Аргус против Марса

7. БОЛЬШЕ, ЧЕМ ДРУГ

Полицейский обеспокоенно крутил головой. Только что он видел скромно одетого человека, неспешно направлявшегося мимо стоянки автомобилей к дверям кафе «Тереза». Конечно, он не обратил бы особого внимания на этого прохожего, но дело в том, что человек внезапно исчез. Он не мог пройти незамеченным в кафе или скрыться за поворотом. Тут что-то не так... Полицейский высвободил руку из-под накидки и направился к автомобилям.

Бертон понял свою ошибку, когда сквозь щель в занавеске увидел полицейские башмаки, топчущие в лужах отражения рекламных огней. Незаметно покинуть машину было теперь невозможно, ему не оставалось ничего другого, как примириться с неизбежностью.

Белая перчатка взлетела под козырек. Хриплый басок произнес:

– Простите, месье, но по долгу службы я обязан...

– Вы хотите знать, кто я такой, не так ли, сержант? Хомо сапиенс – к вашим услугам... – мягко сказал Бертон. (Фу, какое глупое положение! Этот флик, вероятно, принял его за похитителя автомобилей).

– Мне не хочется, месье Сапиенс, казаться навязчивым, но, согласитесь, я просто вынужден проверить документы у человека, который влез... э-э-э... проник в чужую машину.

Флик оказался на редкость вежливым.

Бертон начал рыться в карманах, делая вид, что ищет документ. Что предпринять? Дать ему сто франков? Бертон старался выиграть время: вот-вот должен появиться тот, с кем он назначил здесь свидание.

Флик терпеливо ждал.

– Все в порядке, сержант, – раздался вдруг голос, который Бертон узнал бы из тысячи других. – Это мой друг, я попросил его подождать в моей машине.

Человек, который назначил Бертону свидание возле кафе «Тереза» в машине N_213-81, показал удостоверение, и флик, еще раз козырнув, удалился.

Хозяин машины, засунув руки в карманы пальто, смотрел на Бертона большими серыми навыкате глазами, качал седеющей головой и смеялся почти беззвучно:

– Здравствуй, Анри. Я, кажется, подоспел вовремя.

– Как всегда, Мишель, – тепло ответил Бертон.

Они обнялись.

Анри Бертона и Мишеля Шови – коммерческого директора крупной электрохимической фирмы – связывала не только студенческая дружба и не только совместная подпольная работа в годы оккупации. Их связывало крещение огнем и кровью...

...Марсель, солнечное утро, свежий солнечный ветер, синее море и... кованые сапоги эсэсовцев. Немцы торопились: с часу на час ожидался десант союзников.

Бертон и Шови были включены в группу участников Сопротивления, подлежащую немедленному уничтожению. На корабль смерти, носивший звучное имя «Валькирия», смертников грузили, как скот. Впрочем, нет, скот грузят гораздо бережней... Когда Бертона швырнули в трюм, он сшиб Мишеля с ног.

– Что за манера входить без доклада, – сказал Шови, зажимая кровоточащий нос.

Они сразу узнали друг друга, хотя полгода, проведенные в тюрьмах и концлагерях, изменили обоих до неузнаваемости. Мишель поцеловал друга окровавленными губами. Они так и просидели обнявшись, пока «Валькирия» тащилась до места, где ее должны были торпедировать. Бертон теперь не помнил, что говорили они друг другу в те страшные минуты. Возможно, что-то легкомысленное. Они смеялись, потому что не хотели чувствовать себя живыми мертвецами. А рядом какой-то юноша плакал навзрыд.

Раздался первый взрыв. Палуба накренилась, и люди в трюме сбились в одну огромную кучу. Взрывом сорвало крышку люка вместе с наваленными на нее лебедками, и они увидели небо... Люди облепили узкий трап, как пчелы. Трап рухнул под тяжестью тел. Крики и стоны... Трап подняли снова, и первый человек выскочил на верхнюю палубу.

– Выходите все! – крикнул он остальным. – На корабле конвоя нет.

Но едва люди показались из трюма и, скользя деревянными колодками, стали съезжать по накренившейся палубе, с эсминца, куда пересели конвоиры, забил крупнокалиберный пулемет. Затем эсминец ушел. Видимо, решили, что смертникам все равно крышка: на «Валькирию» пикировал английский бомбардировщик...

Взрывы бомб следовали один за другим, подымая за бортом мощные фонтаны воды, разнося в щепы палубные надстройки.

– Гады-ы-ы! – кричал Мишель, угрожая небу сжатыми кулаками. Наверное, Анри стал бы кричать вместе с Мишелем, но новый взрыв швырнул его в темную бездну...

В холодной воде Бертон очнулся и вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Рядом с ним на волнах покачивался серый пузырь. Мишелю повезло: рубаха, под которой скопился воздух, ненадолго послужила ему спасательным поясом. Бертон поднял за волосы его голову над водой. Неподалеку плавали остатки штурманской рубки. Бертону удалось добраться до них, не выпуская из руки волос Мишеля. Втащив друга на скользкие доски, он, задыхаясь от усталости, смотрел на бледное лицо с безжизненно опущенными веками, уже не надеясь, что на нем появятся признаки жизни. Но Мишель вдруг открыл глаза, выплюнул воду и произнес:

– Кто бы мог подумать, что в загробном мире столько воды...

Друзья лежали рядом и молча смотрели на плавающие вокруг обломки. Уже не было видно ни самолетов, ни эсминца, ни «Валькирии»... Мимо проплывал труп с изуродованной головой. Быть может, это был тот юноша, который плакал. Мишеля стошнило.

– Это оттого, что я напился... – сказал он.

Но только ли оттого? Анри понимал, что Мишелю стыдно. Ему тоже было стыдно. В мрачной глубине, где-то у них под ногами, в искореженном остове «Валькирии» нашли свою могилу многие их товарищи. Было что-то унизительное в том, что они оказались счастливее погибших...

Безголовый труп зацепился одеждой за край доски и на некоторое время стал их спутником. Они почти теряли сознание, когда их подобрал английский миноносец.

– Как вы себя чувствуете? – спросил врач-англичанин.

Бертон отвернулся, а Мишель ответил:

– Еще немного, сэр, и я схватил бы насморк.

Оставив машину у кафе, Бертон и Шови медленно шли вдоль пустынной набережной. Мишель слушал внимательно, не перебивая, и постепенно Бертон рассказал ему все.

Где-то далеко пробило двенадцать. По темной Сене маленький буксир тащил за собой караван, барж. Хрипло пробасил гудок.

– Как видишь, события последнего времени принесли мне много горечи и разочарований, – заключил Бертон. – Мой ближайший сотрудник оказался негодяем из негодяев. Меня хотела предать женщина, как две капли воды похожая на ту, которую я любил. Я потерял лабораторию. Я вынужден был изменить свое имя, хотя у меня нет решительно никаких оснований стыдиться его. У меня хотят силой и коварством отнять то, что я собирался подарить честным людям от всего сердца, – мое открытие...

Друзья остановились и, опершись на парапет, глядели вниз на темную воду.

– Да! – вздохнул Мишель. – Если бы это рассказал мне кто-нибудь другой, я не поверил бы... Итак, Люсьена вывела тебя из магического дворца подземным ходом в соседний квартал. Но Мицуда, бедняга... Ему, вероятно, угрожают крупные неприятности?

– За него я как раз беспокоюсь меньше всего. У Мицуды много влиятельных друзей и клиентов в самой Франции и за ее пределами, даже в Соединенных Штатах. Они его вызволят.

– Но почему ты все-таки решил вернуться в Париж?

– Логика подсказывает, что нигде нельзя так хорошо спрятаться, как в Париже.

– Однако твои расчеты не совсем оправдались. Ведь ирландец-то тебя нашел, – заметил Мишель.

– Зато финал не оставляет желать лучшего. Знаешь латинскую поговорку: «Предупрежден – значит вооружен». Ночной разговор с ирландцем показал мне, что даже очень разные люди в критический момент жизни могут мыслить одинаково. Видимо, человеческой природе все-таки свойствен инстинкт жизненной правды. И это – радует.

– Я понимаю его поступок, – сказал Мишель. – Ведь он – ирландец, значит, все время служил чужому богу. И понимал это. Тяготился этим... Да, не каждый день приходится выслушивать этакое. Живешь и не представляешь, что рядом могут происходить подобные вещи. Но не унывай, старина, мы еще повоюем!

– Не сомневаюсь.

– А теперь ты, может быть, дашь мне представление о своем «Аргусе»?

– От тебя у меня нет секретов.

Бертон прочел Мишелю маленькую лекцию о слабых взаимодействиях элементарных частиц.

– Так, так! – сказал Мишель, оживленно встряхивая полуседой шевелюрой. – Мне многое стало понятным.

Согретый вниманием друга, Бертон рассказал ему кое-какие подробности о своей многолетней работе.

– Итак, тебе первому удалось сделать это необычайное открытие, – резюмировал Мишель. – Если с тобой что-нибудь случится, людям придется открывать это заново.

– Не придется. Я принял нужные меры. Все данные, касающиеся конструктивных особенностей установки для нейтринного дальновидения, я тщательно зашифровал и довольно нехитрым способом передал радиосигналами на радиотелескоп французского астрономического общества. Ты, верно, помнишь сенсационные сообщения газет о загадочных сигналах, дошедших на землю из созвездия Лебедя? Это была невинная шутка твоего покорного слуги. Теперь зашифрованные данные «Аргуса» находятся в картотеках государственной обсерватории. Над дешифровкой «космической» информации уже работает счетно-решающая машина «Эпсилон-8». Но никому неизвестно, что ключом к дешифровке служит научная работа Арнольда Дельфуса «Аппроксимирование нейтринных полей».

– Теперь это известно мне, – рассмеялся Мишель. – Скажи, ты осуществил трюк с «космическими» радиосигналами один?

– Нет, с Гюбнером. Но он помогал «вслепую».

– А ты уверен, что он не догадается со временем?

– Сейчас это уже не имеет значения. Сегодня я узнал о том, что Гюбнер казнен. Вот, прочитай.

Бертон вынул из кармана свернутый в трубку номер желтого еженедельника «Скандал». Они остановились под фонарем, и Шови начал читать:

"В маленькой, не очень опрятной, меблированной комнате в углу стоит на коленях человек. Он буквально был загнан в этот угол, поставлен на колени и в этой позе окоченел, привалившись к стене. Голова втянута в плечи, лицо со следами недавних ожогов почти сплошь забинтовано, видны только оскаленные зубы и оловянные бляхи открытых глаз.

Сверкают вспышки «блица», щелкает затвор аппарата – следователь фотографирует убитого. Судебно-медицинский эксперт обнаруживает на шее трупа, в области сонной артерии, глубоко ушедшую крохотную стеклянную ампулу. Она была выпущена из какого-то метательного приспособления; вскрытие покажет, каким ядом ее снарядили.

На столе на белой клеенке разложены предметы, извлеченные криминалистами из карманов убитого: бумажник, пистолет, пара сломанных сигар, зажигалка... Детектив достает из бумажника удостоверение личности на имя Франца Гюбнера, уроженца города Мюлуз в Эльзасе, пятидесяти двух лет. Итак, это тот самый инженер Гюбнер, который исчез во время недавнего загадочного взрыва в лаборатории телевизионной фирмы в Париже.

Деньги, довольно крупная сумма – целы. Целы великолепные карманные часы в платиновом корпусе с драгоценными камнями.

В руке покойного зажата бумага: «Агент гестапо Фридрих Кунц... За преступления, содеянные против французского народа... подлежит смертной казни».

Странная деталь: приговор датирован июнем 1944 года.

Здесь, несомненно, имело место политическое убийство. Полицейский комиссар высказывает предположение, что оно совершено членами тайной террористической организации «Мстители» в ответ на проект закона о прекращении преследования нацистских палачей за давностью срока преступлений..."

– Но я-то знаю, кто привел приговор в исполнение. Возмездие было справедливым, – сказал Бертон. – Ты помнишь «Валькирию», Мишель?

Мишель достал из кармана пачку сигарет и надорвал обертку.

– Дай и мне.

Спички ломались в дрожащих пальцах, друзья долго не могли прикурить. Половина сигарет просыпалась под ноги.

– Я буду чувствовать себя виноватым, если такое когда-нибудь повторится, – сказал Мишель, жадно глотая дым. – Но те, кто сжигал нас в крематориях лагерей смерти, вешал нас, пытал в застенках, топил в море, заняты сейчас составлением реваншистских планов, строительством военных баз. Страна, которая столько выстрадала под немецким сапогом, предоставляет свои территории для немецких военных маневров. Наше правительство, забыв уроки войны, усиленно заигрывает с министрами из Бонна...

– Не обязательно быть коммунистом, чтобы это понять, – сказал Бертон.

– Нет, конечно. Но не каждый решится посвятить себя борьбе против безумных планов реакции, борьбе неимоверно трудной, но абсолютно необходимой. Ты знаешь, какие потери понесла компартия во время Сопротивления. Недаром Морис Торез назвал ее «партией расстрелянных». Но она остается единственной партией, способной последовательно и до победы вести такую борьбу. Анри, тебе пора кончать с положением «клошара», бродяги, находящегося в осадном положении. Твою борьбу невозможно вести в одиночку.

– Могу я рассчитывать на твою помощь?

– На нашу помощь. Сейчас ты работаешь мастером на заводах «Соншель»? Тебе нужно перейти на одно из наших предприятий, скажем, лаборантом в цех электрохимии. Я устрою это. В ближайшее время мы поможем тебе переправиться туда, куда не дотянутся лапы противников. У тебя, вероятно, уже имеются планы дальнейшего использования «Аргуса»?

– Да, конечно. Но я вижу, что мне одному не справиться.

– Выше нос, старина! – уже весело сказал Мишель. – Мы опять вместе, как семнадцать лет назад... А теперь, знаешь что? Поедем разомнемся, подышим свежим воздухом. Только куда? В Булонский лес или Венсенский?

– Что за вопрос, Мишель! – Бертон недолюбливал аристократический Булонский лес. Ему, как и Шови, больше по душе был демократический Венсен.

– Да, да, конечно, Венсен! – кивнул Шови.

Они вернулись к машине и понеслись на юго-восток.

У Шови был прекрасный баритон. И сейчас, шевеля баранкой, он тихо напевал песенку из музыкальной комедии «Крошка Лили», незатейливую песенку, которая нынче была на устах у всего Парижа:

Над Парижем занимался рассвет. Розовая полоска над рекой обещала солнечную погоду.