Бездна кошмара

Почему?

Хм... А что если... Нет, это невозможно.

Или возможно?..

Мне вспомнилась лекция Эльфина, и конкретно та её часть, которая касалась появления первых богов Файрана.

В древние времени, в изначальной истории, они были всего лишь человеческой выдумкой. Затем, постепенно, по мере приближения мира к зоне кошмара, иллюзия становилась явью. Хотя вернее будет сказать, что это реальность утрачивала свой вес и растворялась в иллюзия, но это так — формальности.

«Крылья Света» пробуждались каждые десять лет, прямо как луна. Я сам привёл эту метафору, и она, очевидно, глубоко вонзилась в сознание Пирайи, если девушка помнила её до сих пор.

Но первые двадцать лет Они дремали. Почему? А что если всё это время, все эти годы, Пирайя камушек за камушком выстраивала храм веры в сознании своего народа?

Вернее даже будет сказать, что она его не строила, но перестраивала.

Мне всегда казалось немного странным, что дракон, по своей сути плотоядный зверь, ни разу не попытался напасть на жителей деревни, но смиренно принимал от них подачки, словно дрессированный зверёк. Так может он это делал только потому, что они верили в такую модель поведения с его стороны? И потому что мне самому этого хотелось? Если моя туманность смогла изменить этого монстра, превратив его из обычного ящера в полноценного дракона, может, изменения были не только внешними, но и внутренними? Может моя воля определяла его собственную? Может он был не более чем порождением моих желаний и желаний целого народа, который верил в него, в Порождение Кошмара, в Божество, и силой своей веры определял его характер и поведение?

44. мир

Чем больше я размышлял обо этом, тем сильнее мне казалось, что я нахожусь на пороге знаменательного открытия.

Я мысленно сделал себе заметку перечитать записи предшественника касательно силы веры и влияния, которое образ в сознании других людей оказывал на мою туманность.

Сейчас же я мог провести ещё один небольшой эксперимент...

Я посмотрел на Пирайю, которая терпеливо дожидалась моих слов, и прорычал:

— В этот раз я пробудился раньше, ибо грядут великие перемены, Пирайя. Звёзды меняются, луны меняются, мир не стоит и не может стоять на месте. Возрадуйся, ибо как дни становятся всё длиннее по мере приближения лета, так Крылья Света вскоре возобладают над мраком. Последний превратятся в бледную тень перед ясным солнцем нашей мудрости.

Я старался говорить высокопарно и образно, ибо образы оказывали особенно сильное влияние на сознание Пирайи и её соплеменников.

И действительно: старушка задрожала, пока меня слушала, и глаза её засияли ярким светом.

— Пусть об этом узнает каждый: дети, взрослые, старики. Устройте великий праздник. Но сперва нам хотелось бы многое у тебя спросить, Пирайя. Все эти годы мы делились с тобой своей мудростью — теперь пришло время нам снова проверить твои знания.

Давным-давно мы задали тебе несколько вопросов: чем живёт ваше племя, кто его соседи, есть ли среди них странные и удивительные существа, и что представляет собой мир, в котором вы живёте. С тех пор прошли годы. Скажи, Пирайя, изменились ли твои ответы?

Приём старый, но рабочий. Если тебе нужно расспросить собеседника, но при этом ты не хочешь демонстрировать ему своё невежество, просто сделай вид, что проверяешь его знания.

Пирайя оживлённо закивала и попросила отлучиться. Когда она вернулась, за ней следовали мужчины, которые тащили груды свитков.

Пирайя приказала положить их на пол, а затем стала развёртывать один за другим и, щурясь, зачитывать содержимое. Сам я присел на задние лапы и слушал её с внимательным интересом, время от времени задавая уточняющие вопросы.

Наша беседа продолжалась целый день, на протяжении которого солнце медленно карабкалось по небосводу. В какой-то момент я заметил, что у Пирайи появилась отдышка и вообще она выглядит уставшей, и позволил ей отлучиться. Старушка помялась и кивнула.

На следующий день слуги принесли еды, и наша беседа возобновилась.

Чувствуя, как съеденный бык стремительно растворяется в моём желудке, я слушал о военных походах, с помощью которых племя Пирайи превратилось сперва в княжество, а затем и целое царство Парнас, власть которого распространялась на все земли в долине чёрного камня, что на границе северной горной гряды; я слушал о жрицах великого царства, слава о таинственной силе которых, целебной для союзников, смертоносной для врагов и питательной для урожаев звучала во всех концах известного мира, начиная от великих песков на западе и заканчивая вольными городами зелёного побережья.

В этом отношении они не уступали заклинателям песка и чародеям чёрного леса. Впрочем, добавила Пирайя, когда я уже намеревался спросить, кто это были такие, все они были обыкновенными шарлатанами.

Тьфу — плюнула старушка и растёрла свой плевок тросточкой.

А вот её чары — те были настоящими. Именно благодаря ним Парнас и превратился в грозную силу. В мирное время жрицы призывали дожди и благословляли урожаи; в час войны они насылали ужасные ненастья на своих противников. Вскоре даже самые гордые народы стали падать ниц, стоило им только завидеть девушку, облачённую в серую робу.

Не меньшим уважением они пользовались и среди своих соплеменников. Даже царь и его семья кланялись перед великой жрицей. Казалось, Храму Великих Крыльев стоило только пожелать, и он возьмёт в свои руки абсолютную власть, но желания этого не было, и Пирайя вместе со своими ученицами исполняли скорее покровительственные роли.

Жрицы редко покидали каменные свободы родного храма, что вовсе не мешало им считаться хранителями великой мудрости.

Раскрывая свитки своей тросточкой, Пирайя демонстрировала мне разнообразные карты. Некоторые из них были сделаны на папиросе, другие — на глиняных табличках, третьи напоминали берестяные грамоты, а четвертые — одежды с узором, вышитым золотистыми нитями.

Мир был велик, и царство Парнас занимало лишь малую его часть. Вдоль его границ тянулось три других королевства срединной равнины. За ними тянулось побережья, усеянное городами-государствами. Пирайя показывала на них тросточкой и называла: Мархан, Насабар, Гераклион... Несколько карт изображали большую землю на запади и на юге, за морем, но про них было почти ничего не известно. Редкие моряки могли пересечь великое воды.

Разглядывая карты, я вдруг заметил интересную вещь. Все они как будто намеренно упускали северные территории. Казалось бы, ничего необычного, ведь там пролегала плотная горная гряда, но разве не с той стороны предки Пирайи много лет назад пришли на эти земли? Странно, что про этот регион было совсем ничего неизвестно.

Когда я сказал об этом Пирайе, старушка нахмурилась и медленно присела на отполированную каменную поверхность. Она приоткрыла губы и уже собиралась завести рассказ, как вдруг её голова повернулась, а взгляд сделался орлиным.

45. что посеешь...

— Ррар! — хрипло зарычала Пирайя и вскинула руку, выбрасывая огненный шар. Он пролетел дюжину метров и врезался в маленькую тень, которая скрывалась за колонной. Раздался вскрик, и неизвестный свалился на землю. Я присмотрелся к нему... И удивился.

Распластавшись на камнях, лежал маленький серый человек с острым носом и длинными пальцами.

Это был гоблин.

Пирайя деловито хмыкнула, точно хозяйка, которая прихлопнула таракана.

Затем, замечая моё внимание, она рассказала, что эти твари, «серыши», расплодились в горах несколько десятков лет назад и с те пор стали регулярно пробираться на территорию города и храма, чтобы воровать еду, животных, а временами даже маленьких детей.

Сперва их старались не трогать, ибо Пирайя помнила, что один такой говорил с ней от имени Великих Крыльев.

Но прошли годы, и когда Крылья Света пробудились в следующий раз, они сказали, что на этих тварей не только можно — на них нужно охотиться. Жители царства вздохнули с облегчением и сразу отправили в горы несколько экспедиций, которые должны была раз и навсегда покончить с этой проблемной, однако дело к этому времени оказалось настолько запущенным, что решить его оказалось невозможно.

Горы кишели этими созданиями; воины и жрицы уничтожали очередное гнездо и думали, что всё, конец, только для того, чтобы на следующей неделе обнаружить ещё одно.

Вот и пришлось превратить такого рода зачистки в регулярную традицию, как травля крыс в начале зимы, и всё равно эти монстры время от времени пробирались в город.

— Отродья! — заявила Пирайя, сплюнула и растёрла тросточкой.

Она рассказывала про них с большим раздражение. Мне же было немного совестно, ведь это я был виновником этой «серой» эпидемии. Гоблины размножаются почкованием, ну да, но кто бы мог подумать, что одной особи хватит, чтобы появилось целое племя, даже дюжина племён, которые досаждали местным.

С другой стороны, этим можно было воспользоваться. Я не получал туманность за убийство собственного фамильяра — а жаль. Но гоблины теперь были ничейными. Возможно, с моей стороны будет не только правильно, но даже выгодно устроить на них небольшую охоту... Если, конечно, моё нынешнее тело не окажется слишком громоздким, чтобы лазить среди скалистых гор.

Я сделал себе заметку проверить данный момент, а затем попросил Пирайю вернуться к нашей теме. Старушка кивнула, снова присела и завела рассказ.

Эти легенды, говорила она своим хриплым голосом, не были записаны, ибо в те времена ещё не было ни литер, ни бумаги, ни даже перьев. Эти легенды передавались из поколения в поколение. Старухи рассказывали их своим дочерям, а те, подрастая, уже своим детям... Редкие племена сохранили те давние сказания. Многие предпочли забыть, оставить в прошлом. Таким было племя Пирайи, по крайней мере до тех пор, пока Крылья Света не показали им светоч мудрости...

(Я стесняюсь)

Кхм, так вот...

Давным-давно, говорила Пирайя, все они жили среди прекрасных зелёных лугов, среди земель таких плодородных, что, стоило только бросить семечко на землю, и на его месте тут же вырастала яблоня. Реки были молочные, травы такие питательные, что из них делали пироги, от которых кружилась голова, а ягоды такие сладкие, что от них слипались зубы, и разлепить их потом было ну просто невозможно.

Это была идиллия. И жили они в ней десятки тысяч лун, пока однажды не пошёл снег. Прежде в тех краях почти не было снега, но вот пошёл снег. Он шёл дни, недели... Месяцы. Он шёл многие годы, накрывая мир своей плотной завесой. Время от времени его покрывала ледяная корочка, и земля тогда превращалась в слоёный пирог, где слои были из снега и льда.

А затем, в самую лютую зиму, пришли они...

— Вечный хлад, — наклонив голову и щурясь прохрипела Пирайя.

Их дыхание шумело метелью. Их поступь скрипела как лёд. Они были бессмертны, ибо стоило разбить одного из них на куски, и каждый кусочек превращался в двух, трёх или четырёх.

Воины сражались храбро, отчаянно, но наконец им пришлось бежать. Они оставили землю обетованную, свою аркадию, и направились в горы. Многие годы они бродили среди них, изнывая от ревущего ветра, падая, разбиваясь, но продолжая идти вперёд. И когда, казалось, надежды уже совсем не осталось, в небесах распахнулись Великие Крылья... Светоч мудрости, они привели племена сюда, в эту прекрасную долину, в которой первые короли построили город Парнас — первый камешек в основании великого царства...

Я выслушал рассказ Пирайю и задумался. Было немного странно, когда история наступила мне на пятки. Интересно, так же себя чувствуют актёры, когда видят своих героев на большем экране? Впрочем, наибольший интерес представляла собой первая половина истории, и конкретно та её часть, которая касалась ледяных монстров.

Первое предположение: возможно, таким образом местные племена, следуя фольклорной традиции, которая присуща каждому народу, обрекали в поэтическую, одухотворённую форму обыкновенные природные процессы. В какой-то момент случилось похолодание, возможно даже не слишком серьёзное, но просто такое, от которого урожаи стали совсем скудными и туземцам пришлось оставить оседлый образ жизни и совершить своё первое в истории великое переселение. Вот и всё.

Второе предположение: где-то там, на севере, действительно обитали ужасные ледяные монстры, в страшной войне с которыми предки Пирайи потерпели поражение и убежали в горы.

Третье предположение, самое вероятное: когда-то давно всё было именно как в первом варианте, но затем, постепенно, по мере того, как сгущался туман и мир неумолимо приближался к [Зоне Кошмара], сказания о ледяных монстрах стали явью...

Я вытянул свою длинную, как у жирафа, шею, и посмотрел в сторону отдалённой горной гряды.

Был только один способ всё выяснить...

Мы ещё немного поговорили с Пирайей, после чего я сказал, что в ближайшее время мне, то бишь Великим крыльям, нужно будет совершить великое странствие, и что некоторое время меня не будет на месте. Пирайя быстро кивнула, — она казалась чрезвычайно взволнованно происходящим — и, немного помявшись, прорычала:

— Можно я тоже? — и показала на себя скрюченным пальцам. В этот момент её глаза горели как у девочки, которая просила, чтобы папа её покатал её на спинке.

Я задумался. Даже если бы она была молодой, брать её в такое путешествие было опасно. Сейчас же я и вовсе был не уверен, что её старые кости выдержат леденящий горный ветер. И даже если я покрою её дюжиной защитных чар, это сделает меня уязвимым если там, на севере, действительно притаилась страшная опасность...

46. смотрят

Помявшись, я всё же отказал Пирайе. На мгновение старушка сделала грустные глаза, которые чуть не растопили моё сердце, а затем недовольно стукнула тросточкой о полированный камень.

После этого Пирайя приказала принести мне ещё нескольких упитанных быков — подкрепиться на дорожку, что я и сделал с великим удовольствием; затем я попрощался, расправил крылья и, поднимая ветер, от которого скрученные серые волосы старушки завихрились, точно шевелюра ивы, устремился в небесную высь.

Мой путь лежал на север...

...К сожалению, определить, где конкретно находится север было проблематично. Казалось бы, нужно просто лететь в сторону горной гряды, но это проще сказать, чем сделать. Заплутать в небесах едва ли не проще, чем на земле, особенно когда снизу тянутся однообразные каменистые горы, которые уже через пару минут начинают сливаться в сплошной серо-зелёный параллакс.

После некоторых размышлений, я придумал использовать для ориентации на местности свой компас. Во втором режиме он показывал в сторону трещины. Следовательно, мне просто нужно было лететь в обратном от неё направлении.

Лишь бы по дороге не встретился ни один другой портал.

Снизу бежали горы, а вокруг тянулись непоколебимые голубые выси. Я никогда не любил водить машину, и, если бы не отчуждённость моего деревенского существования, с удовольствием использовал бы общественный транспорт. Меня он, в отличие от Тани, которая и пяти секунд не в состоянии усидеть на одном месте, совсем не утомляет. А потому и полёт, несмотря на свою монотонность, показался мне приятным; я просто скользил по небесной реке, не прилагая ни малейших усилий, а снизу в это время разворачивалось живописное высокогорье.

Довольно скоро я понял, что, несмотря на всю стремительность моих крыльев, путешествие обещало быть долгим; горы казались бесконечными; сколько же месяцев... Нет, сколько лет в своё время предки Пирайи пробирались через этот каменный лабиринт?..

Я летел днём и ночью, и всё не видел ему ни конца, ни края.

Время от времени я ловил птиц; если моё тело одолевала усталость, а в крыльях появлялась немота, я высматривал горную долину, ложился пузом на травянистый ковёр и отдыхал.

Так проходили дни. Солнце кружило у меня над головой. Как-то раз, вечером, когда весь мир казался отражением самого себя в янтарной капельке, я уже выискивал очередное пристанище, как вдруг странное ощущение охватило мою душу.

Я прищурился.

Что это было за чувство?

Казалось, на меня кто-то смотрит...

Я сощурился и стал пристально разглядывать горы; вскоре мой зоркий взгляд обратился на белку, которая сидел в листве дерева, цепляющегося своими корнями за самый край горной тропинки.

Между нами было несколько сотен метров, и тем не менее я видел каждую волосинку на теле мохнатого создания.

Белка смотрела прямо на меня. В этом не было ничего необычного — просто испуганный зверёк заметил огромную чешуйчатую птицу.

Маленькие чёрные глазки повторяли траекторию моего полёта до тех пор, пока я не скрылся за горной вершиной.

Я уже было полетел дальше, как вдруг странное ощущение вернулось. В этот раз за мной следила чайка, которая сидела на скрюченной коряге. А вместе с ней — сойка и ещё стайка воробьёв, которые, точно листья, усеивали веточки куста.

Все эти создания смотрели на меня не отрываясь, и с каждой секундой их становилось всё больше и больше. Дюжины и дюжины мохнатых и пернатых голов обращались в мою сторону.

Что происходит?

Не успел я прийти в себя, как вся земля, казалось, превратилась в один огромный, пристально наблюдающий за мною глаз.

У меня возникло ощущение, будто моё сердце схватила огромная ледяная рука.

Волнение острой бритвой упиралось в мой затылок. Это и есть тот самый «вечный хлад»? Нет, не похоже... Но тогда что здесь происходит? Что или... Кто?

Неуютное ощущение стремительно нарастало; уже даже черви начинали вырывать себя из земли, только чтобы посмотреть на меня, как вдруг... Всё прекратилось.

Звери опустили головы и вновь стали заниматься своими делами. Белки полезли в свои дупла, воробьи стали прыгать с ветки на ветку, а аисты, наклонив головы, начали высматривать в горных долинах мохнатые спины полевых крыс.

На меня больше никто не смотрел. По крайней мере пристально и в таком количестве, чтобы это казалось странным и пугающим.

И тем не менее тревога ещё долгое время эхом ударялась о стенки моего сердца; здесь что-то было не так, что-то совсем не так, и когда я в следующий раз прилёг на горный ковёр, я уже не чувствовал себя в безопасности, но постоянно смотрел по сторонам...

В этом неприятном ощущении тревоги мой полёт продолжался ещё неделю.

Шапки на горных вершинах становились всё более пухлыми; в какой-то момент они наводнили прежде зелёные низины, и мир превратился в царство ослепительной белизны.

Из-за плотной ледяной коры горные тропы теперь напоминали лабиринты с кривыми зеркалами.

С каждым километром температура падала на долю градуса; в какой-то момент на моих крыльях стали прорастать венки голубоватого инея. Слюна, которая время от времени вытекала из моей пасти, немедленно замерзала, со свистом пикируя в белую бездну.

А потом горная гряда закончилась, и снизу побежала сплошная белая пустыня. Небо стало пасмурным. Линия горизонта сделалась такой размытой, что различить, где небо, а где земля было почти невозможно.

Так продолжалось ещё несколько дней. Белоснежное поле тянулось без конца и края. Казалось, я вылетел за пределы материального мира, свалился с краешка абзаца в пространство белого листа, на которое смотрят писатели, когда пытаются придумать, что писать дальше.

Наконец я приземлился на заснеженную землю и, щурясь, уставился на горизонт. Куда ни посмотри — направо, налево, назад и вперёд —простиралась сплошная белизна. От неё кружилась голова. Стоило только повернуться, и становилось совершенно непонятно, куда ты смотрел до того.

47. подо льдом

Вокруг всё было настолько однообразным, что вскоре я потерял уверенность, лечу я вперёд, или просто барахтаюсь на одном месте. Даже ветер притих, и на смену ему пришёл сухой и трескучий мороз.

Хорошо ещё, что он не представлял для меня опасности. Щипался, но не более того.

И всё же, что мне теперь делать? Просто лететь, пока я что-нибудь не замечу? Если этот мир представлял собой планету, рано или поздно я вернусь на прежнее место. Но сколько займёт такой перелёт? Великие крылья хотя и обрели самостоятельность, — кстати говоря, нужно будет оставить им записку, — мне всё же было не по себе оставлять их так далеко от родной горы.

Моё прошлое погружение продолжалось примерно месяц; на данный момент мой полёт длится уже двенадцать дней. Уже скоро мне пора будет возвращаться, иначе я рискую не успеть.

Ладно... Имеется ещё запас примерно в три дня. Тогда и посмотрим.

Я мысленно отмерил себе срок и уже было расправил крылья, как вдруг почувствовал, будто что-то удерживает мою лапу.

Причём крепко.

Я резко опустил голову... А затем облегчённо выдохнул, когда увидел, что мои когти обросли блестящей ледяной корочкой, которая приковала их к снежному покрову.

Фух... А я уж было подумал, что мою ногу кто-то схватил.

Я потянул её и запросто разбил ледяную корочку. Вместе с ней по сторонам разлетелись комочки снега, обнажая землю, которая представляла собой сплошную ледяную толщу. Я уже собирался взлететь, когда моё внимание зацепилось за неё...

И зависло.

Там что-то было.

Подо льдом что-то было... Но что? Я прищурился... И похолодел.

За прозрачной и кривой, как донышко бутылки, поверхностью расплывалось лицо. Там, внизу, в позе солдатика находился человек. Голова его была приподнята, а синее, похожее на сморщенную резиновую маску лицо, не имевшее глазниц, обращено к небу.

Я шагнул назад.

А затем, повинуясь неясному порыву, набрал побольше воздуха в лёгкие и сильно дунул. На мгновение перед моими глазами взымала метель; когда же она улеглась, моё сердце с бешеной силой забилось о крепкие рёбра.

Они были повсюду... Весь лёд был утрамбовал этими существами. Их умещалось не меньше дюжины в клочке земли, который я приоткрыл своим дыханием. И все они пребывали в одной и той же позе — голова приподнята, и пустые глазницы смотрят в небо.

Я посмотрел на безграничную даль белоснежного горизонта; прежде скучный и безмятежный, теперь он вселял трепет в моё сердце.

Сколько их тут было? Скольких я уже пролетел? Тысячи? Миллионы? Миллиарды? В моих лапах появилось лёгкое покалывание. Земля вдруг стала казаться мне наэлектризованной. Я чувствовал себя как человек, который неожиданно обнаружил, что устроил пикник на кладбище.

Я сглотнул вязкую как цемент слюну.

Когда же я наконец пришёл в себя и сбросил ледяную корочку страшного откровения, то немедленно задумался, что всё это значит.

Сперва следовало понять, были ли это люди, там, подо льдом?

Я не совсем уверен, что произойдёт с человеческим телом, если заморозить его на сотню другую лет, но что-то мне подсказывало, что результат должен быть несколько иным.

Впрочем, чего гадать если можно просто проверить?

Я вонзил свой острый коготь под лёд и трепетно извлёк ближайшее тельце. Ростом оно было как человеческое, только более мягкое и очень холодное.

Я осмотрел его сверху, снизу — половые органы отсутствуют. Затем потряс и заглянул в глазницы.

Наконец я приподнял другую лапу, прочёл заклятие и зажёг маленький огонёк на кончике своего когтя.

Я поднёс его к мерзлому телу, и наконец с последним произошла перемена. Его схватила вибрация. Тело загрубело, и в его глазницах вспыхнули голубые огоньки. Мою лапу немедленно стала покрывать ледяная корочка. Я тотчас сдавил её, и монстр разлетелся на кусочки.

Занятно... Я опустил голову и уже собирался взять себе ещё один опытный образец, как вдруг меня пронзила дрожь. Все монстры, которые находились подо льдом, смотрели на меня своими пылающими глазницами.

Я сразу понял, в чём было дело, и потушил огонёк, горевший на кончике моего когтя.

Глазницы потухли.

Фух... Пронесло.

Я уже было расслабился, когда знакомое ощущение телесности стало наполнять моё тело. Я опустил голову и увидел, как в прорези между моими чешуйками просачиваются тонкие волокна серого тумана.

Моя лапа упиралась в ошмётки ледяного монстра.

Ах вот оно что... В моей голове точно сверкнула молния. Я даже улыбнулся. Страшно представить, как выглядела моя зубастая улыбка со стороны, но я улыбнулся. Вот, значит, где находились порождения кошмара этого мира... ВСЕ порождения кошмара этого мира.

В одно мгновение ужасающая ледяная пустошь превратилась в моих глазах в огромное поле пшеницы; сам я был огромным, чешуйчатым и клыкастым комбайном.

Не теряя времени, я вонзил лапу в ледяные толщи, достал троицу монстров и разбил их на кусочки; затем, ударом хвоста, который вызывал маленькое землетрясение, я уничтожил ещё четверых.

Тумана в них было совсем немного, жалкие крохи, но даже этого было достаточно, чтобы со временем я мог перейти на следующий ранг.

Это же так называлось: «рангами туманности»? Мой предшественник мог бы проявить немного больше ясности в этом вопросе. Прямо сейчас я не имею ни малейшего представления, что происходит с моей душой и телом, когда я поглощаю туман.

Впрочем, пусть. Сейчас явно не самое подходящее время, чтобы искать во всём подвох.

Я разинул пасть, вытянул когти и стал крошить лёд, изничтожая синих монстров один за другим. Зубастый дракон идеально подходил для этого дела, а благодаря своим волшебным способностям я и вовсе превращался в машину смерти.

Не прошло и минуты, как под напором когтей, чар и огромных чешуйчатых лап вся земля на расстоянии ближайшего километра стала изрыта вдоль и попрёк; куда ни посмотри, лежали груды льда, напоминавшие рассыпанные горки драгоценных камней.

Снова и снова я вырывал очередное ледяное тело и разбивал его своими клыками; снова и снова в меня просачивались зыбкие струйки серого тумана.

В какой-то момент во мне проснулась жадность. Животная жадность. И тогда, словно ребёнок, который набивает семечки за щёчки, я начал строить горки из монстров, которые потом разбивал одним ударом.

Туманность внутри меня медленно сгущалась. Она была в процессе некой «трансформации» и походила на железный шарик, который дрожал всё сильнее и сильнее по мере того, как в него зарывались новые серые струйки.

Я даже заволновался в какой-то момент: уж больно эта штучка походила на бомбочку — ещё немного и взорвётся.

Впрочем, не то чтобы я опасался этого взрыва. Напротив, мне хотелось его приблизить, и потому груды разбитых синеватых тел у меня за спиной неумолимо возрастали.

Я так увлёкся этим делом и своими мыслями, что совершенно не заметил, как температура стала постепенно опускаться. И лишь приподнимая лапу для очередного удара, я вдруг заметил, что мои когти слиплись.

Удивлённый, я рассмотрел их поближе и увидел, что между ними появился плотный лёд. Разорвать её было совсем не сложно, но, стоило мне это сделать, как прямо на глазах стала образовываться новая корочка. Тогда я опустил голову и увидел, что всё моё тело, все чешуйки, стремительно покрывает иней.

И что мне теперь делать?

Попытаться согреться с помощью заклятия? Тогда я рискую привлечь этих монстров. Хотя... Почему бы и нет? Мне самому будет намного удобнее, если они сами станут вылезать из своего ледяного плена и освободят меня от необходимости их выковыривать. Дело это было несложно, но неприятное — всё равно что выдирать изюм из печенья (а затем выбрасывать, потому что изюм — гадость).

«Амонус гранде», — прошептал я про себя, и передо мной вспыхнуло яркое пламя. Земля немедленно задрожала, прямо как во время землетрясения, и тут же тысячи замороженных тел стали барахтаться и разрывать ледяные толщи. Я смотрел на них глазами весёлого фермера, который только что слил всю зарплату, чтобы сделать «+100» к росту урожая. Мне хотелось скорее заняться жатвой. Мой хвост ударялся о лёд, как у взволнованной собачки: бах, бах... БАХ!

И тут справа от меня как будто грянул гром. Я немедленно повернулся, прищурился в сторону горизонта и заметил маленький белый холмик. Вернее, сперва он показался мне маленьким, однако с каждым своим шагом, который, казалось, простирался на многие километры, он всё возрастал и возрастал, достигая неба и приподнимая его на своих гигантских плечах, пока в один момент в моих зрачках, которые расширились от этого зрелища, не отразилась неописуемой вышины гора.

Живая гора.

48. лёд

У горы были руки и ноги. Маленькие относительно его тела, сами по себе они тянулись на многие сотни метров. Титан был настолько велик, что своим размером как бы заточал внутри себя.

У него не было головы — вместо неё возвышалась, вонзаясь кончиком в облачную гущу, ледяная пирамида. Она была похожа на банку, в которой сверкали, стремительно сгущаясь, тысячи молний.

Вдруг единственная мысль промелькнула в моей голове: Бежать.

Я немедленно взмахнул крыльями и бросился в небо. Вокруг взмыли снежные хлопья, а затем в то место, где я стоял всего секунду назад, вонзился луч напряжённого голубого света. Когда он развеялся, посреди изрытой земли появилась громадная, как высотка, ледяная глыба.

Сияя через облачную гущу, треугольная голова титана стала медленно приподниматься. В ней сгущались серебристые молнии. Великан был не очень быстрым, и в то же время с лихвой компенсировал это своими размерами.

Он похож на луну, которая, как ни старайся от неё сбежать, всегда висит на горизонте.

Я махал крыльями изо всех сил. Сам себе я казался бабочкой, которая пытается улететь от лавины. Наконец голова титана вспыхнула, и в меня устремился луч пронзительного света.

— Амонус гранде, — прорычал я заклятие. Перед мной вырос плотный золотистый барьер. Он мог выдержать пулю, пушечный выстрел, даже ракету, но луч ледяного света пробил его как тонкое стёклышко...

...Я лежал на земле, когда очнулся. Нет, я был прикован к земле плотной ледяной корой. Все мои чешуйки, казалось, изнывали от боли. Я хотел вырваться — и не мог. Малейшие движения мышц вызывали хруст и грохот, и я не мог понять, что это хрустит: лёд или мои собственные кости?.. С трудом, я приподнял голову и увидел, что земля стремительно покрывается трещинами, из которых тянутся мириады синих рук.

Они хватали мои крылья, мои лапы, мой хвост. Я не успел опомниться, как на моей длинной шее сомкнулось больше дюжины леденящих пальцев, от каждого из которых стали змеиться плотные ледяные венки.

А в небесах всё ревела метель, и гигантская гора наклоняла голову, готовя очередной залп.

Я тотчас напряг свою туманность и уменьшился до размеров ящерки. Путы исчезли. Тогда я повернулся и, шустро махая крыльями, выскользнул из леса рук.

Прямо в полёте я снова расправил свои гигантские крылья и устремился в небесную высь.

Выше, выше... Выше! Нужно улететь как можно выше, пока не...

Мысль не успела прозвучать у меня в голове, прежде чем справа, краешком глаза, я снова увидел серебристый луч. Он покрыл моё тело ледяной корочкой и вновь отбросил, как пушечный снаряд. Только теперь я поднялся достаточно высоко, чтобы удар не прибил меня к земле, но подбросил ещё выше.

На секунду всё вокруг покрыла серая дымка; когда же она развеялась, я обнаружил себя над бушующим морем облаком, посреди которая пылала серебристая пирамида.

Я напряг все свои силы, стараясь разорвать вновь окутавшие меня ледяные путы. У меня получилось, но дорогой ценой. Вместе с ледяными осколками разлетелись мои собственные чешуйки с кусочками рваного мяса. Моё тело покрылось мириадами маленьких ранок, в которые спицами стали вонзаться порывы леденящего ветра.

Я был не против. Боль помогала мне сохранить сознание.

Ледяная пирамида стремительно отдалялась. Неужели всё закончилось? Нет... Только я подумал об этом, как титан сделал ещё один залп. Последний, понял я, последний и в то же время самый опасный и смертоносный.

Я напряг всю свою волю, сжал все свои мышцы в кулак и потянул себя в небо. Серебристая молния летела прямо на меня. Она был уже совсем рядом. Я взмахнул крыльями и отчаянными усилием вырвал для себя жизнь. Луч света промчался снизу. Он задел мой хвост, и когда спустя пару секунд развеялся, от последнего осталась только обледеневшая культя.

То же самое случилось и со всем остальным моим телом, если бы я оказался в потоке этой разрушительной серебристой реки.

Я снова замахал крыльями и остановился лишь тогда, когда точно убедился, что великан больше не собирается меня преследовать. Тогда, медленно, я снова спустился через облака на землю и стал следить за его фигурой, которая высилась на горизонте.

Некоторое время титан стоял на месте.

Затем, неторопливо повернувшись, он пошёл в другую сторону.

Я опустил взгляд на компас и прищурился, когда увидел, что титан идёт на юг, в сторону горной гряды... И царства Парнас.

Тысячи мыслей пронеслись у меня в голове.

И так... Фух. Моя пасть снова изогнулась в улыбке, сперва горькой, а затем болезненной, когда снова заныли мои раны.

Моё тело представляло собой жалкое зрелище. Кровавые подтёки, кусочки рваной набухающей плоти, выпирающие между чешуйками... Мне крупно повезло, что я вообще остался жив.

Титан был силён, даже очень силён. Его не было в бестиарии Марии — разумеется, ведь монстр был родом не из Файрана, но совершенно иного мира, — и тем не менее, припоминая описания прочих приведённых там созданий, я мог предположить, на глаз, что по тамошней системе оно принадлежало к десятому рангу, на котором находились Архимаги и полубоги.

Так что да... В ближайшее время мне лучше держаться от него подальше. Согласен на реванш только если мне позволят принести на ринг моего СТРАЖА. А так: извольте. Эта тварь в состоянии уничтожить целое королевство.

И кстати... Вполне вероятно, что оно действительно собирается его уничтожить. Монстр просто так, случайно, идёт на юг? Или же он целенаправленно двигается в сторону горной гряды и Парнаса? Хм... Стоп! А что если...

49. угроза

Я вытянул лапу и прочитал заклятие. На кончике моего длинного когтя вспыхнул огонёк размером с язычок зажигали. В ту же секунду окружающий лёд затрещал. Не обращая на него внимания, я следил за титаном. Ходячий ледник невозмутимо продолжал своё шествие. Тогда я стал медленно закачивать в огонёк всё больше и больше маны, распаляя его, как распаляется плита, когда подкручиваешь напор газа.

Вдруг титан остановился и стал поворачивать своё громоздкое тело в мою сторону.

В ту же секунду я придушил огонёк, повернулся и умчался в небо.

Мои мысли сливались с порывами ветра, который бил в мои уши.

Значит я был прав... Этого монстра, как и более мелких представителей ледяного племени, притягивало тепло. Поэтому он идёт на юг. Ведь там, за горной грядой, пролегают тёплые земли...

В моей голове промелькнула ещё одна теория. Я повернул и сам полетел в сторону гор. Когда на горизонте замаячили белые пики, я поднялся выше и стал пристально смотреть по сторонам.

Не прошло и получаса, как я заметил ещё одного титана, который карабкался через побелённые утёсы, разбивая каменные глыбы своими огромными лапами. Вокруг него с каждой секундой разрастались всё более плотные ледяные тощи. Они распространялись на многие километры и заканчивалась на границе, на которой зимняя половина горной гряды соприкасалась с той, на которой ещё стояла осень.

Теперь я видел, что эта граница неумолимо смещается на юг. Титаны, словно верные знаменосцы белого царства, упорно раздвигают его пределы.

Занятно... Замечая, что гигант начинает постепенно поворачиваться в мою сторону, я поспешил ретироваться и спрятался на склоне ближайшей горы. Балансируя на тонкой тропинке, я принялся размышлять. Впрочем, думать мне пришлось недолго. Я не идиот и к этому времени прекрасно понимал, что здесь происходит.

Именно «Ледяные титаны» были источником мороза. Тем же занимались и прочие монстры, маленькие и большие, ибо, когда я в следующий раз присмотрелся к великану, я увидел, что по развалинам у него за спиной тянется целая орда ледяных зомби... Кстати говоря, отличное название — «Ледяные зомби». Обычные ходячие мертвецы пожирают мозги, а данный подвид любит, а может наоборот, не любит и хотел избавиться от тепла.

Всё это прекрасно вписывалось в мою теорию. Возможно, когда-то давно на этих землях действительно случилось похолодание, вызванное... Ну, допустим, обыкновенной переменой климата. Местные жители, видя, как умирают их посевы, были вынуждены бежать через горы на юг. Я даже застал конец этого исхода в исполнении одного конкретного племени.

Люди сбежали, обустроились, а затем стали рассказывать истории о потерянным рае, — не трудно представить, что, во время своего утомительного шествия через горы, они не раз и с приукрасом, который каждый раз становился всё более пёстрыми, вспоминали свою былую родину, — и о зиме, которая шла своей скрипучей поступью у них прямо по пятам.

И в какой-то момент эта Зима, одухотворённая народным творчеством, действительно обрела телесную оболочку. Так и появились «ледяные зомби».

Так и появился «вечный хлад».

Даже для этого «марша на юг» я мог найти оправдание в своей теории. Всё дело было в страхе. Люди боялись, что мороз последует за ними. А страх это наилучшее топливо для кошмара...

Размышляя об этом, я поглядывал краем глаза на бескрайние полчища ледяных монстров. В моих ушах то и дело раздавался треск, скрип или грохот, когда неповоротливый, но могучий титан валил у себя на пути очередную гору, поднимая страшные оползни, которые, под воздействием его дыхания, немедленно превращались в лавины, а то и вовсе застывали на месте, прямо посреди воздуха, обращаясь в причудливые заледенелые реки.

Облака точно пухлый серый плащ тянулись за спинами колоссов; их шествие были в равной степени грандиозным и смертоносным. Ведь если эти монстры... Вернее, когда этим монстры заявится в царство Парнас, ему, и всей плеяде прочих королевств северных гор придёт конец. За ними последуют княжества великого леса, затем государства срединной равнины, каганаты южной пустыни, десятки вольных городов, которые усеивали побережье... А потом и остальные, заморские земли... Эти монстры и до туда доберутся. Солёная вода, не солёная — им без разницы. Всё равно заморозят. И тогда весь мир покроется плотной ледяной корой, и, точно снежок, брошенный в колодец, полетит в чёрную бездну Кошмара...

Я представил себе эту картину, наклонил свою чешуйчатую голову и задумался:

Можно ли это остановить?

Вопрос на миллион.

Ответ: нет. Нет нельзя. По крайней мере на данный момент я не знал ни одного способа, как можно очистить мир от кошмара.

Перед глазами был только пример мира Ямато, где Его нашествие получилось замедлить, но не более того.

Это было временное решение.

С другой стороны, именно времени мне сейчас и не хватало. Возможно, если я смогу отсрочить кончину этого мира, я успею стать достаточно сильным, чтобы вообще её не допустить...

Я кивнул.

И вздрогнул, когда раздался очередной грохот, сравнимый с землетрясением.

...План хороший. Но как мне, собственно, остановить этих монстров? Даже если я смогу превратить своего СТРАЖА в сокровище сновидения и привести его сюда, я уничтожу одного, в лучшем случае двух титанов, но с целой армией мне было не справиться; сотни тысяч этих созданий брели на юг. Даже гигантских рук не хватит, чтобы остановить их всех.

Я покачал головой и горько улыбнулся. Скучаю по принцессе. Силы Чёрного императора были незаменимы, когда требовалась полноценная армия...

Стоп.

Не успел я закончить свою мысль, как в голове у меня точно вспыхнула молния. А что если... Да, да... Может получиться. Особенно теперь, когда мы в состоянии общаться, это может получиться.

Передо мной нарисовались очертания ещё пока смутного, однако, потенциально, рабочего плана.

50. классификация

Мне захотелось скорее вернуться в царство Парнас, чтобы взяться за исполнение своего плана, но не успел я расправить крылья, как сразу замялся.

Мой взгляд снова обратился на белое шествие; ледяные монстры карабкались прямо под моими лапами у подножия утёса. Они были как на ладони... Нет, как на тарелке: сытное блюдо, а мне меж тем оставалось совсем немного, чтобы перейти на следующий ранг.

Нет, уйти прямо сейчас было просто невозможно. Ни один мужчина не сможет надеть штаны и убежать за секунду до развязки, даже если услышит хруст ключей и щёлканье двустволки разъярённого мужа.

К тому же нельзя сказать, что я находился в серьёзной опасности. Ведь пока я не зажигал пламени, эти монстры меня почти не замечали.

Хм... а давайте сделаем так:

«Амонус гранде,» — прочитал я заклятие, и моя чешуя покрылась тонкой ледяной корочкой. Было неприятно, прохладно, но терпимо.

После этого я, цепляясь когтями за камни, грациозно спустился на горную тропинку и посмотрел на шествие ледяных зомби что называется из первых глаз. Они меня не замечали. Вытянув лапу, я схватил троицу мертвецов и раздавил. Монстры разлетелись на блестящие осколки, и в мою руку стало просачиваться облако серого тумана...

Работает.

Я улыбнулся своей зубастой улыбкой и принялся методично и в то же время неторопливо и тихо, — не знаю почему, привычка, на звук они тоже не обращали внимания, — истреблять порождения ледяного кошмара — всё пытаюсь подобрать название.

Между делом в моей голове сама собой формировалась классификация этих монстров.

В самом низу сословной пирамиды ютились ледяные зомби. Они были похожи на людей, только кожа у них была плотной как резина, сморщенной и синего цвета вечернего неба. Глазницы их были пустыми, и лишь когда монстры ощущали близость тепла, в них начинали поблёскивать бело-голубые светлячки.

За ними следовали «ледяные големы». Они были в два или три раза больше. С ног до головы их покрывали плотные ледяные наросты, отчего они казались неповоротливыми, словно человечки, которых неумелые детские ручки вылепили из пластилина.

Раздробив несколько таких существ, я увидел внутри них кусочки ледяных зомби. Видимо, они появляются, когда дюжина более мелких созданий срастаются воедино под воздействием особенно низкой температуры.

Големы находились на втором либо, если они были особенно большими, на третьем ранге.

Следующий подвид оказался уникальным. Рассекая ряды ледяных монстров, я заметил странной формы белоснежный вихрь. Я присмотрелся к нему и увидел, что бушующие снежинки повторяют очертаниями волка. У последнего даже были глаза: два белых огонька, которые барахтались среди эфемерного, образованного метелью тела.

Разделаться с таким «снежным спектром» оказалось проблематично. Физический урон по нему не проходил. Я попытался сильно махать своими крыльями, поднимая ветер, но даже если у меня и получалось временно исказить форму вихря, спустя несколько секунд она возвращалась в прежнее состояние.

Я пробовал использовать магию: применил чары воды, ветра, земли... Вообще все за исключением огненных. В какой-то момент я так увлёкся, что подошёл вплотную к своему опытному образцу, и тот, неожиданно, раскрыл забастую пасть и надкусил мою лапу. Лёд треснул, я почувствовал сильный укол. Я немедленно отбросил спектра и ретировался.

Затем, разглядывая две неглубокие красные ранки, я пришёл к выводу, что монстр обладал силой примерно пятого ранга — в противном случае у него бы не вышло прокусить мою пускай потрёпанную, но всё же крепкую как камень чешую.

Как же мне убить этого монстра? Немного помявшись, я покачал головой и решил оставить эту загадку на потом. Заниматься экспериментами в моём нынешнем состоянии было слишком опасно.

Следующие три строчки в моём списке, ранги шестой, седьмой и восьмой, занимали всевозможные «снежные колоссы». Они были самых разнообразных форм и все гигантского размера. Встречались змеи, которые тянулись на многие сотни метров, овевая горы, ледяные птицы, которые загораживали своими крыльями небеса, черепахи, на панцире которых можно было устроить полноценный каток, и прочие мифические и не очень звери. Они были опасны, чрезвычайно. Даже не будучи раненым, в своей нынешней форме я не рискнул бы с ними сразиться.

И наконец, на вершине пищевой цепочки возвышались — во всех смыслах этого слова — «знаменосцы белого хлада».

Те самые ходячие ледники с пирамидальными — хотя встречались кубические, шарообразные и даже конусовидные формы — головами, которые вонзались в облачную гущу. Их было совсем немного и все они, к моему удивлению, держались на равном друг от друга расстоянии, из чего можно было сделать вывод, что в их шествие, которое сперва показалось мне беспорядочным, была заложена некая системность...

Знаменосцы обладали поистине монументальной мощью. В отличие от всех остальных своих сородичей, они не подстраивались под кривизну горного ландшафта, но меняли его силой своего огромного размера, прямо как настоящие ледники, эти снежные слизни, следы которых до сих пор можно наблюдать на любой географической карте.

Находились они примерно на десятом ранге — Архимаги и полубоги по системе Файрана. Может быть выше. Я испытал на себе воздействие только ледяного луча, и возможно, что у них были другие, более грозные силы... Но у меня не было ни малейшего желания проверять данное предположение.

На этом мой перечень, по крайней мере на данный момент, можно считать завершённым. Возможно существовали даже более могучие порождения вечного хлада, но я их, во-первых, не видел, а во-вторых был слишком умён, чтобы целенаправленно искать.

Убивать я старался именно «ледяных големов». Они разлетались на куски от одного удара моей лапы, но зато испускали приличное количество тумана.

Моя охота продолжалась несколько часов. Чем больше я изничтожал этих монстров, тем сильнее внутри меня дрожала маленькая серая сфера — моя туманность. В какой-то момент, чувствуя, что она находится на грани взрыва, я схватил очередного голема когтями, сбросил ледяную корочку, которая покрывала мои крылья, и на всех порах устремился на юг.

Лишь когда белое шествие осталось далеко позади, я выпустил великана, который неловко махал своими ручищами и один раз даже умудрился зарядить мне в живот, откусил ему голову и выплюнул. Ледяная сфера покатилась с поросшего низкой травой утёса в ущелье, оставляя за собой блестящий ледяной след. Тело монстра рухнуло на грубые камни и побежало трещинками, из которых стали брызгать струйки серого тумана.

Когда они проникли в мою душу, дрожащая сфера резко застыла, а затем стала медленно и напряжённо поворачиваться, как цепь, натянутая с двух сторон. На ней стали появляться тонкие трещинки. Их становилось всё больше и больше, в них уже начинали проявляться серые струйки, как вдруг раздался треск, и сфера разлетелась на куски и выпустило целое море серого тумана...

Голова моя закружилась; мне потребовались не дюжие усилия, чтобы удержаться на своих лапах. Не успел я прийти в себя, как моё тело стало стремительно меняться. Мои кости захрустели, а мышцы стали растягиваться и уплотняться...

51. речь

Это было странное, несколько болезненное и в то же время приятное ощущение, похоже на массаж; как будто кто-то растягивал мои закостеневшие мышцы.

Когда всё закончилось, я обнаружил, что больше не помещаюсь в горном ущелье — мой удлинённый хвост упирался в грубый каменный нарост.

Я приподнял голову, желая осмотреть свою оболочку, и на секунду сконфузился, когда земля отдалилась слишком быстро и слишком сильно. Моё тело удлинилось, особенно в области шеи, причём настолько, что я мог на неё посмотреть.

Меня покрывали блестящие стальным блеском чешуйки по три сантиметра толщиной; когда я прочитал заклятие и вызвал ледяное зеркало, я увидел, что мои клыки сверкают на солнце, как наконечники от копий. Я закрыл свою пасть, и раздался железный лязг, похожий на колокольный звон.

Занятная трансформация. Наверное, она была связана с титулом, которым меня наградили жители царства Парнас. Они называли меня «повелителем железа», видимо потому, что мой протеже, те самые Крылья Света, поделился с ними тайной добычи ферума. Он поделился с ними многими вещами, но железо имело ключевое значения для развития примитивного общества. Не даром целый век называли «железным». Поэтому данный титул и выделялся среди прочих; поэтому, когда я пересёк очередной рубеж, он сильнее всего повлиял на мой облик.

К этому времени было уже совершенно очевидно, что тот образ, который обитатели этого и всех прочих миров хранили у себя на сердце, имел прямое влияние на мою туманность. Это было закономерно, ведь я тоже, как и «вечный хлад», был порождением кошмара. Ещё мой предшественник расписывал данный феномен и советовал мне культивировать в сердце народа божественный ореол.

Я на верном пути. Приятная мысль.

Облик моей туманности тоже подтверждал данную теорию. Когда я закрыл глаза и сосредоточился на своём внутреннем мире, передо мной простёрлось целое море серого тумана, который крутился, словно водоворот, вокруг собственной оси. В центре этого мальсторма проглядывались зыбкие очертания дракона.

Я набрал полную грудь свежего горного воздуха, вытянул свою длинную шею ещё немного выше и посмотрел на север:

Побелённые горные вершины тянулись в светло-голубую даль...

А вот и дилемма... Может мне вернуться и продолжить охоту? Теперь она пойдёт ещё бодрее. Или не стоит? Возможно теперь, когда моя оболочка снова изменилась, эти монстры меня заметят... Они ведь и раньше поглядывали в мою сторону. Моя маскировка была далека от идеальной, и на протяжении всей охоты меня не покидало ощущение, что я играю с огнём. Одно дело, если на меня набросится ледяной зомби или голлем, но, если это сделает особенно сильный колосс у меня возникнут серьёзные проблемы — СМЕРТЕЛЬНЫЕ проблемы, если это сделает Знаменосец.

К тому же теперь, по достижению седьмого ранга, мне почему-то казалось, что тех крупиц тумана, которые я могу получить от убийства миньонов, будет уже недостаточно для дальнейшего прогресса. Нужно было повышать ставки. На данный момент лучшим источником туманности были НИСы.

Да и времени было в обрез, если так подумать. Мне следовало скорее вернуться в царство Парнас, чтобы приступить к исполнению своего «плана».

И так, взвесив все за и против, я медленно кивнул своей тяжёлой металлической головой, расправил крылья, поймал ветер, который гнал по голубому безграничью редкие облака, и устремился на юг.

Я немного перепугался, когда за спиной у меня раздался взрыв, и стал оглядываться, опасаясь, что увижу ледяного титана. Снизу, однако, тянулись сплошные горы... Впрочем, правильнее будет сказать, что они переливались с неистовой быстрой. И ветер яростно свистел о мои острые чешуйки.

Ах, так вот что это было такое... Я преодолел сверхзвуковой барьер. Что ж, хорошо. Чем скорее я смогу вернуться, тем больше у меня будет времени на работу.

Я наклонил голову, и, точно истребитель, ринулся в сторону горизонта.

Обратный путь занял сильно меньше времени. Всего через неделю снизу замаячили знакомые горы, которые отпечатались в моей прекрасной памяти ещё в те времени, несколько дней и в то же время столетий тому назад, когда я вёл через них давних предков Пирайи.

Теперь среди них мелькали виллы, в которых, по всей видимости, проживали аристократы, желавшие возвышенного во всех смыслах этого слова уединения от городской суеты; затем протянулся сам города, и я, приподняв голову, увидел на горизонте свою гору с прислонившейся к ней каменной пристройкой храма.

Время было утреннее. По горным тропинкам стекали последние туманы. Солнце ещё не успело приподняться над грядой, а потому, хотя небо уже было бирюзовым, низина расплывалась в мутном полумраке.

Я ожидал увидеть дебаркадер пустым и слегла удивился, когда заметил возле песчаного бассейна серый комочек, укутанный несколькими покрывалами. Осторожно наклонившись, — и только сейчас замечая, что мои чешуйки позвякивают от любого движения, — я присмотрелся к лицу Пирайи. Старое, сморщенное, невинное как у ребёнка, в смутном сероватом свете оно мне показалось каменным.

Стараясь не шуметь, я возвратился в свою прежнюю форму, чтобы не спугнуть женщину неожиданной переменой, а затем накрыл её крылом.

Время застыло.

Ветра не было. На платформе царила совершенная тишина. Водрузив свою чешуйчатую голову на камни, я смотрел в сторону гор. Две колонны образовывали как бы арочную рамку, из которой открывался прекрасный вид на угловатые каменные наросты.

Когда лучи солнца осветили их алебастровые шлема, а затем, разбитые на мириады осколков, озарили мир золотистой пеленой, я повернул голову. Глаза Пирайи были открыты. Сперва в них отражались пылающие горные вершины; затем — моя чешуйчатая морда. Несмотря на то, что тёмные зрачки её казались покрыты сероватой тиной, взгляд старушки казался чистым и живым, как у ребёнка.

Я отступил, стремительно разрастаясь и загораясь металлическими чешуйками. Пирайя поморгала, а затем, не говоря ни слова опустилась на колени и прижалась головой к земле.

— Встань, Пирайя, и следуй за мной... — сказал я глубоким и возвышенным голосом.

Она приподнялась, и вместе мы стали у края каменной платформы. Я подобрал наиболее солнечное место, чтобы мои чешуйки горели особенно ярко, и посмотрел на безграничный город.

Его улицы всё ещё были накрыты тенью, напоминавшей плотную тёмную шаль. Я подождал несколько минут, перебирая в голове свою речь и стараясь добиться от неё наиболее выразительного звучания, и, когда золотистый свет хлынул на тёмные улица, озаряя лица людей, которые тащили тележки, расставляли товары на лотках, запрягали повозки и прочищали горло, — тогда раздался громогласный рёв, и все они разом остолбенели.

Люди вздрогнули и стали оборачиваться в мою сторону. Старики прищурились и свалились на колени. Дети и взрослые вытаращили глаза. Рёв сотрясал мою собственную грудь, и мне казалось, что в ней блямкают сотни железных колокольчиков; я рычал до тех пор, пока весь город не засверкал от глаз, обращённых в мою сторону, как сверкает снег мириадами блеском. Я покосился на Пирайю, которая заткнула уши своими длинными скрюченными пальцами, и заговорил:

— Слушайте меня, моя паства! Слушайте и внимайте... Ибо пришёл великий день. Настал рассвет, и пришли перемены. Не будет более мрака! И не наступит ночь, ибо Великие Крылья отныне вовеки веков станут Крыльями Света — Золотыми Крыльями!

...Грядёт эпоха блага и процветания. Грядёт эпоха обильных урожаев и молочных рек. Настанет новый век, не железный, но золотой, когда царство Парнас станет поистине великим и процветающим, когда у каждого из вас будет свой конь, свой дом, своё хозяйство и свой меч, когда холод уйдёт, исчезнет вовеки веков, когда лето сменится весной, а весна — летом, когда каждый из вас доживёт до сотни, ваши дети — до сто двадцати, а их дети — до сто шестидесяти лет... — я посмотрел краем глаза на Пирайю, которая вся дрожала от звука моего голоса, как телефон, который поставили на беззвучный режим, и стал закругляться. — Возрадуйтесь, люди, ибо Золотые Крылья принесли вам эпоху блага и процветания...

Под конец в моих ушах стоял железный гул. Я набрал побольше воздуха в свои гигантски лёгкие и прищурился на город, где догорали последние ошмётки тёмной дымки.

52. план

Не успела эта мысль промелькнуть в моей голове, как я услышал море... Вернее, сперва мне показалось, что я слышу море, шум волн, которые всё сильнее и сильнее набрасываются на берег — затем в нём стали прорезаться человеческие голоса, и я обнаружил, к своему удивлению, что город кричит.

Симфония тысячи криков устремились в небеса. Люди бегали, прыгали, падали на колени и молились во весь голос; они шумели, танцевали, они были счастливы. Это был небывалый праздник, это было второе пришествие. Старики плакали, взрослые кричали, дети повторяли и за теми, и за другими... Моя речь не просто подействовала — её воздействие было монументальным.

Добрую минуту я наблюдал за происходящим весельем. Хорошему человеку всегда приятно посмотреть на чужое счастье. Мне сейчас открывалась прямо киношная сцена, когда злодеев победили, король и королева поженились, и теперь в сияющих латах выступили перед народом. Интересно, если я однажды действительно спасу вселенную, мне предстанет такая же картина, в ещё большем, помноженном... эдак на триллиард масштабе?..

Игнорируя настойчивые требования выступить на бис и беспокоясь за Пирайю, которая, судя по бледному лицу и ошалевшим глазам была на грани потери сознания, я кивнул на прощание и ретировался.

Сперва мы с Пирайей снова расположились возле песчаного бассейна. Но даже здесь было шумно. Тогда я вспомнил про закрытый зал в туннеле, который вёл в мою пещеру, направился туда, уселся на камни, посадил перед собой Пирайю, спросил, всё ли с ней в порядке, в ответ на что она быстро закивала, хотя и продолжала при этом немного раскачиваться, и стал медленно рассказывать ей вторую часть моего трёхступенчатого плана.

Сперва я подтвердил свою недавнюю речь: Крылья Света теперь действительно стали «Золотыми Крыльями». А значит они будут ещё мудрее, ещё сильнее и уже никогда не будут терять над собой контроль! Свет пришёл, и тьма сбежала, наступил золотой век....

Всё это я сказал Пирайе закрепить в доктрине своего храма. Таким образом мне хотелось проверить, насколько сильным было влияние образа в чужом сознании, — в данном случае в сознании народа целого царства с население в несколько сот тысяч человек, — на мою туманность и заодно на весь окружающий мир. Станут люди действительно жить больше сотни лет? Или Стабильность этого мира была ещё слишком высокой для такой трансформации?

Затем, осторожно, я упомянул порождения вечного хлада. Я сказал Пирайе, что там, на севере, действительно собирается войско. Совсем небольшое, но немного опасное, и что ей ни в коем случае нельзя об этом никому рассказывать. Наоборот, поскольку эти монстры питаются человеческим страхом и чуют его как...

— Собаки! — сказала Пирай.

Ну да, как собаки. Поэтому лучше про них не говорить.

Не писать.

Не рисовать их.

И вообще про них не думать.

Пирайя понимающе кивнула.

Впрочем, добавил я, делать эту тему запретной тоже ненужно. Вспоминаем бедняжку Барбару. Запретное всегда на слуху. Следует просто осуждать эти истории — без фанатизма и костров, между делом, как старческие вымыслы.

Это был второй этап моего плана. Второй шажок, направленный на то, чтобы обескровить моего противника. Разумеется, кровью этих ледяных монстров был серый туман. Возможно, если их забудут, они исчезнут. Я старался перенимать методы из мира Ямато, обитатели которого вполне успешно оттягивали наступление кошмара уже довольно долгое время.

Наконец я продолжил наши с Пирайей уроки.

Мне хотелось не только укрепить свои силы и ослабить порождения вечного хлада, но и подготовить царство Парнас и конкретно храм Великих Крыльев. Последнее было особенно важным. На данный момент влияние моей идеологии распространялось только на жителей царство и некоторых его вассалов — неплохо, но мало. Чем больше у меня верующих, тем сильнее моя туманность и слабее порождения вечного хлада. Следовательно, у меня было два варианта: расширить границы царства Парнас, либо позволить храму распространить своё влияние за его пределы. История показывала, что второе сделать было проще; вера быстрее распространяется из уст в уста, чем на острие клинка.

И так наши с Пирайей уроки волшебства возобновились после шести десяти семи летнего перерыва. Школьники мечтают о таких переменах.

Теперь мы занимались в другом составе. Уже на первом занятии я понял, что не имеет смысла учить только Пирайю — всё равно ей потом передавать свои знания остальным жрицам. Так почему бы им сразу не присоединиться?

Я думал, что Пирайя обрадуется моему решение, ведь у неё теперь будет сильно меньше головной боли, но старушка наоборот: насупилась и целый день ходила вспыльчивая и уязвлённая.

Мне больше не приходилось устраивать шарады — я мог просто рассказывать или даже записывать необходимую информацию. Собственно, были у меня мысли написать учебник, но сделать это моими лапами было... Проблематично. Можно было вселиться в фамильяра с длинными пальцами, но один раз это уже привело к непредвиденным последствиям, и мне совсем не хотелось дважды наступать на те же грабли.

К тому же у меня была теория, что чем больше потенциальных тел я создаю для себя, тем больше отверстий проделываю в материальном барьере конкретного мира, приближая таким образом нашествие тумана.

Да и вообще из памяти Эльфина мне было известно, что волшебной наукой полагается заниматься вместе с учителем. Ведь это была игра с огнем... Нет, страшнее — серым туманом, и привести она могла к самым ужасающим последствиям.

Поэтому продвигались наши занятия медленно и методично. Мы занимались день и ночь, и всё равно через две недели, когда глаза мои уже начинали слипаться, и на меня снова, как в прошлый раз, словно тяжёлый шар начинала давить дрёма, Пирайя и её подопечные овладели заклятиями в основном четвёртого ранга. Чудовищная медлительность, но по-другому никак. Не все были монстрами, которым магия давалась «по наитию». Простые люди могли изучать её годами и всё равно не добраться до каких-либо значимых высот.

Собственно, вскоре оказалась, что одна только Пирай действительно обладала магическим дарованием. Мне с ней повезло. Она единственная могла прочитать... Хотя в данном конкретном случае правильнее будет сказать «прорычать»... заклятие Пятого круга. А ведь училась, — если опустить период в шестьдесят лет, которые она потратила на собственные эксперименты и который на самом деле упускать не стоит, но для красоты картины почему бы и нет — немногим больше месяца. У неё был потенциал сделаться архимагом...

Был, да...

53. свобода

Был, да...

Я посмотрел на старушку, которая упражнялась создавать взмахом руки ледяные статуи, и печально вздохнул. В своём новом теле я обрёл потрясающий нюх. Я чувствовал запахи гор, ветра, города, свалки, отходов, полей и лесов далеко за границей горизонта. Я мог вычленить каждый из дюжины цветов (ромашку, акацию, розу) смесь нектаров которые жрицы храма использовали в качестве благовоний, и многое другое.

Я чувствовал запах Пирайи.

От неё разило старостью.

И смертью.

Ей было за восемьдесят, и её окружало примитивное общество, в котором имелись только зачатки медицины. Ей оставалось совсем недолго. Иные приступы кашля продолжались с ней минутами. И самое страшное, что я не мог ничего поделать, чтобы ей помочь. Магия была бессильная перед временем.

Сонными глазами я смотрел на старушку, понимая, что вижу её в последний раз...

Я старался оттянуть момент вековечной разлук и боролся против дрёмы, но это было бессмысленно. Мне было отведено строго определённое время. Своими потугами я напоминал бабочку, которая противиться наступлению заката, пытаясь приподнять солнце на своих крылышках.

Вот я силюсь, барахтаюсь среди золотистого воздуха и наконец понимал, что всё. Роковой день настал.

Белоснежные пики ещё не успели вспыхнуть на рассвете, как я уже знал, что всё закончится именно сегодня. Когда солнечный диск сойдёт за бескрайние поля на другом конце горизонта, я уйду, и в моём теле проснутся Крылья Света. Прошу прощения: «Золотые Крылья». Сам придумал, сам забыл.

Я рассматривал горные шапки через арку, образованную двумя колоннами, и размышлял. Когда на ступеньках показалась Пирайя, я дождался, когда она подойдёт, и сказал:

— Пирайя... Ты верно служила мне все эти годы...

Она подумала. Кивнула.

— ...Есть ли у тебя какое-нибудь желание? Только скажи, и я обещаю тебе его исполнить.

На лицо старушки опустилась тень удивления.

Обыкновенно, на такие предложения принято отказывать, после чего предлагающему приходится снова и снова убежать принять свою благосклонность, но зная Пирайю...

Старушка сложила руки и серьёзно задумалась. Затем, немного помявшись, вытянула руку и показала два пальцы, как бы спрашивая: а можно два желания?..

...С ней таких проблем не будет.

Я кивнул: можно, разумеется можно. Тогда Пирайя показала три пальца. Затем четыре, пять... На шестом пальце я неуверенно покачал головой, и старушка надула щёки. Прошу прощения... Будь на то моя воля, я бы выполнил хоть сотню желаний, но у нас оставалось совсем немного времени, а потому следовало знать определённую меру.

И так, в чём же состояла просьба Пирайи? Помявшись некоторое время, старушка показала пальцем в небо.

Ах... Вот как. Не вопрос. Я схватил её своей стальной лапой, осторожно, чтобы не раздавить, как хватают маленьких птичек, и махнул крыльями. Пирайя на секунду зажмурилась от порыва яростного ветра; когда же её веки приоткрылись, в них протянулся безграничный небосвод.

Старушка приоткрыла губы и стала заворожённо разглядывать медленно проплывающие вокруг нас завитки облаков.

Мы летели над горной грядой, над городом, над золотистым полем; летели до тех пор, пока маленькое тельце в моих когтях не стало брыкаться. Тогда я пошёл на снижение и спустился на платформу. Пирайя освободилась и, покачиваясь, упала на колени. Лицо её было серым, обескровленным, но глаза горели, как алмазы.

Отдышавшись, она приподнялась, отряхнулась и снова показала пальцем в небо. Мы взлетели опять. А затем ещё раз. И ещё.

Пирайя была неугомонна; её как будто тянуло в небеса. Она казалась ребёнком, который получил полный карт-бланш в парке аттракционов и теперь старался уморить себя на американских горках.

После нашего четвёртого полёта я заволновался, как бы с Пирайей не случилось ничего дурного. Моя лапа была далеко не самым приятным сидением, да и сама она была уже немолодой. Мне бы совсем не хотелось, чтобы её сердце остановилось прямо у меня на глазах. К тому же, заметил я, поглядывая на солнце, которое достигло своего зенита, если мы и дальше продолжим просто летать, у нас не останется времени на другие желания.

Я сказал об этом Пирайе. Она удивилась и показала мне свою руку с растопыренными пальцами, а затем один за другим опустила четыре из них. И тогда я понял: это и были её желание. Летать, снова и снова, и больше ничего.

Я удивился и спросил Пирайю, разве она не хочет ничего кроме этой мимолётной вспышки синевы? Ответ был категоричным: нет.

Власти у неё было в избытке — она помазала трёх королей Парнаса. Простые жители царства падали перед ней ниц. У неё было золото, меха, скот, влияние и собственная сила в лице волшебства. Единственное, чего у неё не было, и чего ей действительно хотелось, это свободы...

Пирайя опустила голову и рассказала, что среди всех её воспоминаний яснее всего выделяется минута, которую она провела в качестве жертвы. Временами, стоит ей прикрыть глаза, и она снова чувствует, как верёвки, — завязанные хорошо, по-хозяйски, узлами, которыми вяжут животных, — вонзаются ей в кожу, и она, безвольная, стоит у деревянного столба.

Какой ужас охватывает её в эти мгновения! Какой гнев и какое мучение... Иные люди могут провести в тюрьме всю свою жизнь; иным же хватает секунды заточения, чтобы всеми фибрами души возненавидеть судьбу невольника.

И, как следствие, полюбить свободу.

Привязанная, Пирай смотрела в небо, на белых птиц, которые кружили под голубою бездной, и сгорала от зависти.

А потом спустились Великие Крылья, схватили её и подняли ввысь, к этим самым птицам. Полёт их был мимолётным, и тем не менее острым осколком засел в глубинах её сердца.

Пирайя кончила рассказ, вздохнула, стала кашлять. Она кашляла долго и болезненно, а затем снова, слабым жестом, показала в небеса.

Я не мог ей отказать; я схватил её, устремился в небесную высь и стал летать, летать, летать... Даже когда небо запеклось, и землю накрыла тень, я продолжал резвиться среди гор до тех пор, пока дыхание моей подопечной не стало ровным и безмятежным.

Тогда, опустившись на платформу, я положил потерявшую сознание Пирайю на песок и шагнул назад.

Разбудить её? Попрощаться?

Нет...

Я никогда не любил прощаний. Они всегда навевают уныние и кажутся неловкими и бесконечными. Прощаются только люди, напрочь лишённые чувства вкуса. Я не испытывал данного недуга, а потому бросил на спящий комочек последний взгляд и скрылся в потёмках своей пещеры...

Вернувшись в дом на берегу, я некоторое время смотрел на серое море и на корабль; затем неторопливо направился в кабинет моего предшественника, присел за стол и стал листать дневник. У меня были мысли отложить это дело на завтра, но, во-первых, утро вечера мудренее — а сейчас было именно утро, — а во-вторых теперь, когда мой мир медленно скатывался в Бездну Кошмара, мне следовало в кратчайшие сроки заполучить как можно больше информации. Отдых — блаж. Сейчас у меня не было на него времени.

Листая дневник, я заметил про себя, что прочёл уже больше половины. Записная книжка была довольно короткой. Интересно, это потому что моему драгоценному предшественнику больше нечего было мне сообщить... Или он не успел записать всё, что хотел, до своей явно преждевременной кончины?

Хороший вопрос.

Я перевернул последнюю на данный момент читабельную страницу, поднёс монокль и... Растерялся.

Мне предстало странное зрелище...

54.

Мне предстало странное зрелище.

Вся страницы была вдоль и поперёк исписана цифрами:

12319029128381301203842102039912038950124019204812848192948192994918290102949102040192849010291481091021084120340491020491042191203894012830481029481203484028120482102184101284912012484012940128412048120124812001249124924812012984012021491204901284012494010105810289401024812012498210412912401920481284819294819299491829010294910204019284901029148109102108412034049102049104219120389401283048102948120348402812048210218410128491201248401294012841204812012481200124912491248120129840120214912049012840124940101058102894010248120124982104129124...

...И так далее.

Что это такое?

Шифр?

Мой предшественник был чрезвычайно параноидальным человеком(?), и мне не трудно было представить, что помимо ограничения туманность он решил зашифровать свои записи, но... Почему только сейчас? Почему он не сделал этого с самого начала? Потому что именно на этой странице было записано нечто особенно важное, чего не должны были знать посторонние?

Я откинулся на спинку стула, сложил руки и задумался.

Затем наклонился над книжкой и долгое время щурился и вглядывался в цифры.

...Если это действительно был шифр, значит, его можно разгадать. А для этого следовало найти определённые паттерны.

Я схватил листок из тех, которые прошлый владелец дома оставил мне делать записи, и стал переписывать туда комбинации цифр.

Через пару минут у меня заболела голова.

Ещё через пару я забросил это дело, поднялся и направился в свою комнату.

Нет, сейчас у меня совершенно не было сил решать ребусы; да и честно говоря, я никогда не был особенно хорош в этом деле. Тем не менее, комбинацию я запомнил. Все цифры до единой отпечатались в моей памяти. Нужно будет посмотреть, есть ли в интернете особенные службы, которые взламывают за умеренную плату шифры...

С этой мыслью я свалился на кровать и закрыл глаза.

Через пару минут в коридоре зазвенел будильник.

Я поднялся, размялся и уже было намеревался спустить ноги на паркет, как вдруг... Оторопел.

В комнате висела полутьма; я посмотрел в прорезь посреди шторы и увидел с другой стороны кромешный мрак. Я проснулся посреди ночи? Нет... Определённо нет. Мой взгляд обратился в сторону, на шкафчик с одеждой. С другой стороны от него исходил призрачный свет.

...Я всё ещё сплю.

Но почему? Не успел я задаться этим вопросом, как вдруг снова раздался звонок. Теперь я понял, что никакой это был не будильник. Звук был другой, не мелодия, но просто грохот, и раздавался он не с моей тумбочки, но со стороны коридора.

Я удивился и как будто в первый раз посмотрел на дверь. Ещё ни разу я не пытался выходить за пределы своей комнаты в мире сновидений, потому что...

Почему?

Моя мысль точно заела. Действительно... Почему? Почему я этого не делал? Почему мне ни разу даже в голову не приходило изучить странный мир внутри своей головы?..

Я положил подбородок на кулак и задумался.

Кстати... А что вообще это было за место? Сюда вёл один из туннелей в домике на берегу. Значит, это тоже был другой мир? Но ведь это не так. Это был мой сон. Должна же быть какая-то разница между полноценным миром, как мир Ямато или Пирайи, и простым сновидением.

Хм...

...Помню, Эльфин рассказывал мне, что Файран постепенно скатывался в некое пространство, где между реальностью и сновидением нет никакой разницы, в Зону Кошмара...

Мою мысль снова прервал настойчивый грохот. Я помялся некоторое время, раздвинул шторы, посмотрел в кромешный мрак с другой стороны окна и, медленно приоткрыв дверь, вышел в коридор.

Это был мой дом. По крайней мере его точная копия. Справа была ванная, слева, откуда доносился грохот, зал.

Осмотрев помещение, я выглянул на террасу — мрак, — мимолётно посмотрел на затемнённую кухню, а затем опустил взгляд на гремящий проводной телефон, который стоял на стеклянном столике перед диваном.

Я приподнял трубку.

Грохот прекратился. Повисла тишина.

Я подождал некоторое время и уже собирался положить трубку назад, как вдруг из неё раздался тихий, бесформенный, как будто образованный помехами голос:

— Один... Два... Три... Один... Девять... Ноль... Два... Девять...

Уже на четвёртой цифре перед моими глазами промелькнула страница из дневника моего предшественника. Неужели это был он?

— Кто это?

— ...

И снова тишина. Голос прекратил перечислять цифры и замолчал. Но человек (?) с другой стороны всё ещё был на связи. Из трубки доносился некий приглушённый шум, похожий на дыхание.

Мне вдруг представилась, что он сейчас скажет «обернись».

Не самая приятная мысль. По моей спине пробежал холодный пот. Кстати, а может мне самому его так припугнуть? Я уже был открыл рот, как вдруг...

— Ра... ра... Ди... ди.. О... о...

Радио? Я замолчал, не желая перебивать.

— Ба... ба... ш... ш... ня...

И тишина.

— Радио башня? О чём ты?

— ...Треск.

Шум прекратился, и в зале повисла гробовая тишина. Я посмотрел на чёрные дырочки в трубке и положил её назад на телефон. Затем приподнял его и стал вертеть в руках. Мои губы невольно изогнулись в улыбке, когда я осмотрел его снизу.

Телефонный провод был обрезан.

Он был не подключён к сети.

Страшное открытие... Было бы, если бы всё остальные не было таким ненормальным.

Я вздохнул, свалился на диван и задумался. Что теперь? Снова попробовать заснуть? В смысле проснуться... Теперь, когда грохот притих, с этим не должно возникнуть особенных проблем, но... Мой взгляд в очередной раз обратился на кромешный мрак, который простирался за окном.

Что же было с другой стороны? Ничего? Мне хотелось проверить. Из любопытства... И осторожности. Ведь мало того, что этот мир находился у меня в голове, здесь не было ни ловушек, ни защитных механизмов, которые мой предшественник разместил в доме на берегу. А значит, если некое «нежелательное» существо попытается сюда проникнуть пока я сплю, вернее бодрствую, вернее... Впрочем, это не важно — если сюда что-нибудь проберётся, я буду совершенно беззащитен.

Чтобы избавить себя от этого беспокойства, мне нужно было по меньшей мере осмотреться. Я кивнул, поднялся и направил в прихожую. Дверь была закрыта. Я положил руку на дверную ручку, набрал побольше воздуха в лёгкие, повернул её и толкнул...

— ...Ха?

И мне предстала удивительная картина...

Я ожидал увидеть кромешный мрак, в крайнем случае — дворик моего дома. Вместо этого в дверном проёме мне открылся... Лес.

Самый настоящий лес.

Слева и справа громоздились высокие хвои. Между ними виляла тропинка. Я приподнял голову и увидел, как тёмные кроны пошатываются на фоне неба. Последнее было того фиолетового цвета, которым иногда окрашивают небосвод в дешёвых научно-фантастических фильмах, чтобы создать иллюзию инопланетного мира.

Я шагнул вперёд, пытаясь рассмотреть солнце, спрятанное в тёмных кронах, и едва не упал. Мой дом находился на возвышенности. От него спускалась отлогая песчаная стежка.

Что ж, выбора нет. Я осторожно спустился вниз и отправился по тропинке в чащу...

55.

Тропинка заворачивала направо и начинала змеиться среди зеленеющих кустов; время от времени они покачивались на ветру. Больше ничего подвижного я не замечал. Не было ни зверей, ни птиц, ни даже насекомых. Лес был совершенно мёртвым.

Через пару минут между деревьями зазияло открытое пространство. Это был небольшой утёс. К моему удивлению, на краю он был обнесён оградкой.

Я осмотрел забор — беленький. Затем положил на него руки и стал разглядывать лес.

Утёс находился на такой вышине, что расстилающиеся передо мной до самого горизонта зелёные холмы казались покрытыми зарослями мха.

Вдруг моё внимание зацепилось за некий инородный объект среди всего этого зелёно-фиолетового буйства.

На отдалённой возвышенности белели очертания высокой скреплённой балками структуры.

В моей голове тотчас промелькнуло слово, сказанное грубым, похожим на помехи голосом:

Радиобашня.

Я прищурился и стал внимательно разглядывать этот странный объект. Башня была средней высоты. Снизу, я зарослях, проглядывались очертания прямоугольной будки. Сверху крепилась обозревательная площадка.

Я посмотрел направо. Обозревательная площадка плавно перетекала в песчаную тропинку. Может, она вела именно к башне? Все дороги куда-нибудь ведут, — философская мысль, — а больше здесь ничего и не было.

Я криво улыбнулся и, щупая подушечками пальцами потёртую краску на перилах, серьёзно задумался, что мне делать дальше.

С одной стороны, можно прямо сейчас отправиться исследовать башню.

С другой, я не имею ни малейшего понятия, насколько опасной будет эта дорога и что ожидает меня в конце.

С того самого момента, когда я увидел эти странные цифры в дневнике моего предшественника, я попал в своеобразную западню. Мне одновременно и хотелось узнать решение этой загадки, и в то же время я понимал, что это может быть очень опасно.

— Ну ладно. Была ни была.

Я пожал плечами и стал медленно спускаться по тропинке.

Я всегда был пытливым человеком; если я не узнаю ответы, то не смогу заснуть, и поскольку здоровый сон имеет для меня критические значения, у меня попросту нет иного выбора.

Сперва тропинка была почти отвесной; я спускался осторожно, постоянно поглядывая себе под ноги и скользя по песку. Стоило мне только зацепиться за выпирающий древесный корень, я бы кубарем покатился вниз.

Потом дорога выпрямилась, и стал немного проще.

Окружающий лес напоминал непроглядный лабиринт; казалось, что достаточно сделать хотя бы один шаг в эти заросли, и тропинка немедленно растворится среди кустов, после чего я уже никогда не смогу вернуться назад.

Сперва я смотрел себе под ноги; затем мой взгляд обратился на тонкую полоску небо, которая пробивалась среди темнеющих древесных крон. Кстати, а который час? Я попытался рассмотреть солнце за тонкими белыми облаками... И вдруг остановился.

Что-то было не так.

Сама эта мысль удержала меня прежде, чем я понял, в чём, собственно, заключалась проблема.

Я осмотрелся: ничего. Прислушался: тишина. Облизал губы, сделал глубокий вдох и вздрогнул всем своим телом. Запах... Вокруг меня витал едкий, смолянистый, совершенно чуждый окружающему лесу смрад.

Я принюхался и обнаружил, что источник запаха находится дальше по тропинке.

Что ж... Выбора нет. Я побрёл дальше.

С каждой секундой запах становился всё сильнее; горький, душный, неприятный, наполняя лёгкие, он, казалось, оставлял после себя вязкий и чёрный налёт. Вскоре я заметил клубы чёрного дыма, вальяжно проплывающие среди древесных крон. Что там такое? Пожар? Я прищурился. Дым щипал мои глаза. Вскоре помимо запаха появился ритмичный грохот. Я был почти у цели. Ещё один поворот и вдруг деревья расступились, и я увидел...

— Ха...

У меня вырвался нервный смешок.

Это был поезд... Посреди леса на рельсах стоял самый настоящий чёрный паровоз и выплёвывал из длинной трубы, обведённой золотистым обручем, клубы смолянистого чёрного дыма.

Рядом тянулись пассажирские вагоны. Один из них был открыт. На землю спускалась тонкая лесенка из трёх ступенек.

Вдруг паровоз запищал. Если бы в лесу были птицы, после такого пронзительного шума они были немедленно захлопали крыльями и взмыли в голубую... Прошу прощения: в пурпурную высь.

Я глубоко вздохнул, больше не замечая запаха, приблизился к поезду и медленно поднялся по лесенке в салон. На вид он был из девятнадцатого века. Класс — люкс. Казалось, ещё немного, и бархатные чёрные сидения наполнят мужчины в котелках и дамы в шляпках, украшенных цветами.

Я хмыкнул и присел на ближайшее место. Кресло было мягким. Затем сложил руки на затылке и откинулся на спинку.

И так... Что теперь? Есть у меня предположения, что здесь вообще происходит?

Честно?

Ни малейшего.

Вообще на данный момент всё происходящее больше всего напоминает обыкновенный...

— Ваш билет?

Я резко отпрянул и ударился плечом в окно. В салоне стоял контролёр. На нём был синий жилет на белую рубашку с золотистыми пуговицами и фуражка с длинным и глянцевым на конце козырьком. Последняя совершенно закрывала его глаза, оставляя открытым только бледный, похожий на трупную рану рот.

Мужчина даже не дёрнулся, когда в моих руках появилась булава; наклонив голову, он тянул перед собою ладонь.

— Ваш билет?

— У меня его...

Нет, — это я хотел ответить, как вдруг обнаружил лежавшую возле окна разноцветную бумажку. Я взял её и осмотрел. Единственная надпись: 14 Июня 1912. Я поморгал и протянул билет контролёру. Он принял его, кивнул и ровным шагом побрёл дальше по коридору. Спустя пару секунд я пришёл в себя и уже приподнимался, чтобы проследовать за ним, как вдруг резкий толчок свалился меня в кресло. Поезд дёрнулся, загудел и задрожал. Я повернулся и увидел, как лес в окне постепенно смещается в сторону...

Чух-чух-чух-чух...

Поезд пришёл в движение, и мир вокруг охватила вибрация. Она пронзила меня насквозь, и я почувствовал, что больше не могу пошевелиться.

Я даже не заметил, когда мои глаза начали слипаться; с каждым толчком окружающее пространство становилось всё дальше, дальше и дальше... Вскоре мир превратился в горлышко колодца, которое неслось вперёд, уменьшаясь и обращаясь маленькой звездой, пока моё тело... Нет, моё сознание пикировало вниз, и тогда...

Тук.

Я открыл глаза.

Потолок.

Девять ламп.

Я повернул голову и посмотрел на шуфлядку, на которой лежал телефон. Взял его, проверил время.

08:38

Мой будильник сработает через три минуты.

... Я уже давно заметил за своим организмом удивительную пунктуальность. Если мне нужно быть на ногах в некоторое определённое время, достаточно поставить будильник, и я обязательно проснулась за минуту или две до того, как он успеет сработать; если же я не буду его ставить, то с высокой вероятностью просплю на добрый час.

Занятно, не правда ли?

Но ещё более занятным был мой сон.

Я прищурился, старательно припоминая все подробности: лес, пурпурное небо, тропа, вышка, паровоз... Я помнил всё до мельчайших деталей, и это была, пожалуй, единственная странность, которая выделала этот сон на фоне прочих наваждений дремлющего сознания.

Хотя нет, поправочка. Помимо этого, странным был тот факт, что я, собственно, видел сон. Самый настоящий. Экспедиции в другие миры стали настолько привычной частью моего распорядка, что я уже и не помню, когда в последний раз видел нормальные сны.

Кстати говоря, а когда я, собственно, уснул? Хороший вопрос. Наверное, это произошло, когда я...

Зззз!

Вереницу моих мыслей оборвал грохот будильника.

Я поморщился, привычным движением его выключил и стал подниматься.

Пускай... Обдумаю это дело вечером. Сейчас у меня на повестке был самый заурядный день самого заурядного вдовца, который живёт со своей самой заурядной племянницей...

Блажь, да и только.

Впрочем, в той части моей жизни, которая отвечала за «повседневность», тоже были свои проблемы...

56. мясо

Когда я пришёл на кухню, Таня уже сидела на своём месте. На ней была майка, которая была ей несколько великовата, и шорты.

— Доброе утро, — сказал я

— Доброе... — быстро ответила девушка, после чего стала теребить свои ногти.

Я поставил сковородку, разбил на неё три яйца и с лёгким интересом стал наблюдать, как постепенно сгущается желток.

В какой-то момент у меня возникло ощущение некой неправильности происходящего... Я нахмурился и посмотрел на телевизор. Он был выключен. В детстве наши родители всегда смотрели новости по утрам... Вернее слушали... Вернее, включали их фоном, чтобы не было этой гробовой тишины. Я не стал продолжать эту традицию. Мне всегда больше по нраву было естественное утро, наполненное шумом города либо совершенной тишиной деревни.

Как сейчас.

Сейчас было тихо.

Совсем тихо.

Только яйца, плавая в скворчащем масле, булькали на сковородке. Ничего необычного, и всё же что-то здесь было не так.

Я осмотрелся, выглянул в окно, затем посмотрел Таню и...

Ах.

...Так вот где собака зарыта.

Девушка молчала.

Опустив голову, она цокала своим белыми пальчиками.

Я спросил:

— Всё в порядке?

Таня медленно приподняла голову и посмотрела на меня. Я заволновался. Она улыбалась, но улыбка её была потерянной. Да и сама Таня была какой-то... Неуверенной? Никогда бы не подумал, что использую для неё такую характеристику. Это было настолько странно, что на секунду мне показалось, что за моим столом сидит другая, совершенно незнакомая девочка.

— Да, — ответила Таня тихим голосом. — Просто... — отвернулась. — Мне... Мама написала.

— Аня? Что-то случилось? — стук сердца.

— Нет, ну то есть... Эм... Она поссорилась с этим... Арменом? И теперь возвращается домой. Будет уже завтра... Вот.

Ах...

— Поможешь собрать чемоданы? — спросила Таня с горькой улыбкой.

Если Аня возвращается, значит, её пребывание у меня тоже скоро закончится... Таня вернётся домой, в свою квартиру.

Я покосился на кухонный кран. В серебристом изгибе его поверхности проглядывалось лицо Тани... Бездонная чёрная пропасть.

Что ж, возможно так оно будет лучше... Я не собирался ничего делать с Таней, и в то же время мне явно не помешает держаться от неё подальше. Кто знает, когда ей снова приспичит превратиться в ангела и сожрать меня живьём.

А с другой стороны...

Ха...

...С другой стороны, когда я отвернулся от телевизора и снова увидел тусклую улыбку на её светлом личике, мое сердце сжалось как устрица, на которую капнули лимонным соком.

Ладно.

Я достал телефон, позвонил и вышел в зал. Таня уныло наблюдала за моими действиями. Через пару секунд на другом конце раздался голос:

— Алексей?..

— Он самый.

— Ты даже не представляешь, что у меня случилось... Чтобы я ещё хоть раз...

— Да-да, так... По поводу Тани.

— Ах... У неё есть ключи? Можешь привезти её на машине, я буду...

— Да, собственно... Ты не против, если она останется у меня ещё на некоторое время? — спросил я и услышал лёгкий хлопок со стороны кухни. Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не повернуться и проверить, что там происходит

— Но ты же...

— Знаю, знаю. Но тогда у меня было много работы, а сейчас с этим немного полегче. К тому же девочке полезно будет провести некоторое время в деревне на свежем воздухе.

— ...Ну ладно, — в голосе Ани звучало облегчение. — Спасибо...

— Всегда пожалуйста. Так... Договорились?

Мы обсудили ещё некоторые детали, и я повесил трубку. Затем сунул телефон в карман, повернулся и усмехнулся, когда увидел яркие как драгоценные камушки чёрные глаза моей племянницы.

Я присел за стол и спросил её:

— Довольна?

Таня быстро кивнула.

— Но ты ведь понимаешь, что теперь я в любой момент могу отвезти тебя назад...

Таня снова кивнула, очень серьёзно.

— Так что веди себя хорошо... Без... Сама знаешь, — я сделал пространное движение рукой.

Девочка качнула головой с такой силой, что собственный хвостик залетел ей на макушку.

— Только по твоей инициативе, — сказала она серьёзным голосом.

— Её не будет. Что ещё?..

Таня тянула руку, как школьница на уроке.

— Ты забыл про яичницу, дядя.

— А...

Ну да. Забыл.

Через пару минут мы добили страшно сухие яйца — Таня выдавила целую гору кетчупа, чтобы сделать их съедобными, я последовал её примеру, — а затем устроили мозговой штурм. По словам Тани, я обязательно должен был «сделать что-нибудь особенное, чтобы отпраздновать продление её каникул». На мой закономерный вопрос, почему именно я должен устраивать что-нибудь в честь праздника, который, собственно, и случился только благодаря слабости моего характера, ответа не было...

— Может сходим в Макдак? — предложил я.

Мне идея показалась хорошей, но Таня ещё сомневалась:

— Были.

— Пиццерия... Хотя она далеко... Хм... А сама ты чего хочешь, собственно?

— Ну... — Таня сделала необыкновенно серьёзное для себя лицо. — Мяса.

— Какого?

— Ламантина!

— Они в красной книге. Нас посадят.

— Тогда просто хочу в ресторан.

— Ресторан... — я откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. — ...Есть здесь неподалёку один ресторанчик, но с него доставка не работает, — тяготы деревенской жизни, — придётся ехать.

— Я не против, — заявила Таня.

— Кто бы мог подумать...

Я позвонил и забронировал столик. Время было ранее, так что свободных мест было более чем достаточно, и уже через тридцать минут мы с Таней припарковались перед небольшим и довольно опрятным заведением.

Размышляя над прожаркой своего стейка, — причём выбрала она самый дорогой, — Таня попросила сыроватый. Я последовал её примеру, хотя, признаться, всегда предпочитал более грубое мясо.

Мне нравится пожевать.

Когда мы официантка ушла с нашим заказом, Таня неожиданно замолчала и стала пристально осматривать помещение.

— Что-то не так?

— Нет... Просто, эм... Я давно не была в настоящем ресторане, — ответила Таня, улыбаясь и тыкая длинной серебристой вилкой в тарелочку для хлеба. — Прямо как на свидании... — сказала она, старательно избегая моего взгляда.

— Опять...

— Между племянницей и дядей, не более того, — протараторила она.

— Именно так, — собственный голос показался мне очень сухим.

На всякий случай я быстро осмотрелся. Единственные две пары, которые были в ресторане кроме нас, сидели у дальней стены.

— Кстати... Эм... Можно вопрос?.. — притихшим голосом спросила Таню.

— Зависит от вопроса.

— Дядя... А когда у тебя в последний раз было свидание?

— ...Этот вопрос нельзя, — ответил я каменным тоном, а затем почувствовал, как внутри меня всё начинает съёживаться, когда в глазах Тани проявилось сперва облегчение, а затем — лёгкая жалость.

— Я редко вижу других людей, вот и всё.

— Ну да, — Таня понимающе улыбнулась, и я почувствовал себя ребёнком, который оправдывается перед своей мамой. Неловкое положение. Я уже было задумался, как и куда сменить тему, когда Таня резко приподнялась и сказала:

— Мне надо... По делам! — а затем ретировалась в сторону уборной.

Фух... Ну пусть так.

Я выдохнул и посмотрел в окно. Из него открывался вид на тротуар и заросли травы возле бордюра, которая покачивалась на ветру. Мирная картина, мирная и приятная, но вот какой вопрос: всё ли в ней было «в порядке» ?..

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я случайно заразил свой мир туманом. Я внимательно читал и перечитывал свою памятку, но не заметил между нею и оригиналом никаких особенных изменений; тем не менее я был уверен: что-то изменилось. Просто моя записи были такими пространными, что я не имел ни малейшего понятия, что именно это было.

Угадать было невозможно, ведь вместе с миром менялось моё восприятие, мои воспоминания. Вся моя жизнь, по сути. Признаться, мне сложно было вообразить, что представляла собой последняя без Тани... И Ани, её ведь тоже не было. Мама и дочка, сестра и племянница занимали добрую половину моих детских и юношеских воспоминаний. Даже нет, не половину: больше. Я попытался вспомнить что-нибудь такое из своего прошло, в чём ни первая, ни вторая не играли никакой роли. У меня не вышло. Пустота.

Даже странно немного...

Я задумчиво упёрся пространством между верхней губой и носом в указательный палец... Совсем ничего не помню...

...Впрочем, наверное, дело было в самой природе перемены. Мои настоящие, изначальные воспоминания были не столько дополнены, сколько изменены. Диктаторы постоянно вырезают нежелательных людей на фото — в моём случае их наоборот пририсовали, и не только в мои воспоминания, но в прошлое, настоящее и будущее... В саму реальность.

Интересно, а от этого изменился мой изначальный характер?..

— Ваш заказ, — прозвенел высокий голос, и официантка, чёрненькая девушка с ямочкой на правой щёчке, поставила на столик две тарелки с мясом и блюдце густого грибного соуса.

— Благодарю.

Я выбросил мысли из головы, схватил нож, отрезал себе кусочек и проверил прожарку. Мясо внутри было красное. Я надавил на него ножиком, и на белую тарелку побежали красные капели. С кровью. Я просил без. Ну ладно. Пусть. Я макнул свой кусочек в соус и сунул в рот. Мясо немедленно растаяло на моём языке под воздействием. слюны. Было вкусно, очень вкусно, и даже медные нотки здесь были к месту.

И кстати, где Таня?

Задерживается?

Стейки остывают довольно быстро; она всегда говорила, что не против есть холодное, но ведь это же трата мяса.

Я отрезал ещё один кусочек. Потом ещё, и стал быстро уплетать свою порцию, время от времени постукивая ножиком и вилкой по тарелке и тем самым нарушая царившую в ресторане гробовую тишину...

...

...

...

https://author.today/work/264994