Без компромиссов

Глава 1. Муты, ловеки и чистые люди

В блиндаже было тепло и сухо. Пахло скипидаром и тушенкой, которой мы догрузились после ужина. Ещё пахло сгоревшим порохом. Вернувшись из рейда, мы не стали чистить пулемёты и ракетомёты. На запах, исходивший от наших тел, а мы уже месяца два, как не были в бане, я не обращал никакого внимания из-за того, что жутко устал. Во всяком случае он не мешал мне медленно погружаться в сон. Мысли у меня в голове ворочались всё тяжелее и тяжелее. Близилось весьма опасное равновесие между полудрёмой и глубоким сном, когда ты либо уснёшь, как убитый, либо что-то не даст провалиться тебе в темноту и тогда будешь пытаться уснуть по новой. Первый признак, что ты просто жутко, смертельно устал. Вымотался настолько, что даже не можешь уснуть. В этот самый момент кто-то со скрежетом приоткрыл дверь блиндажа и сердито проорал:

– Первый взвод, выходи строиться!

– Строиться? – удивился я мысленно – Зачем? Мы ведь уже пошамали и завалились спать. Была даже команда отбой дана.

Хотя чей-то крик развеял мою дрёму, я решил, что не стану подниматься с топчана, на который рухнул одетым, и вылезать из тёплого блиндажа в промозглую, холодную ночь, чтобы снова месить грязь. Усталость минувших двух с половиной недель навалилась на меня с удвоенной силой и я решил, что даже если меня станут расстреливать, то пусть сделают это в тепле. К сожалению Муня ещё не уснул, хотя и начал похрапывать, а потому поднялся и без лишних разговоров закинул к себе на спину сначала меня, после чего ко мне присоединился его братец Бика. Третий брат-близнец, Бибитиба, так и вовсе был с ним неразлучен. Ещё бы, ведь он и великан Муня были сиамскими близнецами. Бибитиба, в отличие от меня, уже спал, и во сне машинально ухватился рукой за широкий ремень портупеи и просунул ногу под ремень, стягивающий необхватную талию моего друга, которого я мало того, что знал с рождения, так ещё и был той самой причиной, по которой все трое не умерли сразу после рождении.

Между прочим, хотя бы в порядке благодарности за это, Муня мог бы раз в жизни не корчить из себя образцового солдата, но нет, он решил выйти на ночное построение. Так что мне тоже пришлось ухватиться рукой за ремень и просунуть ногу под ремень, чтобы не свалиться со спины этого чёртового дисциплинированного носорога. Мой друг, направляясь к выходу, загрохотал по бетонному полу стальными, кованными сапожищами и передними ходилками. Бибитиба, между прочим, дрых, как суслик, сложив руки на здоровенной, лысой, потому что покрыта роговыми пластинами, башке братца и подложив себе под щёку кожаную подушку, набитую вместо перьев свинцовой дробью. Чтобы разбудить брата, Муня не стал толкать дверь своими стальными, откидывающимися вверх, ходилками, а решил взять её на таран, причём головой братца Бибитибы. Раздалось громкое «Бам-м-м» и тяжеленная стальная дверь, обитая изнутри толстыми дубовыми досками, распахнулась настежь.

Брат нашего великана даже не проснулся, хотя его голова была покрыта не роговыми наростами, а длинными и толстыми, треугольными чешуйками, которые могли вставать торчком. Почти точно такие же, только более эластичные и совершенно белые, росли вместо волос на моей голове. Муня рывком рванулся вперёд и, чтобы не выстуживать блиндаж, с силой лягнул дверь и та с пушечным грохотом захлопнулась. Нет, так он когда-нибудь точно развалит блиндаж, надо будет обязательно сделать ему выволочку. Дисциплина дисциплиной, а ремонтировать по три раза в месяц двери это не дело. Тем более, что это приходится делать мне, так как он только и может, что их ломать и ещё выступать в роли подъёмного крана. Дав себе слово, что займусь этим завтра с утра пораньше, я решил, что поспать можно и на спине друга. Особенно если нашему взводному приспичило потрепать языком на ночь глядя. Хотя лежать спине у Муни было намного хуже, чем на дубовом топчане, она ведь тоже была покрыта роговыми пластинами, от неё всё же исходило куда больше тепла, чем от отполированных моим телом дубовых досок.

Пока наш великан добирался до офицерского блиндажа, перед которым на плацу под маскировочной сетью проводились сеансы трепнологии и балабольства, я снова задремал. Даже не смотря на то, что противная, нудная и холодная октябрьская мжичка сменилась мелким, колючим дождём и моя якобы непромокаемая боёвка принялась вбирать в себя влагу. По-моему её просто неправильно пошили. Перевернули ткань не той стороной. Эта сволочь почему-то категорически отказывалась впитывать в себя пот изнутри, но зато моментально вбирала влагу снаружи. Правда, она при этом фильтровалась и собиралась в специальных контейнерах подмышками и на боках. Удобно, можно всегда попить чистой, хотя и тёплой, воды. Жаль только, что радиации в ней было ноль, но это и к лучшему, гамма-детекторы врага не обнаружат. Тем не менее, господи, как же мне надоел этот бесконечный дождь, который как начался в начале августа, так и не прекращается вот уже два месяца.

В полудрёме мне припомнились стихи: – «Я сижу на дне окопа и имею бледный вид. У меня промокла жопа, потому что моросит». Это точно. Из-за бесцеремонности Муни, моя поясница заголилась и так как я лежал на его спине, опершись ногой на толстый текстропный ремень, упрочнённый стальными накладками, прижавшись к ней животом, под углом почти в сорок градусов, то вода холодными струйками затекала мне в штаны. Ну, и хрен с ней. Пока этот верзила не встанет в строй, всё равно не пошевелюсь. С Муниной спины я не боялся свалиться, она у него широченная. В талии почти два, а в плечах все три с половиной. Из всех толстокожих мутов-гигантов мой друг самый огромный. В принципе я тоже отношусь к толстокожим мутам с крепким костяком, но меньше него вдвое. К тому же я неправильный мут, нетипичный, но и мне подобных за последние двадцать лет родилось немало. Вообще-то мы все четверо неправильные, а Муня с Бибитибой так и вовсе. Они же сиамские близнецы, причём большая часть Бибы вросла в тело брата и снаружи торчит толь верхние две трети его мощного торса, причем цвет кожи у них разный.

Тело Муни своим цветом похоже хорошо обожженную глину, а тело его сиамского брата бледное, с синевато-зеленоватым оттенком. Зато третий братец родился чёрным, как антрацит, причём с изумрудной каймой вокруг роговых пластин, но они у него, как и у меня, мягкие и эластичные. В плане цвета кожи я им полная противоположность, так как всё моё тело снежно-белого цвета и даже зрачки не чёрные, а серовато-голубые. В каком-то смысле слова я слепой, так как мои глаза не видят в обычном спектре ни одного из цветов. Для меня даже большая часть ультрафиолетового спектра и та невидима. Зато я прекрасно всё вижу своим инфракрасным зрением и к тому же обладаю зрением рентгеновским и вижу электромагнитные поля и любое радиоактивное излучение. В общем у меня уникальное зрение, но и это ещё далеко не все мои способности.

Наш блиндаж стоял дальше всех и потому Муне пришлось поторапливаться, но мы с Бикой не свалились. Муня, Бибитиба и Бика это детские прозвища моих друзей. Моё же прозвище Атылка и все четыре обозначают один и тот же предмет – бутылку. Я появился на свет на пять лет раньше, чем они, но из роддома нас выписали одновременно. Сначала наши акушерки, медицина ловеков не для нас, выхаживали меня, при этом я чуть было не прикончил свою мамку, а потом уже я спас от стопроцентной смерти эту троицу тем, что моя кровь что-то делала с молоком не только их мамки, лучшей подруги моей матери, но и молоком летающих коров. Мы все четверо муты, то есть мутанты, но так нас зовут только те люди, с которыми мы вместе живём вот уже почти девяносто лет и всё это время сражаемся с внешним миром. Если бы не люди, которых мы называем промеж себя ловеками, то большинство мутов умерло бы с голоду. Муты ведь родом с Атомных гор и из Атомной степи, то есть из Атомного края, который ловекам противопоказан, а там дело с харчами обстоит не очень хорошо. Те животные, которых можно есть, сами кого хочешь слопают, а мясо тех, что не кусаются, ядовито даже для мутов.

Если бы муты не помогали ловекам, то их бы давно уже уничтожили по обе стороны от Атомных гор, а так, благодаря сотрудничеству, мы всё ещё живы и как пиндосы и еэсэсовцы не пытаются нас уничтожить, у них ничего не получается. Когда-то против нас воевали ещё и китаёсы, но они первые получили по башке так, что спрятались от нас за свою Великую Китаёсскую Стену и носа из-за неё не высовывают. С ними у нас заключено перемирие. Зато весь остальной мир нас всех считает мутантами и уродами, которых нужно обязательно уничтожить, иначе мы уничтожим их и так оно и есть. Мы действительно рано или поздно уничтожим всех «чистых людей», как они себя называют, а таких не так уж и много. Во всяком случае не больше, чем нас. В принципе чистюли правы, мы действительно все мутанты, даже те, кто не трансформировался ещё в мамкином животе.

Во внешнем мире, в котором нас зовут уродами и монстрами, тоже ведь не всё слава Богу. Подавляющее большинство просто балансирует на грани первичной трансмутации, при которой выживает и приспосабливается без квалифицированной помощи максимум семьдесят процентов людей. Там всех мутантов давно уже уничтожили и генетическая полиция готова в любую секунду сжечь каждого, у которого появятся первые признаки первичной трансмутации. Поэтому к нам часто перебегают те, у кого она началась, но этого ещё никто не заметил. Помирать ведь никому не хочется, а у нас они имеют право выбора, остановить процесс и остаться людьми или с куда большей гарантией, что они не умрут, дать трансмутации завершиться. Многие предпочитают стать мутантами, ведь тогда они смогут иметь детей, а если мутацию грубо остановить, то, извините, шансы стать отцом или матерью пятьдесят на пятьдесят. Если бы жизнь у мутантов была бы совсем уж паршивая, то наша численность не увеличивалась бы каждый год в среднем на семь процентов только за счёт перебежчиков из внешнего мира, которым мы не всегда рады. Довольно часто ими оказываются, те, кто ещё вчера нас бомбил.

Существует всего две формы мутации – жесткая и мягкая, а вот видов в обоих великое множество. Вот, кажется, чего хорошего в том, ты за несколько недель лишаешься практически всех костей? Ан, нет, не всё так плохо, ведь если превратился в человека-спрута, человека-слизня или вовсе в человека-амёбу, то перед тобой открывается масса возможностей. Все три этих основных вида делятся на множество подвидов и некоторые даже обретают способность летать, превращаясь в дирижабли, наполненные водородом, но из-за авиации врага это очень рискованное занятие. Беспилотники могут в любой момент свалиться на тебя из космоса и тогда всё, кранты. Что ни говори, а реактивные двигатели молодых летунов не выдерживают никакого сравнения с реактивными двигателями беспилотников пиндосов. Правда, самые мощные из летунов-стариков, которые способны генерировать электрические разряды огромной мощности, могут стрелять узко направленным ЭМ-импульсом и тогда кранты уже беспилотнику. Точнее не совсем кранты, ведь им не дают упасть на землю и разбиться. Они их ловят сетями, разминируют и пускают в дело.

А вот в воде мягкие муты живут припеваючи, как и под землёй, если они превращаются в мутов-копателей, но это совершенно особый народ. Они все, как правило, трансформеры и даже могут придавать себе совершенно человеческий облик, но для этого нужен очень сложный и жутко дорогой экзоскелет. В нашем отдельном штурмовом батальоне воюют тридцать шесть здоровенных мутов-копателей, которые дадут тысячу очей форы самому бешеному из всех кротов. Они способны рыть под землёй ходы со скоростью пешехода, причём в очень плотном грунте и даже камне. Тоннели у них получаются диаметром от полутора до двух метров. Муня, конечно, в такой не влезет, да и для меня он будет тесноват, но для ребят поменьше в самый раз и потому нашу роту так ценит командование и боятся пиндосы с еэсэсовцами. Так что копатели у нас на особом счету и хотя на полноценные экзоскелеты для них армейское начальство так и не разорилось, все они имеют шикарные индивидуальные титановые раковины на гусеничном ходу. В Атомном крае таких не сыскать. В отличие от чистых людей, живущих в подземных городах, мы живём бедно.

Жизнь жестких мутов тоже неплоха. Во всяком случае даже такие «неправильные» особи, как мы, не жалуются. Это в детстве, когда мне было лет семь, я стремился стать таким, как все, но у меня из этого ничего не получалось, что меня сильно ранило. А ещё я боялся, что таких, как я, нет больше на свете ни одного, но потом на свет вслед за мной стали появляться белые электрические муты и моим страхам наступил конец. Когда мы были год назад в отпуске, а мы все четверо родом из Фиолетового Кратера, точнее жили в городке, раскинувшись вокруг него, то даже Муня прибалдел, так повстречался с девчонками из рода мутов-гигантов. Нам с Бикой в этом плане было всё же намного легче. Выбор был намного богаче, но и у этого охламона имеется сразу три подружки, с которыми он часто общаются. Он же ещё и телепат. Ну, я тоже почти телепат, как и Бика, но могу слышать только то, что говорит мне мысленно эта троица и ещё умею так телепатически орать, что меня слышно вёрст на триста и при этом мои телепатические вопли слышат даже те ловеки, которые телепатами вообще не являются. Такая вот у меня телепатическая глотка.

Зато я, можно сказать, немой. Точнее говорить могу, вот только слишком низким голосом и ещё издаю свист уходящий в ультразвук, причём и одно, и другое вырывается из меня одновременно. В результате даже самые крепкоухие жесткие зажимают уши и падают на колени, а почти все ловеки и вовсе теряют сознание. Бика тоже предпочитает помалкивать потому, что издаёт просто жуткие скрежещущие звуки, но от его рулад хотя бы в обморок не падают, но и он предпочитает помалкивать. С Муней та же самая песня. Тон его голоса даже ниже, чем у меня. Так что за каждого из нас говорит Бибитиба. Вот у него голос, так голос, любой оперный певец от зависти повесится. Ещё бы, диапазон от баса-профундо до чистейшего и очень звонкого дисканта. Любые свистки рядом с ним в пыль не попадают. Вот только на сцену им нельзя. Они вдвоём весят тонну восемьсот. За наши голоса нас так и прозвали Три Соловья-разбойника и их Переводчик. Поэтому анекдоты за нас рассказывает Красавчик Биба, который из-за своих роговых надбровных дуг и «очков» вокруг глаз, а также рогового носа весьма похож на орла, но у него и подбородок тоже роговой.

Наконец Муня занял своё место правофлангового и замер по стойке смирно, только стоя на четвереньках, чтобы мы не свалились с его огромной спины. По своему внешнему виду он похож на гориллу с вросшими в плечи головой, только не волосатую, а с совершенно безволосым телом с очень толстой кожей, покрытой ещё и мощными роговыми щитками, как и тела всех жестких мутов, на спине которой сидит гориллёнок. В отличие от всех остальных жестких мутов, его роговые щитки очень прочные, пуленепробиваемые и образуют внешний экзоскелет. В общем Муня это ходячий танк, обладающий чудовищной силой, а Красавчик Биба вырос ему под стать. Хотя руки у него на вид не мощнее моих, он совершенно спокойно не только удерживает на весу их общую тушу, но и передвигается на руках по канату или стальным перекладинам. Но его роговые пластины всё же будут послабее, чем у братца и потому он всегда надевает бронежилет. Муне он не нужен, как и куртка-боёвка. Он обходится титановым шлемом со специальным креплением, портупеей, штанами и лишь в сильные холода надевает на себя меховую куртку.

Самая большая мечта Муни поиграть с настоящей гориллой, но я той заранее не завидую. Если он выпрямляется во весь рост, то от земли до его макушки будет шесть метров двадцать три сантиметра, а до маковки Красавчика Бибы – семь пятнадцать. Вот и подумайте, где он и где горилла. Сила у моего друга такова, что он способен одним ударом убить такую громадину, как гора-бык, а эта хищная зверюга весит пятнадцать тонн и три тонны приходятся на роговые щитки панциря, только это их не спасало. Своего первого гора-быка Муня и Бибитиба убили, когда им не было семнадцати. Радости было на весь Фиолетовый кратер. Ещё бы, мы приволокли с охоты столько мяса. В то время нас было пятеро. С нами водил дружбу ещё один парень, Кабан, тоже мут, но не человеческой породы. Некоторые лошади из-за Гнилой войны, породившей мутации, стали разумными существами и жесткими мутами, немного похожими на нас, только у них вместо пальцев на руках три роговых когтя. Это из-за Кабана, который любит сокращать слова, мы говорим ловек вместо человек.

А через восемь лет нас не смотря на то, что мы были неправильными мутами со странностями, загребли на десять лет в армию. Всё правильно, без нас пиндосы перебили бы всех людей, а потом умерли бы и мы. Ещё два года и наша служба закончится, но пока что мы стояли на правом фланге – первый взвод первой роты, хотя нас всего четверо. Это потому, что с нами в блиндаже никто не может прожить больше недели и всё из-за наших странностей. Поэтому к нам заходят в гости всего на несколько часов. Ловеки, чтобы спрятаться от начальства, оно же состоит в основном из чистюль, причём тех, кто учился во всяких там элитных школах и военных училищах в подземных городах чистых, не затронутых мутациями людей. В подземных городах, чистых и светлых, живут одни только чистюли, у которых нет мутантных генов. Говорят, что у них там не жизнь, а сплошная красота. Всё механизировано и автоматизировано и даже работяги знай себе, нажимают на кнопки. Думать же ни о чём не надо. За них это делают компьютеры, которые мы для них добываем, громя технику пиндосов. Они же воюют с нами дистанционно, с помощью своих боевых машин или посылая в бой евроэсэсовцев на самолётах и вертолётах.

Некоторые чистюли на поверхности без защитных комбинезонов не могут и дня прожить, другие будут покрепче. В общем одни это научная и культурная элита, а вторые офицеры, которые нами командуют, но без той жратвы, которую выращивают для них на чистых фермах, они бы давно уже загнулись. Так что наша главная задача защищать не чистюль, а фермеров – людей, которые балансируют на грани мутации. А также их поля, накрытые маскировочными сетями, и скот. Вот на них-то и охотятся в первую очередь пиндосы, но это у них получается с каждым годом всё хуже и хуже. Летающих мутов становится всё больше и больше, а на земле им даём прикурить мы, жесткие муты и солдаты-ловеки при помощи наших копателей. Пиндосы строят боевые автоматические крепости размером с пятиэтажный дом на гусеничном ходу, а мы их захватываем. Сегодня под вечер мы как раз вернулись из такого рейда. Три недели назад тяжелый воздушный крейсер пиндосов приволок такую громадину, что даже мы, бойцы первой роты, когда её увидели, ахнули.

В высоту она была метров сорок, в ширину все шестьдесят и в длину под девяносто. Двигалась же эта зараза быстро и что самое гнусное, нацелилась на хозяйство Бондаря, которое кормило чёртову прорву народа, чистюль, ловеков и мутов. Попахать пришлось всему батальону, но нашим копателям удалось прорыть длинный, глубокий тоннель, минёры закачали в него чёрт знает сколько тонн взрывчатой пены и когда рвануло, то крепость оказалась запертой на острове посреди реки. Пиндосы прислали за ней крейсер и вот тут-то пришлось попотеть нам, первому штурмовому взводу, состоящему из трёх с половиной самых здоровенных мутов. Хотя великаном все считают Муню, мы с Бикой тоже не малыши. У него рост два девяносто, а у меня и вовсе три двадцать шесть. Если до этого мы носились по степи среди холмов, как угорелые, показывая пиндосам, что у нас есть здоровенные ракетомёты и что как только они помчатся на полном ходу к хозяйству Бондаря, то мигом получат в корму дюжину ракет, то после того, как образовался остров, нам пришлось попахать всерьёз.

Своими наскоками и меткой стрельбой из двух крупнокалиберных авиационных пулемётов, Муня так тот и вовсе берёт на охоту скорострельную авиационную пушку, он же здоровяк, и лишь Красавчик Биба не расстаётся со снайперкой, калибра двадцать четыре миллиметра, мы не только остановили крепость, но и заставили её вернуться к месту высадки среди холмов, поросших ползучими хищными кустарниками. Они тоже наш враг, но не такой опасный. Когда крепость оказалась отрезанной на острове, пиндосы послали за ней летающий крейсер с двадцатью восьмью лётчиками на борту. Беспилотники к тому времени у крепости закончились и как только он состыковался с ней, Муня выскочил из кустов, которые отравил своим ядом Бика, и зашвырнул меня прямо на к ней на крыло. Вот тут-то я и заорал так, что даже наши парни, которые прятались в тоннелях на другом берегу, потеряли на несколько минут сознание. Четверо еэсэсовцев так и вовсе вроде бы откинули коньки после моей звуковой атаки. Это произошло два дня назад. Сразу после этого прилетели на вертолётах чистюли-лётчики со своими технарями, забрались внутрь и перегнали крейсер вместе с крепостью на какую-то подземную базу.

Нам же пришлось возвращаться к месту дислокации по грязи пешком. Хоть бы транспортом каким обеспечили за такую победу, так не фига. Ну, это потому, что с нами не было нашего комбата. Мы ведь уже третий месяц воюем без него. Не знаю уж что он там и кому сказал, но его куда-то увезли. Вряд ли его отдадут под трибунал, но разжаловать из майоров в лейтенанты могут запросто, он же не чистюля, а обычный ловек. Народ на плацу галдел и глухо ворчал, что всех снова выгнали на дождь. Маскировочная сеть, под которой мы стояли, нас нисколько не выручала. С неё вдобавок ко всему ещё и капали крупные холодные капли. От них-то я и проснулся на несколько секунд раньше, чем Муня стащил нас обоих со спины и поставил на чавкающую раскисшую грязь. Обстукав ручные ходилки о свои громадные стальные сапоги, он откинул их вверх и выпрямился. Ещё через несколько секунд я понял, почему. Из штабного блиндажа вышли наши офицеры и глаза у всех были до того тоскливые, что мне стало как-то не по себе. На нас явно надвигались крупные неприятности.

Как и мы, офицеры также были одеты в обноски. В основном это были перешитые еэсэсовские боёвки чёрного цвета и изредка камуфляжные. Оружие у нас тоже было по большей части трофейное. Своих-то оружейных заводов у нас нет. Да у нас их вообще никаких не было, если не считать небольших мастерских. Из штабного блиндажа вышло четверо командиров роты, четверо их заместителей и двенадцать командиров взводов, я был вроде тринадцатого, но чисто символически. Наш взвод был ведь самым настоящим недоразумением и являлся таковым только по весу выдаваемой нам кормёжки. Мы весели столько же, сколько весит взвод, состоящий из одних ловеков, две с половиной тонны, и потому кормили нас соответственно. Некоторых вышестоящих офицеров это бесило, но поскольку в бою мы стоили целой роты, то даже самые спесивые чистюли помалкивали. С нынешнего же вечера всё, похоже, было в прошлом, так как впереди всех к нам шагал одетый в новенький полевой мундир щёголь лет двадцати пяти на вид с такой высокомерной рожей, что мне сразу же сделалось очень грустно и захотелось домой.

Офицеры из чистюль почему-то получаются двух видов, вредные зануды, соблюдающие устав от а до я, жуткие поборники дисциплины, помешанные на муштре и проведении занятий, и спесивые придурки, считающие быдлом не только мутов, но и ловеков. Пристально посмотрев на юного хлыща с майорскими погонами на плечах, я сразу же смекнул, что есть ещё одна категория офицеров – уроды, люто ненавидящие мутов и считающие нас скотами. Хотя я и не телепат, как Муня и Бибитиба, кое-что способен чувствовать. Наш новый комбат даже своих офицеров считал быдлом, не способным ни на что, а на ловеков смотрел, как на рабочий скот. Вот от того-то мне и взгрустнулось. Спесивые в нашем батальоне не задерживались надолго и, получив пару орденов, приживались при штабах. Уставники? С ними было не так уж и трудно ужиться, хотя девяносто процентов всех тех знаний, которые они пытались вбить в наши головы, никому и даром не были нужны. Что толку с того, если я буду знать, что та на треть зараженная радиацией и всякой ядовитой, мутагенной дрянью территория когда-то называлась Россией и у неё была своя история?

Это всё, конечно, любопытно, только мы, муты, родом из Атомного края, лежащего по обе стороны Атомных гор, которые когда-то назывались Уральскими, а я со своими друзьями так и вовсе родом из центра Атомного треугольника, в вершинах которого когда-то находились такие города, как Серов, Омск и Орск. Внутри этого треугольника в первые же недели Гнилой войны взорвалось двадцать семь термоядерных боеголовок, но больше всего их свалилось на город Курган, из-за чего на его месте образовался Фиолетовый кратер. Он-то и стал главным источником того химического мутагена, который запустил не только наследственные мутации у людей, которым от него досталось в микроскопических дозах, но и привело к трансмутации чуть ли не всего живого. Стремительно, за каких-то несколько дней, видоизменялись люди, животные и растения, причём большая часть растений и живности погибла, но процентов тридцать пять выжило. Первыми трансмутировали те люди, животные и растения, которые до этого были заражены генномодифицированными продуктами.

Те же люди, которые не употребляли их в пищу никогда или в ничтожно малых количествах, сумели избежать этой напасти, но не все, а только те, кто находился в укрытиях. В Кургане хранилось на складах кое-что такое, что в результате пяти очень мощных подземных взрывов превратилось в то, что породило в огромном радиоактивном облаке этот самый химический мутаген, но это не единственная гипотеза его происхождения. Старый друг нашей семьи, Профессор, был очевидцем этого взрыва. Как и множество других людей, он ещё дня за три до нанесения удара покинул Курган вместе со всей семьёй. Все двадцать семь ракет рванули одновременно, но самое огромное грибовидное облако поднялось над Курганом и оно каким-то странным, необъяснимым образом всосало в себе все остальные двадцать два радиоактивных облака, после чего на огромной высоте что-то вспыхнуло малиновым светом и разлетелось во все стороны на тысячу триста километров. Так началась та самая жуткая Фиолетовая гроза, которая длилась почти пять часов. Хотя сам я её не видел, благодаря телепатическим способностям Муни и Бибы она хорошо отложилась у меня в памяти. До мельчайших подробностей.

Наступила ночь, но с неба били огромные фиолетовые молнии, ударявшие в землю. Грохотал страшный гром, вниз сыпалась фиолетовая пыль и всё живое охватил ужас. Только за полночь гроза утихла и сразу после неё начались трансмутации. Некоторые деревья оживали и превращались в хищников, часть людей и животных, словно обратилась в камень, а другие превратились в бескостных слизней и спрутов. Друг на друга первые люди-муты не нападали. Они, как могли, отбивались от деревьев, ставших хищниками и жаждавшими их крови. Многие люди не смотря на то, что сделались из-за пыли, сыпавшейся с неба всю ночь, фиолетовыми, не потеряли человеческого облика. Вот они-то как раз все и умерли через какое-то время. Гнилая война, устроенная пиндосами, на этом закончилась. Они и сами не ожидали, что в результате их превентивного удара по самому крупному, основному военно-промышленному региону России произойдёт такой катаклизм, в результате которого фиолетовая дымка окутает весь мир за каких-то трое суток.

Увидев со спутников, во что в Атомном краю превращаются люди, животные и растения, те, кому было куда прятаться, покинули города, но за пределами области Фиолетовой грозы ничего подобного не происходило. Все эти трое суток дул западный ветер и большая часть фиолетовой пилы осела в Сибири, но в итоге почти вся Россия, Средняя Азия, северо-западный Китай и Монголия подверглись заражению, которое не было радиоактивным. Теперь то тут, то там регулярно появляются очаги и очажки мутаций, но им подвержен куда больше живой, но не растительный мир. Учёные из числа чистых людей и со временем создали препарат против трансмутации, но его нужно пить регулярно, каждые три дня. Некоторым людям это надоедает и они, махнув рукой на всё, отправляются в Атомный край, чтобы им укололи уже другую вакцину, которая сделает их по выбору либо жесткими, либо мягкими мутами. У нас есть одно неоспоримое преимущество перед ловеками. Хотя прошло восемьдесят семь лет, ещё ни один мут не умер от старости. Не страшны нам также никакие болезни, кроме кумулятивного снаряда большого калибра в грудь.

Профессору, когда он, его дочь и двое внуков стали мутами, жена и зять у него умерли через два месяца, уже было шестьдесят два года, а по нему не скажешь, что ему в будущем году стукнет сто пятьдесят лет. Он парень ещё о-го-го, ни одной юбки не пропустит, вот только дети у мутов рождаются редко. Больше двух мало в какой семье встретишь, а тройня это вообще чуть ли не чудо. Наш друг Профессор ничего страшного в этом не видит, да и я тоже. Мутов вообще мало чем можно испугать. Не испугались же мы тогда, когда спустя полгода с юга прилетели пиндосы, чтобы уничтожить нас. Спрятались под землю, а когда они поняли, что в шевелящихся зарослях никого нет, то стали высаживать десанты. Вот тут-то им всем и настал конец. Здорово тогда зверьё подкормилось, пожирая их трупы, а у первых мутов появилось оружие и боеприпасы.

Через три года пиндосы смекнули, что так никаких солдат не напасёшься и отступили. Россия, за исключением тех районов, которые не подверглись сильному загрязнению, то есть за вычетом Кавказа, областей к западу от Владимира и Тамбова, Колымы, Магаданской области, части Восточной Сибири и Приморья, уже тогда была огорожена по всему периметру стеной двадцатиметровой высоты, но этого пиндосам показалось мало. Хотя за пределами Атомного края никаких трансмутаций не происходило, они решили уничтожит в оставшейся части России всё живое, чтобы мутации не перекинулись на них, будто это заразное заболевание. Захватывая «чистые» земли, они сгоняли с них всех людей вглубь России, а тех, кто пытался сопротивляться или умолял их не делать этого, расстреливали. Привозили в Россию русских и из других «чистых» стран, говоря, что в них уже сидит эта зараза, но не всех, а тех, кто победнее и не имел никаких особых заслуг перед пиндосами и сбежал на Запад, чтобы просто выжить. Так что теперь Москва и Санкт-Петербург давно уже не являются русскими городами, но мне на это плевать, я ведь не русский, я мут.

Всё, что смогли сделать пиндосы за три года войны, это уничтожить в Атомном краю почти всю растительность, включая ожившие деревья, а потому мутам уже через год стала грозить голодная смерть и тогда копателями были прорыты большие транспортные тоннели. Муты обратились к ловекам за помощью и они нам не отказали, а потому, когда на них попёрли китаёсы, то наши прадеды, я ведь мут в четвёртом поколении, врезали им так, что мало никому не покажется. Я не раз слышал, что пиндосы говорят, будто муты людоеды. Брехня это всё. Дохлых китаёсов мы скармливали живым деревьям и прочей живности, так что хоть какая-то польза от них была. Так началась эта бесконечная война, в которой теперь уже евроэсэсовцы, среди которых немало русских с той стороны, пытаются уничтожить чистых людей, ловеков и мутов, но мы все зарылись под землю, накрыли угодья фермеров маскировочными сетями из мутовской паутины, под которыми сверху фиг что увидишь, и помирать не собираемся.

Всё было бы ничего, вот только иной раз чистюли, которые почему-то думают, что на свете нет никого умнее их, донимают. Не было печали, так черти накачали, прислали нам сопляка-комбата, от которого толка, как от козла молока. Последние три года у нас в батальоне вообще не было потерь, но теперь точно будут и для того, чтобы не гибли нормальные парни, кому-то точно придётся грохнуть этого хлюста, который, пройдя десяток шагов, остановился и смотрел на нас с таким презрением, что меня взяла оторопь и сон, как рукой смахнуло. Откуда только берутся такие уроды? Чёрт, откуда бы он не приехал в наш укрепрайон, всё равно его город был построен под землёй мутами и ловеками в надежде на то, что их учёные смогут хоть в чём-то разобраться. Сейчас на это лично у меня нет совершенно никакой надежды, как нет её и на то, что этот сраный чистюля-барчук не погонит нас в лобовую атаку. Точнее не захочет погнать, так как я его тут же пополам разорву и скормлю какой-нибудь зверюге.

Вот интересно, способен этот холёный офицерик понять, что если больше половины ловеков в армию загоняют силком, то все муты идут на войну добровольно, хотя среди нас потери выше, чем среди них и особенно чистюль. Они же в рейды если и идут, то всегда находятся в хвосте из тоннелей носа не высовывают. Зато на наши плечи взваливается самая трудная и тяжелая работа, а нам ведь тоже помирать, ох, как не хочется. Будь моя на то воля, я бы от Фиолетового озера никуда не уезжал. Это для чистюль и ловеков оно ядовитое, а для меня и моих друзей нет лучше места на свете, чем его оплавленные взрывами берега и воды, похожие на аметист. Ладно, приготовимся выслушать всё, чем нас этот тип намерен обрадовать, а потом начнём думать, что делать дальше. В любом случае ничего хорошего наш батальон точно не ждёт и это единственное, в чём я не сомневался ни единой минуты. Муня и Бика тоже.