Белое солнце Пойнтера

7 Долги в наследство

Путь к берегу Морской Сиесты, который проделали сегодня столь многие, давался мне нелегко. Все тело ныло от удара о плиты, плечо, кое-как стянутое неумелой повязкой, все еще кровило, пусть дыра от стрелометного болта и не столь велика, как от арбалетного. Но миновать этой дороги на исходе дня, сделавшего меня Султаном Хисаха, было не суждено.

Причем не мне одному, как видно. На обрыв мы с младшей женой ворвались одновременно, я — во главе всех, кого удалось собрать по пути с Проекционной, она — не менее чем с полутысячей Синих Драгун. Но оба мы опоздали.

Нет, не фатально, не настолько, чтобы дать сторонникам ныне покойного Музафара завершить свое злодеяние. Мирного населения, пойманного на желании провести морскую сиесту своеобычным образом, здесь не было совсем не потому, что его отправили под воду без дыхательного зелья. Просто освобожденные жители Хасиры разбежались быстрее, чем прибыла очередная порция спасителей.

Так что теперь на обрыве оставалась лишь горстка успевших сюда раньше нас. Те, кого привела моя старшая жена, и те, кого послал я сам. Во всяком случае, аштегмена, таможенника, ветрострелка и кирасиршу взгляд выхватил из общей массы без труда.

Все они, знакомые и незнакомые, сгрудились неподалеку от входа на обрыв, смотря в одну сторону. Туда, где аккурат посреди целого поля трупов в лиловых туниках застыли две фигуры — коленопреклоненная и стоящая.

Поначалу я не узнал их, не разобрал даже, что обе они женские. Едва державшаяся на ногах драконидка бережно прижимала к груди голову эльфи высокого рода. Понять, что это Хирра, никак не получалось…

Хотя кому же еще здесь быть! Других живых Инорожденных на тысячи лиг вокруг и в помине нет. А Келла — вот она, с другой стороны подходит, пытаясь осторожно переступать через бесчисленных мертвецов и дохлых лизардманков.

Получалось у нее плохо. С невиданной жестокостью измолоченные тела лежали плотным ковром, не всегда сохраняя целостность. Будто осадный кадавр-антропоморф сплясал здесь джигу, наотмашь крутя над землей пятнадцатифутовым джунглерубом… И не скажешь, что тут поработал всего-то наследственный темноэльфийский клинок — «Черная Игуана», длиной впятеро меньше, с кончиком, загнутым наподобие фермерской косы, чтобы легче срывать головы с плеч. Его-то и не могла до сих пор выпустить из веденных пальцев моя высокородная…

То, что творилось на обрыве по приказу Великого Визиря, принудило Хирру нарушить данное самой себе обещание не проливать более крови.

А меня заставило понять, что такое на самом деле Инорожденная Ночи, одержимая Волчьей Жаждой. Впервые с момента исцеления старшая жена в полную силу проявила навыки, отточенные за сотню лет Охотничьего Клуба. Ни один из стражников, сбрасывавших с обрыва женщин и детей Хасиры, не ушел от ее белоснежного, смертельного гнева…

Исэсс, сама истерзанная, едва могла поддерживать темную эльфь, впавшую в оцепенение от сотворенного. Кровь из ран драконидки, бережно обнимавшей мою жену, неразличимо мешалась с бирюзовой кровью лизардманков, покрывавшей ту с ног до головы жуткой глазурью, расцвеченной алыми ручейками обычной крови. По обилию последней я испугался, не ранена ли и сама Хирра.

Нет, ее шок шел только изнутри. Душа разрывалась между безусловной правотой деяния и дикой для себя ценой этой правоты.

Моя высокородная подняла ко мне страшную бирюзово-алую маску, на которой лишь слезы промыли пару дорожек. Ее лицо жалобно кривилось в беззвучных рыданиях, глаза молили о снисхождении… или нет, требовали воздать ей по заслугам, убить, изгнать, навсегда покинуть преступившую всякую меру во зло другим. Что угодно сотворить, лишь бы избавить ее от себя, такой, какой она себя сделала…

Я мог только одно — шагнуть к ней, стоящей на коленях, встать рядом, выпрямившись во весь рост, и прижать голову жены к груди. Гладить по запекшимся в кровавой корке волосам и шептать, что никогда, никогда ее не брошу, что все правильно… Не хорошо, а правильно.

Сколько мы так простояли втроем, я понять не мог. Общее оцепенение нарушит Келла, которая за это время сорганизовала народ соорудить импровизированные носилки из трофейных сайс и туник и выхватила из рядов морских драгун пару магов в синих бурнусах, по уставу знакомых с исцеляющими заклятиями.

Нежно, бесцеремонно и сердито она растащила нас — никто другой просто не взялся бы за это. Прежде всего, конечно, Хирру, собственноручно погрузив ее в успокаивающий сон. Сам я не догадался, хотя такое заклятие уже и без амулета потяну — навострился с благоприобретенными эльфийскими способностями, а после сегодняшней магической накачки и вовсе легко бы сумел…

Перед тем как отдать Исэсс в руки целителей, младшая жена коротко оглянулась на меня и что-то прошептала той на ухо. Драконидка удивленно сверкнула узкими зрачками, но затем безропотно приняла то, что проделала с ней недавняя ненавистница. А Келла вдруг припала к глубокому порезу на груди наложницы, слизывая сочащуюся кровь, затем молниеносно чиркнула себя меж ключиц лезвием кухонного секача и приложила ранку к губам драконидки. Поднялась, закрыла обе раны ладонями и чуть слышно прошептала:

— Приму твою жизнь с первой кровью, сестра. Я пораженно узнал слова присяги «Гекопардовых Орхидей».

— Отдам свою жизнь с последней кровью, сестра. — Откуда хисахская танцовщица узнала традиционный отзыв?! Хотя откуда, как не от самой же атаманши несколько мгновений назад!

Вот те на… К чему был со стороны Келлы этот знак невиданного доверия и уважения, несомненно, заслуженного женщиной драконьей крови, я так и не разобрался. Ибо, передав Исэсс армейским магам, мной младшая жена занялась самостоятельно.

Не слушая возражений, эльфь древнейшей крови обеими руками вцепилась в продырявленное стрелой плечо и принялась вылизывать и выкусывать из раны засохшую кровь и приставший песок. Фыркая, шипя и мотая головой, как сердитая кошка, она высосала всю грязь, сплюнула и стала зализывать изрядную дыру от болта.

Терпел все это я исключительно потому, что не имел возможности вырваться, но все же косился в ту сторону скептически. Стрела — не булавка, чуть ли не насквозь руку пробила… Это не простая царапина или ссадина, которые лечебная по своей природе эльфь мастерица закрывать. Равно как и получать, лазая где попало в силу неуемного темперамента!

Закончив с процедурой, Келла надолго прижалась лбом к ране, что-то неразличимо шепча на кеннэ. Слабее жечь от этого не стало — только глуше, не так остро, как тогда, когда она только взялась за меня.

Наконец младшая жена отпустила мою многострадальную руку и, шатнувшись, как пьяная, отступила в сторону. Удержаться от взгляда на итог ее стараний я не сумел… Вместо раны красовался свежий шрам. Сверкал розовой кожей и отчаянно, смертоносно чесался.

На мой потрясенный взгляд эльфь древнейшей крови лишь плечами пожала смущенно. Мол, вот так все и есть… Знал, кого за себя берешь!!!

— Куда сейчас? — как ни в чем не бывало спросила она.

— В посольство. Надо же их в спокойное место, — кивнул я головой на носилки со старшей женой и наложницей. — Сам вперед пойду, проверю и подготовлю, а вы следом…

— А потом? — требовательно продолжила моя древнейшая.

— Во дворец. Заканчивать это безобразие… — Я изо всех сил старался не расчесывать затянутую ее усилиями рану.

— Ясно… Пошли! — Приняв услышанное, Келла без промедления приступила к своей части дела. Пока она отбирала носильщиков и конвой, я взмахом руки подозвал аштегмена ветрострелков.

— Ну что, подыскал по дороге мельницу для моих костей? — вспомнил я последние слова угрюмого служаки.

— Целых три… о султан, — показал тот осведомленность о случившемся в его отсутствие. — Только ни к чему они…

— Что ж, хоть объяснять ничего не придется. Таким не словами — делами надо свое право доказывать. А уж если доказал, то пока сам не порушишь достигнутое иным, дурным делом, верен тебе будет выше всякого предела.

— Тогда бери людей, и за мной!

В начальствовании главное — четко понимать, чего самому делать не надо. Командовать всеми одновременно, сверху донизу, нельзя прежде всего. Подчиненных можно любить, уважать, пить с ними горькую и помирать вместе, но в их дела, отдав приказ, вмешиваться совершенно непозволительно. Это я крепко по Мекану запомнил — лучшие офицеры у нас таковы были. Оттого и шли солдаты за ними во все стихии, под смертное заклятие и парадные волынки…

И уж если Судьба сделала меня офицером и джентри, а теперь еще и Султаном Хисахским, учиться правильно распоряжаться народом просто необходимо.

Поэтому, отдав приказ, за весь долгий путь к посольскому квартану назад я больше не оборачивался. И без того знал — следом идут лучшие из лучших, проверенные утренней мясорубкой на улицах родного города и признавшие перемену власти. Ну и забежавшие вперед дозорные из тех же ветрострелков по флангам виднелись…

Посольский квартал встретил нас особым, настороженным запустением. Недавние коллеги из дипломатических миссий, пережившие утренний погром, еще не знали о том, что тот был провокацией, и не спешили показываться на глаза изрядной толпе, неотличимой от погромщиков. Путь к особняку с драконами на воротах был свободен, если не считать куч мусора и дохлых лизардманков.

Остановившись за дюжину ярдов до ограды и дождавшись, когда встанут идущие за мной, я подозвал аштегмена ветрострелков, уже освоившегося в качестве командира моей лейб-гвардии:

— В посольство местным нельзя, один пойду. Расставь людей вокруг.

— Ясно, о султан. — Привычную краткость офицера порядком корежило сановное обращение.

— Без чинов! — поморщившись, я отменил неуместное титулование. — И вот что… Найди мне какой-никакой стреломет. На всякий случай…

— Сейчас. — Тот обернулся, высматривая, у кого изъять подходящее оружие. — Может, все-таки…

— Нет, внутрь можно только мне, моим женам и наложнице. — Очухались драконы на воротах после снятия магии с города или нет — не знаю, но рисковать не стоит. — Остальным нельзя, что бы внутри ни происходило…

Может, это и слишком самонадеянно, но засады внутри я не ожидал. Файрболл одного калибра дважды в одну воронку не ложится.

Казалось, что я оставил здание посольства не в полдень этого дня, неодолимо катящегося к финалу, а неделю назад. Возвращаться в пустой дом, да еще со свежим покойником, никогда не представлялось мне особо веселым действием, а уж в разоренном гражданской войной городе — особенно…

Отчего-то через приемную с разгромленными диванами и перебитой фальшколонной я прошел именно в конференц-зал, где пребывал ныне покойный посол. Не в свои покои, не на женскую половину — приготовить все к прибытию Хирры и Исэсс, даже не в посольский кабинет к сейфу с ключевыми заклятиями ко всей магии связи и охраны — а к безучастному ко всему предшественнику.

Который и оставил мне разгребать весь этот политический хлам!

Как будто Инорожденный Дня, так не ко времени отправившийся за Последнюю Завесу, мог встать и уйти за время моего отсутствия. Или быть похищенным прежде хрустальных шаров посольских кодировок и драгоценностей для парадных выходов дипломатических чинов и их супруг.

Никуда бывший посол не делся. Все так же торжественно пребывал на главном столе, затянутом ради такого случая траурным белым покрывалом. Разве что окна конференц-зала, лишенные магической защиты, не уцелели в сегодняшней перестрелке. Сквозняк от вечернего бриза запорошил пол, стол и покровы покойника какими-то бумагами.

Отбрасывая смятые листы носком полотняного ботинка, я медленно прошел к столу и, особо не церемонясь, присел на его край, в ногах у так не вовремя отправившегося за Последнюю Завесу предшественника. Сбросил пару бумаг ленивым движением руки, вздохнул и сказал ему зачем-то:

— Вот и все, надо нового преемника искать, — подразумевая, что сам при себе послом быть никак не сумею. — Смена власти в Хисахе произошла…

Реакции на свое заявление, понятно, я никак не ожидал. Тем большим оказалось мое удивление, когда внезапно уже, почитай, неделю лежащий головой к востоку эльф зашевелился, расцепил сложенные на груди руки, вытягивая их перед собой, и начал приподниматься, желая сесть.

Нервы после прошедших суток и так были ни к демонам, так что я чуть было не всадил в него стрелу по фронтовой привычке. В меканских болотах свежий, при тебе в первый раз поднимающийся мертвяк — зрелище обычное. Был твой приятель, незнакомый солдат или вовсе тесайрец просто трупом, да что-то не так повернулось в его посмертии — вот и готов зомби. Способ против такого тоже новизной не отличается: хорошенько взболтать мозги неупокоенному, и вся недолга. Стрелой в лоб пользительно, надсеченной иглой в глазницу или хотя бы рукоятью тесака по башке. Просто в куски порубить тоже можно, да уж больно неаппетитный результат получается.

Однако тут действовать столь прямолинейно, увы, не выйдет. Высокородный все-таки — родственничкам его вряд ли понравится, если их дражайшего неупокойника так грубо приведут к должному знаменателю. То есть к естественному положению дел, когда у него не останется позывов почем зря разгуливать и живых покусывать.

Впрочем, с причиной возврата посла из-за Последней Завесы я промахнулся. Ибо голод неупокоенного терзал отнюдь не плотский, а сугубо информационный. Деревянно выпрямившись, эльф заорал отнюдь не «Кр-р-ровии!!!» или там «Кор-р-миии м-меняяя, см-мер-р-ртныыый!!!», а совсем напротив:

— Тр-ребую отчета по пр-роведенной опер-ра-ции…

Мертвяцкое утробное прискрипывание в его речи было почти незаметно, высокородный как-никак…

От такого выражения посмертной воли, разом несусветного и несутемного, я ненадолго впал в ступор и, не задумываясь, выпалил единственное, что пришло в голову:

— Какой такой операции?!

Похоже, в своем посмертии Инорожденный Дня растерял положенную ему как дипломату и шпиону бдительность — ответ на мой вопрос прозвучал незамедлительно.

— Операции «Самум». По созданию режима благоприятствования нашим внешнеполитическим инициативам в отношении Тесайра. — Это неупокоенный эльф оттарабанил единым духом, как будто не мертвяк какой, а крикун предвыборный. Разве что крыльями не захлопал, демонстрируя цвета кандидата или партийного блока.

Впрочем, цвет всей этой демагогии был виден насквозь, через любой словесный туман — бирюзовый, в тон приборному сукну Священного Воинства. Независимость Хисаха с самых времен последнего похода хтангских рыцарей много кому не дает покоя. Особенно из числа тогдашних, да и нынешних сторонников Победивших Богов, позиции которых изрядно пошатнулись вследствие исчезновения цвета светлоэльфийских родов в безвестности Девственной Пустыни.

Трехтысячелетней выдержки жажда мести и реванша, замешанная на пятисотлетней потребности переломить безвыходность патовой ситуации с Тесайром, способна творить чудеса без всякой магии. Не то что мертвых поднимать — воды Зодиакального моря расступиться заставит…

Как же должна была допекать та жажда полномочного посла в Хисахе, Властителя ау Гуотт ау Рийнаорр — родича как тогдашнего маршалиссимуса Священного Воинства Хтангской династии, так и нынешнего Светлого Арбитра, спровадившего меня в Хисах! Ох и подставил меня светлоэльфийский законник, переменись ему цвет под присягой!!!

Тем временем припекаемый глубинным жаром мести высокородный мертвяк продолжал изливать застарелые обиды:

— Как ведущий хисахолог тысячелетия, я не однократно рекомендовал более масштабное воздействие на внутриполитическую ситуацию в Хасире. К моим советам не пр-р-рислушивались! — Работай его легкие, неупокоенный дипломат задохнулся бы от возмущения, а так просто слегка прирыкнул по-мертвяцки. — Поэтому мне пр-р-ришлось самостоятельно, в одиночку разработать и провести операцию, используя мизерную долю доступных мне средств, таясь от своих так же, как от врагов!

Ух ты! Кто нашим и вашим услужить готов — агент двойной, а кто и тем и другим вредит ради личной корысти, получается нулевой, что ли? Или вовсе отрицательный, а то и мнимый — в математических основах программирования кадавров я никогда не был силен.

— В результате я потратил слишком много времени… Надо было столько сделать… Развратить власть… разобщить людей и драконидов… настроить народ против государства… опорочить завоевания их предков… заразить образованную верхушку чуждыми идеями… Спровоцировать соседей… Привести ситуацию на грань распада страны… Всей моей жизни не хватило, чтобы завершить необходимое!

Вот значит, как… Оказывается, все сегодняшние бедствие произрастают из одного корня. Затаившегося к тому же у меня под ногами, и самой сердцевине единственной опоры в чужом краю. Во вред всему миру, а прежде всего — дружественной нам стране, достойной уважения прежде всего за то, что хотел отнять у нее неупокоенный эксперт.

— Х-х-халед и все, что он постр-р-роил, должно было пр-р-ропасть пр-р-ропадом! Стать басней, пустословием, балаганным кривлянием!!! — не утихал тот, особенно разъярившись при упоминании легендарного основателя местного государства.

Разделить его неистовство я никак не мог. Не по нраву мне как-то, что высокородный мертвяк собирался превратить Принца Хисахского из мудрого правителя, даровавшего своему народу независимость, совсем уж в балаганного персонажа. Причем с моей же помощью.

— Вокруг уже забыли, с чего все началось… Забыли дядю и его Священное Воинство, их героический последний поход и коварство Хасиры, скрывшей причастность к гибели цвета светлоэльфийского рыцарства… — Тут откровения дипломата-диверсанта совершили неожиданный поворот, приобретя личную окраску. — Их помню только я, помню, как они уходили в переклятую пустыню, чтобы растоптать непокорство! Я был слишком мал, чтобы идти с ними…

Прямо пожалел бы урода, если б не сегодняшнее. Очень трогательно все сложилось, особенно дядя к месту пришелся. Оказавшийся самолично третьим уареном Хтанг, братом основателя одноименной династии и предводителем Рыцарей Грома. Вот тебе и расшифровка родового притязания «ау Рийнаорр» в полном именовании дипломатического мертвяка…

Только одна нестыковочка получается — чтобы видеть маршалиссимуса Священного Воинства уходящим в поход, ныне неупокоенному эльфу надо было родиться во времена Войны Сил. А за Последнюю Завесу он отправился буквально накануне нашего прибытия в Хисах.

Три тысячи лет от одного события до другого — ровно вдвое больше, чем отпущено жизни Инорожденным без продлевающей ее срок уникальной магии. Зерна Истины, единственно способные дать подобный эффект, существуют в одном экземпляре и находятся как раз у меня. Да и до того пребывали в руках более надежных, чем цепкие лапы отмороженного мстителя…

На счастье, позыв к откровенности у бывшего посла еще не прошел, и ответ на эту загадку в свой черед прозвучал под сводами конференц-зала.

— Уже полторы тысячи лет, как я мертв… Я убил сына и выдал себя за него, изменив облик заклятием… а потом внука, и снова занял его место… Тысячу лет я жр-ру лизар-р-рдманков вокр-р-руг посольства — теперь твар-р-ри боятся здесь показаться! Чтобы продолжить дело дяди и свер-р-ршить месть пр-р-роклятому выкор-р-рмышу Хаар-р-руды-ыыы!!! — Неистовство превратило высокородного дипломата в обычного мертвяка, мычащего и рыкающего от неутоленной жажды чужой жизни.

Чтобы привести в действие свой безумный план, ему требовался всего-навсего неосведомленный, но деятельный исполнитель на своем посту. Так что перед нашим прибытием Инорожденному зомби всего лишь стоило снять с себя заклятие, благодаря которому он извел весь свой род…

Вот теперь все окончательно ясно с нашей дипломатией в регионе. Уж на что Инорожденные Ночи привычны использовать смерть как способ, как технический прием, и то до такого ввек бы не додумались. Как раз оттого, пожалуй, что знают толк в этом деле и подобную мерзопакость себе не позволят чисто из чувства самосохранения и профессиональной чести. Светлый же эльф в своем стремлении к мести умудрился учинить гнусность, достойную восхищения самого Безымянного Бога, повелителя всех обманов и подлостей в мире!

Сдержаться я не смог и в голос выругался — длинно, изощренно и с отменным чувством, го и дело поминая гномов, которые таких доброхотов международного масштаба должны бы погребать каждый день на новом месте еще три тысячи чет подряд!

Видимо, зря я выразил свое неприятие столь явно, потому что неупокоенный интриган-сыноубийца прервал свой монолог. Профессиональная скрытность и недоверчивость светлоэльфийского агента влияния наконец-то пробились сквозь посмертное помрачение. С натугой выворотив закаченные глаза зрачками в щель полураскрытых век, он догадался-таки спросить:

— Кто ты, смер-ртный? Какое твое пр-ааво спр-р-раш-ш-шивать? — В разгорающемся гневе опять явственно проступили мертвяцкие интонации.

Знать хочет? Пусть знает!

— Джек Собачий Глаз Пойнтер, Властитель ау Стийорр, ау Хройх, уарс Фусс на пяти реликвиях! — Добавлять «к вашим услугам» я не стал, чай, не халфлинг на побегушках.

Хватит, услужил я уже ведущему хисахологу тысячелетия. Помимо своей воли, но изрядно, как выходит. Теперь разрулить последствия по любым меркам дорого встанет, с проделанным не сравнить…

— Человек?! — Несообразие облика и титула дошло до высокородного куда быстрее, чем мое отношение к происходящему.

— Инорожденный в Мече, — прояснил я нестыковку и добавил мрачно: — А что, не предупредили?

— Нет. — Удивление сработало не хуже гнева, делая речь мертвяка-эксперта неразборчивой. — Кан-дидатур-ра не р-рассмматр-ривалась…

Похоже, тут светлый Арбитр уже не меня втихую подставил, как Ланс когда-то, а напротив, родственничка. Не иначе высокородный интриган за три тысячи лет под разными личинами ему самому, если не всему Концерну Тринадцати, плешь проел, даром что эльфы принципиально не лысеют…

То-то меня отправили сюда Колесом Судьбы работать! Как ведущий фактор нестабильности тысячелетия — заразу заразой лечить. В смысле на месте встрять в ситуацию и повернуть ее к наиболее естественному разрешению.

Вот и повернул!

Теперь гнев — уже на себя, так некстати оказавшегося марионеткой-буратино в руках дохлого шарманщика, сдвинутого на хтангском рыцарстве — захлестнул меня окончательно. Это ж надо было так глупо попасться!!!

Виновник всех моих хисахских треволнений этой перемены настроения умудрился не заметить. Как прежде — все перемены, случившиеся в мире со времен, когда Священное Воинство отправилось в поход через Девственную Пустыню. Дивная избирательность восприятия…

Напротив, переварив кое-как новость о моем происхождении, посмертный политолог воспрял если не духом, то новыми инициативами:

— Неплохо, неплохо, молодой человек… Без инструкций и руководства со стороны… — тут он запнулся на мгновение, подбирая слова, — стар-ршиххх товар-рищей…

Выкрутился, хоть и снова мертвечиной от голоса потянуло. Мне же эта формулировочка живо напомнила недоброй памяти на все шесть дюжин лет отсутствия высокородную ау Риер. Похоже, сдвиг на потребности всего на свете в их руководстве у всех светлых эльфов единый…

— Пр-ри напр-равляющей деятельности со стороны опытного наставника… — По мере охватывающего мертвяка воодушевления утробный рык сходил на нет. -…вы будете способны неплохо послужить делу…

Ага, вот прямо-таки горю желанием и далее проворачивать делишки застарелого политдиверсанта! Я представил себе жизнь парня вроде меня, вседневно осчастливленного руководством всезнающего и притом изрядно замороченного на своих пунктиках мертвяка… Нет, мы уж как-нибудь сами!

Столь неусыпная инициатива окончательно истощила мое терпение. Мандрагора с ними, с родственничками высокородного неупокойника! Перетопчутся без торжественных похорон с личным присутствием виновника торжества!

Ничего не говоря, я просто вынул из подсумка Зерна Истины. Развел руки широко в стороны, рявкнул: «Темпоре мутанто!» — и свел кулаки с зажатыми в них округлыми камнями так, чтобы голова величайшего со времен Войны Сил криптоаналитика оказалась между ними. Серебряное сияние, просочившееся меж пальцев, оплело руки до локтей и соединило их подобием герисской дуги, пронизывающей череп злокозненного даже в своем посмертии светлого эльфа.

Тот затрясся мелко, потянул закостенелые руки к вискам, словно при головной боли, но не донес — уронил бессильно, лишаясь последнего подобия жизни. Судороги и спазмы становились все размашистее, пока мертвец не забился неудержимо, как моя высокородная в ночь оживления. Но эта Реликвия, в отличие от Меча Повторной Жизни, жизнь не возвращала — напротив, отнимала даже то отдаленное ее подобие, которое еще оставалось у высокородного ау Гуотт ау Рийнаорр. Надеюсь, в отличие от того случая, она ничего не отбирала у нас наравне и не передавала мне ничто из отнятого у владетельного мертвяка.

Словно черная чешуя посыпалась с бьющегося в судорогах трупа. Истлевающие на лету хлопья прахом осыпались на стол, на пол, вихрями закрутились по углам конференц-зала. На темную метель, на глухую мглу изошел долгоживущий собрат Дня, еще при жизни напитавшийся мраком старых счетов и закостенелой мести за выдуманную вину тех, чье прегрешение состояло лишь в желании жить по-своему. Без руководящей и направляющей роли каких бы то ни было эльфов, хоть самых разосветлых!

Лишенный связи скелет высокородного зомби распался, обугленные кости хрупкими головешками упали в горку праха на столешнице, череп брызнул осколками, как чайная чашка из драгоценного черного фарфора. Кончилось все, истлело…

Убрав Зерна Истины на место, я утер рукой лицо. На ладони отпечатались полосы сажи, как у Рона Ас-Саби после его столкновения с наследием Рыцарей Грома. Упаси нас Судьба от таких аналогий, конечно…

На зубах при вдохе тоже заскрипело. В воздухе висела серая муть, туман из сажи и пепла. Как всякий политик, Властитель ау Гуотт ау Рийнаорр оставил после себя до невозможности много грязи. Терпеть ее впредь я был не намерен — ни здесь, в посольстве, ни во всем Хисахе!

В руках, казалось, сам собой закрутился зарождающийся вихрь. Хлестким движением от себя я швырнул его над столом. Хлопья сажи, мусор, обрывки документов закружились, срываясь с места, взлетели к потолку. Выбитые окна не стали преградой для рукотворного смерча, и всю эту дрянь вынесло прочь, чтобы утопить в Зодиакальном море.

Больше в посольстве мне делать нечего. Пора бы поспешить в султанский дворец, пока его еще кто-нибудь занять не догадался. С предсказуемыми выводами в отношении моей персоны соответственно местным традициям перехода власти…

Небо над Хасирой, лишенное затенителя, было еще светлым и даже более золотым, чем обычно, но улицы уже затянула тень, чуть отступавшая лишь на открытом пространстве. Лизардманки усеивали площадь перед султанским дворцом, рассевшись группками не меньше дюжины, умильно склонив головки и сложив передние лапки в молитвенном жесте. Но теперь я в этих тварях уже не обманывался.

Впрочем, разгонять их пинками я тоже не собирался. И без того добровольных разгонщиков в дороге прибилось предостаточно, это если не считать становящегося своеобычным блюстителя трона. По мере выхода с суверенной территории посольства толстяк в празднично-черном с готовностью нарисовался рядом по новой. Потом придумаю, куда его девать, а пока придется потерпеть раздражающее присутствие сообразно новому чину.

Султан, блин. Всея Хисаха. Хоть агукать начинай, как недоброй памяти прапредшественник. Или зубами скрежетать, как злыдень, весьма недолго занимавший ту же должность непосредственно передо мной. Уж если я с двумя женами, одним дворецким, дракотом и бессчетными крикунами справиться не могу, то как тогда, спрашивается, совладаю с целым государством?

Эх, мне бы заместителя толкового в наместники, вроде Пемси при Келле…

Может, младшая жена поделится? В таком качестве пышечка подойдет мне куда больше, чем на правах неизбежной любовницы при попустительствующих супругах. Заодно и от блюстителя трона избавлюсь, приставив его к безусловно смертной исполнительнице султанских обязанностей…

Но так далеко загадывать пока было рановато. Поднявшись на ступени парадного входа, я тихонько обратился к своей здешней династической тени:

— Как во дворце, много верных Музафару?

— Службы султана верны сану, а не лицу, — с достоинством ответствовал главный среди служителей.

В словах его имелся определенный резон. Хотя бы уличных сторонников внутрь можно не тащить. Это не к тому, что сопрут чего или поломают — дело при переходе власти вполне законное. А вот в саму власть случайных свидетелей, особенно утвержденных в своем праве опьянением победы, лучше не допускать. Некрасиво получиться может…

Тем более что не все еще завершено и на улицах города. С фальшивой стражей покончено, но остатки настоящей и колдуны все еще отбиваются у казарм и держат в блокаде Академический квартал. Вот туда я и отправлю жаждущих славы, подвигов и сопричастности победе. А пока они добираются пешим ходом, попробую привести к присяге отмалчивающийся на рейде флот и проверю, как обстоят дела на газовых промыслах.

Может, и обойдется без дальнейшей крови. Хотя лично я не могу представить, как без нового витка кровопролития разобраться с тем, что открыл мне ныне окончательно покойный посол, наследный хтангский рыцарь и эпический мститель в одном лице.

Тихонько поручив аштегмену с его людьми оцепить дворец и послать гонцов в посольство с просьбой к женам перебираться сюда, я обратился к прочей прибившейся по дороге толпе в духе лучших монологов Халеда.

— Вашей помощи ждут Синие Драгуны! — Отправлять народ на подмогу студиозусам, пока сам не разберусь, что с теми делать, я все-таки не решился. — Ударьте вражьим выкормышам с тыла! Хасира вас не забудет!!!

В ответ с азартом раздались приветственные вопли, и толпа, размахивая родовыми клинками драконидов и людей, трофейными стражничьими сайсами и гарпунометами, а также импровизированным оружием вроде сковород на длинных ручках, ломанулась в сторону порта.

Даже без волынок дело обошлось. Я и не подозревал за собой подобных организаторских способностей. Или это дух мятежа сам по себе облегчает срыв с места? Спорю, еще вчера этих же горожан вряд ли удалось бы парой фраз отправить на превосходящего противника…

Так или иначе, теперь никто более не претендовал на то, чтобы наравне со мной войти во дворец по праву победителя. Лизардманки не в счет, тем более что они-то как раз стремились покинуть чуждые и негостеприимные для них покои. В чем им только помогали люди и дракониды обоего пола, одетые в традиционное для дворцовых слуг золото и вооруженные не более чем метелочками из перьев.

Блюститель трона представил и поручил меня первой же группе золотых, чтобы тут же накрыться своим простеньким, только для глаз, заклятием невидимости и удалиться. Тактичность его службы, оказывается, состояла в том, чтобы присутствовать и, пуще того, показываться лишь в моменты ее исполнения и во время протокольных мероприятий вроде вручения верительных грамот иностранными послами. Все остальное время душеприказчик престолонаследия пребывал наготове, способный явиться к султану по зову специального амулета в момент, когда жизни того угрожает опасность…

— Эй, послушай! — напоследок обратился я к исполнительному толстяку. — Где тут Центральный Пост… ну главный пункт связи и наблюдения?

— Попросите проводить вас в Зал Тридакны, Ваше Великолепие. — Учтивый ответ прозвучал уже из пустоты. Передавать его кому-либо из слуг не понадобилось. Расслышавшая совет блюстителя девчушка в золоте и хне с ног до головы низко склонилась передо мной, приглашая следовать к намеченной цели.

Покуда я спешил за бойко семенящей служаночкой, перед глазами переливались все оттенки золотого и оливкового на ее фигуре — зеленоватые от особого сорта хны и вызолоченные «ведьминым чаем» пряди волос, узоры той же хны по всему телу и золотое шитье бурнуса, а также бесчисленные украшения, составлявшие, похоже, всю прочую одежду. Хотя нет, набедренная повязка на субретке все же имелась. Понятно, что из золотой парчи, но была-таки…

Наконец за очередной анфиладой провожатая с тем же низким поклоном отступила в сторону, пропуская вперед своего новообретенного султана и при этом всем видом показывая, что ей самой там делать нечего. Но я еще придержал торопливую субретку, отдавая необходимые распоряжения:

— Оцеплению до особого распоряжения выдавать еду с дворцовой кухни, но без вина! И переписать всех для дальнейшего пожалования. Прибудут мои жены с наложницей — предоставить им покои и все необходимое. Прочий распорядок по дворцу без изменений.

Та склонилась передо мной в глубоком книксене, прометя по полу прозрачной тканью в золоченом узоре, и привычно оттараторила:

— Слушаю и повинуюсь, о султан!

Это самое «о» в обращении начало задалбывать меня уже со второго раза. Зато исполнять мой приказ она начала практически сразу, выхватив из бесчисленных подвесок на поясе золоченую снаружи крохотную раковину ближней связи и с ходу вызывая кухню, кастеляна и главную горничную.

Удовлетворившись тем, как осуществляются административные функции во дворце, теперь принадлежавшем мне, я шагнул под высокую стрельчатую арку входа, другой рукой раздвигая своеобычный занавес из бус. С порога открылось зрелище, уверившее меня в попадании именно туда, куда я и стремился.

Название залу не случайно дала тридакна. Огроменная, в три фута раковина возвышалась на помосте в глубине продолговатого помещения. Заклята на двести сорок каналов связи — жемчужины выбора усеивают всю верхнюю створку. А звук от нее способен наполнить зал целиком. Царственная вещь, однако.

Кроме нее, на том же возвышении присутствовали шесть магических шаров придворного калибра. То есть если и не с блюстителя трона в обхвате, то не многим меньше. Надеюсь, активация у них стандартная и не придется звать на помощь штатных криптомагов.

Для пробы я пробежал пальцами по ближайшему, сдвинув подвешенный на экваториальной оси стеклянный колпак. Бирюзовые, под цвет здешних политических амбиций активные точки с готовностью засияли под рукой.

Ага, работает… Хрустальная сфера с готовностью показала один из секторов города. Первичная настройка именно такова, хотя среди стандартных наличествует раскрытие того же сектора за пределы стен Хасиры, от ближней к ним местности до самого отдаленного пограничного района. Поняв, как все устроено, я активировал прочие пять сфер, чтобы создать полный обзор.

Призрачное подобие города окружило тридакну, высящуюся как раз на месте султанского дворца. Вот посольский квартал, по которому носит хлопья копоти еще не успокоившийся вихрь, вот Сухотаможенная площадь в обломках разбитых пескобуеров, вот порядком разгромленные казармы Синих Драгун у Парадной Пристани, вот почерневший от огня и дурной магии остов Проекционной Башни, вот голый и неприкаянный обрыв с неразличимым отсюда рваным бирюзовым ковром трупов… Всюду разгром и запустение, мусор, ветер и дым. Шаг за шагом, все наши дела и вехи за бесконечный день Бирюзовой Революции.

Хотя нет, круг не замкнут. Надо сделать еще один шаг, еще один очаг загасить, втоптав в песок тлеющее лиловое пламя мятежа.

Академический квартал. Именно туда стянулись остатки отброшенных по всему городу сторонников Музафара, которых не остановила даже его смерть. И тем более не остановила она его противников, готовых во имя своей завиральной идеи перемолоть собственную родину на костяную муку. Во имя беспрепятственной торговли и мирного развития…

Чистые ребятишки и старые умники, искренне или с расчетом желающие обновления древнего Хисаха. Враги моего врага, но мне не друзья. Однако и не враги тоже. До нынешней секунды…

Если они останутся в живых, резня на улицах кончится не сегодня. Не завтра, не через неделю — при царствующем султане, даже таком, как я. Только тогда, когда древняя и гордая страна превратится в подобие кадавра-буратино, пляшущего под чужую шарманку на забаву почтенной публике.

О да, достаточно быстро они поймут, что к чему, и те, кто сохранит яростный идеализм среди окружающей беспринципности, радикально изменят свое мировоззрение… Но будет поздно. Рухнувшей стране их прозрение уже не поможет! Ибо состояние с низкой энергетикой устойчивее состояния с высокой — это азы маготехники, известные любому недоучке…

Тысячелетиями высокородный мертвяк расплачивался молодыми жизнями за свою застарелую месть. Видно, в привычку вошло — вон какой счет незакрытым оставил.

Что ж, если оплатить его выпало мне, так тому и быть. Поставлю подпись под величайшей интригой тысячелетия, подобью баланс: так, мол, и так, закрыто и окончено. Пересмотру не подлежит.

Пальцы сами собой пробежали по усеянной жемчугом створке тридакны, перенося код вызова эскадры из ныне доступного мне, как верховному главнокомандующему, свода информационных и магических ключей к государству. Почти мгновенно огромный, с кулак, изумруд индикации налился сиянием отзыва. Порядок на флоте пребудет тверд, хоть мятеж, хоть смена власти бушуй на неверной зыбкой земле…

— Капудан-паша Ток двадцать третий ожидает приказаний истинного султана! — Формулировка, не двусмысленно указывающая на политические симпатии как самого флотоводца, так и представляемой им силы, доселе немо нависавшей над городом.

Истинного, говоришь… Других не держим.

— Говорит Джек Пойнтер по прозванию Собачий Глаз, Властитель ау Стийорр, ау Хройх, уарс Фусс на пяти Реликвиях, Султан Хисаха по праву Последнего Присутствия! — На мгновение я замолк, давая возможность капудан-паше проглотить и начать переваривать мой невдолбенный титул, теперь украшенный еще и местным бантиком, а затем продолжил бесстрастно-деловым тоном: — Остатки банд уничтоженного узурпатора захватили центр сопротивления в академии. Приказ по флоту — бомбардировать академический квартал. Отомстим за пролитую кровь! Вечная память нашим соратникам, погибшим за Хисах!!!

Пока еще живым… Полным надежд на будущее своей страны, на освобождение от гнета старых легенд и имен, некогда поднявших из небытия на грани двух пустынь — песчаной и водной — невозможную страну-сказку… Пока. Еще. Живым. Но об этом бравым морякам знать не обязательно. Даже просто не нужно.

Достаточно того, что об этом знаю я.

— Слушаю и повинуюсь, о султан. — Флотский был по-хорошему краток.

Не прошло и минуты, как рев раздираемого воздуха возвестил о начале обстрела. Памятное по параду огненное облако сорвалось с бортов застывшей на рейде эскадры и медленно поплыло к дымящему академическому кварталу. Спустя долгие секунды пылающий поток пролился на непокорный очаг сопротивления, зажигая в нем новое пламя.

Клубящаяся черно-оранжевая туча поглотила строения и пальмы, нападающих и обороняющихся, глухую тиранию и продажную свободу — оба неверных пути, по которым мог бы пойти Хисах.

Все сгорело без следа. Лиловые тоги, бирюзовые повязки, стражники, колдуны, студенты, их духовные лидеры, шкура «дракоморфа десерти», сиречь песчаной акулы…

И Пемси.

До меня дошло, кому я подписал, не рассуждая, смертный приговор.

Услужлива человечья натура — с легкостью вымарывает из памяти все, что может помешать осознанию собственной правоты. До поры до времени держит ненужное в загоне, лишь ненадолго выпуская на волю злые воспоминания — через незаметные щелки, по никчемным зацепкам, с каждым разом все надежнее забивая эти лазейки, чтобы ничто не смогло нарушить покой самодовольства.

Неужели и мне теперь всю жизнь так же прятать от себя вину?!

Невольно завертелась и чуть не добила вконец совсем пакостная, мелкая мыслишка: вот оно, окончательное решение вопроса с назойливой обожательницей. Само сложилось как нельзя лучше. Кто теперь поверит, что, отдавая приказ, я меньше всего думал о девчонке, оседлавшей прибойную волну мятежа? И кому вообще будет до нее дело спустя годы, когда кровь и грязь этих дней застынет благородной патиной истории?

Мне будет.

На шаги, раздавшиеся по гулким коридорам султанского дворца, я обернулся почти с радостью. Во всеобщем разброде толком не налажены ни охрана, ни обслуживание, но оно и к лучшему. Сейчас я был бы рад даже наемным убийцам, недобиткам «лиловым», да что им — Лунной Богине и всем демонам ее, лишь бы не оставаться наедине с собой и непотребством, только что сотворенным мной из высших политических соображений.

А всем вышеперечисленным лучше бы сейчас самим опасаться меня…

Однако увиденное заставило меня отшатнуться, будто и взаправду передо мной въяве предстала владычица неупокоенных. Или хотя бы одна из душ ее свиты, вечно воющей в ночном небе песнь могуществу своей повелительницы. Во всяком случае, считать незваную гостью пребывающей по ту сторону Последней Завесы я имел все основания.

Однако Судьба сыграла со мной немыслимую шутку. В ставку верховного командования, закопченная и потрепанная, но несомненно живая, влетела Памела Акулья Погибель!

Моя древнейшая, приходящаяся ей атаманшей и непосредственной начальницей, едва поспевала за несущейся во весь опор пышечкой, сдав на руки слугам совсем расклеившегося ученого дедка-богомола, наиболее безопасного из местных умников. За ними всеми разве что шлейф дыма не плыл, и отнюдь не по причине попадания под огонь эскадры — от него никто не ушел, да и слишком быстро появились уцелевшие, чтобы поспеть от академквартала после залпа.

Нет, распалилась вдохновительница бирюзовой революции сама собой и совершенно по иному поводу. В роль вросла, будто всю жизнь командовала не мелкой бандой, а минимум полком.

— Ты что тут сидишь?! Где помощь, где армия, флот?! Ребята там насмерть стоят, из последних сил! — не удержав взятого тона, Пемси сбилась на хрип, но не замолчала. — Ты вообще представляешь, что там творится?

Ага… Можно подумать, будто одна она провела этот день на улицах воюющего с самим собой города. Пожалуй, из нас четверых, явившихся в Хисах не ко времени, ей за стенами академии выпало меньше всего. В сравнении с Хиррой, преступившей себя ради других, Келлой, выжившей в магической мясорубке осажденных казарм, да и мной самим, в конце-то концов!

Но сейчас наш счет сравняется. Потому что я представляю, что творится на месте столь своевременно покинутой ей академии. А маленькой блондиночке еще только предстоит узнать, что те, за кого она так переживает, уже не нуждаются ни в чьей помощи и участии по эту сторону Последней Завесы.

Молча я отступил на шаг, открывая хрустальный шар, заполненный пламенем и черным жирным дымом.

— Там уже никого нет. Музафаровы колдуны взяли Академию. А флот накрыл их файрболлами. По моему приказу. Никто не уцелел…

Пемси рванулась вперед, будто хотела нырнуть в магическую сферу. Алые и оранжевые блики заплясали по ее лицу, отражаясь в глазах, скользя по скулам, мерцая на полуоткрытых губах. Девчонка онемела и оцепенела, в самое сердце пораженная тем, что открылось ей.

Что ж, это ее расплата. За славу и обожание, за место во главе мятежа…

За предстоящее ей наместничество.

Где-то в глубине души я понимал, что сейчас перекладываю свою вину на чужие плечи. Но смотреть на дело иначе уже не мог. Даже сквозь радость оттого, что хотя бы двое из обреченных мною на смерть избежали уготованной им судьбы.

Все-таки крохотное облегчение. А то я уже начал ощущать себя какой-то исключительной сволочью. Хуже Охотника…

Молчание длилось недолго. Отойдя от первичного остолбенения, пышечка впала в совершеннейшее бешенство. Бессловесное, но оттого не менее понятное — в визге, от которого закладывало уши, явственно читались обвиняющие нотки. Оборванные только звонкой пощечиной, после которой моя древнейшая крепко взяла подчиненную за плечи, совсем негромко выговаривая:

— Пемси! Пе-емсиии… Памела Фелиция Дженкинс! — Не знал, что Келла способна так неожиданно оборвать чужую истерику. — Ну ты что?! Не у себя в подворотне орешь! Тут тебе не улица и не отцовский гарнизон.

Кое-что в услышанном потрясло меня совсем наособицу. На сей раз откровение касалось уже не младшей жены, а ее унтер-бандерши — забавной девчонки, которую я привык не воспринимать всерьез. Пемси и Пемси, от Памелы уменьшительное, имечко не из редких.

Зато фамилия ее у меканских парней всегда на слуху была, а у меня в особенности. Не забыть, как ни старайся, при ком меня вчистую из строя списали!

Памела Фелиция Дженкинс. Вот как, оказывается… Генеральская дочка, по табелю о рангах — вровень с магистерской супругой, не многим ниже городской эльфи без наследственной ренты. Папаша ее, помнится, командовал сектором фронта, где я от роду доставшиеся глаза оставил. На позиции «Отметка 77», как сейчас помню. Днем-другим позже и вовсе бы ног не унес. Даже праха горелого от той позиции не осталось.

Дженкинс на том, в самом начале перехваченном тесайрском наступлении изрядно поднялся — до высшего для человека чина премьер-генерала. Жаль, не сумел насладиться достигнутым в полной мере. Волна атакующих докатилась-таки до его командного пункта. Когда на третий день тяжелейших боев новопроизведенного полководца отрыли из-под рухнувшего наката личного бункера, он уже был изрядно повредившись в уме.

Так, говорят, и по сей день держит до последнего оборону в обитой мягким комнате. Только свет в ней никому не дает гасить — темноты с тех пор отчего-то боится и луны главной видеть в упор не может. Корчи от нее делаются у премьер-генерала…

Все равно пенсия и наградные — дай Судьба кому другому, вся семья безбедно жить может. Законная жена из богатого купеческого рода, бездетная баба с вечно поджатыми губами… а также военно-полевые наложницы и дети их, в недолгом озарении разума официально Дженкинсом признанные и введенные в фамилию.

Памела как раз из таких, дочь одной из личных связисток. Могла бы в храмовом колледже для благородных девиц подвизаться, солнышки жрецам на стихарях вышивать да манеры благородные усваивать, а вот же — пошла в банду. От наследственности не сбежишь, выходит: папаша-то в ее годы три квартала кулачных бойцов держал, до того как образумиться и в офицерскую школу податься. Видно, и дочурке пришла пора в разум войти, своевременный поворот карьере учинить…

Что ж, стало быть, со всех сторон кандидатура подходящая. Высокого происхождения и немалых личных качеств. Будет на кого Хисах оставить. Да и мне спокойнее будет вдали от ее несытого обожания и жесточайшей преданности.

Откладывать разрешение столь важного вопроса в длинный ящик с погребальными рунами на крышке не стоило. Сейчас же и надо обозначить нужду страны в деловитом управлении. Пусть даже нечестным приемом, цепляясь за память тех, кого сам же угробил в последнем бою однодневной гражданской войны.

— Они погибли, но ты-то жива! И во имя тех, кто сегодня дрался на улицах против узурпатора, должна принять в свои руки их дело! Удержать страну, сохранить власть…

— Это как же? Султан у нас вроде бы ты?! — Пемси, по крайней мере, съехала с обличительного тона. Сделала ли она это благодаря усилиям эльфи древнейшей крови или попросту от изумления, уже неважно. Келла тоже смотрела на меня с неподдельным интересом, ожидая разъяснений. Но вполне одобрительно, что только придало мне сил.

— Ага, а атаманша у вас в «Орхидеях» вроде как она, — кивнул я на младшую жену. — Однако вся текучка на тебе. Государство — та же банда, только масштаб побольше. Ничего, справишься!

— Не буду! Других ищи за тобой углы прибирать… в больших масштабах!!! — Обида за своих еще не оставила бойкую пышечку. — Или сам справляйся!

— Мне здесь не остаться в любом случае. После того, что на Проекционной Башне учинил… — с удрученной ноткой в голосе прибавил я. Кстати, так оно и есть. Радость избавления от гражданской войны продержится недолго, а вот недовольство жителей, лишенных привычной защиты от бешеного солнца, вряд ли даст мне спокойно султанствовать. — Наместник нужен надежный, из своих… Наместница то есть.

— Это верно! — с неожиданным жаром поддержала меня Келла. — В Хасире нам теперь нельзя задерживаться. Ты с ней обручился сильнее, чем кровью. Город твой дух себе в покровители забрать хочет, как с Халедом было…

Вот тебе и помощь… Привычки выдумывать пустое у моей древнейшей никогда не было. Даже ради самого крайнего случая, вроде нынешнего. Получается, и это — правда?!

Удружил я себе, ой удружил…

Не знаю, что именно убедило унтер-бандершу в серьезности положения — моя донельзя удрученная рожа или слова младшей жены. Но возражать и препираться Пемси прекратила, теперь лишь испуганно переводя распахнутые глаза с нее на меня и обратно.

Эльфь древнейшей крови не могла не почуять коренной перелом в состоянии подчиненной. И мягко, по-своему, словами легкими и непринужденными, как дружеские касания, дожала дрогнувшую девчонку.

— Это нужно, маленький, — сказала она тихо — тихо, будто по секрету признаваясь в чем-то, никому доселе не известном. — Мне нужно… Больше всего на свете.

Поначалу Пемси в ответ лишь смотрела жалобно, не замечая выступивших слез, но с каждым словом все заметнее кивала, соглашаясь, вторя услышанному, принимая его как единственно возможное для себя. До тех пор, пока сама не прошептала:

— Да, да, да… Я стану наместницей… Раз тебе надо.

— Надо. Во исполнение твоей клятвы банде! — так же тихо, но непреклонно сказала Келла. — Первой кровью и жизнью!!!

— Жизнью и последней кровью… — ошарашенно пролепетала отзыв унтер-бандерша, прежде чем осознала суть повеления атаманши. После чего, похоже, утратила последние остатки воли и способности к соображению заодно. Во всяком случае, когда Келла, полуобняв за плечи, отвела ее к выходу из зала и сдала очень своевременно возникшим откуда-то драконидкам в золотых бурнусах горничных, упрямая блондиночка даже не попыталась обернуться и вырваться.

Так и пошла покорно навстречу неминуемой после уличных боев бане, коронационному убору, трону и городу, который хотя бы не жаждет забрать ее душу себе в покровительницы…

Все-таки страшновато бывает смотреть, что мы, эльфы, делаем с людьми.

Что хотим, то и делаем. Даже не замаранные дурными раздорами между Днем и Ночью, как моя младшая жена, или новопроизведенные, лишь осваивающиеся с эльфийским долголетием да магической мощью, вроде меня самого!!!

В таком вот расположении духа и застала моя древнейшая мужа и господина по возвращении от высоких стрельчатых дверей зала. Смерила меня долгим, все понимающим взглядом. И тихо-тихо, совсем буднично и равнодушно подвела итог всему сотворенному нами в Хисахе:

— Что смотришь? Надо было сразу от ворот назад поворачивать, как Блоссом говорил. После-то чего уж…

Пораженно я вскинул взгляд на ее спокойное холодное лицо. Эльфь древнейшей крови поймала его и без всякой задней мысли пояснила:

— У меня очень хороший слух.

Перебивать ее и уточнять, что меня поразила не осведомленность, а сделанный из нее вывод, я не стал. Скорее даже не сам вывод, а та безучастность, с которой сумасбродная и порывистая эльфочка заявила о своей готовности отказаться от приключений еще в самом их начале. И даже не сама эта готовность — желательность, предпочтительность такого выбора, прозвучавшая в ее словах…

Младшая жена приоткрылась совсем с незнакомой стороны. Какой-то взаправдашней древностью дохнуло от нее, силой и сутью более властной, чем преходящий узор личности. Словно волны от легкого ветерка и круги от капель на прозрачной чистой воде разгладились, показав холодную глубину, в которой, как ни старайся, не угадаешь дна.

Моя древнейшая… Шутливое прозвище обернулось совсем нешуточной стороной.

Полностью вступившая в свои права ночь не добавляла происходящему оптимизма. А вдобавок ко всему разговор, как выяснилось, оказался вовсе не закончен. Просто перерыв в нем несколько затянулся. Как раз в той мере, чтобы коренная тема назрела во всем своем великолепии:

— Зачем ты так… с Пемси?

Похоже, эльфь древнейшей крови действительно еще не все прояснила для себя в случившемся, предоставив мне самому решать, с какого из многозначных смыслов вопроса начать ответ. В результате выбирать оказалось особенно не из чего.

— Это оказалось легче, чем трахнуть и забыть, — ни с того ни с сего вернул я жене ее же столь не давние слова.

Как оказалось, в самую точку. Теперь Келла посмотрела на меня еще дольше, чем тогда, когда вернулась, проводив грядущую наместницу всея Хисаха и мою несостоявшуюся любовницу к уготованной ей судьбе. И приговор услышанному ли, сделанному ли взвесила еще точнее и короче:

— Ты жестокий человек, Пойнтер.

Не понимаю, как ей удалось произнести все слова с одинаковым напором. Таким образом, осталось неясным, что более возмутительно: то, что я жестокий, или то, что я человек?

Или то, что жестокий человек — именно я, Пойнтер.

Дурное оцепенение, охватившее меня после отдачи приказа по флоту, постепенно отпускало, перегорая в простую усталость и боль во всем теле. Давно пора, а то уже больше часа минуло с тех пор, как моя младшая жена, эльфь древнейшей крови и бескомпромиссная судия всему сотворенному нами под гостеприимным небом Хасиры, ушла, более не потратив на меня ни слова.

Что ж, хотя бы в баню не послала, как в предыдущий раз. Но вот сейчас именно туда мне и стоило бы пойти. Причем куда с большими основаниями, чем вчера… То есть уже позавчера. Занимающийся дымный рассвет вскоре неодолимо превратится в утро — начало нового дня в столице, небо над которой уже не будет прежним. Да и сам город встретит наступавшее время суток совсем иным.

Впрочем, гарь и кровь с улиц скоро смоют… Просто в отношении себя самого эту полезную операцию я могу проделать намного раньше. И не как попало, а посредством дворцовых бань, славящихся роскошью и полным магическим самообслуживанием, гарантирующим безопасность и приватность пользователя. Именно что-то в подобном роде мне теперь и требовалось. Надо же поиметь хоть какую-то пользу от своего нечаянного султанства!!!

Лишь бы не заснуть, разомлев в теплой воде. А то список покойных правителей Хисаха может самым неожиданным образом пополниться аж трижды за одни сутки. Причем в этом случае определение преемника будет наиболее затруднительно…

Однако реальность быстро показала, как несостоятельны подобные опасения. Что-что, а сон в сравнительно быстро найденных банных покоях дворца мне не грозил никоим образом. Не столько из-за безлюдного чудо-сервиса, сколько из-за компании, которая меня там поджидала.

То есть не то чтобы именно компании — одна драконидка за целую компанию никак не сойдет. Но полным одиночество на пару с Исэсс тоже не могло быть. Даже на бескрайних просторах султанских терм с хамамом, огрской сауной и иными парными в многочисленных пристройках округлого зала со сводом не ниже, чем боковой притвор Храма Победивших Богов…

Драконидка нежилась на невысоком ложе в глубине зала, поодаль от бассейна. Очевидно, целители из не примкнувших к Музафару или из городских, срочно введенных во дворец, изрядно над ней потрудились — ни шрама, ни синяка на шероховатой мелкочешуйчатой коже. Все полосы крупных чешуек на икрах, бедрах, спине, плечах и затылке сияли радугой омытого дождем неба.

Услышав мои шаги, наложница, выглядевшая царственно даже в полной наготе, повернула голову на звук. Блик скользнул по чешуе от шеи до самой переносицы, словно огонь по запальному шнуру к бочке с огневым зельем, и разорвался радужным сиянием распахнувшихся почти до круглизны вертикальных зрачков.

Драконья кровь оказала себя в ней так явственно, что я чуть не отшатнулся.

— Где тут лучше шкуру от копоти отодрать? — спросил я чуть грубовато, желая скрыть смущение. — А то третий час султанствую грязный, как боров на гнездовье.

— Следуй за мной, мой повелитель! — неожиданно вместо совета Исэсс встала, решив сама указать мне лучшее место.

Делать нечего, пришлось идти, скользя взглядом по ее бликующей коже с головы до пят. Изящная походка танцовщицы была разом кошачьей, драконьей и донельзя женственной, но притом не возбуждающей, а напротив, успокаивающей и примиряющей со слиянием в ней столь несообразного.

Для приведения меня в норму наложница избрала тесайрскую баню с метелками-опахалами из пальмового листа, круглыми сандаловыми бочками для мытья и такими же, только многократно уменьшенными шайками, чтобы поддавать пару на раскаленные камни. Да еще с низкими топчанами для пенного массажа и целыми кипами полотенец в плотно затворяемых шкафах.

Пропустив меня вперед, Исэсс и сама зашла следом, легкими движениями рук приводя в действие амулеты парной. За это я был ей только благодарен, но на сем деловитая драконидка не остановилась. Покуда многочисленные горелки раскаляли булыжники и грели воду, женщина драконьей крови без малейшего стеснения принялась раздевать меня, начав с оружейной сбруи, но на ней, понятно, не остановившись…

Сопротивляться особо не хотелось. В конце концов, пока мы с младшей женой и ее унтер-бандершей разруливали политические проблемы Хисаха, распоряжаясь наследием Музафара и его противников, наложница хоть как, но все-таки отдохнула после исцеления. А мне шевелиться уже окончательно расхотелось. Поэтому все прочее, что драконидка проделывала надо мной сначала в наполненной горячей водой бочке, а затем и на топчане, застланном мягкой теплой пеной, я воспринимал без особых попыток соблюсти самостоятельность.

Надо отдать Исэсс должное — банщицей она оказалась не худшей, чем танцовщицей. Собственно, ее мыльное священнодействие было подобием того же памятного первого танца, просто сегодня место несуществующего предмета, покорного гибким рукам наложницы, занимал я сам. Только успевал поворачиваться, раз от раза все больше запаздывая с необходимым движением.

Пар и вода, пена и касания скользящего в самозабвенном трансе массажа гибкого тела завораживали и убаюкивали, рождая странное ощущение — будто столь близкая телесно женщина драконьей крови на самом деле пребывала где-то в неизмеримой дали. Наедине с собой, глухая и слепая ко всему, что вне ее…

От этого и меня потихоньку покидало напряжение как минувшего дня, так и всех прочих, ему предшествующих. Подступающий сон все более властно затягивал, скрывая, отсекая ненужное и лишнее.

Прежде чем заснуть, я все-таки сумел уловить момент, когда пар и влага сменились сухостью свежего воздуха и бесконечных, бесчисленных махровых полотнищ. Вновь же обрел сознание спустя многие часы. Почитай, к полудню дело уже шло, если судить по свету, врывавшемуся в помещение без помех затените ля.

В ворохе мягкой, пушистой ткани мы двое переплелись так, что спросонья не получалось толком разобраться, где чьи руки и ноги. Хотя нет, гладкая и сухая змеиная шкурка драконидки позволяла без труда распознать ее прикосновения. Не спутаешь, как не спутать вчерашний вечер и сегодняшнее утро.

Но главное, что отличало пробуждение от погружения в сон — то, что почти неподвижная и внешне бесчувственная Исэсс на сей раз присутствовала здесь во плоти и высших ее желаниях. Едва заметными и внешне невинными движениями немо, незримо звала и требовала совершенно недвусмысленного внимания.

Ее страсть не разгоралась медленно, как у иных женщин, а словно прорывалась наружу из глубин, где была скрыта все это время, не угасая притом ни на секунду. Только танец, прорицание и соитие открывали дорогу наружу ровно гудящему пламени внутренней сути Говорящей с Судьбой.

Безумному и всепоглощающему огню, равному по мощи трехтысячелетнему пыланию горы Дройн…

Спустя время, которое никому из смертных не дано измерить, мы оставили друг друга, чтобы окончательно пробудиться от сна наяву так же, как от предшествующей ему дремоты. На коже драконидки, приводящей себя в порядок поодаль, все еще затихала пляска радужных узоров высшей степени переживания. Как в хрустальном шаре, заклятом на преобразование музыки в цвет.

Если судить по переливам цветов, внутренняя мелодия танцовщицы была прекрасной и абсолютно сумасшедшей. Огонь, раздуваемый Ветром, обретает мощь, несоизмеримую с обыденными мерками возможного и допустимого…

Вослед ей я тоже сполоснулся по новой и оделся в униформу, очищенную и обновленную за ночь заклятием. Казалось, в наступившем дне не осталось ничего от прошедшего — грязь, кровь и копоть минувших суток исчезли, растаяли в неверном жарком мареве наступающего полудня, чтобы стать еще одной легендой Хасиры. Присоединиться к Халеду и Харуде, Слеподырому Билли или Омару Копьетрясу, вплавившемуся в собственную историю, как мушиный дракончик в кусок янтаря, вынесенного прибоем на берег…

— «Так мир в ничто проходит перед нами, из ниоткуда облик свой явив». — На этот раз я не сумел сдержать памятные любому посетителю балагана слова из «Халедаты».

— «Сэхх а-суу та, эсс хаох э-суу таххэ», — словно перевела услышанное на неведомое мне наречие женщина драконьей крови. Наверное, на свой родной язык. Красиво и лаконично. Кстати, на кеннэ эта строка звучит так же кратко, а переводится еще короче: «Из ничего в ничто сверкнул зарница-мир».

— На редкость созвучно переводу на староэльфийский. — Опять я не смог не поделиться наблюдением. Что-то пробило меня на болтовню. Совсем размяк…

— Не просто созвучно. Это одни и те же слова, — легко, как само собой разумеющееся, бросила Исэсс в ответ на мою блажь.

— Как это? — Такое попросту не укладывалось в голове.

— Чередование длящихся и прерывистых звуков одинаково, только сами звуки разные. Сиххэ драконидов — то же самое, что кеннэ эльфов.

— Странно… — Вместить все мое изумление в одно слово было невозможно.

— Что в этом странного? — Похоже, для всезнающей провидицы не было ничего удивительного в факте тождественности языков двух столь разных рас. — Народам Отца дан язык Отца, как народам Матери — ее язык.

— Это чей тогда — Матери? — Я так и не понял, что она имела в виду. — Человеческий, что ли? Так на нем вообще треплются все, кому не лень.

— Нет, огрский и гномский. Вы, люди, разговариваете на языке своего грядущего бога, — терпеливо продолжила объяснения драконидка. — Просто ваше наречие удобнее для всех прочих рас. В пользовании им нет преимущества или уступки ни одному из породителей.

Яснее ничего не стало. Как же тогда мелкие зеленые гоблины? Их собственное наречие, «хоба'а-зух», вообще ни на что не смахивает. Ни на кеннэ-сиххэ, ни на огрское воркотание — о гномском судить не могу, так как вообще никогда его не слышал, как и любой другой житель Анарисса.

Что же получается, зеленявки тоже говорят на языке своих грядущих богов?

— Чем замечательны межрасовые браки и связи, — попытался я скрыть свою растерянность от вставшего за шуткой, — это тем, что многое узнаешь от женщин иной крови!

— Заметь, все мы у тебя иной крови, — остро заточенный, словно раздвоенный скальпель, язычок драконидки продолжал терзать меня.

— Да как-то уж так всегда выходит! — Мне осталось только пожать плечами с усмешкой. — Даже и не знаю, отчего бы…

— Ты боишься женщин своей расы, мой повелитель, — спокойно заметила Исэсс.

— Почему это еще? — не раздумывая, вскинулся я, хотя где-то глубоко внутри уже знал, что наложница, как всегда, права. Впрочем, ответ и на сей, невольно вырвавшийся и чисто риторический вопрос не заставил себя ждать:

— Тебе кажется, что все они могут быть только жалкими, как женщины твоего детства, или жадными, как женщины твоей юности.

На такое осталось лишь невразумительно крякнуть, проглатывая возражения. Как она меня, однако… И ведь еще не закончила, оказывается!

— Но это не так. Любая из нас может быть жалкой и жадной. — Достойная дочь Хисаха скромно потупилась, опустив прозрачные веки. — И вовсе не того следует бояться…

Подозреваю, что спроси я — она объяснила бы, чего на самом деле следует. Так же холодно и четко, в свободном запале чистейшей логики, примененной к столь неподходящему предмету. И возразить было бы нечего, пришлось бы принять к сведению и впредь страшиться пуще белого траурного шелка Последней Завесы и любви Лунной Богини. Но вместо этого я задал совсем другой вопрос:

— А чего боишься ты?

— Ничего. И никого, — с легкостью отозвалась драконидка. — В том числе и тебя, мой повелитель. Ведь я Исэсс — Говорящая с Судьбой!

И открыто улыбнулась тонкогубым змеиным ртом. Спрашивать, отчего бы это надо бояться именно меня, такого свойского парня, было уже совсем бессмысленно. Особенно после вчерашнего, о котором и знать никто не знает…

Похоже, в моей жизни нечувствительно объявился новый страх, даже ужас. Перед неумолимыми ответами хисахской наложницы.

Не знаю, чего мне захотелось — уязвить ее в ответ или просто показать, что не все так просто. Но только утаивать знание о сути пророчества, которому драконидка отдала всю свою холодную страсть, больше не было резона.

— Уверена, что с самой Судьбой? Эльфы живут долго… А помнят еще дольше. И достаточно лживы, чтобы подменить Судьбу своими интересами, а пророчества — оперативными разработками. Бирюза будет править Хисахом, да? Бирюза — не только цвет твоей крови, но и приборный цвет Хтангского Священного Воинства, шедшего отобрать независимость вашей родины! А весь этот заговор и кризис, который привел к нему, выпестованы предыдущим послом за долгие столетия!!!

— Неважно. — Против ожидания, это откровение не потрясло Исэсс. — Судьба говорит со мной своими знаками. Что или кого она изберет, дабы объявить свою волю — все равно. И тем более все равно, что думает по этому поводу сам несущий ее послание.

Вот тут, признаюсь, мне сделалось по-настоящему страшновато. Оттого, что при таком раскладе я со своим нечаянным султанством и всем прочим участием в этой афере оказывался не более самостоятельным и самоценным, чем высокородный мертвяк с его замшелой местью. Руна в письменах Судьбы, песок с жерновов времени…

Бездумный исполнитель пророчества в глазах женщины драконьей крови, чью неистовую в своей жажде страсть разделял столь недавно. Не думаю, чтобы между нами могла случиться плотская близость, предшествуй сей разговор немому приглашению друг друга к постельному танцу…

И вряд ли она когда-нибудь случится между нами вновь.

Нас навсегда разделила отстраненность более высокого свойства, чем чуждость драконидского облика или непостижимость женской натуры. Может, устройство личности симвотипа Плог-Оинт, основанное на холодном расчете Ветра и творящее безумной правотой Огня?

Не знаю…

— Главное не то, что Судьба течет сквозь тебя помимо твоей воли, — сочла нужным пояснить Исэсс, почуяв, что ее слова задели что-то в моей душе. — Главное — находить в этом радость!

Ничего нового о себе она мне этим не сказала.

Не понять, что разговор между нами завершен, как кончено и все иное, провидица пятой расы разумных не могла. Тронуло ли ее это, нет — не мне судить. Быть может, принимая знаки Судьбы как должное, она и в происшедшем нашла для себя радость?!

Не мне судить.

Исэсс улыбнулась — чисто, открыто и совершенно безумно. Встала и пошла к выходу, пересекая полосы солнечного света из высоких окон, отводя рукой легкую, как дым, кисею занавесей. Свет, отраженный и рассеянный полупрозрачным мрамором, мягко обтягивал плавными бликами ее удаляющуюся гибкую фигуру.

Лишь на пороге женщина драконьей крови обернулась и бросила, как всегда, спокойно и легко:

— Прощай, мой повелитель!

Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Будто не навсегда расстаемся, а расходимся до утра, как старые супруги по разным спальням. Чтобы встретиться назавтра, как за день до того, и через день, и так день за днем до самой смерти в один и тот же час…

Но набат этих бесконечных дней, которые нам предстояло провести не вместе, не мог заглушить странного чувства освобождения. Словно отпустило то, что не давало покоя все это время, с первого взгляда в змеиные зрачки и до последнего — в чешуйчатую спину драконидки.

Прощай, Исэсс. Прощай, сказка жаркого полдня. Прощай, Хисах.

О многом теперь придется тосковать вдали, многое покинуть здесь, на грани Юга. Навсегда останутся в стране меж пустыней и морем Исэсс и Памела, моя политическая невинность и сексуальные мифы, победы и ошибки, удачи и неудачи. Да мало ли что еще — кофейно-золотое, вечно вечернее небо, мелодичный пересвист лизардманков на сводах храмов, полуденный сумрак морской сиесты…

И лишь об одном я буду жалеть безраздельно и свободно, без оттенка облегчения. Кофе по-хисахски готовят во многих местах.

Но кофе по-настоящему — только в Хисахе.