Аргус против Марса

3. ВЗМАХ КРЫЛЬЕВ

Бертон и Гюбнер поднялись на площадку. Здесь находился пульт управления установкой, а перед ним легкие плетеные кресла. На оконечностях серповидной площадки помещались два купола из того же светлого металла.

Бертон тронул пусковую кнопку. Зажужжали моторы, и внизу, у подножия площадки, раздвинулись створки. Из образовавшегося колодца выдвинулась металлическая мачта, несущая необычайное сооружение: большой, метров пяти в диаметре, радужно сияющий шар. Шар вращался, и было непонятно, как он закреплен и на какой оси вращается. Сетка меридианов и параллелей делила его на секторы, как глобус. Впрочем, это и был глобус, расцвеченный всеми оттенками красного и фиолетового цветов. Тонкими бордовыми линиями вырисовывались контуры материков, светились лиловые точки городов, змеились алые артерии рек. Шар достиг уровня площадки и замер. Из полукольца над шаром выдвинулись серебряные иглы.

Гюбнер смотрел взволнованно, с жадностью. Он проработал у Бертона несколько лет, был причастен к созданию этой установки, но только сегодня впервые его допустили в «святая святых» патрона и впервые дали возможность увидеть это техническое чудо в действии.

Бертон нажал вторую кнопку. Купола на оконечностях площадки раскрылись, как цветочные бутоны, открыв взору два гигантских рубиновых кристалла шестигранной призматической формы.

– Это и есть знаменитые кристаллы Корфиотиса? – не скрывая возбуждения, спросил Гюбнер.

– Да. Как видите «чертов грек» на что-нибудь годится... Эти кристаллы – сердце установки нейтриновидения. Они выполняют функции преобразователей энергии несущего поля в кванты видимого света. Подробности потом.

– Что я должен сейчас делать? – осведомился Гюбнер.

– Сидеть и смотреть.

Бертон снова склонился над пультом.

Одна из серебряных игл удлинилась и вошла в глобус. Шар замер, посветлел, а из недр кристаллов рванулись пурпурные сполохи. Все окружающее исчезло из поля зрения.

Гюбнер ощутил головокружение и зажмурил глаза. А когда открыл их – прищурился, ослепленный.

...Над ними раскинулась яркая синева безоблачного неба. У ног вздымались зеленые волны. Вдали мелькали белые треугольники парусов. И среди этого солнечного великолепия находилась площадка с двумя людьми.

– Карибское море! – сказал Бертон. – Куба! – добавил он, простирая руку к дымчато-синей полоске далекой земли.

К ним стремительно приближалась белая точка. Скоро она превратилась в альбатроса. Сильная птица проплыла над их головами на длинных упругих крыльях.

Зрелище, открывшееся перед Гюбнером, не было тенью жизни, как кино. Оно не было и ее подобием, как телевидение. Это была сама реальность, сама жизнь с ее красками, рельефом, движением и звуками. Гюбнер в сильном возбуждении даже привстал и машинально расстегнул верхнюю пуговицу халата.

– Я вижу, вы испытываете желание выкупаться, – усмехнулся Бертон. – Не снимайте халата, купаться можно в одежде...

Площадка погружалась в воду. Волны со всплеском сомкнулись над головой. Солнечный свет меркнул в зеленоватой дымке.

– Смотрите, Гюбнер, смотрите, упивайтесь невиданным! – раздался голос Бертона. – Впервые человек проникает в морские глубины без акваланга.

Но Гюбнер был уже не в состоянии разделять его восторги: судорожно вцепившись в подлокотники, он наблюдал, как на него надвигается огромная рыбина. Мощные грудные плавники и характерно скошенный рот не оставляли сомнений: он находился нос к носу с акулой. Это была представительница той милой семейки хищниц, которую называют «Белая смерть». Сопровождаемая двумя рыбками – лоцманами, она не спеша проплыла между Гюбнером и Бертоном.

– Не хватит ли впечатлений? – бормотал Гюбнер, разрывая воротник. – Берегись! – заорал он вдруг не своим голосом, цепляясь за руку Бертона.

Бертон вздрогнул от неожиданности. Даже его крепкие нервы оказались неподготовленными к новому сюрпризу: прямо на площадку мчалась черная громада. Доля секунды потребовалась Бертону, чтобы сообразить: это нос подводного корабля. Бертон с Гюбнером пронеслись со своей площадкой вдоль длинного ряда отсеков – носового, аккумуляторного и ракетного, мимо матросов и офицеров, занятых своим делом, миновали отделение атомного реактора, машинный отсек. И вдруг все исчезло, только удаляющийся шум винтов напоминал о виденном.

– Вот и состоялась наша встреча с собратьями по разуму, – комментировал Бертон. – Встряхнитесь, коллега! Ничего страшного не произошло. Просто мы случайно прошли сквозь американскую атомную подводную лодку. Она либо следует в Гуантанамо, либо везет «в подарок» кому-нибудь из своих союзников дюжину «Поларисов». Как видите, у пиратов с жабрами появились двуногие конкуренты.

– Я, кажется, сейчас захлебнусь, – взмолился Гюбнер. – На сушу!

...И он увидел себя в дикой чащобе амазонской сельвы. Площадка беспрепятственно вторгалась в непроходимые заросли. Гюбнер инстинктивно щурил глаза, когда колючая ветвь готова была коснуться его лица, отводил голову, чтобы не стукнуться лбом о древесный ствол. Он с трудом удерживал себя от желания разогнать тучу крылатых насекомых, сопровождавших «путешественников» надоедливым звоном. «Эффект присутствия» был настолько силен, что Гюбнер почти ощущал их укусы.

– Когда-то я мечтал заняться поисками останков древних цивилизаций, затерянных где-нибудь в Мату-Гроссу, – раздался голос Бертона. – Но не мог решить, что привлекательнее – археология или изучение океанских глубин. Я избрал физику, и она дала мне возможность заглянуть в самые недоступные уголки мира. Можете назвать меня романтиком, но я упивался мыслью, что подарю людям средство видеть почти недоступное. Поэтому я и пригласил вас, трезвомыслящего человека, на этот эксперимент...

...На берегу заболоченной протоки вода кишела кайманами. Три голых индейца, захлестнув веревочной петлей одно из этих омерзительных созданий, с трудом тащили по траве отчаянно сопротивляющуюся добычу.

Вдруг краски тропического пейзажа померкли. Темная туча заслонила солнце и расправила над сельвой свинцовые крылья.

– Идет ураган, – промолвил Бертон. – Будем смотреть?

– Бр-р-р-р! – поежился Гюбнер. – Лучше вернемся домой.

Сельва исчезла. Перед ними снова вращался красно-фиолетовый сияющий шар.

Еще в ту пору, когда радар был в колыбели и назывался электромагнитным детектором, Бертон заинтересовался проблемой дальновидения. Рядом с ним в группе «Мистраль» работал Лаказетт, физик почти гениальный. Это он создал «научный сектор» подпольщиков в гараже на улице Круа-Руж. Отсюда выходили крохотные радиопередатчики, бомбы с секретом в виде портфелей, телефонов и настольных ламп, глушители для пистолетов и автомобильных моторов. Тут же были собраны материалы по прицельному бомбометанию и радару.

Лаказетт любил повторять слова Гюго: «Наука непрестанно продвигается вперед, перечеркивая самое себя. Плодотворные вымарки! Наука – лестница... Поэзия – взмах крыльев...»

– Дорогой мой Анри, – говорил Бертону Лаказетт, – научное творчество нужно поднимать до уровня поэзии. Работа экспериментатора сродни работе художника. Большие открытия делаются не только знанием, но и вдохновением.

Бертон всегда поражался необычайной научной интуиции Лаказетта, который еще тогда предвидел пути развития радиоэлектроники, очень интересовался проблемами передачи движущихся изображений на расстояние, радиолокационной и электровакуумной техникой, полупроводниками. Он научил Бертона тому, что не смогли бы дать ему никакие институты и научные труды: умению мыслить в науке нешаблонно. Он же подсказал Бертону идею этого аппарата.

– Анри, – говорил ему Лаказетт, – видение на расстоянии и сквозь непрозрачные тела – не химера. Эту возможность предвидел еще Жюль Верн, а ты знаешь, сколько его фантастических идей стали реальностью. Принципиально в природе нет ничего непрозрачного. Но от какой печки следует танцевать при решении задачи? Это могут быть невидимые проникающие излучения – инфракрасные лучи, гамма-кванты высоких энергий, радиоволны миллиметрового и субмиллиметрового диапазонов, наконец – потоки элементарных частиц. Ключ в том, чтобы правильно подобрать проникающее излучение и суметь преобразовать его в видимое изображение. Это крепкий орешек, Анри!

Лаказетта расстреляли в форте Монлюк в начале августа 1944 года, в самый канун парижского восстания. Он погиб, не дрогнув.

То, что Бертон унаследовал от него, не осталось мертвым кладом. В послевоенные годы все свои силы и знания, весь талант, всю страсть он вложил в поиски «ключа». Но потребовались годы работы в «Бюлле», затем в «ТВ-франсэз», сотрудничество со многими талантливыми исследователями, прежде чем он нашел этот ключ и идея обрела реальную форму.

Вот это удивительное, созданное Бертоном «всевидящее око» и было взмахом его крыльев.

– Что еще? – спросил Бертон, вопросительно поглядывая на Гюбнера. – Индия? Дели, Бенарес? Аляска? Или, может быть, заглянем в святилище Соединенных Штатов: хранилище золотого запаса в подвалах форта Нокс? Или не будем ходить далеко и совершим прогулку по Парижу, о котором мало кто знает, по Парижу подземному, заглянем, так сказать, в парижские тайны?

И, не дожидаясь согласия Гюбнера, он начал вертеть колесико верньера. Стрелка медленно ползла по шкале и они, как бы вместе с ней, двигались по каким-то мрачным лабиринтам, безлюдным и запутанным. Это были катакомбы Парижа, протяжением на триста километров. Безлюдным? Нет, Бертону и Гюбнеру сопутствовали миллионы мертвецов, точнее кости их, сложенные штабелями у стен, прах нескольких миллионов парижан, тридцати поколений людей, населявших столицу Франции на протяжении десяти веков. Кости, и еще кости, и еще раз кости, тысячи кубометров костей, сложенных как поленницы дров и перемежаемые кое-где черепами. Прах и безмолвие. Официально этот гигантский некрополь именовался «Генеральным хранилищем костей, перенесенных с кладбищ Парижа».

– Империя смерти, – поеживаясь, заметил Гюбнер.

– Не только, – сказал Бертон. – Сейчас я покажу вам кое-что любопытное.

Стрелка двинулась дальше, я они оказались в обширном бункере. Посредине стоял стол с тремя разноцветными телефонами, портативный коммутатор, несколько стульев. На стене висел плакат, украшенный двумя скрещенными национальными флагами. Воззвание было датировано 19 августа 1944 года и начиналось сообщением о том, что союзнические войска стремятся к Парижу. Далее в самых энергических выражениях парижане призывались к восстанию против немецких оккупантов.

– Отсюда, – сказал Бертон, – легендарный полковник Роль-Танги, член ЦК Французской компартии, руководил подготовкой к восстанию. В самом центре царства смерти зрели семена жизни и свободы... Гитлеровцам, разумеется, и в голову не приходило искать здесь главарей Сопротивления...

Гюбнер проглотил застрявший в горле комок, сказал сдавленно:

– Очень любопытно... Однако меня больше интересует Париж современный...

– Да в современном Париже любое такси доставит вас в любой конец города...

– Ну, а все-таки? Можно ли заглянуть в любой дом по выбору? Интересно выяснить точность наведения...

– Для этого, видите ли, мне нужно иметь детальный план города и точную карту склонений по широте и долготе. Только в таком случае задача будет под силу квантовому калькулятору. Но попробую воспользоваться другим методом. Показывайте дорогу и я «отвезу» вас куда пожелаете...

Навстречу им понеслись улицы ночного Парижа.

– Здесь! – сказал Гюбнер.

...В казенно обставленном кабинете за дубовым письменным столом сидел седовласый человек в мундире с узкими поперечными погончиками полковника. Перед ним навытяжку стоял некто в штатском.

– Я слушаю, капитан Лежен, – сказал полковник, нимало не подозревая, что его разглядывают две пары посторонних глаз. – Что с проектом «Аргус»?

– Мне думается, шеф, не следует форсировать события. Плод созреет, нам останется только сорвать его. Работы в лаборатории Бертона под неослабным наблюдением...

Бертон насторожился и резко отстранил руку Гюбнера, который пытался выключить прибор.

Молчаливый поединок рук над пультом не прекращался на протяжении всего остального диалога между полковником и капитаном.

Полковник. Мне не совсем ясен принцип действия бертоновской установки.

Капитан. Он основан на использовании каких-то необычайных свойств потока элементарных частиц нейтрино. Впрочем, природа этих частиц не ясна современным физикам и «эффект Бертона» пока остается тайной его первооткрывателя.

Полковник. Надежна ли агентура на этой операции?

Капитан. Подтверждается, что один из агентов – двойник. Это Д-18. Он работает не только на нас, но и на ведомство Гелена. Это...

Гюбнеру, наконец, удалось нажать включатель. Изображение исчезло, в студии зажегся верхний свет. Теперь «коллеги» стояли на площадке лицом к лицу во весь рост: гневный Бертон и багровый, вспотевший Гюбнер.

– Что это значит, спрашиваю я вас?! – выкрикнул Бертон.

– Это значит, – начал Гюбнер, постепенно обретая свою обычную самоуверенность, – что наше изобретение должно, наконец, найти себе настоящего хозяина.

Бертон был ошеломлен неслыханной наглостью. Да, Гюбнер монтировал электронные узлы вспомогательных блоков, выполнял работы, требующие обычной конструкторской смекалки. Претензии на соавторство были просто смехотворны.

Гюбнер развалился в кресле и вытащил сигару, хотя в студии курить строго запрещалось.

– Туризм, путешествия, археология – все это хорошо... Но вы, конечно, даете себе отчет в том, какая поразительная сила находится в ваших руках? Она позволит своим обладателям раскинуть тайные сети над всем миром...

– Ну, и кто, по-вашему, эти обладатели? – гневно спросил Бертон.

– Ими будут те, кто больше заплатит. Я беру эту заботу на себя, и поверьте – не продешевлю. Мы будем богаты, как крезы.

Гюбнер теперь играл в открытую.

Бертон сразу понял, о чем идет речь, идея была не нова: тотальный шпионаж!

– Соглашайтесь, Бертон, теперь другого выхода у вас нет...

– Вы идиот, Гюбнер. Это изобретение по своей природе не может находиться в частных руках, во владении каких-либо монополий или фирм.

– Значит, фирма «ТВ» не получит «Аргуса»?

– Нет. Честь и совесть ученого не позволяют мне передать им свое изобретение.

– Значит, вести исследования и создавать аппарат на деньги фирмы, а потом показать ей кукиш – это честно?

– Фирма и так нажила на моих патентах колоссальные деньги, а я получил крохи. Мы квиты. Поймите, ослиная голова, что «Аргус» может быть только привилегией государства, как выпуск денег или ядерное оружие. Причем такого государства или государств, которые сумеют разумно его использовать.

– Что за донкихотство! Соглашайтесь на мои предложения, Бертон. Изобретение попадет в руки государственного учреждения. Я гарантирую вам это.

– Нет, Гюбнер. Уберите свои грязные лапы. «Аргус» никогда не был спутником Марса, бога войны. Эта штука не для тех, кто собирается обрядить атом в солдатский мундир. «Аргус» может и должен стать неусыпным стражем мира, действенным орудием контроля над тайными вооружениями.

– И вы воображаете, что вам удастся этого добиться?

– А вот это вас уже не касается.

– Ах, не касается? Вы забываете, что простаки в дирекции фирмы полагают, будто вы работаете всего-навсего над объемным телевидением. Я оправлюсь прямо туда и выложу все, что видел здесь, – заявил Гюбнер.

– Прежде чем вы успеете это сделать, я передали вас в руки полиции, как шпиона-двойника, – отпарировал Бертон.

– Ах, так! – и создатель «Аргуса» увидел прямо против своей переносицы ствол пистолета.

– Последнее слово, патрон, – угрожающе сказал Гюбнер. – Либо вы сейчас вручите мне всю техническую документацию из своего сейфа, либо...

– Вы идиот, Франц, – насмешливо отвечал Бертон. – Даже если бы я сделал это, ни вы, ни ваши хозяева все равно не смогли бы ею воспользоваться...

– Считаю до трех: раз!.. два!..

В этот миг ослепительно сверкнула зеленая молния и чудовищный грохот расколол, казалось, стены студии.