Башня. Новый Ковчег 4

Глава 22. Стёпа

В деканате царила суета. Секретарша, высокая сухая женщина, которую студенты между собой иначе как Вобла никогда не называли, лихорадочно рылась в шкафу, где хранились папки с личными делами. У стола громко спорили двое мужчин, в одном из которых Стёпа узнал профессора анатомии Гуревича, а рядом с дверями топтались три девчонки и толстый парень в неопрятной мятой рубашке, кажется, со второго курса.

— Тебя тоже вызвали? — поинтересовался он, повернув к Стёпке круглое прыщавое лицо.

— Нет, — Стёпка чуть брезгливо отступил назад. От парня пахло потом, и над верхней губой, где пробивались едва заметные светлые усики, блестели капельки испарины. — Я… я сам.

— А-а-а, — протянул парень и больше ни о чём уже Стёпку не спрашивал.

После того, как Сашка ушёл, они тоже решили расходиться. Сидеть дальше в том закутке не имело смысла, переговорить они обо всём переговорили, что делать дальше — никто не знал, да и в учебных группах их могли хватиться, если уже не хватились.

— Пойдёмте, — первым встрепенулся Лёнька. — Чего теперь сидеть, и так уж…

Он не договорил, но всем и без того было понятно, что он имел в виду под этим «и так уж». Все они, за исключением Веры, были кандидатами на исключение, и Сашка был прав: это лишь вопрос времени, не сегодня, так завтра их вызовут по одному, отдадут документы, вручат, наверно, какое-нибудь направление в пункт распределения или куда там отправляют дальше, и…

— Ну я тогда сразу в деканат, — Стёпка поднял глаза на близнецов, на Марка и Веру он смотреть избегал. Эти двое сидели, тесно прижавшись друг к другу, и Марк, обхватив Веру за плечи, рассеянно перебирал рукой прядку её тёмных волос. — Заберу документы и сразу к отцу, надеюсь, эти уроды не всё наверху перекрыли, и меня к нему пропустят.

— Да, — отозвалась Вера. Непонятно было, слышала ли она, о чём он сказал — кажется, что нет, с её лица не сходило задумчивое выражение, и Стёпке опять сделалось неуютно. Марк и Вера не целовались, даже то, что Марк обнимал Веру за плечи, трудно было назвать объятиями, и всё равно у Стёпки было ощущение, что подглядывает сквозь замочную скважину — подглядывает за чем-то запретным, очень личным, интимным, что не предназначено для чужих глаз.

— Я пойду, — зачем-то повторил он, и Вера наконец очнулась, уставилась на него своими стальными глазами.

— Погоди. Нам надо решить, как мы будем видеться. Вниз пока никого не пускают, и кто знает, как долго это ещё продлится. Ты, если будешь работать внизу, тоже, скорее всего, не сможешь сюда приходить.

— Наверно. Хотя… думаю отец мне оставит допуск наверх… из-за мамы. Чтоб я смог с ней видеться. Значит, я смогу подниматься. С ребятами вообще без проблем, они же внизу живут. Если их в ту больницу не пустят, я сам могу вечером к Марку, например, забежать. Вы мне только адреса свои оставьте.

— Сейчас, — Лёнька достал из рюкзака листок и принялся быстро записывать номера этажей и квартир.

— А так ещё же телефон есть, — продолжил Стёпка. — Тебе, Вер, я вполне могу звонить.

— Хорошо, — Вера кивнула. — Как с тобой держать связь — решили. Теперь Ника. Идеи есть?

Она обвела всех взглядом. Идей ни у кого не было.

— Ладно. Я сама ещё помозгую. И вообще… что-нибудь придумаем.

— Обязательно придумаем, — улыбнулся Митя, и Митина мягкая улыбка словно зажгла надежду. И каждый из них подумал про себя: «Конечно, придумаем. Обязательно — точно что-нибудь да придумаем!».

— Тебе чего?

Стёпка, погружённый в думы, не заметил, как из деканата все разошлись, и он остался один.

— Мне… — он запнулся, чуть было не назвав секретаршу Воблой. Имя-отчество этой женщины он не помнил, а, может, даже и не знал. — Мне… документы…

— Забрать что ли? Фамилию свою говори. И группу.

Стёпка назвал. Секретарша опять метнулась к стеллажу, покопалась там, вытащила тоненькую папку, бросила на стол перед Стёпкой. Потом, сделав отметку в какой-то массивной книге, повернула её к нему и ткнула в то место, где нужно было поставить подпись. Пока Стёпка расписывался, затрезвонил телефон, секретарша схватила трубку и заговорила со звонившим, потеряв к Васнецову всякий интерес. Он даже почувствовал какое-то разочарование. Так просто? Хотя на что он рассчитывал? На то, что его будут уговаривать остаться и подумать? Глупо.

Подавив в себе сожаление, Стёпка покинул деканат, вышел из учебной части и направился наверх, в управление сектора здравоохранения.

Он очень надеялся, что отец будет там, на своём рабочем месте. Потому что, если он умчался по больницам, придётся ждать, а домой Стёпка идти не хотел. Маму, конечно, было жалко, но говорить с ней Стёпа боялся. Боялся, что сам не выдержит, останется с ней. А ему надо найти Кира. Обязательно надо найти.

Он уцепился за эту мысль — про Кира, а остальные гнал прочь. Старался не думать про маму, отца, который вовсе ему не отец, и про то, что он не будет врачом, и про Нику… И про то, что творилось вокруг, про снующих по коридорам военных, про перекрытые лестницы (чтобы пройти наверх ему пришлось оббежать чуть ли не весь этаж — с Северной лестницы его турнули, а на Западную он не пошёл сам, там кричала какая-то женщина, наверно, её задержали), про всё это Стёпка тоже старался не думать.

Хорошо ещё, что в само управление его пустили без труда. Один из охранников, видимо, узнал его — он что-то шепнул второму — и тот, с интересом взглянув на Стёпку, открыл перед ним турникет.

Стёпа был тут всего пару раз. Вот когда папа был ещё главврачом, Стёпка не вылезал из его больницы. А тут ещё не успел — руководить сектором отец стал совсем недавно, всего-то пару месяцев назад или чуть больше.

Стёпа вошел в приёмную.

Красивая молодая женщина в белоснежной блузке, сидевшая за столом, тут же окрикнула его.

— Вы куда? Олег Станиславович занят.

Секретарша, скорее всего, была новенькая, Стёпа её не знал. Он уже было хотел сказать: «Я — его сын», но осёкся.

— Скажите ему, что здесь Степан Васнецов.

— Я же говорю вам, что он занят, — упрямо повторила женщина.

— А вы просто скажите, что его ждёт Степан Васнецов, — с нажимом ответил Стёпа.

Видимо, было в его тоне или выражении лица что-то такое, что секретарша сдалась, ещё раз оценивающе на него взглянула, потом подняла трубку и произнесла:

— Олег Станиславович, тут какой-то Степан Васнецов, он…

Договорить она не успела — дверь в кабинет распахнулась, и Стёпа увидел отца.

— Стёпа! — голос отца слегка дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Проходи! — и, не отрывая от Стёпки взгляда, словно боялся, что тот уйдёт или исчезнет, бросил секретарше. — Меня не беспокоить, я занят.

Степан прошел в кабинет.

Отец закрыл дверь и тут же дал волю эмоциям.

— Ты что себе позволяешь? Где ты был всю ночь? Мама места себе не находит. Ты что, не понимаешь, что в такое время… как маленький! Садись, я сейчас позвоню маме.

Отец подошёл к столу, сел в кресло, пододвинул к себе телефон.

— Потом позвонишь, — Стёпка остался стоять.

— Стёпа, послушай, — отец отложил трубку и посмотрел на него. — Я понимаю, наверно, у тебя есть основания злиться. Просто, ты многого не понимаешь…

— И не хочу понимать, — отрезал Стёпка, отвёл глаза, уставился вниз, на свои ботинки. Левый был слегка в чём-то испачкан. Стёпа заметил это, ещё когда шёл из учебки, и сразу полез в карман за салфетками, чтобы протереть — он привык держать одежду и обувь в идеальной чистоте. Но передумал, из какого-то дурацкого упрямства не стал убирать пятно. Словно нарочно, чтобы досадить отцу, потому что Стёпа знал — отец не выносил таких вещей. Вот и пусть злится. Если заметит, конечно. Потому что какое ему, в сущности, до него дело. Он же не их с мамой общий ребёнок.

— Стёпа, сядь, пожалуйста, — устало проговорил отец. — Нам надо поговорить.

Степан упрямо пялился на пятно на ботинке, словно черпал оттуда силы.

— Я понимаю, тебе сейчас кажется, что я…

— Неважно, что мне кажется, па… — наконец заговорил Стёпа, чуть не назвал отца привычным «папа», но остановился, проглотил второй слог и, разозлившись на самого себя, плюхнул на стол под нос отцу выданную в деканате папку. — Вот!

— Что это? — удивился отец, взял папку в руки, быстро раскрыл и на секунду замер. — Ты что? Ты забрал документы? Стёпа… Зачем?

— За тем, что я больше не хочу быть врачом! — отчеканил Стёпа. — Я пришёл, чтобы попросить у тебя… Мне нужна твоя помощь.

— Погоди, но ведь ты хотел… тебе же нравилось, — отец растерялся, и Стёпе даже стало его жалко. И он подумал, что отцу сейчас нелегко, и, может, Поляков прав, и есть какие-то причины, о которых он, Стёпка, не знает. И если поговорить… Но потом он вспомнил, как отец смотрел на маму и говорил что-то про общих детей. Которых у них нет. И что если бы они были…

— Ты можешь устроить меня на работу? В больницу? Неважно кем. Я могу и санитаром, если надо, — Стёпка упрямо вскинул голову.

— Стёпа, не надо пороть горячку. Давай, ты сейчас пойдёшь домой, вечером я приду, и мы втроём с мамой сядем и обо всём поговорим.

— Мы уже поговорили вчера. Обо всём. Домой я не вернусь. Понятно? — Стёпа снова уставился на пятно на левом ботинке. Оно его раздражало — это неровное, грязно-серое пятно, очертаниями похожее на растёкшуюся по тарелке кашу. Мучительно хотелось его вытереть. Но он всё смотрел и смотрел на него, словно не было ничего важнее этого пятна.

— Стёпа. Ты совершаешь глупость. Ты сейчас на эмоциях, но, поверь, ты всё не так понял. Ты — мой сын. Всегда был им и всегда будешь.

Стёпке вдруг так захотелось плюнуть на всё — на эти порядки, устанавливающиеся сейчас в Башне, на необходимость найти Кира, на всё. Подойти к отцу и как в детстве прижаться к нему, обнять, понимая, что этот самый красивый, умный и сильный человек — его отец и всегда им будет. Он сам так говорил. И мама так говорила. И Стёпка об этом знал, тогда знал, а теперь… теперь он ни в чём не был уверен. Ни в том, что этот человек, сидящий перед ним, Олег Станиславович Мельников — действительно самый лучший, а не какой-то трусливый предатель, ни в том, что он — его отец.

— Я тебе не сын! — зло выпалил он. — И никогда им не был. Я даже не Мельников и тем более не этот… как там… Платов. Я — Васнецов. И я теперь понимаю, почему ты не дал мне свою фамилию.

— Стёпа, это ничего не значит. Да как тебя объяснить-то… Просто мы с Соней, с твоей мамой, мы думали, что это — неважно. Но если ты хочешь, то я дам тебе свою фамилию.

— Спасибо, не надо. Обойдусь без твоей фамилии. Потому что я не хочу, чтобы ты был моим отцом, не хочу, чтобы все знали, что ты… что мой отец предал…

— Стёпа! Ты ничего не знаешь. Всё совсем не так.

— Всё так, па… Так ты меня устроишь на работу? Или мне идти на пункт распределения? Я всё равно не вернусь ни на учёбу, ни домой.

— Хорошо, — отец отвёл взгляд, посмотрел на лежащие перед ним Стёпкины документы. Стёпа подумал, что отец выглядит очень усталым и даже каким-то постаревшим что ли. — Хорошо. Я определю тебя на триста восемьдесят третий, там хорошая больница, и я думаю, тебе оттуда будет даже удобно добираться до дома…

— Мне надо на сто восьмой.

— Куда? — отец отложил ручку, которую взял, чтобы написать что-то на листке перед ним, и непонимающе посмотрел на Стёпу. — Почему на сто восьмой?

— Мне надо.

— Но она внизу. Это не самая лучшая больница. Зачем тебе именно туда? Стёпа, ты что-то скрываешь? Послушай меня…

— Ничего я не скрываю. Я просто хочу быть от тебя подальше, ты этого ещё не понял что ли? — Стёпка с каким-то злым удовлетворением смотрел на растерянное лицо отца. Он знал, что говорит обидные вещи, но уже не мог сдержаться, да и не хотел. — Я не буду жить дома. Я хочу жить один, не с вами. Больница на сто восьмом достаточно далеко. Вот!

Отец поднёс руку к лицу, потёр лоб.

— Да, ты прав, она действительно достаточно далеко. Самая нижняя из всех сегодня работающих. Ты всё правильно говоришь. Всё правильно… — отец не глядел на Стёпку, он всё тёр и тёр лоб, словно то пятно, которое было у Стёпки на ботинке, перекочевало на его лицо, и отец всё силился, но никак не мог оттереть его. — Всё правильно, — повторил отец ещё раз и наконец оторвал руку ото лба. — Хорошо. На сто восьмой, так на сто восьмой. Туда как раз недавно попросился Ковальков, так что будешь хотя бы под присмотром.

Стёпа не знал, кто такой Ковальков, наверное, знакомый отца. Да и плевать. У отца везде знакомые. Главное, что он устроит его в ту больницу, куда должны были отвезти Шорохова. Он его найдёт, а там видно будет.

— Стёпа, — отец что-то написал на листке бумаге. — Подойдёшь сейчас к моей секретарше, она поможет с оформлением. А вечером… ты же придёшь домой? Мама будет ждать.

— Маме я сам позвоню, когда устроюсь на новом месте. Передай ей, что со мной всё в порядке.

Стёпка выхватил у отца документы и выскочил из кабинета.

У входа в больницу его ждал невысокий пожилой человек в белом халате.

— Ты — Степан Васнецов? — поинтересовался он, когда Стёпка приблизился.

— Да, я. А вы…

— Ковальков Егор Саныч, мне звонил твой отец. Попросил за тобой тут присмотреть. Значит, решил поработать у нас? — Егор Саныч взял у Стёпки папку с документами, которые оформили ему сотрудники отца, бегло просмотрел. — Понятно. И что же ты, Степан, не доучился? Отметки-то у тебя неплохие.

— Я хочу работать, — упрямо повторил Стёпа.

— Понятно, — опять протянул Ковальков. — Молодо-зелено, всё бунтуете, доказываете что-то кому-то. Небось поругался с отцом, вот и решил, назло ему?

В голосе этого пожилого, усталого врача Стёпа уловил насмешку. Даже не насмешку, а жалость что ли. И подумал, что этот доктор наверняка думает о Стёпке, как об избалованном мальчике, который повздорил с родителями и теперь просто так вот мстит им, назло отказываясь учиться. И в чём-то этот доктор даже был прав, наверно.

— Ладно, Степан. Олег Станиславович просил, чтобы тебя взяли медбратом. В хирургическое отделение, где работаю я, тебя никто, конечно, оформлять не будет, Ладыгина Маргарита Сергеевна, наш главврач, на такое не пойдёт даже ради твоего отца. В хирургическом квалификация нужна, люди специально учатся, недоучкам тут не место, — от обидных слов старого врача Стёпка почувствовал, что краснеет. Егор Саныч, если и заметил это, то виду не подал и продолжил, по-прежнему жёстко отмеряя слова. — Поэтому начнёшь с терапии, а там посмотрим. Возможно, придётся на курсы походить. А теперь пойдём со мной, я тебя до кадров провожу, там тебя оформят, ордер на жильё выдадут, я ведь правильно понимаю — из дома ты тоже ушёл? Ну, что ж, бунтовать, так бунтовать.

Стёпа молча последовал за Егором Санычем. Этот пожилой, сутулый, невзрачный человек заставил его почувствовать себя идиотом, бунтующим подростком. И это было неприятно.

— Терапевтическое отделение у нас здесь, налево, почти сразу. Хирургия дальше. Но я к тебе буду заходить, присматривать, раз отцу обещал. Уколы, капельницы умеешь?

Стёпка кивнул.

— Ну, дальше тебя девочки научат. Главное — желание работать. Работа медбрата — тяжёлая и не всегда приятная. Ну да ты, наверно, знаешь, от отца.

Они шли по бесконечным коридорам — больница занимала весь этаж и по сути ничем не отличалась от других больниц, в которых Стёпка бывал вместе с отцом. Так что он разберётся и Кира найдёт. Наверняка его определили в хирургию, а этот Ковальков как раз оттуда. Как бы спросить? Стёпка открыл рот, но вдруг понял, что спрашивать нельзя — ничего нельзя спрашивать у этого Ковалькова — тот немедленно доложит отцу. Непременно доложит. А отец… Думать об этом было страшно, но факты оставались фактами. Отец примкнул к новому правительству. А новое правительство держит Нику в заложниках. И та бойня на тридцать четвёртом, в которой пострадал Кир, явно связана с Никой, это они с Сашкой уже давно поняли. А значит, у этого врача спрашивать ничего нельзя. Пусть думает, что Стёпка зажравшийся мажор, который просто взбрыкнул и решил досадить отцу таким странным способом.

Егор Саныч довёл его до отдела кадров больницы, где у него забрали все документы, сделали отметку в пропуске (отец действительно распорядился, чтобы у Стёпы остался допуск наверх, и это было очень неплохо), выдали ключи от квартирки, предназначенной для персонала, на пару этажей выше, после чего Ковальков проводил его до терапевтического отделения и передал в руки старшей сестры — суровой женщины исполинских размеров. Она неодобрительно взглянула на Стёпку, видимо, разделяя мнение врача о том, почему сын министра внезапно оказался здесь, быстро провела его по отделению, показав процедурную, перевязочную и прочие служебные помещения, после чего чуть ли не втолкнула в комнату с надписью на двери «сестринская».

Там находились три молоденькие девушки. Одна, смуглая, очень серьёзная, с тёмными блестящими волосами, собранными сзади в тяжёлый пучок, сидела за столом и заполняла какой-то журнал, две другие болтали в углу, весело хихикая. При появлении старшей медсестры они обе испуганно замолчали, застигнутые врасплох.

Та неодобрительно покачала головой.

— Девочки, это наш новый медбрат, Степан Васнецов, завтра на смену заступает. Гуля, покажи ему всё, медикаменты, инструменты, введи в общем в курс дела. А вы, голубушки, чего тут прохлаждаетесь? Работы у вас нет?

— Да мы на минуточку заскочили, Валентина Петровна, — виновато проговорила одна из болтушек, и они с подружкой тут же выскочили из комнаты, успев одарить Стёпку быстрыми любопытными взглядами.

Третья девушка, которая заполняла журнал, тоже внимательно посмотрела на Стёпку, потом на старшую медсестру и кивнула.

— Хорошо, Валентина Петровна, я всё ему покажу. Сейчас температурный журнал только закончу.

Старшая медсестра вышла, оставив Стёпку наедине с этой Гулей, которая снова уткнулась в свои записи, не обращая больше на нового медбрата никакого внимания.

Стёпка смущённо переминался с ноги на ногу, старался не смотреть на девушку, но всё равно смотрел. Скорее всего, она была его старше, может быть, года на два, а то и на три, и он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком перед этой серьёзной, строгой и очень красивой девушкой. Тут же в голову полезли дурацкие мысли о злополучном пятне на ботинке, которое он так и не удосужился оттереть из своего идиотского упрямства. И теперь из-за этого пятна его охватило чувство неловкости. Почему-то казалось, что эта красавица с тонким восточным лицом и большими глубокими глазами этого точно не одобрит.

Наконец смуглая Гуля закончила вносить в журнал записи, встала и вполне доброжелательно кивнула ему:

— Пойдём, я тебе всё покажу.

Следующие полчаса Стёпка добросовестно таскался по отделению следом за Гулей, пытаясь уложить в голове полученную информацию и запомнить, где и что находится. Девушка рассказывала всё обстоятельно, подробно, она явно любила свою работу, и Стёпка невольно проникся и даже увлёкся. Медбрат — это, конечно, не врач, но всё же профессия ответственная, отец всегда так говорил и с уважением относился к младшему медицинскому персоналу.

Наконец, Гуля закончила вводить его в курс дела, улыбнулась, отчего её суровое лицо вдруг преобразилось и стало чуть ли не озорным. И Стёпка неожиданно увидел, что вовсе она его не старше, скорее всего ровесница, просто её напускная серьёзность, да ещё эта причёска — тёмные блестящие косы, уложенные сзади в тяжёлый узел — накидывали ей пару лет.

— Ну что, новый медбрат Степан, всё понял? Справишься завтра?

— Я постараюсь, — ответил Стёпа и понял, что действительно постарается.

— Ну тогда пойдём в столовую, перекусим что-нибудь, если ты не против. У меня есть ещё четверть часа, потом надо будет уколы ставить.

Стёпка кивнул, вспомнил, что с самого утра ничего не ел, и почувствовал благодарность к этой красивой девушке, которая и тут не бросила его одного.

В столовой они устроились на краю длинного стола. И только тут Стёпка вспомнил, зачем он, собственно говоря, здесь.

— Гуля, — начал он осторожно. — А вот если я захочу узнать про одного пациента больницы? Мне к кому обратиться?

— В регистратуру, конечно, — ответила Гуля. — Назовёшь фамилию пациента, и тебе всё скажут. Сейчас, поедим, и я тебя провожу. Кстати, тебе всё равно надо там побывать, мы туда каждый день после смены истории болезней относим, ну и анализы тоже. А что, у тебя родственник, что ли, тут какой?

— Не совсем, — замялся Стёпа. — Просто меня попросили узнать. У знакомого знакомый позавчера сюда, вроде бы, попал. Там драка была… В общем, мне бы просто узнать, где он. Я думаю, в хирургии, скорее всего.

— Понятно, узнаем, — согласилась Гуля. — Как раз тебе покажу, где результаты анализов и обследований получать.

В регистратуре, общей для всей больницы, находившейся почти в центре, Гулю встретили как родную. Полненькая девушка радостно махнула ей рукой.

— Гуль, привет! А я все ваши данные ещё полчаса назад Танюшке Ветровой отдала. Или ты что-то ещё хотела? Ой, а кто это с тобой?

Она стрельнула в Стёпку заинтересованным взглядом.

— Это наш новый медбрат, Люсь. Степан Васнецов. С завтрашнего дня выходит, — пояснила Гуля.

— Ничего такой медбратик, — хихикнула Люся. — Повезло вам. А у нас в регистратуре — одни девчонки.

— Люся, хватит смущать молодого человека, — строго одернула её Гуля. — Лучше помоги ему. У него тут знакомый какой-то лежит, вроде бы в хирургии.

— Это мы сейчас посмотрим. Фамилия у знакомого как?

— Шорохов, — ответил Стёпа и тут же прикусил язык. Чёрт, не надо было называть фамилию Кирилла, ни к чему. — То есть, он без документов был. Позавчера должны были доставить, вечером, где-то часов в пять или около шести. Можно посмотреть, кого вам привозили позавчера в это время?

— Без документов? Посмотрим, если без документов, то значится, как неопознанный, должны были наверх сообщить. — Люся раскрыла толстую книгу, достав её из стола и стала листать, поглядывая на Степана с нескрываемым интересом. — Вот есть как раз один неопознанный. Молодой мужчина, предположительно лет двадцати, с огнестрельным ранением, доставлен в семнадцать часов сорок семь минут. Такой подходит?

Стёпка кивнул. Это точно был Кир.

— Ну радуйся тогда, Степан Васнецов, сейчас мы мигом узнаем. Ой…

Внезапно она замолчала и подняла глаза на Стёпу, из которых напрочь исчезло всё кокетство.

— А он кто тебе, этот неопознанный? Родственник? Друг?

— Просто знакомый. А что?

И ещё до того, как эта смешливая, но внезапно ставшая серьёзной медсестричка из регистратуры ответила, Стёпа уже все понял. Понял и похолодел.

— Умер он. Позавчера ночью и умер. Сочувствую.

Умер… Стёпка вдруг вспомнил избитое лицо Кира, с заплывшим глазом, а потом почему-то увидел это же лицо, но не опухшее от ударов, а тонкое, живое, там, у Ники в гостиной, когда они чуть не сцепились. Вспомнил презрительно сузившиеся глаза Кира, с нарочитой небрежностью засунутые в карманы руки, чёлку, спадающую на лоб. Умер…

Он со всех сил вцепился в край стойки регистратуры так, что пальцы побелели, а мозг пронзила острая резкая боль.

— Умер? — растерянно повторил он.

И Люся сочувственно кивнула.