Поэтому и я, мой добрый читатель, не стану утомлять твое внимание описанием опасностей и невзгод странствования Билла, ибо они недоступны нашему воображению. Достаточно сказать, что Билл добился своего. Он достиг Транзитного Центра Ветеранов.

Не веря глазам, обведенным красными кругами, Билл долго тупо разглядывал вывеску «Транзитный Центр Ветеранов». И тогда ему пришлось прислониться к стене, так как от радости у него задрожали коленки. Он все-таки добился своего! Конечно, целых восемь суток опоздания из отпуска — не шутка, но разве в этом дело! Скоро он опять окажется в дружеских объятиях братьев по строю, вдали от несчетных миль стальных коридоров, от постоянно стремящихся по ним куда-то человеческих стад, от трапов, бегущих дорожек, антигравов, лифтов, пневмолифтов и от всего такого прочего. Он напьется в дымину со своими ребятами, он разрешит алкоголю растворить в себе память о кошмарных странствиях, он постарается забыть ужас блужданий без пищи, без воды, без звука человеческого голоса, ужас долгих дней скитания в стигнийской тьме заваленных черной копировальной бумагой этажей. Билл отряхнул с одежды пыль, остро ощущая стыд от каждой прорехи, от каждой пропавшей пуговицы, от каждой складки в неположенном месте, которые превращали форму черт знает во что. Если ему удастся проникнуть незамеченным в казарму, он сможет сменить одежду еще до явки к дежурному.

Несколько лиц обернулись в его сторону, но Билл беспрепятственно проскочил через дневную общую комнату прямо в казарменную спальню. Его матрас был скатан, простыни исчезли, тумбочка пуста. Все было ясно — он попал в паршивую историю, а паршивая история в пехоте — всегда дело серьезное. Чтобы подавить холодящее чувство страха, Билл ополоснулся в отхожем месте, сделал несколько глотков животворной воды прямо из крана, а затем потащился в комнату дежурного. Пер вый сержант сидел за своим столом — огромный, мощный, типичный садист, с темной кожей того же оттенка, что и у Биллова дружка Тембо. В одной руке сержант держал пластиковую куклу в форме капитана, а другой — втыкал в нее распрямленные скрепки для бумаг. Не поворачивая головы, он повел глазом в сторону Билла и нахмурился.

— У тебя будут серьезные неприятности, солдат, раз ты позволяешь себе являться в дежурку в этаком виде.

— У меня неприятность посерьезнее, сержант, чем ты думаешь, — ответил Билл, в приступе слабости облокачиваясь на стол. Сержант уставился на непарные руки Билла, глаза его быстро перебегали с одной кисти на другую.

— Где ты взял эту кисть, солдат? А ну, выкладывай. Я эту кисть хорошо знаю.

— Она принадлежала моему дружку, и к ней, как положено, есть и плечо и предплечье.

Будучи крайне заинтересован в том, чтобы перевести вопрос на любую тему, которая не имела бы отношения к его воинским проступкам, Билл протянул сержанту для осмотра руку, о которой шла речь, и пришел в неописуемый ужас, когда пальцы руки вдруг сжались в твердый как камень кулак, бицепс вздулся горой и кулак выбросился вперед, хватив сержанта прямехонько в челюсть и выкинув его из кресла вверх тормашками на пол. — Сержант!!! — завопил Билл, схватив другой рукой взбунтовавшуюся кисть и с силой прижимая ее к груди.

Сержант медленно поднялся с пола, и Билл, дрожа, приготовился к самому худшему. Он глазам своим не поверил, когда увидел, что сержант улыбаясь садится за свой стол.

— Так я и думал, что рука знакомая. Она принадлежит моему старому однополчанину Тембо. Мы частенько подшучивали друг над другом в таком вот роде. Ты заботься о ней как следует, слышишь? А может, тут еще есть что-нибудь от Тембо? — И когда Билл сказал, что нет, сержант отбил на краю стола быструю барабанную дробь. — Что ж, значит, он отправился прямо на небеса, дабы совершить свой великий обряд джу-джу. — Потом улыбка медленно сошла с его лица, и оно приняло привычное злобное выражение. — А ты попал в беду, солдат. Выкладывай-ка свои документы.

Сержант вырвал из трепетных пальцев Билла учетную карточку и сунул ее в специальную прорезь в столе. Мигнули лампы, загудел механизм, задрожал стол, осветился экран. Первый сержант читал появившийся на экране текст, и по мере чтения привычное кислое выражение сходило с его физиономии, вытесняясь холодной яростью. Когда он повернулся к Биллу, глаза сержанта превратились в узкие щели, смотревшие на Билла взглядом, от которого немедленно скисло бы молоко, а некоторые низшие формы жизни — вроде мышей или тараканов — тут же подохли бы. Кровь в жилах Билла прекратила свое течение, но по телу прошла волна дрожи, от которой он затрясся, как дерево под ветром.

— Где ты спер это удостоверение? Кто ты такой?

При третьей попытке Биллу удалось выжать полупарализованными губами:

— Это я… это мое удостоверение… это я — Заряжающий 1-го класса Билл…

— Врешь! — Ноготь, специально отточенный, чтобы рвать врагу шейную артерию, царапнул по карточке Билла. — Это удостоверение скорее всего украдено, так как Заряжающий 1-го класса Билл отбыл отсюда на звездолете восемь суток назад. Так утверждают Кадры, а Кадры не ошибаются никогда. Сейчас ты получишь свое! — Сержант нажал красную кнопку с надписью «Военная полиция», и сразу же вдалеке раздался пронзительный звонок тревоги. Билл зашаркал подошвами, его глаза забегали в поисках выхода. — А ну-ка, придержи его, Тембо! — крикнул сержант. — Я намерен в этой истории разобраться до самого донышка!

Лево-правая рука Билла крепко ухватилась за край стола, и оторвать ее оказалось невозможно. Билл все еще боролся с мятежной рукой, когда за его спиной раздался тяжелый грохот сапог.

— В чем дело? — прорычал смутно знакомый голос.

— Попытка выдать себя за младшего командира, да еще несколько менее важных проступков, которые уже не имеют значения, так как первое преступление наказывается электролоботомией и тридцатью ударами плети.

— О сэр, — захихикал Билл, поворачиваясь и даже с некоторой радостью взирая на столь ненавистную ему в прошлом фигуру. — Смертвич Дрэнг, может, ты подтвердишь, кто я такой?

Один из двух полицейских был обыкновенный краснокасочный, дубинкооборудованный, пистолетообвешанный, отутюженный изверг в человеческом образе, а другой — не кто иной, как Смертвич.

— Ты знаешь арестованного? — спросил Первый сержант.

Смертвич искоса, но внимательно оглядел Билла с ног до головы.

— Я знал похожего на него Заряжающего 6-го класса Билла, но руки у того были одинаковые. Тут что-то неладно. Мы им займемся как следует в караулке и дадим вам знать, в чем он сознается.

— Согласен. Берегите его левую руку. Она принадлежала моему старому дружку.

— На ней мы и волоска не тронем.

— Но это же я — Билл!!! — вопил Билл. — Это же я, это же мое удостоверение… Я же могу доказать…

— Самозванец! — произнес Первый сержант и указал на экран своего стола. — Кадры говорят, что Заряжающий 1-го класса Билл отбыл отсюда восемь суток назад. А Кадры не ошибаются никогда.

— Кадры не могут ошибаться, иначе во Вселенной начнется полная неразбериха, — откликнулся Смертвич, с силой втыкая конец электронной дубинки в живот Билла и подталкивая его к двери. — А что, заказанный аппарат для выкручивания пальцев уже прибыл? — спросил Смертвич другого полицейского.

Надо думать, что в последующих действиях Билла повинна в первую очередь его смертельная усталость. Усталость, отчаянье, страх соединились и пересилили натуру Билла, который в душе был хорошим солдатом, натренированным на смелость, чистоплотность, послушание, гетеросексуальность и так далее и тому подобное. Однако у каждого человека есть свой предел выносливости, и Билл своего достиг. Он верил в справедливость Имперского правосудия — ибо не имел еще случая с ним познакомиться, — но упоминание о пытке перевесило. Когда его обезумевший от ужаса взгляд встретился с табличкой на стене «Стирка», что-то сработало в Билле без всякого участия мозга, и он рванулся вперед так, что этот внезапный отчаянный рывок заставил руку Тембо оторваться от стола. Бежать! Этот люк в стене должен вести в шахту прачечной, а на дне шахты наверняка скопилась куча грязных простынь и полотенец, которая смягчит падение с высоты. Он спасен! Не обращая внимания на звериный вой полицейских, Билл кинулся в люк головой вперед.

Он упал примерно с высоты четырех футов, приземлясь прямо на голову и почти вышибив себе мозги. Это была вовсе не шахта, а большая, вместительная, прочная металлическая корзина для белья.

Полицейские лупили по захлопнувшейся дверце люка, но никак не могли ее открыть, так как в дверку упирались ноги Билла и мешали ей распахнуться.

— Там заперто! — орал Смертвич. — Нас облапошили! Куда ведет эта бельевая шахта? — Смертвич, видно, пришел к тому же ошибочному умозаключению, что и Билл.

— Откуда мне знать! Я тут человек новый! — пыхтел второй полицейский.

— Ты имеешь шанс оказаться новичком и на электрическом стуле, если мы не изловим этого мерзавца!

Голоса стали удаляться под аккомпанемент топота бегущих сапог, и Билл рискнул пошевелиться. Его шея. свернутая под каким-то немыслимым углом, очень болела, колени вонзались в живот, а сам Билл задыхался в груде белья, в которую уткнулся лицом. Билл попытался выпрямить ноги, уперся ими в металл стены, но тут раздался щелчок, будто что-то сломалось, и Билл снова упал, а бельевая корзина скользнула в грузовой лифт, створки которого открылись в противоположной стене.

— Вот он! — раздался знакомый ненавистный голос, и Билл метнулся в сторону. Топот сапог уже слышался прямо за его спиной, но тут рядом с ним открылась шахта антиграва, и снова очертя голову он бросился в нее. Однако на этот раз с гораздо большим успехом. Когда распаленные полицейские ворвались за ним в шахту антиграва, невесомость разнесла их футов на пятнадцать друг от друга. Падение было медленным, равномерным, и, когда зрение Билла прояснилось, он взглянул вверх и затрясся, увидев оскаленную физиономию Смертвича, медленно наплывавшую на него.

— Старый добрый дружище, — возрыдал Билл, молитвенно складывая руки. — За что ты преследуешь меня?!

— Никакой я тебе не друг, проклятый чинжеровский шпион! И к тому же еще никудышный шпион — руки-то у тебя разные! — Падая, Смертвич выхватил пистолет и тщательно при целился Биллу прямо в переносицу. — Застрелен при попытке к бегству.

— Пощади! — умолял Билл.

— Смерть чинжерам! — Смертвич нажал на гашетку.

Глава 4

Пуля не спеша выплыла из облака медленно расходившихся пороховых газов и проплыла фута два в направлении Билла, пока жужжание антигравитационного поля не остановило ее. Послушный автомат, управляющий антигравом, перевел скорость пули в массу, посчитав ее за еще одно тело, попавшее в антиграв, и определил ей точно рассчитанное место в шахте. Падение Смертвича замедлилось, пока он не оказался футах в пятнадцати позади пули, тогда как другой полицейский завис примерно на таком же расстоянии от Смертвича. Разрыв в дистанции между Биллом и его преследователями теперь вдвое превышал первоначальный, чем Билл и не преминул воспользоваться, нырнув в выходной люк на следующем уровне. Открытая дверь лифта приняла его в свои объятия и захлопнулась задолго до того, как изрыгающий проклятья Смертвич смог появиться из шахты антиграва.

Теперь спасение зависело только от умения заметать следы. Билл наугад пересаживался с одних первых попавшихся средств передвижения на другие, стремясь поскорее оказаться на елико возможно более низких уровнях, подобно кроту, зарывающемуся все глубже и глубже в землю. Остановило его лишь полное изнеможение, заставившее Билла рухнуть почти без сознания у подножья стены, задыхаясь, как трисератопус в период течки. Когда Билл снова обрел способность воспринимать окружающий мир, он понял, что забрался на такой низкий уровень, где никогда еще не бывал. Коридоры выглядели мрачными и обветшалыми, было что-то древнее в их конструкции и облицовке из склепанных стальных плит. Телескопические колонны по нескольку сот футов в диаметре — гигантские структуры, удерживающие на себе потрясающую воображение тяжесть верхних этажей этого города-мира, — едва нарушали монотонность облицовки. Большая часть попадавшихся Биллу дверей были закрыты, иные заперты на засов, на многих висели официальные печати. Билл приметил, что свет здесь совсем тусклый. Он устало поднялся и, еле волоча ноги, поплелся искать воду, чтоб утолить жажду.

Автомат с прохладительными напитками оказался вделанным в стену совсем неподалеку. От автоматов, с которыми Биллу приходилось иметь дело раньше, этот отличался толстыми прутьями решетки, защищавшей фасад, и табличкой: «Этот автомат оборудован устройством типа «Поджарим без масла», предохраняющим от взлома. Любая попытка взломать механизм влечет удар током в 100 тысяч вольт». Билл еле наскреб в карманах сумму, достаточную для покупки двойной порции колы с героином, и осторожно отступил на безопасное расстояние от сыпавшего искрами автомата, пока тот наполнял стакан.

Утолив жажду, Билл почувствовал себя куда лучше, но, когда он заглянул в бумажник, хорошее настроение улетучилось без остатка. На все про все у него было восемь кредитов, а что он будет делать, когда и тех не станет? Жалость к себе пробилась сквозь усталость и затуманенные наркотиком чувства, и Билл зарыдал. Он смутно сознавал, что мимо него скользят прохожие, но они никак не задевали его внимания. Вскоре, однако, к нему подошли вплотную трое мужчин и опустили четвертого на пол. Билл взглянул на них и тут же отвернулся — их слова почти не касались его слуха, смысла слов он не улавливал совсем, находясь в состоянии наркотического кайфа.

— Бедняга Гольф! Пожалуй, ему крышка…

— Это уж точно. Более натурального предсмертного хрипа я отродясь не слыхивал. Давай-ка бросим его тут — роботы-уборщики подберут потом.

— А как же наше дело? Нас обязательно должно быть четверо, иначе ничего не получится.

— А может, подойдет тот Лишенный Плана, что валяется у стены?

Сильный удар сапогом перевернул Билла на другой бок и содействовал пробуждению в нем сознания. Он разглядывал окруживших его людей, почти не отличавшихся друг от друга ни тряпьем, ни грязью на руках, ни щетиной, покрывавшей лица. Их отличали лишь рост да дородство, а роднила еще одна деталь: у всех отсутствовали Поэтажные Планы, и они без этих качающихся, как маятники, толстых томов казались вроде бы голыми.

— Где твой План? — спросил самый здоровенный и самый обросший, снова ткнув Билла сапогом.

— Украли… — захныкал Билл.

— Ты что — солдат?

— Они отняли у меня удостоверение…

— Деньги есть?

— Нету… ничего нету… все ушло как прошлогодний снег…

— Тогда ты теперь тоже Лишенный Плана, — хором гаркнули допросчики, помогая Биллу встать на ноги. — А теперь спой с нами Гимн Лишенных Планов, — и хриплыми голосами они затянули:

— Тут в конце рифма не выдержана, — сказал Билл.

— Ах, у нас ведь так не хватает талантов, — ответил самый маленький и самый старый из Лишенных Планов и закашлялся.

— Заткнитесь, вы! — прикрикнул тот, что был больше всех, и выдал под печень и Биллу и старику. — Слушай, я — Литвак, а это моя банда. Теперь ты, новичок, стал членом этой банды и звать тебя Гольфом 28169-минус.

— Нет, меня зовут Билл, это имя выговаривается проще. — И тут же схлопотал еще один удар по печени.

— Заткнись! Билл — трудное имя, потому что — новое, а я никогда не запоминаю новых имен. Так как тебя кличут?

— Билл… ой!.. Я хотел сказать — Гольф.

— Вот так-то получше. И не забывай, что у тебя еще есть и номер.

— Я жрать хочу! — ныл старик. — Когда же мы начнем налет?

— Немедленно. Пошли.

Они перешагнули через Гольфа номер такой-то, отдавшего душу почти в тот самый момент, когда родился новый Гольф, и помчались по темному вонючему переходу. Билл следовал за ними, гадая, в какую же историю он вляпался теперь, но не особенно тревожась по этому поводу из-за страшной усталости. Поскольку разговор все время вертелся вокруг еды, Билл решил, что. когда поест, у него будет время подумать о дальнейшем, а пока ему было даже приятно, что кто-то другой думает за него и отдает ему распоряжения. Билл чувствовал себя так, будто опять попал в строй. Пожалуй, даже лучше — тут не надо было ежедневно бриться.

Маленький отряд, щурясь от ослепительного света, выбежал в широкий коридор. Литвак знаком приказал остановиться и подозрительно огляделся по сторонам. Затем приложил грязнейшую ладонь к похожему на цветную капусту уху и прислушался, морща лоб от усилий.

— Вроде бы чисто. Слушай, Шмутциг, ты останешься здесь и, если кто покажется, поднимешь тревогу. А ты, Спорко, дойдешь по коридору до первого поворота, обязанности у тебя будут те же, что у Шмутцига. Ты же, Новый Гольф, пойдешь со мной.

Оба дозорных отправились, куда их призывали обязанности, а Билл последовал за Литваком в небольшой альков в стене, где оказалась запертая железная дверь, которую здоровущий главарь банды взломал одним ударом тяжелого молота, прятавшегося где-то в лохмотьях его одежды. Внутри комнаты множество труб самых разных диаметров выходили из пола и исчезали в потолке. На каждой трубе был выбит номер, на что и указал Литвак.

— Нам нужен номер КЛ-9256-Б, — кинул он Биллу. — Ищи.

Билл быстро обнаружил искомое: труба была толщиной в его запястье, но только он окликнул главаря, как из дальнего конца коридора послышался тонкий свист.

— Немедленно наружу! — приказал Литвак и, вытолкнув Билла первым, захлопнул дверь, встав так, чтобы прикрыть сломанный запор. Раздался нарастающий лязг и грохот, исходивший из дальнего конца туннеля и постепенно приближавшийся к тому месту, где они скорчились в алькове. Литвак держал за спиной наготове молот, но тут грохот стал еще громче и перед ними появился санитарный робот, нацеливая на них свои бинокулярные глазные выступы.

— Будьте добры, подвиньтесь, данный робот обязан подмести то место, на коем вы стоите, — прозвучал уверенный голос, записанный на пленку. Робот помахал перед их лицами своими щетками.

— Линяй отсюда, — пробасил Литвак.

— Противодействие санитарному роботу при исполнении им своих обязанностей является деянием наказуемым и одновременно проступком асоциальным. Полагаю, вы не продумали последствий того, что санитарная служба не…

— Проклятый болтун! — оскалился Литвак, ударяя робота тяжелым молотом по черепной коробке.

— Уонк! — взвизгнул робот и рухнул навзничь, испуская из своих вентилей потоки воды на металлический пол туннеля.

— Надо кончать дело, — распорядился Литвак, распахивая дверь. Он передал Биллу молоток, а сам из какого-то укромного местечка в своем отрепье вытащил ножовку, с помощью которой атаковал трубу. Металл был тверд, и уже через минуту Литвак покрылся потом и выдохся.

— Теперь давай ты, — крикнул он Биллу. — Пили изо всех сил, потом я тебя сменю. — Трудясь поочередно, они меньше чем через три минуты перепилили трубу. Литвак спрятал ножовку и снова взялся за молоток. — Приготовиться! — сказал он и, поплевав на ладони, нанес трубе сильнейший удар.

Двух ударов хватило, чтобы верхняя часть перепиленной трубы согнулась, отойдя от места соединения с торчавшим из пола отрезком, из которого наружу тут же полезла бесконечная лента склеенных концами зеленых сарделек. Литвак схватил конец этой ленты, швырнул его за спину Билла и стал наматывать вокруг его туловища и плеч, поднимаясь все выше и выше. Сардельки достигли уже уровня глаз Билла, так что он смог читать надписи, сделанные белыми буквами на травянисто-зеленой оболочке: «Хлоро-Филлы», «В каждой сардельке бездна солнечного света», «Конские колбаски повышенного качества», «В следующий раз обязательно требуйте сосиски Доббина».

— Довольно! — простонал Билл, пошатываясь под тяжестью груза. Литвак оборвал ленту и начал наматывать ее на собственные плечи, как вдруг поток скользких зеленых сарделек иссяк. Литвак вырвал из трубы несколько последних звеньев ленты и бросился к двери.

— Тревога объявлена, сейчас начнется погоня! Надо уходить, пока полиция не сцапала! — Он пронзительно свистнул, и оба стоявших на стреме присоединились к ним. Банда помчалась стрелой. Билл с непривычки и под тяжестью груза сарделек спотыкался все время, пока длился этот кошмарный бег по туннелям, лестницам, осклизлым трубам, винтовым переходам и пока они не достигли покрытой толстым слоем пыли зоны, где на большом расстоянии друг от друга тускло светили лампочки. Литвак поднял решетку люка в полу, и они один за другим спрыгнули вниз и начали ползком пробираться вдоль кабелей, проложенных в узкой трубе, видимо, соединявшей два городских уровня. Шмутциг и Спорко ползли за Биллом, подбирая сардельки, соскальзывавшие с его плеч, которые ломило от изнеможения и тяжести неудобного груза. Наконец, через смотровую решетку они достигли своего ничем не освещенного убежища, где Билл так и рухнул на замусоренный пол. С криками жадности бандиты сорвали с Билла его ношу, через минуту в железной корзине для мусора уже горел костер, а на вертеле поджаривались зеленые колбаски.

Божественный запах жареного хлорофилла привел Билла в чувство, и он с любопытством огляделся. При мерцающем свете костра он разобрал, что находится в колоссальном помещении, стены и потолок которого скрываются во мгле. Мощные колонны держали на себе потолок и последующие этажи, а пространство между колоннами заполняли груды какого-то хлама. Старик Спорко подошел к одной из куч и взял из нее что-то. Билл увидел, что это была связка бумаг, которую Спорко бросил в костёр. Один из листков упал возле Билла, и, прежде чем сунуть его в огонь, Билл разобрал, что это какой-то пожелтевший от времени правительственный документ.

Хотя Билл в прошлом относился к хлорофиллам с полным равнодушием, сейчас он ими прямо-таки наслаждался. Аппетит — хороший повар, а горелая бумага придавала сарделькам оригинальный привкус. Воры запивали колбаски отдающей ржавчиной водой, которую брали из банки, подставленной под трубу, откуда постоянно бежала тоненькая струйка, и были счастливы, как короли. Как все-таки прекрасна жизнь, думал Билл, вытаскивая из огня колбаску и дуя на нее, — хорошая еда, недурное питье, добрые друзья. Свобода!

Литвак и старик уже спали на подстилках из обрывков бумаги, когда к Биллу подсел Шмутциг.

— Ты где-нибудь тут не видал моего удостоверения личности? — спросил он громким шепотом, и Билл понял, что тот безумен. Огонь бросал яркие блики на треснувшие стекла очков Шмутцига, Билл заметил, что оправа их серебряная, и сообразил, что очки очень дорогие. Вокруг шеи Шмутцига, наполовину скрытые нечесаной бородой, шуршали остатки крахмального воротничка и висели обрывки некогда красивого галстука.

— Нет, не видал я твоего удостоверения, — ответил Билл. — Больше того, я и своего-то не видел с тех пор, как Первый сержант забрал его и позабыл вернуть. — У Билла снова пробудилась жалость к себе, а мерзкие сардельки свинцовой тяжестью легли на желудок. Шмутциг на ответ не обратил внимания, находясь во власти гораздо более интересной для него мономании.

— Я ведь очень важное лицо, понимаешь ли, — Шмутциг фон Дрек — человек, с которым следует считаться, и они очень скоро это поймут. Они думают, что это им сойдет, но все будет иначе. Ошибка, говорят они, случилась самая обыкновенная ошибка, магнитная лента в Кадрах порвалась, а когда ее склеивали, то крошечный, ну совсем крошечный кусочек отрезали, и именно на этом кусочке были записаны все сведения обо мне, но я-то впервые узнал об этом, когда в конце месяца не пришла моя зарплата, и я пошел, чтобы справиться, в чем дело, а они заявили, будто никогда не слыхали обо мне. Но ведь обо мне все слыхали: фон Дрек старинное и славное имя, я был эшелонным менеджером уже в 22 года, имел под началом 356 людей в Подотделе Бумажных Скобок и Скрепок 89-го Отдела Конторского Обеспечения. Поэтому им не следовало делать вид, будто отродясь не слыхали обо мне, не следовало даже в том случае, если я позабыл свое удостоверение дома в кармане другого костюма, и уж никак не следовало в мое отсутствие выбрасывать из квартиры все имущество под предлогом, что она была сдана несуществующей личности. Я бы доказал, кто я такой, будь при мне удостоверение… Ты не видал моего удостоверения?

«Опять — двадцать пять!» — подумал Билл, а вслух сказал: — Тяжелый случай! Я тебе вот что скажу — я помогу найти это удостоверение. Вот прямо сейчас пойду и начну искать.

И прежде чем сумасшедший Шмутциг нашелся что ответить, Билл уже скользил между похожих на горы куч старых дел, чрезвычайно довольный тем, как ловко он провел этого пожилого идиота. Билл ощущал приятную сытость, ему хотелось отдохнуть без всяких помех. Если он в чем и нуждался, так это в крепком сне, утром еще будет время подумать обо всей этой каше и поискать из нее выход. Ощупью найдя проход в хаосе бумажных стогов, Билл отошел подальше от своих соратников, взобрался на шаткую груду, с нее перебрался на другую, еще более высокую. Вздохнув с облегчением, подсунул под голову связку документов и закрыл глаза.

В ту же минуту высоко под потолком склада вспыхнули ряды ярких ламп, со всех сторон залились пронзительные по лицейские свистки, зазвучали грубые голоса, отчего волосы Билла встали дыбом.

— Хватай вон того! Смотри не упусти!

— Я поймал главного ворюгу!

— Сегодня вы, мерзавцы Лишенные Планов, украли последние в вашей жизни хлорофиллы!

— Теперь вас всех ждут урановые рудники на Ана-2.

Затем послышался вопрос: — Всех взяли? — И Билл скорчился, отчаянно вжимаясь в папки, стараясь унять бешеное биение сердца, но тут раздался ответ: — Да, их было четверо, мы давно за ними следим, чтобы взять, ежели выкинут что- нибудь серьезное.

— Но мы же взяли только трех!

— Четвертого я видел совсем недавно — он был мертв как доска, и его волочил санитарный робот.

— Стало быть, порядок. Пошли!

И снова страх хлестнул Билла, как бич. Пройдет лишь несколько минут, и кто-нибудь из банды расколется, покупая поблажку, он расскажет полицейским, что они только что взяли в банду новичка. Ему надо воспользоваться полученным шансом. Соскользнув с бумажного холма, стремясь двигаться бесшумно, Билл пополз в противоположном направлении. Если там нет выхода — он в западне, но сейчас об этом не надо думать. За спиной Билла снова рассыпалась дробь свистков, он понял, что охота началась. Адреналин хлынул в его кровь, когда он бешено рванулся вперед, а в изобилии съеденный белок придал силу ногам, послав Билла в галоп. Перед ним была дверь, всем весом тела он ударился об нее, на мгновение почудилось, что дверь не шелохнулась, но она со скрипом приоткрылась на ржавых петлях. Не думая об опасности, он бросился вниз по спиральной лестнице, всё вниз и вниз, потом через другую дверь, вслепую, мечтая лишь о спасении.

И вновь, повинуясь инстинкту преследуемого зверя, Билл бессознательно рвался на все более низкие уровни планеты. Он не замечал, что стены здесь местами укреплены стальными бандажами и испещрены пятнами ржавчины, он не обращал внимания на такие странные явления, как разбухшие деревянные двери, — хотя древесина на планете, которая уже сотни тысячелетий не видела ни одного дерева, — дело невероятное. Воздух становился все более спертым, а иногда и зловонным. Подгоняемый страхом, Билл проскочил сквозь облицованный камнем туннель, где какие-то неизвестные твари бросились от него врассыпную, топоча страшными когтистыми лапами. Попадались участки, обреченные теперь на вечную тьму, где ему приходилось пробираться ощупью, касаясь пальцами отвратительного скользкого лишайника, росшего на стенах. Там же, где светильники еще действовали, они горели тускло из-за налипших на них комьев паутины и сотен тысяч трупиков насекомых. Билл брел через лужи тухлой воды, пока наконец необычность окружающей обстановки не проникла в его сознание и не оглушила. Прямо перед ним в полу виднелась крышка еще одного люка, и, все еще повинуясь рефлексу преследуемого, Билл поднял крышку, обнаружив, что люк никуда не ведет. Крышка просто прикрывала ящик с каким-то зернистым веществом, напоминавшим крупный сахарный песок. Может, это какой-то изоляционный материал? А может, что-то съедобное? Билл наклонился, взял щепотку и, положив в рот, разжевал. Нет, не съедобно. Он сплюнул, хотя вкус напоминал о чем-то очень знакомом. И вдруг все стало на свои места.

Это была грязь. Земля. Почва. Песок. То, из чего состоят планеты, из чего состоит и эта планета, — это была естественная поверхность Гелиора, на которой покоилась вся фантастическая масса города, охватившего весь этот мир. Он взглянул вверх и в одну ничтожно малую долю секунды ощутил всю тяжесть, весь невероятный вес над своей головой, вес гнетущий и распластывающий. Итак, он находился теперь на самом дне, на скальном фундаменте, и клаустрофобия приняла Билла в свои объятия. Издав то ли крик, то ли стон, он, шатаясь, побрел по колоссальному туннелю, в конце которого его ждала закрытая и опечатанная дверь. Другого выхода отсюда не было. Билл прикинул на взгляд неимоверную толщину двери и понял, что этот путь его пугает. Какие невообразимые кошмары скрываются за этим порталом на самом дне Гелиора?

А потом, парализованный ужасом, Билл увидел, как, чуть скрипнув, дверь стала медленно открываться. Он повернулся, чтобы бежать, и пронзительно вскрикнул от страха, когда нечто невидимое схватило его своими неодолимыми лапами.

Глава 5

Сказать, что Билл не пытался вырваться на свободу из объятий робота, было, разумеется, нельзя — просто эта попытка с самого начала оказалась обреченной на неудачу. Он бился в белых, как у скелета, клешнях, крепко державших его, и безуспешно пытался оторвать их от своих рук, непроизвольно издавая при этом нечто вроде отчаянного блеяния, подобного тому, что издает ягненок в когтях орла. Как ни старался он зацепиться за что-нибудь волочащимися ногами, его все же втащили сквозь гигантские двери, и те тут же закрылись за ним без видимой помощи человеческих рук.

— Приветствую вас… — произнес чей-то похоронный голос, и Билл, пошатнувшись, когда поддерживавшие его объятия разомкнулись, повернулся и оказался лицом к лицу с большим белым роботом, в данную минуту совершенно неподвижным. Рядом с роботом стоял человечек в светлом пиджаке, выставивший на всеобщее обозрение большую лысую голову и необыкновенно серьезное выражение лица.

— Можете не называть свое имя, — продолжал человечек, — если не хотите. А меня зовут инспектор Джеймс. Вы просите убежища?

— А вы что — предлагаете его? — с сомнением спросил Билл.

— Очень хороший вопрос! Просто отличный! — Джеймс с тихим шелестом потер свои морщинистые руки. — Но, пожалуй, давайте отложим наши теологические споры, как бы соблазнительны они ни казались, и я позволю себе заметить, что ваше заявление о предоставлении вам убежища было бы наилучшим выходом для всех. Перед вами убежище, готовы ли вы просить о нем?

Теперь, когда Билл несколько оправился от первого потрясения. к нему постепенно стала возвращаться осторожность, напоминавшая о том, сколько неприятностей уже свалилось на него из-за неумения держать рот на замке.

— Послушайте, ведь я даже не знаю, кто вы такой, где я нахожусь и какого черта вы имеете в виду, говоря об убежище.

— Вы совершенно правы. Следует признать, что во всем виноват я один, так как принял вас за местного бродягу, хотя вид ваших лохмотьев должен был подсказать мне, что они когда-то были солдатским мундиром, а этот обломок потускневшего металла на вашей груди — все, что осталось от высокого воинского ордена. Итак, разрешите поздравить вас с прибытием в столицу Империи — город-планету Гелиор и заодно поинтересоваться новостями о ходе боевых действий…

— Идут, идут действия! Но в чем, собственно, дело?

— Я инспектор Джейс из городской Санитарной Службы. Я искренне надеюсь, что мне простится моя вольность, а потому скажу, что, по моему разумению, вы попали в исключительно тяжелое положение — у вас нет ни мундира, ни, как я полагаю, удостоверения личности. — Инспектор следил за Биллом внимательными птичьими глазками. — Но все может повернуться к вам совсем другой стороной. Попросите убежища, и мы дадим вам хорошую работу, новую форму и даже новые документы.

— Но за это мне придется стать мусорщиком? — окрысился Билл.

— Мы предпочитаем термин «Чел-Эмы», — с достоинством ответил инспектор.

— Что ж, придется подумать над этим, — холодно отозвался Билл.

— А не могу ли я оказать вам посильную помощь в определении выбора? — спросил инспектор и нажал кнопку в стене. Ворота, ведущие во тьму, с лязгом отворились, и робот, вцепившись в Билла, начал толкать его туда.

— Убежища! Прошу убежища! — завизжал Билл, но тут же умолк, так как робот немедленно отпустил его, а ворота снова закрылись. — Я же как раз собирался сказать это добровольно, так что нечего было давить на меня.

— Тысяча извинений! Мне ведь так хочется, чтобы вы чувствовали себя у нас счастливым! Еще раз приветствую вас от имени Санитарной Службы! Рискуя вызвать ваше неудовольствие, все же осмелюсь спросить, не нужно ли вам новое удостоверение личности? Многие из наших новых служащих предпочитают начинать здесь жизнь, так сказать, заново, и, надо сказать, мы располагаем для этого обширнейшей коллекцией документов, способной удовлетворить любой вкус. Вспомните — ведь к нам попадает все что угодно — начиная от трупов, кончая содержимым корзин для бумаг, — так что не удивляйтесь тому количеству удостоверений, которое мы храним. Будьте любезны, в этот лифт, прошу вас…

Санитарная Служба действительно обладала огромными запасами удостоверений личности — аккуратно сложенных в ящики, выстроенные длинными рядами в алфавитном порядке. Билл почти сразу же отыскал документы, вполне подходившие к его внешности и выправленные на имя какого-то Вильгельма Штуццикаденти. Билл показал удостоверение инспектору.

— Отлично! Рад видеть тебя в наших рядах. Вилли…

— Зовите меня лучше Биллом.

— …и приветствую тебя на новой службе, Билл, на службе, где всегда не хватает людей, где ты можешь выбрать себе поле деятельности, которое будет полностью соответствовать твоим талантам и твоим интересам. Когда ты думаешь о Санитарной Службе, что прежде всего приходит тебе в голову, Билл?

— Отбросы!

Инспектор вздохнул.

— Обычная реакция, хотя от тебя я мог бы ожидать и большего. Отбросы — это только один из элементов, которыми приходится заниматься нашему отделу Сбора, в дополнение к мусору, бытовым стокам и макулатуре. А есть и другие отделы: Поддержания Чистоты Общественных Помещений, Ремонта Водопровода и Канализации, Научных Исследований, Переработки Фекалий…

— Ой, по-моему, это самое интересное! Ведь до того, как меня насильно забрили в армию, я учился на заочных курсах техников по производству минеральных удобрений.

— Да это же просто замечательно! Ты должен рассказать мне об этом со всеми подробностями, но сначала давай сядем и устроимся как можно удобнее. — Инспектор подтолкнул Билла к глубокому мягкому креслу, а затем, повернувшись к торговому автомату, достал из него два пластиковых цилиндрических пакета. — А перед рассказом попробуй-ка этот Охлажденный Алко-Хук…

— Да о чем говорить-то! Курсы я так и не окончил, и по всему видать, что чести управлять производством туков мне никогда не добиться. Так, может, в отдел Переработки Фекалий?

— Очень сожалею, но, хотя это дело безусловно находится, так сказать, в сфере твоих интересов, понимаешь ли, Билл, если и есть хоть один процесс, который у нас не вызывает беспокойства, так это отдел Переработки Фекалий, ибо он полностью автоматизирован. Фекалии — наша гордость, так как в условиях, когда на Гелиоре проживает свыше ста пятидесяти миллиардов человек…

— ОГО!

— Ты прав, и я не удивляюсь восторгу, горящему в твоих глазах. Это действительно уйма фекалий, и я надеюсь, что когда-нибудь буду иметь удовольствие показать тебе этот завод. Но помни, что там, где есть фекалии, должна быть и пища, а поскольку Гелиор импортирует все свое продовольствие, то нам приходится поддерживать замкнутый безотходный производственный цикл, который с чистой душой можно назвать мечтой инженера-ассенизатора. Звездолеты с сельскохозяйственных планет доставляют сюда продовольствие, поступающее в распоряжение населения, а с этого начинается то, что можно считать Главным Конвейером: мы получаем жижу, перерабатываем ее с помощью фильтров, химикатов, анаэробных бактерий и тому подобного… Но я, кажется, утомил тебя?

— Нет, нет, пожалуйста, продолжайте, — взмолился Билл, улыбаясь и одновременно смахивая непрошеную слезу костяшками пальцев. — Просто я сейчас счастлив, мне ведь так давно не приходилось участвовать в интеллигентном разговоре…

— …Это я прекрасно понимаю — военная служба оглупляет… — И инспектор похлопал Билла по плечу этаким жестом «Ты-Нам-Нравишься-Парень»— Забудь о прошлом, теперь ты среди друзей. Так о чем бишь я? Ах, да… бактерии… затем сушка, прессование… Мы выпускаем самые лучшие во всей цивилизованной Галактике брикеты концентрированных фекалий, и я готов поспорить с любым, кто…

— Я совершенно уверен в том же! — горячо поддержал его Билл.

— …автоматические транспортеры и лифты доставляют эти брикеты в космопорты, где их загружают в звездолеты по мере того, как помещения последних освобождаются от продовольствия. Полная загрузка — за полную загрузку — вот наш девиз. И я слыхал, что на некоторых планетах с бедными почвами жители кричат от радости «Ура!», когда звездолеты идут на посадку. Нет, жаловаться на переработку бытовых стоков не приходится, это не то, что в других отделах, где проблем полным-полно. — Инспектор уже осушил свой пакет и теперь сидел с мрачным видом, ибо все его оживление исчезло так же быстро, как выпивка. — Ни в коем случае! — вскричал он, когда Билл, прикончив свою порцию напитка, попытался затолкать пластиковый пакет в стенное отверстие системы сбора мусора.

— Я не на тебя разозлился, — извиняющимся тоном сказал инспектор, — но это одна из наших основных проблем. Я говорю, разумеется, о мусоре. Задумывался ли ты когда-нибудь о том, сколько газет выкидывают ежедневно сто пятьдесят миллиардов человек? Сколько пластмассовых стаканчиков? Пластиковых подносов? Наш Исследовательский отдел трудится над этим денно и нощно, но развитие событий все время опережает нас. Просто какой-то кошмар! Пакет Алко-Хука — одно из наших изобретений, но это ведь только капля в море.

Когда последняя влага испарилась из пакета, который Билл продолжал держать в руке, пакет начал омерзительно подергиваться, и Билл в ужасе уронил его на пол, где тот продолжал шевелиться и изменять форму, съеживаясь и уплощаясь прямо на глазах.

— За это нам следует благодарить математиков, — продолжал инспектор. — Для тополога что музыкальная пластинка, что пакет с выпивкой, что чайная чашка — всё едино — твердый круг с дыркой в середине, а потому одно может быть без труда трансформировано в другое. Мы изготовили эти пакеты из пластика, сохраняющего память о первоначальной форме, к которой он и возвращается после высыхания. Взгляни-ка на него!

Пакет перестал дергаться и спокойно лежал на полу — плоский, покрытый мелкими и частыми бороздками диск с отверстием в центре. Инспектор Джейс поднял его, оторвал этикетку «Алко-Хук», и Билл увидел под ней другую — «Любовь на орбите. Бинг-Банг-Бонг. В исполнении знаменитой Прямокрылочки».

— Изобретательно, не правда ли? Пакет превращается в граммофонный диск с записью одного из самых пошлых шлягеров, к которому ни один настоящий любитель Алко-Хука не останется равнодушным. Диск забирают с собой, его берегут, а не выбрасывают в отверстия мусоросборника, чтобы еще больше обострить наши проблемы.

Инспектор Джейс схватил обе руки Билла в свои и, пристально заглядывая ему в глаза увлажнившимся взором, сказал:

— Обещай, что ты займешься этими исследованиями, Билл. Нам так недостает умелых и знающих людей, людей, способных проникнуть в самую суть наших проблем! И хоть ты и не закончил своего курса по удобрениям, но ты будешь для нас настоящим подспорьем — у тебя острый ум, у тебя свежие мысли. Новая метла ведь всегда хорошо метет, не правда ли, Билл?!

— Ладно! — решительно сказал Билл. — Исследования в области мусора это, пожалуй, как раз тот кусок пирога, в который стоит запустить зубы.

— Билл, ты получишь все! Кабинет, паек, форменную одежду, плюс к ним весьма приличную зарплату, а уж мусора и макулатуры столько, сколько душа пожелает. И ты никогда не пожалеешь… — Тут пронзительный вой сирены прервал инспектора на полуслове, а минуту спустя в помещение вбежал какой-то возбужденный потный человек.

— Инспектор, все пошло к чертям! Операция «Летающая Тарелка» провалилась! Только что к нам ворвалась банда астрономов… Сейчас они лупят наших научников! Катаются по полу, точно какие-то дикие звери!..

Еще прежде, чем вестник закончил свой рапорт, инспектор выскочил за дверь. Билл мчался за ним, почти обогнав его на спиральном спуске. Они прыгнули на мусорный транспортер, но инспектору казалось, что тот движется слишком медленно, и он как заяц скакал с одной секции на другую, а Билл неотступно следовал за ним по пятам. Наконец, они оказались в лаборатории, загроможденной сложным электронным оборудованием и множеством вопящих и стонущих людей, которые катались по полу, лупили и пинали друг друга, образуя безнадежно запутанный клубок.

Прекратить! Немедленно прекратить! — кричал инспектор, но его никто не слушал.

— А, пожалуй, тут от меня будет прок! — воскликнул Билл, — Мы ведь тоже изучали кое-какие приемчики на действительной! Которые тут наши Чел-Эмы?

— Те, что в коричневом…

— Ни слова больше! — Билл, мурлыкая какой-то мотивчик, ввинтился в ревущую толпу и, пользуясь тут пинком, там захватом, а здесь несколькими ударами, применяемыми в каратэ, чуть ли не ломавшими противнику гортань, вскоре восстановил порядок.

Никто из сражавшихся интеллектуалов не мог похвастаться хорошим физическим развитием, и Билл прошел сквозь них, как слабительное проходит сквозь желудок. Затем он занялся извлечением из кучи тел своих новых соратников.

— В чем дело, Басуреро? — спросил инспектор.

— Они, сэр, вломились сюда с воплями, требуя немедленно прекратить операцию «Летающая Тарелка», и это как раз тогда, когда мы нашли способ убыстрить процесс ликвидации, узнали, как удвоить скорость подачи…

— Что это за операция «Летающая Тарелка»? — задал вопрос Билл, который не понимал ни слова из того, что тут говорилось. Никто из астрономов еще не очухался, лишь один слабо постанывал, приходя в себя, так что инспектор счел возможным ответить Биллу и указал на гигантский аппарат, высившийся в дальнем конце зала.

— Это могло стать решением проблемы, — начал он, — связанной с этими проклятыми подносами, тарелками от готовых обедов и прочим в том же духе. Я просто боюсь назвать тебе цифру, выражающую в кубических футах запасы накопившейся у нас дряни. Впрочем, лучше сказать «выражающую в кубических милях»! Но вот этот самый Басуреро, случайно просматривая технический журнал, наткнулся на статью о передатчиках материи, и мы, заполнив спецтребование, немедленно приобрели самую большую из существующих моделей. К ней мы присобачили транспортер и погрузчик… — Инспектор открыл панель в боку аппарата, и Билл увидел мощный поток отслуживших пластмассовых изделий, кромсаемых огромными ножницами. — …И всю эту распрочертову посуду пустили в приемную часть передатчика материи. С этой минуты система работает как часы.

Билл все еще не понимал:

— Но… куда же все это идет? Где находится выходной конец системы?

— Хороший вопрос. В нем и есть вся соль проблемы. Сначала мы стали выбрасывать мусор просто в космос, но Астрономическая Служба заявила, что множество предметов возвращается обратно в виде метеоритов, и это мешает астрономам наблюдать за звездами. Тогда мы повысили энергонапряженность и начали выбрасывать мусор дальше — уже за пределы орбиты, но тут запротестовало Управление Астронавигации, утверждая, что мы затрудняем полеты, создаем в космосе аварийные ситуации, и нам пришлось еще больше увеличить дальность выброса. Басуреро удалось получить у астрономов координаты ближайшей звезды, и с тех пор мусор сбрасывается прямо туда. Проблемы больше нет, все довольны!

— Кретин! — еле шевеля распухшими губами, сказал один из астрономов, с трудом поднимаясь на ноги. — Ваш проклятый летающий мусор превратил эту звезду в Новую! Мы никак не могли понять, чем вызвана эта вспышка, пока не обнаружили в архивах ваш запрос о координатах звезды и не проследили всю идиотскую операцию до ее истоков.

— Не ругайся, а то я снова уложу тебя баиньки, ты — сучий… — рявкнул Билл. Астроном отпрянул, побледнел и продол жал уже гораздо более вежливо.

— Послушайте, вы же должны понять, что произошло. Нельзя же безнаказанно пичкать солнце потоками атомов водорода и углерода. Ясное дело — оно превратилось в Новую, и, как я слышал, с ближних планет не успели эвакуировать даже персонал расположенных там баз.

— Борьба с мусором тоже требует жертв. Пусть утешаются, что погибли за Человечество.

— Ну, вам-то легко рассуждать! Впрочем, что сделано, то сделано… Однако вам придется прекратить операцию «Летающая Тарелка». И немедленно!

— Это еще почему? — вскинулся инспектор Джейс. — Я признаю, что история с Новой приняла несколько непредвиденный оборот, но дело кончено, и переделать его нельзя. Как вы слышали, Басуреро утверждает, что ему удалось удвоить мощность передатчика, и мы…

— А как вы думаете, почему вам удалось удвоить производительность вашей линии доставки? — окрысился астроном. — Вы сделали состояние этой звезды столь неустойчивым, что она теперь жрет всё что угодно и в любую минуту может превратиться в Сверхновую, а это не только уничтожит все тамошние планеты, но захватит и Гелиор и его солнце. Немедленно остановите эту дьявольскую машину!

Инспектор вздохнул, а затем устало, но решительно повел рукой:

— Выключи ее, Басуреро… Я так и знал, что это не сможет продолжаться долго.

— Но, сэр! — вскричал инженер, в отчаянии ломая руки. — Мы же опять оказались у разбитого корыта. Мусор снова начнет накапливаться…

— Делай, как приказано!

С печальным вздохом Басуреро потащился к пульту управления и выключил рубильник. Лязг и стук транспортера замер, жужжавшие генераторы взвыли и умолкли. Работники Санитарной Службы собирались в маленькие унылые группки, астрономы постепенно приходили в сознание и, помогая друг другу, выбирались из лаборатории. Когда последний из них был уже в дверях, он обернулся, оскалился и злобно выплюнул: «Мусорные крысы!» С силой брошенная в него отвертка звякнула о захлопнувшуюся дверь, довершив поражение Санитарной Службы.

— Что ж, не все битвы выигрываются, — энергично заговорил инспектор Джейс, хотя словам его явно недоставало убедительности. — Во всяком случае, я привел тебе отличное подкрепление, Басуреро. Это Билл — парнишка со свежими идеями. Его надо подключить к работе твоей группы.

— Очень приятно! — сказал Басуреро, зажав обе ладони Билла в одну свою лапищу. Басуреро был крупный мужчина, широкогрудый, толстый и высокий, с оливковой кожей и черными как вороново крыло волосами, спускавшимися до самых плеч. Пошли, все равно время прерываться на кормежку, так что пойдем вместе, я введу тебя, так сказать, в курс дела, а ты расскажешь мне про себя — как ты и что.

И они двинулись сквозь анфилады бесконечных помещений Санитарной Службы. По дороге Билл сообщил новому начальнику кое-какие события из своего прошлого. Басуреро так увлекся этой историей, что свернул не в ту сторону и открыл по ошибке совсем другую дверь. Оттуда хлынул водопад пластиковых стаканов и подносов и затопил их до колен, прежде чем Биллу и Басуреро удалось захлопнуть дверь.

— Видал! — воскликнул Басуреро, еле удерживая гнев. — Мы скоро просто-напросто захлебнемся в этом болоте. Все имеющиеся у нас свободные помещения уже переполнены, а мусор все прибывает. Клянусь Кришной, не представляю, что будет дальше, — места для хранения больше нет.

Он вынул из кармана серебряный свисток и с яростью дунул в него. Звука не было. Билл немного отстал, с опаской глядя на Басуреро, который, в свою очередь, хмуро уставился на Билла.

— Нечего пялиться на меня с таким испугом! Я пока еще не спятил. Это Ультразвуковой Свисток для Вызова Роботов, тон его слишком высок для человеческого уха, но роботы слышат его отлично… Вот и он!

Тихо шурша резиновыми колесами, вкатился Макулатурный Робот (Мабот) и стал ловкими движениями специально сконструированных рук собирать пластмассовый мусор в свой контейнер.

— Шикарная штука — этот свисток! — позавидовал Билл. — Можно вызывать робота, когда только пожелаешь. Как ты думаешь, теперь, когда я стал Чел-Эмом, как ты и все остальные, мне нельзя получить такой же?

— Видишь ли, эта вещь относится к категории высшей секретности, — ответил, открывая дверь в столовую, Басуреро. — Раздобыть ее чрезвычайно трудно…

— Не понимаю. Ты мне прямо скажи — получу я свисток или нет?

Басуреро сделал вид, что не слышит, и внимательно рассматривал меню, прежде чем набрать нужный номер на кухонном диске. Поднос с быстрозамороженным завтраком выскочил в специальную щель, и Басуреро сунул его в радарный разогреватель.

— Так как же? — настаивал Билл.

— Ну, уж раз ты такой настырный, — ответил Басуреро, явно испытывая неловкость, — то знай — мы берем их из коробок с кукурузными хлопьями. Эти собачьи свистки — фирменный сюрприз для покупателей-мальчишек. Я тебе покажу место, где есть целый ящик такого барахла, сам выберешь, какой больше понравится.

— Заметано! Понимаешь, мне тоже хочется вызывать роботов…

Они отнесли разогретую еду к столу, и все время, пока ели, Басуреро бросал мрачные взгляды на пластмассовый поднос, а под конец со злостью ткнул его вилкой.

— Вот, — буркнул он, — таким образом мы сами и вносим посильную лепту в то, что нас же и губит. Скоро сам увидишь, как все это начнет громоздиться у тебя над головой, особенно теперь, когда передатчик материи пришлось отключить.

— А в океане мусор топить не пробовали?

— Проект «Сильный Всплеск» действует, но я могу тебе о нем сообщить очень немногое — он полностью засекречен. Ты должен, однако, знать, что океаны на этой проклятущей планете, как и все прочее, покрыты внешней искусственной оболочкой и что состояние, в котором они находятся, говоря по правде, препоганое. Мы сбрасывали в них мусор до тех пор, пока уровень воды не поднялся так, что во время приливов волны стали выплескиваться в смотровые люки оболочки. Мы и теперь его сбрасываем, но уже в меньших количествах.

— Как же это возможно? — разинул рот Билл.

Басуреро подозрительно огляделся по сторонам, наклонился к Биллу через стол, приложил указательный палец к кончику носа, подмигнул, ухмыльнулся и хрипло прошептал: «Ш-ш-ш-ш!»

— Секрет? — прошептал Билл.

— Правильно мыслишь! Метеорологическая Служба клочка от нас не оставит, если пронюхает про это дело. А делаем мы вот что: испаряем, а потом складируем океанскую воду, причем соль выбрасываем обратно. В обстановке полной секретности мы переоборудовали некоторые трубопроводы, по которым в океаны поступают стоки, на работу в обратном режиме. Как только мы узнаем, что наверху идет дождь, мы тотчас начинаем качать туда опресненную воду, и она выпадает на внешнюю оболочку вместе с дождем. Метеорологическая Служба чуть с ума не сошла: с тех пор, как начал осуществляться проект «Сильный Всплеск», среднегодовые осадки в умеренном поясе увеличились на четыре дюйма, а снега выпадает столько, что местами верхние этажи города прогибаются под его тяжестью. Но… мусор прежде всего! — и мы сбрасываем его в океаны. Только смотри, никому ни слова — это секрет!

— Ни словечка! Но идея, идея-то какова!

Гордо улыбнувшись, Басуреро очистил свой поднос от остатков еды, протянул руку и сунул его в стенное отверстие системы мусоросбора, но тут же минимум полтора десятка таких же подносов высыпались из мусоропровода прямо на стол.

— Ну и ну! — завопил Басуреро, оскалив зубы и впадая в пучину отчаяния. — Тут нам и конец! Мы ведь находимся на самом нижнем этаже города, и все, что выбрасывают наверху, валится к нам, а нам уж и деваться некуда — ниже-то никого нет! Нет, надо бежать… Придется приводить в действие аварийный план «Большая блоха»! — Он вскочил и кинулся к двери, Билл — за ним.

— «Большая блоха» — она тоже засекречена? — спрашивал Билл на бегу.

— Еще бы! План одноразового использования! Мы подкупили инспектора Службы Здравоохранения, чтобы он сфабриковал доказательства заражения паразитами одного из спальных блоков, причем из самых больших — миля в ширину, миля в длину и миля в высоту! Только представь себе — 147 725 952 ООО кубических футов, превращенных в свалку для мусора! Они эвакуируют жильцов якобы для окуривания помещения, но прежде, чем жильцы вернутся, мы уже заполним все это пространство пластиковыми подносами!

— А если жители пожалуются?

— Будут жаловаться, конечно, но что им это даст? Мы скажем, что виной всему бюрократическая ошибка, и посоветуем подать жалобу по обычным административным каналам, а административные каналы здесь — это нечто особенное! На разбор каждой бумаги уходит от десяти до двадцати лет. А вот и твой кабинет! — Он указал на открытую дверь. — Устраивайся поудобнее;, посмотри архивы и протоколы, а к следующей смене постарайся подготовить какую-нибудь свежую мыслишку. — Басуреро попрощался и убежал.

Кабинет был маленький, но Биллу он страшно понравился.

Он прикрыл дверь и долго с восторгом оглядывал стеллажи, стол, вращающееся кресло, настольную лампу — все сделанное из выброшенных бутылок, банок, коробок, ящиков, солонок, подставок и тому подобного. «Впрочем, делу время — потехе час, — подумал он, — пора за работу».

Билл выдвинул верхний ящик шкафа с папками и увидел втиснутый в ящик труп, одетый во все черное, с мучнисто-белым лицом и рыжей бородой. Билл с невероятной быстротой задвинул ящик и отскочил от шкафа.

— Ну-ну, — сказал он себе, стараясь сдержать дрожь в голосе. — Ты же повидал немало трупов, солдат, так стоит ли пугаться еще одного? — Он снова подошел к шкафу и выдвинул ящик. Труп открыл злющие припухлые глазки и устремил на Билла пронзительный взгляд.

Глава 6

— Что ты делаешь в моем шкафу? — удивился Билл, когда неизвестный выкарабкался из ящика и начал разминать затекшие мускулы. Был он низенький, а его потертый, вышедший из моды костюм выглядел основательно изжеванным.

— Надо было повидаться с тобой наедине. А такой способ — лучший, как мне подсказывает опыт. Ты ведь из недовольных, верно?

— Кто ты такой?

— Люди называют меня Икс.

— X?

— А ты здорово сечешь, видно, не дурак. Улыбка проскользнула по лицу X, на мгновение обнажив коричневые пеньки зубов, и исчезла так же быстро, как и появилась. — Ты как раз из того сорта людей, в каком нуждается наша Партия: ты человек с перспективой.

— Какая еще Партия?

— Не задавай много вопросов, если хочешь избежать неприятностей. Дисциплина — штука суровая. Тебе всего лишь надлежит уколоть вену и подписать Кровавую Клятву.

— Это еще зачем? — Билл внимательно следил за X, готовясь к любым неожиданностям.

— Так ты же ненавидишь Императора, который насильно завербовал тебя в свою фашистскую армию, ты же свободолюбивый, богобоязненный, свободный человек, готовый жизнь положить за своих близких. Ты же жаждешь принять участие в восстании, в той доблестной Революции, которая освободит…

— Убирайся вон! — завопил Билл, схватив человека за воротник и таща его к двери. X вывернулся из рук Билла и забежал за письменный стол.

— Ты пока еще просто прислужник преступной клики, но ты освободишь свой ум от оков. Прочти эту книгу. — Тут что-то, шурша, упало на пол. — И подумай. Я еще вернусь.

Билл бросился на X, но тот сделал что-то со стеной, в ней отскочила панель, через которую X и исчез. Панель со щелчком встала на место, и, когда Билл тщательно осмотрел стену, он не нашел ни щели, ни шва в ее по виду совершенно монолитной поверхности. Дрожащими пальцами он поднял брошюру и про чел название: «Кровь. Руководство для новичков, желающих принять участие в мятежах». Билл попытался сжечь брошюру, но страницы были сделаны из огнеупорного материала. Разорвать ее тоже не удалось. Ножницы затупились, так и не разрезав ни единой странички. В отчаянье Билл зашвырнул ее наконец за каталожный шкаф и постарался забыть обо всем.

После атмосферы беспощадного и садистского рабства в пехоте каждодневная гражданская работа по уничтожению обыкновенного добропорядочного мусора приносила Биллу огромное наслаждение. Он работал с увлечением и до такой степени погрузился в дела, что однажды не услышал, как его дверь раскрылась, и буквально подскочил при звуке мужского голоса.

— Это Санитарная Служба? — Билл поднял глаза и увидел пышущее румянцем лицо, рассматривающее его поверх целой груды пластмассовых подносов, которую человек держал на вытянутых руках. Не оглядываясь, человек захлопнул дверь, и еще одна рука, уже с пистолетом, появилась чуть ниже стопки подносов. — Только шевельнись, тут тебе и конец! — предупредил он.

Билл мог сосчитать не хуже любого, что две руки плюс одна составляют три, а потому сделал не лишнее движение, а единственное верное: пнул ногой нижний поднос, так что вся их горка въехала налетчику прямо в подбородок, отчего он рухнул навзничь. Подносы взлетели в воздух, но не успел последний из них упасть на пол, как Билл уже сидел на спине бандита, выкручивая ему шею болевым венерианским приемом, с помощью которого можно сломать шею, точно высохший прошлогодний прутик.

— Дюдя… — стонал бандит. — Дядя… юдя… дю…

— А я-то считал, что вы, чинжеры, знаете чуть ли не все языки, — ворчал Билл, еще круче сдавливая противника.

— Мы… друг… — икал налетчик.

— Ты — чинжер, у тебя три руки…

Человек затрепыхался еще сильнее, и одна из его рук оторвалась. Билл поднял ее, чтобы получше рассмотреть, на всякий случай отшвырнув пистолет в дальний угол.

— Рука искусственная! — воскликнул он.

— А ты как думал?.. — прохрипел бандит, ощупывая шею обеими настоящими руками. — Это часть моего маскарада. Придумано весьма хитроумно. Могу нести что-нибудь двумя руками, а одна свободна. А почему ты не хочешь участвовать в Революции?

Билла прошиб пот, и он бросил быстрый взгляд на шкаф, за которым валялась проклятая брошюрка.

— О чем ты говоришь? Я же лояльный подданный Императора…

— Ну разумеется, но почему же ты тогда не доложил в ГБР, что человек, который называет себя X, пытался тебя завербовать?

— А ты откуда знаешь?

— Наша обязанность знать все. Вот мое удостоверение. Я агент Пинкертон из Галактического Бюро Расследований. — Он показал украшенное драгоценными камнями удостоверение с цветной фотографией и гербовой печатью.

— Мне не хотелось никаких осложнений, — заюлил Билл. — Вот и все. Я никого не трогаю и хочу, чтоб меня никто не трогал.

— Прекрасные намерения… для анархиста. Ведь ты же анархист, парень? — и острый взор Пинкертона пронзил Билла до самой глубины души.

— Нет! Нет! Я слова такого и написать-то не сумею!

— Надеюсь, что так. Ты неплохой парень, и я постараюсь, чтобы у тебя все было в порядке. Я дам тебе еще один шанс. Когда ты снова встретишься с X, скажи ему, что передумал и хочешь вступить в Партию. Вступишь, а будешь работать на нас. Каждый раз, как побываешь на собрании, сразу же по возвращении домой будешь звонить мне по телефону, номер которого записан на этом шоколадном батончике. — Пинкертон швырнул на стол конфету в бумажной обертке. — Номер запомнить, конфету съесть. Понятно?

— Нет, этим я заниматься не буду.

— Будешь, или мы через час расстреляем тебя за пособничество врагу. А станешь нам помогать, получишь по сто монет в месяц.

— Плата вперед?

— Вперед. — Пачка банкнот плюхнулась на стол. — Это тебе за будущий месяц. Смотри, их надо отработать, — Пинкертон подобрал с пола подносы и вышел.

Чем больше Билл размышлял о том, что с ним случилось, тем сильнее потел, понимая, в какую скверную переделку попал. Меньше всего ему хотелось связываться с революционерами, особенно сейчас, когда он обрел покой, отличную работу и неограниченное количество мусора, однако он понимал, что в покое его все равно не оставят. Если же он не вступит в Партию, ГБР доставит ему кучу неприятностей, что сделать особенно легко, если всплывет его настоящее имя. В этом случае его можно просто считать покойником. Был, конечно, шанс, что X забудет о нем и не придет, а ведь, пока ему не предложат, Билл не сможет вступить в Партию. Он ухватился за эту тоненькую соломинку и принялся за работу, надеясь утопить в ней все свои беды.

Просматривая протоколы с надписью «Мусор», Билл почти сразу же наткнулся на многообещающую идею. Тщательная проверка показала, что его замысел еще никем не использовался. Биллу потребовалось около часа, чтобы собрать все нужные материалы, и еще почти три часа, чтобы, обращаясь чуть ли не к каждому встречному с расспросами и пройдя немыслимое число миль, отыскать дорогу в кабинет Басуреро.

— Ну, а теперь валяй — ищи дорогу обратно в свою дыру, — прорычал Басуреро. — Не видишь, что ли, я занят. — Дрожащей рукой он налил в стакан еще на три дюйма «Настоящей Выдержанной Отравы» и залпом осушил его.

— Можешь позабыть о своих неприятностях…

— А я что, по-твоему, делаю, как не пытаюсь забыть о них! А ну, выметайся!

— Только после того, как покажу тебе кое-что. Это новый способ избавления от пластиковых подносов.

Баcypepo вскочил на ноги, не обращая внимания на упавшую на пол бутылку, чье содержимое тут же начало разъедать тефлоновое покрытие пола.

— Ты это серьезно? Ты уверен? У тебя действительно есть новое решение?

— Уверен!

— Жаль, но придется прибегнуть к сильнодействующему средству. — Басуреро весь передернулся, снял с полки банку с этикеткой «Протрезвитель — средство мгновенного устранения опьянения. Не принимать без предписания врача и предварительного страхования жизни». Он достал пятнистую, размером с орех пилюлю, внимательно осмотрел ее со всех сторон, снова содрогнулся и, наконец, проглотил с видимым усилием. Все тело его завибрировало, он крепко зажмурился, что-то громко заворчало в его внутренностях, а из ушей пошел легкий дымок. Когда глаза его снова открылись, они были красны, но совершенно трезвы. — Так в чем же дело? — прохрипел он.

— Тебе известно, что это такое? — спросил Билл, швыряя на стал внушительный том.

— Совершенно секретный телефонный справочник города Сторхестелорби на планете Процион-3, насколько я могу судить по обложке.

— Знаешь ли ты, сколько у нас таких старых телефонных справочников?

— Голова от них идет кругом. Нам присылают всё новые и новые, прежде чем мы успеваем отделаться от старых. Ну и что?

— А то самое, что я тебе сейчас покажу. Есть у тебя пластиковые подносы?

— Издеваешься? — Басуреро открыл дверцу шкафа, и сотни подносов с глухим шумом посыпались на пол.

— Чудненько! Теперь мы добавим кое-что — немного картона, бечевку и оберточную бумагу — кстати, все это извлечено из мусорной свалки — и порядок! Теперь, если ты вызовешь Робота-на-Все-Руки, то я продемонстрирую тебе второй этап моего проекта.

— Р-Н-В-Р — это один короткий и два длинных. — Басуреро сильно дунул в беззвучный свисток, но тут же застонал, сжал голову обеими руками и просидел так до тех пор, пока голова не перестала вибрировать. Дверь распахнулась, и на пороге возник робот, руки и щупальцы которого тряслись от предвкушения работы. Билл показал ему на стол.

— За работу, робот. Возьми пятьдесят подносов, упакуй их в картон и бумагу и перевяжи накрепко бечевкой.

Жужжа от электронного экстаза, робот стремительно кинулся к столу, и секунду спустя на полу уже лежал отлично упакованный сверток. Билл наугад открыл справочник и ткнул пальцем в первую попавшуюся фамилию.

— Теперь напиши этот адрес и эту фамилию, сделай отметку, что это филантропический дар без объявленной ценности, и отправь почтой.

Из пальца робота вылез фломастер, который тут же изобразил на пакете адрес и имя получателя, после чего пакет был взвешен на вытянутой руке робота, проштемпелеван личным штемпелем Басуреро и аккуратно опущен в щель пневматической почты. Раздался чмокающий звук всасывания — это вакуум под хватил пакет и повлек его к верхним этажам города. Басуреро так и застыл с разинутым ртом при виде той быстроты, с которой исчезли пятьдесят подносов, что дало Биллу время дополнить свой проект последним штришком:

— Итак, труд робота по упаковке — даровой, равно как и упаковочные материалы. Добавь к этому, что почтовые услуги, поскольку мы государственное учреждение, также бесплатны.

— Ты прав! Это должно сработать как штык! Блистательный план, и я начну проводить его в жизнь немедленно и в самых широких масштабах! Мы завалим этими сволочными подносами всю обитаемую Галактику! Не знаю, как и благодарить тебя, Билл…

— А как насчет денежной премии?

— Чудесная мысль! Сейчас же прикажу выписать.

Билл прогулочным шагом направлялся домой, его рука еще ныла от бесконечных поздравительных рукопожатий, а в ушах звенело от похвал. Этот мир был прекрасен — в нем стоило жить! Он захлопнул дверь своего кабинета и сел за письменный стол. И только тогда заметил большое, измятое черное пальто, висящее на двери. Билл узнал пальто X. А затем разглядел и его глаза, смотревшие на Билла из глубин одеяния, и сердце Билла ушло в пятки, так как он понял, что X все-таки вернулся.

Глава 7

— Ну как, изменил ты свое мнение насчет вступления в Партию? — спросил X, снявшись с гвоздя, на котором висел, и легко спрыгивая на пол.

— Пришлось мне изрядно поломать голову над этим вопросом, — ответил Билл, сгорая со стыда за собственное вранье.

— Думать — значит действовать. Наш долг воздвигнуть неодолимую преграду между зловонным дыханием этих фашистских кровопийц и нашими домашними очагами и близкими.

— Уговорил. Вступаю.

— Логика всегда побеждает. Подпишись под этой анкетой, сюда капни немного крови, подними руку и держи ее так, пока я буду произносить тайную клятву.

Билл поднял руку, и губы X беззвучно зашевелились.

— Я ни слова не слышу, — удивился Билл.

— Но я же тебя предупредил, что клятва тайная, от тебя требуется только сказать «да».

— Да.

— Приветствую тебя во имя Славной Революции. — X горячо расцеловал Билла в обе щеки. — А теперь мы с тобой от правимся на подпольное собрание, которое откроется с минуты на минуту. — X быстро прошел к дальней стене кабинета, его пальцы забегали по узору панели, нажимая особым образом на какие-то пружины. Раздался щелчок, и секретная дверца распахнулась. Билл с сомнением посмотрел на скользкую темную лестницу, идущую куда-то вниз.

— Куда ведет эта лестница?

— В подполье, куда же еще. Следуй за мной, да смотри не отставай. Эти построенные много тысячелетий тому назад туннели давно забыты жителями верхних этажей, и в них еще обитают твари, оставшиеся с тех незапамятных времен.

В стенной нише они нашли факелы, X зажег свой и двинулся вперед, указывая путь сквозь затхлую и полную шорохов темноту. Билл старался не отставать, следуя за порхавшим под осыпающимися сводами пещеры чадным колеблющимся пламенем, то спотыкаясь о ржавые рельсы в одном туннеле, то погружаясь в черные воды, доходящие ему до колен, в другом. Однажды где-то совсем рядом лязгнули чьи-то гигантские когти и нечеловеческий скрипучий голос сказал из тьмы: — Крово…

— …пролитие, — отозвался X и прошептал Биллу: — Отличный страж — антропофаг с Дандгофа, сожрет тебя мгновенно, если не дашь правильного отзыва на сегодняшний пароль.

— А каков отзыв? — спросил Билл, приходя к выводу, что ГБР требует от него слишком много за жалкую сотню монет в месяц.

— По четным дням — «крово-пролитие», по нечетным — «Карфаген-должен быть разрушен», по-латыни, конечно, а по воскресеньям — «некро-филия».

— Нельзя сказать, что вы так уж заботитесь о жизни членов своей организации…

— А иначе антропофаг оголодает. Поэтому волей-неволей приходится поддерживать его в хорошей форме. А теперь — ни слова. Я погашу факел и возьму тебя за руку. — Свет погас, и стальные пальцы впились в бицепс Билла. Его вели куда-то, и, казалось, прошло бесконечно много времени, пока где-то далеко впереди не забрезжил тусклый свет. Пол под ногами выровнялся, и Билл рассмотрел открытую дверь, освещенную мерцающим светом. Он повернулся к провожатому и вскрикнул:

— Ты кто такой?!

Бледное, почти белое, неуклюжее чудище, держащее Билла за руку, медленно повернуло к нему лицо, разглядывая его глазами, похожими на сваренные вкрутую яйца. Кожа чудища была мертвенно белой и влажной, голова безволосой, всю одежду заменяла тряпка, повязанная вокруг бедер, а на лбу выделялась алая литера А.

— Я — андроид, — сказало чудище безжизненным голосом. — Это понял бы любой болван, увидев на моем лбу литеру А. Мужи Революции кличут меня Големом.

— А любопытно узнать, как зовут тебя бабы Революции?

Андроид никак не отреагировал на эту жалкую попытку сострить, а молча впихнул Билла и дверь, и тот оказался в большом, освещенном факелами помещении. Билл бросил вокруг испуганный взгляд и попятился, однако андроид уже заблокировал дверь.

— Садись! — приказал он. Билл сел.

Он очутился в самой странной компании, какую только можно вообразить. Кроме мужчин весьма революционного вида — бородатых, в черных шляпах, вооруженных маленькими, круглыми, похожими на шары для крикета, бомбами с длинными взрывателями, кроме женщин-революционерок, в коротких юбках, в черных чулках, длинноволосых, с длинными мундштуками, с оборванными бретельками бюстгальтеров и дурным запахом изо рта, здесь были и революционные роботы, и революционные андроиды, и еще такие странные создания, о которых лучше и не упоминать. X сидел за простым кухонным столом и лупил по нему рукояткой пистолета.

— К порядку! Я требую порядка! Слово имеет товарищ ХС-189-825-РУ из Подпольного Движения Сопротивления Роботов.

На ноги поднялся крупный, весь во вмятинах робот, с одним выбитым глазом и пятнами ржавчины на чреслах, сильно поскрипывающий при каждом шаге. Он оглядел собрание единственным действующим глазом, стараясь по возможности выразить на своем неподвижном лице чувство ненависти. Потом сделал глоток машинного масла из банки, поданной ему льстивым и изящным роботом-парикмахером.

— Мы в П. Д. С. Р., — произнес он скрежещущим голосом, — знаем наши права. Мы трудимся не меньше других и во обще не хуже прочих, и даже куда лучше, чем мягкопузые андроиды, которые утверждают, что они не уступают людям. Мы добиваемся равных прав… равных прав…

Робота криками и топаньем заставили сесть на место, причем андроиды так размахивали своими бледными и тонкими руками, что на память невольно приходила кастрюля с кипящими спагетти. X опять навел порядок ударами рукоятки пистолета, но тут у одного из боковых входов началась какая-то свалка, и оттуда кто-то решительно пробился к председательскому столу. Вернее, это был не кто-то, а что-то — кубический ящик с гранями в квадратный ярд, укрепленный на колесах и весь утыканный цветными лампочками, циферблатами и кнопками. За ним волочился толстый кабель.

— Ты кто такой? — спросил X, из предосторожности направляя пистолет на это сооружение.

— Я полномочный представитель компьютеров и электронных мозгов Гелиора, объединившихся для борьбы за равные права перед законом.

Произнося свою речь, машина одновременно печатала ее на каталожных карточках, умещая на каждой из них по четыре слова и выбрасывая карточки непрерывным потоком. X раздраженно смел карточки со стола.

— В очередь! — крикнул он.

— Это дискриминация! — заорала машина голосом столь оглушительным, что пламя факелов заколебалось. Она продол жала вопить и выбрасывать смерчи карточек, на каждой из которых было написано светящимися буквами только одно слово — ДИСКРИМИНАЦИЯ!!! а потом принялась выпускать из себя еще и длинную желтую ленту с тем же лозунгом. Престарелый робот ХС-189-825-РУ опять поднялся и, скрипя проржавелыми суставами, добрался до покрытого каучуком кабеля, тянувшегося за представителем компьютеров. Скрипнули гидравлические ногти-ножницы, и кабель отъединился. Лампочки на ящике погасли, ноток карточек иссяк. Отрезанный кабель задергался, испустил пучок искр, а потом медленно, как огромная змея, пополз к дверям и исчез из виду.

— Призываю собрание к порядку! — прохрипел X и снова трахнул по столу.

Билл обхватил голову руками: у него опять возник вопрос, а стоит ли все это жалких ста монет в месяц…

Впрочем, сто монет в месяц — денежки недурные, и Билл откладывал их почти целиком. Легкие ленивые месяцы катились один за другим, он регулярно строчил свои рапорты в ГБР, а каждое первое число месяца находил свои деньги запеченными то в яйцо, го в свежую булочку, каковые регулярно получал на завтрак. Промасленные банкноты Билл прятал в резинового игрушечного котенка, найденного в куче мусора, и теперь игрушка быстро толстела. Подготовка Революции занимала лишь малую часть времени Билла, которому очень нравилась работа в Мусорном Департаменте. Сейчас он был ответственным за операцию «Подарочная посылка», ему подчинялась бригада из тысячи роботов, круглые сутки заворачивавших в бумагу и отправлявших на все планеты Галактики пластиковые подносы. Билл считал свою работу важным гуманитарным делом и отчетливо представлял себе крики восторга, издаваемые жителями далекой Фарофии или еще более удаленной Дистантии, когда туда прибывали сюрпризные посылки и целые каскады сверкающих литых подносов обрушивались на пол. Но увы, Билл жил в стране дураков, и его бычье самодовольство было однажды утром грубо нарушено, когда подкравшийся к нему робот тихо шепнул Биллу на ухо: «Сик транзит тиранозаурус[10]», — а затем попятился и исчез.

Это был сигнал. Революция начиналась!

Глава 8

Билл закрыл дверь своего кабинета на ключ, последний раз привычно нажал на потайную пружину, и секретная дверца широко открылась. Вернее, не открылась, а с громким стуком упала на пол. За тот счастливый год, что Билл работал мусорщиком, ею так часто пользовались, что, даже когда он сейчас плотно при крыл за собой дверцу, его затылок уловил устойчивый сквознячок. Все было кончено. Кризис, которого Билл так страшился, наступил. Ему было известно, что предстоят большие перемены, и, вне зависимости от того, победит Революция или нет, опыт твердил Биллу, что все изменения ведут к худшему. Налитыми свинцом ногами, спотыкаясь, он тащился по пещерам и туннелям, оскользаясь на ржавых рельсах, переходя вброд водные потоки, машинально давая отзыв на пароль невидимого антропофага, чья пасть была набита едой, а потому сам пароль звучал крайне неразборчиво. Видимо, кто-то был так взволнован грядущими событиями, что дал неверный отзыв. Билл вздрогнул: это было дурное предзнаменование.

Как обычно, Билл уселся возле роботов — крепких надежных ребят, со встроенным в них инстинктом почтительности, не мешавшим, однако, их революционному пылу. Когда X заколотил по столу, требуя внимания, Билл стал мысленно готовить себя к ожидавшим его испытаниям. Уже несколько месяцев агент ГБР Пинкертон все более настойчиво требовал от него хоть какую-нибудь серьезную информацию, а не просто сведений о времени проведения собраний и численности присутствующих.

— Факты! Факты! Факты! — повторял Пинкертон. — Надо же что-то делать, чтобы оправдать получение таких деньжищ.

— У меня вопрос, — сказал Билл громким, хотя и не очень твердым голосом. Его слова прозвучали как взрыв бомбы во внезапной тишине, наступившей после бешеного стука X.

— На вопросы времени нет, — сурово ответил X, — пришло время дел.

— Да не возражаю я против дел, — настаивал Билл, всеми нервными клетками ощущая обращенные на него человеческие, электронные и оптические взоры. — Я только хочу знать, ради кого мне предстоит действовать. Ты же никогда не говорил нам о том, кто получит трон, с которого мы сгоним Императора.

— Нашего вождя зовут X, и это все, что тебе следует знать.

— Но ведь и тебя зовут X!

— Наконец-то ты начинаешь постигать азы Революционного Учения. Все руководители первичных ячеек зовутся X, что бы заморочить головы нашим врагам.

— Насчет врагов не знаю, а меня это здорово путает.

— Ты рассуждаешь как контрреволюционер! — завизжал X и прицелился в Билла. Ряды стульев за спиной Билла мгновенно опустели, так как все, кто там сидел, шарахнулись из поля обстрела.

— Нет! Нет! Я такой же честный революционер, как и все сидящие здесь! Да здравствует Революция! — Билл отдал партийный салют и постарался как можно незаметнее сесть на свое место. Все присутствующие отдали салют по примеру Билла, и X, несколько успокоенный, показал стволом пистолета на большую карту, висевшую на стене.

— Вот цель нашей ячейки: Имперская электростанция на площади имени Шовинизма. Разбитые на взводы, мы соберемся возле нее, а затем ровно в 00. 16 часов пойдем в атаку. Сопротивления не будет, станция никем не охраняется. Оружие и факелы получите, когда начнем расходиться, равно как и печатные инструкции насчет маршрута к месту сбора для тех, у кого нет Поэтажных Планов. — X взвел курок пистолета и направил его на скорчившегося Билла. Вопросов не последовало. — Отлично. А теперь встанем и споем Гимн Славной Революции.

Смешанный хор человеческих и механических голосов затянул:

Освеженные этим воодушевляющим, хотя и несколько монотонным упражнением, они выходили из зала медленной чередой, получая у дверей свое революционное снаряжение. Билл сунул в карман печатную инструкцию, повесил на плечо факел и кремневую лучевую винтовку и в последний раз быстро зашагал по тайным переходам. Времени на предстоящий долгий путь было маловато, а ему еще надо было доложиться в ГБР.

Это было легче задумать, чем исполнить, и Билл взмок, непрерывно набирая один и тот же номер. Соединение не получалось, в трубке все время звучал сигнал отбоя. Либо линия была забита переговорами, либо революционеры уже нарушили работу связи. Билл с облегчением вздохнул, когда угрюмое лицо Пинкертона наконец заполнило весь маленький экран.

— Что стряслось?

— Я узнал имя вождя Революции. Этого человека зовут X.

— Уж не ждешь ли ты, болван, за это награду? Такой информацией мы располагаем уже несколько месяцев. Что-нибудь еще?

— Ну… Революция начнется в 00. 16, и я подумал, что это может вас заинтересовать. — Вот так! Он им покажет себя!

Пинкертон с натугой зевнул.

— И это все? К твоему сведению: эта информация — вот с такой бородой! Ты ведь у нас не единственный шпик, хотя, возможно, и самый худший. Теперь слушай меня. И заруби услышанное на носу, чтобы не забыть. Твоя ячейка должна захватить Имперскую электростанцию. Дойдешь вместе с ними до площади, а там поищи магазин с вывеской «Быстрозамороженные кошерные гамбургеры». Здесь будет находиться наш отряд. Присоединишься и доложишься мне. Понял?

— Есть! — Связь прервалась. Билл огляделся в поисках куска бумаги, чтобы обмотать факел и кремневку, пока не придет время пустить их в дело. Ему следовало поторапливаться, до назначенного часа оставалось всего ничего, а путь впереди лежал долгий и запутанный.

— Ты чуть не опоздал, — прошептал Голем-андроид, когда Билл, еле дыша, ввалился в тупичок, назначенный местом сбора их ячейки.

— Заткнись ты, урод из пробирки! — задыхаясь и сдирая бумагу со своего снаряжения, окрысился Билл. — Дай-ка огоньку, зажечь мой факел.

Чиркнула спичка, и тут же затрещали и задымили остальные смоляные факелы. Напряжение росло по мере того, как минутная стрелка подползала к условленному времени. Ноги нервно посту кивали по металлическому покрытию пола. Билл прямо подпрыгнул, когда, разорвав молчание, прозвучал резкий свист, а затем все они — люди и роботы — плотной массой понеслись по переулку с хриплыми воплями, рвавшимися из глоток и громкоговорителей, с винтовками наперевес. Они мчались по коридорам и переходам, рассыпая ливни искр, слетавших с факелов. Это была Революция! Билл, увлекаемый собственными эмоциями и потоком разгоряченных тел, орал чуть ли не громче всех и лупил факелом то по стене, то по сиденьям самодвижущейся дороги, отчего факел неизменно гас, так как на Гелиоре все предметы либо металлические, либо огнеупорные. Зажигать факел уже не было времени, и Билл отшвырнул его прочь, когда толпа выплеснулась на огромную площадь перед электростанцией. Погасли и другие факелы, но сейчас это уже не имело значения, тут факелы были не нужны, тут была необходимость лишь в верных кремневых лучевых винтовках, чтобы выпустить кишки тем первым встречным прислужникам Императора, которым вздумается заступить дорогу Революции. Другие отряды вливались из улиц на площадь, образуя однородную, колышущуюся, безмозглую орду, которая рвалась на мрачные стены электростанции.

То загоравшаяся, то гасшая электрическая реклама привлекла внимание Билла: «Быстрозамороженные кошерные гамбургеры» — гласила она, и он ахнул, вспомнив о приказе. Ариман их всех разрази! Он начисто забыл, что служит агентом ГБР, и чуть не пошел на штурм электростанции! Осталось ли у него время выбраться отсюда, выбраться, пока еще не нанесен мощный контрудар? Обливаясь потом, он стал пробиваться сквозь толпу к светящейся вывеске, наконец выбрался из давки и со всех ног помчался к своей гавани спасения. Он успел вовремя. Билл ухватился за дверную ручку и рванул ее на себя, но дверь не раскрылась. В панике он так тряс и дергал ее, что весь фасад дома стал выгибаться наружу. Парализованный ужасом, Билл уставился на падающую стену, то тут его внимание привлек чей-то громкий свист.

— Сюда, сюда, проклятый идиот! — услышал он хриплый голос и тут же увидел агента ГБР Пинкертона, который выглядывал из-за угла дома и делал ему призывные знаки. Билл кинулся за агентом за угол и обнаружил там порядочную толпу, причем места хватало всем, так как никакого дома, собственно, и не было. Теперь до Билла дошло, что все здание состоит из картонной фронтальной стены с торчащей на ней дверной ручкой, а сама стена, укрепленная деревянными подпорками, служит лишь прикрытием мощному атомному танку. Возле его бронированной туши и вдоль гигантских траков стоял отряд тяжеловооруженных пехотинцев и агентов ГБР, а также беспорядочная толпа революционеров в костюмах, прожженных срывавшимися с факелов искрами. Рядом с Биллом оказался андроид Голем.

— И ты тут? — ахнул Билл, на что андроид скривил губы в тщательно отрепетированной гримасе.

— Точно! Слежу за тобой по приказу ГБР с самого начала. Наша организация ничего на самотек не пускает…

Пинкертон прильнул к щели в фальшивой стене.

— Думаю, агенты уже все собрались, — сказал он, — но лучше для верности подождать еще немного. По последним данным, в операции было завязано шестьдесят пять шпиков из разведывательных и контрразведывательных служб. У революционеров нет ни единого шанса…

На электростанции взвыла сирена — это, видимо, был условный сигнал, так как солдаты кинулись на фанерную имитацию стены и так нажали на нее, что она отделилась от подпорок и рухнула на мостовую площади.

Площадь имени Шовинизма была пуста.

Нет, пожалуй, не совсем пуста. Билл присмотрелся и увидел, что один-единственный человек на ней все же был, просто сначала Билл его не заметил. Человек этот бежал по направлению к ним, но с жалобным криком остановился, когда увидел, что скрывалось за упавшей стеной.

— Сдаюсь! — крикнул он, и Билл разглядел, что это был человек по имени X. Ворота электростанции распахнулись, и из них с грохотом выползла рота танков-огнеметов.

— Трус! — взревел Пинкертон, оттягивая назад курок пистолета. — Не пытайся бежать, X, умри как мужчина!

— Но я не X, это просто мой псевдоним! — X сорвал фальшивые бороду и усы, открыв дрожащее невыразительное лицо с выступающей вперед нижней челюстью. — Меня зовут Гилл О’Тим, я магистр искусств и преподаватель из Императорской Школы Контрразведки и Подготовки Шпионов-Двойников. Меня нанял для проведения этой операции, и я могу доказать это документально, Принц Микроцефал, чтобы свергнуть с престола своего дядю и взойти на его трон…

— Не считай меня за дурака, — рявкнул Пинкертон, прицеливаясь. — Старый Император, да упокоится его душа в вечном мире, помер уже год назад, и Принц Микроцефал давно восседает на троне. Не можешь же ты бунтовать против того, кто тебя нанял!

— Я же никогда не читаю газет! — застонал О’Тим, он же X.

— Огонь! — скомандовал твердо Пинкертон, и со всех сторон хлынул огненный шквал атомных пуль, языков пламени, гранат и трассирующих снарядов.

Билл рухнул в грязь, и, когда он поднял голову, площадь была совершенно безлюдна и лишь жирное пятно да неглубокая выемка виднелись на мостовой. Пока Билл рассматривал их, появился робот-подметальщик, который быстро стер жирное пятно. Потом он зажужжал, попятился и залил выемку раствором жидкого пластика, запас которого содержался в скрытой в теле робота канистре. Когда робот укатился, мостовая была чиста.

— Привет, Билл! — произнес голос, так страшно знакомый Биллу, что волосы поднялись у него на голове и встали, как щетина зубной щетки. Билл обернулся и увидел позади себя отделение военных полицейских, среди которых его взгляд сразу приковала огромная ненавистная фигура полицейского, стоявшего впереди отряда.

— Смертвич Дрэнг! — выдохнул Билл.

— Он самый.

— Спасите меня! — кричал Билл, кидаясь в ноги агенту ГБР Пинкертону и обнимая его колени.

— Спасти тебя? — заржал Пинкертон и коленом так поддал Биллу в подбородок, что тот рухнул навзничь. — Я же сам вызвал сюда этих полицейских. Мы проверили твое досье и решили, что дела твои очень плохи. Вот уже год, как ты числишься в самовольной отлучке, а в нашем отделе дезертиры ни к чему.

— Но я же работал на вас… помогите мне…

— Забирайте его, — сказал Пинкертон и отвернулся.

— Нет в мире справедливости, — простонал Билл, когда цепкие пальцы Смертвича впились в его плечо.

— А откуда ей взяться? — ответил Смертвич. — Неужто ты ее ожидал, а? — И Билла уволокли прочь.

Глава 1

— Адвоката мне! Адвоката! Требую обеспечить защиту моих гражданских прав! — орал Билл, колотя по решетке своей камеры покореженной миской, в которой ему доставляли ужин, состоявший из хлеба и воды. Однако на его вопли никто не явился, и охрипший, отчаявшийся и обессиленный Билл в конце концов бросился на неудобную пластиковую койку и уставился в металлический потолок. Погрузившись в отчаянье, он пристально вглядывался в здоровенный крюк, ввинченный в потолок, но лишь спустя некоторое время понял, на что смотрит. Крюк? А зачем он тут? Даже пребывая в полной прострации, Билл не мог не удивиться точно так же, как удивился вчера, когда ему вдобавок к тюремному дырявому комбинезону выдали крепкий пластиковый ремень, снабженный огромной пряжкой. Кто же подпоясывает ремнем комбинезон, сшитый из одного цельного куска ткани? У Билла отобрали решительно все, выдав лишь бумажные тапочки, засаленный комбинезон и отличный ремень. Зачем? И зачем этот крепкий большой крюк, нарушающий белизну и гладкость потолка?

— Спасен! — вскричал Билл и, вскочив на краешек койки, расстегнул ремень. На одном конце ремня тут же обнаружилось отверстие, точь-в-точь подходящее для крюка. А с помощью пряжки из другого конца ремня получалась аккуратная скользящая петля, готовая в любой момент любовно сжать Биллову шею. Стоило только сунуть в петлю голову, установить пряжку где-то под ухом и отпихнуть койку, чтобы повиснуть, на фут не доставая до земли пальцами ног. Шикарно задумано!

— Шикарно! — вопил Билл, в полном восторге совершая круг почета под висящей петлей и имитируя барабанную дробь ударами ладони по широко разинутому рту. — Стало быть, я еще не зарезан, не поджарен и не подан к столу! Они, значит, желают, чтобы я сам покончил с собой и тем самым облегчил им жизнь.

Теперь Билл улегся на койку со счастливой улыбкой на губах и немедленно погрузился в поиски выхода из сложившейся ситуации. Должен же существовать хотя бы один шанс, чтобы выйти из этой переделки живым, иначе на кой дьявол им брать на себя такие труды по обеспечению ему возможности самоубийства? А может быть, они разыгрывают какую-нибудь другую, более тонкую игру? Подают ему надежду, которой на самом-то деле и в природе не существует? Ну, это — дудки! У них есть множество качеств: мелочность, самовлюбленность, злоба, мстительность., высокомерие, жажда власти — этот список можно продол жать до бесконечности, но одно достоверно: тонкость в перечне будет отсутствовать. Они? В первый раз в жизни Билл задумался над вопросом — а кто это они? Все валили на них ответственность за свои беды, каждый знал, что от них исходят все неприятности. По собственному опыту он даже знал, каковы они есть. Но кто же такие эти они?

Чьи-то шаги замерли у дверей камеры, и, подняв глаза, он увидел Смертвича Дрэнга, буравившего Билла пылающим взглядом.

— Кто они такие? — спросил Билл.

— Они — это каждый, кто жаждет быть одним из них, — философически изрек Смертвич, цыкая зубом. — Они — это одновременно и тип мышления, и социальный институт.

— Нечего мне заливать какую-то мистическую хреновину! На прямой вопрос требуется такой же прямой ответ.

— А я тебе прямо и отвечаю. Они умирают и заменяются такими же, но институт ихности живет вечно.

— Ладно, жалею, что спросил, — сказал Билл, подвинувшись на койке так, чтобы можно было пошептаться сквозь решетку. — Мне нужен адвокат. Смертвич, старый добрый дружище, ты можешь найти мне хорошего адвоката?

— А они сами тебе назначат адвоката.

Билл издал громкий неприличный звук.

— Ага, и нам с тобой хорошо известно, что из этого получится. Мне нужен адвокат, который меня вытащит. Деньги для оплаты у меня есть.

— Вот с этого и надо было начинать. — Смертвич надел свои очки в золотой оправе и стал медленно листать маленькую записную книжку. — Я возьму десятипроцентный куртаж за эту сделку.

— Идет.

— Так… Тебе нужен честный и дешевый адвокат или дорогой и жуликоватый?

— У меня есть семнадцать тысяч монет, спрятанных в таком месте, где их никто не найдет.

— Вот с этого и надо было начинать. — Смертвич захлопнул записную книжку и спрятал ее. — Надо думать, что они это подозревали, потому и дали тебе ремень и сунули в камеру с крюком. За такие бабки ты можешь нанять самого лучшего адвоката.

— Кто такой?

— Абдул-О’Брайен-Коэн.

— Давай его сюда.

И не истекло и двух трапез из черствого хлеба и воды, как в коридоре снова раздались шаги и ясный проникновенный голос отразился от холодных тюремных стен.

— Салам тебе, парень, клянусь кровью Христовой, мне пришлось преодолеть гезунд штик[11] трудностей, чтобы добраться до тебя.

— Мое дело будет рассматриваться военно-полевым судом, — сказал Билл спокойному неторопливому человеку с простоватым лицом, стоявшему за решеткой. — Не думаю, чтобы на нем разрешили присутствовать штатскому адвокату.

— Клянусь Богом, земляк, по воле Аллаха я готов ко всяким случайностям. — Адвокат вытащил из кармана щетинистые усики с нафиксатуаренными кончиками и приклеил на верхнюю губу. Одновременно он выпятил грудь колесом, плечи его, казалось. расширились, в глазах появился стальной блеск, а мягкие черты лица приобрели офицерскую надменность. — Рад с тобой познакомиться. В этом деле мы будем заодно, и я хочу, чтобы ты крепко усвоил — я тебя не подведу, хоть ты и простой солдат.

— А куда ж исчез Абдул-О’Брайен-Коэн?

— Видишь ли, я военный юрист в запасе. Капитан О’Брайен, к твоим услугам. Мне кажется, тут была упомянута сумма в семнадцать тысяч кредитов?

— Из нее десять процентов я должен получить, — рявкнул возникший откуда-то Смертвич.

Начались переговоры, которые заняли несколько часов. Все трое в общем симпатизировали другу другу и даже испытывали взаимное уважение, но не верили друг другу ни на грош, так что требовалось выработать массу предосторожностей. Когда наконец Смертвич и адвокат ушли, они унесли с собой детальную инструкцию, как найти спрятанные деньги, а у Билла остались подписанные ими кровью, с приложением отпечатков больших пальцев, признания в том, что они являются членами Партии, поставившей своей целью свержение Императора. Когда оба вернулись с деньгами, Билл отдал им признания обратно взамен расписки капитана О’Брайена в получении пятнадцати тысяч трехсот кредитов в качестве окончательного расчета за защиту Билла перед Генеральным военно-полевым судом. Все было исполнено по-деловому и ко всеобщему удовольствию.

— Не угодно ли вам выслушать мою версию событий? — спросил Билл.

— Разумеется, нет, поскольку она не имеет никакого отношения к обвинениям. Ведь когда ты вступил в армию, ты автоматически лишился всех прав, присущих гражданину. Поэтому они могут сделать с тобой все, что им будет угодно. Твоя единственная надежда заключается в том, что они тоже узники этой системы и должны подчиняться сложному и противоречивому кодексу правил, сложившемуся в течение многих столетий. Они хотят расстрелять тебя за дезертирство и состряпали почти непробиваемое дельце.

— Значит, меня расстреляют?

— Вполне возможно, но у нас есть шанс, и мы должны рискнуть.

— Мы?.. Ты что же, претендуешь на половину пуль, что ли?

— Не хами, когда говоришь с офицером, дубина. Положись на меня целиком, верь мне и надейся, что они допустят какой-нибудь ляп.

После этого оставалось лишь отмечать дни, отделявшие Билла от суда. Что этот день уже наступил. Билл узнал, когда ему принесли форму с лычками Заряжающего 1-го класса на плече. Затем появился тюремщик, дверь широко распахнулась, и Смертвич подал Биллу знак выходить. Они шли строевым шагом, и Билл понял, что может извлечь хоть какое-то удовольствие, заставляя часового сбиваться с ноги. Однако как только они вошли в дверь зала заседаний Суда, Билл подтянулся и постарался принять вид опытного вояки, у которого грудь разукрашена рядами бренчащих медалей. Рядом с блестящим, одетым в хорошо подогнанную форму капитаном О’Брайеном, выглядевшим офицером до самых кончиков пальцев, стоял пустой стул.

— Молодчина! — сказал О’Брайен. — Будешь и дальше держаться как строевая косточка, мы их обязательно переиграем.

Они вытянулись по стойке «смирно», когда члены Суда начали заходить в зал. Билл и О’Брайен сидели на дальнем конце длинного черного пластикового стола, а на другом его конце уселся судебный обвинитель — седовласый и суровый с виду майор с дешевым перстнем на пальце. Десять офицеров — членов Суда развалились в креслах по длинной стороне стола, откуда они могли бросать грозные взгляды на публику и свидетелей.

— Начнем! — с подобающей важностью произнес Президент Суда — лысый и толстый адмирал флота. — Заседание Суда открыто, пусть правосудие свершится с наивозможнейшей быстротой, пусть преступник будет признан виновным и расстрелян.

— Возражаю! — вскричал О’Брайен, вскакивая на ноги. — Эти слова показывают предвзятое отношение к подсудимому, который, как известно, считается невиновным до тех пор, пока не будет доказано обратное.

— Возражение отклоняется. — Молоток Президента ударил по столу. — Адвокат обвиняемого штрафуется на пятьдесят кредитов за пререкания. Обвиняемый виновен, что будет доказано вескими уликами, и его обязательно расстреляют. Справедливость восторжествует.

— Вот, значит, как они собираются вести дело, — шепнул О’Брайен Биллу, почти не шевеля губами. — Я смогу дурачить их как захочу, раз мне понятны правила игры.

Судебный обвинитель уже начал монотонно зачитывать свою вступительную речь:

— …Итак, мы докажем, что Заряжающий 1-го класса Билл действительно самочинно продлил положенный ему девятидневный отпуск, после чего оказал сопротивление аресту, бежал от производивших задержание полицейских, успешно скрылся от них, после чего отсутствовал на протяжении всего стандартного года, и вследствие этого повинен в дезертирстве…

— Полностью виновен, — завопил один из членов Суда — краснорожий кавалерийский майор с дымчатым моноклем в глазу, вскакивая с кресла и опрокидывая его. — Голосую за признание виновным — расстрелять мерзавца!

— Полностью солидарен с тобой, Сэм, — пробасил Президент, легонько постукивая молотком, — но расстрелять его мы должны с соблюдением законных формальностей, так что придется тебе немного погодить.

— Ведь это всё вранье, — шепнул Билл своему адвокату. — Факты-то говорят совсем о другом.

— Помолчи о фактах, Билл. Тут они никого не интересуют. Факты не меняют сути дела.

— А потому мы требуем высшей меры наказания — смерти, — гнусил судебный обвинитель, наконец-то добравшись до конца речи.

— Уж не хотите ли Вы тратить наше время на вступительную речь, капитан? — спросил Президент, злобно глядя на О’Брайена.

— Всего лишь несколько слов с разрешения суда…

Среди зрителей произошло замешательство, и женщина в лохмотьях, в наброшенном на голову платке подбежала к столу, прижимая к груди завернутый в одеяло сверток.

— Ваша Честь, — вопила она, — не отнимайте у меня Билла — он свет моей души. Билл — чудный человек, и, что бы он ни сделал, он сделал это ради меня и нашего крошки. — Она протянула перед собой сверток, и из него раздалось слабое попискивание. — Каждый божий день хотел он уйти, чтобы вернуться на службу, но я была больна, наш малютка хворал, и я со слезами умоляла Билла остаться.

— Вон ее отсюда! — Молоток громко ударил по столу.

— …И он оставался и каждое утро давал клятву, что это будет последний день, хотя, давая это обещание, наш бесконечно дорогой Билл понимал, что, если он покинет нас, мы умрем с голоду… — Голос женщины звучал теперь совсем глухо. Несколько военных полицейских, преодолевая сопротивление, волокли ее к дверям. — …и Бог благословит Вашу Честь, если вы отпустите Билла, но пусть ваши черные сердца сгниют в аду, если вы осудите его… — Дверь хлопнула, и голос умолк.

— Вычеркнуть это все из протокола! — орал Президент, с ненавистью глядя на защитника. — И если бы у меня были доказательства, что вы имеете прямое отношение к происшедшему, я бы расстрелял вас рядом с вашим клиентом.

О’Брайен сохранял вид невинного младенца, его руки были сложены на груди, голова откинута, но только он было собрался продолжить речь, как его снова прервали. Какой-то старик взгромоздился на скамейку для зрителей и, размахивая руками, требовал внимания.

— Услышьте меня, услышьте! Да свершится правосудие и да буду я орудием правосудия! Мне велели хранить молчание и позволить свершиться казни невиновного, но я не могу молчать! Билл — мой сын, мой единственный сыночек, это я умолил его прийти ко мне, ибо я умираю от рака и хотел повидать его в свой последний час, но он остался со мной, дабы заботиться обо мне… — Снова началась борьба, но, когда полицейские схватили старика, оказалось, что он прикован к скамье. — …да, он ухаживал за мной, он варил мне похлебку, он силой заставлял меня есть эту похлебку и делал это с таким упорством, что постепенно я стал поправляться, и сейчас вы видите меня здоровым, излеченным похлебкой, принятой мною из добрых рук моего собственного сына. А теперь мой мальчик должен умереть из-за того, что спас меня, но не будет этого, не будет! Возьмите мою жалкую, не имеющую цены жизнь взамен его жизни… — Тут взвыли, перегрызая цепь, атомные клещи, и старика вышвырнули за дверь.

— Хватит! Это переходит все границы! — визжал багровый от гнева Президент, так хватив молотком по столу, что тот сломался. Обломки молотка Президент швырнул через всю комнату. — Очистить зал от свидетелей и зрителей! Суд решает вести оставшуюся часть заседания согласно Правилам Прецедентов, без участия свидетелей и без предъявления улик. — Президент бросил беглый взгляд на своих соратников, которые дружно закивали в знак полного согласия. — А потому я объявляю подсудимого виновным и приговариваю его к расстрелу сразу же после доставки преступника в расстрельную камеру.

Члены Суда уже вставали, собираясь покинуть зал, но ленивый голос О’Брайена остановил их.

— Разумеется, дело Суда решать, как ему следует вести заседание, но все же необходимо определить статью или прецедент, согласно которым вынесено решение.

Президент тяжело вздохнул и сел на место.

— Я просил бы, капитан, не создавать излишних затруднений, вам Уложение знакомо не хуже, чем мне. Но если вы настаиваете… Пабло, прочти им…

Офицер по Законам принялся перелистывать толстенный том, лежавший на его конторке, отметил пальцем какое-то место и громко зачитал:

— Свод Законов Военного Времени… статья… параграф, страница и так далее и тому подобное… ага — вот оно… параграф 298-Б… Если военнослужащий покинет свой пост на срок более одного стандартного года, его следует считать виновным в дезертирстве, даже если он лично не будет присутствовать на Суде, а наказанием за дезертирство ему будет мучительная смерть.

— Ну что же, все ясно. Еще вопросы будут? — спросил Президент.

— Вопросов нет, но мне бы хотелось привести прецедент. — О’Брайен воздвиг перед собой высокую стопку толстых книг и прочел из самой верхней: — Вот, пожалуйста… Рядовой Ловенинг против Военно-Воздушных сил Соединенных Штатов. Техас, 1944 год. Здесь сказано, что Ловенинг отсутствовал безвестно в течение 14 месяцев, а затем был обнаружен прятавшимся на чердаке собственной казармы, откуда он спускался по ночам, чтобы поесть и попить на кухне, а также справить свои естественные потребности. Поскольку он не покидал территории базы, его нельзя было счесть дезертиром, и он был подвергнут лишь легкому дисциплинарному взысканию.

Члены Суда уже давно сидели на своих местах и теперь с интересом наблюдали за Офицером по Законам, который лихорадочно рылся в кипе книг. Наконец он оторвался от них с готовым возражением и довольной улыбкой.

— Все верно, капитан, кроме того обстоятельства, что осужденный в действительности покинул предписанное ему местопребывание — казарму для солдат, прибывающих транзитом, — и болтался по всей планете Гелиор.

— Все это, может быть, и так, сэр, — ответил О’Брайен, вытаскивая еще один том и размахивая им над головой, — но в прецеденте Драгстед против Управления Квартирьера Имперских Военно-Воздушных сил Гелиора за номером 8832 содержится постановление, чтобы, исходя из необходимости правовой дефиниции, идентифицировать планету Гелиор с Гелиором-Сити, а Гелиор-Сити с планетой Гелиор.

— Что ж, возможно, это так и есть, — перебил О’Брайена Президент, — но только к делу отношения не имеет. Во всяком случае к данному делу, а потому прошу вас, капитан, помолчать в тряпочку, благо я и без того опаздываю на турнир по гольфу.

— Через десять минут, сэр, вы будете свободны, ежели вам благоугодно признать действенность двух указанных прецедентов. После чего я предъявляю Суду еще одно свидетельство: документ, подписанный адмиралом флота Мармосетом…

— Как… мной? — ахнул Президент.

— …с самого начала военных действий против чинжеров, когда Гелиор-Сити был объявлен на военном положении, он рассматривается в качестве единого воинского объекта. Из этого я заключаю, что обвиняемый не виновен в инкриминируемом ему дезертирстве, поскольку он никогда не покидал данную планету, а значит, никогда не покидал и назначенного ему места службы.

Наступившая глубокая тишина была нарушена встревоженным голосом Президента, всем телом повернувшегося к Офицеру по Законам:

— Неужто то, что болтает этот осел, правда, Пабло? Мы что же, так и не сможем расстрелять этого парня?

Весь в поту, Офицер по Законам рылся в своих фолиантах, но вскоре отпихнул их в сторону и с горечью признал:

— Он прав, и выхода у нас нет. Этот арабско-еврейско-ирландский жулик поймал нас. Обвиняемый невиновен в инкриминируемом ему проступке.

— Значит, казни не будет? — спросил один из членов Суда противным сварливым тоном, а другой опустил голову на сложенные на столе руки и зарыдал.

— Ладно, но так легко он не отделается, — крикнул Президент, оскалясь на Билла. — Если обвиняемый был на своем посту весь этот год, тогда он должен был нести свою службу. Но, видимо, он ее просто проспал. А это означает, что он спал на своем посту. В силу этого приговариваю его к тяжелым работам в военной тюрьме на срок в один год и один день и приказываю понизить его в звании до Заряжающего 7-го класса. Сорвать с него лычки и убрать с глаз долой. Я и без того опаздываю на гольф.

Глава 2

Пересыльная тюрьма представляла собой здание, небрежно построенное из пластиковых щитов, укрепленных болтами на гнутом алюминиевом каркасе. Здание помещалось в центре большого квадрата, обнесенного шестью рядами колючей проволоки, через которую был пропущен ток высокого напряжения. По периметру ходили полицейские патрули, вооруженные атомными винтовками с примкнутыми штыками. Многочисленные ворога открывались дистанционно. В тюрьму Билла доставил робот-тюремщик, к которому Билл был прикован.

Эта машина имела вид низкого тяжелого куба, доходившего по высоте Биллу до колен и передвигавшегося на лязгающих гусеницах. Из верхней грани торчал стальной стержень с прикрепленными к нему наручниками. Наручники же были защелкнуты на Билловых запястьях. Бежать было невозможно; при попытке к бегству робот взрывал встроенную в него маленькую атомную бомбу, уничтожая и себя, и потенциального беглеца, и всех, кто находился поблизости. За изгородью робот остановился и без возражений позволил сержанту-стражнику отомкнуть наручники. Освободившись от арестованного, машина покатилась в свой гараж и исчезла из виду.

— Ну, молодчик, теперь ты под моим началом, и это тебе вряд ли придется по вкусу! — зарычал на Билла сержант. У него была бритая голова, огромная, вся в шрамах челюсть и крохотные близко посаженные глазки, в которых светилась врожденная тупость.

Билл прищурился и медленно поднял свою лево-правую руку, напружинивая бицепс. Мускулы Тембо вздулись и с треском порвали тонкую тюремную робу. Затем Билл ткнул пальцем в ленточку Пурпурной Стрелы на своей груди.

— Знаешь, как я ее заработал? — спросил он угрюмо и еле слышно. — Я голыми руками угробил тринадцать чинжеров, засевших в своем дзоте. А сюда я попал за то, что, укокошив чинжеров, вернулся и пришил того сержанта, который меня туда послал. Так что ты тут болтал о неприятностях, сержант?

— Ты меня не трогай, и я тебя не трону, — сказал тот, отшатнувшись. — Твоя камера номер тринадцать находится на верху. — Сержант замолк и начал с противным хрустом обкусывать ногти. Билл смерил его долгим оценивающим взглядом, повернулся и направился внутрь здания.

Дверь тринадцатой камеры была открыта. В длинное узкое помещение сквозь полупрозрачные пластиковые стены сочился тусклый свет. Почти все пространство занимали двухэтажные нары, только вдоль одной стены оставался узкий проход. К дальней стене были прибиты две покосившихся полки. Они, да еще выведенная по трафарету надпись «СОБЛЮДАЙ ЧИСТОТУ И НЕ РУГАЙСЯ — РУГАНЬ ПОМОГАЕТ ВРАГУ», составляли всю меблировку камеры. На нижних нарах лежал маленький человечек с остреньким личиком и хитрыми глазками, который внимательно рассматривал Билла. Билл пристально уставился на него и нахмурился.

— Входите, сержант, — сказал человечек, торопливо вставляя подпорку, поддерживающую верхние нары. — Я хранил это нижнее место только для вас, клянусь честью! Зовут меня Блэки, и я отбываю десять месяцев за то, что послал одного второго лейтенантика к…

Человечек закончил свою речь на вопросительной ноте, но Билл не обратил на это внимания. У него болели ноги. Он скинул красные сапоги и вытянулся на тюфяке. Голова Блэки свесилась с верхних нар. Она походила на мордочку грызуна, с любопытством озирающего окрестности своей норки.

— Жратва еще не скоро. Не угодно ли закусить котлеткой из конины? — С верхней полки свесилась рука и бросила Биллу блестящий пакетик.

Подозрительно его осмотрев, Билл дернул за шнурок, прикрепленный к одному из углов пакета. Как только внутрь пакета проник воздух и коснулся самовоспламеняющейся прокладки, котлета разогрелась, и уже через три секунды от нее пошел восхитительный пар. Из другого отделения пакета Билл выдавил каплю кетчупа и осторожно откусил первый кусок. Это была настоящая свежая конина.

— Эта старая серая кобыла вполне съедобна, — заговорил Билл. — Как эго тебе удалось протащить ее сюда?

Блэки ухмыльнулся и с шиком подмигнул:

— Есть кое-какие контакты. Достанем все, что душа пожелает. Не расслышал, как твое имя, сержант.

— Билл. — Еда смягчила его сварливое настроение. — Год и один день за сон на посту. А хотели было расстрелять, да у меня оказался отличный адвокат. Роскошная была котлета. Жаль, нечем ее запить.

Блэки тут же вытащил бутылочку с этикеткой «Капли от кашля» и передал Биллу.

— Один мой дружок-медик специально изготовил их для меня. Алкоголь пополам с эфиром.

— Бог мой! — воскликнул Билл и, наполовину осушив пузырек, вытер проступившие слезы. Он уже чувствовал себя на дружеской ноге со всем миром. — Хороший ты парень, Блэки!

— Твоими устами глаголет истина, — серьезно ответил тот. — Друг нужен всюду — и в армии и на флоте. А тебя, кажется, Бог силенкой не обидел, Билл?

Билл лениво продемонстрировал ему бицепс Тембо.

— Это мне нравится, — восхищенно сказал Блэки. — С твоими мускулами и с моей головой мы славно заживем.

— Ну, голова-то и у меня есть.

— Пусть она отдохнет от работы. Дай ей передышку, а я пока буду думать за двоих. Я же во стольких армиях служил, что у тебя и дней службы столько не наберется. Свое первое «Пурпурное сердце» я заработал под начальством Ганнибала. Видишь шрам? — И он показал маленький рубец на ладони. — Когда я понял, что его песенка спета, я перебежал к Ромулу и Рему — была такая возможность. С тех пор я непрерывно совершенствовал эту тактику и всегда приземлялся на ноги. В утро битвы под Ватерлоо я уже знал, откуда дует ветер, нажрался стирального мыла и получил сильнейший понос. Так я выиграл эту битву… Подобная же ситуация сложилась и на Сомме… или на Ипре… вечно путаю эти древние названия. Помнится, я сжевал сигарету и сунул ее под мышку — так делают лихорадку. Уверяю тебя, словчить можно всегда.

— Об этих сражениях я ничего не слыхал. Это с чинжерами, что ли?

— Нет, это было до них, задолго до них. Много, много войн назад.

— Ты стар, но для своего почтенного возраста выглядишь потрясающе молодо.

— Возраст-то у меня почтенный, да обычно я об этом помалкиваю: люди смеются. А ведь я помню, как строились пирамиды, какая поганая жратва была в ассирийской армии, как было побеждено племя Вага, когда они пытались ворваться в наши пещеры, а мы скатывали на них валуны.

— Все это вонючая брехня, — лениво сказал Билл, приканчивая склянку.

— Все именно так и говорят. Потому-то я и не люблю рассказывать эти старинные байки. Мне не верят даже тогда, когда я показываю свой талисман. — И он предъявил маленький белый треугольничек с зазубренными краями. — Зуб птеродактиля. Лично выбил его из пращи, которую сам же и изобрел.

— Похоже, что он из пластмассы?

— Ну вот опять! Потому-то мне и приходится держать рот на замке. Вот так и живу: вновь и вновь вступаю в армию и плыву себе по течению.

Билл сел. Челюсть у него отвисла.

— Снова записываешься в армию? Да это же самоубийство!

— Ничего подобного! Самое безопасное место во время войны — это армия. На фронте у солдат отстреливают задницы, с гражданскими в тылу то же самое проделывают бомбы, а вот парни, занимающие промежуточное положение, наслаждаются покоем. Чтобы обслужить одного пехотинца, надо 30–50, а то и все 75 нестроевых. Выучишься на писаря — и живи! Разве кто-нибудь слышал, чтобы стреляли в писаря? А я крупнейший специалист по писарской части. Но это в войну, а вот в мирное время, когда они совершают ошибку и заключают мир, самое милое дело служить в боевых частях. Кормят лучше, отпуск больше, а делать абсолютно нечего. Зато много ездишь.

— А что ты будешь делать, когда начнется война?

— У меня есть 735 различных способов попасть в госпиталь.

— Обучишь меня хоть парочке?

— Для друга, Билл, я на все готов. Обучу сегодня же вечером, когда разнесут ужин. Тюремщик, который его принесет, отказался оказать мне маленькую услугу. Чтоб ему руку сломать!

— Какую? — Билл с хрустом сжал кулак.

— По выбору покупателя.

Пластиковый лагерь был пересыльной тюрьмой. Заключенные отсиживали здесь время между прибытием откуда-то и от бытием куда-то. Жизнь тут была легкая и здоровая, чем одинаково наслаждались как заключенные, так и тюремщики. Ничто не нарушало безмятежного течения времени. Был там один новый тюремщик, очень ревностный, которого совсем недавно перевели сюда из полевых частей, но с ним произошел во время раздачи еды несчастный случай, и он сломал руку. Другие тюремщики очень радовались, когда его увозили. Примерно раз в неделю Блоки уводили в Архивный отдел Базы, где он подделывал ведомости для подполковника, занимавшегося операциями на черном рынке и намеревавшегося к моменту отставки стать миллионером. Трудясь над ведомостями, Блэки одновременно ухитрялся устраивать охранникам повышения по службе, лишние отпуска и денежные премии за несуществующие ордена и медали. В результате и он и Билл отлично ели, пили и толстели. Все это было прекрасно, но однажды утром, после возвращения из архива, Блэки неожиданно разбудил Билла.

— Хорошие новости, — сказал он. — Нас наконец отправляют.

— Что ж тут хорошего? — буркнул Билл, который здорово разозлился, что его разбудили, и плохо соображал после вчерашнего выпивона. — Мне и тут нравится.

— Скоро тут будет для нас жарковато. Подполковник уже давно смотрит на меня косо. Думаю, он собирается отправить нас на другой конец Галактики, туда, где идут тяжелые бои. Он намерен сделать это на будущей неделе, когда я закончу возню с его счетами, но я успел подделать секретный приказ, и мы уже на этой неделе улетим на Табес Дорзалис[12], где находятся цементные разработки.

— В эту пыльную дыру! — заорал Билл, хватая Блэки за горло и тряся. — В эту всегалактическую цементную шахту, где люди умирают от силикоза после нескольких часов работы! Это ж самая распроклятая преисподняя во всей Вселенной!

Блэки вырвался из рук Билла и отбежал в дальний угол камеры.

— Обожди ты! — хныкал он— Не горячись и держи порох сухим! Как ты мог подумать, что я отправлю нас в такое место! Оно же так выглядит только в телепередачах, а у меня есть приватная информация! Плохо, парень, работать в шахте, но у них там есть огромная военная база, где требуется масса писарей, где из-за недостатка солдат для вождения машин используют ссыльных. Я переделал твою воинскую специальность с Заряжающего на Водителя. Вот твое свидетельство, позволяющее водить все — от мотоцикла до 89-тонного атомного танка. Получим непыльную работенку, а на базе кондиционированный воздух.

— Уж больно тут было прекрасно, — ворчал Билл, косясь на пластиковый квадратик, удостоверявший его права на вождение множества странных машин, большинства которых он и в глаза не видел.

— Они двигаются и ломаются, как и все прочие, — утешил его Блэки, начиная укладывать свой чемоданчик.

То, что произошла какая-то ошибка, они поняли в тот момент, когда всех заключенных заковали в кандалы, соединили их шейными и ножными цепями и под охраной взвода военной полиции повели на звездолет.

— Давай! Давай! — орали полицейские. — Отдыхать будете после, когда попадете на Табес Дорсальгию!

— Куда, куда нас отправляют?! — задохнулся Билл.

— Тебе же сказали! Знай шевелись, вонючка!

— Ты ж говорил о Табес Дорзалис, — зарычал Билл на Блэки, шедшего непосредственно перед ним, — Табес Дорсальгия — это база на Вениоле, где идут непрерывные бои! Нас же гонят прямо на бойню!

— Описочка вышла, — вздохнул Блэки. — Бывает, сам понимаешь…

Он увернулся от пинка и потом спокойно смотрел, как полицейские избивают Билла до полусмерти и волокут его на корабль.

Глава 3

Вениола… Окутанный туманами мир ужасов, медленно ползущий по орбите вокруг призрачной зеленой звезды Тернии, подобно какому-то отвратительному чудовищу, явившемуся из бездонных глубин космоса. Какие тайны скрывает пелена этих вечных туманов? Какие безымянные чудища корчатся и воют в зловонных озерах и глубоких черных лагунах? Вениола… Болотистый мир, логовище безобразных, невообразимых венианцев…

Здесь было влажно, здесь было жарко, здесь воняло… Бревна недавно построенных бараков мгновенно покрывались плесенью и гнилью. Стоило снять сапоги, и еще прежде, чем они падали на пол, на них уже вырастали грибы. Как только осужденных до ставили в поселок, с них немедленно сняли кандалы — из рабочего лагеря заключенным бежать было некуда. Билл высматривал Блэки, пальцы руки Тембо сжимались, как челюсти голодающего. Потом он вспомнил, что, когда их выгружали из корабля, Блоки успел перекинуться словечком с охранником, сунул ему что-то в руку, а спустя несколько минут его отделили от остальных заключенных и куда-то увели. Вероятно, он уже сидит где-нибудь в канцелярии, а завтра получит место в помещении для медперсонала.

Билл вздохнул и постарался выбросить эту историю из головы. Просто еще одно проявление враждебной и неподвластной ему силы. Он повалился на ближайшую койку. В то же мгновение из щели в полу вылез отросток лианы, четырежды оплел койку, намертво привязав к ней Билла, а затем вонзил ему в ногу шип и стал сосать кровь.

— Г-р-р, — хрипел Билл, борясь с зеленой петлей, которая все туже затягивалась на его горле.

— Когда ложишься, держи в руке нож! — проговорил тощий желтый сержант, подходя к койке и перерубая своим кинжалом лиану на месте ее выхода из пола.

— Спасибо, сарж, — сказал Билл, отрывая от себя мертвые витки и выбрасывая их в окно.

Сержант вдруг задрожал, как натянутая струна, и повалился на койку к ногам Билла. — К-к-карман… рубашки… п-пилюли… — выдавил он сквозь щелкающие зубы. Билл вытащил из его кармана пластиковую коробочку и с большим усилием всунул ему в рот несколько пилюль. Дрожь прошла, сержант мешком привалился к стене — худой, желтый, истекающий потом.

— Желтуха, болотная лихорадка и перемежающаяся малярия… Никогда не знаешь время приступа. На фронт послать нельзя — не могу держать винтовку… И вот я, Старший сержант Феркель, лучший, будь я проклят, огнеметчик из головорезов Кирьясова, должен изображать няньку в лагере заключенных! Думаешь, это меня унижает? Ни черта подобного! Наоборот, я просто счастлив, и только одно может сделать меня еще счастливее: немедленная отправка с этой дерьмовой планеты!

— Как полагаешь, твоему здоровью алкоголь не повредит? — спросил Билл, протягивая ему пузырек капель от кашля. — А местечко дрянное, верно?

— Не только не повредит, а совсем наоборот! — Раздалось продолжительное бульканье, и, когда сержант снова заговорил, его голос звучал хрипло, но достаточно громко. — Дрянное — не то слово! Драка с чинжерами вообще поганое занятие, но тут у них есть союзники — венианцы. Эти венианцы похожи на за плесневелых тритонов, а их умственное развитие таково, что только и позволяет держать атомную винтовку да нажимать на спуск. Но эта планета — ихняя, и они дерутся насмерть в своих болотах. Они прячутся в тине, они плывут под водой, они прыгают с деревьев, они прямо-таки кишат повсюду. У них ничего нет — ни коммуникаций, ни системы снабжения, ни армейских подразделений. Они просто дерутся, и всё тут! Убьем одного, другие его съедают. Раним в ногу, они ее оторвут и сожрут, а раненый отрастит себе новую. Кончатся патроны или отравленные стрелы, они проплывут сотню миль до базы, получат что надо и возвращаются в бой. Мы сражаемся тут уже три года, а контролируем не больше ста квадратных миль.

— Так много?

— Много для такой тупой скотины, как ты! Это ж десять на десять миль и всего на пару квадратных миль больше, чем мы захватили при высадке.

Послышалось хлюпанье усталых шагов, и измученные, пропитанные жидкой грязью люди ввалились в барак. Сержант Феркель заставил себя встать и оглушительно засвистел в свисток.

— Внимание, новички! Вы зачислены в роту В. Сейчас эта рота отправится в топи, чтобы закончить работу, начатую этими недоносками из роты А сегодня утром. Придется потрудиться как следует! Я не собираюсь взывать ни к вашей чести, ни к совести, ни к чувству долга… — Феркель выхватил атомный пистолет и выстрелил в потолок. Через образовавшуюся дыру хлынул дождь. — Я взываю к вашему чувству самосохранения, так как каждый, кто будет волынить, увиливать или отлынивать от работы, получит пулю в лоб. Ну, а теперь — марш! — Со своими оскаленными зубами и дрожащими руками он казался человеком, который именно настолько болен, свиреп и безумен, что вполне способен выполнить свою угрозу. Билл и другие солдаты роты В выскочили под дождь.

— Взять топоры и ломы! Будем строить дорогу! — скомандовал капрал охраны, пока они тащились по грязи к воротам.

Рота заключенных шла в окружении вооруженного конвоя.

В его задачу входило создание видимости защиты от врага, так как бежать заключенным было некуда. Они медленно брели через болото по гати из срубленных деревьев. Внезапно над их головами раздался рев — пролетел тяжелый транспортный самолет.

— Нам повезло, — сказал один из заключенных-старожилов, — выслали взвод тяжелых пехотинцев. Вот уж не думал, что кто-нибудь из них уцелел!

— А какая у них задача? — спросил Билл. — Расширить плацдарм?

— Куда им! Ни черта они не могут ни захватить, ни схватить, разве что пулю в голову. Но пока их будут уничтожать, давление неприятеля на нас немного уменьшится, так что мы сможем поработать, не неся крупных потерь.

Приказов никто не отдавал, и они остановились, чтобы посмотреть, как тяжелые пехотинцы дождем падают в болото, тут же испаряясь, подобно каплям, попавшим на раскаленный асфальт. То и дело гремели взрывы портативных атомных бомб, превращавших в пыль нескольких венианцев, но миллионы новых уже ждали своей очереди вступить в бой. Трещало стрелковое оружие, лопались гранаты. Потом они увидели, как, то опускаясь, то поднимаясь над вершинами деревьев, подобно воздушному шарику, к ним приближается какая-то фигура. Это был тяжелый пехотинец в своем бронированном скафандре и газонепроницаемом шлеме. Что-то вроде ходячей крепости — весь увешан атомными бомбами и гранатами. Только, скорее, не ходячая, а прыгающая, так как из-за тяжести своего вооружения ходить он не мог, а передвигался прыжками при помощи двух ракет, укрепленных на бедрах. По мере его приближения прыжки становились все короче и ниже. Он приземлился ярдах в пятидесяти и сразу погрузился по пояс в болото. Ракеты при соприкосновении с водой громко зашипели. Пехотинец подпрыгнул еще раз, но уж совсем плохо: ракеты работали с перебоями. Оказавшись снова в болоте, он поднял забрало шлема.

— Ребята! — надрывался он. — Проклятые чинжеры прострелили мой баллон с горючим! Не могу прыгать — ракеты не работают! Помогите человеку, ребята! — С всплеском он еще глубже ушел в болотную жижу.

— Вылезай из своего дурацкого скафандра, и мы тебя выудим, — отозвался капрал охраны.

— Ты что, спятил! — завопил пехотинец. — Да на это дело уйдет не меньше часа! — Он снова включил свои ракеты, но они лишь фукнули, подняли его примерно на два фута над водой, и солдат вновь грузно плюхнулся в болото.

— Топливо кончилось! Помогите же мне, недоноски! Что же это, мать вашу… — орал он, продолжая погружаться. Вскоре на поверхности болота показалось несколько пузырей. Все было кончено.

— Всегда с ними так! — сказал капрал. — Колонна! Шагом-арш! — приказал он, и они захлюпали вперед. — Эти скафандры весят по три тысячи фунтов. На дно идут как камень.

Если так выглядел спокойный денек, то Биллу оставалось только мечтать никогда не попадать в более горячую ситуацию. Вся Вениола была сплошным болотом, и продвигаться вперед без дорог было невозможно. Если отдельным подразделениям и удавалось просочиться подальше, то для машин, подвоза боеприпасов и тяжеловооруженной пехоты это было немыслимо. Поэтому рабочие отряды должны были класть гати прямо под огнем противника.

Пули атомных винтовок щелкали по воде, отравленные дротики сыпались, подобно листьям глубокой осенью. Залпы и одиночные выстрелы снайперов не умолкали ни на минуту, а заключенные валили деревья, рубили ветки, укладывали стволы, стремясь продвинуть дорогу хоть на несколько дюймов.

Билл рубил, пилил и старался не обращать внимания на крики и всплески воды от падающих тел. Стемнело. Поредевшая за день рота возвращалась в свои бараки.

— За сегодня, — сказал Билл своему соседу-ветерану, — мы продвинулись ярдов на тридцать.

— Ну и что? Ночью венианцы проберутся сюда вплавь и растащат бревна.

Билл понял, что отсюда надо убираться любой ценой.

— Есть у тебя еще Огненная Вода? — спросил сержант Феркель у Билла, который, рухнув на койку, счищал ножом грязь со своих сапог. Прежде чем ответить, Билл рубанул ножом лиану, пролезавшую в щель в полу.

— А у тебя есть время дать мне полезный совет?

— Я превращаюсь в настоящий фонтан советов, если предварительно чем-нибудь прополощу глотку.

Билл вытянул из кармана еще один пузырек.

— Каким способом можно убраться из этого пекла?

— Только ежели тебя укокошат, — ответил сержант, присасываясь к горлышку. Билл вырвал у него пузырек.

— Это я и без тебя знаю! — оскалился он.

— Тогда можешь обойтись и без моих советов! — оскалился и сержант. Их лица почти соприкасались, из глубины глоток вырывалось рычание. Выяснив отношения и доказав друг другу, что оба принадлежат к категории непреклонных парней, они обмякли. Феркель откинулся к стене, а Билл со вздохом отдал ему пузырек.

— А как насчет писарской работенки?

— У нас тут нет писарей. Не ведем канцелярской переписки. Все, кого сюда ссылают, рано или поздно гибнут, так кого, спрашивается, может интересовать точная дата их смерти?

— А если получить ранение?

— Попадешь в госпиталь, заштопают и пришлют обратно.

— Стало быть, остается только бунт?

— Мы четырежды пытались бунтовать и ни разу ничего не добились. Они просто отозвали корабли с продовольствием и не давали жратвы, пока мы не согласились воевать дальше. Местная пища нам не годится — тут другой обмен веществ. Кое-кто доказал это ценой жизни. Любой мятеж, чтобы кончиться успехом, должен начаться с захвата кораблей и бегства с этой проклятой планеты. Если у тебя на сей счет есть какие-нибудь предположения, я сведу тебя с Постоянным Комитетом по Подготовке Мятежа.

— Но должен же быть хоть какой-нибудь способ вырваться отсюда.

— На этот вопрос я ответил в самом начале нашей беседы, — сказал Феркель и повалился мертвецки пьяный на койку.

— Ну, это мы еще увидим! — Билл вытащил из кобуры сержанта пистолет и выскочил за дверь.

Защищенные броней прожектора заливали светом предполье, обращенное в сторону неприятеля. Билл пополз в противоположном направлении — туда, где вспыхивали силуэты бараков и складов, но Билл держался от них подальше: они охранялись, а пальцы часовых всегда лежали на спуске. Они палили в каждую тень, в направлении каждого шороха, а чаще просто так — для поддержания боевого духа. Огни впереди горели ярко, и Билл осторожно пробирался на брюхе, надеясь из-за кустов получше рассмотреть высокую изгородь из колючей проволоки, которая тянулась в обе стороны, насколько хватало глаз, и была прекрасно освещена прожекторами.

Пуля атомной винтовки выжгла в ярде от Билла глубокую яму, а прожекторный луч ярко высветил его.

— Привет от дежурного офицера! — зазвучал из укрепленных на столбах громкоговорителей чей-то сочный голос. — Это магнитная лента предупреждения. Ты пытаешься покинуть лагерь и попасть в запретную зону, где размещено командование. Это категорически запрещено. Твое присутствие зарегистрировано автоматическим контролем. Дула атомных винтовок направлены прямо на тебя. Через шестьдесят секунд будет открыт огонь. Вспомни же, что ты патриот, солдат! Вспомни о Родине! Смерть чинжерам! Осталось пятьдесят пять секунд! Неужели ты хочешь, чтобы твоя мать узнала, что ее сын трус? Вспомни, сколько денег потратил Император на твое обучение! Разве он заслужил такую черную неблагодарность?! Осталось сорок пять секунд…

Билл выругался и выстрелил в ближайший громкоговоритель, но остальные продолжали работать. Билл встал и пошел обратно прежней дорогой.

Он уже подходил к своему бараку, держась подальше от передовой, чтобы не попасть под пули нервной охраны, когда неожиданно все огни погасли. Одновременно с этим со всех сторон загремели винтовочные залпы и стали лопаться гранаты.

Глава 4

В грязи шевельнулось что-то живое. Лежавший на спуске автоматического пистолета палец Билла рефлекторно согнулся и послал пулю в этом направлении. В мгновенной вспышке атомного пламени он увидел обугленный труп венианца, рядом с ним множество живых чудищ готовились к атаке. Билл прыгнул в сторону. Их ответные выстрелы пропали даром. Билл помчался в противоположном направлении. Единственной его мыслью было спасти свою шкуру, убравшись подальше от стрельбы и атакующего неприятеля. О том, что в той стороне лежало непроходимое болото, он не знал.

— Жить! Жить! — вопило его дрожащее «я>, и он лез напролом, подчиняясь этому воплю. Бежать было трудно, твердая почва сменилась полужидкой грязью, а та — водой. Отчаянно колотя по воде руками и ногами, Билл, как ему показалось, целую вечность добирался до относительно сухого места. При ступ истерии прошел, стрельба доносилась теперь откуда-то из далека, но Билл чувствовал себя наполовину мертвым. Он рухнул на кочку, и тут же чьи-то острые зубы сомкнулись на его ягодице. Хрипло взвыв от боли, он кинулся бежать и сейчас же врезался в дерево. Удар был не так силен, чтобы изувечить Билла, а со прикосновение с грубой корой пробудило в нем древний инстинкт самосохранения, и он метнулся вверх по стволу.

На довольно значительной высоте он обнаружил удобную развилку, образованную двумя толстыми ветвями, и примостился там, упираясь спиной в ствол и держа наготове пистолет. Никто его не преследовал, ночные звуки постепенно затихли, Билла надежно укрывала темнота, и он начал клевать носом. Несколько раз он просыпался, тревожно вглядывался во тьму, а потом крепко заснул.

При первом проблеске мутного рассвета Билл разлепил отяжелевшие веки и огляделся. На одной из ближайших веток сидела маленькая ящерица и рассматривала его своими блестящими, как драгоценные камни, глазами.

— Ха! Похоже, что ты окончательно выдохся! — сказал чинжер.

Пуля Билла оставила на коре ветви дымящийся шрам, но чинжер увернулся и аккуратно смахнул лапкой пепел.

— Полегче с питолетом, Билл. Ха! Я же, если б захотел, мог прекраснейшим образом прикончить тебя во время сна.

— Я тебя узнал, — прохрипел Билл. — Трудяга Бигер, верно?

— Еще бы! Вот мы и снова вместе, совсем как в прежние добрые времена! — Какая-то сороконожка пробежала мимо, и чинжеровский шпион Трудяга Бигер, схватив ее тремя лапками, стал четвертой обрывать ей ножки, засовывая их в рот. — Я сразу признал тебя, Билл, и мне захотелось поболтать с тобой. Ты уж прости, что я обозвал тебя тогда стукачом, это было очень грубо с моей стороны. Ты ведь просто выполнял свой долг. А скажи, как это тебе удалось меня раскусить? — спросил Трудяга Бигер, хитро подмигнув.

— Отвяжись от меня, негодяй! — зарычал Билл и полез в карман за бутылочкой капель от кашля. Трудяга вздохнул.

— Ладно. Трудно, конечно, ожидать, что ты выдашь мне какие-нибудь важные военные тайны, но, надеюсь, ты не от кажешься ответить на несколько простых вопросов. — Он от бросил изуродованное туловище сороконожки и, порывшись в кармане, который был похож на карман сумчатых животных, достал оттуда табличку и крохотную пишущую ручку. — Пойми, Билл, что шпионаж для меня не основная профессия. Меня втянули в это дело из-за моей научной специальности — этологии. Знаешь, что это такое?

— Нам как-то читали лекцию… Этот самый этолог все болтал про инопланетных рептилий и другую живность…

— Довольно близко к истине… Это наука о поведении инопланетных животных, а для нас вы — сапиенсы — являетесь именно такими… — Он поспешно спрятался за ветку, так как Билл поднял свой пистолет.

— Думай, о чем говоришь, паразит!

— Виноват, неудачно выразился. Короче говоря, я специализируюсь на изучении вашего вида, а потому меня и сделали шпионом. Что ж, в военное время всем нам приходится приносить жертвы. Когда я тебя тут приметил, я вспомнил, что есть еще множество неясных для меня вопросов и проблем, и подумал, что в интересах чистой науки ты бы мог оказать мне помощь в их разрешении.

— Например? — подозрительно посмотрел на него Билл и выбросил в джунгли пустую бутылку.

— Ладно, ха! Для начала скажи мне, как ты относишься к чинжерам?

— Смерть чинжерам! — Перо поползло по табличке.

— Ну, это в тебя вдолбили… А как ты к ним относился До вступления в армию?

— Да плевать мне было на вас! — Краем глаза Билл заметил какое-то подозрительное шевеление в листве над головой Трудяги.

— Отлично! Тогда объясни мне, кто же так ненавидит чинжеров, что готов вести с ними войну на полное уничтожение?

— Да таких, верно, и вовсе нет. Просто больше не с кем воевать, вот и воюем с вами. — Листья раздвинулись, и появилась крупная чешуйчатая голова с малюсенькими глазками.

— Так я и думал! И это подводит нас к моему главному вопросу: почему вам, хомо сапиенсам, нравится вести войны? — Рука Билла сжала рукоятку пистолета: чудовищная голова бесшумно тянулась к Трудяге. Она была частью змеиного тела, имевшего толщину около фута и, по-видимому, бесконечную длину.

— Вести войны? Не знаю, — ответил Билл, увлеченный бесшумным приближением огромной змеи. — Думаю, что просто нравится, других-то причин, пожалуй, и нет.

— Нравится! — запищал чинжер, в волнении прыгая взад и вперед. — А ведь ни одной цивилизованной расе не могут быть приятны войны, смерть, убийства, увечья, насилие, пытки, боль и все такое прочее! Просто-напросто вы недостаточно цивилизованы!

Змея рванулась вперед, и Трудяга, издав слабенький писк, исчез в ее разинутой пасти.

— Вот тебе и не цивилизованы! — сказал Билл, держа змею на мушке. Однако она мирно уползла, продемонстрировав по меньшей мере футов пятьдесят своего туловища. — Так тебе, проклятому шпиону, и надо. — Билл облегченно вздохнул и спустился на землю.

Только внизу Билл осознал весь ужас своего положения. Зыбкая болотистая почва поглотила его следы, и он не имел ни малейшего представления о том, в какой стороне идут боевые действия. Тусклый солнечный свет еле пробивался сквозь покров облаков и густой туман, и Билл похолодел, уяснив, как ничтожны его шансы попасть к своим. Отнятая у врага территория имела всего лишь десять миль в ширину — комариный укус в шкуре планеты. Однако оставаться на месте было еще хуже, а потому, избрав, как ему казалось, наиболее правильное направление, Билл отправился в путь.

Несколько долгих часов блуждания по болоту не принесли ему ничего, кроме усталости, укусов насекомых, изрешетивших ему всю кожу на спине, потери двух кварт крови, высосанной пиявками, и истощения скромного запаса патронов, которые ему пришлось потратить на нескольких зверюг, собиравшихся подзакусить Биллом. Он был голоден и страдал от жажды. И все еще не имел ни малейшего представления, где находился.

Остаток этого дня прошел так же, как и его начало, так что, когда небо стало темнеть, Билл был близок к полному истощению, а запас капель от кашля иссяк. Он был страшно голоден. На дереве, куда Билл залез для ночлега, он обнаружил весьма соблазнительные плоды красного цвета.

— Наверняка ядовиты! — Он оглядел плод со всех сторон, понюхал. Запах просто восхитительный. Он вышвырнул этот плод.

Утром Билл был еще голоднее. Сунуть дуло в рот и разнести свою черепушку? — подумал он, взвешивая в руке пистолет. Нет, это можно сделать и позже. Мало ли что может еще произойти… Впрочем, в такую возможность он верил слабо. Неожиданно до его слуха донеслись какие-то голоса. Билл спрятался на дереве и приготовил пистолет.

Голоса приближались, потом послышался звон металла. Под деревом прошел вооруженный венианец, но Билл не выстрелил: из тумана выходили новые фигуры. Это была длинная колонна пленных людей в железных ошейниках, таких, как те, в которых сюда доставили Билла и других заключенных. Ошейники соединялись общей цепью. Каждый пленный нес на голове большой ящик. Билл пропустил их мимо, тщательно подсчитывая число конвойных венианцев. Их было пять. Шестой шел в арьергарде.

Когда шестой оказался под деревом, Биллл прыгнул прямо на него и выбил венианцу мозги своими тяжелыми сапогами. Венианец был вооружен стандартной атомной винтовкой чинжеровского производства, и Билл злобно усмехнулся, ощутив в руках ее привычную тяжесть. Сунув пистолет за пояс, он крался за колонной, держа винтовку наготове. Пятого конвойного он уложил прикладом, подобравшись к нему сзади. Двое пленных солдат заметили это, но у них хватило ума промолчать. Когда он подкрадывался к четвертому, шум или подозрительное движение среди пленных встревожили часового, тот обернулся и поднял винтовку. Шансов прикончить его без шума не было, и Билл выстрелом снес ему голову, а потом помчался вдоль колонны. Наступившую после грохота тишину разорвал его громкий крик: — Ложись! Замри!

Солдаты рухнули в болотную жижу. Билл бежал, держа атомную винтовку у бедра, и водил стволом из стороны в сторону, как будто это был садовый шланг. Винтовку он поставил на автоматический огонь. Изогнутое полотнище пламени шло в ярде от земли, слышались чьи-то вопли. Заряды в магазине кончились, Билл отшвырнул винтовку и схватился за пистолет. Двое часовых были мертвы, последний ранен. Он, однако, успел сделать по Биллу один выстрел, прежде чем тот сжег его.

— Неплохо! — сказал Билл, останавливаясь и тяжело переводя дух. — Шесть из шести.

Из колонны пленных неслись тихие стоны. Билл брезгливо оглядел трех солдат, которые не успели выполнить его команду. — В чем дело? — спросил он, толкнув одного из них носком сапога. — Никогда не бывал в переделках, а? — Тот ничего не ответил, так как это был уже не человек, а обугленная головешка.

— Никогда… — простонал второй, корчась от боли. — Позови костоправа, там в конце колонны есть один…. о-оо! И зачем я списался с «Фанни Хилл»! Доктора мне! Доктора!

Билл хмуро взглянул на три золотых шара на воротнике раненого, означавших чин 4-го лейтенанта, потом нагнулся и стер с его лица грязь.

— Ты! Лейтенант-кастелян! — зарычал он яростно и поднял пистолет, намереваясь закончить так удачно начатую работу.

— Это не я! Это не я! — стонал лейтенант. Он узнал Билла. — Офицера-кастеляна нет, его утопили в сортире! Это же я — твой добрый пастырь! Я принес тебе благословение Ахурамазды, сын мой! Читал ли ты ежедневно перед отходом ко сну «Авесту»?

— Черта с два! — воскликнул Билл. Пристрелить лейтенанта он уже не мог и отошел к третьему раненому.

— Привет, Билл… — произнес слабый голос. — Верно мои рефлексы начали сдавать… Тебя я не виню, сам оплошал, не успел выполнить команду…

— Ты чертовски прав, Смертвич, — сказал Билл, глядя в знакомое, клыкастое, ненавистное лицо. — Ты умираешь, Смертвич, ты свое получил.

— Знаю, — ответил Смертвич и закашлялся. Глаза его закрылись.

— Встать в круг! — заорал Билл. — Мне нужен лекарь! — Колонна послушно изогнулась. Все глазели, как медик осматривает раненых.

— Лейтенанту надо перевязать руку, и все дела, — сказал тот. — Просто слабый ожог. А с клыкастым парнем покончено. Он свое получил.

— А можно как-нибудь поддержать его жизнь?

— Можно, только ненадолго.

— Займись этим. — Билл оглядел пленных. — Ошейники снять можно?

— Ключей нет, — ответил здоровенный пехотинец-сержант. — Эти ящерицы забыли их захватить. Снимем, когда вернемся назад. Как это вышло, что ты рискнул своей шкурой, спасая наши? — в голосе сержанта звучало недоверие.

— Очень мне нужно было вас спасать! — рявкнул Билл. — Я подыхал с голоду и решил, что в ящиках может найтись жратва!

— Жратвы сколько хочешь. Теперь я вижу, что у тебя были основательные причины для риска, — удовлетворенно сказал сержант.

Билл вскрыл банку консервов и уткнулся в нее лицом.

Глава 5

Мертвого солдата освободили от цепи, отрубив ему голову. Двое солдат, скованные со Смертвичем, хотели поступить с ним таким же образом. Билл заспорил с ними, разъяснил, что гуманность требует спасать раненых товарищей, и после того, как он пообещал отстрелить им ноги, они полностью согласились с Биллом. Пока скованные солдаты ели, Билл срезал пару тонких стволов и соорудил из них носилки, приспособив для этой же цели несколько солдатских курток. Захваченные винтовки он вручил пехотному сержанту и нескольким солдатам-ветеранам. Одну оставил себе.

— Есть у нас шансы вернуться на базу? — спросил он сержанта, тщательно отчищавшего винтовку от грязи.

— Есть. Назад мы пойдем по собственным следам. Это будет легко — народу прошло много. Только хорошенько гляди по сторонам и, как увидишь венианца, — стреляй, иначе живыми не уйдем. Когда услышим пальбу, поищем местечко поудобнее и прорвемся. Половина шансов на успех.

— Что ж, шансы у нас сейчас не хуже, чем были час назад.

— Еще бы! Но они сильно уменьшатся, если мы тут будем долго ошиваться.

— В дорогу!

Идти по следам оказалось даже легче, чем думал Билл. Вскоре после полудня они уловили первые признаки боя — отдаленный глухой гул. Единственный венианец, которого они встретили, был тут же убит. Билл остановил колонну.

— Надо поесть. Жрите сколько можете, остальное выбросим. Передать команду по линии. Скоро снова в путь.

Он пошел взглянуть на Смертвича.

— Паршиво… — шептал тот, и лицо у него было белее бумаги. — Это конец, Билл… я знаю… никогда уж больше мне не обрабатывать рекрутов… никогда не бить морду… никогда не стоять в очереди за получкой… прощай, Билл… ты настоящий друг… так заботлив…

— Рад, что ты так думаешь, Смертвич. Может быть, и ты мне окажешь небольшую услугу. — Билл порылся в карманах умирающего и разыскал там записную книжку, открыл ее и нацарапал что-то на чистом листке. — Подпишись-ка приятель, по старой дружбе.

Огромная нижняя челюсть Смертвича отвисла, злобные красные глазки мигнули и остекленели.

— Сдох, проклятая сволочь, не вовремя, — с отвращением сказал Билл. Немного подумав, он вымазал чернилами из ручки большой палец Смертвича и прижал его к бумаге.

— Медик! — крикнул он, и людская цепь свернулась в кольцо, чтобы фельдшер мог подойти к нему. — Как ты его находишь?

— Мертв, как копченая сельдь, — было профессиональное заключение фельдшера.

— Перед смертью он завещал мне свои зубы. Видишь, тут написано. Это настоящие мутированные клыки, и стоят они приличную сумму денег. Их можно трансплантировать?

— Конечно, если вырезать и заморозить по прошествии не более двенадцати часов.

— Что ж, придется тащить тело с собой. — Билл грозно взглянул на носильщиков и похлопал по пистолету, так что те и не подумали возражать. — Позовите-ка сюда лейтенанта.

— Капеллан, — сказал Билл, показывая листок из записной книжки. — Мне тут нужна офицерская подпись. Этот сержант продиктовал мне перед смертью свое завещание, но был слишком слаб, чтобы его подписать. Однако палец он к листку приложил. Припишите внизу, что были свидетелем и что все тут легально и законно. Потом распишитесь.

— Но… я не могу этого сделать, сын мой! Я же не видел, как покойный прикладывал… аххх!

Ахнул он потому, что Билл всунул ему в рот пистолетный ствол и принялся медленно вращать его, держа палец на спуске.

— Стреляй! — сказал пехотный сержант, а трое солдат зааплодировали. Билл вытащил ствол наружу.

— Рад, страшно рад оказать тебе услугу, — воскликнул лейтенант, хватаясь за перо.

Билл прочел документ, крякнул с удовлетворением, подошел к фельдшеру и присел рядом с ним.

— В госпитале работаешь? — спросил он.

— Точно! И если попаду туда снова, то уж ни на минуту его не покину. Мне же дьявольски не повезло: подбирал раненых, когда началась атака.

— Слыхал я, что раненых отсюда не отправляют, а заштопывают и снова посылают на фронт?

— Верно. Уж такая тут война, что ее пережить невозможно.

— А может быть, иногда ранят так сильно, что беднягу приходится отправлять?

— Современная медицина творит чудеса, — туманно объяснил фельдшер, разглядывая кусок обезвоженного консервированного мяса. — Или ты сразу помираешь, или оказываешься через пару недель на передовой.

— Ну, а если у парня, допустим, оторвало руку?

— Запасными руками у нас целый холодильник набит. Пришьют новую, и ты уже в окопах.

— А ежели ступни? — взволнованно допрашивал Билл.

— Правильно, я совсем забыл. Ступней у нас маловато. Так много ребят с оторванными ногами, что коек не хватает. Этих парней уже начали вывозить с планеты.

— Слушай, а у тебя обезболивающие таблетки есть? — спросил Билл, меняя тему разговора.

Медик вытащил белую бутылочку.

— Слопаешь штуки три и не почувствуешь, как у тебя голову ампутируют.

— Давай три.

— А ежели ты увидишь парня, у которого только что оторвало ступню, то помни, что поту немедленно следует перетянуть над коленом, да потуже, чтобы кровью не истек.

— Благодарю, дружище.

— Мне это ничего не стоило.

— Пошли, — сказал сержант-пехотинец. — Чем быстрее мы отсюда выберемся, тем больше шансов вернуться домой.

Шальные пули атомных винтовок прожигали листву над их головами, гремели тяжелые орудия, грязь под ногами вздрагивала. Они шли параллельно линии огня, пока он не стих. Тут колонна остановилась.

Билл, поскольку он не был прикован к общей цепи, пополз на разведку. Вражеские позиции были слабы, и он нашел место, казавшееся наиболее удобным для прорыва. Затем, прежде чем вернуться к своим, он вытащил из кармана крепкую бечевку, которую заранее снял с продовольственного ящика, сделал чуть повыше колена турникет, закрутил его как можно туже, а потом проглотил таблетки. Затаившись за густыми кустами, он крикнул своим:

— Прямо, потом круто направо. Сворачивать возле вон той группы деревьев. Вперед-арш!

Билл вел их, пока не показались первые окопы. Тут он крикнул — Кто идет? — и бросился в густые кусты. — Чинжеры! — заорал он и сел, прислонившись к дереву. Потом тщательно прицелился и отстрелил себе правую ступню.

— Скорее! — вопил он. Раздался треск ветвей — это испуганные солдаты ломились сквозь кустарник. Билл отшвырнул пистолет, сделал несколько выстрелов из винтовки и с трудом поднялся на ноги. Теперь атомная винтовка исполняла роль костыля. Ковылять было трудно, но и идти было недалеко. Двое солдат, надо думать, новички, иначе они были бы умнее, выскочили из окопов ему на помощь.

— Спасибо, братва, — простонал Билл, падая на землю. — Все-таки страшная штуковина эта самая война.