Бал в небесах

Глава 2

Смит въехал в страну по фальшивому паспорту, который удалось получить не без помощи заместителя государственного секретаря. Дейк Лорин встретил Смита в Бостоне, чтобы отвести его на встречу с Дарвином Брэнсоном.

У Смита было лунообразное лицо, глаза, похожие на шляпки гвоздей, и пухлые детские ручки. Видно было, что его мучают неуверенность и сомнения. Дейк изо всех сил старался произвести на Смита благоприятное впечатление. Это было совсем не просто. В сознании Дейка Смит по-прежнему оставался чем-то вроде сложной механической куклы. Сделаешь неверное движение – и на тебя обрушится лавина пропагандистской чепухи: Ирания могущественна, армия Ирании не знает страха, Джордж Фахди, наш лидер, смотрит далеко вперед. И вот сейчас предстояло заставить Смита отказаться от псевдопатриотических штампов и попытаться общаться с ним на другом уровне.

Дейк Лорин спокойно вел свой скромненький автомобиль со скоростью шестьдесят пять миль в час, притормаживая на разбитых участках дороги. Машина, как почти все творения рук человеческих, была маловата для Дейка: казалось, его колени и локти заполняют все ее внутреннее пространство.

– Если я правильно понял, мистер Брэнсон произвел сильное впечатление на вашего лидера.

Смит пожал плечами.

– Он сказал мне, что мистер Брэнсон уникален. Замечательный человек. Таких людей очень мало.

– Я работаю с мистером Брэнсоном около года.

Смит бросил на Дейка короткий взгляд.

– Скажите… вы по профессии государственный служащий?

– По профессии – нет. Я журналист. Несколько лет назад я работал в Вашингтонском пресс-бюро, и мне довелось взять интервью у Брэнсона. Он… произвел на меня впечатление.

– Вы меня интригуете, – произнес Смит без всякого выражения.

Дейк принял решение. Чтобы обезоружить Смита, ему придется приоткрыть некоторые тайники своей души.

– Я всегда был волком-одиночкой, мистер Смит. Да к тому же немного фантазером. Этому всегда бывает причина. Когда я был двенадцатилетним мальчишкой и смотрел на мир широко открытыми глазами, моего отца арестовали. Он был мелким политиком – и вором. Он так и прожил бы спокойно и безнаказанно всю жизнь, если бы не смена администрации. Его принесли в жертву. Была заключена сделка, и отцу грозило всего восемнадцать месяцев. Но с судьей договориться не удалось, отец получил десять лет. А когда он узнал, что его старый приятель-губернатор ничего не хочет для него сделать, отец повесился. Мать спокойно перенесла удар, и мы стали жить вдвоем. После самоубийства отца мне часто приходилось драться на школьном дворе. Наверное, все это наложило на меня определенный отпечаток. Я рос страшным забиякой, и меня переполняло желание изменить мир так, чтобы в нем не было места несправедливости.

– Ну и мечта!

– Да, пожалуй, странная. Но так или иначе, у меня появилась цель. А когда я на собственной шкуре убедился, что не смогу изменить мир, размахивая кулаками, я решил наставить его на путь истинный. Я стал пророком, вещающим с газетных страниц. Но оказалось, что легче пробить головой каменную стену. То, о чем говоришь во вторник, забывают к среде. И вот однажды мне посчастливилось взять интервью у Дарвина Брэнсона. Но очень скоро оказалось, что это он берет у меня интервью. Впервые в жизни я встретил человека, с которым мог по-настоящему общаться. Он, в точности как и я, верил, что в человечество природой заложены все самые лучшие качества. Мы не могли наговориться и встретились еще раз, уже неожиданно. Когда я узнал, что он собирается уйти на покой, я почувствовал отчаяние: сдается единственный разумный человек среди всех политиков. Но тут он приехал ко мне и все рассказал. Я сразу бросил журналистику, и вот уже более года мы работаем с ним вместе.

– И вы сохранили мечту о мире, где нет места несправедливости?

– Об этом вам расскажет мистер Брэнсон.

– Весь мой опыт подсказывает мне, мистер Лорин, что мечтателям нет места в большой политике.

– А вы попробуйте взглянуть на ситуацию пристальней: ведь со времен Хиросимы мы живем в постоянном страхе. Каждый из нас. Страх оказывает влияние на все наши действия, от женитьбы до заключения международных соглашений. Страх делает агрессивной политику каждой страны, каждого военного блока. И агрессивность еще больше увеличивает страх. В результате каждый блок выдвигает такие требования, которые совершенно неприемлемы для других.

– Пак-Индия должна прекратить провокации на своих северо-восточных границах.

– Совершенно точно. Но если приглядеться внимательней, складывается впечатление, что все узловые требования хорошо сбалансированы. И если нам удастся удовлетворить их одним всеобщим соглашением, мы получим время для передышки, которая всем так необходима. В будущем это может войти в привычку, и когда возникнут новые проблемы, будет и почва для новых соглашений. То, что мы предлагаем – реально, мистер Смит.

– Мы не пойдем на уступки, – твердо сказал Смит.

– Перестаньте повторять слова своего Вождя, мистер Смит. Простите мне мою резкость, но давайте говорить как люди, как мыслящие существа. Находясь на столь высоком посту, вы не можете не ощущать всю непрочность, ненадежность вашей позиции. Думаю, вы многое отдали бы, чтобы заглянуть в будущее лет на десять вперед и увидеть себя на прежнем месте, да к тому же в безопасности. Не так ли?

– В жизни слишком много непредсказуемых факторов. – Однако, мы стремимся свести их к минимуму. Мы хотим уверенности, что сможем жить, любить и быть счастливыми, а на уровне государств действуем так, что наши шансы на такую жизнь постоянно уменьшаются. Словно все мы действуем по принуждению, как лемминги, бегущие к морю, чтобы утонуть. Мистер Брэнсон не верит, что договорится невозможно, что мы обречены жить в страхе. Он считает, что, проявив добрую волю, мы сможем сделать мир таким, каким он был в первые четырнадцать лет нашего века – вполне подходящим местом для нормальной жизни. Ваш Вождь такой же человек, как вы, как я. Ему совсем не нужна агрессия для укрепления своих позиций. Ему необходимо, чтобы уровень жизни в его стране непрерывно повышался. Разумные договоры, разумное использование природных ресурсов сделает это вполне возможным.

– Вы говорите, как свободный торговец из хрестоматии по истории.

– Возможно, вы правы. Речи мистера Брэнсона куда убедительнее.

– Войны, мистер Лорин, явление циклическое.

– Да, так обычно оправдывают их возникновение. Кто может остановить цикл? На солнце есть пятна – что с этим можно поделать? Мистер Брэнсон называет такие объяснения статическими.

– Похоже, ваш мистер Брэнсон умеет убеждать.

– Поверьте, это действительно так.

Дейк поставил автомобиль в гараж, рядом с площадью Новых Времен, и они направились сквозь слабые серые сумерки к снятому специально для этого случая офису. Дейк с отвращение почувствовал, что если Смиту захочется сказать что-нибудь о загнивающей профашистской демократии, то площадь Новых Времен будет для этого самым подходящим местом. Такому человеку, как Смит было бессмысленно доказывать, что перед его глазами лишь одна сторона медали, это сборище зловонных безумцев совсем не типично для сердца страны, где упрямые и твердые люди в лабораториях, на полях и в шахтах напряженно работали, чтобы их страна вновь стала процветающей. Главная проблема Земли, как не раз говорил Брэнсон, лежит в области биономики. Человек постепенно превратил окружающий его мир в место, полное самых разнообразных опасностей. Перед человечеством стояла задача, решение которой не терпит отлагательства: снова сделать Землю пригодной для жизни. Человеческую натуру, стойко продолжал утверждать Брэнсон, вовсе не нужно переделывать. В основе ее всегда лежала природная тяга человека к добру. Акты насилия были лишь продуктами страха, неуверенности в завтрашнем дне. Войны семидесятых годов привели лишь к дальнейшему разрушению морали.

Люди искали выхода в оргиях, иссушающих душу наркотиках, странном и извращенном садизме. 165-я улица была центром подобных развлечений. У поворота в темную аллею три женщины, явно находящиеся под полным воздействием проно, безжалостно избивали японского матроса. Хихикающие парочки одна за другой заходили в мрачноватые фойе маленьких кинотеатриков, чтобы арендовать дешевые номера, где три сверкающие изогнутые стены были трехмерными экранами, на которых непрерывно шло бесконечное и бессмысленное непристойное Голливудское шоу. Цензура ограничивала подобные шоу только гетеросексуальными темами, но в дальних кварталах можно было посмотреть в приватных залах импортированные шоу самого чудовищного содержания.

В стране было множество сект, которые из-за отвращения к нравам, царящим вокруг, основали новую религию, запрещающую производить себе подобных. Скандирующие толпы фанатиков-сектантов пикетировали входы в "притоны разврата". Никто не обращал на них ни малейшего внимания. В канаве лежал труп ребенка. Важный индиец стоял рядом со своим сверкающим автомобилем и скучающим голосом отвечал на вопросы подобострастного полицейского.

– Сюда, мистер Смит, – сказал Дейк, довольный тем, что он может увести своего спутника с улицы.

Они поднялись наверх в кряхтевшем лифте и пройдя через холл, вошли в офис. Дарвин Брэнсон быстро вышел из-за стола. Дейк почувствовал прилив уверенности, всем его сомнениям пришел конец.

Совещание началось. Дейк слушал мягкий убеждающий голос Брэнсона в пол-уха, настолько привык к нему. Но вдруг Дарвин Брэнсон холодно произнес:

– Разумеется, если все мной сказанное удовлетворит вашего Лидера, то президент Энфилд просит его… э… относится к нам дружелюбно.

Дейк весь напрягся:

– Дарвин! Неужели Вы имеете в виду, что мы…

– Пожалуйста! – прервал Брэнсон твердо.

Дейк неохотно замолчал. Он решил, что у Брэнсона есть веские причины на то, чтобы вести эти переговоры совсем не так, как все предыдущие. Смит улыбнулся.

– Поговорив с вашим юным другом, я опасался, мистер Брэнсон, что мне придется иметь дело со святым. Я рад видеть… реализм ваших подходов. – Наша страна, мистер Смит, не может не заручиться поддержкой такой могущественной державы, как ваша.

– Могу ли я сделать вывод, что наши будущие соглашения будут скорее… э… для видимости?

Никогда прежде Дейк не видел улыбки, подобной той, что появилась теперь на лице Дарвина Брэнсона.

– Разумеется, мистер Смит. Но мы ведь с вами джентльмены, и в нашей искренности и серьезности не должно возникнуть сомнений. Вообразите, как будет возмущен президент Гондол Лам, если у него появятся подозрения, что при полной ответственности соглашений с ним, наши с вами будут сделаны только для видимости.

Смит кивнул.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Конечно, мы должны выглядеть совершенно искренними. Теперь меня интересует… носили ли аналогичный характер ваши договоренности с Гавра и Чу? Думаю, я могу задать этот вопрос?

– Конечно, мистер Смит. Я скажу об этом. Они все боятся, что… это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Я думаю, – сказал Смит, – что я могу сделать альтернативное предложение. Мы можем отдать Испании Гибралтар.

– Дымовая завеса, – с жаром сказал Дейк. – Это ничего не значит. Вы направите на них свои ракетные установки, и от соглашения не останется и следа.

Смит вопросительно посмотрел на Брэнсона. Брэнсон произнес:

– Не нужно недооценивать это предложение, Дейк.

– Но все же совершенно очевидно. Вы же сами сотни раз говорили, Брэнсон, что каждый договор должен быть настоящим и честным, иначе у нас ничего не выйдет. Когда все увидят, что Ирания просто делает чисто символическое предложение вместо настоящего договора, они откажутся от своих обещаний, и вся наша работа окажется бессмысленной.

– Вашего юного друга переполняет детская вера, мистер Брэнсон.

– Это присуще всем молодым. Я передам ваше предложение президенту, мистер Смит.

– И целый год нашей работы будет уничтожен, – глухо сказал Дейк. – Я просто… не понимаю.

Брэнсон встал.

– Чем еще могу служить, мистер Смит?

– Благодарю вас. Билеты уже зарезервированы. Утром я уже буду в Александрии. Заверяю вас, что мы не забудем о вашей… искренности. Смит поклонился Брэнсону, а потом немного насмешливо Лорину.

Как только дверь за Смитом закрылась, Дейк сказал:

– Вы все испортили, Дарвин. Все!

Брэнсон откинулся в кресле. Он выглядел усталым, но довольным.

– Другого пути у меня не было, Дейк. Мне стало совершенно очевидно, что у нас нет ни малейшего шанса собрать их всех вместе.

– Но вчера вы сказали…

– Многое произошло со вчерашнего вечера. Я не могу говорить об этом сейчас. Мы должны были изменить нашу позицию. Этот Смит, конечно, скользкий тип. Но он представляет Иранию – а это нефтяные запасы, Дейк. И колоссальные людские резервы. Влияние Ирании постепенно распространяется вглубь Африки – а там огромные ресурсы. Дейк, с ними полезно поддерживать дружеские отношения.

– Постойте. Ведь мы уже давно выяснили, что подобный образ мысли достоин презрения, что это слепой оппортунизм – идти за тем, у кого мускулов побольше… Проклятие, я не могу принять такую позицию, Дарвин!

– Дейк, когда видишь, что основной план невыполним, нужно выбирать из оставшихся. Именно так должны мыслить настоящие политики.

– Но ведь это полная чепуха! Вы выбрали кратчайший путь к самоубийству – и это вы, человек, для которого такое еще вчера было невозможно! Вы превратились в…

– Осторожнее на поворотах, Дейк!

– И не подумаю. Я отдал этому год жизни, а теперь вижу, что наша деятельность была лишь дымовой завесой, что наши разговоры о братстве всех людей были сплошным лицемерием с вашей стороны, что все это время вы готовили очередную закулисную сделку.

– Подобные сделки – максимум, на что наша страна может надеяться. Мы вынуждены разделять позицию тех, на чьей стороне реальная сила. Я думаю… у нас это получилось.

– У вас, но не у меня. Я в этом не участвую. Отныне я покончил с политикой, Дарвин. О, вы затратили немало сил, чтобы вовлечь меня в ваши политические игры. Вам удалось настолько убедить меня, что мы практически стали партнерами. Боже мой, для меня ведь это было больше, чем просто мечта!

– Вспомните, Дейк, почему Великобритания так долго продержалась после того, как потеряла реальную силу? Они умели так расчетливо балансировать…

– А чем все это кончилось, Дарвин? Когда Индия вышвырнула их с островов Фиджи, сколько людей они потеряли? Да вы меня просто не слышите! Ведь сейчас мы все делали не для себя. Мы делали это для всего мира, Дарвин.

– Иногда разумно удовлетвориться малым.

Дейк Лорин почувствовал, как его захлестывает волна черного безумного гнева, который был его самым страшным проклятием. Все его мышцы напряглись, навалилась слепота, он потерял контроль над своими движениями, перестал чувствовать течение времени… Очнувшись, он увидел, что держит Брэнсона за лацканы пиджака и отчаянно трясет его.

– Дейк! – кричал Брэнсон. – Дейк!

Гнев постепенно уходил. Дейк почувствовал, что весь вспотел. После таких вспышек его всегда охватывала слабость. Он бросил Брэнсона в кресло и устало промолвил:

– Сожалею.

– Лорин, вы сумасшедший!

– А вы-то, оказывается, самая обычная дешевка, Брэнсон. У меня есть предчувствие, что очень многие поймут, как вы предали интересы всей человеческой расы, заключив этот договор. Я расскажу о вас, расскажу обо всем. И пусть весь мир вас судит, Брэнсон.

– Один момент, Лорин. Тут возникает вопрос о безопасности. Я ведь могу представить вас как политически неблагонадежного, и тогда в трудовом лагере вы сможете охладить свой пыл. Вам же известно все это, не так ли?

– Вы думаете, что так вам удастся меня остановить?

– Вы участвовали в секретных переговорах. Любое нарушение секретности будет свидетельствовать против вас.

Дейк тихо сказал:

– Это говорит человек, который утверждал, что его возмущает появление трудовых лагерей, что он считает этот закон варварством. Вы изменились, Брэнсон. Вы стали другим человеком… Я буду делать то, что считаю нужным, а вы – идите к дьяволу!

– Только прежде, Дейк, проанализируйте и собственные мотивы. Если вы всю жизнь хотели стать мучеником, то теперь у вас появилась прекрасная возможность.

– Это удар ниже пояса.

– Я, в общем-то, не виню вас, Дейк. Вы расстроены, а разочарование всегда тяжело переносить. Но вы мой друг. Я не хочу, чтобы вам было плохо. Дейк несколько секунд пристально смотрел на Брэнсона. Говорить больше было не о чем. Повернувшись на каблуках, Дейк вышел из офиса, с силой захлопнув за собой дверь.