Без права на смерть

Глава 21

— Ты не мог свой драндулет поближе посадить?

Шестнадцатый приземлился метрах в пятистах от поселка. Высокая трава хватала за ноги, не давала бежать.

— Я нарочно. Чтоб ты остыл, пока доберешься, а то уж больно сердит.

Лоцман закусил губу. Трава проклятая — как на заказ, ведь вон рядом, по ту сторону дороги, такая не растет… Ах, Ловец, чтоб ему неладно было, — что отколол! Прав был Шестнадцатый, ох как прав…

— Послушай, — летчик придержал его, заставил умерить шаг, — торопиться мы всё равно опоздали. Ты ему морду-то не бей. Итель получил по заслугам, правду тебе говорю. Ты видел, что в Кинолетном творится. Лоцманов умирающих помнишь? А летчиков, которых сотворил? Девушек своих, Эльдорадо. По чьей милости их перестреляли? Честно сказать, я бы сам Ителя с удовольствием порешил.

— Вот именно. Если бы Таи сам — я бы понял.

— Ты ж ему запретил.

— Великий Змей! На других убийство повесил — еще хуже. Мы с тобой были в Кинолетном, мы можем прийти и сказать: ты виноват, ты умрешь. А эти — писатели хреновы? Они ж не соображают, что пишут и зачем! За что они убили издателя? Ты можешь мне объяснить — за что? С точки зрения Большого мира.

— Логику Большого мира надо было блюсти раньше. Нечего выпускать туда таких актеров.

Лоцман промолчал. Шестнадцатый опять прав. Но это было так естественно — отправить решительного, толкового Ловца гоняться за беглецами; без него дарханские актеры едва ли справились бы с задачей. Охранитель мира был уверен, что недоигранная роль над Таи не властна — не затмит ему рассудок, не заставит нарушить запрет… Выходит, Лоцман ошибся.

Он вошел в дом землян, перегорев.

В иномирье, в комнате Марии, были распахнуты окна. На столе работал компьютер, светился экран монитора; однако рабочее кресло пустовало. На полу, у стеллажа, спиной к внушительным корешкам Британской энциклопедии, сидела Кис, поставив локти на колени и сжав руками голову; пряди волос завесили ей лицо. Таи стоял, непринужденно прислонясь к стене, скрестив на груди руки, и смотрел в окно. Видно было, что Ловец совершенно измотан, однако держался он с холодным достоинством.

Лоцман открыл границу. Таи повернул голову, огромные лайамские глаза уставились на Лоцмана и пилота. Охранитель мира мог бы поклясться, что из этих жутковатых глаз по лицу растекается чернота.

— Здравствуй, мой Лоцман, — промолвил актер. Кис вскочила на ноги, шагнула к границе двух миров.

Ее золотые брови страдальчески изогнулись.

— Не сердись на Таи, — начала она умоляюще. — Он… — Актриса осеклась, повернулась к Ловцу.

Его четко очерченные, твердые губы сжались.

— Где земляне? — спросил охранитель мира.

— Там, — ответила Кис с убитым видом. — С писателями, которых… Они их программируют, чтобы снова стали нормальными людьми. Лоцман, ну пожалуйста, не сердись.

Ему стало тошно — гордая Кис так униженно просит…

— Поди сюда, — велел он Ловцу.

Таи отделился от стены. Долгим взглядом посмотрел на актрису, словно прощаясь, затем переступил границу мира. Обернулся и с тоской поглядел обратно в Большой мир, в распахнутые окна, на виднеющиеся за ними корявые яблоньки.

— Проходи, проходи. — Шестнадцатый увел Ловца в глубь комнаты. — Когда последний раз обедал? Не помнишь? Отощал — смотреть не на что. Сейчас перекус соорудим. Лоцман! Изволь сотворить нам харчей.

Охранитель мира всматривался в лицо Кис. Плохо ей, совсем плохо. Под глазами синяки, губы бледные. Нет, не от голода это; уж не Большой ли мир постепенно убивает дарханских актеров?

— Мы скоро приведем Лусию, — шепнула Кис. — Но только… я тебя прошу… ты помягче с Таи. Ведь всё кончилось… — Она оборвала фразу, словно испугавшись, — и пропала.

Открылась дверь, и вошла Мария с подносом в руках. На нем стояла джезва с дымящимся кофе, чашка, сахарница и сливочник. Мария вздрогнула, увидев открытую границу мира.

— Кого я вижу! Лоцман, вы переловили своих бродяг?

— Почти. Одна Лусия осталась.

— Это не самое страшное. — Мария поглядела на поднос. — Может, кто кофе хочет?

— Таи не прочь, — заявил летчик, который взял под свою опеку провинившегося Ловца. — Заходите сюда, пожалуйста.

Мария с опаской приблизилась к границе мира — и прошла ее, не заметив; опустила поднос на стол, где лежала маска с ядовитым газом. Осведомилась с любезной улыбкой:

— Вы правда любите кофе?

— Понятия не имею. Возможно. — Замкнутое, отчужденное лицо Таи смягчилось: перед ним стояла его собственная Богиня.

Охранитель мира порадовался, что Ловцу не пришло на ум пасть перед Марией на колени, как это сделали актеры Поющего Замка при виде Анны. Он придвинул к столу пару имеющихся складных стульев; Шестнадцатый сходил в соседний дом и принес еще два.

— Присаживайтесь. — Мария села к столу, налила в чашку кофе. — Таи, вам с сахаром? И со сливками, конечно. — Богиня подала Ловцу чашку. Ее зеленоватые глаза блестели. — Ах! Вы не представляете, до чего приятно оказаться в компании молодых интересных мужчин. Ну, вы мне в сыновья годитесь, — она с шутливым пренебрежением махнула рукой на Лоцмана с пилотом, — а Таи для меня — в самый раз. — Она с шальной улыбкой обняла Ловца за плечи.

Он молча цедил кофе. Не похоже было, чтобы угощение ему нравилось. Мария обвела всех искрящимся взглядом:

— Что-то вы, друзья мои, приуныли?

— Мы господина Мейера вспоминали, — уклончиво отозвался Лоцман.

— Нашли чем голову забивать! Чепуха это всё.

— Не скажите, — возразил Шестнадцатый. — Издатель — страшная сила.

— Ну… Пауль как издатель не вечен. Он ведь что хочет? Скармливать читателю книги, которые идут вразрез с нравственными законами. А это, дорогие мои, законы природы — и против них не попрешь. Мораль формировалась на протяжении сотен тысяч лет, она сидит у нас в генах. Это называется инстинктивными, или генетическими, программами и запретами, которые создал естественный отбор. Например, материнский инстинкт, любовь ко всем маленьким — детям, щенкам, котятам; это запрет бить женщин и детей, запрет убивать себе подобных… Таи, я вам налью еще чашечку?

— Будьте добры. Но без сахара.

— По-моему, люди только и делают, что убивают друг друга, — заметил Шестнадцатый. — А генетическая программа молчит.

— Молчит, — согласилась Мария. — Я вам поясню отчего. Начнем с животных — с тех, кто от природы сильно вооружен. Скажем, волк. Он одним ударом разорвет горло или брюхо оленю, но в драке с другим волком этот прием не применит. Знаете, как дерутся волки? Бьют зубами по губам. Дерущиеся львы бьют, представьте себе, по ушам. Больно — жуть, но ни один лев от этого не умер. Я повторю: это касается сильновооруженных видов.

— Сдается мне, что человек вооружен сильнее прочих, — сказал Шестнадцатый.

— Ошибаетесь, друг мой: мы говорим не об оружии вообще, а о том, что дано от природы. У нас нет когтей, рогов и клыков. Если двое людей дерутся голыми руками, один из них устанет и отступит прежде, чем другой его убьет. Поэтому у человека почти нет врожденных ограничений для действий в драке, а наши запреты «не убий» и «не бей лежачего» слабы, их легко перебивают природная агрессивность, мстительность. И когда человек изобрел оружие, он оказался редчайшим существом на Земле — убивающим себе подобных.

Мария помолчала, всматриваясь в хмурые лица Лоцмана и пилота.

— Когда говорят об упадке нравственности, я сохраняю известный оптимизм, — продолжала она. — Мне верится, что наши генетические программы выстоят и нравственность возродится. Как уже не однажды бывало. Но поскольку наши инстинкты от природы слабы, их необходимо поддерживать воспитанием. Литературой, искусством… религией в том числе, поскольку нравственные заповеди пророков — это и есть вынесенные из подсознания и словесно оформленные инстинкты.

— Иначе говоря, — произнес Лоцман, — господин Мейер с романами нового типа топчет и без того хилые программы.

Мария кивнула.

— Так, мальчики. — Она приподняла тяжелую джезву и стукнула ею по столу, точно судейским молотком. — Я читаю вам лекции, а вы сидите с похоронным видом и стараетесь быть вежливыми. Что стряслось?

Лоцман и пилот переглянулись. Таи вертел в руках пустую чашку, рассматривал разводы гущи на дне.

— Кажется, дело серьезное. Лоцман, я имею право знать?

— Это к вопросу о программах. Таи запрограммировал кого-то из писателей, чтобы они убили Ителя.

Ловец поднял на охранителя мира глаза. Мария растерялась.

— Что? Когда?..

— Сегодня, — сказал Таи.

— Вы с… с ума сошли? Господи! Запрограммировал? Кого?

— Троих, которые живут к нему поближе, — ответил Ловец.

— То есть… — Мария соображала, — Бенедикт, Элеонора… Кто там еще? Бог мой, не вспомнить. Их же посадят в тюрьму! Таи, как вы могли?!

— Роль у него такая, — зло бросил Лоцман. — Убивать людей чужими руками.

— А отчего никто не поинтересуется здоровьем драгоценного Ителя? — спросил Таи. — По-вашему, если этих олухов запрограммировать, они тут же побегут и выполнят что надо?

Лоцман откинулся на спинку кресла.

— И ты, тварь нелетная, столько времени морочил нам башку! — возмутился Шестнадцатый.

— Я не морочил. Меня не спрашивали.

«Кис намеревалась рассказать, да не успела — удрала от Богини», — подумал Лоцман. Она же начала: «Ведь всё кончилось…» Подразумевалось, что благополучно. Ну, Ловец, Змеев сын! И всё это время молчал.

— Милтон со Стэнли перепрограммировали тех писак. — Таи налил себе в чашку чистых сливок. — Бесценный Итель может спать спокойно.

— Поседеешь с вами, — выдохнула Мария. — То есть уже не поседеешь, а полысеешь… Таи, попробуйте сахар — там внутри, под песком, лежат кусочки. Да-да, ройте ложкой. Ну, знал бы Пауль! Призадумался бы. — Она вскочила со стула, склонилась над Ловцом и, в приливе чувств, прижала его голову к груди. — Таи, я при свидетелях обещаю: когда стану писать «Последнего дарханца», роль у вас будет самая благородная.

— Спасибо. — Таи вежливо высвободился. — С ролью я как-нибудь управлюсь, а вот что на весь поселок, простите, одна женщина — так это сущее издевательство.

Мария пару секунд соображала, потом засмеялась:

— Таковы были условия игры.

— Это для вас игра. А для нас — жизнь. Благодарю за кофе. — Он поставил чашку на поднос, давая понять, что разговор окончен.

Мария улыбнулась и провела рукой Таи по волосам — с таким выражением лица, словно гладила черного ягуара.

— Суровый какой. Лоцман, я хочу вас попросить. Раз с Паулем всё обошлось, можно, я приглашу Таи к себе? Я бы показала ему город, море. Наши книги.

Ловец вскинул глаза; в них читалась немая просьба.

— Нет, — ответил охранитель мира им обоим.

— Ну что ж… Тогда мне, пожалуй, пора. — Мария взяла со стола поднос с посудой. — Очень жаль.

— Мне тоже, — сказал Лоцман. — Мы с вами еще увидимся.

— Надеюсь. — Мария улыбнулась ему и ушла в иномирье.

Лоцман закрыл границу, подтолкнул Шестнадцатого:

— Вставай. Надо в Замок лететь, встречать Лусию. — Таи тоже поднялся:

— Обожди. Послушай меня.

Лоцман приготовился повторить, что не отпустит его в Большой мир, а летчик вышел из дома, чтобы не слышать, как Таи будет унижаться и просить.

— Надеюсь, ты мне поверишь. — Прежде ясный, энергичный голос Ловца звучал устало, глухо. — Я запрограммировал тех идиотов для пробы. Мария свидетель — невозможно программировать человека против его воли. Она не хотела, и Ингмар не сумел ее подчинить. А эти, продавшие своих Лоцманов, — они в мгновение ока смирились.

— Тебе не пришло в голову, что похожий опыт уже проделали актеры из Замка?

— Пришло — позже. Я о другом. Я не собирался заставлять их по-настоящему убивать. Я не пытаюсь оправдаться, но я не хотел делать из них убийц. Роль, о которой ты говорил, — она не взяла верх совершенно, не лишила меня ума. Молчишь? Считаешь, это не имеет значения?

Наверное, он не простил себе, думал Лоцман. Он готов уйти и умереть, чтобы в будущих съемках участвовал новый актер, не запятнанный ни прежней ролью, ни бесчинствами в Большом мире. Но как объяснить, что Лоцману он дорог такой, как есть, и что Кис тоже его любит, хотя и не совсем так, как Ловцу того хочется?..

— Выбрось дурь из головы и послушай меня, — сказал охранитель мира. — Как только Лусия вернется в Замок, мне понадобится твоя помощь. Поэтому иди-ка ты, отдохни хорошенько.

— Моя помощь? В Большом мире?

— В нем. Так что по-быстрому перекуси — и спать. — Лоцман повернулся, намереваясь бежать к вертолету.

— Постой. Ты знаешь, что Большой мир нас убивает?

— Знаю, — солгал Лоцман. Он подозревал это, глядя на дарханских актеров, но откуда же быть уверенным? Пленникам Замка ничего не делалось — они активно подпитывались энергией от продавшихся Ителю писателей. Дарханцам же силы брать неоткуда, кроме как от Марии, они чахнут на глазах. — Знаю, — повторил он. — Именно поэтому я прошу о помощи тебя, а не Милтона или Стэнли.

Он умчался. У Таи достанет сил не скиснуть — однако всё равно лучше его поддержать. Нельзя потерять Ловца, ни в коем случае…

…Лусию привел Стэнли. Актриса строила ему глазки и призывно улыбалась, землянин с нежностью обнимал ее за талию.

— Какая пара! — воскликнул Шестнадцатый, который вперед Лоцмана подошел к зеркалу. — Я готов прослезиться.

— Я тоже. — Охранитель мира не спешил открывать границу, с невольной улыбкой наблюдая за актерами. Стэнли его не видел; Лусия видела, но притворялась, будто не замечает. — Придется втолковать Марии, что сочиненный ею мир — для мужиков сущее мученье.

— Да таких миров сколько угодно. Это же прямо беда! — Они посмеялись.

— Лусия! — окликнул охранитель мира; граница открылась.

— Ну вот! — актриса обиженно надулась. — Как некстати!

— Иди сюда.

— А вот не пойду. Мне и здесь хорошо. Правда, Стэн? — Лусия сцепила кольцо рук у него на шее, с насмешкой поглядывая на Лоцмана.

— Дай нам еще пять минут, — попросил Стэнли.

— Никаких минут. Лу, поди сюда немедленно.

— Вот вредный! Стэн, моя радость. — Она поднялась на цыпочки, потянулась к нему губами.

Они звонко поцеловались. Закинув за спину концы своего алого шарфа, актриса с решительным видом прошагала через комнату и ступила в мир Замка. Обольстительно улыбнулась Шестнадцатому:

— Привет бравой авиации! Надеюсь, хоть сейчас Лоцман соваться не будет?

Чтоб тебя Змей задавил, мысленно пожелал ей охранитель мира.

— Где остальные? — обратился он к Стэнли.

— А? У Марии сидят. — Землянин растерянно глядел на переметнувшуюся к летчику актрису и не сразу осознал, о чем его спрашивают.

— Отлично. Двигай туда, я сейчас тоже там буду. — Лоцман закрыл границу, кивнул пилоту. — Летим.

— Что-о? — возмутилась Лусия. — Ты и пешком через Большой мир дойдешь, а этот лапочка пусть со мной останется.

— Лапочка в ваши игры не играет и немедля отправляется в Кинолетный, — заявил Шестнадцатый.

— Ну и дурак. — Вздернув голову, Лусия удалилась.

— Ты что — серьезно? — не поверил Лоцман.

— Я тебе больше не нужен. Беги. Недопроданный ты наш. — Летчик крепко обнял охранителя мира. — Живы будем — свидимся.

— Война скоро закончится, — сказал Лоцман.

— Почем ты знаешь?

— Поверь на слово. — Шестнадцатый вгляделся ему в лицо:

— Верю.

Он ушел вслед за актрисой.

Увидимся ли еще? Навряд ли… Задавив грустные мысли, Лоцман проскочил в иномирье.

Вслушался в Большой мир, в его тугое информационное поле. Взял направление на дом своей Богини, на актеров. И побежал.

Плохо, что Шестнадцатый улетел, думал он, пробегая мимо изгородей и домов. Сейчас я уже был бы на Дархане, а не носился тут безо всякого толку.

Впрочем, некоторый толк был. Лоцман усиленно вслушивался, улавливал интересующие его сведения. И с горечью осознавал, как сильно он запоздал, как много успели здесь пленники Поющего Замка, насколько враждебен стал Большой мир ему и актерам-дарханцам.

Ну, господин Итель, берегитесь. Я поклялся вас уничтожить, и ваш час пробил.

В вечерних сумерках дом Марии гостеприимно светился окнами. Лоцман поднялся на крыльцо, вошел, как к себе домой. Милтон, Стэнли и Кис чинно сидели в гостиной на диване. Перед ними стоял человек в дорогом, но слегка помятом костюме, что-то говорил негромким, уютным голосом.

— Лоцман пришел! А у меня муж приехал! — раздался веселый крик Марии, когда Лоцман появился на пороге.

Незнакомец обернулся. Бог!

— Здравствуйте, — Бог шагнул навстречу охранителю мира. Немолодой, симпатичный, с интеллигентным лицом и улыбающимися глазами. — Томас Бельгай.

— Здравствуйте. Я ваш Лоцман. — Они пожали друг другу руки.

— Я, знаете ли, до конца не разобрался, — продолжал Бог. — Зачем в моем доме новое окно, в которое ничего не видно, и кто эти люди? Мария объясняет в высшей степени невнятно. Может, хоть вы растолкуете?

Лоцман поглядел на Марию. Ее распирало от сдерживаемого смеха. Томас Бельгай тоже усмехнулся — светло и добродушно.

— Она что-то лопочет о своих детях, но я не верю. Моя жена не могла быть в юности столь ветрена. — Он обвел рукой троих актеров.

Мария расхохоталась:

— Дети, конечно, дети! Вот погляди: Милтон — вылитый твой приятель Вайр в молодости…

— А Лоцман похож на Марию, — вставила Кис. Она была измучена, но глаза сияли. — И на Томаса. Вы согласны?

— Еще бы, — подтвердила Богиня. — Господа, я могу предложить вам ужин… Лоцман, вы не откажетесь? И будьте добры, пригласите Таи.

Он оглядел актеров. Большой мир убивает в них жизнь — однако на лицах у всех троих читалась такая горячая просьба, что у него не хватило духу прогнать их на Дархан.

— Я оставлю границу открытой. Если кому-нибудь станет плохо, сейчас же возвращайтесь домой. Мария, Томас, извините: нас с Таи не будет. К тому же, — он открыл границу двух миров, и черная стена сделалась прозрачной, за ней появилась комната, куда затекал свет ночных фонарей, — боюсь, что мне придется доставить вам изрядные неудобства.

— Сколько угодно, — отозвался Томас; его глаза перестали улыбаться. — Это и есть ваше иномирье? Можно, я туда войду?

— Пожалуйста. Только здесь нет ничего интересного. — Лоцман прошел в дом землян, Бог шагнул следом. — Мир без актеров пуст и непривлекателен.

— Это на ваш взгляд. Если позволите, я побуду здесь минут десять.

Охранитель мира не задерживаясь помчался к Таи. Вернувшийся с научной конференции Бог — это, конечно, Бог, однако война в Кинолетном куда важнее.

Он выскочил из дома, кинулся бежать по хрустящей гравийной дорожке. И вдруг стал, не добравшись до большой дороги. Что-то было неладно.