В опустившейся темноте Михаил едва не пропустил ориентир – будто бы случайно зацепившийся за ветку полиэтиленовый пакет – и свернул направо, в лесную чащу, а через несколько десятков метров затормозил и взглянул на жену. Она ответила ему возбужденным, нетерпеливым взглядом и тут же вышла из машины. Михаил заглушил двигатель и вышел следом в сырую, моросящую осень. С ветвей за шиворот без конца падали тяжелые, ледяные капли, пока они бережно доставали носилки с сыном и помогали друг другу надеть тяжелые рюкзаки.
- Ена, а да-ай я понесу семодан, а ты ме-я…, - болезненно сглатывая и растягивая до полной неразборчивости слова, вдруг промямлил Лёха.
Родители застыли глядя на него. Неужели бред начался? Но Наталья вдруг склонилась и звонко чмокнула сына в бледный лоб. А потом дошло и до Михаила. Он вспомнил несчастного чебурашку и нервно улыбнулся. Господи, Лёха всего лишь пошутил…
- Скоро все будет хорошо, Лёх, - произнес он, как мог спокойно и внушительно, - Ты потерпи еще немного, ладно?
Голова сына беспорядочно заболталась в капюшоне спальника. Теперь он так кивал…
Они подняли носилки и двинулись вглубь леса. Наталья была здесь всего однажды, чуть больше года назад. Михаил тогда занимался поисками транспорта, и совершенно случайно набрел на это место. Она скептически отнеслась тогда к его находке. Слишком близко от трассы. Не может такого быть, чтобы здесь никто не появлялся в течение целого года! Зима – это понятно, но в остальное время обязательно кто-то нагрянет с корзинками и то́рбами, чтобы, в зависимости от сезона, набрать черемши, папоротника, грибов или ягод.
Как узнать точно?!
Тогда-то Михаил и придумал «оцепить периметр», распустив сеть из толстых, шелковых нитей. Сгнить или порваться сами собой не успеют, а если нагрянет человек и порвет… Что ж… Значит, место неподходящее. Но за год ни одна живая душа – ни человеческая, ни звериная – так и не пересекла рубеж.
Вскоре они его – рубеж - достигли, и Михаил перерезал толстые, витые нити, преграждающие путь на трех уровнях – груди, колен и щиколоток. Осталось всего 500 метров.
…
Получив посылку, Наталья тут же позвонила сестре, но та сделала вид, что понятия не имеет, о чем речь, и быстро свернула разговор. После этого они еще не единожды созванивались, но та вела себя в точности так же. Она готова была к долгим переговорам, воспоминаниям детства, обмену текущими новостями, но стоило Наталье хоть намекнуть на содержание посылки, как у Иры моментально «убегало молоко», и она торопливо прощалась.
Эти предосторожности больше, чем что бы то ни было другое, убедили Наталью в том, что путешествие к Ардану – не просто европейская городская легенда. На той записи сестра очень четко дала понять, что теперь ее жизнь и жизнь ее семьи находится в смертельной опасности. Когда она получила доступ к Маршруту, то автоматически дала подписку о неразглашении под страхом смерти. Но она пошла на это, потому что когда-то и сама оказалась в безвыходной, фатальной ситуации. Наталья подозревала, о чем идет речь, хоть Ирина никогда особо не распространялась на этот счет. У ее мужа – бельгийского дипломата – возникли какие-то неразрешимые проблемы, ставящие крест как на дипломатической, так и на любой другой карьере. А спустя пару месяцев все как-то очень быстро и гладко все само собой… образовалось. И супруги снова любовались в новостях на лошадиную физиономию Иркиного благоверного.
…
- Вон он! – Миша притормозил.
Наталья подняла голову. Свет налобного фонарика дотягивался разве что до спины мужа, но впереди она, пусть и с трудом, различила очертания автобуса. Леха тоже силился приподнять плечи, чтобы взглянуть.
- Лежи, ребенок, - повелительно произнесла она и подпихнула носилки вперед, поторапливая мужа. Тот крякнул и снова зашагал к остову пазика, маячившего за деревьями.
Бог знает… А может, и Всевышнему неведомо, как этот автобус занесло в лесную чащу, но, судя по его состоянию, это произошло много десятилетий назад. Вполне вероятно, что еще при Советской власти он был угнан и разобран на запчасти. Остался только проржавевший кузов с чудом уцелевшей двойной синей полосой на боку. В черных провалах окон не осталось ни единого стекла. Внутри тоже мало что сохранилось. На месте оставались лишь потолочные трубы-поручни и дуги сидений. Металл, видать, был совсем плохонький, раз на него не позарились, но кожаная обивка и поролоновый наполнитель давно сгнили.
Они забрались в салон, уложили носилки с Лёхой на остовах сидений и принялись заделывать одеялами окна и двери, развешивать на потолочных поручнях висюльки от старой люстры. Подсветкой им служили несколько керосиновых ламп и налобные фонарики. Впрочем, перед отъездом фонарики им придется выкинуть за борт. Никакого электрического света…
Когда с окнами было покончено, супруги сделали небольшую передышку и уселись на свои рюкзаки, достав бутерброды, воду и специальный протеиновый коктейль для Лёхи. Перекусили.
- Ну, что…, - спросил Михаил, переводя взгляд с жены на сына и обратно, - Никто не желает вернуться?
Ответом было молчание.
- Не нравится мне все это, - снова пробормотал он.
- Девятьсот восемьдесят восемь, - рассеянно отозвалась Наталья, без аппетита прожевывая бутерброд.
Михаил нервно усмехнулся. Наталья уже давно вела счет этому его высказыванию. За год она насчитала 988, но не учла те, что он произносил без нее. На самом деле они перевалили уже за две тысячи. Если не больше…
Он достал Библию – дешевенькое, ширпотребное издание, но освещенное в церкви, раздербанил ее и, сложив на полу небольшой костерок, сжег. Наталья глядела на горящие, разлетающиеся по салону обрывки священного писания, и ей на миг почудилось, что запахло ладаном…
Она помогла мужу собрать пепел и ссыпать его в бутылку с оскверненной святой водой, а затем опрыскать ей контур двери и небольшое деревянное распятие, которое приделали на рыхлую, осыпающуюся ржавчиной стену водительской кабины. Как полагается - вверх ногами. Пришлось воспользоваться двусторонним скотчем, и они не представляли, как долго он продержится, но надеялись, что достаточно, чтобы успеть отъехать.
- Кто… прочтет молитву? – спросила Наталья дрогнувшим голосом. Лёха зашевелился в спальнике, замычал. Она ободряюще улыбнулась ему. Лёха в последние дни говорил совсем плохо и, если верить врачам, скоро должен был совсем умолкнуть… вплоть до фатального конца. Уж, если кому и читать молитву, то именно ему…
- Nema. manreteamativ, menoitcerrusersinrac…- затянул мальчик, уродливо и неразборчиво коверкая слова. От этого последняя строчка древней молитвы, произнесенная задом-наперед, зазвучала еще более жутко и кощунственно. Даже огни керосиновых ламп начали дрыгаться и страшно чадить за стеклом, а Порфирий, до этого беззаботно набивавший щеки арахисом, недовольно свистнул и ушел в свой домик. Наталья, воспитанная в религиозной семье, горько усмехнулась… Как хрупка Вера! Никакая вера не выстоит перед угрозой, нависшей над твоим ребенком…
- Muednioderc, - закончил Лёха и шумно засопел, как всегда делал, когда очень уставал.
- Заводим…, - произнес Михаил, - Теперь или пан или пропал…
Они завели будильники на минуту и расставили их перед собой. Оставалось только ждать…
…
После просмотра Ирининого послания они с Михаилом надолго ушли каждый в себя. То, с какой помпой все было преподнесено, они… да, они поверили сразу. Вся эта маскировка с очками-сердечками, париком и изменителем голоса, конечно, была смешна, но только первые мгновения. Наталья знала свою близняшку и без труда различила на ее размалеванном до не узнаваемости лице, неподдельный страх… нет, ужас!
Она, несомненно, делилась с Хворостовыми самым сокровенным, тайным, тем, что может стоить ей жизни. Эту… легенду она узнала от мужа, а он, в свою очередь от коллег-дипломатов, когда попал… в беду. Сам он не мог добраться до Колдуна, потому что находился под подпиской, но Ирина взяла все на себя, поэтому с уверенностью может сказать – это не просто городская легенда, это… действует. Вся европейская элита уже побывала у Колдуна, а некоторые – по нескольку раз.
- Плата небольшая, - шептала Ирина, поминутно оглядываясь, - Он не возьмет больше того, что вы в состоянии отдать... Сложнее до него… добраться…
…
Когда будильники враз зазвенели, все трое подпрыгнули, хоть и неотрывно следили за секундной стрелкой. Очень уж это был резкий, раздражающий звук в темном, изолированном пространстве. К нему невозможно было подготовиться.
- Ставим на три, - срывающимся голосом произнес Михаил, крутя ключик завода. Будильники снова затикали, отсчитывая мгновения.
…
Ирина объяснила, что для того, чтобы добраться до Колдуна, необходим транспорт. Но обычные средства передвижения для этого не подойдут. Как минимум год никто не должен появляться в радиусе 500 метров от него. Ей лично пожертвовала свою машину подруга, которая… впрочем, не важно, чего хотела подруга. Она отогнала свою машину в поля, которые предварительно арендовала на год и почти полностью разорилась на охрану. Обтянула поле колючей проволокой и поставила каждые 100 метров по будке с вооруженным охранником. Но, конечно, Хворостовым будет проще. Это в Европе некуда спрятаться, а в России достаточно загнать и бросить автомобиль где-нибудь на болотах…
Хворостовы не могли себе этого позволить. Машина была им жизненно необходима, чтобы возить Лёху на бесконечные процедуры и обследования, а финансов, чтобы купить другую, не было. Впрочем, Ира пояснила, что транспортом служить может даже старая, крытая телега и совершенно не обязательно, чтобы она была исправна. Но это должно быть что-то, что является по определению именно транспортом. Самолет, железнодорожный состав, автомобиль, бричка или карета… или автобус. Главное – чтобы он был изолирован от живой человеческой энергии, как минимум, год…
Наталья тогда не стала уточнять, это как-то само собой пришло к ней, интуитивно. Конечно! Все, что лишено живой человеческой энергии, тут же заполняется энергией… другой… кажется, именно это имел в виду Аристотель, когда говорил, что «природа не терпит пустоты»...
Но перед отъездом необходим еще небольшой набор обязательных ритуалов, которые убедят водителя в ваших серьезных намерениях…
…
Будильники затрезвонили снова, и супруги с недоумением уставились на них.
- Ты, завела свой позже…
- Ты прекрасно знаешь, что мы одновременно отпустили ключи…
Михаил знал это и высказал недоверие, просто чтобы убедиться… будильники, заведенные одновременно, зазвонили на этот раз один за другим с разбегом в несколько секунд… Неужели тронулись?!
Они завели их снова. Секундная стрелка одного тут же стала непостижимым образом отставать от второго… Пять минут…
…
- В пути, - объясняла Ирина, - будут подсаживаться попутчики. Редко попадаются агрессивные или зловредные. Помните, они здесь не ради вас. У них свой маршрут и пункт назначения. Это общественный транспорт. Представьте, что едете поздним рейсовым автобусом, и время от времени в салон подсаживается всякая шваль – алкаши, наркоманы, психи.… Не реагируйте на них, и тогда они не среагируют на вас.… Но если вдруг это произошло, просто отвлеките их.
…
Лёха что-то промычал, выпростав из спальника скрюченную руку с прилипшими к запястью пальцами. Наталья и Михаил склонились к нему, пытаясь понять, что ему нужно, а потом подняли глаза, где на потолочном поручне начали едва заметно подрагивать висюльки от люстры. Неужели тронулись?!
Действительно, отвесы оказались нелишними, так как движения они совершенно не ощущали. Все та же тишь, нарушаемая разве что слабыми порывами ветра и последующими приглушенными звуками срывающихся с ветвей тяжелых капель. Наталья подавила порыв отогнуть краешек одеяла и выглянуть наружу. Ирина говорила, что это не запрещено, но не желательно. Можно тем самым замедлить движение, а то и вовсе остановиться. И тогда – начинай все сначала.
Время на будильниках разнилось уже на две минуты. Если верить Ирине, чем сильнее разрыв, тем выше скорость движения… Своеобразный дьявольский спидометр… Михаил посмотрел на занавешенную лоскутным одеялом кабину водителя и поежился.
- Натка…, - он посмотрел на жену, - Как думаешь, кто-нибудь подсядет к нам?
- Ира говорила, что всегда… бывают попутчики…
- Странно…
- Это точно.
- Да я не о том… Странно, что вообще речь идет о каких-то попутчиках. Это ведь не рейсовый автобус, а наш – лично организованный и выстраданный. С какого перепугу к нам будут подсаживаться всякие «зайцы»?.. И мы же еще должны их отвлекать и ублажать, вместо того, чтобы… просто проехать мимо?
Наталья пожала плечами. Какая, в сущности, разница? Главное, Ирка сказала, что они редко бывают навязчивыми или агрессивными.
Один из будильников отчаянно зазвенел. Супруги вздрогнули, и Михаил тут же начал крутить ключик. Теперь необходимо завести на час. Удивительно, что второй будильник так и завис на четырех минутах. Тонкая стрелка двигалась, но еле-еле. Казалось, каждая секунда длится несколько минут.
- Лышите? – спросил Лёха и высунул бледное, угловатое лицо из спальника. Кончик его носа покраснел от холода и был мокрым. Родители навострили уши.
- Что?.., - шепотом спросил Михаил, а потом понял. Из-под ржавого днища раздавался едва слышный шёпот шин по асфальту. Невероятно, если учесть, что пазик брюхом стоял на лесной постилке, а одним боком даже немного ушел в землю. Висюльки весело раскачивались, а за одеялом, отделявшим кабину водителя от салона… казалось, красновато просвечивала приборная панель. Какая приборная панель?! В кабине не осталось ничего, даже остов кресла не уцелел!
…
Ирина не говорила, сколько именно времени займет дорога. Она только рассказала, что заводить будильники нужно сначала на минуту, потом на три, пять минут, час и два. Сама она управилась за час с небольшим, кто-то из знакомых ее знакомых, по слухам, доехал аж за пятнадцать минут, и это был настоящий рекорд. Но она не слышала ни о ком, кто добирался бы дольше двух часов.
- Как вам узнать вашу остановку? – спрашивала она, видимо, читая мысли супругов, - Ориентируйтесь по будильникам. Как только они снова зазвонят одновременно, вы на месте. Выходите немедленно, водитель не будет ждать вас.
…
- Кажись, началось, - пробормотал Михаил и переставил свой рюкзак поближе к Лёхиным носилкам, загораживая сына спиной. Наталья, услышав, что шум колес стихает, поступила так же и настороженно уставилась на дверь.
Некоторое время было так тихо, что, казалось, они могут слышать биение своих сердец, а потом край одеяла на дверном проеме ворохнулся, и в салон хлынули запахи горящей резины и свежей, кипящей крови. А вместе с ними«на борт» поднялась фигура в латах, с окровавленной палицей в металлической перчатке и, повернувшись лицом к Хворостовым, застыла в проходе. Впрочем… это было громко сказано - лицом. От головы осталась едва ли треть – лишь нижняя челюсть, ощерившаяся остатками битых зубов. В просветы между осколками то и дело просовывался красный, мокрый язык, а в паре десятков сантиметров над ней лениво плавал своеобразный нимб, состоящий, казалось, из двух эфемерных, сияющих колец – золотого и серебряного. Кольца медленно вращались в противоположных друг другу направлениях, то и дело их гладкая поверхность озарялась, словно от всполохов далеких пожарищ.
У чудовища не было глаз, но Хворостовы чувствовали, что оно каким-то образом смотрит на них и… видит.
- Дай ему… что-нибудь, - нервно прошептала Наталья, не в силах отвести взгляд. Некоторое время муж не шевелился, и она успела увериться, что он растерял остатки мужества, но он вдруг медленно поднялся, оглушительно хрустнув коленями, и протянул рыцарю первое, что попалось под руку – банку с солеными рыжиками.
Повисла долгая, мучительная пауза. Сжавшаяся в комочек Наталья, выглядывающий из-под ее локтя подслеповатый Лёхин глаз и Миша, протягивающий дары стальной фигуре…
«Наверное, нужно что-то другое…», - запаниковала она, но вдруг кольца над остатками головы задвигались быстрее, а закованная в железо пятерня с лязганьем развернулась вверх ладонью, с благосклонностью принимая жертву. Михаил торопливо сунул в нее банку и тут же отшатнулся, чуть не упав на Лёху.
Бесконечно тянулись минуты. Секундная стрелка на «тормозящем» будильнике тыркалась туда-сюда, вообще перестав двигаться с места. Все вокруг застыло, даже висюльки под потолком перестали раскачиваться. А потом рыцарь молча развернулся и вышел из автобуса. Окровавленная челюсть с осколками зубов, сияющий нимб, шпоры на латных сапогах, в одной руке – чудовищная палица, а в другой… банка соленых рыжиков.
Расскажи кому – засмеют… но смеяться совершенно не хотелось.
Они выдохнули, только когда поняли, что автобус снова движется. Теперь они действительно это чувствовали. Слегка покачивались бока, на окнах трепетали одеяла, висюльки на потолочном поручне пускались в пляс, а споднизу что-то чавкало, словно пазик пробирался по размытой ливнями грунтовке. Соседний ряд сидений незаметно изменился, одевшись в набитые поролоном дерматиновые сидушки.
Лёха застонал и откинулся назад, закусив губы.
- Сын… ты как? – охрипшим голосом спросил отец после некоторой паузы.
Тот издал неопределенный звук, потом ответил:
- Лучше, чем этот терминатор... зачем ему наши грибы? Трудно же будет жевать их одной челюстью…
Михаил невольно фыркнул, усмехнулся. Но усмешка тут же увяла. Беззаботный юмор сына выдавал его крайнее отчаянье. Лёха прекрасно понимал, что считанные месяцы отделяют его от сырой могилы и крушения целого мира, который он толком и увидеть не успел… Стоит ли на последнем пороге бояться каких-то чудовищ? Тем более таких, которым для откупа хватает банки соленых грибов…
А вот Михаил испугался, и, чувствуя исходящий от жены кислый, мускусный запах пота, понял, что та на грани истерики. Он очень мягко положил руку ей на спину, но та все равно вздрогнула всем телом и вдруг принялась поспешно доставать из рюкзаков и расставлять перед собой банки и кулечки.
- Лучше сделай Лёхе укол, - попросил он, - Ему плохо…
- Мне тоже плохо! – выкрикнула она, но тут же закрыла лицо дрожащими руками и глухо пробормотала, - Знаю. Прости. Сделай сам…
После инъекции Лёха быстро уснул. Автобус раскачивался и подпрыгивал на кочках, и его голова в капюшоне спальника безвольно болталась из стороны в сторону. На какой-то миг Михаилу почудилось, что они в катафалке – везут сына на кладбище. Под ложечкой засосало. Он разлепил пересохшие губы, чтобы в трехтысячный раз произнести, что «не нравится ему все это», но промолчал.