Балтийские стражи

Глава 3 Предложение, от которого невозможно отказаться

Обратно во Владивосток, забрав по пути рыбаков, «Понто-Кэси» пришел 19-го июня. И если сперва Лушков рассчитывал как следует отдохнуть и только потом разгребать накопившиеся дела, то материализовавшийся у борта спустя всего пару часов Иванов, разбил все его надежды и чаяния вдребезги. Впрочем, испортить настроение отставному офицеру собирался не он один. Сдача представителям властей браконьеров вместе с многочисленными рапортами, отнюдь не закончилась передачей задержанных. Лушкову весьма настойчиво порекомендовали как можно скорее прибыть для дачи показаний и даже не думать покинуть Владивосток до окончания следствия. При этом на «Пандору» временно наложили арест, поскольку почуявшие, что они попали в какую-никакую, а цивилизацию, где их совершенно точно не будут выкидывать за борт, американцы тут же наперегонки принялись обвинять экипаж русского судна в пиратстве, тыча в качестве доказательства в захваченную шхуну. В общем, побегать и поработать пером как Лушкову, так и Зарину пришлось изрядно. Хорошо еще, что рапортов официальных лиц с острова Беринга и Петропавловского порта оказалось достаточно для снятия с экипажа «Понто-Кэси» малейших подозрений. Единственное, им попеняли на оставление задержанных шхун в Петропавловском порту, но к Камчатке как раз должен был выйти «Хабаровск» занимающийся снабжением всех дальневосточных городов и сел имевших выход к воде, так что перегонные команды из состава моряков Сибирской военной флотилии были собраны весьма споро и уже скоро ушли за трофеями.

А пока моряки занимались отписками, Ивану пришлось примерить на себя роль торговца. В отличие от тех немногих жителей Владивостока, что промышляли добычей осетровых, новые игроки этого рынка использовали паровые суда, а не парусные шхуны. Да и привезли они товар именно в русский город, тогда как большая часть добычи остальных рыбозаготовителей мгновенно уходила на экспорт прямо с промысловых участков. Впрочем, подобная ситуация складывалась и с заготовителями морской капусты и с пока еще единственным китобоем. Правда, шхуне Линдгольма не долго оставалось быть единственным русским китобоем в этих водах, поскольку так и не давший Ивану какого-либо ответа Дыдымов увел на разведку оба своих судна. Но да речь шла не об этом. Поскольку сезон лова сахалинского тайменя только подошел к концу и все без исключения рыболовные артели добирали последние крохи этого вида лососевых, Иванов оказался единственным поставщиком способным предоставить страждущим свежезасоленную рыбу. Остальные же могли вообще не прийти во Владивосток до конца сентября, оставаясь на своих ловчих угодьях в ожидании хода кижуча. Только поэтому, не имея никаких связей, ему удалось пристроить весь улов за какие-то пять дней. Сперва, конечно, местные воротилы попытались обуть неизвестного выскочку попавшего в их огород, отказываясь выкупать улов. Даже не так, они попросту не проявили ни малейшего интереса к доставленной рыбе, надеясь, что новички сами приползут к ним с предложением выкупить все едва ли не себе в убыток. А что было делать? Русский Дальний Восток являлся суровым местом, и, соответственно, выживали здесь сильнейшие. Те, кто мечтал заработать здесь капитал наскоком, терял в итоге все. И на таких вовсю наживались старожилы. Впрочем, отдав развитию своего дела десятки лет и большую часть жизни, они имели полное право на подобное отношение ко всем пришлым. Особенно, если эти пришлые покушались на их хлеб. Но, предполагая нечто подобное, Иван не просиживал штаны все время крейсерства «Понто-Кэси», тем более что просиживать их было попросту негде. Из всех развлечений во Владивостоке были лишь питейные заведения, да дома терпимости. Морские офицеры могли еще поиграть в бильярд или городки в офицерском собрании. Вот и все, что мог предоставить этот город уставшему путнику или отстоявшему смену работяге. Потому, чтобы не сойти с ума, люди находили компании по интересам и общались. Вот и Иван общался. Причем не с купцами миллионниками, в чье общество его попросту никто не пустил бы, а если бы и пустил, на него там не обращали бы внимания. Все же не смотря на определенное размытие сословностей произошедшее в течение 19 века, когда купцы получили возможность становиться дворянами, а дворяне с удовольствием входили в купеческие гильдии, люди нутром чувствовали свой класс и с теми, кто стоял ниже, общались лишь по необходимости. Не будешь же ты воротить нос от полового в кабаке, коли захочешь отобедать или от того же кучера, если надо куда-нибудь доехать. Но и допускать его в свой круг не станешь. Тем не менее, при ближайшем рассмотрении и изучении вопроса оказалось, что существующая система мало чем отличается от того, что существовало в привычном Ивану обществе практически равных. Просто сейчас все было несколько честнее. Имелась официальная градация, и каждый, по мере своих сил, способностей и знакомств, мог занять ту или иную ступень, за исключением верхней, где находились представители императорской фамилия. Здесь не надо было гадать менее ты равный, нежели остальные, или наоборот — более равный. Здесь за тебя все уже было решено на государственном уровне. Хочешь быть не мещанином, а купцом 1-й гильдии? Будь им! Только сперва докажи, что у тебя имеется за душой соответствующий капитал и заплати ежегодный гильдейский сбор. Осилил? Молодец! Торгуй себе на здоровье, с кем хочешь и чем хочешь, если с тобой кто-нибудь согласится иметь дело. А коли с тобой никто не хочет знаться, начинай с самого низа и зарабатывай потихоньку репутацию, когда данное тобой слово станет большей гарантией, нежели банковский вексель. Потому и процветали в торговых делах старые купеческие семьи, что их слово крепло от поколения к поколению, если только очередной потомок не оказывался ленивым гулякой, проматывавшим собираемое веками состояние и имя в загулах по Европе. Но во Владивостоке подобные личности в принципе не могли водиться, поскольку здесь серьезные люди делали деньги, а вот погулять было абсолютно негде. И хоть большая часть этих серьезных людей сами поднялись с самого дна, примечать первого попавшегося с улицы они точно не стали бы. Репутация в этом суровом крае ценилась, наверное, куда больше, чем во всей остальной империи. У Ивана же таковой не имелось от слова «совсем». Потому и вступил он в состав купцов 3-й гильдии, как это делали многие крестьяне и мещане, чтобы иметь право торговать, да приобрел купеческое свидетельство позволяющее ему вести торговые дела по всему Дальнему Востоку. А после начал крутиться в местах обитания лавочников и владельцев харчевен. Причем в отличие от остальных русских предпочитавших держаться только своей компании и несколько брезговавших обществом корейцев, японцев и китайцев, Иван охотно сводил знакомства с вменяемыми людьми этих народов. Естественно, исключительно с теми, кто владел русским. И пусть вскоре ему предстояло покинуть этот край на многие годы, лишним подобное сведение знакомств он не считал. Все же все вместе они составляли более половины населения города. А это был весьма немалый рынок сбыта. Да и нацеливание на будущее никто не отменял. Недаром умные люди говорили, что друг должен быть под рукой, а враг еще ближе. К тому же, господа офицеры заранее озаботили его проблемой поиска вменяемого переводчика, что мог бы помогать при общении с японскими браконьерами, поскольку языком страны восходящего солнца никто из них не владел. Да и вообще таковых среди подданных российского императора были жалкие единицы. Именно продавая рыбу японским, как сейчас бы сказали, рестораторам, Иван узнал, что рыба бочковой засолки, которую наделали корейцы, ими совершенно не жалуется, поскольку, из-за особенностей мяса местных лососевых, очень быстро теряет, как вкусовые качества, так и свежесть, а вот рыба сухой засолки бралась с большим удовольствием. По словам владельца его любимого ресторанчика, такая, правильно засоленная рыба, могла храниться годами без всяких ледников. И скорее она могла пропасть из-за добравшихся до нее грызунов, нежели стухнуть. Правда, соли на подобный метод требовалось куда больше, да и вымачивать мясо перед приготовлением блюд приходилось подолгу, дабы вымыть из него излишки соли. А брали у Ивана рыбу в немалых количествах и с удовольствием по той причине, что просил он куда меньше цены, что обычно держалась на подобный товар. Сперва подсуетились японцы, следом за ними забили свои загашники корейцы, потом навалились гурьбой китайцы, которым было все равно, что покупать, лишь бы подешевле и при этом не отраву. Иван же сбывал считавшуюся элитной рыбу по цене той шелухи, что вылавливали на своих утлых суденышках местные рыбаки, так что умевшие считать деньги китайцы смели всю рыбу бочковой засолки. И лишь под самый конец проснулись владельцы русских харчевен и ресторанов, изрядно ворчавшие при торговле, что всю недорогую рыбу успели умыкнуть другие, отчего им всем поголовно грозило непременное разорение. Но даже после подобной распродажи на борту «Понто-Кэси» оставалось почти пять тонн лосося, который был продан по сходной цене наиболее расторопному из купцов 2-й гильдии. Все же этот год по решению их веселой компании отдавался разведке местных реалий и нарабатыванию первых связей, чтобы впоследствии не попасть в разорение из-за глупых ошибок, что не совершил бы ни один из старожил.

И тем не менее, вырученных денег хватило не только на покрытие оплаты артельщикам и возмещение затрат на аренду рыболовного участка, их оказалось достаточно даже на покрытие затрат на соль и выплату части оклада экипажу «Понто-Кэси» за время крейсерства. Правда, затраты на уголь потраченный за это же время втрое превосходили всю выручку, отчего и пользовались местные рыбаки парусными судами, не потреблявшими столь дорогой ресурс десятками тонн ежедневно. Да и американские китобои сменили паруса своих шхун на паровые машины всего пару лет назад. Лишь убедившись, что современные, более экономичные и мощные машины, в конечном итоге позволяют получать большую выгоду, заправляющие браконьерским промыслом воротилы раскошелились на новый флот. И пусть количество занятых в незаконном промысле судов сократилось с былых 30–40 шхун, до десятка пароходов, ежегодный улов браконьеров вырос в разы. Впрочем, то же самое было истиной и для рыбной ловли. Все же три тысячи вырученных рублей являвшиеся половинной ценой от чуть более чем 31 тонны соленой рыбы являлись копейками по сравнению с тем, что можно было выручить, продав полную загрузку «Понто-Кэси» по реальной цене. А если со временем появятся возможности сбывать полную загрузку той же «Находки», то каждый ее рейс мог бы приносить свыше полумиллиона рублей чистой прибыли, если не больше. Вот только рыбы в подобных объемах на Сахалине уже не водилось в виду многих десятков лет хищнического лова, а на Камчатке водилась. И к этим пока еще не снятым сливкам нельзя было подпускать никого.

Но куда большие поступления ожидались от продажи обнаруженных на «брошенной» шхуне мехов и прочего «найденного» там же имущества. Конечно, добавься к ним и прочее полученное с ловли браконьеров имущество, было бы куда веселее. Хотя и в этом случае не удалось бы покрыть затраты на потраченный уголь, но с вводом в строй «Лисенка» и его последующего перевода на постоянное базирование в Петропавловский порт, подобные затраты на топливо должны были уйти в прошлое. Во всяком случае, очень хотелось в это верить. Впрочем, даже вариант отрицательного сальдо в деле искоренения браконьеров, в конечном итоге шел на пользу их компании, поскольку в отправленной из Санкт-Петербурга телеграмме Иениш кратко сообщал, что все было затеяно не зря. Теперь же оставалось дождаться пока один из добровольцев доставит из Одессы пакет со всеми необходимыми документами и можно было начинать активно вкладываться в развитие предприятия и столь же активно браться за искоренение основных конкурентов.

Взаимное представление вернувшегося во Владивосток с первой добычей Кейзерлинга с Лушкова и Зариным позволило Ивану, наконец, скинуть с себя последние заботы и вскорости спокойно убыть на добровольце. Правда, шел он не до самой Одессы, а собирался сойти в Суэце, чтобы… вновь влипнуть в очередную военную авантюру, вместо спокойного путешествия на почтовом пароходе до Лоренсу-Маркиш, где его уже заждались высаженные там ранее моряки. Хорошо еще что удалось связаться с Протопоповым и договориться о командировке туда еще одного матроса посмышленее с наказом срочно распродавать все имущество и убыть всей компанией в Суэц на том же пароходе. Да, это в очередной раз вгоняло в затраты, как средств, так и времени, но бросать там людей неизвестно на сколько месяцев выглядело бы куда хуже. Во всяком случае, к своим людям, ни один здравомыслящий командир наемников относиться не был должен, если желал и дальше пользоваться их доверием.

Впрочем, помимо деловых контактов, Иван оставил своим компаньонам и весьма серьезное предупреждение. Как оказалось, с гибелью Дыдымова на самом деле было не все так гладко. Уж слишком рьяно взялся за дело отставной капитан 2-го ранга, что не понравилось голландским, американским и английским китобоям, безраздельно властвующим в этих краях доселе. Ведь в отличие от русского они не заключали никаких договоров ни с Кореей, ни с Японией и уж тем более с Россией на добычу в их водах китов. А Дыдымов оформил, и все выловленные у берегов Кореи или Японии киты сдавались по согласованной цене официальным представителям этих стран. Естественно, это не замедлило сказаться на уловах остальных. Последним же шагом стало заключение Дыдымовым договора на борьбу с браконьерами. Нет, так то он поступил верно, получив законный инструмент сокращения своих конкурентов. Но имевшие огромные прибыли с охоты на китов денежные мешки посчитали, что так дело не пойдет. В общем, не смотря на прошедшие годы, до сих пор по уголкам шептались, что судно Дыдымова ушло на дно не из-за шторма или обледенения, а потому что было подорвано нечистыми на руку конкурентами. Потому, с учетом способов, что собирались применять его компаньоны и которые один в один походили на таковые предпринимаемые их предшественником, Иван просил озаботиться их собственной безопасностью и не тащить на борт все подряд. Впрочем, это нисколько не мешало начать восстанавливать бывшее хозяйство Дыдымова, тем более что во Владивостоке обнаружилось несколько семей ранее трудившихся у китобоя и высказавших желание вновь заняться былым ремеслом разделки и переработки китовых туш, если новые хозяева предоставят не худшие условия, чем покойный. Вообще, народ не покинул бы выросшую близ завода деревеньку, если бы туда время от времени заходило судно снабжения. Но такового на тот момент не имелось и потому поселение обезлюдило сразу после закрытия завода.

Спустя месяц после возвращения из крейсерства «Понто-Кэси» в состав пароходства «Иениш и Ко» вошло еще одно судно. Получив наименование «Добыча», десятилетняя парусно-винтовая шхуна тут же была зачислена в отряд охранных кораблей наряду с закончившим преображение «Лисенком» и получила в качестве вооружения две митральезы снятые с «Понто-Кэси». Бывшему же миноносцу досталась всего одна, но он и по водоизмещению уступал шхуне почти в три раза. Впрочем, как и предыдущее судно, «Добыча» не должна была заниматься одним только отваживанием от берегов браконьеров всех мастей. Ей также вменялось в задачу доставить новую партию артельщиков на вновь арендованные участки. Какие-никакие завязки в торговых слоях общества Владивостока появились и теперь требовалось их активно расширять. А заодно пора было начинать делать японским браконьерам предложения, от которых они не могли бы отказаться и потому на борт обоих судов помимо дополнительно набранных из числа бессрочно-отпускных матросов вступили по одному японцу уже неплохо владевших русским языком. Но куда большим пополнением для пароходства был новый капитан «Добычи».

Фридольф Кириллович Гек оказался первым из целого списка местных специалистов, кого компаньонам удалось сманить к себе на службу. Двадцать пять лет своей жизни он отдал изучению Дальнего Востока, уделяя особое внимание картографированию прибрежных участков, а потому мог пройти там, где остальные непременно наскочили бы на подводные скалы или мели. Вдобавок, ни китобойный, ни рыболовный промыслы, а также борьба с браконьерами не были новы для этого 59-тилетнего финна. В свое время он принял предложение Дыдымова и командовал шхуной, что осуществляла снабжение «Геннадия Невельского» и забирала на переработку туши китов. Лишь узнав, что помимо обычного морского промысла от него будет требоваться и охранная служба, он, сдав сменщику шхуну «Сторож», что так же занималась охраной побережья от лица Министерства имущественных отношений, ступил на палубу своего нового судна и сразу понял, что не прогадал. Уже успев собрать изрядно слухов о новом пароходстве еще до первой беседы с Зариным, он смог воочию убедиться, что эти люди не собираются обходиться одними словами, чем грешили многие государственные лица при встрече с браконьерами. Стыдно вспомнить, но, порой, эти самые браконьеры их всех даже прогоняли под угрозой расправы, словно мешающихся под ногами подзаборных шавок. Теперь же все должно было стать по-другому. Совсем по-другому! И две многоствольные митральезы установленные на носу и юте намекали на это лучше всяких слов. Он же помог с подбором команды, так что в отличие от большинства местных судов, на борту судов пароходства «Иениш и Ко» служили только русские, бывшие по большей части отставниками или бессрочно-отпускными, а потому имевшими представление как о субординации, так и несении службы.

На сей раз к берегам Камчатки никто не пошел. Оба новых охотника имели один общий недостаток, в качестве которого выступал относительно небольшой запас хода на паровой машине. И если, загрузив «Добычу» углем под завязку, еще можно было рассчитывать, что она сможет добраться до Камчатки, не тащась с черепашьей скоростью, то на «Лисенке» даже после двукратного увеличения его запасов за счет демонтированного вооружения, максимальная дальность хода не превышала 600 миль. А только до Сахалина было идти не менее пятисот. Зато именно у этого острова он мог показать себя во всей красе как сторожевой корабль. Имея небольшую осадку и хороший ход под парами, он легко мог зайти в устья рек, где и стояли на якорях рыболовные шхуны и спокойно маневрировать там, не говоря уже о возможности догнать любое парусное судно.

Уже первый же пойманный за руку браконьер попытался оказать вооруженное сопротивление. На озвученное же Лушковым предложение пробежаться под его конвоем в Корсаковский пост, с берега раздалось два выстрела, к счастью, направленных в воздух. Ну и остальные японцы не остались в стороне, принявшись выкрикивать всевозможные угрозы и размахивать разделочными ножами. Видимо, общаться подобным образом с русскими проверяющими эта конкретная команда уже привыкла. Вот только на сей раз никто не собирался следовать в тот адрес, куда японские рыбаки их всех послали. Приказав очистить палубу, Лушков отвел свой небольшой крейсерок на сотню метров и дал отмашку расчету митральезы. Как и ходовая рубка, митральеза получила противопульную защиту из 8-мм судовой стали, так что ответного огня японцев прикрытые щитком моряки могли не опасаться.

Под полные ужаса взгляды браконьеров стволы митральезы сделали пару проворотов, после чего озарились огненными вспышками. Для небольшой, тонн в 30 водоизмещением, шхуны обрушившийся на нее свинцовый град оказался роковым. Брызнувшие в стороны фонтаны воды и деревянной щепы ясно дали знать, что на сей раз русские никуда не уйдут. Стоило объятой пороховым дымом смертоносной машинке замолкнуть, как повскакивавшие на ноги японцы, побросав оружие, кинулись спасать свой единственный шанс покинуть ставший вдруг столь негостеприимный русский берег. Через многочисленные пробоины в ее трюм уже успела устремиться вода, активно заливая небольшое суденышко.

Отстоять у воды свою небольшую шхуну им так и не удалось. Минут через двадцать она легла на грунт, а промокшие с головы до ног японцы собрались на берегу и с немалым удивлением наблюдали за уходом русского корабля, что столь бесцеремонно прервал все их планы на ближайшее будущее. Будь шхуна более-менее достойной добычей, Лушков еще бы подумал, прежде чем отдавать приказ на открытие огня. Но ветхая утлая посудина не стоила бы затраченных на ее конвоирование сил. К тому же, случись внезапный приступ бережливости, он знал, где ее можно было найти. Хотя это уже было из разряда фантастики. Пусть японцам и не удалось сразу спасти свою скорлупку, никто не мешал им впоследствии заделать пробоины чопиками и выгрести из трюма набравшуюся в него воду.

Прогнав еще троих браконьеров поленившихся прикрыться даже самой затрапезной бумажкой на право лова, он, наконец, смог найти того, кого столь тщательно искал. Старый рыбак, судя по его продубившейся коже, и матерый браконьер, о чем свидетельствовала неплохая двухмачтовая шхуна европейского образца, заработать на которую простому японцу можно было лишь десятилетиями незаконного промысла, с ненавистью смотрел на стоявших перед ним русских пограничников.

Уже дважды ему приходилось сталкиваться с представителями русских властей, но первый раз его лишь прогнали с разрабатываемого участка, и он просто-напросто переместился на другой, а второй раз уже они сами прогнали русских, объединившись с командой другой шхуны. Те русские были вежливыми и слабыми, они не решились пускать в ход силу. Эти же были совсем другими. Никакой вежливости, лишь официальный язык и демонстрация силы. Так в его стране общались со всеми остальными воины. И пусть реставрация Мейдзи сильно ограничила роль самураев в обществе, старые самурайские рода все еще представляли из себя весьма сильную оппозицию действующему политическому строю. Да и сам Кавагути Озу успел застать времена, когда при встрече с самураем любой крестьянин или рыбак обязан был склониться, если у него, конечно, не было желания узнать насколько остр и крепок клинок воина. И вот сейчас ему приходилось общаться не с мелким трусливым чиновником, а с воином. Да и сопровождавшие своего командира матросы выглядели бывалыми людьми, способными при необходимости воспользоваться находящимися в их руках винтовками.

Игра в непонимание, которую он сперва попытался играть, оказалась полностью разрушена появлением подле русского командира молоденького японца, оказавшегося переводчиком. Причем, было видно, что даже он косится на своего работодателя с заметным страхом и одновременно немалым уважением.

Выслушав перевод требований этих северных варваров, старый рыбак очень хотел послать их куда подальше, но просто не смог себя заставить выдавить из себя необходимые слова. Уж очень хотелось жить. И потому на некоторое время воцарилась тишина, прерываемая разве что шумом волн, да гудением всевозможного гнуса. Однако, игра в молчанку очень скоро наскучила русскому, и тот лишь пожал плечами, да кивнул своим матросам на экипаж шхуны. Тут же шестеро здоровяков кинулись вязать их по рукам и ногам, подавляя малейшее сопротивление прикладами винтовок. В лоб же схватившегося за разделочный нож старшего сына Озу уже через секунду смотрел черный зрачок револьверного ствола.

— Я служил на «Полярном лисе», уважаемые. — совершенно ровным голосом произнес Лушков, держа на мушке самого резвого из японцев, — Слышали о таком корабле?

— Слышали. — выслушав лепетание переводчика, понуро опустил голову старик. Хоть правительство и пыталось всячески скрывать от населения потери армии и флота в войне с Империей Цин, слухи о бесчинствующем рейдере весьма скоро просочились в народ. И в первую очередь, что было естественно, прознали о нем моряки и рыбаки.

— Вот и отлично. Отойдемте в сторонку, уважаемый. Есть разговор. — указав рукой на борт «Лисенка», Лушков весьма ловко сам перебрался на его палубу и дождавшись, когда старый японец не менее ловко, не смотря на возраст, последовал его примеру, отошел на самый край кормы. — Знаете, что это за корабль? — он похлопал по леерному ограждению, дождавшись, когда к ним подтянется не столь расторопный переводчик.

— Не имею возможности знать. — обведя взглядом пограничный крейсер, пожал плечами японец, — Раньше не видел.

— Это бывший миноносец Японского Императорского Флота, чей командир оказался настолько глуп, что встал на нашем пути. — спокойно и даже несколько лениво произнес Лушков, — Теперь он принадлежит нам.

— Моя шхуна тоже теперь принадлежит вам? — сохраняя равнодушное выражение лица, в отличие от не сумевшего справиться со своими эмоциями переводчика, поинтересовался Кавагути.

— По закону, да. — коротко кивнул Лушков, — А по другому закону, вы и все ваши матросы следующие пять лет должны будете провести на каторге.

— Никогда раньше такого не было! — тут же встрепенулся старый браконьер.

— Не было. — согласился с ним отставной офицер, — Но не потому что не существовало таких законов, а потому что некому было притворять их в жизнь. Начиная с этого года, все изменилось. Понимаете, что это означает для вас и вашей семьи? — подождав минуту и не услышав в ответ ни единого звука, Лушков продолжил подготавливать клиента к деловой части разговора, — Понимаете. — сам же ответил он за своего собеседника, — Это хорошо. С понятливыми людьми завсегда легче найти общий язык.

— Что вы хотите? — наконец отмер японец.

— Сотрудничества. — натянув на лицо легкую улыбку, коротко пояснил Лушков. — Не желаете стать нашим торговым партнером?

— Я простой рыбак, а не купец. Что я могу знать в торге? — слегка опешил Озу.

— Какой улов вы обычно вывозите на своей шхуне домой? — проигнорировав вопрос своего собеседника, поинтересовался в ответ Лушков.

— Не менее трехсот пятидесяти коку за рейс. — не стал скрывать грузоподъемность своей шхуны Озу. К тому же, находившийся перед ним русский капитан и сам, скорее всего, уже смог оценить ее характеристики.

— Это, стало быть, поболее пятидесяти тонн. Хм. Неплохой улов, не так ли?

— Хороший улов. — согласился старый рыбак.

— У ваших берегов такого уже не выловишь. — утвердительно произнес Лушков.

— Так и есть.

— Рыбу сами продаете или сдаете купцу?

— Семья продает. Веками рыбу ловили и продавали.

— Потомственное дело — вещь хорошая. — согласно кивнул капитан пограничного крейсера. — Желаете его продолжать?

— Желаю. — внимательно посмотрев на своего собеседника, произнес Озу, уже подсчитывая в уме, сколько откупных с него в будущем потребуют, попадись он снова этому русскому.

— А в десять раз большее количество рыбы сбыть сможете? — совершенно неожиданно для рыбака поинтересовался его собеседник.

— Нет. Сам не смогу. — слегка опешил старый браконьер.

— Плохо. — сокрушительно покачал головой Лушков.

— А откуда столько рыбы? — все же поинтересовался у задумавшегося русского капитана старик Озу. Все же большая часть его коллег по промыслу могли похвастаться куда более скромными судами и соответственно уловом, так что озвученная русским цифра равнялась общему улову двух десятков команд.

— Наши пароходы смогут доставлять со следующего года. Даже самый малый из них берет на борт в десять раз больше вашей шхуны. Но во Владивостоке столько рыбы не надо, а везти на другой конец света — в Европу, слишком долго. Куда легче продать улов у вас в Японии или в Китае. — бросив взгляд на реку, он продолжил, — Берега наши богаты и рыбой и морским зверем. А вот порядку не было. Именно поэтому ваши шхуны могли спокойно промышлять у наших берегов. Впрочем, не только ваши. Американцы, голландцы, канадцы тоже сильно безобразничали, без счета выбивая морских зверей. Теперь трижды подумают, прежде чем вновь показаться у наших берегов.

— Почему? — не сдержал любопытства рыбак.

— Кого потопили, кого захватили. — пожал плечами Лушков. — Пусть не всех. Далеко не всех. Но ведь и мы только начали. Многие нынче не вернутся в Йокогаму. — повернувшись к ставшему весьма озабоченным японцу, Лушков пояснил, — Государь-император Александр III издал указ об организации особой охранной флотилии с большими полномочиями в деле борьбы с незаконным ловом. Этот небольшой пограничный крейсер один из входящих в нее кораблей. — решил пробежаться слегка впереди паровоза он, поскольку соответствующего указа и соответственно разрешения оформленного на бумаге во Владивостоке еще не появилось, — Пусть не за год, но за два или три мы всех переловим или перетопим, чтобы оградить берега наши от разграбления. На то у нас императорский указ имеется. Понимаете, что всех вас ждет в скором будущем?

— Понимаю.

— Это хорошо. С понимающими людьми можно иметь дело. Впредь рыбу в наших водах смогут промышлять только те, кто оформит документы на лов. Все остальные отправятся на каторгу. Но есть выход.

— Какой?

— Совместная компания. Мы будем брать в аренду участки и предоставлять для лова и перевозки рыбы крупные пароходы. Вы будете предоставлять половину работников и полностью сбывать всю добытую рыбу по хорошей цене. Вторая половина работников будут русскими, коих вы будете обязаны обучать искусству лова и засолки рыбы. Четыре пятых прибыли мы будем забирать себе, пятая часть будет отходить нашему партнеру. Согласитесь, даже так это будет гораздо больше, чем вы зарабатываете сейчас на своей шхуне. Тем более, что никто не будет вам запрещать вывозить на ней в конце рыболовного сезона полный трюм законно добытой рыбы.

— Это весьма щедрое предложение с вашей стороны господин капитан. — склонил голову старый рыбак. — Но почему вы его делаете мне?

— Хоть вы с одной стороны — браконьер, но с другой стороны живете честным трудом. Сами работаете, сами рискуете. Одна ваша шхуна говорит, что вы приучены работать, а не нежиться в неге, ожидая, когда деньги сами придут вам в руки. И в отличие от прочих встреченных нами рыбаков, вы явно умеете еще и думать, о чем опять же свидетельствует ваша шхуна. Вы вкладываете заработанные деньги в дело, а не прожигаете их в усладах. Мы таких людей уважаем. Лишь обстоятельства делают нас противниками. Так почему бы не изменить обстоятельства таким образом, чтобы из противников вы превратились в друзей без нарушения законов наших империй?

— Вы сможете сделать подобное предложение только мне, господин капитан? — благосклонно приняв слова собеседника, поспешил уточнить Озу.

— Нет. Сейчас у наших берегов промышляют сотни японских шхун. Подобного предложения удостоятся не более десятка команд. Все остальные либо пойдут на дно, либо под арестом во Владивосток. Какой путь вы желаете избрать для себя, своей семьи и своей команды?

— Я бы желал и впредь ловить рыбу у ваших берегов, господин капитан. — вновь склонил голову японец.

— Значит, наши желания совпадают. — коротко кивнул в ответ Лушков. — Вы согласитесь отпустить вашего сына с нами? — указал он в сторону весьма похожего на его собеседника молодого японца.

— Зачем? — тут же забеспокоился Озу, подтверждая предположение Лушкова насчет их родства.

— Кто-то будет должен присутствовать с вашей стороны при составлении договора об организации совместной компании. — пожав плечами, пояснил отставной офицер.

— Мой сын не снает вашего языка, капитан-сан. — весьма коряво и со страшным акцентом произнес Озу и робко улыбнулся в ответ на приподнятую в удивлению бровь русского. Слишком много лет он ходил к этим землям, чтобы не выучить язык их хозяев. Пусть посредственно и с небольшим запасом слов, но понимать и даже говорить на русском он выучился. — Он мало сто смозет понять. Лутсе я пойду с вами. А сын отведет схуну домой.

— Можно и так. — усмехнувшись, согласился Лушков. С каждой минутой этот хитрый старик нравился ему все больше и больше. Такой, если не помрет раньше времени от переизбытка свинца или железа в организме, сможет подсобить им в завоевании японского рынка элитных морепродуктов. — Я не против. Только прямо сейчас мы во Владивосток не пойдем.

— А куда мы пойдем? — полюбопытствовал Озу.

— Дальше, охотиться на мерзких браконьеров! — расплылся в хищной улыбке командир «Лисенка», — Надеюсь, получаса на сборы и наставление сына вам хватит?

— Да.

— В таком случае не теряйте время зря. После окончания нашего рейда и улаживания всех дел во Владивостоке, мы сможем доставить вас в Иокогаму. Устраивает такой пункт назначения?

— Полностью устлаивает, капитан-сан. — низко поклонился возможному будущему компаньону японец решивший ухватить птицу удачи за хвост и вытащить свою семью в куда более высокое общество, нежели то, в котором прожили многие поколения его предков.

До начала осенних штормов «Лисенок» и «Добыча» захватили пять японских шхун и еще три десятка выдворили вон. И только трое, включая старика Озу, удостоились предложения поработать со следующего года совместно. Столь невеликий улов объяснялся слишком большой протяженностью береговой линии Сахалина, а также потребностью каждый раз возвращаться в Корсаковский пост, чтобы оставить там очередного задержанного браконьера. Но даже подобные действа оказали сильное воздействие на представителей тех шхун, с капитанами и владельцами которых удалось договориться в деле организации совместного промысла. Перегонка же браконьерских шхун и перевозка их команд во Владивосток осуществляли в три этапа. Причем, только две из них привели моряки пароходства, за остальными же вновь пришлось снаряжать отдельный поход военным морякам, поскольку больше было попросту некому.

Удивительно своевременное возвращение «Лисенка» во Владивосток позволило Лушкову свести знакомство с самым энергичным и деятельным русским адмиралом из ныне живущих. В первых числах августа Степан Осипович все же прибыл во Владивосток, завершив в Японии многомесячное лечение запущенной из-за цейтнота травмы ноги. Вообще, как командующий средиземноморской эскадрой, он сейчас должен был находиться в Чифу вместе с основными силами вверенного ему флота, но контр-адмирал не мог не посетить Владивосток, чтобы лично оценить его возможности по приему и базированию эскадры. Не редких канонерок и шлюпов Сибирской Военной Флотилии или отдельных крейсеров, а полноценного флота. Все же многолетняя зависимость такой великой империи как его Россия от благосклонности властей Китая и Японии позволявших зимовать и обслуживаться русским кораблям в своих портах откровенно тяготила Макарова, но до сих пор как-либо изменить ситуацию не представлялось возможным. Да, в последнее десятилетие развитие этого дальневосточного города пошло резко вверх в плане создания необходимой инфраструктуры. Сперва, появились мастерские, затем, был закуплен и доставлен из Англии плавучий док, четыре года назад посетивший Владивосток цесаревич дал официальный старт строительства сухого дока позволяющего принимать любой из существующих кораблей, сейчас вот начали возводить крепостные сооружения и артиллерийские позиции на острове Русский. Но всего этого было никак недостаточно! Совершенно недостаточно! Абсолютно недостаточно! Да и без крупного, мощного ледокола о зимовке в порту Владивостока какого-либо корабля и уж тем более эскадры, не могло идти и речи. Он уже закончил составлять отчет на имя генерала-адмирала о положении дел во Владивостоке и собирался вернуться к своей эскадре, когда «Добыча» и «Лисенок» вернулись со своими трофеями. Степан Осипович как раз прохаживался вместе с командиром порта по тому месту, где по их общему мнению непременно и в кратчайшие сроки требовалось устроить каменную набережную, когда охотники на браконьеров показались на внутреннем рейде со шхунами на буксире. Естественно, они не тащили конфискованные у японцев суда от самого Сахалина. Да и не имелось у них на борту достаточного для этого запаса угля. Потому все четыре судна проделали этот путь под парусами. А вот для облегчения процедуры входа в порт уже воспользовались машинами, взяв на привязь трофеи.

— А это кто такой, Федр Петрович? — поинтересовался Макаров, заметив незнакомый ему явно военный корабль шедший под торговым флагом.

— О! Это, можно сказать, главная тема для пересудов всего города. — усмехнулся в ответ Энгельм. — Сторожевой крейсер «Лисенок».

— Так ведь у Отдельного Корпуса Пограничной Стражи иной флаг, если мне не изменяет память. — изрядно удивился Макаров, услышав ответ «хозяина» порта. — Или что-то успело поменяться, пока я находился в плавании и на излечении?

— Нет, Степан Осипович. Насколько мне известно, в этом плане никаких изменений не проводилось. Правда, и пограничников у нас попросту нет. Они все больше на Балтике и Черном море службу несут. Но да вы это и без меня прекрасно знаете. Эти же, — Энгельм указал тростью в сторону приближающегося кораблика — как бы частные лица.

— Как бы? — немало удивился Макаров, услышав подобную интерпретацию из уст такого же контр-адмирала, как и он сам. Все же ожидать подобного от военно-морского офицера он никак не мог.

— Понимаю ваше удивление, Степан Осипович. — вновь усмехнулся в ответ Энгельм. — Но как по-другому вы прикажете называть, моряков и офицеров из экипажа «Полярного лиса», которые, закончив охотиться на японские суда, тут же принялись охотиться на браконьеров. Причем, на добровольных началах! И насколько вы сами можете видеть, охота их оказалась весьма результативна. Впрочем, это уже не первые их трофеи.

— Вот как? И многих уже успели задержать? — с не малым любопытством поинтересовался Макаров.

— Учитывая этих двух, с начала весны уже пятеро будет. Только эти — явные японцы, а доселе они американских браконьеров промышляли, что били морского зверя у Командорских островов.

— А с чего они доход имеют? Все же содержание кораблей изрядных средств требует. — мгновенно подсчитав затраты на обслуживание и снабжение двух увиденных им судов, поинтересовался Макаров.

— А тут не все так просто как кажется. — в очередной раз усмехнулся Энгельм. — Сама по себе охота на браконьеров не дает им ничего. Хотя паровая шхуна, что вы наблюдаете в кильватере крейсерка, была случайно обнаружена ими брошенной экипажем в нейтральных водах, как раз когда они американских браконьеров гоняли.

— Пиратство? — мгновенно понял все не высказанное контр-адмирал.

— С одной стороны, вроде бы да. — кивнул головой Энгельм, — А вот с другой, бывший экипаж этой самой шхуны, добравшись на шлюпках до острова Беринга, собственноручно и единогласно подписались под фактом оставления своего судна по причине получения последним серьезных повреждений в результате столкновения с другой шхуной. Кстати, экипаж другой шхуны, которая, если верить тем же свидетельствам, впоследствии затонула, тоже добрался до Беринга. Так что теперь даже в суде они вряд ли смогут что-либо доказать. Морское право еще никто не отменял.

— Вот ведь шельмы! — покачал головой Макаров, но при этом расплывшаяся по лицу улыбка, выдала его поддержку ушлым морякам с головой.

— Но и это не главное. — тем временем продолжил повествование Энгельм, — Пароходство, к которому приписаны эти суда, буквально на днях получило солидный пай в китобойном промысле графа Кейзерлинга. И как мне кажется, вскоре очень сильно взвоют все американские, голландские и английские китобои. Так что даже если на поприще борьбы с браконьерами ничего у них заработать не выйдет, во что лично я не верю, свое они возьмут, совершенно законно избавляясь от конкурентов. Да еще и вгоняя последних в изрядные затраты путем конфискации их судов! Весьма мудрый ход с моей точки зрения.

— Ишь ты! Хитро придумано! — искренне восхитился Макаров. — Но не слишком ли много полномочий частным лицам выдано?

— Так, законы позволяют. — развел руками командир порта. — А вот сумеет ли человек правильно воспользоваться сложившейся ситуацией или нет — уже только от него зависит. Вот эти — сумели.

— Да, честно говоря, не ожидал я подобной прыти от Виктора Христофоровича. Видно, сильно на него тогда трагедия с «Русалкой» подействовала, что он столь сильно изменился. Я ведь с ним три года на «Витязе» ходил и успел узнать его достаточно хорошо. Отличный офицер, великолепный специалист по части артиллерии и точных наук. Но не авантюрист. Не замечал я чего-либо подобного за ним. Здесь же, что ни новость, то сплошные авантюры!

— Может авантюры, а может и приказ. Кто же знает? — хитро прищурился Энгельм.

— Приказ? — пожевал губами его собеседника, как бы пробуя это слово на вкус. — А ведь все возможно. — согласно кивнул он спустя минуту раздумий. — А сам господин Иениш сейчас на борту одного из этих судов?

— Насколько мне известно, он ушел на Балтику прямиком из Шанхая, сразу как представилась возможность. Здесь остались только полтора десятка нижних чинов, и его компаньоны по пароходству — господин капитан 1-го ранга Зарин и господин Лушков — капитан 2-го ранга в отставке. Кстати, последний принял под свое командование «Лисенка». Вы можете не узнать этот небольшой корабль. Все же его силуэт сильно поменялся в результате перестройки. Но совсем недавно это был миноносец 1-го класса «Котака» Японского Императорского Флота. Сергей Аполлинариевич и Николай Михайлович сказывали, что его взяли трофеем во время ночного налета японских миноносцев на Вэйхайвэй, а по окончании войны тут же выкупили в пользу пароходства как паровой катер. Видать, у китайских чиновников совсем с деньгами стало туго, раз они оформили все бумаги. Впрочем, во сколько это обошлось пароходству, так и осталось тайной. — Энгельм счел необходимым пояснить тайну появления в частных руках этого явно военного корабля. — Минного и артиллерийского вооружения на нем, конечно, более нет, но митральезу на него они смонтировали. У них тут уже собственная пристань имеется и начинают строить здания под склады и проживание своих работников. Там как раз Сергей Аполлинариевич сейчас тоже может быть. Не желаете навестить?

— Непременно! — загорелся, как мальчишка, Макаров.

— В таком случае, я пошлю вестового уведомить Николая Михайловича о нашем скором визите. Полагаю, отказывать он не станет.

Не смотря на все еще напоминавшую о себе время от времени болевыми импульсами недавно вылеченную ногу, Макаров с превеликим удовольствием излазил «Лисенка» и даже уделил внимание приведенным в порт трофеям. К его величайшему сожалению, большую часть времени рейдерства «Полярного лиса» Лушков провел в роли капитана одного из трофеев и смог поведать лишь о бое у реки Ялу, да первых перехватах японских транспортов. Но и этого оказалось достаточно, чтобы привести контр-адмирала в неописуемый восторг. Все же одно дело — читать отчет, и совсем другое — слушать человека принимавшего непосредственное участие в этих событиях, с возможностью задать ему кучу уточняющих вопросов. Особенно впечатлили его действия экипажа минного крейсера по спасению от затопления канонерской лодки «Акаги». Сколько сил он положил, чтобы внедрить подобные действия на кораблях Российского Императорского Флота! И похоже, один раз попавший на «Русалке» в ситуацию, когда все зависело именно от возможностей водоотливных средств, Иениш уделил данной теме немало внимания, дабы не повторилась предыдущая трагедия. И судя по результатам — изрядно в этом деле преуспел. Не менее внимательно выслушал он и историю борьбы с браконьерами, заранее посочувствовав последним после появления у берегов Камчатки скоростного пограничного крейсера, убежать от которого не смогла бы ни одна шхуна. В общем, знакомством обе стороны остались чрезвычайно довольны, но проводить сколь-либо долгое время в беседах не было возможности, ни у того, ни у другого. Не прошло и пары дней, как Макаров покинул Владивосток, чтобы вновь встретиться с Зариным и Лушковым лишь через много лет.