Беззаветные охотники

Глава 15

Вася. Сурхаева башня, 29 июня 1839 года.

У мюридов, засевших в Сурхаевой башне, была одна единственная уязвимость — вода. Еженощно они совершали вылазки к речке Бетли, в которую в половодье падал с горы нынче пересохший водопад. Жара стояла страшная. Пить хотелось много. Вот и шастали горцы по ночам вверх-вниз по крутой горе. Ночные перестрелки и мелкие стычки у речки превратились в повседневность.

— Мюриды сами подсказали нам решение, — выступил с инициативой Пулло. — Своими вылазками доказали, что взобраться на верхушку можно.

— Без штурма нам не обойтись, — согласился с ним Граббе. — От артиллерии мало проку. Мы не только не разрушили башню, но и не сбили завал, который слева прикрывает к ней подход. Она так искусно устроена, что саперам ее не разрушить.

— Разрешите, господин генерал, моим орлам испытать судьбу?

— Действуйте, Александр Павлович!

Мало-помалу русские посты подбирались все ближе, страдая от метких выстрелов сверху. Спасали крытые галереи-сапы. Одну, двойную, вели в сторону Старого Ахульго. Другую — попроще — к подножию злой горы Шалатлул гох. К 18-му июля заняли точку, где Бетли впадала в Ашильтинку. От этого места можно было более-менее безопасно добраться до пересохшего водопада у подошвы горы. С противоположной стороны, апшеронцы в одну из ночей поодиночке перебежали по узкой тропе и заняли скат Сурхаевой башни, обращенный к Новому Ахульго. Они не только прервали связь защитников укрепления с крепостью, но и, расположившись между двумя высокими гребнями, оказались в полной неуязвимости от выстрелов и с башни, и с бастионов Нового Ахульго.

На 29-е июня был назначен приступ. Атаковать выпало двум батальонам куринцев — 2-му и 4-му. К ним присоединили тех, кто вызвался охотником. Добровольцы составили первую штурмовую группу под командованием юнкера князя Аргутинского-Долгорукова. Вася в нее вошел, но не без колебаний. Уж больно нереальной казалась задача взобраться на этакую махину.

Ночью, накануне штурма, не спалось. В темном небе творилось светопреставление. Падали и гасли звезды. Неподвижный воздух, раскаленные за день камни, дышащие жаром — как тут уснешь? Рядом вздыхали товарищи. Переживали. Всем предстояла тяжелая и смертельная работа. Такая, к которой никто не привык. Раньше воевали в лесах Чечни. По голым скалам карабкаться куринцы не привыкли. А в прежней жизни, до рекрутчины, и вовсе гор не видали.

Утром, в 9−00, офицеры, сняв свои мундиры и переодевшись в солдатское обмундирование, приказали выдвигаться. Вперед пошли охотники, прихватившие с собой канаты и крепкие веревки. Никакого альпинистского снаряжения и специальных ботинок ни у кого не было. Лишь самые сообразительные перетянули по примеру горцев носки и подъемы сапог кожаными ремнями, чтобы подошва не скользила. Двигались малыми группами, получив задание первыми добраться до впадины почти у самой вершины, имевшей отрицательный уклон. Оттуда, обойдя утес справа или слева, планировали броситься на башню одной командой.

Васе, как унтеру, доверили одну из групп. Он повел ее быстрым шагом к месту падения водопада.

— С ума сошли, унтер? Как вы там взберетесь? — попытался его остановить юнкер из славного княжеского рода тифлисских армян.

Милов лишь отмахнулся. Юнкер смолчал. Наверное, этот Георгиевский кавалер в горской папахе знает, что делает? Вася знал. Заранее присмотрел удобное место. Водопад низвергался с отвесной стены высотой в сорок метров. Но справа от него была узкая промоина в четыре раза короче. От нее в обход основного русла отходил сухой ручей, по которому горцы добирались до воды. Сколько раз за прошедшую неделю Вася вступал с ними в ночную перестрелку!

Загремели пушки. Шесть орудий с трех сторон пытались снести башню или, на худой конец, позволить куринцам избежать обстрела сверху. От ударов ядрами башня тряслась. Обломки камней разлетались шрапнелью. Камни сыпались вниз. Батальоны полезли вверх.

Зрелище карабкающихся на гору солдат было ошеломляющим. Белые букашки на фоне огромной желтоватой горы, имеющей угол наклона в 45 градусов! Весь лагерь с волнением смотрел на это смертельное шоу.

Вася отдал свой штуцер одному из солдат. Перекинул через плечо бухту с веревкой. Поплевал и растер ладони. Взял в одну руку штык-кинжал, в другую — свой переделанный из сабли нож. Стал взбираться по пробитой падавшей сверху водой расщелине, упираясь враспор ногами и помогая себе клинками. Поднялся на десять метров, добравшись до удобной площадки. Обернул веревку вокруг тела. Сбросил ее вниз. Вытянул сперва один канат. Закрепил. Потом еще один. Снова закрепил.

— Залезайте! — крикнул солдатам.

Сам начал вытягивать привязанные к веревке ружья. Свою ненаглядную двустволку — в первую очередь.

Группа поднялась и устремилась по сухому руслу как по тропинке. Быстро оторвались от главной группы, выбрав удачный маршрут подъема. Не бежали, конечно, но и не ползли на карачках. Солнце все сильнее жарило камни. Наверху, словно жерло вулкана, дымилась башня.

Стихли пушки. Оба батальона начали восхождение. Две тысячи шли на сотню. Казалось, ничто не могло спасти отчаянных мюридов.

Вдруг сверху полетели камни и бревна. Ускоряясь все сильнее, они оказались эффективнее русских гранат. Сшибали людей, как городошные биты, разбрасывая тела словно пушинки. Или как в адском кровавом кегельбане. От камнепада укрыться было негде. Кругом ни дерева, ни кустика, одни голые скалы. Стоны и крики сменили первое нестройное хриплое «ура!», с которым солдаты пошли на приступ. Гул. Грохот от ударяющихся о скалы камней. Сдавленные вопли искалеченных. Стук барабана. Напрасные призывы офицеров ускорить движение. Треск выстрелов сверху. Под ногами скользкие от крови камни.

Не имея возможности ответить противнику, куринцы растерялись. Самые стойкие, самые закаленные заколебались. Подались назад.

— Не стоять! Не стоять! Вперед! — надрывали голосовые связки командиры и падали один за другим, пораженные то пулей, то камнем, то бревном.

Капитан Рыков 3-й получил контузию в голову от камня и распластался на камнях без сознания. Его потащили осторожно вниз. С каждой минутой прибавлялось раненых. Их не бросали. Десять, сорок, сто… Атака захлебывалась. Все больше оставалось в клубящейся каменной пыли изломанных тел в белых рубахах. Все больше брошенных ружей и патронташей. Раздавленных фляг с водой и брошенных фуражек.

Охотникам повезло больше всех. Начав подъем первыми, стремительным броском они добрались до спасительного скального навеса. Вдали синели горы, по яркому голубому небу неслись легкие облачка, а мимо красных, воспаленных лиц, на расстоянии вытянутой руки, летели и летели камни.

— Эти молодцы наверху оплошки не дают! — прокашлял щуплый рядовой Еромов.

Пролетевший мимо охотников огромный камень, ударившись о землю, с жутким грохотом и свистом устремился вниз. Попадись на его пути человек, останется вбитая в скальные трещины масса из крови и костей. И такие камни летели все гуще и гуще. Спасаясь от осколков и шепча молитвы, солдаты жались к скале. Она тряслась, и люди тряслись вместе с ней.

— Ну же! Разом! Бросимся в обход! — призывал охотников юнкер.

Первые смельчаки попытались выскочить к площадке между нижним ярусом башни и завалом на фланге. Сразу же были встречены залпом. Покатились по камням. Отряд отпрянул назад. Дернулся в обратную сторону. Но там их ждала отвесная стена.

— Подсаживай! Подсаживай!

Выстроилась живая пирамида высотой в несколько саженей. По плечам и головам лезли те, кто полегче. Князь Аргутинский-Долгоруков, Еромов и какой-то моздокский казак добрались до верхней площадки башни. В этом месте она оказалась ниже огромной скалы, к которой была пристроена. Вид русских на вершине ненавистной Сурхаевой башни воодушевил весь лагерь, с тревогой наблюдавший за игрой со смертью, в которой участвовали куринцы по воле генерала Граббе. От подножия горы донеслось дружное «Ура!», тут же сменившееся криками отчаяния. Троих смельчаков сбросили вниз выскочившие наверх мюриды.

Казак упал на Васю, сбив его с ног. Он покатился под откос, мгновенно потеряв сознание. Он не увидел, как отступали охотники. Как вновь и вновь шли на приступ свежие роты и откатывались назад, неся потери. Как снова зарычали единороги, обстреливая башню и внося только хаос в порядки наступавших. От горского укрепления отлетали огромные скальные куски и падали вниз, сбивая и калеча взбиравшихся на кручу солдат. Хаос усиливался. Атака захлебывалась. Приступ не удался.

Коста. Виндзорский замок, 18 мая по н. ст. 1839 года.

— Я смогу помочь с твоей проблемой! — обнаженная Тамара приподнялась на локте, нависнув надо мной.

Картина открылась настолько возбуждающая, что мои руки сами собой потянулись к ее телу.

— Помочь? — хрипло переспросил я.

— Да-да, помочь. И совсем не с тем, о чем ты подумал, — жена отстранилась. — Как ты планировал пригласить в замок сэра Мосли?

— Что-нибудь придумаю. Гудсона попрошу. Или Юрьевича.

— Мужчина! — фыркнула Тамара. — Главный распорядитель королевских балов — это баронесса Лайза Лецен, леди-сопровождающая.

— Необычный титул!

— Неофициальный. Она была гувернанткой Виктории с самого ее детства. Когда Виктория стала королевой, Лайза отказалась от пышных титулов. Лишь попросила оставить ее в монарших апартаментах. Она спит дверь в дверь с королевой и является ее неофициальным секретарем.

— Наверное, очень важная дама. К такой не подкатишь!

— Напротив. Она очень одинока во дворце из-за своего плебейского происхождения. Она из семьи немецкого протестантского пастора. Баронессой — ганноверской — она стала по воли умирающего короля Георга в благодарность за воспитание Виктории. Компаньонки королевы, все сплошь из аристократических семей, шпыняют ее и тыкают в простонародные привычки. Она очень любит тмин. Ей присылают его из дома. И она сыпет его везде. Даже на бутерброды. Статс-дамы и фрейлины смеются.

— Откуда ты все это знаешь?

— Пока ты изображал из себя разбойника, я вышла погулять в саду. Там и познакомились. Она уверяла меня, что Виктория в полном восторге от Цесаревича.

— Правда!

— Так говорит. А правда или нет, время покажет. Во всяком случае, Лайза утверждает, что королева назвала Цесаревича «милым, приятным молодым человеком, с которым легко». Что она повторила подобное лорду Мельбурну, от чего тот пришел в ужас. Просил ее держаться подальше от Александра, — Тома, сурово нахмурила брови, изобразив английского премьера, и хриплым лающим басом выдала. — Россия непрерывно усиливается. Катится как снежная лавина к границам Афганистана и Индии и представляет собой величайшую опасность, какая только может существовать для Британской империи.

Я улыбнулся. Голая Тамара при всем желании не походила на лорда Мельбурна.

— И что королева?

— Как что? Пригласила нас в Виндзор!

— Это, конечно, прекрасно, но что с Мосли?

— Утром поговорю с Лайзой. Уверена, все получится.

… Утром не получилось. Все проспали почти до полудня. Мы с Тамарой нарезали круги в саду, поджидая «леди-сопровождающую». Наконец, она появилась. Худая длинноносая немка, из которой так и перли амбиции. Викторию она считала чуть ли не своей собственностью. Баронесса ворковала по-французски с Тамарой, бросая украдкой на меня заинтересованные взгляды. Мой горский наряд производил на нее неизгладимое впечатление, как она сама призналась моей жене.

— Быть может, сэр, — обратилась ко мне, — вы найдете возможность передать Его Высочеству, что Ее Величество имеет обыкновение прогуливаться в саду до обеда?

«Это намек, что я тут лишний? Или меня решили сделать сводником?»

— Почту за честь немедленно сообщить Цесаревичу о столь приятной возможности! — галантно, как мне показалось, ответил баронессе. — Дамы! Позволите ли вы мне вас покинуть?

— Тебе это и предложили, мой хороший, но медленно соображающий муж! — шлепнула меня по руке веером нахальная фифа.

Я с видом послушной собачонки потрусил по дорожкам в направлении комнат Александра. В голове возникали все новые и новые «пытки» и «суровые» наказания, которые ожидали супругу за то, что назвала меня тупицей. Щекотка пяток? Облить шампанским в постели? Так просто она не отделается!

Цесаревич вспыхнул, как юноша, каковым и являлся, от моего сообщения. Порывисто меня обнял.

— Константин! У меня к вам поручение! Чудесно, что ваша очаровательная супруга сблизилась с мадемуазель Лецен. Не сочтите за труд. Мне бы хотелось передать маленькое послание королеве. Но напрямую это невозможно! За рамками приличий! Быть может, мадам Тамара…

— Ни слова более, Ваше Высочество! Я все понял. Давайте!

Александр восхищенно воскликнул и бросился к столу. Чиркнул несколько слов на красивой гербовой бумаге, взятой из дорожного бювара. Прочитал. Разорвал. Завис, кусая перо. Справился за полчаса. Передал мне, тяжело вздыхая.

— Не говорите Юрьевичу. Он не одобрит.

— Побегу! Надеюсь, еще застану баронессу Лецен в саду.

… Первые минуты на балу я нервничал вовсе не из-за возможного изменения хода мировой истории. Мало верилось в то, что вот прям сегодня Александр и Виктория возвестят на весь белый свет, что любят друг друга и желают жениться. Потом бухнутся на колени перед епископом Кентерберийским с тем, чтобы он их благословил! Вот обмороков будет. Ползала поляжет!

И не из-за того, что вряд ли мне удастся избежать танцев. Никуда не денусь! Это уже мой крест.

Нервничал я из-за Мосли и Библии. Даже Тамара не могла успокоить, заверяя меня, что с Лецен все было обговорено, приглашение послано и затворник явится. Тоже, как и я, никуда не денется. В общем, я был уверен на 99,99 процентов, что так и будет. Одну сотую оставил на случайный кирпич или на пролитое подсолнечное масло. И тем не менее — волновался. Очень хотелось сбросить с себя эту ношу, выполнить обещание, осчастливить Фалилея, который ждал у входа.

— А вот и они! — произнесла Тамара желанные слова, указав на входящих в зал Лецен и Мосли.

Я выдохнул.

— А чего она такая радостная⁈ — удивился я.

— Одинокая, — улыбнулась жена. — А он, хоть и со странностями, но все-таки милый мужчина. Вот она и взбодрилась. Только он совсем внимания не обращает на неё.

— Так, понятно! Ошарашен. Глазам не верит, что мечта исполнилась. Робеет. Ничего, сейчас придет в себя, оживёт, перья распушит. Того гляди, бросится ко всем, предлагая какое-нибудь пари.

— Пари?

— Он повёрнут на них. Кстати, женушка, ты намекни Лецен на эту его слабость. Чем черт не шутит. Вы же женщины — коварные. Легко можно будет его охомутать, если он с кем-нибудь поспорит, что заключит брак с немкой!

— Хорошая мысль! — улыбнулась жена.

Что ж, коварная идея подана. Сбудется она или нет? Кто знает? Но если да, то пусть это будет моей маленькой местью за треволнения прошлой ночи!

— Ладно, пойдём им навстречу.

Мы сделали несколько шагов, остановились. Мосли и Лецен встали напротив. Сэр Джоносон хоть и не мог прийти в себя, но виду не подавал. Держался. Чуть дрожащим голосом выразил свой восторг по поводу Тамары, поцеловав ей ручку. Потом обратился ко мне. Изящно и эффектно. Слов не произнес. Протянул руку. Я её пожал. После чего Мосли протянул мне красиво завернутую Библию.

— Благодарю! — сказал при этом, чуть склонив голову.

— И я вас благодарю! Вы настоящий джентльмен! — я поклонился. — С вашего позволения, покину вас ненадолго.

Меня отпустили. Я быстрым шагом пошел на выход. Вышел во двор. Фалилей стоял тут же. За ним — Бахадур. Я попросил, чтобы алжирец исполнил привычную ему роль охранника. Фалилей смотрел на меня глазами полными надежды. Я поднял руку с Библией. Фалилей выдохнул. Передал книгу ему.

— Давай, проверим! — предложил сам. — Мало ли.

Фалилей поспешно разодрал обертку. Руки его подрагивали. Застыл на мгновение. Потом приложился к книге губами. Открыл.

— Она? — я был в нетерпении.

— Да!

Выдохнули оба. После чего Фалилей меня поразил. Он бросился ко мне, крепко обнял.

— Спасибо, Коста! — Фалилей плакал. — Бог мне тебя послал! Ты освободил меня. Бог тебя послал моему народу. Ты вернул нам самое святое!

Я растерялся. Никогда его не видел таким.

— Я рад, Фалилей! Очень рад!

Больше ничего сказать не смог. Ждал. Фалилей перестал плакать. Вытер слезы. И только после этого оторвался от меня.

— Я пойду, пора! — улыбнулся я ему.

— Да, да! И я!

Эфиоп двумя руками прижал к себе книгу. Развернулся, пошел. Бахадур подмигнул мне, нагнал Фалилея. И, кажется, я знаю, куда этот охальник двинет далее: его ждала веселая молочница из Итона.

"Ну, вот, — усмехнулся я про себя. — Алжирцу с его тягой к постельным приключениям помог. Национальную эфиопскую проблему решил! Пойду теперь решать мировые! Всем — атас! Коста Оливийский выходит на авансцену, сиречь, на танцпол!'