Бездонные пещеры

СВЯЗЫВАНИЕ

В капитанской каюте было дымно и шумно. Лахлан, бледный и осунувшийся, сидел за столом, повесив тяжелые крылья. Изолт сидела так близко к нему, как только позволяли приличия. Вокруг низ столпились лорды и прионнса, каждого из которых украшали свежие шрамы недавней кровавой битвы.

На другом конце стола сидели Майя, прикованная за запястье к подлокотнику кресла, и фэйрг, помогший спасти Лахлана. Его звали Принц Нила, он был единокровным братом Майи и единственным оставшимся в живых сыном Короля фэйргов. Он надменно посматривал по сторонам, такой напряженный, как будто малейшее движение могло заставить его броситься в бой. За спиной у него стояли два фэйргийских воина в одинаково гордых и подозрительных позах, держа трезубцы с длинными рукоятками из полированного дерева, инкрустированного драгоценными камнями.

— Значит, ты хочешь сказать, что желаешь заключить с нами мир? — недоверчиво спросил Лахлан. Майя перевела, и фэйргийский принц дал ответ, длинный и мелодичный.

— Он говорит: «На условиях», — перевела Майя.

— Что за условия?

— Священный Остров Богов никогда больше не должен быть осквернен ногой человека, — перевела Майя. — Фэйрги должны получить возможность беспрепятственно плавать в морях, охотиться на китов и тюленей. Пляжи и реки должны быть возвращены фэйргам, чтобы их женщины могли рожать своих детей в мире и покое. Люди не должны ни плавать в своих кораблях по морю, ни использовать его богатства, ни...

— Он спятил!

— Это уж слишком!

— Никогда не плавать в море, не ловить рыбу и не охотиться на тюленей!

Все прионнса разразились сердитыми возражениями, а герцог Киллигарри, синалар Блессема, рассмеялся. Его искреннее веселье заставило шум умолкнуть.

— Кто бы мог подумать, что фэйрги — прирожденные торговцы? — сказал он. — Предоставьте это мне, Ваше Высочество.

Изабо, будучи Хранительницей Ключа Шабаша и советницей Престола, присутствовала на предварительных этапах переговоров, но поскольку скоро выяснилось, что Принц Нила умеет торговаться столь же искусно и неуступчиво, как и герцог Киллигарри, она поняла, что переговоры затянутся на многие часы, если не на недели. Поскольку ее забота нужна была множеству больных и раненых, Изабо, велев Гвилиму послать за ней, если понадобится, снова отправилась к своим подопечным. Буба по своему обыкновению сидела у нее на плече. Во время урагана маленькая сова укрылась в лесу, и теперь была очень счастлива воссоединиться с Изабо. Она сидела, взъерошив перья и сонно моргая большими круглыми глазами. Буба была очень не прочь поспать-ух.

Изабо тоже не отказалась бы поспать-ух, но после страшных событий ночи сделать надо было очень многое, а она все еще не могла до конца прийти в себя, снова и снова переживая все произошедшее. Кометное колдовство, смерть Мегэн, спасение Лодестара Бронвин, ее собственный полет сквозь смерч в облике дракона. Это казалось настолько невероятным, что она сама не вполне верила, что это действительно случилось. Лишь бесконечные ряды раненых солдат и зрелище поваленного леса, открывавшееся с палубы «Королевского Оленя», убеждали ее в том, что все это не было каким-то чудовищным кошмаром.

Они похоронили мертвых в зябком свете зари. Задача эта была долгая и трудная, ничуть не облегчаемая горем и самообвинениями.

— Если бы только... — твердили люди, и Изабо вместе с ними. — Если бы только...

Мегэн Ник-Кьюинн похоронили у подножия великанского дуба, в лесу. Они успели лишь сложить над ее могилой небольшую пирамиду из камней, но Лахлан поклялся поставить памятник с высеченными на нем магическими символами Шабаша и рассказом о ее необыкновенной жизни, когда все немного успокоится. Донбег Гита все время бурных событий дня и ночи провел, припав к мертвому телу старой колдуньи, и отказался покинуть ее даже тогда, когда на ее наспех сколоченный деревянный гроб стали падать первые комья земли. Если бы Изабо не забрала его, то его похоронили бы вместе с ней. Но несмотря на все ласковые уговоры Изабо, он не соглашался покинуть могилу, и в конце концов все ушли, оставив его тихонько поскуливать на горке свежей земли.

Энит Серебряное Горло похоронили с такими же почестями под рябиной, где птицы, которых она так любила, собирались поклевать ягод и пели в ее зеленых ветвях. Джей, Дайд и Бран сыграли такой берущий за душу печальный ламент, что даже самые закаленные солдаты не удержались от слез. Изабо, во время похорон Мегэн не проронившая ни слезинки, горько рыдала. Она попыталась бы найти утешения в объятиях Дайда, но Дайд очень любил свою бабушку и больше, чем кто-либо другой, терзал себя предположениями «А если бы...». Но на подобные вопросы не было ответа, и он изливал свое горе и печаль в музыке.

Среди многих сотен погибших были и герцог Глениглз, адмирал Тобиас, Крепыш Джон, Каррик Одноглазый и, разумеется, Томас Целитель. Похороны заняли большую часть утра, но как только все было закончено, все почувствовали какое-то облегчение, как будто эта церемония действительно знаменовала окончание войны и начало новой эры мира.

Большинство беженцев благополучно добрались до селитровых шахт примерно в двадцати милях к северу. Огромные известковые пещеры, ведущие далеко в глубь горы, шахты могли служить укрытием столько, сколько это было необходимо. Те, у кого еще остались силы, отправились собирать дрова и искать провизию, которую могла дать эта долина. Многие существа спаслись от приливной волны в горных районах, и солдаты были уверены, что смогут набить достаточно дичи, чтобы дополнить их скудные запасы.

Тех, кто был слишком тяжело ранен, чтобы идти самостоятельно, перенесли на корабль, где ими занялись целители и ведьмы. Все палубы были так завалены соломенными тюфяками, что Изабо с трудом могла найти место, куда можно было бы ступить. Слушая стоны боли, глядя на умоляющие глаза и ужасные зияющие раны, она обнаружила, что ей недостает Мегэн и Томаса гораздо больше, чем она могла себе представить. Теперь вся ответственность лежала полностью на ней. Больше не было ни мальчика с чудесными способностями к исцелению, чтобы спасти тех, кому грозила смерть, ни старой колдуньи с почти четырьмя с половиной столетиями опыта и знаний, чтобы направить ее.

Несмотря на все их приготовления, у них уже кончались лекарственные травы, болеутоляющие мази и бинты. Ни она, ни остальные целители не спали вот уже двадцать семь часов, и так устали, что зашивали раны, ампутировали конечности и отмеряли лекарства совершенно механически. И, вдобавок ко всем трудностям Изабо, ее самая способная целительница впала в глубокую депрессию. Джоанна сидела в углу, уставившись в стену. Она даже не смыла ночную грязь и кровь и не сменила одежду, которая, высохнув, встала на ней колом.

Изабо присела рядом с ней.

— Джоанна, ты ничем не сможешь помочь мальчику. Он мертв. Но твоя помощь нужна многим другим. Ты можешь отпустить его и помочь мне?

Джоанна жалобно взглянула на нее.

— Он ведь был совсем мальчиком, маленьким мальчиком. И умер сейчас, когда война уже кончена, когда у нас наконец будет мир. Это несправедливо.

— Я знаю, — сказала Изабо, погладив девушку по волосам, жестким от грязи и с запутавшимися в них листьями. — Я знаю. Но жизнь не всегда справедлива. Мы рождаемся и умираем, и не в нашей власти выбрать время и вид своей смерти.

— Но он был совсем мальчиком. Он должен был играть в шарики и пятнашки с другими ребятишками, он должен был разбивать колени и рвать курточку, чтобы его мама бранила его... — ее голос перешел в рыдания.

— Но мы были на войне, — сказала Изабо. — На войне все не так, как должно быть. Эти люди не должны лежать здесь с распоротыми трезубцами животами и выколотыми кинжалами глазами. Ты должна не сидеть здесь, оплакивая мальчика, которого любила, а вязать у огня шапочку для своего малыша и мечтать о том, как он родиться. Я не должна быть здесь... — ее голос сорвался, и она сжала в руке Ключ, висящий у нее на груди.

— Но мы все здесь, — продолжила она окрепшим голосом. — Мы не можем выбирать обстоятельства, в которые судьба забрасывает нас, но можем выбирать, как реагировать на них. Ты дала мне силы и решимость, когда я нуждалась в них, Джоанна. Помнишь, как ты когда-то сказала мне, что нужно просто взглянуть в лицо своему страху и идти дальше? Так вот, с горем точно так же. Даже когда тебе кажется, что вырвали самое твое сердце.

Джоанна подняла на нее глаза.

— Ты тоже это чувствуешь? — Изабо кивнула. Джоанна вздохнула. — Что ж, думаю, мне лучше продолжить жить, — сказала она хрипло, медленно поднимаясь на ноги.

Оставив Джоанну руководить остальными целителями, Изабо взглянула на спящих детей и устало пошла обратно в капитанскую каюту. К ее удивлению, в переполненной маленькой комнатке царила атмосфера дружелюбия, чему, возможно, немало поспособствовало количество выпитого вина из морского лука. Фэйрги принесли с собой бурдюк из тюленьей кожи, полный бесцветной жидкости без запаха, а теперь он уже почти опустел. Один или двое из более молодых спали, положив головы на руки, а Мак-Синн, всхлипывая, в очередной раз рассказывал о своих страданиях, которые он пережил, потеряв семью и корону. Тринадцать прошедших с того времени лет не притупили его боль.

Нила встал и поклонился прионнса. Когда он заговорил, его мелодичные трели и свист были совершенно явно сочувственными.

— Мой брат говорит, что он тоже потерял всех, кого любил больше всех на свете. Он чувствует ваше горе, как трезубец в своем горле. Он жалеет, что прошлое не могло быть другим, и хотел бы, чтобы ваша семья была жива, как и те кого он любил. Он говорит, что чувствует глубокое сожаление о том, что его семья и его народ ответственен за такое глубокое и неутолимое горе, — перевела Майя с легким удивлением в голосе.

Мак-Синн прочистил горло.

— Что ж, слова вашего брата очень благородны. Очень благородны. Конечно, это не воскресит мертвых, но все же очень, очень благородно. — Он сделал еще один глоток вина и произнес, очень хрипло, — Скажите вашему брату, что я тоже очень сожалею, если был причиной смерти тех, кого он любил. Но мы все вели войну. Во время войны делается многое, о чем потом можно очень пожалеть.

Майя перевела, и Нила склонил голову, принимая извинение прионнса, пусть и несколько отрывистое.

Изабо проскользнула к своему креслу, слабо улыбнувшись Дайду, сидевшему напротив. Он ответил ей такой же улыбкой, хотя его мысли были явно заняты другим. Изабо с удивлением заметила, что лежащий на столе пергамент уже почти исписан убористым почерком. Она взяла его в руки и быстро пробежала глазами, хотя он был так испещрен перечеркиваниями и исправлениями, что его было почти невозможно прочитать. К ее удовольствию, уже начало вырисовываться какое-то подобие соглашения между людьми и фэйргами. Хотя очевидно было, что очень многие вопросы еще только предстояло обсудить и утвердить, совет по примирению уже прошел большой путь в направлении прочного мира. Обе стороны признали совершенные злодеяния и согласились с обвинениями, что еще шесть месяцев назад показалось бы Изабо совершенно невозможным.

Все отчаянно нуждались в отдыхе. Совет прервался вскоре после того, как Изабо вернулась туда, и Лахлан с Нилой сделали вежливые жесты признательности и обещания вернуться к переговорам как можно скорее. Лишь тогда обессиленный Ри отправился в постель, а Изолт повела полупьяных лордов искать себе какую-нибудь койку где-нибудь в другом месте переполненного корабля.

Спать-ух?

Изабо улыбнулась и погладила мягкие перышки Бубы. Спать-ух скорее-ух...

Она медленно поднялась на полубак, зная, где можно найти Дайда. Он сидел над бушпритом с гитарой в руках и смотрел на опустошенную долину. В центре всего разгрома блестело расплавленным золотом озеро, отражая цвета заходящего солнца. Почему-то оно казалось слишком красивым, как будто ничто не могло сиять в такой ужасный день.

Изабо села рядышком с Дайдом, положив голову ему на плечо. Он наигрывал какую-то нежную и жалобную мелодию. Изабо узнала в ней песню, которую особенно часто пела Энит.

— Значит, ты теперь Хранительница Ключа, — сказал он наконец.

Изабо кивнула.

— Понятия не имею, почему, — сказала она. — Ведь очень много более старших и более знающих, чем я. Гвилим, например, или хотя бы моя мама...

Дайд покачал головой, но так и не взглянул на нее.

— Но никого более могущественного. Кто еще смог бы превратиться в дракона и пролететь через смерч? Кто еще смог бы одолеть Жриц Йора? Никто. Никто, кроме тебя.

— Это был мой день рождения, — сказала Изабо. — Со мной была сила кометы. Сейчас я не смогла бы этого сделать.

Он взглянул на нее, потом усмехнулся.

— Лгунья.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Кто знает? Я не чувствую в себе силы даже на то, чтобы зажечь свечу.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он, внезапно встревожившись. — Ты бледная, как мел.

— Да, день выдался нелегкий, — согласилась Изабо. — И предыдущий тоже. Не говоря уж о ночи.

Он кивнул, сглотнув и отведя взгляд.

— Не говоря уж о ночи.

Она протянула руку и ласково коснулась его руки.

— Мне отвели собственную каюту. Теперь мне придется привыкать к такому почету. Это будет нелегко, ведь я так долго была никем.

— Ну, к этому ты привыкнешь очень быстро, — с бледной тенью своей прежней улыбки заметил Дайд.

Изабо улыбнулась в ответ, потом чуть поколебалась.

— Тебе негде спать, — сказала она. — Может быть, ты разделишь со мной каюту? — Он какое-то время молчаливо разглядывал ее. К ее собственному удивлению, глаза Изабо внезапно наполнились слезами. — Было бы так хорошо... быть рядом с кем-нибудь теплым и.. и живым, — сказала она, медленно подбирая слова. — Я так устала от смерти... и от одиночества.

Он кивнул и поднялся на ноги, подняв и ее тоже.

— Веди, моя милая Бо. Это такое приглашение, от которого не отказался бы никто.

Каюта Изабо была совсем крошечной, как и все остальные, но койка оказалась достаточно широкой, чтобы они поместились на ней вдвоем, тесно прижавшись друг к другу. Оба от усталости впали в странное плавающее состояние, когда цвета казались слишком яркими, звуки слишком громкими, люди слишком разговорчивыми. В маленькой каюте было темно и тихо, и единственным нарушавшим тишину звуком был стук сердца Дайда у спины Изабо. Она закрыла глаза и крепче прижалась к нему, чувствуя теплоту и покой впервые за многие дни.

Проснулась она с ощущением, что на нее кто-то смотрит. Изабо открыла глаза и очутилась прямо в глазах Дайда. Черные, бездонные, они смотрели на нее с напряженным вниманием. Изабо улыбнулась ему, но он не ответил. Он чуть пошевелился, и она оказалась под ним, а ее рыжие локоны рассыпались по его руке. Он накрутил один из них на палец.

— Ну, моя Бо, как думаешь, сейчас уже время и место?

Изабо улыбнулась, оглянувшись вокруг себя. Каюта была совсем крошечной, и крыша находилась почти над самыми их головами. Противно пахло застоявшейся в трюме водой. Буба еще спала, усевшись на спинку единственного стула и нахохлившись. Изабо слышала доносившийся откуда-то чей-то храп. Она медленно покачала головой. Выражение Дайда не изменилось, но он очень аккуратно положил ее локон обратно на подушку.

— Может быть, это и время, — прошептала она, — но уж точно не место. — Она села, чуть не стукнувшись головой, и свесила босые ноги через край койки. Оглянувшись, она увидела, что его лицо преобразилось, стало более внимательным, а черные глаза засверкали ярче. — Пойдем, — прошептала она, пригибая голову.

Он засмеялся и последовал ее примеру, подняв с пола штаны и натянув их, потом связал свои длинные черные кудри в хвост. Изабо не стала заплетать волосы. Облаченная лишь в строгое белое платье без пуговиц, пряжек, крючков и завязок, она оставила свои рыжие кудри свободно ниспадать вдоль спины, просто набросив на плечи плед, и повела его по коридору.

Они выбрались с корабля и бесшумно отправились по ухабистой земле. Перед кораблем не было ничего, кроме сломанных стволов деревьев и огромных куч веток, промокших листьев, мертвых животных и грязи, перемешанных в густую серую липкую массу. За кораблем лес все так же поднимался к небу, целый и невредимый. Стройные белые березы качались, высокие сосны шумели, на ветвях огромных кленов уже начали проклевываться первые почки. Только что рассвело, и всю долину заливал нежный серебристый свет. Тихонько пели птицы, а легкий ветерок шевелил деревья.

Они углублялись в лес, шагая рука об руку. Наконец они добрались до рощицы, из которой не было видно ни упавших деревьев, ни высоких каменных пирамид. Там пышно разросся кустарник, а высокие деревья отбрасывали зеленые тени на гладкую поляну, покрытую свежей травой и первыми весенними цветами. На краю поляны бил родник, вздувшийся от талой воды. Дайд набрал воды в ладони и дал Изабо напиться, потом попил сам. Когда он провел мокрой рукой по ее шее, она была ошеломляюще холодной.

Там, на залитой солнцем лужайке, под песню птиц и ветра, Изабо и Дайд медленно и нежно раздели друг друга. Они не говорили ни о прошлом, ни о будущем. Сейчас существовал лишь этот миг. Не было ни смущения, ни неловкости. Все барьеры между ними были сломаны уже давно, в других местах, в другие времена. Остался лишь чистый восторг прикосновений и шепота, возрожденной жизни, поверженной смерти, вновь обретенной радости. Потом Изабо лежала в колыбели рук Дайда, глядя, как тени играют на его худом смуглом теле, переплетающемся с ее, мягким и белым. Их пальцы сплелись, их кудри смешались, рыжие и черные, огонь и тьма.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Изабо повернула голову, чтобы взглянуть в его глаза.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала она в ответ. Никакие другие слова были не нужны.

Договор между двумя расами нельзя было заключить за один день. И даже за неделю. Это заняло почти два месяца. Нужно было преодолеть тысячелетнюю ненависть и множество недоразумений, вызванных расхождениями между двумя культурами и образами мышления.

И, что сильно усложняло ситуацию, среди фэйргов было немало таких, кто не желал заключать мир, равно как и среди людей все еще встречались считающие, что лучшим решением было бы полностью лишить морской народ всех прав, превратив их почти в рабов. Но Лахлан и Нила были полны решимости, и сила их убеждения и их характеров в конце концов заставила противников сложить оружие.

После продолжительных споров наконец было достигнуто соглашение, что море и его берега, всегда бывшие традиционным местом обитания фэйргов, по праву принадлежат им. Многие северные острова уже и так были переданы фэйргам, как и большая часть безопасных бухт. За это фэйрги обещали людям право использования бухт рыболовным и торговым флотом за определенную плату. Поскольку у фэйргов не было денежной системы, оплата должна была быть натуральной.

Уже был составлен длинный список желаемых товаров. Фэйрги остро нуждались в зерне и плодах, как и в железном оружии и орудиях труда. Они также очень восхищались прекрасными шелками и бархатом, которые носили прионнса, а люди с завистью поглядывали на роскошные меха, служившие одеждой фэйргийским воинам. В человеческом обществе жемчуга считались большой редкостью и высоко ценились, а фэйрги восхищались алмазами за их чистоту и блеск, хотя в морях их можно было найти совсем не часто. И, что было, пожалуй, наиболее важным, фэйргийский принц хотел получить фонари, свечи, труты и кремни — все, что могло помочь в разведении огня. До сих пор лишь Жрицы Йора владели какой-то формой освещения, причем львиная доля той ауры власти и таинственности, которая окружала их, возникала именно благодаря их ночесферам. Принц Нила хотел, чтобы любой фэйрг мог осветить свою пещеру и приготовить рыбу или тюленье мясо.

Несколько недель камнем преткновения оставался лишь Остров Богов. Даже при том согласии, которое воцарилось между принцем Нилой и Линли Мак-Синном, ни один не желал уступать в этот вопросе другому. Под конец Мак-Синн так разозлился, что пригрозил прекратить мирные переговоры раз и навсегда. Его сын Дуглас положил руку отцу на плечо. Приглядевшись, Изабо вдруг заметила, что у молодого прионнса рука почти такая же перепончатая, как и у Нилы.

— Но, дайаден, зачем тебе этот остров? — вполголоса спросил Дуглас. — Он затонул по время наводнения, а от Башни Сирен все равно остались одни развалины, к тому же, готов биться об заклад, населенные призраками. Зачем нам такое холодное, мрачное и забытое Эйя место? Разве мы не можем построить новый замок и башню повыше, в горах? Там так красиво.

Мак-Синн долго смотрел на сына, потом внезапно его сердитое лицо расслабилось, и он рассмеялся.

— Почему бы и нет? — сказал он. — Видит Эйя, то место оказалось для нас счастливым. Мы назовем его Бонниблейр, прекрасное боле битвы.

Так и было решено. Священный Остров Богов был отдан фэйргам безо всяких условий, и ни один человек не имел права ступить на него без приглашения. За одну эту уступку Мак-Синн смог убедить фэйргов пойти на множество компромиссов по правам на рыболовство и плате за использование гаваней.

На закате в день весеннего равноденствия, важное время как для людей, так и для фэйргов, договор был подписан Лахланом и всеми прионнсами, а со стороны фэйргов — Нилой и представителями наиболее выдающихся семейств. Его подписали в Пещере Тысячи Королей, из которой убрали весь морской мусор и вернули ей прежний величественный вид. Сквозь щель в ее высоком сводчатом потолке лились золотые лучи солнца, играя на переливающихся перламутровых стенах и проникая в глубь яркой аквамариновой воды.

Когда Пакт о Мире был подписан, Лахлан короновал Нилу украшенной черным жемчугом короной Короля фэйргов и дал ему в руку королевский скипетр. Ри настоял на том, чтобы фэйргийский принц признал его власть и принес ему клятву верности, как и остальные прионнса Эйлианана. Хотя новый Король фэйргов был облачен в длинную юбку, жесткую от обилия алмазов, жемчужин и опалов, и роскошную длинную мантию из белого меха, сколотую украшенной драгоценными камнями брошью, на шее у него не висело ничего, кроме черной жемчужины на простом шнурке.

Когда церемония коронации была завершена, Нила сошел со своего сверкающего хрустального трона и поднял Фанд, которая, преклонив колени, ждала у подножия трона. Она была с головы до ног закутана в белый мех, а ее черные волосы придерживала небольшая диадема из белого жемчуга. Нила провел Фанд по ступеням, ведущим к трону, и обратился к затаившей дыхание толпе, долго говоря что-то на мелодичном переливчатом языке фэйргов.

— Что он говорит? — спросила Изабо Майю.

— Он берет эту полукровку в жены, — ответила Майя.

— Да, это я понимаю, — нетерпеливо отозвалась Изабо. — Я хочу знать, что он на самом деле говорит.

Ей очень хотелось изучить язык морских обитателей, но он оказался сложным и трудным, в особенности из-за того, что для того, чтобы сказать самую простую вещь, им требовалась уйма времени.

— Он говорит: «Я беру тебя, Фанд, в жены», — насмешливо ответила Майя. Изабо закатила глаза, но не смогла удержаться от ухмылки. Хотя Майя и оставалась государственной преступницей, она не утратила ни своего шарма, ни своей дерзости.

Свадебная церемония оказалась на удивление краткой, принимая во внимание время, которое фэйрги тратили на большинство своих ритуалов. Когда она подошла к концу, Нила и Фанд сели вместе на хрустальном троне, что, как объяснила Майя, было неслыханно, поскольку никогда раньше ни одна из королевских жен не могла даже помыслить о таком, а Фанд к тому же была дочерью человеческой наложницы, полукровкой. Но это было символом нового порядка, где женщина больше не была игрушкой, которую можно было проиграть в кости.

В пещере Тысячи Королей стемнело. На стенах зажгли фонари, а на воду опустили горящие свечи, которые покачивались на волнах, представляя собой воистину прекрасное зрелище. Теперь пришло время последней церемонии, той, которая больше всего интересовала Изабо и Майю.

В качестве одной из частей мирного договора было решено, что Доннкан и Бронвин должны быть обручены. Как дочь человеческой женщины должна была взойти на фэйргийский престол, так и дочь фэйргийки должна была со временем стать королевой людей.

Несмотря на то, что Изабо очень не хотелось связывать детей в таком юном возрасте, когда они еще не знали, куда их приведут их сердца, она понимала, что это обручение было очень мудрым политическим ходом. Оно должно было заставить умолкнуть всех недовольных правлением Лахлана, поскольку те, кто все еще считал, что престол должна была унаследовать дочь Джаспера, должны были успокоиться, зная, что со временем Бронвин разделить его с Доннканом, сыном Лахлана. Оно должно было успокоить беспокойство Нилы, вызванное клятвой в верности фэйргов клану Мак-Кьюиннов, и продемонстрировать терпимость Лахлана к морскому народу. И это был быстрый и очевидный способ показать всей стране, что фэйрги перестали быть их врагами и что любая враждебность к ним недопустима.

Обручение страшно обрадовало и взволновало Доннкана, уверенного в том, что он любит свою кузину и что его чувства не изменятся к тому времени, когда им обоим исполнится шестнадцать лет и можно будет заключить их брак. Что испытывала Бронвин, сказать было труднее. Она давно уже научилась скрывать свои истинные чувства.

В длинной, украшенной изящной резьбой лодке двое ребятишек, сидевших бок о бок, рука об руку, поплыли по воде к хрустальному трону. Доннкан был облачен в килт и плед Мак-Кьюиннов, но на его плечи был накинут длинный плащ из мягкого белого меха, как те, что носили фэйрги. Бронвин была одета как фэйргийская принцесса, но плечи ее украшал плед Мак-Кьюиннов, перекрещивающийся на груди и закрепленный на поясе брошью с изображением коронованного оленя, символа клана ее отца.

Зрелище было поразительным — мальчик с золотистыми глазами и кудрями, с чуть виднеющимися из-под плаща крыльями, и девочка с прямыми черными волосами и серебристо-голубыми глазами, оба с белым локоном Мак-Кьюиннов надо лбом. Они вместе вышли из лодки и поднялись по ступеням, преклонив колени у ног Нилы и Фанд. Король фэйргов короновал их изящными маленькими коронами из жемчужин и алмазов. В центре короны Бронвин была маленькая черная жемчужина, свидетельствующая о том, что она принадлежит к членам фэйргийской королевской семьи.

Нила развернулся и обратился к толпе, правой рукой держа за руку Бронвин, а левой — Доннкана. Он низко поклонился собравшимся, потом очень торжественно соединил руки детей, отступив назад, и они рука об руку предстали перед толпой. Раздались приветственные крики и мелодичные трели, потом слуги начали обносить гостей вином из морского лука и лакомствами из сырой рыбы, икры и водорослей.

— Ну, теперь я могу вздохнуть с облегчением, — сардонически сказала Майя Изабо. — Ведь Мак-Кьюинн не отправит мать своей будущей невестки на костер?

Майя Колдунья, вне всякого сомнения, оставалась для Ри большой проблемой. Он не стал требовать казни Фанд, несмотря на то, что это она совершила колдовство, которое затопило сушу. Изабо смогла убедить его, что она была лишь невольным орудием Жриц Йора, правосудие над которыми она совершила еще на острове, испепелив их своим огненным драконьим дыханием.

Но с Майей все обстояло куда сложнее. Дело было не только в том, что она уже многие годы была главным врагом Лахлана. Она была опасна. Ее чары были столь сильными и коварными, что охранявшие ее солдаты постоянно попадались на попытках освободить ее. Их верность была поколеблена, а их разум затуманен ее красотой. Куда бы она ни пошла, везде ее сопровождали волнения и смятение.

Но все же она была одной из тех, кого следовало благодарить за победу при Бонниблейре, и Лахлану пришлось признать, что, возможно, без нее не было бы и мира. К тому же он понимал, что этот мир все еще был очень хрупким. Майя была сестрой Короля Нилы и матерью Бронвин. Приказав казнить ее, он лишь вызвал бы их месть.

Изабо удалось подсказать ему решение одной из проблем. Охранять Майю приставили клюрикона Брана. Клюриконы были невосприимчивы к магии и безразличны к человеческой красоте. Бран очень пострадал от изданного Майей Указа о Волшебных Существах. Можно было не опасаться, что он поддастся ее чарам, физическим или магическим.

После этого высокую и стройную фигуру Майи никогда больше нельзя было увидеть без маленького мохнатого клюрикона, неизменно скованного с ней изящной цепочкой. Это зрелище, хотя и забавное, было в чем-то печальным. Майя не делала никаких попыток бежать, говоря своим хрипловатым голосом:

— Но я готова принять правосудие Мак-Кьюинна. Я не собираюсь убегать.

Никто не знал, верить ей или нет, даже Изабо.

Через месяц после коронации Лахлан и Серые Плащи были готовы вернуться обратно в Лукерсирей. Они поставили памятники погибшим и восстановили силы на чистом горном воздухе. Они помогли Мак-Синну начать на берегу озера Бонниблейр строительство нового города, с замком и новой башней ведьм, которая должна была получить название Башня Песен. Там должны были учить всем видам музыки, а не только тем, которые убивали фэйргов. Теперь всем уже не терпелось вернуться домой и вновь вплести в полотно нити своих жизней, разорванные и спутанные долгой и кровавой войной.

— Никогда не думал, что скажу такое, но должен признаться, что с ужасом думаю о долгом морском путешествии домой, — как-то вечером сказал Лахлан. — Как бы сильно я ни любил свой корабль, боюсь, я уже сыт им по горло.

Все с жаром согласились. Весь прошлый месяц, пока строился фундамент замка Бонниблейр, все они жили на корабле, и жилище это было тесным и неудобным.

— Да мы бы все равно не смогли вернуть его обратно на море, — заметила Изолт. — Нет, лучше всего вернуться через Мост в Неизвестное и перейти Хребет Мира.

— В любом случае, это займет месяцы, — недовольно сказал Лахлан. — Я просто хочу вернуться домой! Мне нужно проверить, как в мое отсутствие шли дела у остальной страны и какой вред причинила приливная волна.

Изабо внезапно пришла в голову одна идея. Она ничего не сказала, но на следующее утро встала очень рано, задолго до рассвета. Шагая следом за Бубой, летящей впереди, точно снежинка, подхваченная ночным ветром, она углубилась в лес. Ей не нужен был свет, поскольку она видела ночью почти так же хорошо, как и днем. Но ее путь тем не менее был трудным, поскольку ей приходилось пробираться через чащу деревьев и кустарников и колючие заросли ежевики. У нее не было четкого знания, куда надо идти, но ее тело поняло это, когда она приблизилась к линии силы. Она пульсировала под ее ногами и безошибочно привела Изабо к кольцу камней, возвышавшихся на высоком зеленом холме глубоко в чаще леса.

Она тяжело дышала, поскольку очень спешила, зная, что скоро рассвет. Подождав, пока сквозь деревья не начали пробиваться первые лучи солнца, осветив стоящие камни, она положила ладонь на один из символов, высеченных в скале. По ее руке разлился жидкий огонь, и все ее нервные окончания завибрировали, но она не отдернула руку и не открыла глаза. Перед своим мысленным оком она представила тень облаков, несущихся над полями дикой пшеницы. Покалывание в пальцах усилилось, пока ей не стало казаться, что ее руку облепил рой ос. Она ждала до тех пор, пока боль не стала совершенно невыносимой, потом открыла глаза.

Перед ней стояла высокая тонкая фигура, облаченная в мерцающее белое одеяние. Ее кожа и струящаяся грива волос были очень белыми, а глаза казались прозрачными, как вода. В середине лба, точно между бровями, кожа собралась тугими морщинами, походя на закрытый бутон, хотя все остальное лицо Селестины было гладким и безмятежным. Она подняла свои суставчатые пальцы ко лбу и поклонилась, приветствуя ее на своем гудящем языке.

Изабо вернула ритуальное приветствие, потом позволила Селестине коснуться пальцами своего лба. Бутон морщин между бровями Селестины медленно распустился, открыв третий глаз, темный, словно беззвездная ночь, мерцавший переливающейся рябью.

Приветствую тебя, Изабо Оборотень. Рада видеть Ключ на твоей груди, как ни печально мне знать, что Мегэн Повелительницы Зверей больше нет. Она всегда была нашим истинным другом.

У Изабо защипало глаза.

Я ужасно скучаю по ней. Не знаю, как я справлюсь без нее.

Но ты справишься, безмятежно ответила Селестина. Должна справиться.

Изабо кивнула, глотая слезы. Не было нужды ничего говорить, ибо Селестина читала ее душу, как раскрытую книгу. Она покорно стояла под пальцами Селестины, позволяя Облачной Тени узнать все, что можно было узнать.

Бесконечное горе, бесконечная радость. Они всегда рядом, сказала Селестина, и ее мысленный голос был полон печали. Значит, ты хочешь еще раз пройти Старыми Путями. И на этот раз не одна, а с многими сотнями незнакомцев, чьи башмаки будут попирать наши священные пути.

Изабо кивнула.

Ты знаешь, что мы ревностно охраняем тайну наших дорог, сказала Селестина. Им придется идти с завязанными глазами, доверив мне вести их.

И снова Изабо кивнула.

Они услышат крики баньши и призраков и почувствуют ледяные прикосновения их пальцев. Они ощутят дыхание злых духов, которые будут нашептывать им в уши, вселяя в их умы сомнения. Они не будут знать, не станет ли их следующий шаг роковым, заведя их в другие времена и другие миры. Но никому из них не будет позволено снять повязку с глаз. Ты обещаешь мне это?

Изабо поколебалась, потом молча покачала головой.

Я предупрежу их. Я постараюсь сделать так, чтобы они все поняли.

Даже этот ваш гордый король?

Изабо сокрушенно искривила губы.

Да, даже Лахлан. Хотя ему это не понравится.

Все к лучшему, сказала Селестина без малейшего намека на юмор. Хорошо. Хотя никогда раньше ни один Звездочет Селестин не допускал такого. Но мы поставили свой знак под Пактом о Мире вашего короля, и он действительно пытался помочь Селестинам исцелить страну. Он много раз воспевал летний ручей вместе с нами, и магия его голоса сделала его воды сильными и чистыми. В благодарность мы поможем ему вернуться домой.

Она снова поклонилась Изабо и шагнула обратно в каменную дверь, растворившись в воздухе.

Возвращение Серых Плащей в Лукерсирей было назначено на Бельтайн, первый день мая, ровно через год после нападения фэйргов на Риссмадилл. В Лукерсирее должна была окончательно решиться судьба Майи.

Всем мужчинам, женщинам и детям тщательно завязали глаза, и они, взявшись за руки, образовали длинную цепь, охваченную любопытством и страхом. Их по одному проводили через каменные ворота. Поскольку ничего видеть они не могли, тем более сильным потрясением стал для них разряд, пронзавший каждого из них в этот момент. Многие резко останавливались, вскрикивая от неожиданности и боли. Их тянули вперед руки тех, кто шел перед ними, а они, в свою очередь, тянули шедших следующими. Это походило на попытку с завязанными глазами бежать через бурное холодное море, кишащие жгучими медузами, вьющимися у них между коленями и толкающими их из стороны в сторону. Многие сорвали бы повязки или отказались идти дальше, если бы не держались так крепко за невидимую руку идущего впереди.

Казалось, они брели долгие часы. Дорога колыхалась у них под ногами, а в ушах стояли завывания и шепот, насмешки тысячи призраков. Некоторые с огромным трудом выносили это, крича от ужаса или сожаления, умоляя позволить им уйти с секретного пути Селестин. Но цепь рук держала крепко, и они по одному вышли через вторые каменные ворота в саду в самом сердце лабиринта Башни Двух Лун. Путешествие, которое год назад заняло долгие месяцы, сейчас было совершено всего лишь за несколько часов.

Все Лукерсирейские колокола заливались ликующим звоном. Был устроен роскошный пир в честь победителя-Ри, сделавшего для обеспечения прочного мира в Эйлианане много больше, чем какой-либо другой ри. Впервые за всю долгую и бурную историю Эйлианана все земли и все люди объединились и поклялись жить в мире. Все враги были побеждены, все препятствия преодолены.

Все враги, кроме Майи Колдуньи. Ее суд был долгим и публичным. Лахлан был полон решимости продемонстрировать всем, что справедливость восторжествовала. Было вызвано множество свидетелей, и вокруг ее судьбы разгорелись жаркие споры.

— Сожжем ее! — призывали многие ведьмы. — Пусть она испытает те же муки, на которые обрекла наших сородичей.

— Давайте повесим ее, — посоветовали судьи королевского суда, среди которых были представители аристократии и торгового класса. — Мы должны продемонстрировать силу тем, кто замышляет измену.

— Оставим ей жизнь, — сказала Хранительница Ключа Изабо Ник-Фэйген. — Она искупила многие свои преступления, убив короля фэйргов и спася Доннкана и Бронвин Мак-Кьюиннов.

— Но она не искупила их все сполна! Она должна умереть!

— Оставим ей жизнь, — настаивала Изабо. — Если она умрет, мы потеряем все ее знания о морской магии и умении превращать, об искусстве дальновидения и культуре фэйргов, и еще многое другое. Уже было утрачено столько знаний! Пусть она работает в библиотеке, сохраняя те знания, которые нам удалось сохранить, и записывая все, что знает.

— Но где же возмездие? — возмущались ведьмы. — Разве это будет справедливым наказанием?

— Но она будет служить ведьмам, которых пыталась уничтожить, — сказала Изабо. — Она будет служить Шабашу и работать на его благо. Колдунья — гордая женщина. Она была самым могущественным человеком в стране, распоряжаясь жизнью и смертью всех тех, кто ее окружал. Что, как вы думаете, будет более справедливым наказанием? Быстрая смерть или долгое унижение?

Судьи и присяжные долго молчали. Потом встал Лахлан. Его лицо было очень мрачным.

— Она слишком опасна, чтобы оставить ее в живых, — сказал он. — Мы все слышали о том, как она наводила чары на многие сотни людей, среди которых был и мой родной брат Джаспер. Она могущественная и искусная колдунья, которая без сожаления подчиняет людей своей воле. Если она смогла околдовать самого Мак-Кьюинна, заставив его поднять руку на Шабаш, то что же она может сделать с человеком меньшей воли и силы?

— Откуда мы можем знать, не подпала ли и ты тоже под ее чары, Хранительница Ключа? Ты провела рядом с ней немало времени. Я знаю, что ты не хочешь новых убийств, и боишься того, что казнь Колдуньи приведет к новым раздорам и беспорядкам в будущем. Да, Король Нила убедительно просил нас о снисхождении и милосердии к ней. Но, не считая моего горя и ярости, вызванных тем, что она совершила в прошлом, я боюсь того, что она может совершить в будущем. Мы только что завоевали мир. Разве можем мы ставить его под угрозу, оставляя Колдунью в живых?

Толпа согласно зашумела. Изабо кивнула.

— Ваши слова справедливы, Ваше Высочество. А что если мы свяжем ее?

Послышались возгласы изумления.

— Свяжем ее? — медленно переспросил Лахлан. — Ты имеешь в виду, что мы будем держать ее закованной, как последние несколько месяцев, под охраной клюрикона?

Изабо покачала головой.

— Нет, я говорила о том, чтобы связать ее силы. Сделать ее бессильной.

Все услышали негромкий вскрик смятения. Майя подалась вперед в своей клетке, и вся краска отхлынула от ее лица.

— Нет! — закричала она. — Лучше уж убейте меня!

Зал суда зашумел. Лахлан дождался, пока шум не утих, потом сказал медленно:

— А разве такое связывание возможно?

— Если это будет плетение никс, думаю, да, — ответила Изабо. — Разве не никс соткали плащ иллюзий, который надежно скрывал вас в облике горбуна? Разве не они сплели волшебные перчатки, скрывавшие сияющие руки Томаса Целителя? Думаю, они смогут найти способ связать ее силы.

Лахлан кивнул.

— Тогда, думаю, это может быть решением, — сказал он медленно. — Если бы я только мог быть уверенным...

— Невеста вашего сына будет очень благодарна вам за то, что оставили ее матери жизнь. Это может иметь только счастливые последствия для их будущего брака, — заметила Изабо. — И Бронвин сможет расти рядом с матерью. Ведь вы же сами всю жизнь скучали по рано умершей матери.

Лахлан кивнул, и по его лицу промелькнула тень.

— Король Нила будет признателен вам, а Шабаш не утратит все то, что Колдунья знает. Поверьте, я не лгу, говоря, что Шабаш будет благодарен за это. Пора уже оставить обиды прошлого в прошлом и начать строить наше будущее.

С этими словами Изабо обернулась к совету из облаченных в белые одежды ведьм. Ее лицо было убежденным и решительным. Многим было нелегко согласиться с ее назначением Хранительницей Ключа, поскольку Изабо было всего двадцать четыре, а среди них было много более старших и, как они считали, более мудрых. К ее удивлению, она увидела, что ее слова тронули ведьм. Они кивали друг другу, а один или двое одобрительно захлопали в ладоши.

— Что скажут судьи? — спросил Лахлан.

Они склонились друг к другу и что-то обсуждали вполголоса, но при словах Лахлана верховный судья выпрямился, сказав веско:

— Если Колдунью можно связать так, что она не будет больше представлять никакой опасности, и если она согласится трудиться по воле Шабаша, тогда, полагаю, мы нашли справедливое и милосердное решение. Да будет так!

По решению суда прикованную к клюрикону Брану Майю Колдунью отвели из тюремной камеры глубоко в темные и тайные пещеры под старым городом Лукерсирея, куда никогда не проникал солнечный свет. Там жила Кейт-Анна, самая старая и самая могущественная из всех никс. Сорок два дня и сорок две ночи никс трудилась, плетя ленту из своих черных волос. Она сплетала их в тугом замысловатом узоре, а круг ведьм во главе с Туарисой Швеей произносил над лентой заклинание связывания.

Там, во тьме пещеры никс, ленту обвили вокруг горла Майи, сплетя концы вместе так, чтобы не осталось ни шва, который можно было бы распустить, ни узла, который можно было бы развязать, ни пуговицы или пряжки, которые можно было бы расстегнуть. Ее нельзя было ни разрезать ножницами или ножом, ни сжечь огнем, ни растворить водой. Когда Майю наконец вывели из подземных пещер и, моргающую и жмурящуюся от солнечного света, отвели в Башню Двух Лун, оказалось, что она потеряла голос. Майя Колдунья, Майя Когда-то-Благословенная, в конце концов стала всего лишь Майей Немой.

— Никак не могу понять, права ли я была, — сказала Изабо. — Жить, лишенной дара речи и сил, кажется мне жестокой судьбой. Может быть, мне стоило позволить им казнить ее.

— А разве кто-то из нас может не сомневаться в том, правильно ли поступает? — спросил Дайд. — Причины, по которым ты просила оставить ей жизнь, были разумными, да и ты же видишь, что Бронвин счастлива, пусть даже ее мать может разговаривать с ней лишь при помощи пера и чернильницы.

— Но все же, счастлива ли Майя?

— По крайней мере, она жива.

Изабо улыбнулась.

— Да, в этом что-то есть.

— И мы тоже живы, благодарение Эйя. — Дайд склонил темноволосую голову и поцеловал ее в губы. — Живы и живем в мире, во что я никогда бы не поверил.

Они сидели в огромной библиотеке Башни Двух Лун, в зале, тянувшемся вдоль всей длины и высоты главного здания. Высотой в шесть этажей, она с пола до сводчатого потолка, расписанного сценами из истории Эйлианана, была уставлена книжными полками. Узкие винтовые лестницы из чугунного кружева соединяли нижний этаж с шестью галереями с высокими стрельчатыми окнами, выходящими на центральный дворик, где фонтаны образовывали сверкающие на солнце водяные арки.

Когда Красные Стражи Майи взяли Башню Двух Лун штурмом, они разожгли огромный костер из тысяч книг и свитков, когда-то составлявших огромную библиотеку, положив начало эпохе Сожжения. Хотя сам зал был полностью разрушен, его восстановление было достаточно несложным делом, хотя и потребовало труда сотен мастеровых и ремесленников. Но мудрость, когда-то хранившаяся в нем, была утрачена навеки. Большая часть полок пустовала, и по всей комнате ученики усердно старались расшифровать обугленные остатки найденных на развалинах книг. Другие ученики были заняты снятием копий с книг, взятых на время из Башен Роз и Шипов и Башни Туманов, единственных башнях ведьм, не сожженных дотла. Среди них были и Джей с Финн, сидящие бок о бок, смеющиеся и перешептывающиеся. Финн должна была помогать Джею в его попытках научиться читать, но судя по их приглушенным голосам, пока что дело не слишком продвинулось вперед.

Майя Немая тоже сидела за одним из столов с пером в руке и грудой пергаментов, лежащих перед ней на столе. Как и остальные, молчаливо работающие вокруг нее, она была одета в строгое черное платье, а волосы стянула в тугой узел на затылке. Лента из волос никс черной линией охватывала ее шею. В ее аскетизме было что-то трагическое, ибо Изабо привыкла видеть ее в великолепии красного бархата и золотой вышивки. Глядя на ее иссеченное шрамами лицо, седеющие волосы и простую одежду, трудно было поверить, что когда-то она считалась самой прекрасной женщиной в стране, и еще труднее было поверить тому, что она была самой могущественной.

Изабо вновь переключила внимание на Дайда. Она знала, что он разыскал ее не для того, чтобы просто поговорить о Майе. Он перевесился через спинку стула, играя ее волосами и болтая ногой. Хотя он изо всех сил старался скрыть это, по мере того, как дни становились все более теплыми и длинными, его снедало беспокойство.

Она улыбнулась ему.

— Что, мир кажется тебе скучным?

— Невыносимо скучным, — признался он. — Похоже, придворные только и умеют, что бездельничать, поедать сладости да сплетничать. Лахлан занят восстановлением торговых маршрутов и строительством нового флота, но его циркачу совершенно нечего здесь делать, разве что болтаться без дела и распевать любовные песни.

— Мне казалось, тебе ничего другого и не хотелось — поддразнила она.

Он улыбнулся.

— Ну, твои прекрасные глаза я готов воспевать в любое время дня и ночи, — ответил он. — Вот только ты вечно слишком занята, чтобы слушать.

— Прости, — отозвалась Изабо, взяв его за руку. — Просто столько нужно сделать. Я не могу терять время, сидя с остальными придворными дамами и рассуждая о том, как теперь носят ленты.

— Да, понимаю. Ты теперь Хранительница Ключа. Ладно, по крайней мере я могу видеть тебя ночью, в постели, где мне в любом случае больше всего нравится тебя видеть.

— Но тебе нужно чем-нибудь заниматься днем, а не то ты растолстеешь от чрезмерного количества сладостей, — засмеялась Изабо. — Почему бы тебе не поучиться немного в Теургии? Ты можешь стать очень сильным колдуном, если будешь тренироваться.

— Только если тренировать меня будешь ты, — прошептал он, склонившись ниже, чтобы поцеловать ее в ухо.

На ее щеках заиграли ямочки.

— Возможно, я могла бы это устроить. Только предупреждаю заранее, я очень строгая наставница.

— Обещания, одни обещания.

— Дайд, я серьезно. У нас осталось так мало людей, обладающих силой. Почему бы тебе не вступить в Шабаш?

— Но я ненавижу правила и ограничения, Бо, ты ведь знаешь.

— А что, если нам сделать из тебя странствующего чародея? — спросила она, улыбнувшись ему. — Тебе не придется оставаться здесь, в Башне, запертым в классе, но ты будешь учиться колдовству везде, где окажешься, у всех учителей, которых сможешь найти. Ты сможешь принести много мудрости и умения от деревенских знахарок и знахарей. Ты сможешь искать Талантливых ребятишек и привозить их в Теургию, и все полезные книги, которые найдешь.

Дайд притих, глядя ей в лицо внимательными черными глазами.

— Ты серьезно?

— Да, конечно. Шабаш слишком закоснел. Не каждому подходит уединенная жизнь в Башнях. Думаю, что одной из самых главных ошибок Шабаша было прятаться от естественного ритма жизни. Они утратили связь с простыми людьми, перестали понимать их нужды и желания. Это одна из тех вещей, которые я хочу изменить. Думаю, если мы начнем посылать ведьм в города и села, чтобы они помогали всем нуждающимся, рассказывали простым людям о Шабаше и изучали мудрость знахарей, это поможет нам решить эту проблему.

Дайд поднялся на ноги, взволнованно зашагав вокруг стола.

— Хочешь сказать, что я снова смогу быть Дайдом Жонглером, путешествовать в своем фургоне, писать песни и играть людям... — Внезапно он умолк. Он обернулся к Изабо и сел рядом с ней, порывисто схватив ее за руку. — Но как же мы?

— А что с нами такое случится? — спросила она, улыбаясь ему. — Тебе придется регулярно возвращаться, чтобы отчитываться перед мной и привозить Талантливых детей, которых ты найдешь. В стране очень много дел для Шабаша, и я намерена заняться ими. Ты сможешь сообщать мне, где я больше всего нужна, и я присоединюсь к тебе и мы сможем вместе работать, чтобы исправить ситуацию. Не забывай, я могу путешествовать куда хочу и как хочу. Мне не нужно трястись в фургоне. Я могу путешествовать Старыми Путями или превратиться в беркута...

— Или в дракона!

Изабо вздрогнула, вспомнив видение того, как она горит и корчится в языках драконьего огня.

— Нет, думаю, в следующий раз я выберу какой-нибудь более безопасный облик. Например, милой пухлой голубки.

— Угу, такой, которую приятно ощипать, — с ухмылкой сказал Дайд, притягивая ее к себе и уткнувшись носом ей в ухо.

Почувствовав множество любопытных взглядов молодых учеников, Изабо отстранилась, сдвинув брови.

— Так ты согласен? Вступить в Шабаш и стать моим первым странствующим чародеем?

— Ты же понимаешь, что для меня самое главное — служба моему хозяину? — нерешительно сказал Дайд.

Изабо кивнула.

— Да, конечно же. Я ведь тебя знаю.

— Но не вижу причины, по которой я не мог бы служить вам обоим, если поручения не будут противоречить друг другу. Потому меня и прозвали Жонглером, что я так наловчился подкидывать в воздух несколько шариков одновременно.

Дайд извлек откуда-то свои золотые шарики и принялся ловко кружить их в воздухе, а потом один за другим снова куда-то спрятал их.

— Понимаешь, я уже не могу больше быть так полезен Самому, как когда-то. Боюсь, моя маска циркача больше уже меня не прикрывает.

— Ты окажешь ему самую большую услугу, продолжая делать то, что делал всегда: петь песни, рассказывать истории и представлять его героем в глазах его народа.

Дайд кивнул, понимая, что она права. Они помолчали, потом Дайд внезапно схватил ее за руку, склонившись к ней так близко, что смог заглянуть прямо ей в глаза.

— Он все еще тебе снится?

Изабо улыбнулась ему.

— Нет. Мне снишься только ты.

— Лгунья, — сказал он хрипловатым теплым голосом. — Но до чего же приятно слушать такую ложь. Скажи мне еще какую-нибудь?

— М-м-м, — протянула Изабо. — Например: «Я люблю тебя?».

— Ну, такую ложь я готов слушать в любое время дня и ночи.

Она нежно поцеловала его.

— Это не ложь. Я буду ужасно по тебе скучать.

— Попробовала бы ты не скучать! — отозвался он, притянув ее поближе и снова целуя. На этот раз Изабо забыла о своем положении Хранительницы Ключа Шабаша и с радостью ответила на его объятие. Когда они наконец оторвались друг от друга, оба тяжело дышали.

— Ты не обижаешься? — спросил Дайд хрипло. — Ну, что я хочу уехать?

Изабо покачала головой, хотя в глазах у нее стояли слезы.

— Я не стала бы запирать жаворонка в клетке. Почему я должна хотеть посадить под замок тебя?

Он провел пальцем по талисману в виде звезды в круге, висящему у нее на груди.

— Ну, ты же носишь большой ключ, — сказал он, пытаясь пошутить.

— Да, но этот ключ для того, чтобы освобождать, а не запирать, — ответила Изабо. — Я знаю, что ты никогда не был бы счастлив, постоянно находясь в одном и том же месте. Ты должен все время быть в дороге, путешествуя туда, куда зовет тебя твое сердце.

— тихонько пропел Дайд. Глаза у него сияли от радости.

Изабо улыбнулась.

Когда он ушел с посветлевшим лицом, на котором не осталось никаких следов усталости духа, омрачавшей его прежде, Изабо вернулась к своему делу. На столе перед ней лежала Книга Теней. Она записывала в нее отчет о битве при Бонниблейре и всех необыкновенных и чудесных событиях, произошедших там. Это дело она довольно долго откладывала на потом, поскольку вид множества страниц, исписанных убористым почерком Мегэн, каждый раз вызывал у нее приступ горя. Книга Теней была одной из самых драгоценных реликвий Шабаша, хранящей на своих страницах всю историю и мудрость Шабаша Ведьм, записанную руками многочисленных Хранителей Ключа начиная с времени Первого Перехода. Изабо казалось каким-то самонадеянным писать в ней после того, как она столько лет благоговейно читала ее страницы под суровым взглядом своей опекунши и наставницы. Каждый раз, когда она снимала ее с полки и открывала обложку серебряным ключом длиной в ее палец, ей казалось, что она вот-вот услышит голос Мегэн, говорящий: «Осторожней, девочка! Неужели обязательно нужно быть такой неуклюжей? Ох, ну до чего же ты небрежная!»

Но в конце концов она сняла ее с полки и положила на стол, позволив ей раскрыться. Как она и ожидала, книга раскрылась на чистой новой странице в самом конце. На этом девственно белом листе она описала нападение фэйргов во время бельтайнского пира, путешествие в Карриг и долгую борьбу за Остров Богов.

Она нарисовала летящий корабль, сопровождаемый свитой из семи огромных драконов, и подробно изложила историю заключения Пакта о Мире с фэйргами. Теперь ей оставалось лишь описание суда над Майей Колдуньей и ее связывания лентой из волос никс. Она взяла перо и снова оглядела комнату.

Точно почувствовав ее взгляд, Майя подняла глаза и улыбнулась. Впервые за все время, что Изабо знала ее, фэйргийка, казалось, обрела покой. Изабо улыбнулась в ответ и снова начала писать.

...и таким образом, повсюду в стране впервые за многие годы воцарился мир, и люди и волшебные существа начали жить вместе в согласии и довольстве под благодетельным правлением Лахлана Мак-Кьюинна и Изолт Ник-Фэйген, моей сестры. Да обернется к нам Эйя своим светлым лицом.

Изабо вывела последнее слово, украсив его росчерком, и аккуратно посыпала страницу песком. Потом закрыла книгу, положив обе руки на ее красную тисненую обложку. Она знала, что когда она откроет ее в следующий раз, чтобы записать все то, чему научилась и чего достигла, там окажется чистая белая страница, ожидающая прикосновения ее пера.