Аромат гниющих лилий [СИ]

Глава VI

— Армин, я думаю, тебе стоит знать правду.

Такое начало разговора всегда настораживает. В какой-то степени — даже пугает. Разве станут так серьёзно смотреть, собираясь сообщить хорошую новость? Эрен сидит рядом и любуется на потолок, пол, стены, лишь бы даже случайно не встретиться взглядами.

— Я хочу поговорить… ну, о том, что случилось в саду. Ты понимаешь, о чём я, да? В общем… об этом.

Его голос звучит неуверенно, дрожит при каждом новом слове. Эрен — не оратор, это уж точно. Армин привстаёт, опираясь на локоть, пытается заглянуть в глаза — и друг детства отворачивается, жмурится, губы кривятся в неловком подобии улыбки.

— Ты поймёшь. Мы… мы ведь друзья, так что надеюсь, поймёшь. В общем… не делай так больше, пожалуйста.

Сердце, до того колотившееся слишком быстро, замирает так резко, что перехватывает дыхание. Кажется — вовсе остановится. Всё правильно. Ошибка. Просто ошибка. Нужно собраться с силами, понять. Армин никогда не считал себя идиотом, так почему позволил надеяться на что-то? Нужно улыбнуться в ответ, сказать что-нибудь дружеское, нужно…

— Тебе было неприятно?

Слова вырываются сами, пусть и хочется зашить себе рот, поймать их в воздухе и затолкать обратно в глотку. Пусть даже подавиться ими и задохнуться. Замолчать, пока ещё можно обратить всё в шутку. Пока они ещё могут остаться друзьями.

— Неприятно?.. Чёрт возьми, это было попросту мерзко! — Эрен скривился, будто его неожиданно затошнило, и тут же торопливо натянул прежнюю напряжённую улыбку. — Я… извини… я хотел сказать, что мне никогда не нравились парни. Я думал, ты тоже нормальный, а не долбанный извращенец.

Каждый вдох даётся с трудом, будто под рёбра раз за разом вонзается тупая раскалённая игла. «Мерзко». «Я думал, ты нормальный». И всё, на что можно было надеяться, рассыпается, как карточный домик.

— Если уж честно, я просто не хотел тебя расстраивать, — Эрен пожимает плечами, отодвигается в сторону. — Но, с другой стороны, я бы тоже второй раз не выдержал — точно бы тебе врезал. Лучше уж сказать. Ты же сильный, так что… выдержишь. Ладно, мне пора. Я кое-что обещал Микасе, так что…

Уходит. А под рёбрами уже не жжёт — наоборот, становится холодно. Холодно и пусто, словно грудную клетку вскрыли и обложили ещё трепыхающееся сердце кубиками льда. Дрожащие пальцы слабо загребают густой воздух, пахнущий лилиями. Голос разума, раньше всегда помогавший в безвыходных ситуациях, теперь просто смеётся — смеётся над ним.

Эрен больше не придёт.

А потом Армин открыл глаза. Открыл — и долго, не моргая, всматривался в знакомый потолок, на котором уже изучил каждую трещинку. Кошмар, очередной кошмар, пусть на этот раз и без крови и титанов. Во снах нет ничего жуткого, они исчезают, стоит только захотеть проснуться. Армин уговаривал себя, кажется, даже беззвучно шептал разумные слова — а внутри постепенно раздувался ноющий ком, поднимался вверх по горлу, до боли сдавливал лёгкие. Он отвернулся к стене, стиснул зубы, пытаясь успокоиться — и смог лишь на пару мгновений удержать выступившую на глазах влагу, чтобы после беспомощно трястись, как в лихорадке, вгрызаться в грязную простыню, но не издать ни звука.

— Армин, извини, что тогда ушёл. Я правда больше не мог остаться, — спокойный, чуть виноватый голос Эрена заставил вздрогнуть и зажмуриться. — Постой… что с тобой? Ты что, плачешь?..

Мир расплывался, терял чёткие очертания — и скорее наощупь Армин отыскал руку Эрена, вдохнул глубже. Не нужно бояться. Эрен не бросит друга, что бы ни случилось. Даже если не готов стать для него чем-то большим. Они могут быть друзьями, почти братьями. А он… он сильный. Выдержит. Должен.

— Соберись, ты же не тряпка, не реви, — успокаивающе бормотал Эрен, гладил вздрагивающую ладонь. И в самом деле — неужто так сложно собраться с силами, прямо высказать всё? Они ведь никогда ничего друг от друга не скрывали. Что толку в бесполезных слезах?! Армин понимал это — и не мог перестать плакать, злясь на себя за подобную слабость. Он бы проклял себя за слабость, оставил бы в одиночестве. Эрен… Эрен не смеялся над ним. Не уходил.

— Я не хочу быть тебе обузой.

Армин ждал любой реакции. Но уж никак не лёгкого подзатыльника.

— Балда. Сколько ещё будешь выдумывать всякую чушь? Ты ведь не дурак вроде, а простых вещей не понимаешь.

Армин потёр затылок и удивлённо посмотрел на друга детства. Тот наклонился к самому уху и заговорщицки шепнул:

— Только не заставляй меня здесь с тобой целоваться, ладно? Что-то мне подсказывает, что вон той дамочке в сером это не понравится. Она и так на меня недобро косится.

Эрен не лгал, не утешал, переступая через себя. Давящий ком лопнул и испарился, как испаряется кипящая вода. Сомнения… Эрен даже не сомневался. Он готов был принять Армина любым, даже таким слабым и бесполезным, как сейчас. Принять не только как друга, но и как любимого. Так просто… и так сложно понять.

— Что будет, когда меня выставят отсюда?

— Что будет? Ну, для начала, Легион позаботится о том, чтобы подыскать тебе хоть какое-нибудь жильё и работу. Или ты думаешь, что тебя просто бросят помирать? Не надейся, — Эрен ободряюще улыбнулся. — А потом мы прикончим всех титанов и отправимся исследовать внешний мир.

В словах друга звучала столь заразительная уверенность, что слёзы окончательно высохли. Губы Армина чуть дрогнули, выдавая слабую полуулыбку, но глаза оставались серьёзными.

— За стенами я не смогу защитить тебя… больше не смогу. Не хочу однажды услышать, что ты не вернулся.

— Ну, тогда я просто буду всегда возвращаться.

Запах лилий таял в воздухе, казался почти неощутимым. Словно не осталось во всём мире ничего — только рука, за которую хотелось держаться и сегодня, и завтра, и всю оставшуюся жизнь.

— Мы увидим, что там, снаружи. Обещаю.

— Пусть даже не увидим, — Армин сжал жёсткую ладонь крепче, прижал к губам. — Просто постарайся не погибнуть там.

А после они молчали, молчали долго, склонившись друг к другу и столкнувшись лбами. Никаких слов, никаких вымученных признаний. Слишком многое в мире просто невозможно описать словами. Армин и Эрен держались за руки, а где-то в стороне счастливо смеялась малышка Агни, отыскавшая среди выживших своего отца.

Можно отнять у людей многое: семью, дом, даже жизнь. Но есть кое-что, что никогда не истает и не исчезнет в дурманяще-остром запахе ненавистных цветов.

Невозможно отнять надежду.