Баллады снова солгут

20

Когда мы выбирались из пещеры, я ожидала чего угодно, хотя угадать этих вечерних гостей было нетрудно. Вездесущая Тунглид Рэтур никак не могла промахнуться мимо единственных живых магов в Хардаа-Элинне — всё-таки эти ребята прекрасно знают своё дело. Нашу не особенно-то согласную троицу ожидала наверху настоящая процессия, настолько лощёная, что казалась на этом склоне совершенно лишней.

Верхом на изящных айтварасах, поблёскивающих тёмной чешуёй и золотистой сбруей в густеющих сумерках, восседали гости. Семеро. Но глаз легко выхватывал из этого отряда двоих предводителей. Прочие были, похоже, лишь эскортом — одинаковые одежды и лица, скрытые капюшонами. Телохранители носили цвета Нэль Фир, Дома Битвы.

Я мысленно сравнила нас с пришельцами. Силы распределились с таким перевесом, что он уже не пугал, лишь смешил. Семеро против троих. Двоих, если учесть, что в магической битве Басх нам не помощник.

Одного, если вспомнить, что на мой зов магия откликается не всегда.

Но при всей своей внушительности пара предводителей выглядела вполне мирно. Кажется, знамёна и солдаты за спиной их скорей тяготили.

Это были мужчина и женщина. Одного взгляда на даму мне хватило, чтобы сполна ощутить собственное ничтожество. Она носила зелёные одежды, летящие по воздуху, будто ленты Небесной Песни, а обнажённые плечи словно не чувствовали хлёстких ударов морозного ветра.

Даже сумерки не могли умалить чарующего блеска её золотистых локонов. Золотая тиара тонкой работы удерживала их над огромными глазами владелицы, и глаза эти походили на прозрачные лунные камни, полные неземного спокойствия и, вместе с тем, кинжальной остроты живого разума.

Та же самая острота светилась и в антрацитовом взгляде мужчины. В остальном гость казался почти полной противоположностью своей спутницы: одежда его была проста до строгости, и вся сплошь черна — разве что серебряная отделка кое-где поблёскивала. Резкостью черт он походил на остроглазого горного кречета, а тёмные волосы были продёрнуты инеистыми нитями седины. Его воротник расстегнулся, но он и бровью не повёл, точно на мороз ему было совершенно плевать.

Единственным из нас троих, кто не утратил достоинства при виде гостей, был, разумеется, Ганглери. Мы же с Басхом выглядели едва ли внушительней оголодавших грызунов. Даже ветер не нарушал спокойствия магов своим дуновением: он будто касался их, морщился от боли и прокладывал свой путь стороной. Над процессией трепетали алые стяги, струящиеся по воздуху, словно кровь…

Кровь из вскрытого запястья.

— Наши приветствия, — сказал мужчина негромко, но голос его перекрывал свист усиливавшегося ветра. — Мерклес де Разор, архимаг долины Тунглид Рэтур.

— Кадраэль Магемма ан Церелей, — дама слегка склонила голову. — Глава Дома Битвы, архи-Нэль.

В этот момент безукоризненная красота гостьи окончательно слилась перед моим внутренним взором с обликом Алчущей Жизни. С таким нечеловеческим спокойствием на лице убивать сподручней всего, теперь я знала это точно.

Адептов Нэль, гордых боевых магов, никогда не допускали до преподавания, поэтому лицо Кадраэль Магеммы не было мне знакомо. Но вот её спутник…

Я смотрела в его лицо, пользуясь тем, что он не обращал на меня ни малейшего внимания. Смотрела, не отрываясь и не мигая, до рези в глазах, до ноющей боли в груди. Смотрела и чувствовала, как пустота за моей спиной движется, лопаясь и выпуская в этот мир тень за тенью, воспоминание за воспоминанием. Беззвучные шаги тревожили сухой снег, и призрачное дыхание на моих волосах могло быть — кто знает? — всего лишь ветром, а холодное прикосновение к моей руке — случайной снежинкой, взметнувшейся с полусонного склона.

Но в тот момент я была уверена, что моя Тиви стоит рядом, и наши пальцы переплетаются, а Мерклес де Разор морщится не от спускающегося мрака, а от десятка острых, полных ненависти взглядов. По неожиданному теплу в висках я поняла, что чаши весов качнулись, и перевес сместился.

Нас было больше. Наш общий гнев клокотал в моей груди, и Луна, вынырнув из-за туч в искристом небе, уронила луч на моё плечо, будто желая ободрить.

— И я вас приветствую, нежданные, но уважаемые, — старый маг слегка поклонился гостям. — Зовите меня Ганглери.

— Басх Дэ-Рэйн, — представился «господин учёный». Под пристальным вздором Кадраэль Магеммы он явно испытывал неловкость.

Меня же по-прежнему не удостаивали вниманием.

— Ага, — сказала архи-Нэль. — Вот и вы, наш необыкновенно ловкий исследователь. Много же нам потребовалось времени, чтобы по достоинству оценить вашу преданность делу. Мы, пожалуй, — она позволила себе лёгкий, потрясающе музыкальный смешок, — проделали этот путь лишь затем, чтобы принести вам свои извинения. Иногда победить дракона, сотворённого ужасной волокитой и бардаком в бумагах Тунглид Рэтур, бывает действительно сложнее, чем преодолеть несколько не слишком толстых стен… Вы выбрали второе, и это неудивительно! Но теперь нам нужно наверстать упущенное и приступить к работе как можно скорей.

— Я вас не понимаю, — Басх упрямо вскинул голову. — Вы пытались меня убить…

— Во имя Неба! — сердито прервал его архимаг. — А чего вы вообще ждали, совершив кражу? Да ещё присвоив себе реликвию, добытую немалым трудом — нашим трудом! Разумеется, в наших глазах вы были врагом, но ваше упорство и талант… В общем, мы пересмотрели своё поведение и готовы оставить склоки позади… на том условии, что и вы своё пересмотрите.

— Что это значит?

— Это значит, что долина Тунглид Рэтур — а я, поверьте, имею право говорить от её имени! — оказывает вам поддержку и готова предоставить все необходимое для претворения в жизнь вашего замысла. И стан Долины Магов открыт не только для вас, но и для ваших… — Мерклес де Разор наконец-то посмотрел на меня, и голос его споткнулся.

Ветер пронёсся по склону леденящей волной и соскользнул с него, будто шуршащий отрез полупрозрачной ткани, и был странный миг, в течение которого мир оставался неподвижным, как барельеф. Лицо бывшего мастера особых классов почти не изменилось, только антрацитовые глаза вспыхнули, и я готова поклясться, что он видит не только меня, но и плеяду гневных духов за моей спиной.

— Здравствуй, Эльн, — спокойно сказал Мерклес де Разор, легко выдерживая мой взгляд. — А ты неплохо справляешься. Я… я рад это видеть.

Я отчётливо поняла, что самообладание вот-вот меня покинет. То, что следовало закончить ещё тогда, в лазарете Арэль Фир, будет сделано теперь — без оглядки на цену, которую придётся заплатить за это мне, Ганглери и ни в чём не повинному Святоше, спящему внизу. Этого требовали призраки, моя собственная совесть, и — я видела это с потрясающей ясностью — таково было желание самого архимага. Он произнёс моё имя так, как произносят слово «смерть» те, кто смотрит ей в лицо.

Потому, что именно сейчас и именно здесь вся сила архимага Тунглид Рэтур, все его знания и опыт молчали перед нашей справедливой яростью. Лунные лозы стелились по склону и цеплялись за полы его плаща, ожидая лишь моего кивка.

— Не благодаря вам, — мягкий голос Ганглери казался мучительно лишним, но вот его рука легла на моё плечо, и свет стеблей разом угас, оставив лишь странно тёмный, матовый снег. — Моя ученица уже достаточно расплачивалась за вашу самонадеянность. Оставьте её в покое.

Вечность разинула пасть, чтобы поглотить это мгновение, как и прочие, но оно вдруг сделало ей знак подождать, обернулось и бросило наземь алую ленту, бесповоротно отделившую прошлое от настоящего. Контрабандистка Эльн из Семихолмовья могла бы жить местью. Эльн, ученица Ганглери — та, что видела, как мир танцует под звуки флейты — испытывала лишь брезгливость и желание отвернуться.

Что она, собственно, и сделала.

На лице Кадраэль Магеммы застыло явственное, совершенно не идущее к нему изумление. Она не могла меня знать, и её взгляд, устремлённый на архимага, выражал немой вопрос. Было заметно, что молчание дорого ей обходится.

Во всяком случае, не дешевле, чем Мерклесу де Разору сейчас стоит это выражение скучающего безразличия.

— Ну, а вы, господин Дэ-Рэйн? — спросил архимаг. — Неужели вами всё ещё владеет обида? Мы здесь, чтобы вместе с вами войти в Царство Первых Лучей — совершить деяние, которое останется в истории…

— Уходите, — Ганглери не дал де Разору закончить, а Басха заткнул одним коротким взглядом. — Покиньте Мастерскую, детки, вам здесь не место.

— А вы, простите, кто? — спросила Кадраэль Магемма с неожиданно капризными нотками в голосе. — По какому праву вы нам указываете?

— По праву старшинства и опыта, моя дорогая. Я, знаете ли, посвятил изучению Хардаа-Элинне не один год.

— А Тунглид Рэтур — не одно поколение! Что нового нам может рассказать отшельник?

— Много чего, если этому отшельнику две с половиной тысячи лет, — старый маг с добродушным видом развёл руками. — У вас столько поколений не наберётся.

Несмотря на то, как дико прозвучали его слова, никому не пришло в голову в них сомневаться. Смех у де Разора получился настолько фальшивым, что резанул мне слух:

— Да вы с ума сошли!

— Очень может быть, — легко согласился старый маг. — За такой срок многое может произойти. Я бы на вас в этом возрасте посмотрел.

— О, Небо, какая чушь, — де Разор болезненно скривился. — Что ж, я вижу, что нам здесь делать нечего.

Кадраэль Магемма, чьи глаза округлились совершенно неподобающим её чину образом, подала эскорту знак разворачиваться. Процессия собралась в обратный путь. Когда они уже двинулись вниз по склону, архимаг внезапно остановил своего айтвараса.

— Вы слышали об Аэнсоль Драхт, господин Дэ-Рэйн?

Лицо Басха мгновенно утратило всякое выражение. Мерклес де Разор истолковал это как утвердительный ответ, а я вспомнила книгу с таким названием, которую видела в один из первых вечеров нашего похода. Интересно, не осталась ли она на месте той прискорбной стоянки, окончившейся побегом?..

— Так вот, — продолжил архимаг, — мы можем подарить вам родство, которому даже чистокровные эльфы позавидуют. Однажды мы это уже проделывали. Заманчиво, а? Ждём вашего ответа завтра поутру. Наш лагерь прекрасно виден отсюда, так что вы не заблудитесь.

На лице у Ганглери была написана глубокая грусть.

Когда мы вернулись в пещеру, маг выглядел ссутулившимся и постаревшим ещё сильней, а Басх — так, словно на него упала скала и вышибла остатки разума.

Я страшно завидовала Святоше. Мне бы тоже сейчас хотелось проспать все на свете. Он так сладко дрых, что я окончательно поверила в магическую природу его сна. Ганглери явно хотел избавить себя хотя бы от этой головной боли. В уютном жилище повисло свинцовое молчание, которое никого не радовало. В пещере теснилось столько мыслей одновременно, что думать стало невозможно.

Ганглери протянул руку и погрузил её в очаг, пламя заурчало, свиваясь вокруг его запястья. Басх забился в угол и смотрел оттуда пустым, почти мёртвым взглядом. А я примостилась около Святоши, глядя на его лицо. Борода немного отросла…

Хозяин жилища первым нарушил тишину.

— Я же говорил, что я — такая же руина, как и вся Мастерская.

— Хорошо выглядите для своего возраста, — усмехнулась я. — Поделитесь секретом? Кажется, архимаг завтра к вам ещё раз наведается — выспрашивать.

— Да если б я сам знал! — Ганглери беспомощно развёл руками. — Я с ним с удовольствием поменяюсь, знаешь ли. Уж поверь, мне известно, как сильно могут испортить жизнь непрошеные дары: я желал этого долголетия не более, чем ты — магических сил.

— Две с половиной тысячи лет… — вдруг проговорил Басх медленно. — Стойте, так это что же выходит — вы помните Саагир-Наохрем?!

Ганглери молча кивнул.

Мне показалось, что Басх сейчас бросится душить старого мага от избытка противоречивых чувств. Я прямо видела, как его глаза лезут на лоб. На лице учёного так и читалось: выспросить всё. Выскрести эти закрома до последней крохи.

А потом убить и закопать, чтобы остаться единственным хранителем драгоценных сведений. Но ладно, это я так, присочинила из дурного нрава. Вряд ли Басх о таком думал. Он и рот-то открыть не решался — видимо, памятуя о полученном отпоре. А Ганглери всё смотрел на очаг, и в глазах его плескался огонь.

— Наверное, я должен рассказать, — произнёс он медленно. — Должен рассказать, потому что иначе настоящего выбора не выйдет. Нельзя судить тех, кто не ведает, что творит… я уверен, что в своём понимании они желают только добра. Все началось, когда я был одним из самых младших учеников. Мне было шестнадцать… Моя голова была забита магией, страхом порки и желанием избавиться от прыщей. А когда Агхорн затеял войну с Царством, никому не было до этого дела. У нас в ковене это рассказывали, как забавную историю. Все ждали, что владыка Дарион прижмёт короля Кареслава к ногтю, и будут тогда строчить в летописях: Кареслав Глупый, годы жизни… Ссора, однако, затянулась. Но я взрослел далеко от всего этого… Тунглид Рэтур тогда не существовало — только ковены, и их было немало. И в нашем обычае тогда было смеяться над королями, а не нашёптывать им советы: что стоит земная власть для тех, кто принадлежит Луне? Она дарила нас большим, много большим, чем могут себе представить нынешние маги…

Ганглери не говорил — пел. Из пустоты за его спиной являлся призрак за призраком — я почти ощущала движение воздуха собственной кожей, почти слышала их шаги. У старого мага была собственная армия теней, которые наблюдали за ним… и судили его.

И, возможно, других судей у нас никогда не будет, что бы ни твердили жрецы из часовен.

— Только смерть владыки Дариона показала, что всё гораздо серьёзней, чем мы думали. Эльфы никогда не ссорились с нами по собственному почину, им нечего было с нами делить. Им завидовали, да, и время от времени находились царьки, пытавшиеся устроить очередной грабёж… Но в этот раз всё было не так. Союз держав смог то, о чём никто прежде не мог и помыслить: они обезглавили эльфов. Но эта кровь не принесла им победы.

— Из-за Ксентаэль, да? — спросил Басх.

— Да, — Ганглери кивнул. — Кто мог ожидать такой стойкости от совсем юной тогда царицы? Горе об отце не сломило её, лишь придало сил. И моё поколение считало её правой. Поэтому наш Старший рассмеялся в лицо первому гонцу, предложившему нам избавиться от неё при помощи магии и откусить кусок от Царства взамен… Мы избегали войн. Адепты Нэль были защитниками ковенов, а не солдатами королей.

Неожиданно скрипнула лесенка, и потянуло морозом — будто ветер, заинтересовавшись, решил спуститься в нашу пещеру и послушать сказания о том, что минуло так давно.

— А битвы шли своим чередом. Кареславу даже в бою умереть не довелось — его, знамя этой войны, так берегли, что умер он от старости в собственной постели. А потом и его королевство, истощённое войной, сгинуло, забрав с собой несколько соседних… Жрецам Синего Неба удалось сделать ненависть частью своего учения. Война против эльфов стала священной. Маги жили тогда долго, гораздо дольше обычных людей… и мы продолжали наблюдать. Но и наши поколения сменяются. Когда Старший, воспитавший меня, ушёл к Луне, его преёмником стал маг с совсем иными мыслями. Уставший от невмешательства… и считавший, что если Ксентаэль использует магию для войны, то и люди имеют на это право. Но, видите ли… известна ли вам главная разница между нами и эльфами?

— Нет, — сказали мы с Басхом хором.

— Всё очень просто. Нам, людям, не нужна магия, чтобы сохранить свой род — мы многочисленны, плодовиты, мы странствуем и переселяемся. А вот у эльфов всё не так. Обычная человеческая крестьянка за свои недолгие пятьдесят лет жизни может произвести на свет десять — а то и пятнадцать — новых особей. И даже, если не все из них выживут, это довольно много. Эльфийская женщина за свои средние восемьсот — двух, от силы — трёх. У Ксентаэль, к примеру, было всего двое детей. Талантом к магии обладал каждый эльф! И вся сила, вся удача их народа собиралась вокруг царской семьи. Любимые дети Луны, Зелёная Кровь… А Стальная Лань была сильнейшей — слышите, сильнейшей! — царицей за всю историю их народа. Она обрела такую силу, что…

Ганглери замолчал, будто треск пламени перебил его. Он снова протянул руку к очагу и принялся ласкать огонь гибкими, совсем нестарыми пальцами.

— Знаете ли вы, что будет если вскрыть яремную вену? — спросил он, наблюдая, как искры пляшут вокруг его запястья.

Мы с Басхом снова кивнули.

— Ну, так вот: если магия — кровь этого мира, то Ксентаэль была его яремной веной. И мы её вскрыли.

— Это невозможно! — Басх вскочил, почти ударившись головой о выступ стены. Я отстранённо подумала, что это было бы к лучшему. — Я не верю! Не может один маг владеть такой мощью, я изучал…

— Да ладно?! — Ганглери запрокинул голову назад и мрачно расхохотался, глаза его потемнели. — Выйди наружу, посмотри на Мастерскую! Прогуляйся, полюбуйся големами, вспомни, что они с тобой чуть не сотворили! А потом подумай о том, что Ксентаэль каждого — каждого из них — наполняла Силой лично! Да, мальчик, да! Тунглид Рэтур бахвалится своей властью, своим влиянием, своим местом за спинкой королевского трона, но что они могут на самом деле?! На следующее утро после смерти Ксентаэль половина ковенов не проснулась вообще, а те, кто проснулись, стали слабее вдесятеро! Нас купили обещанием земного могущества, земных сокровищ, и мы предали Луну. А она не из тех, кто прощает с лёгкостью!

В лице Басха не было ни кровинки — один только страх.

— Ты думаешь, она сохранила мне жизнь из милости? Или потому, что я не участвовал в ритуале с другими магами? Так вот тебе знание, которого ты так жаждал: я был тем Старшим, кто дал согласие очередному гонцу!.. Я жив лишь затем, чтобы наблюдать, как мир истекает кровью, как число магов убывает с каждым годом, и как то, что мы считали благой Силой, обращается в безумную стихию! Луна питает меня жизнью лишь потому, что ей угодна моя боль!

Почти охрипнув, старый маг замолчал и отвернулся.

— Идите спать, — бросил он через плечо. — Мне нечего рассказать вам больше.

Опустошённая, я откинулась на шкурах. Едва ли мне удастся заснуть, но стоит хоть попытаться — в конце концов, что ещё я сейчас могу? А Басх неожиданно поднялся, слегка шатаясь, и направился к выходу. Никак, воздухом решил подышать…

У самой лесенки учёный почему-то остановился и бросил на меня беспомощный взгляд. Губы его дёрнулись, словно он хотел позвать меня с собой, но между нами стоял неприятный утренний разговор. Мы друг друга не поймём, парень… Даже если очень сильно захотим.

Я пожала плечами и отрицательно качнула головой, но Басх продолжал на меня смотреть. Что ж, он желает беседы? Так пусть вытащит язык из того места, которое просиживает за книжками, в конце концов. По собственному почину я за ним бежать не собираюсь.

Учёный вздохнул и мотнул головой в сторону выхода. Ну, ладно. Судя по всему, и это для него подвиг.

Ганглери смотрел в огонь, не обращая на нас ни малейшего внимания.

Снаружи совсем стемнело. Небо над долиной полыхало зелёными лентами Песни. Зелёная Кровь эльфийских владык…

Сияние струилось как раз из-за хребта, отделяющего Мастерскую от Царства, точно оно было открытой раной, которая никак не может затянуться, и оттого сочится — капля за каплей, лента за лентой…

Окровавленные небеса.

Меня пробрала дрожь. Басх стоял, скрестив руки на груди и глядя куда-то вверх. Его глаза напоминали гладкие, но совершенно пустые зеркала.

— И что же делать? — спросил он, обращаясь скорей к тёмным очертаниям эльфийской крепости, нежели ко мне. — Я понял теперь, почему маги из Тунглид Рэтур так стремятся попасть в Царство… Я думал, ими движет только корысть… но… что, если… что, если они просто хотят исправить свою ошибку?

— Эту ошибку совершили не они, — я пожала плечами.

— Тем более! — воскликнул Басх. — Вот именно! Будь я на их месте, я бы пытался что-то сделать… вернуть все, как было…

— Ну так вперёд. Тем более, что они сделали вам какое-то очень приятное предложение… Не поясните, кстати, какое именно?

— Я не уверен, что смогу, — Басх потёр затылок. — Я сам не до конца понимаю. Эти сведения не относятся к числу общеизвестных…

— Так идите к ним, и поймёте.

— Я ещё ничего не решил!

— Решайте скорее.

Басх соизволил, наконец, обернуться ко мне. Теперь изумруды его глаз полыхали так, что могли бы поспорить с Песней, а бледные, расплётшиеся волосы летели по ветру. О таких слагают легенды. Высекают в камне. Лепят в барельефах.

Что герою баллад нужно от меня?

— А что вы будете делать? — спросил он, стараясь не отпускать мой взгляд.

— Пойду домой, — ответила я спокойно.

— Надеетесь вот так забыть обо всем? А сможете? — на лице Басха проступило неприятное, чуждое ему выражение, которое я не смогла истолковать. — Вам для этого придётся перестать смотреть в зеркало.

— Не ваше. Собачье. Дело, — отчеканила я, улыбнувшись так широко, что заныли скулы. — Топайте к Тунглид Рэтур прямо сейчас. Смотрите только, чтоб они вас не выкинули, если вдруг вы им не сгодитесь, как я.

Лицо учёного перекосилось.

— Я вас не понимаю! У вас есть настоящий дар, не то, что у меня! Мы должны пойти вместе, Белка! Неужели вы не понимаете? Это все не случайно, так и было задумано!

— Кем?

— Не знаю, но…

— Хватит. Я не верю в предназначения.

Оставив Басха искать в снегу свою челюсть, я направилась обратно в пещеру.