Бал в небесах

Глава 15

В пустыне ночи прохладные и сухие, а дни яркие, ослепляющие. Они жили в старой шахтерской хижине, заброшенной, еще когда была выработана жила. Мэри раз в неделю ездила за продуктами в городок, расположенный в восьми милях от их жилья. Топливо было проблемой, не хватало воды, да и деньги скоро должны были кончится. Но идиллический день сменялся бледно-серебряной ночью, полной звезд. Они садились на отколовшемся куске скалы, еще теплом от лучей солнца. И он гадал, где же он все-таки был, на какой из далеких планет, плывущих в бескрайнем небе. Мэри носила джинсы и белую рубашку и ходила босиком, пока ее стройные ноги не загорели до черноты, а ступни не задубели. Под горячим солнцем у нее выгорели брови и ресницы, а кончики волос порыжели. Ее лицо стало красновато-коричневым. Дейк любил наблюдать за ней. Они часами бродили по выжженной, твердой земле. И они разговаривали, разговаривали обо всем на свете.

Мэри никогда не пыталась заставить его что-нибудь сотворить. Крошечный Блок Б завораживал ее. Он рассказывал ей в какой последовательности нужно крутить колесики, попытался научить ее пользоваться им. Она пробовала и пробовала до тех пор, пока не доходила почти до слез.

– Я никак не могу отделаться от ощущения, что это невозможно. Вот если бы я смогла принять эту мысль безоговорочно… Сделай это еще раз, Дейк. Я хочу еще раз посмотреть.

И, наконец, она отказалась от дальнейших попыток. Ее улыбка казалась немного вымученной.

Они придумали другую игру. Мэри говорила:

– Я встретилась с ним, когда занималась в Сарасате, сразу после Кореи. Рост около пяти футов и шести дюймов, вес сто семьдесят фунтов. Лысеющий, с мягкими светлыми волосами. Большие нежные голубые глаза, нос картошкой, сморщенный маленький рот и два подбородка. Он стоял очень прямо, так что живот сильно выпирал вперед, а когда он думал, как он будет что-нибудь объяснять, он начинал посасывать зубы. Он носил белые брюки с широким поясом и темные рубашки с короткими рукавами.

– Похоже? – спрашивал Дейк.

И она с неожиданным восторгом всплескивала руками или вдруг жмурилась и говорила:

– Что-то здесь не то. Дай-ка мне подумать. Да, у него лоб был не такой.

И Дейк исправлял иллюзию до тех пор, пока она не была удовлетворена, а он фиксировал этого человека в памяти, так что мог в любой момент, по ее желанию вновь воспроизвести его. Однажды они устроили прием. Дейк сделал иллюзию всех людей, которых она описала за все время. Ему пришлось напрячься почти до предела своих возможностей. А Мэри ходила между ними, то изображая радушную хозяйку, то говорила им что-нибудь совершенно невозможное.

Потом она вдруг начала смеяться, села на песок и смех превратился в слезы, и она спрятала заплаканное лицо в колени. Дейк уничтожил все иллюзии и, подойдя к ней, встал рядом на колени и погладил ее по плечу.

– Что случилось?

Мэри подняла к нему заплаканное лицо и попыталась улыбнуться.

– Я… не знаю. Я вдруг почувствовала как будто я… здесь с тобой, как любимый щенок или забавный котенок, или еще что-нибудь в таком роде. А ты бросаешь мячик или палку, чтобы я принесла ее тебе, виляя хвостом.

– Нет, все совсем не так.

– Дейк, что мы здесь делаем?

– Мне нужно, чтобы кто-нибудь поверил мне. Принял бы меня без страха и без ужаса. Мне было совершенно необходимо найти кого-нибудь, найти тебя. – Но я не могу ничему научиться. Я… как тот щенок.

– Ты хочешь получить ответ, честный до конца?

– Да, до конца, Дейк, – мрачно сказала Мэри.

– Я ощущаю вину, так как есть вещи, которые я могу делать, а ты нет.

Вина заставляет меня негодовать. Я страшно огорчен из-за твоей неспособности научиться всему этому.

– Я тоже буду честной. Я завидую тебе. А от зависти – один шаг к раздражению, от раздражения – к ненависти. Я все время повторяю себе: "Почему они выбрали его? Почему они обучили именно его? Почему не меня?" Понимаешь?

– Понимаю, Мери. Я рассказал тебе… всю свою жизнь. День за днем. Ты знаешь, как все произошло.

– Да, я знаю, как все произошло. И я наблюдала за тобой, Дейк. Я наблюдала, как ты сидишь, уставясь в пустоту, а на лице у тебя такое странное, немного удивленное выражение. Ты ведь не все мне рассказал, не так ли?

Сидя на корточках, Дейк набрал полную пригоршню горячего от солнца песка и медленно пропустил его между пальцами.

– Эти недели, проведенные здесь… я впервые за все последнее время получил передышку. Первый раз у меня появилась возможность спокойно поразмышлять. Мой разум двигался снова и снова по какому-то безумному кругу, и всякий раз я оказывался перед парадоксом, который был не в силах разрешить, натыкаясь на непроходимую стену.

– Мне кажется, я знаю, о чем ты говоришь. Но лучше скажи об этом сам.

Он набрал в руку еще одну пригоршню песка и с раздражением отбросил его в сторону.

– Вот в чем здесь дело. Разум и дух вероятно… неразделимы. На тренировочной базе Т меня обучали люди, пользуясь неземной системой обучения. Их способ покорения пространства, этот Блок Б, странные черные здания – все это пришло из иной чуждой нам цивилизации, намного превосходящей нашу, земную. Но их главные достижения сделаны в области мозга, его огромной, неиспользуемой энергии. Если разум и дух – даже, я думаю, лучше сказать разум и душа – если они неразделимы, тогда всякое увеличение мощности разума должно предполагать большое благородство души. И если это так, то почему же тогда люди, прошедшие такую подготовку, оказывают столь неблагоприятное влияние на человечество. Большее знание должно порождать еще большее понимание добра и зла. Почему же тогда они не превратили Землю в достойное, безопасное место, где можно было бы безопасно жить? Я знаю, что обладая теми качествами, которые у меня сейчас есть, если бы к тому же я был единственным человеком на Земле с этими качествами, я мог бы привести эту планету к невиданному в ее истории процветанию. Если я это в состоянии сделать один, почему они этого давно не сделали раньше? Я думаю, что я не единственный, кто способен на проявление доброй воли. Я видел, как люди проходили обучение одновременно со мной. Я видел, как они изменялись. Я видел невежественную испанскую девушку-цыганку, которая из существа, действовавшего на инстинктивном, животном уровне, превратилась в разумного человека, тонкого, искреннего, способного воспринимать абстрактные идеи и концепции. Я решил, что вся операция в целом несет зло. Но теперь я начал сомневаться в своей правоте. Я чувствую – что-то все время ускользает от меня.

– У меня уже давно такое чувство, Дейк.

– В чем же тогда заключается ответ?

– Ответ должен быть. Ты просто не смог найти его.

– Почему тогда они сами мне его не дали?

– Может быть, ты должен сделать последний шаг сам. Может быть, они и так дали тебе достаточно фактов. Он криво улыбнулся.

– Значит, мне нужно продолжать думать?

– Конечно. И если ты найдешь ответ, тебе нужно будет вернуться к ним.

– Она встала и стряхнула с себя песок. Пройдемся?

– Давай.

– Сделай мне мираж, Дейк.

– Какой?

– На том склоне. Что-нибудь прохладное, манящее.

Он сделал большие старые деревья, дающее густую почти черную тень, и прозрачный фонтан. Мэри взяла его за руку и они пошли по сухому сыпучему песку.

– Нет, не щенок, – сказал он вдруг. – Что-то очень важное, в чем я нуждаюсь. У Патриции была часть этого, когда-то. Что-то было у Карен. И у цыганки что-то было. Я даже не знаю, как правильно сформулировать, в чем это заключается. Сила и нежность. Но сильным людям почему-то всегда не хватает нежности и теплоты. А у теплых, мягких людей слишком часто абсолютно отсутствует воля. Моя жена была… такая, как надо. И ты такая же. Я люблю тебя.

– Почеши мне за ухом и брось палку, я принесу ее тебе.

– Прекрати!

– Ну как же ты не понимаешь? Вспомни, что тебе говорили, когда ты учил арифметику. Нельзя складывать апельсины и яблоки. Прежде чем складывать дроби, нужно сначала привести их к общему знаменателю. Я не могу стать такой как ты. Ты не можешь деградировать и стать таким как я. Я буду с тобой до тех пор, пока ты будешь нуждаться во мне, но мое отношение будет… жертвенным.

– Ты говоришь страшные вещи.

– Я хочу, чтобы ты понял свою отъединенность. Ты способен любить обычного человека только снисходительно. Тебе отчаянно хочется, чтобы я могла говорить с тобой параголосом, как ты со мной. Но я не могу. Так что мы никогда не сможем общаться на том уровне, который стал тебе так необходим. А без этого я просто теплая, говорящая кукла. Нажми на нужную кнопку, и я скажу: "Я люблю тебя, Дейк". Механически и без всяких чувств. Но я никогда не смогу сказать это… так, как ты.

– Но ты любишь меня?

– Естественно. Щенки всегда привязаны к своим хозяевам. С дурацким обожанием.

Разозлившись, Дейк быстро пошел вперед. Потом он остановился и посмотрел на Мэри. Она стояла неподвижно и смотрела на него. Он отвернулся и полез через большой коричневый камень.

(Осторожно! Змея!) Краем глаза он увидел свернувшиеся на солнце кольца и отчаянно отпрыгнул в сторону, почувствовав сквозь брюки прикосновение плоской головы с разинутой пастью. Это оказалась гигантская гремучая змея, толщиной с бицепс. Змея свернулась кольцами, неспешно повернулась и поползла под коричневый камень – медленная тягучая смерть.

И только, когда змея уползла и сердце его еще продолжало бешено колотиться, Дейк понял, что все это означает. Он посмотрел на Мэри, стоящую в сотне футов от него. Она высоко подняла подбородок, а ее руки неподвижно висели вдоль тела.

Дейк медленно подошел к ней, неотрывно глядя в лицо. Но по выражению ее лица ничего нельзя было понять.

– А как же та ночь, на мосту?

– Я все время была с тобой, Дейк, с того момента, как ты посетил Глендон Фарм.

Он почувствовал отвратительный вкус во рту.

– Значит я был для тебя очередным заданием, не так ли?

– Да. Я сейчас должна была просто закричать. Но я не успела подумать. Параголос быстрее и… это тебя спасло. Я успела подумать только об этом. – Ты объяснишь мне… все?

– Пошли обратно.

В молчании они пошли назад, к своей хижине. Там они сели в густую прохладную тень у стены.

Дейк грустно усмехнулся.

– Наверное, тебе было очень смешно, когда я демонстрировал свои маленькие трюки.

– Это было очень мило, трудно только было так долго жить, не используя экраны.

– Какое замечательное слово – "мило". И ты была очень милым щенком.

– Давай-ка избавляйся побыстрее от горечи, Дейк.

– Но самое смешное, что предмет твоего задания влюбился в тебя.

– Ты закончил?

– Что все это, наконец, значит?

– Тебя очень тщательно изучали. Существует парадокс, о котором ты не знаешь. Те, кто с наибольшим трудом проходит через все испытания, кому приходится балансировать на грани безумия – они-то и представляют для нас главную ценность. Взять, например, цыганку. Она очень легко прошла испытания. И скорее всего она так и не продвинется дальше Первой Ступени. Только те, кто прошел по самому краю, со временем достигают Третьей Ступени. Когда-нибудь, Дейк, и ты добьешься этого. Я знаю, что мне никогда не подняться выше Второй Ступени. Теперь ты знаешь, что такие, как ты попадаются крайне редко и представляют очень большую ценность.

– Большое тебе спасибо, – сказал Дейк с иронией.

– Карен должна была запустить тебя. И она прекрасно справилась со своей задачей. Ты не столько боишься смерти, сколько боишься умереть, не узнав ответа на вопрос, который Уоткинс называл главным, великим откровением.

– Почему мне разрешили сбежать?

– Потому что существует позиция, которую ты должен сохранять многие годы. Она не может быть навязана тебе, без ограничения твоей эффективности. Это такое равновесие и философия, которые ты должен обрести сам. Только тогда ты будешь готов для работы. Ты уже немало приобрел здесь, в пустыне, со мной.

– Эта философия состоит из каких-то определенных частей?

– Все меняется для каждого индивидуума, Дейк. Но одно из самых фундаментальных положений, однако, общее: ощущение и правильное понимание собственной отчужденности. Я думаю, ты достиг этого. Люди ненавидят и боятся любых отклонений от нормы, и, если могут, уничтожают их. Так что твои отношения с людьми, после произошедших с тобой мутаций, должны напоминать отношение родителей к детям.

– Я чувствовал… жалость, отстраненность.

– Ты сможешь достигнуть взаимопонимания только с теми из твоих детей, которые смогут под твоим влиянием стать… взрослыми. Ты сам только теперь стал по-настоящему, взрослым.

– При весьма бессердечном отношении к детям?

– Только время постепенно может изменить твое отношение к ним, стирая старые, привычные границы восприятия.

– Почему?

– И какого ответа ты ждешь на свой вопрос?

Дейк немного подумал.

– Не будет ли это главным вопросом-откровением Уоткинса?

– Да.

– Где он сейчас?

– В бегах, как и ты. Может быть, он уже вернулся. Он убежал не от страха смерти, а из-за болезни никогда не узнать правильного ответа.

– Ты можешь дать мне ответ?

Мэри долго смотрела на него.

– Я должна убедиться в том, что ты готов, Дейк. Я должна быть уверена, что ты сможешь принять его. Возьми меня за руки.

Они повернулись, глядя в лицо друг друга. Ее губы медленно задвигались.

– Убери экраны, Дейк.

Он совершенно потерялся в ее глазах. Исчез. И оказался в удивительном месте. Он ощутил невиданную близость, слияние с другим существом, такую теплоту, существование которой он и представить себе не мог. Это была близость, далеко превосходящая близость слияния тел. Это было слияние разумов, когда души стали одной душой; высокое невероятное переживание, поднявшееся над временем и пространством.

Потом он почувствовал, что они отпускают друг друга, снова разделяясь на два различных существа.

– Я так давно этого ждала, – мягко сказала она. Ее голос дрожал, а глаза были полны слез. – Я знала, что все у нас… получится.

– Теперь я готов?

Ее губы искривились.

– Главный ответ будет совсем не таким, Дейк.

– Мне кажется, я предчувствовал это. Может быть, очевидные ответы всегда разочаровывают.

– Подожди. Это история, Дейк. Человеческая история. История галактического человека, его борьбы с окружающим миром, с вырождением. Галактическая цивилизация насчитывает более ста тысяч лет. Когда-нибудь ты сможешь подробнее ознакомиться с ней. Это часть обучения на Второй Ступени. Центральные миры росли, учились, воевали друг с другом, объединялись, заключали мирные договоры, поглощали планеты и целые звездные системы, пока, наконец, не достигли культурной зрелости. Каждая гуманоидная культура сделала свой вклад. Для простоты, будем называть весь союз – Империей. Теперь, что касается термина "гуманоид". Если уж говорить по существу, я не должна была бы использовать именно это слово. Во всей Галактике отличия среди обитателей разных планет очень невелики. Мы все люди. Ты видел несколько видов на тренировочной Базе Т.

– Они вели себя немного… подобострастно.

– Естественно. Одна культура, которая является частью Империи, называется Сенарианской. Именно они смогли развить математику до такого уровня, что появилась возможность предсказывать будущее: совершенство экстраполяции, неизбежный конечный результат всей математической науки. Время шло. Много тысяч лет назад Сенариане пытались решить проблему, которая становилась все более серьезной. А началось все очень просто. Было замечено, что когда новые культуры начали входить в состав Империи, главные административные посты Империи, где требовалось принимать важнейшие решения, стали занимать представители тех культур, которые последними вошли в состав Империи. После смены нескольких поколений мирного и спокойного существования, новички теряли вкус к конкурентной борьбе, и больше не годились не ведущие роли. Все шло хорошо, пока оставалось достаточное количество новых цивилизаций, еще не вошедших в Империю: они обеспечивали достаточный приток новых лидеров, жизненная энергия которых позволяла избежать стагнации. Но Сенариане спросили у своих огромных компьютеров, что будет, когда приток новых лидеров из новых миров истощится?

Ответ оказался обескураживающим для Империи. Лидеры не могут появится там, где царит мир и благоденствие. Настоящие лидеры формируются только там, где существуют конфликты, процветают невежество, насилие, ненависть. Только там, где есть борьба за выживание, конкуренция, могут возникнуть новые лидеры. В Империи нет конкуренции. Скоро в Империи не останется людей, способных достойно управлять ею. Прогресс прекратится.

Тогда был задан следующий вопрос. Каковы будут результаты прекращения прогресса? Уничтожение, распад Империи. Чуждые жизненные формы из других галактик уничтожат нашу цивилизацию. С ними невозможно будет вступить в контакт, настолько чуждой окажется их культура. Только движение вперед обеспечит необходимое увеличение мощи Империи, которое позволит защитить нашу Галактическую Цивилизацию.

Тогда компьютеру был задан третий, последний вопрос: что можно сделать? На сей раз машине потребовалось на размышление гораздо больше времени. И логика последнего ответа была несокрушимой. Нужно оставить одну из планет в варварском состоянии. Поддерживать на ней непрекращающиеся конфликты. Исключить проникновение любой информации о существовании Империи и о назначении самой планеты. Но в тоже время не давать ей уничтожить саму себя. Не дать ее обитателям выйти в космос далее их собственной солнечной системы. И пусть на планете не прекращаются бесконечные бессмысленные конфликты, и тогда она обеспечит Империю лидерами. Берете тех мужчин и женщин, которые будут оказываться в самом горниле кипящего котла конфликтов, изымайте их, обучайте их, – и вы получите настоящих лидеров для Империи.

Дейк в молчании долго смотрел на нее.

– Значит все эти… тысячи жертв, на протяжении всей нашей истории… это просто результат вашей деятельности? Питомник для выведения нового вида? Тренировочная площадка?

Мэри гордо посмотрела на него.

– Много больше, Дейк, много больше. Земля – сердце Империи. Правитель. Судьба всей Галактики. Люди Земли правят бесчисленными звездами. Они правят справедливо, твердо, безжалостно. Под предводительством Земли Империя движется вверх по бесконечной лестнице прогресса, набирая силу и мощь, которые сделают нас свободными навсегда.

– Почему для этих целей была выбрана именно Земля?

– Потому что, здесь люди сильнее, чем где бы то ни было. Все естественные условия сложнее, гравитация выше нормы, климат изменчивее, природа более жестока.

– Но я…

– Хватит, Дейк. Не сейчас. Ты должен обдумать все, что я тебе рассказала. Ты должен понять, что твоя лояльность теперь должна принадлежать людям Империи, а не людям Земли. Но ты всегда должен гордится и Землей, и своим происхождением. Мы поговорим с тобою позже, когда ты все спокойно обдумаешь.