Арктическое зло

Замечания исторического характера

Интерес к Арктике возник не сегодня. На протяжении многих веков Арктика манила своими тайнами, открывая простор для приключений, которые нередко заканчивались трагедиями.

Древние греки называли Крайний Север «Арктекос», «землей большого медведя», по созвездию Большой Медведицы. По их мифам, Арктика была родиной Борея (Северного ветра), а еще дальше к северу находилась таинственная страна Гиперборея (что переводится как «за Северным ветром»). Считалось, что эта страна покрыта густыми лесами и богата дикими животными, и в ней дуют мягкие ветры. Также она была населена древнейшей человеческой расой практически бессмертных людей, живущих по несколько сот лет. Что гораздо важнее, эти гиперборейцы были любимчиками Аполлона, греческого бога солнечного света и мудрости. Тот так часто посещал их земли, что его частенько называли Гиперборейским Аполлоном.

Однако не один только греческий бог стремился туда.

Миф о богатых плодородных землях, скрытых на Крайнем Севере, существовал на протяжении столетий. Многочисленные исследователи и искатели приключений искали этот затерянный континент, эту terra incognita[9]. Повествования об их путешествиях можно найти в римских легендах, средневековых сказаниях и текстах эпохи Просвещения.

Но может ли в этой легенде о Гиперборее быть какая-то правда?

В четырнадцатом столетии некий монах-францисканец из Оксфорда по поручению английского короля Эдуарда III отправился в северную часть Атлантического океана. Он написал пространный труд под названием «Inventio Fortunato» («Счастливое открытие»), в котором содержалось поразительное описание Северного полюса и расположенных рядом с ним морей, земель и населяющих их народов. Этот труд бесследно пропал, однако сохранились ссылки на него, приведенные в более поздних текстах, в том числе в книге под названием «Itineraium» («Путеводитель») голландского автора Якоба Кнойена, вкратце описавшего путешествие францисканца. К сожалению, в начале шестнадцатого столетия текст Кнойена также пропал[10].

К счастью, фламандский картограф Герард Меркатор пространно процитировал этот текст в письме своему другу, математику и королевскому советнику Джону Ди. Это письмо сохранилось и в настоящее время находится в Британском музее. Что гораздо важнее, Меркатор использовал описания Кнойена для создания подробной карты Арктики (Septentrionalium Terrarium[11]) – ставшей первой подобной картой с центром в Северном полюсе[12]. Это весьма сумбурное изображение магнитных гор, свирепых водоворотов и пропавших материков – в том числе бывшей родины гиперборейцев. Эта карта с ее дерзкими утверждениями просуществовала в различных видах больше столетия, до тех пор пока позднейшие исследователи Арктики не получили новые знания, что заставило отказаться от мысли об исчезнувшем северном континенте.

Однако этот миф продолжает существовать. Даже в наши дни есть те, кто твердо верит, что Гиперборея когда-то действительно существовала.

Одним из горячих сторонников этой теории является российский философ Александр Дугин, написавший в 1992 году книгу «Гиперборейская теория». Дугин твердо верит в то, что эта затерянная земля находится к северу от Сибири и что современные русские являются потомками древних гиперборейцев. Эта точка зрения привела к тому, что работы Дугина популярны среди высшего руководства Российской армии, а его теории преподаются на курсах политологии многих российских высших учебных заведений. Дугин со своим мировоззрением по-прежнему пользуется огромным влиянием.

Так что будьте настороже. Мифы по-прежнему обладают могучей силой, особенно если учесть, что существует еще один российский исторический документ, имеющий отношение к некоему секретному указу, о котором я еще не упоминал. Этот документ предлагает по-новому взглянуть на затерянную Гиперборею, легенду, которая продолжает и по сей день будоражить умы.

Переверните страницу и читайте внимательно, чтобы узнать, как миф способен уничтожить мир.

Что самое страшное… возможно, остановить это уже слишком поздно.

Лорд Альфред Теннисон[13], эпитафия, высеченная на установленном в Вестминстерском аббатстве мемориале сэру Джону Франклину (1786–1847), пропавшему во время экспедиции по поиску Северо-Западного прохода

23 мая 1764 года, архипелаг Грумант

Нос шлюпки со скрежетом выполз на покрытый обломками сланцев замерзший песок каменистого острова Западный Шпицберген. Находящиеся на борту прибыли сюда, чтобы спросить совета у про́клятых, ибо даже мертвые могут рассказать свои истории.

– Не нужно нам было приходить сюда! – предупредил поручик Орлов, прижимая к груди православный крест.

Командор Василий Яковлевич Чичагов был полностью согласен со своим подчиненным, однако это не имело значения.

– У нас приказ, – напомнил он, и в голосе его прозвучала горечь, такая же ледяная, как и пронизывающий утренний ветер.

Позади среди ледяной шуги, покрывавшей море, покачивались три больших фрегата – «Чичагов», «Панов» и «Бабаев»[16]. Несмотря на то что весна уже была в разгаре, Северный Ледовитый океан оставался в плену зимы. Эти воды освободятся ото льда не раньше середины лета – если вообще освободятся.

Чичагов стиснул кулаки – не только спасаясь от холода, но и в отчаянии. Он плотнее укутался в свою меховую шубу, спрятав нижнюю половину лица под шерстяной шарф. Командор ждал, когда матросы уберут весла и привяжут шлюпку, чтобы сойти на берег.

В ожидании Чичагов оглянулся на корабли. Головной фрегат носил его фамилию, что одновременно вызывало гордость и смущало командора. Василий Чичагов поступил на службу в Российский императорский флот в возрасте шестнадцати лет, быстро добился славы и чинов и в настоящее время был заместителем главного командира Архангельского порта на Белом море. Три фрегата вышли в море из этого порта две недели назад. Их задача заключалась в инспекции лагерей китобоев, которые каждую весну устраивались на берегах этого замерзшего архипелага.

Как только льды начинали таять, разгоралось соперничество за лучшие места добычи китов – между русскими, а также норвежскими и шведскими китобоями. И в этот неспокойный период эскадра Чичагова должна была поддерживать порядок и обеспечивать защиту русских лагерей. Через месяц, когда лагеря будут обустроены и обжиты, фрегаты смогут вернуться домой. Мелкие стычки будут продолжаться на протяжении всего лета, однако вряд ли произойдет что-то серьезное, что потребует вмешательства Российского императорского флота. После первого решающего периода обустройства поселений китобои будут вынуждены скрепя сердце признавать права друг друга. Так обстояло дело всегда, на протяжении двух столетий, с тех самых пор как голландский мореплаватель Виллем Баренц открыл эти острова, пытаясь найти Северо-Восточный проход в Китай.

Вздохнув, Чичагов перевел взгляд на плотно заполненное глыбами льда море на востоке. Летом прошлого года он сам пытался отыскать этот проход, но тщетно.

Громкие голоса привлекли внимание Чичагова обратно к острову. У костра перед рассыпанными на некотором расстоянии от берега каменными постройками собрались люди. Они указывали руками на шлюпку, несомненно озадаченные появлением незваных гостей.

Согласно донесениям, этот лагерь был разбит около месяца назад. На прибрежной отмели уже валялся остов гренландского кита. Даже без отпиленного хвостового плавника длина его тела превышала семь саженей. На каменистой земле лежали пуды подкожного жира, вырезанного из огромной туши. Поблизости работники в огромных медных котлах вытапливали из жира ворвань. Дальше вдоль берега тянулись рамы, увешенные разложенным для просушки китовым усом. Останки разделанного кита превратились в столовую для сотен морских птиц, с громкими криками облепивших тушу.

Наличие кита поблизости от лагеря преследовало и другую цель. Огромная туша превратилась в своеобразный якорь, к которому было привязано становище. После такой удачи другие отряды китобоев уже не посмеют высадиться на этом берегу. Суровые охотники были очень суеверными и считали, что вторжение на территорию соперников, уже одержавших успех на охоте, принесет неудачу.

Это понимал даже поручик Орлов.

– Зачем мы здесь высадились, господин командор? По-моему, эти китобои уже хорошо устроились, разве не так?

– Да, но нам нужны не они.

Убедившись в том, что шлюпка надежно закреплена, Чичагов, не обращая внимания на недоуменный взгляд поручика, махнул рукой, приказывая ему сойти на берег. Он не сообщил своему подчиненному истинную причину высадки на этот негостеприимный остров.

Спрыгнув на берег, Чичагов рассеянно похлопал по карману сюртука. Там лежало письмо императрицы Екатерины II, написанное ее собственной рукой. В нем содержался тайный приказ, который Чичагову вручили, лишь когда три фрегата пересекли Белое море.

Человек, доставивший это послание, сидел на корме шлюпки.

Словно прочтя мысли Чичагова, Михаил Ломоносов встал и прошел к носу шлюпки. Он представлял собой зловещую фигуру, облаченную во все черное, от теплого плаща до широкополой шляпы. В течение всего плавания Ломоносов не выходил из своей каюты, обложившись книгами и картами. Лишь считаные люди знали о том, что он прибыл в Архангельск из Санкт-Петербурга, привезя с собой указ императрицы.

Хотя Ломоносову было всего пятьдесят два года, он уже имел чин статского советника – эквивалент бригадира в армии и капитан-командора во флоте; то есть чином он был выше Чичагова. Этого высокого положения Ломоносов добился благодаря своим блестящим способностям в самых разных областях науки и искусства. За ним числился большой список достижений на ниве естествознания: физики, химии, астрономии, географии и минералогии, а также истории и даже поэзии.

Сойдя на берег, Ломоносов присоединился к Чичагову.

– Я уже успел позабыть, как холодно на Крайнем Севере…

И это была не жалоба: в словах Ломоносова прозвучала грусть. Чичагов вспомнил некоторые подробности его биографии. Ломоносов был родом из этих суровых мест. Он родился в деревне Мишанинская Архангелогородской губернии и в детстве вместе со своим отцом, опытным рыбаком, плавал по этим самым морям. Так что для него эта поездка означала не только выполнение приказа императрицы, но и возвращение домой.

– Теперь, когда мы наконец высадились на берег, – невнятно произнес Чичагов сквозь шарф, которым было укутано его лицо, – быть может, вы наконец поделитесь со мной тем, что осталось невысказанным в письме императрицы?

– Как только мы останемся наедине, – кратко ответил Ломоносов, указывая на приближающуюся к ним высокую фигуру. – Должно быть, это шкипер Разин, предводитель китобоев.

Чичагов вынужден был согласиться. Казалось, бородатый помор не замечал холода: он был в одних холщовых штанах и рубахе с расстегнутым воротом. Та немногая кожа, что проглядывала у него на лице сквозь густую растительность, от морской соли и солнца приобрела цвет меди. В поведении Разина не было ничего радушного – это впечатление усиливали сабля в ножнах на боку и ружье за спиной.

Прежде чем заговорить, Разин сплюнул на землю – тяжелый сгусток шлепнулся у самого сапога Чичагова. Орлов сделал было угрожающий шаг вперед, но Чичагов молчаливым жестом остановил его.

– Наконец! – сказал Разин. – Я отправил известие о телах больше месяца назад. Еще немного – и они оттают и начнут вонять. Мои люди и близко не подойдут к этому про́клятому берегу до тех пор, пока тела не уберут, а мне нужно это место, если мы рассчитываем на удачную охоту.

– Мы уберем трупы в ближайшее время, – заверил шкипера Чичагов. – Но сначала ты должен показать нам, что вы нашли среди них.

Оскалившись, Разин обвел взглядом командора и его спутников и, отвернувшись, пробурчал себе под нос:

– Надо было сжечь их, пока была такая возможность…

Но Ломоносов его услышал.

– Ты поступил совершенно правильно, отправив известие в Петербург. Эти тела принадлежат группе исследователей, которые пропали два года назад, пытаясь по заказу Императорской академии найти Северо-Восточный проход. Ты и твои люди будете награждены за службу России.

– Вознаграждены как? – оживился Разин.

– Компенсация будет соизмерима с тем, что мы обнаружим сегодня здесь и куда это приведет.

Разин нахмурился, пытаясь разобраться в витиеватых словах статского советника.

– Вы получите долю от всей добычи, на которую можно рассчитывать после обнаружения этих людей.

– И по праву, – заключил Разин, приглашая следовать за собой.

Ломоносов повернулся к Чичагову:

– Лучше ограничить этот первый осмотр вами и вашим помощником.

Кивнув, командор приказал матросам оставаться рядом со шлюпкой, а сам вместе с Орловым двинулся следом за Ломоносовым. Поравнялся со статским советником.

– Ну а теперь, когда ушей стало меньше, быть может, вы соблаговолите объяснить причины всей этой скрытности. Почему обнаружение пропавшей экспедиции Императорской академии побудило ее величество вручить мне приказ в запечатанном конверте? Многие искали Северо-Восточный проход, в том числе и ваш покорный слуга.

– Все дело в том, что эта группа была отправлена самой Екатериной – и не для того, чтобы найти путь из Атлантического океана в Тихий.

Чичагов отвел Ломоносова в сторону от их спутников.

– В таком случае что же они искали?

– В настоящий момент главная тайна – не то, что они искали, а, скорее, то, что они могли найти, особенно в свете донесения шкипера Разина об имуществе экспедиции. Меня направили сюда, чтобы я подтвердил то, о чем писал шкипер, и наметил план дальнейших действий.

Чичагов вздохнул, смирившись с тем, что ему придется подождать.

Они молча прошли следом за Разиным через лагерь, затянутый маслянистым облаком кипящей ворвани. В воздухе стоял удушливый запах, от которого резало глаза. Когда стоянка наконец осталась позади, дышать стало легче; воздух был морозный и чистый. Небо оставалось до боли голубым, однако темная полоса на горизонте предупреждала о приближающейся непогоде.

Маленький отряд прошел еще с четверть версты, следуя вдоль высоких скал, обрамляющих каменистый берег. Казалось, Разин ведет своих спутников в никуда. Вокруг не было никаких следов жилья. Наконец капитан остановился, поднимая руку, и указал:

– Вы найдете их там.

Чичагов не сразу разглядел узкую щель в скале, обозначавшую вход в пещеру. Обернувшись, он обвел взглядом узкую полоску берега, но не обнаружил никаких следов кораблекрушения. Судя по всему, команда покинула обреченное судно – вероятно, после того, как оно застряло во льдах и было раздавлено. На Крайнем Севере такое, увы, случалось весьма часто; Чичагов сам чуть было не столкнулся с похожей трагедией во время своей попытки найти Северо-Восточный проход. Командор поморщился, представив себе моряков, бредущих по замерзшему морю в надежде найти спасение, добравшись до суши.

Вот только эта земля не принесла ничего хорошего.

– У меня работы по горло, – угрюмо проворчал Разин. – Предоставляю вам, воронью, кормиться падалью.

Никто не возражал, и капитан, развернувшись, направился обратно к затянутому дымом лагерю китобоев.

Ломоносов не стал ждать и решительно двинулся к пещере. Чичагов и Орлов поспешили следом за ним. Приблизившись к входу, поручик зажег фонарь, освещая короткий проход.

Затянутые толстым слоем льда стены отразили свет фонаря. Пол покрывала талая вода. Проход привел в небольшую пещеру, превратившуюся в ледяной склеп. У самого порога лежали четыре тела, переплетенные друг с другом, смерзшиеся вместе, образуя своеобразную зловещую баррикаду, преграждающую вход. Мертвецов или принесло сюда потоками попеременно тающей и замерзающей воды, или же, возможно, их сознательно сложили тут, чтобы они служили барьером, защищающим остальных пятерых членов команды, распростертых посреди пещеры.

Для того чтобы пройти дальше, Чичагову и его спутникам пришлось перелезать через мертвецов, смотревших на них пустыми невидящими глазами. Рты раскрылись в безмолвных криках, демонстрируя почерневшие языки и белые зубы.

Оступившись, Орлов раздавил каблуком сапога замерзшую руку. Поручик испуганно отпрянул назад, словно опасаясь возмездия от трупа.

Оказавшись в пещере, Чичагов переборол отвращение, подходя к уложенным в круг камням, почерневшим от копоти, обозначающим место очага. Судя по всему, моряки сожгли свои сани после того, как использовали их для перевозки снаряжения и продовольствия. И все же один предмет в глубине пещеры избежал огня. Даже умирая от холода, спасшиеся моряки не сожгли его. Это говорило о том, как высоко они этот предмет ценили.

Ломоносов быстро подошел к заветной добыче.

Держась поодаль, Орлов поднял фонарь, освещая стену рядом с собой. На камне был высечен длинный перечень имен – скорее всего, список членов команды, эпитафия, написанная мертвыми.

Ломоносов сдавленно вскрикнул, возвращая Чичагова к действительности. Статский советник застыл перед большим предметом в глубине пещеры. Это был здоровенный бивень, изогнутый, длиной больше сажени.

– Что это такое? – с опаской спросил Орлов.

– Бивень мамонта, – ответил Ломоносов. – Еще его называют рогом. Племена самоедов часто находят такие в размытых поймах северных рек. Самоеды считают, что это останки давно вымерших морских слонов.

Чичагов пожал плечами.

– Но почему моряки затонувшего корабля потратили столько усилий, чтобы притащить бивень сюда, сохранить его?

– Фонарь… – махнул рукой Орлову Ломоносов. – Поднесите его ближе!

Чичагов кивнул своему помощнику, предлагая выполнить приказ. Ломоносов указал на бивень.

Почти вся изогнутая поверхность, очищенная до кости, превратилась в холст для древнего художника, вырезавшего на нем замечательный рисунок, проработанный в мельчайших деталях. К сожалению, время и непогода не пощадили работу, оставив от нее только несколько отдельных кусков. Тем не менее сохранившихся фрагментов хватило, чтобы увидеть какой-то город с характерными пирамидальными сооружениями.

– Это же… – Ломоносов поперхнулся. – Всё так, как описал шкипер Разин!

– Но кто вырезал этот рисунок? – спросил Орлов. – Кто-то из команды?

Ломоносов пропустил его вопрос мимо ушей. Даже Чичагов понимал, что такого не может быть. Этой резьбе по кости было гораздо больше лет, чем злосчастным морякам.

Отобрав у Орлова фонарь, Ломоносов принялся внимательно изучать бивень. Он осветил его со всех сторон, выхватив и другие фрагменты: полуразрушенную башню, роскошный трон, серп полумесяца.

– Что было изображено здесь? – спросил Чичагов.

Ломоносов напрягся. Он поднес свет ближе к бивню и какое-то время пристально разглядывал один участок поверхности – после чего передал фонарь Чичагову.

– Подержите!

Командор забрал у него фонарь, и Ломоносов, отступив назад, засунул руку за пазуху своей тяжелой шубы. Воспользовавшись этим, Чичагов присмотрелся к тому, что вызвало такую реакцию у коллежского советника.

Луч фонаря высветил еще один фрагмент резьбы – лишь маленький кусочек, но достаточный для того, чтобы разобрать буквы, грубые, возможно, добавленные позже, в спешке.

Чичагов прищурился, разглядывая надпись.

– Эти буквы… по-моему, они…

– Они греческие, – подтвердил Ломоносов, доставая из внутреннего кармана записную книжку. – Мне кажется, это название. Громко звучавшее на протяжении тысячелетий.

– Что это за название? – спросил Орлов, с опаской оглядываясь на мертвые тела.

Полистав записную книжку, Ломоносов нашел нужную страницу и показал ее Чичагову.

– Эти слова написаны Пиндаром, древнегреческим поэтом-лириком, жившим в шестом веке до нашей эры. Они из десятой части его Пифийских од.

Нахмурившись, Чичагов покачал головой, не понимая смысл этого древнего текста.

Вздохнув, Ломоносов постучал пальцем по одному слову.

– Ничего не напоминает?

Чичагов перевел взгляд с текста в записной книжке на надпись, вырезанную на бивне.

– Похоже, это то же самое слово – по крайней мере его часть, вырезанная на кости. Но что это означает?

– Как я уже сказал, это название, название одного мифического места. – Ломоносов вернулся к изучению изображения пирамид.

– Какого места? – настаивал Чичагов.

– Гипербореи.

Чичагов презрительно фыркнул. Все, кто плавал по этим морям, слышали про легендарный затерянный северный континент, землю, свободную ото льда, покрытую густыми лесами и населенную бессмертными людьми. Многие исследователи пытались его найти…

Чичагов выпрямился, осененный внезапной догадкой.

– Именно ее искали эти несчастные? – Он пристально посмотрел на Ломоносова. – Не Северо-Восточный проход – а Гиперборею?

– По поручению ее величества императрицы, – подтвердил Ломоносов.

– В таком случае они были обречены с самого начала! – Чичагов стиснул кулаки.

Ломоносов не отрывал взгляда от изогнутого бивня.

– Действительно, перед экспедицией была поставлена очень сложная задача. Цитируя Пиндара, «ни на корабле, ни пешком нельзя найти чудесную дорогу к месту встречи гиперборейцев».

– Другими словами, дурацкая затея.

Подняв брови, Ломоносов строго посмотрел на командора.

– Вы смеете называть императрицу Екатерину дурой?

Поморщившись, Чичагов взял на заметку следить за своим языком, чтобы не быть повешенным за предательство.

– Екатерина не дура, – продолжал Ломоносов. – Больше того, она совершила то, что не удавалось никому. – Покачав головой, он поджал губы, словно также напоминая себе следить за своим языком. – Достаточно будет сказать, что императрица снарядила экспедицию, снабдив ее руководителя точными указаниями.

Чичагову хотелось потребовать объяснений, но он знал, что Ломоносов непреклонен. Поэтому решил зайти с другой стороны.

– В любом случае зачем ее величеству понадобилось искать этот затерянный континент? Я слышал рассказы про жителей Гипербореи, про эликсир, дарующий сотни лет жизни… Такая награда манила многих исследователей. Именно его хотела найти Екатерина?

Ломоносов тяжело вздохнул.

– Вы опять называете императрицу дурой, пусть и не явно. Единственное бессмертие, которого она ищет, это величие Российской империи, которая должна засиять ярче, чем европейские державы, смотрящие на нас как на дикарей. Открытие Гипербореи – или хотя бы того, что от нее осталось – принесет России больше славы, чем даже открытие Северо-Восточного прохода.

Усомнившись в этом, Чичагов снова переключил свое внимание на изогнутый бивень.

– И вы полагаете, что это может служить доказательством того, что первая экспедиция добилась успеха?

– Я… даже не знаю, но есть надежда. Отправная точка.

Чичагов прочувствовал всю тяжесть слов Ломоносова, всю тяжесть того, что осталось невысказанным.

– И вы хотите, чтобы мы довели это дело до конца…

– Вот почему ее величество отправила меня со своим указом.

Чичагов оглянулся на ледяной склеп, моля бога о том, чтобы ему со своими людьми не пришлось разделить судьбу этих несчастных. Он отметил, что Орлов стоит в стороне, у конца бивня. Поручик запрокинул голову. Он смотрел не на бивень, а на стену за ним.

Держа фонарь в руке, Чичагов подошел к Орлову и посветил на стену. Вместе с именами мертвых кто-то высек на камне последнее предостережение. Поручик прочитал его вслух:

– «Никогда не ходите туда, никогда не вторгайтесь в эти пределы, никогда не будите то, что спит».

Чичагов повернулся к Ломоносову. Взгляд коллежского советника оставался прикован к бивню, к изображению древнего города, вырезанному на кости. В свете фонаря сверкнули его глаза.

В это мгновение Чичагов понял правду.

Никакие предостережения мертвецов не остановят Ломоносова.