Архангелы. Пачатак

Глава 2

Ззянне агарнула іх, выціскаючы слёзы і прымусіўшы заплюшчыць вочы. А калі мужчыны ачомаліся ды адплакаліся, то ўбачылі незнаемага хлапца. І адкуль ён раптам узяўся, чорт яго ведае. Не хрусцелі галінкі пад нагамі, не шалахцела трава. І бервяно ляжала, як сабе ляжала, на тым жа месцы.

— А ўсё жарты твае, — буркнуў пан Адась.

— Мужыкі! Вы жывыя! — кінуўся да іх хлапец абдымацца.

— А былі сумневы? — прагудзеў пан Уладзімір сакавітым барытонам. А пан Адась проста адскочыў: ён баяўся вар’ятаў.

— Родненькія! — лемантаваў незнаёмец. — Жывыя! Як я вам рады! Як дайсці да чыгункі?

— Дзякуй, што не да бібліятэкі. Ты заблукаў ці што?

— Ці што! — хлапец перастаў дрыгаць рукамі і нагамі, пачырванеў і апусціў павекі з даўгімі веямі.

— Вы гэта таксама бачылі?

— Бачылі што?

Мужчыны падхапілі заплечнікі, адчуваючы, што рыбалкі не будзе.

— Вось сцежка да чыгункі, — пачаў Уладзімір.

— Толькі сляпы яе не пабачыць, — едка заўважыў Адась.

— Яго. Нешта, — хлапец стусянуў плячыма. — Цмока. Схадзіў сабраў фальклор. Рымша Раман, студэнт-філолаг, — ён моцна паціснуў працягнутыя далоні, узрадваўся, яшчэ раз упэўніўшыся, што мае справу не з прывідамі. — Казалі мясцовыя, у рэчцы цмок жыве.

— Гэта бервяно, — зыркнуў Адась, але мыском бота пінаць тое перадумаў. Зняў і вытрас пакецік, на якім сядзеў.

— Бачу, — пасміхнуўся Раман. — Не, я аб тым, з доўгай шыяй і адным вокам. Ці пражэктарам. Як пабачыў, аслеп, а пасля нешта пачало рабіцца.

— Вар’ят нейкі, — шапянуў Адась сябру. Нарваліся, рыбакі лавілі рыбу, а паймалі жорава…

— Не магу выйсці адсюль. Не, я не п’яны і не вар’ят. Пападанец, пэўна. Папаў ды й трапіў. Марыў, як у кніжцы, пабачыць чужыя міры, стаць нобілем.

— Стаў? — Адась расчырванеўся, ці то ўзрушаны, ці то злы.

— Стаў, — уздыхнуў хлапец. — Але неяк не так.

— Пайшлі, мы цябе праводзім да чыгункі, — Уладзімір узяў Рамана за плячо.

— Ён вар’ят. Ці маньяк.

— Ціху. Ну, галэмуса якога перачытаўся. Ідзём.

І яны пайшлі.

— Усадзіць ён нам нож у спіну, — не спыняўся Адась. — Шалёны нейкі… Да цябе падобны…

Сапраўды, было ў Рамана падабенства з Уладзімірам, як у сына з бацькам: і позірк такі ж шчыры, і вочы ясныя, і рамёны шырокія. Весь узрушаны. Бачылася, што ён вельмі рады:

— Дзядзечкі, як добра, што я вас знайшоў. Можа, выберуся нарэшце!.. Не магу я так жыць! Замак халодны, куча каменю і цэглы, партрэты продкаў пырацца, куды ні пойдзеш. А пойдзеш са свечкай ці лямпай газавай. Электрычнасці няма. Кажуць, дзесьці ёсцека, а тут няма. Вада халодная са студні, прыбіральні нармалёвай нямашака, дырка ў падлозе. Слугі бязглуздыя і крадуць усё, што не прыкалочана. І мяне баяцца. А селюкі… упёртыя цемрашалы! Шапкі мнуць, у пояс кланяюцца, а вочы такія — гэна б забілі. Спіной павярнуцца страшна.

Ён узмахнуў рукамі, задзеўшы галінкі паабапал сцежкі.

— Ты ж сам таго хацеў, — пакпіў Уладзімір.

— Таго, ды не гэнага! Ой дзядзечкі, вы нармалёвыя, вы мяне ўратавалі.

Раман запнуўся за корань, але Ўладзімір падхапіў хлапца пад локаць, не даўшы ўпасці.

— Куды вы бяжыце? — адсопся Адась, пачырванеўшы ад бегу. — За павароткай чыгунка, а цягнік аж а шостай гадзіне. Маглі парыбаліць хоць колькі. Самы клёў, — ён зірнуў на захутанае аблокамі неба, вось-вось мог распачацца дождж, і рыба сапраўды б хапала, як праклятая.

Адась прытуліўся да асіны і спытаў з цікавасцю:

— Але ж нобілем ты стаў?

— Напалову, — заміргаў Раман. — Кузенам Яноўскай Надзеі.

— Што?!

— Нешта мне гэнае прозвішча нагадвае, — працягнуў Адась. — Твае жарты, Валодзю?

— А тваё прозвішча не Свеціловіч? — спытаўся Уладзімір Рамана з падазрэннем.

— Рымша, я казаў!

— Твой аматар, — гыкнуў Адась. — Зараз з-за дрэў выскачаць аператары з камерамі і закрычаць: «Сурпрыз!» Пісьменнік, гэх!

— Няма тут камер, ну, апроч турэмных. Ні кіно. Мо далей дзе ёсць, — Раман узлахмаціў аберуч светлыя валасы. — А тут нешта дзіўнае творыцца. І з часам, і з прасторай. Быццам дрот звярнуўся ў колы, як змяя, і то сціскаецца на шыі, то прыпускае, тады можна крыху далей ад замка адыйсці. А яшчэ сяляне дзікія. І балотныя паны.

— А не шмат ты на сябе бярэш: людзей, што цябе кормяць, дзікунам зваць? — уззлаваўся Уладзiмiр.

Раман нат адступiў:

— Дзядзечка, вы не так мяне зразумелi! Не дзікуны. Проста павоздзяць сябе неяк… што спіну хочацца пільнаваць.

— А што цябе здзіўляе, калі ты ім пан?

— Не Дзікае паляванне? — перакрычаў абодвух Адась.

— Не, такіх не бачыў, — палыпаў вачыма Раман. — А гэтыя, балотныя паны, носяцца хеўрай ды жартачкі дурныя кнуюць. То карову загоняць у дрыгву, то пьяненькага схопяць ды ганяюць ноч па галявіне… І гэта не найгоршая з тутэйшых легенд.

— А якая найгоршая?

Хлопец прыціснуў указальны палец да ілба.

— Горшая — гэта архангелы. Пайшлі, дзядзечкі, хутчэй. Мо вы мяне выведзеце, бо далей тут не магу.

Нейкі час яны маўчалі.

— Дзядзечкі, родненькія, я ж думаў, што ўграз тут навечна, — Рымша бег спіной наперад, і Ўладзімір мусіў хлопца лавіць, каб не бразнуўся аб зямлю. І са здзіўленнем бачыў, што лес неяк змяніўся, і волглае лісцё асін ды вольхаў падае з галінак, а неба зусім занурылася аблокамі, шэрымі, як лістападаўскія дні. І вецер назоліста лезе пад вопратку.

Чыгунка, якая павінна была паказацца дзесяць разоў, некуды знікла, хоць сцежка не раздзялялася і з яе не сыходзілі ні разу. Пад нагамі чвякала твань. І ачомаліся яны ля таго ж цмока-бервяна, расшчаперыўшага лапкі-сукі.

Рака ціхенька шалахцела, круціла ў зморшчынках вады бярозавыя лісточкі, падобныя да залатых манетак.

— Што за трасца?

— Святыя балеснічкі!

— Як вядзьмак воздзіць!

— Тут ведзьмака нямашака, только ведзьма, — уздыхнуў-усхліпнуў Раман. — Ездзіць конна ды людзей зводзіць. А хто не пойдзе — чорнымі стрэламі страляе, каб ішлі.

— Ты яе бачыў? — спытаўся пан Уладзімір, гледзячы на бледнага, як палатніна, Адася — у таого толькі шчокі гарэлі снегірынымі пузамі — хоць залівай.

— Не.

— То й маўчы. Фалькларыст! Вельмі ты пабегаешь, калі стралой прыкладуць паніжэй спіны… — бурчэў ён.

Здэцца, кпіў, сердаваў, але вочы лагодна пасміхаліся.

— Што, нам цяпер тое аднавокае не паймі што чакаць, каб выйсці?

— Спрабуйма яшчэ.

За дзень яны накруцілі вёрст дзесяць з гакам, дый гак быў той яшчэ, беларускі, што даўжэй за саму дарогу. Ногі збілі, цяжка дыхалі, сцяжынку вывучылі ледзьве не да кожнай зёлкі, кожнай галінкі, — і стаптаўшы яе наперад, неадменна вярталіся да кропкі, дзе пабачылі пачвару.

Адась не проста ўссеў на бервяно, зваліўся, не сцяміў і пакецік пад сябе падкласці.

— Не магу, усё.

— Можа, нам заплечнікі тут прыхаваць? — пан Уладзімір зірнуў на сонца, што пялілася савіным вокам, вызірнуўшы з лахмановых хмар.

— А ты паручышся, што мы выйдзем на тое ж самае месца?

Сонца не збіралася ныраць у раку. Насуперак жыццю, кароткаму, як захад, вісела, ледзве здвінуўшыся з палудня.

— Лепей не пакідаць. Тут рухаецца ўсё, — сказаў Раман. — Акрамя маста.

— Есці хочацца, — Адась палез у заплечнік па бутэрброды. — Можа, спыніцца, рыбкі палавіць, вуху зварыць на вогнішчы?

Уладзімір тузануў плячыма. Спытаўся ў Рамана:

— Тут карчма ёсць? Ці шынок? Лепей карчомка, есьці хочацца!

Сияние окутало их, выжимая слезы и заставляя зажмуриться. А когда мужчины пришли в себя и протерли глаза, то увидели незнакомого парня. И откуда он взялся — черт знает. Не хрустели ветки под ногами, не шуршала трава. И бревно лежало, как лежало, на том же месте.

— А всё шутки твои, — проворчал пан Адась.

— Мужики! Вы живые! — кинулся к ним парень обниматься.

— А были сомнения? — прогудел Владимир сочным баритоном. Адам же просто отскочил: он боялся сумасшедших.

— Родные! — рыдал незнакомец. — Живые! Как я вам рад! Как дойти до железной дороги?

— Спасибо, что не до библиотеки. Ты заблудился или где?

— Или где! — парень перестал дрыгать руками и ногами, покраснел и опустил веки с длинными ресницами.

— Вы это тоже видели?

— Видели что?

Мужчины подхватили рюкзаки, чувствуя, что рыбалки не будет.

— Вот тропинка к железной дороге, — начал Владимир.

— Только слепой ее не заметит, — едко заметил Адам.

— Его. Что-то, — парень дернул плечами. — Змея. Сходил собрал фольклор! Римша Роман, студент-филолог, — он сильно пожал протянутые ладони. Обрадовался, еще раз убедившись, что имеет дело не с призраками. — Говорили местные, в речке змей живет.

— Это бревно, — зыркнул Адам, но пинать бревно носком сапога передумал. Снял и вытряс пакетик, на котором сидел.

— Вижу, — усмехнулся Роман. — Нет, я о том, с длинной шеей и единственным глазом. Или прожектором. Как увидел, ослеп, а после что-то стало происходить.

— Псих какой-то, — шепнул Адась другу. Нарвались рыбаки: ловили рыбу, а поймали журавля…

— Не могу выйти отсюда. Нет, я не пьяный и не сумасшедший! Попаданец, видимо. Ой, я попал! Мечтал, как в книжке, увидеть чужие миры, стать боярином.

— Стал? — Адам раскраснелся: то ли от восторга, то ли от злости.

— Стал, — вздохнул парень. — Но как-то не так.

— Идем. Мы тебя проводим до железной дороги, — Владимир взял Романа за плечо.

— Он псих! Или маньяк.

— Тихо. Ну, фигни какой начитался. Идем.

И они пошли.

— Всадит он нам нож в спину, — не унимался Адась. — Сумасшедший какой-то… Да ты на него похож…

И правда, было у Романа сходство с Владимиром, как у сына с отцом: и взгляд такой же искренний, и глаза ясные, и плечи широкие. Весь восторженный. Было заметно, что он очень рад:

— Дядечки, как хорошо, что я вас нашел. Может, наконец выберусь!.. Не могу я так жить! Замок холодный, куча камня и кирпича, портреты предков пырятся, куда ни пойдешь. А пойдешь со свечкой или лампой керосиновой. Электричества нет. Говорят, где-то есть, а тут нет. Вода холодная из колодца, уборной нормальной нет, дырка в полу. Слуги бестолковые и крадут всё, что не приколочено. И меня боятся. А селюки… упрямые мракобесы! Шапки ломают, в пояс кланяются, а глаза такие — взяли б да убили. Спиной повернуться страшно.

Он взмахнул руками, задев ветки по обе стороны тропинки.

— Ты ж сам того хотел, — подколол Владимир.

— Того, да не этого! Ой дядечки, вы нормальные, вы меня спасли.

Роман споткнулся о корень, но Владимир подхватил парня под локоть, не давая упасть.

— Куда вы бежите? — отдышался Адась, покраснев от бега. — За поворотом железная дорога, а поезд аж в шестом часу. Могли порыбачить хоть немного. Самый клёв, — он посмотрел на затянутое облаками небо, вот-вот мог начаться дождь, и рыба действительно бы брала, как проклятая.

Адась прислонился к осине и спросил с интересом:

— Так боярином ты стал?

— Наполовину, — заморгал Роман. — Кузеном Яновской Надежды.

— Что?!

— Что-то мне эта фамилия напоминает, — продолжил Адась. — Твои шутки, Володя?

— А твоя фамилия не Светилович? — спросил Владимир Романа с подозрением.

— Римша, я же сказал!

— Твой почитатель, — хмыкнул Адась. — Сейчас из-за деревьев выскочат операторы с камерами и закричат: «Сюрприз!» Писатель, эх!

— Нет тут камер, ну, кроме тюремных. Ни кино. Может, дальше где есть, — Роман взъерошил рукой светлые волосы. — А тут что-то странное происходит. И со временем, и с пространством. Будто проволока скручивается в кольца, как змея, и то сжимается на шее, то приотпускает, тогда можно чуть дальше от замка отойти. А еще крестьяне дикие. И болотные паны.

— А не много ли ты на себя берешь: людей, что тебя кормят, дикарями звать? — рассердился Владимир.

Роман отступил:

— Дядечка, вы не так меня поняли! Не дикари. Просто ведут себя как-то… что аж спину защитить хочется.

— А что тебя удивляет, если ты им пан?

— Не Дикая охота? — перекричал обоих Адась.

— Нет, таких не видел, — похлопал глазами Роман. — А эти, болотные которые, носятся кодлой да глупые шуточки творят. То корову загонят в трясину, то пьяного схватят и гоняют ночь по полю… И это не самая худшая из местных легенд.

— А какая самая худшая?

Парень прижал указательный палец ко лбу.

— Самая худшая — это архангелы. Пойдемте, дядечки, скорей. Может, хоть вы меня выведете, потому что дальше тут не могу.

Какое-то время они молчали.

— Дядечки, родные, я ж думал, что застрял тут навечно, — Римша бежал спиной вперед, и Владимир должен был ловить его, чтобы не упал. И с удивлением замечал, что лес как-то изменился, и волглые листья осин и ольх падают с веток, а небо совсем погрузилось в облака, серые, как ноябрьские дни. И ветер назойливо лезет под одежду.

Железная дорога, которая должна была показаться десять раз, куда-то исчезла, хотя тропинка не разделялась и с нее ни разу не сходили. Под ногами чавкала трясина. И очнулись они у того же змея-бревна, расставившего лапки-сучки.

Река тихонько шелестела, крутила в морщинках воды березовые листочки, похожие на золотые монетки.

— Что за хрень?

— Святые угоднички!

— Как ведьмак водит!

— Тут ведьмака нет, только ведьма, — вздохнул-всхлипнул Роман. — Ездит верхом и людей сводит. А кто не пойдет — черными стрелами стреляет, чтобы пошли.

— Ты ее видел? — спросил пан Владимир, глядя на бледного, как простыня, Адася — у того только щеки горели пузиками снегирей — хоть заливай.

— Нет.

— То и молчи. Фольклорист! Очень ты побежишь, если стрелой приложат пониже спины… — бурчал он.

Казалось, издевался, сердился, но глаза ласково улыбались.

— Что, нам теперь то одноглазое не пойми что ждать, чтобы выйти?

— Попробуем еще.

За день они накрутили верст десять с гаком, да гак был тот еще, белорусский, что длинней самой дороги. Ноги сбили, тяжело дышали, тропинку выучили едва ли не до каждой травинки, каждой ветки, — и стоптав ее вперед, неизменно возвращались к точке, где увидели чудовище.

Адась не просто сел на бревно, свалился, не сообразив и пакетик под себя подложить.

— Не могу, всё.

— Может, нам рюкзаки тут спрятать? — пан Владимир посмотрел на солнце, что пялилось совиным глазом, выглядывая из лохматых туч.

— А ты поручишься, что мы выйдем на то же место?

Солнце не собиралось нырять в реку. Вопреки жизни, короткой, как закат, висело, едва сдвинувшись с полудня.

— Лучше не оставлять. Тут движется всё, — сказал Роман. — Кроме моста.

— Есть хочется, — Адась полез в рюкзак за бутербродами. — Может, остановиться, рыбку половить, уху сварить на костре?

Владимир пожал плечами. Спросил у Романа:

— Тут корчма есть? Или шинок? Лучше корчомка, есть хочется!