Библейские страсти

Исход

Рувим, счастье моё недостижимое, горе непостижимое, жизнь моя непрожитая, прощай, Рувим…

Рассветное солнце ещё не проснулось окончательно, и дорожная пыль холодит босые ступни. Со сна ноги заплетаются, но, сильные прохладные руки тут же подхватывают женщину с обеих сторон, не давая упасть.

Спиной она ощущает нежное прикосновение крыльев.

Рувим. Лёгкий, жилистый, со спокойными светлыми глазами. Смотрит через ограду. Её фигура, стройная не по летам, изгибается, тянется вверх. Выстиранная одежда свисает тяжёлыми складками.

Не отрываясь от работы, она поворачивает голову и встречается с ним взглядом. Выражение лица у неё не меняется.

У него тоже.

Ты умеешь видеть, Рувим?

Мужа, властного и резкого в общении, она никогда не любила. Но лишь перебравшись сюда, женщина впервые ощутила, какой тоскливой и изматывающей бывает неприязнь. Город перемалывал его, превращал в пыль, смешивал со своей голодной слюной и лепил новую, уродливую сущность. Она не знала, чем он занимается во время своих ежевечерних отлучек, и не хотела знать. Она ушла в хозяйство и полностью замкнулась в себе.

Дочери удались в отца — такие же рослые, с грубыми чертами лица. И такие же чужие. Даже в их детские годы ей нечасто удавалось вызвать дочек на откровенность; в последние годы они общались только друг с другом. Вчера, когда у ворот ревела жадная человеческая масса, а муж в страхе готов был откупиться чем угодно и кем угодно, они стояли у окна в обнимку и разглядывали толпу. На их лицах не было испуга — лишь возбуждение и любопытство. Всё, поняла она, город добрался и до них.

Тщедушные и безликие зятья, непонятно как отобранные мужем из местной бедноты, в доме почти не показывались. Иногда она опасалась, что может не узнать их, встретив на улице. И когда мрачный муж хлопнул дверью и буркнул «Не поверили», она ничуть не удивилась. Ничего не сказали и Двое, которые за полчаса до того вернулись в дом, оставив во дворе слепое воющее стадо.

Пятое ведро с водой до боли скручивает поясницу и бьёт по ноге. Тихий вежливый голос за спиной: «Позвольте…» Тёплая ладонь касается мокрых занемевших пальцев. Вода в ведре, плывущем впереди, в шаге от неё, слабо колышется.

Дойдя до её дома, он оборачивается и протягивает ведро. Не отрывая глаз от его лица, она кладёт холодную ладонь поверх его мокрых тёплых пальцев. Он внимательно глядит на неё. Дыхание перехватывает до колотья в груди. Но он лишь мягко высвобождает руку, приветливо улыбается и идёт вниз по улице.

Рувим, единственный настоящий праведник в этом проклятом городе. Ещё девяти так и не нашлось. На что она тебе сдалась, эта праведность?!

А может, и хорошо, что не нашлось. Иначе город погиб бы ещё раньше — сам по себе. Он просто сошёл бы с ума. Как я сейчас.

Нет, это невыносимо. Раз уж не довелось разделить с тобой то, что было, — хотя бы разделю то, чего не было…

Сильная прохладная рука тронула её скулу, искрящуюся в лучах восходящего солнца, затем заскользила вниз. Проведя пальцем по окаменелой коже плеча, Первый осторожно коснулся его языком и поджал губы. Переведя взгляд чуть ниже, он с досадой прищурился: на фоне белоснежной статуи перья его крыла выглядели невзрачными желтоватыми полосками.

Второй стоял рядом с мужем, придерживая его за локоть. Хотя нужды в этом не было — грузный мужчина, казалось, врос в землю. Две дебелых девицы подпирали его с обеих сторон. Ладонь одной из них чуть заметно поглаживала его плечо.

Первый ещё раз бросил взгляд на статую, сложил ладони перед собой и что-то прошептал. Дикая коза, нервно оглядываясь по сторонам, заспешила к соляному изваянию, за ней чуть поодаль уже следовала другая.

В побелевшем небе к городу ползли горящие тучи.