Аномалии

СЭДИ ТЁРНЕР

КОЛЛЕТ ФРИДМАН

АНОМАЛИИ

Серия: Вне серии

Группа: https://vk.com/yourbooks12

Переводчик: Ирина Б.

Редакторы: Владушка, Рита Я.

Вычитка и оформление: Виктория К.

Обложка: Виктория К.

ПРОЛОГ

Крики пронзают утренний океанский воздух. Я не знаю, кричит это ребенок или моя мать, но я точно уверена, что должна добраться до дома. Немедленно. С самого утра было предчувствие, что что-то пойдёт не так. Я вздрагиваю, вытирая соленую воду с глаз. Мама должна родить сестру только через несколько часов. Я думала, что успею поплавать утром.

Но ошиблась.

Стоны оглушают, пока я выбираюсь из воды и мчусь вверх по берегу. Как только я отворяю деревянную дверь нашего дома, сразу вижу маму. Она лежит на кровати в луже крови. Незнакомец, одетый в белые одежды и большой тюрбан, закрывает ей глаза. Что происходит?

― Мама! ― кричу я, и мой голос, голос шестилетней девочки, дрожит от страха.

Незнакомец пытается схватить меня, но я вырываюсь. Моя мама мертва. Её светлые кудри спутаны, придавая ей волнующий ангельский вид. Маленький ребенок лежит молча рядом с ней. Мой отец, моя непробиваемая скала, плачет на полу, убитый горем.

― Мама. ― Мой голос надламывается. Моя жизнь кончена.

― Ты должна слушать свое сердце, Кива, ― предупреждает тихим с акцентом голосом незнакомец в тюрбане, притягивая меня ближе к себе.

― Откуда вы знаете мое имя? ― Он не отвечает мне. Вместо этого берет новорожденную и уходит в заднюю комнату.

Пару минут спустя раздается стук в полуоткрытую дверь, и входят двое мужчин, одетые в черное. Эта форма Глобального Управления. Заступники. Люди Собека Васела.

― Родился гражданин, ― говорит мужчина ниже ростом.

― Она мертва, ― немедленно отвечаю я, не совсем понимая, почему лгу. Я знаю, что моими обязанностями как гражданина является подтвердить рождение ребенка перед представителями власти, чтобы они внесли ее в учет численности. Официальные представители всегда присутствуют при рождении ребенка. Это закон. Их задача ― установить между бровями ребенка маленькую кристаллическую точку под названием Третий, в которой содержится информация для зашифрованного кода Глобального Управления.

Сильное предчувствие заставляет меня оправдаться.

― Пожалуйста, позвольте нам оплакать их, ― умоляю я, указывая на моего причитающего отца.

Мужчины уважительно кланяются и уходят, занеся в свои планшеты информацию о том, что произошло. У них нет оснований подозревать меня во лжи. Граждане Глобального Управления никогда не лгут. Это не в нашем характере. У меня нет причин лгать.

Мужчина в тюрбане выходит из задней комнаты. Он передает мне мою маленькую сестру. Ее пальчики такие крохотные. Такие нежные. Ее глаза такие яркие. Она очень похожа на мою маму. Несколько месяцев мы с мамой обсуждали имя для малышки. Теперь моя мама мертва. Я осознаю отвратительную реальность и начинаю плакать. Незнакомец нежно забирает у меня ребенка.

―У тебя грустные глаза, Кива. Грустные глаза, которые помогут тебе изучать внешний мир и истины внутри тебя. ― Я в шоке и не могу понять его слов. Я хочу быть с мамой. Хочу быть с сестрой. Хочу, чтобы все было хорошо, а этого больше не будет.

― Все будет хорошо, ― с нежностью говорит незнакомец, как будто умеет читать мысли. ― Меня зовут Харидживан. Я обещаю защищать ее до тех пор, пока ты не будешь готова. Будь сильной, Кива. ― Он пеленает малышку в белые одежды, будто она часть его костюма, и направляется к двери.

― Ее зовут Сан, ― говорю я ему вслед и иду утешать моего обезумевшего от горя отца.

ГЛАВА 1

Я верчусь

Круг за кругом, подвешенная к сводчатому потолку вниз головой, наблюдаю, как мир крутится вокруг меня. Я закрываю глаза, потому что сильно кружится голова и зову на помощь, но никто меня не слышит. Неподалеку стоят мужчины, в идеально выглаженной черной форме, но они смеются и не обращают внимания на мой плач. Они двигаются плавно, будто скользят по воздуху. Я пытаюсь пошевелить руками, чтобы остановиться, но они прижаты к телу и обмотаны шелковыми нитями, как будто я в коконе. В ужасе открываю глаза, и мой взгляд останавливается на нем, я вижу свое отражение в его ясных голубых глазах. Лишь один его вид заставляет меня взять себя в руки. Он будет рядом со мной и защитит меня.

Этот кошмар преследует меня всю жизнь. В пятнадцать лет у меня, конечно, есть обычные кошмары, вроде тех, где я падаю или где у меня выпадают все зубы, но этот повторяется чаще всего. Он похож на воспоминание, но я не припомню, чтобы что-то подобное происходило в моей жизни. В некотором роде, этот сон более правдоподобнее, чем воспоминания о моей младшей сестре и мужчине в тюрбане, который забрал ее.

Я знаю, что Сан жива. Где-то она ждет меня. Иногда я спрашиваю о ней у папы, но он говорит, что она никогда не существовала. Но я точно знаю, что у меня есть сестра. Все свои воспоминания о ней я запрятала вглубь своего подсознания, поэтому мои сны связаны с моим подвешением и голубоглазым мальчиком, имя которого я не знаю, но который дал мне почувствовать себя в безопасности.

Сейчас же я чувствую себя в безопасности только в воде. Когда я плаваю ― я свободна. Мои мысли ясны и кошмары кажутся чем-то нереальным. Я плаваю каждое утро перед завтраком, что стало уже установленным порядком.

Ныряя в волнах, я придерживаюсь быстрого темпа, наслаждаюсь прохладной соленой водой, и утреннее солнце опаляет мою спину, пока я плыву параллельно неровному каменистому берегу. В это время я здесь одна, но скоро океан будет переполнен берущими пробы рабочими, детьми и рыбаками. Сейчас же океан ― это мой личный бассейн, и я не собираюсь вылезать из него.

Через несколько часов я уеду в лагерь и ближайший месяц проведу без океана и утренних заплывов. Поэтому ныряю в последний раз, чтобы проститься со знакомыми морскими растениями, яркими коралловыми рифами и косяками разноцветных рыб. Я поворачиваю к берегу и плыву под водой, пока не добираюсь до берега. Затем быстро выбираюсь из воды и со всех ног бегу домой, позволяя воздуху обсушить мое тело и волосы. Перепрыгивая через три ступеньки нашего маленького прибрежного домика, где мы с отцом живем, уже чувствую запах яиц и тостов, разносящийся в воздухе.

― Поторопись, Кива. Скоро начало, ― предупреждает отец.

Снимаю толстое полотенце с крючка около двери и заворачиваюсь в тяжелый материал, а папа подает завтрак и наливает кофе. Я нечаянно почесываю мизинцем по Третьему, непрозрачному кристаллическому алмазу, закрепленному на лбу между бровями. Он появился у меня, когда я еще была ребенком. У каждого гражданина есть такой же, через его сложную спутниковую систему мы узнаем важные новости и находимся под наблюдением для нашей безопасности. Когда новостной доклад начинается, я пересаживаюсь на один из двух высоких металлических стульев у кухонной стойки. Это наш утренний ритуал: мы едим молча, пока диктор озвучивает голограмму, расположенную на другом конце комнаты.

― Сегодня начинается новая смена в Лагере Монарха, и мне выпала честь представить главу Глобального Управления, который лично вас поприветствует. Собек Васел.

Голограмма переключается с диктора на мирового лидера. Собек Васел сидит в кресле с высокой спинкой и смотрит точно в камеру.

― Приветствую, граждане. ― Его баритон сразу привлекает внимание, как будто гипнотизирует. Говоря с резким акцентом, он объявляет на весь мир об открытии Смены Летнего Солнцестояния в Лагере Монарха, которую мы посетим с друзьями.

Кожа моего отца Йохана была загорелой от ежедневной работы на солнце, а Собек Васел был настолько белым, что, кажется, он просвечивает. Его короткостриженые каштановые волосы подчеркивают волевые скулы, а темные глаза пронзают насквозь. Он привлекателен в каком-то странном смысле. Убедительный. И необычайно высокий. Даже сидя, он едва помещается на голограмме.

Собек Васел ответственный за восстановление нашего мира, который был на грани вымирания. Он ― наш лидер, и я восхищаюсь им и очень уважаю. В отличие от поколения моих дедушки и бабушки, которые находились в постоянном страхе войны, болезней, перенаселения и мирового потепления, я живу в мире без войн. В идеальном мире, где все граждане живут в безопасности и довольстве. Миром правит единое управление, так как нет регионального деления и границ.

― И я с нетерпением жду возможности поприветствовать каждого из новых граждан, когда через три недели вы попрощаетесь с детством и вступите в новый мир уже полностью осознанными гражданами. ― Наш мировой лидер заканчивает свою короткую приветственную речь, и трансляция переключается на прогноз погоды. Солнечно и тепло. В Океанской общине всегда солнечно и тепло.

Позавтракав, я спускаюсь со стула и практически падаю на отца. Я люблю своего папу, но не понимаю его. Доктор Йохан Ти является морским биологом и практически все время погружен в свои научные исследования, связанные с тем, чтобы сохранить чистоту океанских вод. Мне кажется, что он не очень счастлив. Он хотел стать хирургом, но вместо этого стал ученым. После Великой Технологической Войны женился на моей маме и переехал к океану. Кажется, он о многом сожалеет в своей жизни, ведь он чаще говорит о медицине, а не о работе на Опреснительном Заводе. Ему сложно проявлять эмоции, и, когда дело доходит до прощаний, он обнимает меня настолько быстро, насколько это только возможно сделать. Не хочется оставлять его одного, ведь мы единственные близкие люди друг у друга. Я пытаюсь сдержать слезы и говорить непринужденно, успокаивая, что вернусь через несколько недель.

Поднимаюсь в свою маленькую комнату на чердаке и переодеваюсь в футболку и шорты. Затем сажусь за стол и любуюсь фотографией мамы на планшете, сделанной незадолго до ее смерти. Она была уже на девятом месяце, и я обнимаю ее за живот. С огромным трудом сдерживаю слезы, сожалея, что не смогла с ней попрощаться. Выключаю планшет и убираю его и идентификационные часы в стол. Третий нужен для слежки и защиты, а часами мы пользуемся в целях общения между собой. В нем содержатся голограммы и воспоминания. Они являются нашей Дорогой Жизни к родственникам и друзьям, когда мы не рядом. Но сейчас я не могу взять их с собой.

Электроника не разрешена в лагере.

Не проходит и дня, чтобы я не скучала по маме. Я надеюсь, что сейчас она с родителями папы. Они умерли после войны, только не от потопа, а от болезней, которые он вызвал. И не они одни. Практически каждый, кто был старше двадцати и не защищен чипом погиб. Это был Собек Васел, тогда еще молодой технологический гений, работавший на одну из крупнейших корпораций, чья компания производила и распространяла Третий до войны. Однако по строгим правилам прежнего правительства чипы производились только для не состоящих в браке людей младше двадцати лет. После войны именно Третий защищал от болезней. Мои родители тогда только встречались и не были женаты, поэтому получили чип. Они были среди счастливчиков.

Из-за такого колоссального успеха Третьего Собек Васел мгновенно стал звездой. Его технология имела решающее значение для выживания и роста оставшегося населения. И в то время, когда прежнее правительство распадалось, его звезда стремительно восходила. Он стал необходим. Каждый выживший нуждался в его помощи. И он помог, используя свою жизненно важную технологию для того, чтобы объединить мир под руководством одного лидера. Под его руководством. Он согласился полностью интегрировать технологию при условии, что он станет мировым лидером. Люди готовы были следовать за ним, и Собек Васел стал правителем. Выжившие были в отчаянии, а он был их лучом надежды. Собек Васел был популярным и многообещающим молодым человеком с превосходными идеями и четким видением будущего. А из-за того, что люди умирали десятками тысяч человек, времени на выборы не было, и он был назначен мировым лидером, создавшим единое Глобальное Управление.

Мои дедушка и бабушка не выжили так же, как и мои тети и дяди. Но все, у кого был ребенок, уцелели благодаря Собеку Васелу. Он вывел наш мир из страданий в совершенно новую эру, где живем я и мои друзья, и мы никогда не узнаем, что такое бедность, голод или несчастье.

Нам невероятно повезло.

Я встаю и осматриваю комнату. Я готовилась к этому лету всю свою жизнь, но не уверена, что сложила все вещи. Предпочитаю быть готовой ко всему. Мой вещмешок лежит на кровати. Анника и Рейн придут с минуты на минуту. Следующие три с половиной недели мы втроем проведем в Лагере Монарха ― правительственном лагере для всех 15-летних граждан.

С тех пор как было организовано Глобальное Управление пятьдесят лет назад, все дети обязаны посетить лагерь в пятилетнем возрасте и вернуться снова десять лет спустя, чтобы воссоединиться с предписанным партнером и быть приписанным к его общине. Это самый важный момент в моей жизни, но, просматривая список вещей, я понимаю, что не хочу думать о будущем, только о настоящем. Меня волнует, достаточно ли вещей я беру с собой. В крайнем случае, я могу что-то взять у Анники или Рейн, хотя я выше их и скорее всего ничего не подберу. Я уже сложила все в синий вещмешок, а бандану, которую мне дал папа, повязала вокруг запястья, как браслет.

Всего организовано шесть рабочих общин: Трудовая, Сельскохозяйственная, Океанская, Учебная, община Экосистемы и Возобновляемой Энергии. Как и всех членов Океанской общины, меня можно узнать по определенному цвету, приписанному моей общине. Сам Собек Васел обосновывает назначение каждой общине дресс-кода тем, что это позволяет нам понять, что сообщество больше, чем отдельный человек, и мы все едины перед достижением общей цели. Поэтому вся моя одежда синяя. Я не тщеславная, но с рыжими волосами и голубыми глазами мне действительно подфартило, и я выгляжу отлично в синем одежде. Иногда я размышляю, какова была бы моя жизнь, если бы мне пришлось расти в Сельскохозяйственной Общине, где все носят коричный или Трудовой с их фиолетовым цветом. Надеюсь, я никогда и не узнаю.

Как только меня припишут к моей будущей профессиональной общине, на моем левом плече появится татуировка в виде бабочки. У старшей сестры моей лучшей подруги Анники бабочка раскрашена в сине-голубой цвет, а у мамы Рейн вытатуирована бирюзовая бабочка. Большинство людей, выросших в Океанской общине, перераспределены сюда же, поэтому я спланировала цвет своей будущей татуировки уже давно. Анника и Рейн выбрали лазурный цвет, а я хочу аквамариновый ― цвет воды в океане, так как там я всегда счастлива и чувствую себя в безопасности.

До Великой Технологической Войны океанская вода была загрязнена, и в ней нельзя было плавать и ловить рыбу. Но с тех пор, как Собек Васел и его Глобальное Управление перестроили наше общество, вода стала красивого синего цвета и полностью чистой. Океан является нашим единственным источником воды. На Опреснительном заводе, где работает мой отец, воду фильтруют.

Я слышу шаги на лестнице и голос моей лучшей подруги, которая зовет меня:

― Кива, давай быстрее.

Анника врывается в мою комнату. Ее рост 5’3 дюйма (прим. ред.: примерно 1,6 м), что почти на 6 дюймов (прим. ред.: примерно 0,15 м) меньше, чем у меня. И хотя она самый неуклюжий человек в мире, я ей завидую, потому что при росте 5’9 дюймов (прим. ред.: примерно 1,75 м) я слишком высокая и чересчур худая, и мои волосы цвета заката солнца. А я не тот человек, кому нравится выделяться в толпе, поэтому большую часть жизни я стараюсь с ней слиться. Так намного легче.

― Где Рейн? ― Я застегиваю свой вещмешок, набив его еще большим количеством вещей. Синих.

― Внизу. Ты волнуешься? ― Анника смотрит на меня своими ярко-карими глазами. Она всегда замечает, когда я лгу.

― Немного. Но все же уже предопределено. Поэтому нет смысла нервничать. ― Даже сейчас, когда я говорю это, что-то есть в глубине моего сознания… идея, которую я не могу понять, но которая мучает меня. ― В любом случае мы будем запечатлены со второй половиной и приписаны к общине. Мы же все будем Океанцами, да?

Анника кивает, ее высокий хвост болтается вперед-назад, пока она уверенно качает головой вверх вниз. Она, Рейн и я заключили договор на прошлой неделе, когда Рейн исполнилось пятнадцать. Так как мы втроем родились в июне, мы вместе попали в Смену Летнего Солнцестояния в Лагере Монарха. В лагере всего четыре смены, и мы действительно рады, что поедем туда, когда на улице уже тепло. Лагерь находится в Средней Америке, и я слышала, что во время смен Осеннего Равноденствия и Зимнего Солнцестояния там бывает ужасно холодно. По нашему договору мы втроем собирались вернуться в Океанскую Общину, что не должно быть проблемой, так как Глобальное Управление или ГУ поощряет, когда пары выбирают общину женщины в качестве места жительства.

― Несмотря ни на что, я собираюсь остаться в Океанской Общине. Представь себя в Общине Возобновляемой Энергии. Скукота! ― Анника ходит по комнате туда-сюда. Ей с трудом удается сохранять спокойствие.

― А мне кажется, это круто. Получать энергию из природных ресурсов.

― А Экосистема, фу, ― Анника трещит без умолку. Она всегда так делает, когда хочет доказать свою правоту. Ничто не отвлекает ее внимание. ― Единственный плюс Общины Экоксистемы, что они носят зеленый, а он тебе пойдет, Кива. Рыжие волосы, миллион веснушек.

― Миллиард веснушек, ― перебиваю я.

― Вот именно! Ты будешь выглядеть потрясающее. Особенно если сделаешь ярко-зеленую татуировку.

― Почему мы это обсуждаем? ― ворчу я. ― Мы вдвоем останемся в Океанской Общине.

― Конечно. Если мы только не Аномалии.

Мы замолкаем. Среди нас ходят страшные истории про Аномалии: люди, которые отправились в лагерь, но не смогли воссоединиться с предписанными партнерами по непредвиденной ситуации. Они либо не возвращаются из лагеря, либо отправляются в другую общину.

― Не будь такой серьезной, ― смеется Анника. ― Все будет в порядке. Хотя я почти не помню своего партнера. Дуг или Дэнни, или Дэниэл, или Дейв? Точно на Д. ― Анника пожимает плечами. ― Странно, что мы должны быть запечатлены в столь раннем возрасте. Как думаешь, ГУ заставит нас гулять вместе или что-то вроде того, чтобы проверить нашу совместимость?

― Все совместимы, ― отвечаю я. ― Из-за этого я не переживаю, потому что ГУ проверило все за нас. Наши гены подходят их генам. У нас будут идеальные дети и отличные жизни. Хотя все, что я помню о своем партнере, ― это его голубые глаза цвета океана.

― У нас обоих плохая память! ― рассмеялась Анника.

― И не говори. Я плохо помню свое детство, не говоря уже о моем предписанном партнере. Мы познакомились в Лагере Монарха, когда нам было пять лет, провели три недели за совместными играми, пока нас тестировали на совместимость, но эти воспоминания почти стерлись из памяти. Я даже не помню его имени, лишь синеву его глаз. Верчение, верчение… Воспоминания оживают, но я прячу их глубоко в своем сознании. Надеюсь, что он симпатичный.

― Это точно! ― хихикает Анника. ― Я лишь помню, что у Дуга-Дэнни была огромная голова.

― Ему было пять. Он уже должен быть дорос до нее.

― Аника! Кива! ― раздался голос Рейн с первого этажа. ― Поторопитесь!

― Вот и первый день моей новой жизни. ― Я беру свой вещмешок с кровати и надеваю на плечи. Анника идет за мной вниз по ступеням навстречу нашему интересному будущему.

***

Сразу же, как закончилась трансляция, Собек встал из кресла. Он ненавидел, когда люди из студии приходили во Дворец. Он презирал фальшивые улыбки и грим, который наносили, чтобы сделать его кожу более пигментной. А больше всего его раздражали такие медиа-сообщения, но они были необходимы. Его граждане ждали пропаганды, и ему не было в этом равных.

― Где мой сын? ― рявкнул он неприметной женщине из Учебной Общины, которую наняли для организации трансляции.

― Виртуальная игровая комната в Южном Крыле, ― ответила она и исчезла за углом.

Собек ухмыльнулся. Никто не мог находиться с ним рядом долго. Люди очень чувствительные создания и плохо переносят критику и резкие высказывания. Собек взял себе за правило критиковать своих сотрудников и говорить с ними свысока. Он питался их страхом.

Это делало его сильнее.

Он предпочитал этот дворец в Саббатикал-Сити другим комплексам в Азии и Австралии. Было в нем что-то такое изящное и роскошное, что напоминало ему об его собственной планете в далеком прошлом. Остальные штаб-квартиры находились на других концах света: Пирамид-Сити располагалась в пирамиде Гизы в бывшем Египте и Аргайл-Сити была в старом алмазном руднике Аргайла, где рабочие кристаллизовали алмазы, соединяя с его секретным компонентом, превращая их в Третий.

Собек осмотрел свой роскошный дворец в самом центре Саббатикал-Сити. Он был заполнен статуями богов, которым эти людишки поклонялись несколько веков назад. До того, как он захватил весь мир, это место называлось Сизарс-пэлас и находилось в дурацком месте под названием Лас-Вегас.

Казалось, что стены расступались, пока Собек мчался по зданию в поисках своего наследника. Каликс вырос вместе с другими детьми. Он учился и играл с ними ― это было важно для его социализации. Нельзя управлять тем, чего ты не знаешь. Но время игр подошло к концу, и Собек собирался готовить преемника унаследовать его королевство.

Но сначала его сын должен получить должное образование.

ГЛАВА 2

Я лечу

Анника, Рейн и я сели в геликоптер, стоящий рядом с нашей средней школой. Большая черная машина быстро взлетела, оставляя мою любимую общину позади. Я наблюдала, как из вида пропадал океан, пока мы летели на восток. Я живу на побережье западной Америки, в месте, которое когда-то называлось Северной Каролиной. Прижимаюсь лбом к окну и смотрю, как ландшафт меняет свой цвет с зеленого на коричневый. Когда-то давно такая поездка занимала гораздо больше времени, но это было до войны, когда мир выглядел по-другому.

После войны полярные льды на Северном полюсе растаяли. Южную Америку, Антарктиду и Европу сразу же затопил океан, погубивший всех жителей этих материков. Соединенным Штатам едва удалось выжить, сохранив лишь одиннадцать из пятидесяти прежних штатов. Сохранились только наше западное побережье и немного центральной части материка, а так же восточная и центральная части Африки. Канада и Мексика были уничтожены. Лишь Азия и Австралия остались полностью нетронутыми при странном повороте судьбы, при котором даже горные страны ушли под воду. Все зависело лишь от географического расположения.

Мир был быстро перестроен.

Бывшие Соединенные Штаты и Канада, точнее лишь обертка их былой мощи, были разбиты на трм части: Западная, Центральная и Восточная Америка. Западная и Восточная Америка ограничиваются океанами. Центральная Америка находится между ними. Америка занимает около трети территории до войны, потому что вся часть от прежнего восточного побережья до Техаса на Юге и Северной Дакоты ушли под воду.

Лагерь Монарха находится точно в середине центральной Америки, на бывшей границе между штатами Юта и Невада. Пока мы парим в воздухе, я вижу бесконечные коричневые сухие земли под нами. Дальше к центру встречается лишь несколько водоемов. Одно озеро тут, одно там, но ничего значительного. Я сжимаю подлокотник и смотрю, как белеют костяшки моих пальцев, пока пытаюсь контролировать нарастающую панику. Я не понимаю, почему у меня стойкое чувство ужаса от осознания того, что я буду окружена лишь сушей в течение следующих нескольких недель.

Рейн, Анника и я сидим в первом из четырех рядов геликоптера. Позади нас три ряда по три места в каждом. На геликоптере летят двенадцать пятнадцатилетних членов нашей общины и пилот. Мы не разговариваем во время полета, потому что слишком нервничаем из-за того, что ждет нас в лагере. Рейн чувствует мою тревогу и сжимает мою руку. Ее прикосновение успокаивает. Ярко-синий цвет ее лака для ногтей сильно контрастирует с фарфоровым цветом ее кожи. Всю мою жизнь Рейн была рядом и поддерживала меня. Так же как и Анника. Так почему я переживаю? Многие ребята приезжают в Лагерь Монарха в одиночестве. Я же буду там не просто с одной, а с двумя своими лучшими подругами.

Закрываю глаза и стараюсь расслабиться. В каждую общину отправлено по десять геликоптеров, и каждый перевозит по дюжине подростков. Математика никогда не была моей сильной стороной, но Рейн, которая знает обо всем, сказала, что в лагере будет примерно восемьсот сорок человек в этой смене. До Великой Технологической Войны население планеты вышло из-под контроля, и пятнадцатилетних тинейджеров было более пяти миллионов, что означает, что Смену Летнего Солнцестояния посетило бы около пары сотен тысяч человек. Сейчас же осталась лишь небольшая часть той молодежи.

Именно поэтому Собек Васел и его Глобальное Управление так усердно работают, защищая нас от прошлого, чтобы сохранить будущее.

И я точно знаю, каким будет мое будущее. Анника, Рейн и я вернемся в Океанскую Общину. Это все, что я знаю, и все, что я хочу знать. Три наши семьи жили в этой общине еще с войны, и я не хочу жить где-то в другом месте. Амессы и Кроули всегда были для меня как семья. Мы втроем росли как сестры, постоянно оставаясь с ночевками друг у друга, плавая вместе в океане и обсуждая наше совместное будущее. После того, как умерла моя мама, я проводила в доме Анники столько же времени, сколько в своем собственном, а ее старшая сестра Квилл и ее партнер Джед были для меня как старшие брат и сестра. Я не настолько близка с семьей Кроули, родителями Рейн, но была влюблена в ее старшего брата Кеннона. Он был в Лагере Монарха три года назад и теперь живет в Восточной Америке в Учебной Общине со своей партнершей Джо. Хотя он приезжает на две предписанные недели каждый год, все же уже кажется другим: чужеземцем.

Итак, моим планом является провести три веселые недели, воссоединиться с моим партнером и вернуться в Океанскую Общину, чтобы выполнить мое предназначение.

― Хватит мечтать. ― Толкает меня локтем Рейн. ― Мы приехали.

Я смотрю в окно. Мы парим в воздухе, и слева и справа находятся другие геликоптеры. Внизу они приземляются в установленном порядке на обозначенный вертодром, расположенный в центре горного массива.

Приземлившись, мы тащим наши вещмешки по большому туннелю, вырубленному в горе. Мы идем цепочкой. Анника впереди меня, Рейн позади. Здесь тусклое освещение, и мы плохо видим, поэтому должны идти маленькими шагами, чтобы не споткнуться, что делает Анника ― аж три раза. Так мы идем почти милю (прим. ред.: 1 миля равна 1609,34 м). Сразу за выходом из туннеля начинается лагерь. Я моргаю несколько раз, пока мои глаза не привыкают к солнечному свету. Насколько я могу видеть ― здесь равнина. Это место раньше называлось соляными пустынями Бонневилля ― твердое высохшее соляное озеро, которое занимало тридцать тысяч акров. Это место не имело никакого значения до того, как тут появился Американский Лагерь Монарха.

До того как Глобальное Управление построило лагерь на соляном озере, здесь была просто куча соли, несколько заброшенных правительственных зданий и старые аэродромы. Сейчас нет необходимости в правительственных зданиях. Старое национальное правительство располагалось в месте под названием Вашингтон, которое ушло под воду во время таяния ледников.

Собек забраковал все старые правительственные здания, потому что ему были не нужны правительственные объекты, включая эти бывшие государственные постройки. Он также забраковал аэродром на соляной равнине, где прежнее правительство проводило военные эксперименты. Собек не верил в мировую войну, поэтому, как только пришел к власти, уничтожил все боеприпасы и бомбы.

― Единственное оружие, которое нам нужно, это наш разум, ― гласит один из девизов Собека.

Этот девиз выгравирован на наших платежных чипах, как постоянное напоминание о важности мира. В своем дворце в Саббатикал-Сити Собек разрабатывает способы поддержания мира на планете. Я улыбаюсь при мысли, что мне ужасно повезло жить в такое время, когда в мире нет насилия, и преобладает спокойствие.

― Добро пожаловать в Лагерь Монарха, ― читает Анника надпись на огромной вывеске, расположенной прямо над входом в лагерь. Она сделана из листового метала, и к нижней части прикреплены семь разноцветных бабочек, вращающихся на ветру. Бабочки отражают цвета каждой общины: фиолетовый, коричневый, зеленый, красный, синий, желтый и черный.

Проходя под вывеской, каждый из нас стучит по соответствующей бабочке. Анника, Рейн и я дотягиваемся и ударяем по синей бабочке, расположенной между красной бабочкой Общины Возобновляемой Энергии и зеленой бабочкой Общины Экосистемы. У меня кружится голова, так как я разделяю эмоции всех детей, которые входят в лагерь. Пока я совершаю свой официальный вход в лагерь, мальчик врезается в меня, ударяя по своей красной бабочке. Он даже не извинился.

― Эм, извини. ― Похлопываю его по плечу.

― Что? ― Он поворачивается и улыбается.

― Ты только что врезался в меня.

― Прошу прощения, Жердь, но откуда ты знаешь, что это не ты врезалась в меня? ― У него пухлые губы, и он улыбается во все тридцать два зуба. Он намного симпатичнее мальчиков в моей общине, но я игнорирую эту мысль.

― Жердь? ― Он не ниже меня, и я пристально смотрю в его насмешливые глаза. ― Это ты толкнул меня в плечо.

― Я тебе говорю, может это ты толкнула меня в плечо.

― Ты ведешь себя глупо. ― У меня не так много опыта общения с мальчиками из других общин. Мне интересно, все ли они такие же противные.

― Может и толкнул, а может и нет, но я точно знаю, что это не я задерживаю очередь, ― он снова ухмыляется. Действительно, за мной много океанцев, ждущих своей очереди пройти под вывеской, и я задерживаю их.

― Ладно. ― Я ударяю по своей бабочке и вхожу в лагерь. Хочется наорать на него, но он уже далеко впереди, окруженный своей красной компанией. Не хочу, чтобы мой первый день был испорчен. Моя жизнь вот-вот официально начнется, и я этому безумно рада. Странно, что я практически не помню это место. Странно также то, что я, будучи пятилетней девочкой, шла милю под землей и не испугалась. И летела на геликоптере без страха.

Так удивительно, что я что-то помню, а что-то нет.

Мужчины и женщины в черных выглаженных костюмах сгоняют нас к флагштоку, где мы будем распределены по нашим хижинам. Пока мы направляемся к центру лагеря, я замечаю две дюжины взрослых, одетых в цвета семи общин. Слышу, как один из людей в черном говорит кому-то из подростков, что они будут нашими вожатыми в течение следующих трех недель.

― Как думаешь, когда мы сможем поплавать? ― спрашивает Рейн.

― А?

― Смотри, там озеро! ― Поворачивает меня Рейн, и я сразу улыбаюсь. Слева от нас большое искусственное озеро с несколькими деревянными хижинами вокруг. Я смогу плавать! Конечно, это не мой любимый океан, но я хоть немного почувствую себя как дома. Улыбаясь, осматриваю остальную территорию. Справа, у подножия горы, я вижу еще хижины. Игровые поля находятся позади нас, а впереди стоит флагшток с семиполосным флагом Глобального Управления. Снова смотрю на озеро. Прямо за ним стоит внушительное каменное здание, которое, судя по урокам истории, построено в стиле Викторианской эпохи. Я никогда не видела ничего подобного. Оно здесь абсолютно неуместно, но вид прекрасного каменного сооружения с башенками захватывает.

― Что в этом здании? ― спрашивает Рейн у проходящего мимо вожатого. Я довольно застенчива с незнакомцами, но у Рейн нет такой проблемы, особенно когда она в чем-то заинтересована, а Рейн всегда любопытна. Она одна из самых умных людей, которых я когда-либо встречала.

― Это часть ЛМ-5, ― отвечает человек в черном.

― Что это? ― не унимается Рейн.

― Лагерь Монарха для пятилеток. Они приезжают на последнюю неделю месяца, как только вы уезжаете домой. ― Он уходит прочь, направляя мальчиков из Общины Экосистемы, которые отбились от группы.

― Мы должны там все проверить, ― шаловливо шепчет Рейн.

― Ни за что, ― отвечаю я.

― За что, ― выпаливает она. ― Да ладно, Кива, разве тебе неинтересно? Мы можем узнать, из-за чего вся эта суета. Исследовать место, в котором мы встретили нашего предписанного партнера десять лет назад.

― Я не хочу здесь проблем. ― Это не значит, что мне неинтересно, но я хочу придерживаться плана.

― Как хочешь. Но когда у меня будет свободное время, я точно туда пойду, ― говорит Рейн.

― Пошли занимать хорошие места. ― Тяну её к флагштоку, где все собираются. Анника, Рейн и я садимся подальше, слева в полукруге, где открывается отличный вид на всю процессию.

Суровая на вид женщина в черном костюме подходит к флагштоку, и я знаю, что моя смена сейчас начнется.

― Приветствуем вас, граждане.

Все быстро успокаиваются и находят места на земле, чтобы сесть, пока женщина с седыми короткостриженными волосами и высокими скулами стучит кольцами на руке по флагштоку, создавая неожиданно громкий звук. Мы с девочками держимся за руки и нетерпеливо ожидаем решения наших судеб. Сестра Анники, Квилл, рассказала нам обо всем, что должно произойти, поэтому мы уже готовы к тому, что будет дальше. Квилл предупредила, что нам следует запоминать все с той самой секунды, как только начнет говорить директор лагеря. Воссоединение с предписанным партнером настолько умопомрачительный опыт, что поддаться эмоциям очень легко. Квилл до сих пор может описать первое воссоединение с Джедом. Каждую минуту. Каждое ощущение. Я слышала эту историю слишком много раз, и теперь готова к своей собственной.

― Приветствуем вас, граждане, ― повторяет симпатичная женщина, пока затихают последние звуки. ― Меня зовут Клаудия Дюрант, и я директор лагеря. Добро пожаловать. Следующий час я буду объявлять каждую группу предписанных партнеров. Как вы уже знаете из уроков социологии, данные союзы были тщательно отобраны в целях вашей долгой и счастливой жизни. ― Она натренировано улыбается и обращается к своему цифровому планшету. ― Я буду называть вас в соответствии с распределением девочек по хижинам. Лагерь девочек находится около озера, а лагерь мальчиков ― у основания горы. Когда услышите свое имя, пожалуйста, выходите вперед. У вас будет два часа на воссоединение с партнером и изучение лагерной территории, после чего вы отправитесь по своим кроватям. Вы можете ходить везде, кроме административного здания. ― Она указывает на то викторианское здание, про которое говорила Рейн. Она сжимает мою руку, но я игнорирую ее, стараясь сконцентрироваться на директоре лагеря.

― Когда названо ваше имя, ― говорит Клаудия Дюрант и делает паузу, чтобы осмотреть весь лагерь, затем продолжает: ― Вы почувствуете то, что никогда не чувствовали. Это нормально. Это часть процесса запечатления.

Анника, Рейн и я нервничаем, сидя в окружение детей из Океанской Общины. Все члены общин группируются вместе. Получается неровная радуга из синих, коричневых, фиолетовых, зеленых, желтых и красных пятен. Только Заступники ― дети в черных костюмах, ― которые выглядят значительно старше нас, собираются в небольшие группы, рассыпанные по более крупным группировкам.

― Хижина один, девочки! Анника Амесс, твой предписанный партнер… Данте Суарес с хижины один, мальчики.

Анника вскакивает, и мы все осматривает толпу. С края красной группы встает мальчик с карамельным оттенком кожи. У него черные густые волосы и широкая улыбка. Когда они встречаются взглядом, замечаю нечто весьма привлекательное. Третий Анники начинает жужжать. Я слышу мягкое гудение электроники, и вижу, как подруга закрывает глаза. Анника потрясена на мгновение, а потом снова открывает глаза. Она трясет головой, пытаясь осознать новый толчок энергии.

― Что происходит? ― спрашиваю я шепотом.

― Это… это невероятно, ― лишь отвечает она. Ее глаза стекленеют, а зрачки расширяются. Моя обычно неуклюжая подруга ни разу не спотыкается, пока идёт к флагштоку. Все время она не сводит глаз с ее предписанного партнера, который улыбается ей, скользя сквозь толпу. Голова Данте Суареса стала соразмерной телу, и теперь он симпатичный. Очень симпатичный. Анника широко улыбается, я и вижу, как она берет его за руку и тянет за собой к озеру.

Клаудия Дюрант продолжает говорить имена. Сначала имя девочки, затем имя ее предписанного партнера. Это очень увлекательный процесс, так как никто не знает своего предписанного партнера. Как только произносится имя девочки, все перешептываются и смотрят по сторонам, прежде чем названо имя ее партнера. Я чувствую себя привилегированной, имея честь наблюдать такое важное событие. Единственный человек, который выглядит невозмутимым, это директор лагеря. Она занимает свой пост уже давно, поэтому выглядит скучающей.

Клаудия Дюрант заканчивает перечислять партнеров, размещенных в хижине один, и переходит к хижине два. Анника ― единственный человек из Океанской Общины, прикрепленный к хижине один. В основном туда прикреплены девочки из Общины Экосистемы и Трудовой. Я все еще вижу ее вдалеке у озера и пытаюсь подавить свою зависть. Она была приписана к тому, кто ей действительно понравился. К тому, с кем она полностью совместима. Я надеюсь, что мне так же повезет.

Когда называются хижины, я вижу вспышки страха, неуверенности и возбуждения на лицах предписанных партнеров, так как их выбрали вместе. Затем слышу жужжание Третьего, и их окутывает спокойствие. Я не могу дождаться, чтобы спокойствие окутало меня. Чем больше имен называет Клаудия, тем большую тревогу я ощущаю. Она заканчивает с хижинами два и три, переходя к четвертой.

Несмотря на то, что партнеры почти всегда из разных общин, они, как правило, подходят друг другу. Долговязая девушка из Трудовой Общины визжит от восторга, потому что ее партнером становится высокий спортивный парень из Сельскохозяйственной Общины. Близняшки Лодердейл, которые учатся со мной в одном классе в Океанской Общине, становятся партнерами идентичных близнецов из Общины Экосистемы. Клаудия Дюрант называет хижины от пяти до пятнадцати. Еще больше вскриков волнения, еще больше закрепленных будущих пар. Глобальное Управление убрало все неизвестные переменные из семейных отношений, и результатом стал стопроцентный успех супружеских пар. Во времена моей бабушки больше половины семей разводились. Сейчас такое не происходит, потому что семьи образуются по внутренним, а не по внешним составляющим. Наша ДНК диктует совместимость. Больше не нужны догадки. Я настолько зачарована процессом, что не замечаю, что ни я, ни Рейн еще не были вызваны.

― Сколько всего хижин? ― спрашивает Рейн, накручивая свои светлые, почти белые волосы на палец. Она всегда так делает, когда нервничает. Рейн практически одного роста со мной и носит очки в черной оправе, которые делают ее глаза огромными.

― Понятие не имею… шестнадцать, семнадцать? ― Я быстро считаю количество хижин около озера. Всего двадцать. Я оглядываю оставшихся подростков. Больше нет четких цветных групп, а только небольшое количество взволнованных лиц, сканирующих толпу в поисках предписанного партнера.

― Все будет хорошо. ― Я крепко сжимаю ладошку Рейн, чтобы успокоить ее, и прежде чем она успевает сделать также, называют ее имя.

― Хижина девятнадцать, девочки ― Рейн Кроули. Твой предписанный партнер Эдвард Стоппард ― хижина девятнадцать, мальчики.

Я едва подавляю смех. Эдди ― член Океанской Общины и живет в полумиле от меня. Наши отцы работают вместе. Партнером Рейн стал Эдди, ботаник Эдди. Я все еще сильно сжимаю руку Рейн, пока идет процесс запечатлевания. Внезапно я ощущаю вспышку энергии между пальцами. Она идет от ее Третьего, и я чувствую, как энергия распространяется от места между ее глаз к остальным частям нервной системы, сотрясая наши руки. Я смотрю в ее глаза, увеличенные очками. Ее карие зрачки становятся больше и больше. Волна спокойствия обволакивает ее тело, и она встает.

Невозмутимая. Безмятежная.

Я вижу, как они застенчиво здороваются, как старые друзья, которых внезапно попросили полностью поменять их взаимоотношения.

Выбор их пары понятен.

Оба намного умнее, чем остальные члены Океанской Общины, где ценится физическая сила, а не сообразительность. Они будут счастливы. У них будут прекрасные белобрысые малыши, и я думаю, они оба будут морскими биологами. И снова меня накрывает завистью. Переходный период будет намного легче для Рейн не только из-за того, что им не придется ждать еще три года, чтобы быть вместе, но и потому, что они уже знают друг друга. С ней могло быть все намного хуже. Хотя Эдди и немного ботаник, но он хороший парень, так как популярен, умен и очень добр. Я наблюдаю, как они уходят к подножию горы. Эдди нежно берет ее за руку, по одному пальчику, пока их руки не сцепляются полностью. Синева их одежды сочетается ― и они выглядят как единое целое, уходя все дальше и дальше, пока не исчезают из вида.

― Хижина двадцать, девочки ― Кива Ти.

Моя задумчивость исчезает, как только я слышу свое имя. Вскоре мой Третий загудит, и я обрету счастье в своем предписанном партнере. Я встаю с нетерпением, в ожидание слов Директора Лагеря Дюрант. ― Твой предписанный партнер… ― Но она их не произносит. Вместо этого читает еще два девичьих имени из хижины двадцать и четыре имени из мужской хижины двадцать: ― Микаэла Флеминг. Блу Паттерсон. Кай Лорен. Бёртон Скора. Дженезис Крафт. Радар Мортон.

Должно быть это ошибка. Гримаса шока накрывает мое лицо, пока я разглядываю оставшихся подростков. Два в зеленом, один в красном, в фиолетовом, в желтом, коричневом, и я.

Аномалии.

***

― Почему я здесь? ― он спросил.

Каликс раздражен. Он неохотно покинул игровую комнату, в которой играл в голографический лазер со своими друзьями. Его команда выигрывала на два очка, и ему не хотелось бросать их на произвол судьбы. Но когда Собек позвал его, Каликс не мог не подчиниться. Он проследовал за отцом с первого этажа на сотый в пентхаус. Из офиса Собека открывался вид на весь город, но Каликс не был впечатлен. Он осмотрел город внизу, заполненный людьми. Он бы хотел быть одним из них, а не сыном и единственным наследником мирового лидера. Каликс плюхнулся в кожаное кресло, думая о том, выигрывает ли еще его команда. Он бы предпочел провести время с друзьями, а не с отцом.

― Ты должен постричь волосы, ― прорычал Собек.

― Мне ничего не нужно делать. ― Каликс распустил свой хвост, встряхнув длинными черными волосами, обрамляющими его волевой подбородок. Он вызывающе улыбнулся отцу.

― Это твой выбор… но это пока. Но у всех Заступников короткие волосы, а тебе скоро восемнадцать, ― вздохнул Собек. Он привык к непокорности сына и в прошлом он не порицал это. У лидера должен быть непоколебимый дух, и последние семнадцать лет он растил настолько сильного наследника, насколько мог. Скоро его сыну предстоит испытание, и если он выживет, то его возможности станут безграничными.

Собек махнул рукой, и на окнах трехсот шестидесяти градусного обзора появились тысячи голограмм. Они показывали разные общины, разные города и разные территории.

― Как ты так сделал? ― Каликс был ошеломлен. Он не знал, что у его отца столько доступа.

― Сюда проецируется информация со спутников, ― ответил Собек.

― Это твой офис?

― Мой офис везде, сын. В наш новый, технологически продвинутый век, я могу сделать командный центр везде, где я нахожусь. ― Собек взялся за запястье, на котором носит гладкие идентификационные часы. ― Спутники собирают информацию со всех Третьих граждан. Информация пересылается на мои идентификационные часы, и я могу увидеть любого, кого захочу и когда захочу.

― Так ты шпионишь за всеми? ― Каликс встал и медленно побрел по комнате, разглядывая тысячи меняющихся голограмм.

― Шпионить ― очень негативное слово, ― сказал Собек.

― А как бы ты назвал это?

― Наблюдение. Сбор. Защита. ― Собек взглянул на сына. ― А как ты думал, мы можем всех обезопасить?

― Я не знаю.

― Начни думать, сын. Существует сложная система, и поэтому нужен смышленый ум, чтобы управлять ею.

― Как я и сказал, ты шпионишь за всеми.

― У меня нет столько времени. Есть подчиненные, которые делают это за меня. Они находятся с восемьдесят восьмого по девяностый этаж. Они собирают информацию и важнейшие данные, а потом отсылают прямо ко мне. ― Собек наблюдал за изумленным сыном. ― Я собираюсь передать это тебе.

Каликс стоит у одной из голограмм. Его темно-зеленые глаза остановились на группе тинейджеров, сгруппировавшихся в месте, похожем на лагерь.

― Что именно ты мне отдаешь? ― наконец спросил Каликс, заворожённый высокой рыжей девушкой с веснушками и грустными глазами, которая стояла в центре круга.

― Целый мир, сын мой, ― усмехнулся Собек. ― Целый мир.

ГЛАВА 3

Я ошарашена

Мы все ошарашены. Наш безмолвный шок прерывает лишь миниатюрная девушка в зеленом комбинезоне, которая никак не может перестать плакать. Никто не подходит к ней и не утешает. Кажется, мы обречены на этот новый неожиданный ярлык.

― Как я могу быть Аномалией? Я очень популярна, ― выдает она между всхлипами, не понимая, что говорит ерунду. Она сворачивается клубочком на земле и кричит так сильно, что кажется, ее вот-вот вырвет.

― Это не зависит от популярности, Микаэла. Разве ты не знаешь свою историю? ― бормочет парень в тусклой оливково-зеленой спецовке, он бережно обнимает девушку, окружая ее своим большим телом. Я восхищаюсь, как он мгновенно утешает ее, будто спасает раненую птичку. Это парень с квадратной челюстью тоже Аномалия, но он, прежде всего, беспокоится не о себе, а о ней. Самоотверженный поступок. Они оба из Общины Экосистемы и практически сливаются с окружающей средой. Две маленькие темные фигуры замаскированы зеленой одеждой под высокую траву.

― Человек, с которым ты должна была быть запечатлена, скорее всего мертв. Поэтому ты здесь. Поэтому мы все здесь. У нас нет партнера. Мы одиночки. Мы ни с кем не связаны, ― говорит он, указывая на остальную часть нашей разношерстной группы.

― Но так нечестно, Дженезис!

― Жизнь несправедлива, ― сразу же отвечает Дженезис тихим голосом, поэтому нам приходится напрячься, чтобы услышать его. У него широкие плечи и тело, как у человека, который провел свои юношеские годы, работая в поле. Я смотрю, как Дженезис пинает носом ботинка траву, пока земля не переворачивается, оголяя темную грязь, и замечаю почти неприметное подергивание в уголке его миндалевидного глаза. Он выглядит так, будто вот-вот заплачет, но со всех сил пытается оставаться сильным. Экосистема ― самая эмоциональная община; и Микаэла, и Дженезис сразу дают волю эмоциям, пока все остальные еще не осознают, что произошло. Я им завидую. Хочу злиться, кричать и плакать. Но вместо этого я стою молча и смотрю себе под ноги.

Я не хочу знать этих людей. Они Аномалии.

― Это не то, что должно было произойти, ― продолжает Микаэла. ― Что скажут мои родители?

Я думаю о своем отце. Что я скажу ему? И будет ли у меня возможность поговорить с ним в принципе? Я больше не уверена в своем будущем. Глубоко вдыхаю, пытаясь контролировать свой страх. Закрываю глаза и представляю, что я плыву. Ритмично гребу руками. Задерживаю дыхание на десять, двадцать, тридцать секунд. Представляю, что я под водой гонюсь за косяком синеполосых окуней. Окружена желтыми и голубыми рыбами, заплывая и выплывая из ярких кораллов. Я… я… я открываю глаза. Я сижу неизвестно где, переосмысливая свою жизнь.

Я ― Аномалия. Неожиданно выдыхаю и начинаю все осознавать.

― Вам не о чем беспокоиться, ― говорит Клаудия Дюрант. Она не поднимает глаз от своего планшета и выжимает из себя улыбку, не переставая печатать. ― девяносто процентов Аномалий быстро запечатляют и возвращают в общество.

Прежде, чем мы успеваем задать вопрос о том, что происходит с остальными десятью процентами, Клаудия Дюрант, наконец, смотрит на нас, как будто мы запоздалая мысль этого дня.

― Как я уже сказала, все будет хорошо. ― Похлопывает она Дженезиса по плечу, что выглядит непривычным для нее. Она выдавливает сострадание, которого у нее нет. ― Я сейчас вернусь. Пожалуйста, никуда не уходите. Мне нужно закончить административные дела, а затем я провожу вас к хижинам. У нас достаточно времени.

Она указывает на остальных подростков, которые разбрелись по парам:

― Все знакомятся. Вы можете сделать то же самое.

Дюран поворачивается, и я смотрю, как ее светлые волосы покачиваются, пока она не исчезает из виду. Семь неудачников. Всем остальным нашли пару, и теперь они гуляют по лагерю со своими запечатленными партнерами, чувствуя себя замечательно. Рейн и Эдди, скорее всего, уже целуются у подножия горы, а Анника и Данте знакомятся, застенчиво расспрашивая друг друга обо всем. Вокруг снуют пары, отправляющиеся в светлое будущее. Радость ощутима: ты практически чувствуешь ее в воздухе. Практически. Но ее нет в нашей жалкой семерке ― мы сидим со своими вещмешками в центре поля.

Должно быть это ошибка.

Не считая всхлипываний Микаэлы, довольно тихо, слышно как лагерный флаг развевается на ветру: на белоснежном фоне семь разноцветных бабочек образуют круг, с очень заметной аббревиатурой ГУ в центре. Когда час назад я впервые вошла в лагерь и увидела этот флаг, то была уверена, что моя судьба решена: я буду запечатлена со своим голубоглазым партнером, вернусь в Океанскую Общину, выйду замуж в восемнадцать и стану полезной обществу. Вот что должно было бы произойти. Я готовилась к этому с пяти лет. Это должен был быть лучший момент в моей жизни, но стал худшим.

Я не одинока. Остальные Аномалии либо вглядываются вдаль, либо подозрительно оценивают друг друга, пытаясь понять, что делать дальше. Как справиться с непонятной ситуацией. Поднимается высокий парень с гудящим баритоном и в ярко-красных высоких кедах.

― Что ж, мы тоже должны познакомиться, ― говорит он. ― Я ― Кай.

Быстро понимаю, что это тот противный парень, который врезался в меня. Он подмигивает мне, помня о нашем столкновении. Я отвожу взгляд. Мой день стал еще хуже.

Кай одет в красный спортивный костюм и красные кеды с белыми шнурками ― небольшой жест бунтарства, так как мы должны носить только цвет нашей общины.

― Я имею в виду, мы все всё равно умрем, ― говорит он, передразнивая резкий акцент Клаудии Дюрант. ― Все вокруг знакомятся. Мы могли бы тоже познакомиться.

― Я не хочу с тобой знакомиться, ― отвечаю я.

― Ты ранила мои чувства. ― Кай имитирует, как будто закалывает себя мечом и говорит драматично: ― Да, она не так глубока, как колодезь, и не так широка, как церковные ворота. Но и этого хватит: она своё дело сделает. Приходи завтра, и ты найдешь меня спокойным человеком.

― Хватит! ― я неожиданно для себя кричу. ― Не видишь, она испугана. Справедливости ради, у Микаэлы начался полноценный приступ паники, и ей стало тяжело дышать.

― Нам всем страшно, Жердь. Я думал, что немного черного юмора разрядит обстановку.

Я зло смотрю на него.

― Что? Тебе не понравился мой перфоманс? Я играл Меркуцио в школьной постановке в прошлом году, и мне сказали, что я отличный актер.

― Моя оценка ― два больших пальца вниз. ― Я хочу, чтобы он замолчал.

Но он только начал. Он наклоняется к Микаэле.

― Единственное, чего нам следует бояться ― это самого страха. ― Кай поднимает на меня взгляд и снова подмигивает, убирая длинный кучерявый локон каштановых волос со своих карих глаз. Он усмехается, и я вижу его идеально белые зубы и ямочки на щеках.

― Ты цитируешь древнюю историю, ― огрызаюсь я. Он ужасно высокомерный.

― История имеет опасную тенденцию повторяться, Жердь.

Он встает рядом со мной. Слишком близко. Мне не комфортно, когда люди вторгаются в мое личное пространство.

― Жердь. Ты действительно так считаешь? Мы с тобой одного роста.

― Да, но ты же девочка. Не знал, что они вырастают такими огромными в Океанской Общине.

― Не знала, что они вырастают такими противными в Общине Возобновляемой Энергии, ― говорю я. Парень в ярости, и уже второй раз да день я стою лицом к лицу с ним. Кончики наших носов практически касаются: его ― длинный и острый, а мой ― короткий и узкий. Я чувствую тепло его дыхания и хочу его ударить. Сейчас я не собираюсь драться, но, если он меня выведет, я знаю, что справлюсь с ним. Я спортивная, а он просто высокий. Высокий и худой. Высокий, худой и крайне раздражительный.

― Остынь, Жердь. Я лишь пытаюсь разговорить всех. Сидеть молча вряд ли поможет нам. Грех молчать, когда твой долг протестовать.

― Протестовать? ― говорю я тихо и оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что поблизости нет Заступников. ― Будь осторожен. Говоришь, как будто…

― Будто что? Меня убьют? Похоже, я и так двигаюсь в этом направлении, ― ухмыляется Кай. ― Успокойся, я лишь пытаюсь начать разговор.

― Но ты говоришь не своими словами, ― огрызаюсь я в ответ. ― Вот сейчас ты цитируешь Авраама Линкольна. Разве это не старая школа?

― Я всегда был старой школы. Нет ничего лучше, чем учиться у прошлого, чтобы лучше понимать будущее. Хотя могу сказать, что впечатлен, думал, что океанцы только мускулисты, без мозгов. Неплохо, Жердь.

― Хватит меня так называть. Я Кива.

― Наконец-то представилась! Рад с тобой познакомится, Кива. Я Кай. Кай Лорен. Живу в часе езды отсюда, в Центральной Америке. А что скажут остальные?

Девушка в фиолетовом вытягивает ноги. Она сногсшибательна. Такая хорошенькая, что практически затмевает Аннику. Практически. Когда-то в прошлом ее предки выходили из Азии. У нее длинные черные волосы, густая челка, и ее изумрудные глаза дополняют велюровое мини-платье… достаточно неподходящий наряд для лагеря.

― Я Блу Паттерсон. ― Она кивает Каю. ― Живу недалеко от тебя. Ты летел на геликоптере или ехал по дороге?

― Ехал. Одолжил скутер моего двоюродного брата.

― Круто, ― говорит Дженезис.

Я закатываю глаза. Мальчики и их машины.

― Я бы хотела посмотреть на него, ― флиртует Блу. Не могу понять, почему она тратит время на этого высокомерного мальчишку, если только она не начала игру «выясни, с кем ты будешь запечатлена». Она может забирать его. Мне он не интересен.

― Конечно. Я как-нибудь прокачу тебя, ― отвечает Кай. ― Где ты живешь?

― Саббатикал-Сити, ― уклончиво отвечает она, но потом добавляет: ― Вообще, моя семья работает в Сизарс-пэлас.

Эта новость заставляет нас замолчать. Сизарс ― это то место, где Собек Васел останавливается в Америке. Это огромный дворцовый ансамбль, находящийся в самом сердце Саббатикал-Сити.

― Ты знаешь его? Васела? ― спрашивает Кай.

― Едва ли, ― отвечает Блу. Она смотрит на него и хлопает своими прекрасными глазами. ― Мой отец смотритель, а мама одна из пяти сотен подчиненных. Место просто огромное, и я видела его, возможно, всего два раза за всю свою жизнь. Она вздыхает. ― Так иронично, что я ― девочка из Сизарс-пэлеса ― оказываюсь Аномалией. Хотя я всегда подозревала. В смысле… я была всегда не такая, как все.

― В каком смысле? ― спрашивает с неподдельным любопытством невысокий коренастый парень в желтом.

― Не знаю. Ну, мои друзья всегда выглядели такими довольными. Такими счастливыми. И хотя мы из Трудовых и работаем руками, мне никогда это не нравилось. Я всегда больше интересовалась наукой ― как люди из Общины Экосистемы, и искусством, и музыкой, так в Учебной Общине. Я думаю, что была недовольна. Никогда не ощущала себя цельной. Но мои друзья всегда чувствовали себя, как будто это все, чего они хотели. И я говорю не про деньги и вещи, а… боже, я не знаю, о чем говорю.

― Ты чувствуешь себя неполной, ― перебивает парень в желтом.

― Точно.

― Я тоже. ― Он смотрит на нее ободряющее и косится на нас с Каем. ― Я Бертон, ― говорит он хриплым голосом. ― Я здесь единственный из Учебной Общины, что меня не удивляет. В смысле, в нашей общине редко появляются Аномалии, но когда появляются… ― Он не заканчивает предложение.

― Почему ты так пессимистично настроен? ― спрашиваю я. ― Нам просто нужно быть запечатленным с кем-то другим, и потом мы станем, как все.

― Ты этого хочешь? ― спрашивает Кай. ― Быть как все?

― Конечно, ― быстро отвечаю я. ― Этого все хотят.

― Разве? ― Кай смотрит мне прямо в глаза, испытывая мое терпение. Почему он просто не может оставить меня? Я хочу, чтобы Клаудия Дюрант быстрее вернулась и рассказала, что делать дальше.

Меня бесит незнание.

― Посмотри вокруг, ― говорит Бертон и проводит руками по волосам… ну, точнее по тому, что от них осталось. Как и у Заступников, у женщин и мужчин в Учебной Общине могут быть только очень короткие волосы. Черные колючие волосы Бертона подстрижены настолько коротко, что он кажется лысым. ― Единственные, с кем мы можем быть запечатлены ― это только друг с другом. Небольшой выбор. И, если вы не заметили, мальчиков четверо, а вот девочек всего три. Не очень хорошо для парней.

Он смотрит на Кая и Дженезиса, а затем на мускулистого парня, который облокотился на свой коричневый вещмешок и еще не представился.

Мы все поворачиваемся к парню, который сконцентрирован на своих руках: он что-то крутит и связывает. Наконец, он встает и подходит к Микаэле и передает ей этот предмет. Она успокаивается на секунду, чтобы осмотреть его. Это красивое ожерелье, аккуратно сплетенное с травой и маргаритками, которые он сорвал рядом с собой на поле.

― Я Радар, ― застенчиво говорит он и улыбается Микаэле, пока осторожно одевает ожерелье на ее шею. ― И, если мы должны быть запечатлены, я выбираю тебя.

***

― ТЕБЕ НРАВИТСЯ МИСС СИНГХ? ― спрашивает Собек своего сына, когда тот, наконец, сел обратно в кресло.

― Она нормальная. ― Каликсу интересно, почему его отец спрашивает про его предписанного партнера. Уже прошло два года с тех пор, как Каликс посетил Лагерь Монарха, и Собек ни разу не спрашивал его про Сараю. Она хорошенькая девушка из Учебной Общины, и Каликс проводил с ней положенное время: они разговаривали по планшетам, смотрели голограммы друг друга на идентификационных часах и планировали совместное будущее. Точнее… он не очень планировал… в основном говорила Сараю. Она могла говорить часами про их будущее и готовила свой переезд из Восточной Америки в Саббатикал-Сити, чтобы быть вместе с ним. Она нравилась Каликсу, и он был рад провести жизнь с ней, но сейчас голограммы на окнах его отца были ему намного интереснее. Он раздумывал, как может получить к ним доступ.

Он раздумывал, как может украсть часы своего отца.

― Просто нормальная? ― Собек повел бровью. ― Разве не странно, что все твои друзья… как вы там говорите? По уши. А ты говоришь про своего предписанного партнера ― нормальная?

― Мне кажется, имею в виду. Я никогда об этом не думал.

― Ты когда-нибудь думал, почему твой Третий не жужжал, когда ты был в лагере?

Каликс рассеяно дотронулся до Третьего, который был зашифрован нано-технологиями его отца. Третьи позволяли Собеку собирать и распространять информацию через спутники. Так что через них граждане могли наблюдать, но и за ними наблюдали.

― Нет. Я имею в виду, я подумал, что не было жужжания из-за глюка.

― Глюк? У моих технологий не бывает глюков. У меня отлично слаженная система.

― Конечно, так и есть, сэр. ― Каликсу интересно, сколько еще будет длиться этот разговор. Обычно их отцовско-сыновьи беседы не превышали пяти минут. Может он еще успеет вернуться в игровую комнату до окончания игры.

― Третий спас планету.

― Я знаю. Ты гений, Отец. ― Каликс попытался изобразить благоговение. Он едва знал этого человека, который передал ему свой ДНК. В основном, его растила мама, в то время когда отец был занят руководством мира.

― В чем смысл Третьего? ― спросил Собек?

― Третий используется для сбора информации и для соединения с голограммными трансляциями, ― механически ответил Каликс. ― Третий отслеживает картинку. Третий делает каждого жителя ответственным за его или ее действие.

Он учил это с самого детства. Его мысли снова заполнились его друзьями. Начали ли они вторую игру. Каликс был счастлив, когда играл в виртуальные игры с друзьями. Это был единственный способ убежать от реальности, в которой он единственный сын Собека. Он бы предпочел быть обычным подростком и не выделяться ― быть как все.

― Сын, ты слушаешь? ― грозно произнес Собек.

― Да, сэр. Смотри, я же из королевской семьи, так? Я думаю, что мой предписанный партнер не имеет значения. Поэтому нет разницы, нормальная она или фантастическая. А Сараю нормальная. Даже замечательная. Но она просто родит мне детей. Моей главной задачей, в итоге, будет помощь в управлении этим местом, ведь так?

― Этим местом? ― Собек посмотрел на сына. Неужели он и правда такой глупый? ― Когда вы окончите школу в следующем году, все твои друзья воссоединяться с их предписанными партнерами, а что будешь делать ты?

Каликс задумался на секунду. Он не обдумывал это. Он считал, что у его отца уже есть план, и сейчас он посвящает Каликса в него. Каликс поудобнее устроился в кресле.

Каликс уже не закончит игру в голографический лазертаг.

ГЛАВА 4

Я изгой

Отвергнутая. Изгнанная. Персона нон-гранта. Мы все. Нас держат отдельно, как будто мы заразные.

Мы спим отдельно, едим отдельно и отдельно занимаемся. Хотя, это скорее случайность, чем ошибка, что наши предписанные партнеры умерли, и мы не вписываемся в систему, и нас нужно перепрограммировать для выживания в этом мире. Мы должны начать все с начала.

Клаудия Дюрант не вдавалась в подробности, но убедила нас в том, что это не наша вина, что мы Аномалии. Мы просто функционируем вне хорошо отлаженной системы, и ее стремление ― интегрировать нас как можно быстрее. Дюрант объяснила, что вскоре мы будем запечатлены с подходящей парой, и сможем вести такую же продуктивную жизнь, как и все остальные, кто уже был запечатлен. К несчастью, объясняет она, что по протоколу мы должны пройти ряд тестов, чтобы определить, кому мы лучше всего подходим. Это означает, что у нас не будет «нормальной» лагерной смены ― она будет заполнена тестами, чтобы оценить нашу совместимость, как с общиной, так и с партнером.

Наши вожатые Заступники ― элитная группа, которая наслаждается более высоким статусом, чем шесть рабочих общин: Трудовая, Сельскохозяйственная, Океанская, Учебная, Экосистема и Возобновляемая Энергия. Заступники работают на разных уровнях Глобального Управления: от ведущих новостей до высокопоставленных телохранителей Собека Васела. Лишь один из ста человек становится Заступником, вы либо рождены в их общине, либо лично выбраны мировым лидером. Заступники ― это глаза и уши Собека Васела, и всю свою жизнь я росла в восхищении ими… и в страхе.

Теперь они мои вожатые.

Клаудия Дюрант дает нам инструкции каждое утро. Мы просыпаемся в шесть утра для пробежки по периметру лагеря, быстро едим завтрак и умираем от монотонных занятий, наполненных историей ГУ. Я уже все это слышала, но, похоже, Клаудию Дюрант это не волнует. Каждое утро она все повторяет и повторяет про эгоизм людей, и как это едва не привело к уничтожению мира. Покровительственным тоном она объясняет нам, как Великая Технологическая Война, также известная, как Китайская Война с США и Россией закончилась в считанные минуты. Настоящее «сражение» состояло в том, что три стороны нажали на кнопки ― и умерли миллионы людей, умерли из-за невежества и жадности. Она напоминает, как ядерные последствия Великой Технологической Войны практически уничтожили океаны и животных, и как Собек Васел выступил с предложением решения: новым миром без войн. Мир, в котором несогласие ― это пережиток прошлого, и все послушны, счастливы и довольны. Мир, в котором информация и защита исходят из новой технологии, названной Третий, технологии, которую изобрел Собек и поделился ей с миром.

На четвертый день Клаудия показала нам пропагандистскую голограмму — ту же самую, которую я смотрю каждый декабрь на День эмансипации — где Собек представляет чип с данными. Этот чип не только подключает людей к спутниковой системе, но и использует ДНК новорожденных для запечатления граждан ГУ с предписанным партнером, который подойдет и дополнит их. На голограмме показаны счастливые пары по всей Америке, так как малыши получают свои Третьи. Голограмма заканчивается сценой, в которой все поднимают кулаки вверх и повторяют самый известный лозунг Собека: «С удовлетворением приходит счастье, а с счастьем приходит мир во всем мире».

Сегодня уже шестой день выслушивания этих нескончаемых лекций, и я хочу кричать. Я поняла их. Я посмотрела их. Почему я должна опять их слушать? Я лишь хочу найти Аннику и Рейн, чтобы поговорить с ними. Я хочу домой к папе. С тех пор, как я научилась разговаривать, понимать речь и пользоваться Третим, я то и дело слушала, как Собек Васел и его Глобальное Управление спасли нашу планету от разрушения. Так почему меня заставляют пересматривать уроки? Потому что я — Аномалия? Поэтому я должна слушать это постоянно? Они боятся, что я буду бунтовать, потому что я другая? Я же чувствую по-другому: я хочу вписываться в общество, быть запечатленной и забыть об этом ужасном времени.

Забыть, что я когда-то была другой.

Каждый день, когда Клаудия снова заводит свою шарманку про нашу историю, я хочу закричать, что мне скучно. Что я знаю о каждом факте про наше прошлое, о котором она собирается рассказать. Но я молчу. Мы все… кроме Бертона, который раздражает ее, постоянно задавая вопросы. Я думаю, что это в его природе, потому что он из Учебной Общины, но не хорошо так сильно выделяться. И все же Бертон не собирается молчать. Я знаю, что он злит ее, потому что с каждым днем она проявляет все меньше и меньше терпения к нему. А Заступники известны своим терпением.

Это как раз то, что делает их опасными.

После обеда Клаудия отправляет к нам инструкторов, которые дают нам серию ежедневных тестов. Эти тесты предназначены как для определения нашей предрасположенности к определенной общине, так и сходства друг с другом. Инелия ― пожилая дама с серыми глазами и седыми длинными волосами, заплетенными в тугую косу. Я думаю, она пропустила пункт в правилах, где говорится, что почти у всех Заступников короткие волосы. Ее волосы великолепны и достают до середины спины. Она слегка хромает и ходит с тростью из черного дерева, как цвет её кожи. Но Инелия не инвалид, а как раз наоборот. Хотя она и самая старшая по возрасту из вожатых, обычно она очень бодра. На тренировках по боевому искусству мастерски использует свою трость ― как будто у нее черный пояс по боям с палкой. Даже Радар, эксперт по Крав-маге, не ровня Инелии, которая каждый раз уделывает его в схватке рукопашного боя.

Я никогда не занималась боевыми искусствами, но, к счастью, я схватываю очень быстро. Я лучше учусь, наблюдая, и я поняла, что схватка ― это не столько моя собственная сила, сколько предвидение действий противника. Уже через несколько дней я могла победить любого, включая Радара. Я не уверена, почему я впитываю навыки так быстро, но знаю, что если посмотрю в глаза противнику, я предскажу его движения за секунду до того, как он начнет действовать. Поэтому я реагирую и ловко их устраняю. С Каем драться легче всего, и каждый раз я его уделываю. Его дерзость раздражает меня, и на мате я выпускаю свою агрессию.

Инелия учит нас всему физическому: стрельбе из лука, боевым искусствам, скалолазанию и плаванию. Я лучшая в плавании и легко выигрываю каждый заплыв. Кай сильно отстает, но приплывает вторым только из-за того, что он хороший спортсмен, а остальные Аномалии даже близко не стоят с нами. Большинство из нас помогают Микаэле, которая едва может грести по-собачьи. Серьезно, какой пятнадцатилетний подросток не умеет плавать? Хотя я не уверена, как факт того, что я отличный пловец, поможет мне быть запечатленной. Это лишь доказывает, что я принадлежу к Океанской Общине. Что касается запечатления, эм… перспективы того, что этот навык поможет запечатлиться, слабы.

Макс ― второй инструктор. Настолько, насколько Инелия может быть добра, настолько противоположным может быть Макс. Высокий, смуглый и ужасно симпатичный. Его красота противоречит его жестокости. У него тоже есть трость, но она ему не для ходьбы. Если мы даже колеблемся на тестах по остроте ума — он бьет нас тростью по ногам и рукам сзади. Это садистская и устаревшая форма наказания, но Макс предпочитает ее более изощренным способам, таким как электрошок и нейромедиаторную терапию. Большинство Заступников, в этом смысле, просто варвары. Они предпочитают немедленную физическую боль. Вот почему все казни, а они довольно редки, ― это повешение. В каждом городе есть виселицы, как напоминание последствий неповиновения Глобальному Управлению.

Последними тремя повешенными были люди из Учебной Общины, которые подвергли сомнению авторитет Собека. Бедный Бертон — явный продукт своей общины — страдает больше всех от ударов Макса, потому что доводит его своими нескончаемыми вопросами. Худые ноги Бертона покрыты рубцами от палки Макса. Это беспощадно, но Заступники имеют репутацию беспощадных людей. Кай, каким-то образом, стал любимчиком Макса, а все остальные находятся где-то между этими двумя крайностями.

Что мне больше всего нравится в уроках Макса, какими бы жестокими они не были, так это то, что благодаря им мой мозг начинает работать. Каждый день он концентрируется на новом умении, которое я раньше не изучала. Которое, я думала, не важно. Умения, с которыми обычный пятнадцатилетний подросток не знал бы как обращаться.

― Как твое имя? ― рычит Макс, когда я сажусь напротив него на уроке по навыкам собеседования.

― Кива Ти, ― отвечаю я, смотря в окно на Блу, хихикающую с Каем. Я не могу понять, почему она так меня беспокоит. Может быть, потому что она вешается ему на шею. Это отвратительно.

― Сосредоточься, ― рявкает Макс. ― Когда ты допрашиваешь кого-то, зрительный контакт очень важен.

― Я думала, что это урок по навыкам собеседования, а не допроса, ― отвечаю я.

― А в чем разница?

― Собеседование — это чтобы узнать кого-то, а допрос — это… ― Я колеблюсь. Я видела допросы только на видео. Обычно они включали запугивание беззащитной жертвы для получения информации. И я не знаю, что сказать.

Макс встает, ожидая моего ответа. Он обходит стол и становится за мной. Я сильно напугана и чувствую, как волосы встают на моем затылке, когда он облокачивается на спинку моего стула и дышит мне в шею. Я не вижу его, но могу представить угрюмое выражение его лица.

― Это… допрос — это…

Хрясь. Трость Макса ударяет меня по руке, оставляя рубец.

― Что такое допрос, Кива?

― Это когда кто-то использует тактику устрашения для сбора информации. ― Я пытаюсь контролировать дыхание, не хочу плакать перед этим человеком. Перед этим монстром.

― Это было так сложно? ― спрашивает он.

Я оставляю руки на столе. Не хочу доставлять ему удовлетворение, показывая свою боль.

— Собеседование — это набор стандартных вопросов и ответов, чтобы получить информацию. На допросе же ты получаешь правду, ― спокойно говорит Макс, как будто ничего не произошло. ― Они взаимозаменяемые, когда ты научишься использовать их правильно, но в любом случае зрительный контакт является ключевым навыком. Когда ты смотришь кому-то в глаза, ты можешь определить, когда он лжет. А сейчас солги мне.

― Что? ― Что с ним такое? Он просто ищет причину еще раз ударить меня своей тростью?

― Я собираюсь показать тебе, как я определю, что ты лжешь. Я задам тебе три вопроса. Солги в ответ на два из них, а на один ответь правду. Первый вопрос: Как зовут твою лучшую подругу?

― Хм… Сессиль.

― Нет! ― рявкает Макс. ― Я даже не буду его засчитывать. Никаких «хм» перед ответом, это сразу показывает, что ты лжешь. У тебя также было вербальное разъединение. Ты качала головой, как будто пытаясь убедить меня, что это было правдой. Но это ложь. Следующий вопрос: кто твой самый нелюбимый человек в Лагере Монарха?

― Вы.

Макс смеется, удивленный и впечатленный моим ответом.

― Правда. Расскажи мне о чем-то, что ты не должна была делать, но сделала.

― Отец не разрешал заплывать за риф, пока мне не исполнилось десять. Но когда мне было восемь, кто-то поспорил со мной, что я не смогу туда доплыть. Мне было сложно удержаться. Течение было сильным, и рыбаку пришлось спасать меня.

― Ложь.

― Как вы поняли? ― Я поражена. Я смотрела Максу в глаза и чувствовала себя уверенной, когда рассказывала историю. Это могло случиться. Мой отец предупреждал меня не заплывать за риф, и рыбак однажды спас Аннику, когда она тонула. Я просто соединила истории.

― Ты почти не использовала слово «я». Большинство подростков начинают практически каждое предложение с «я». Ты психологически дистанцировала себя ото лжи. Еще ты ерзала. Следующий вопрос. Расскажи про свое самое страшное воспоминание, и почему оно им является.

Я отвечаю сразу же, старательно используя «я» в предложениях, не киваю головой и не ерзаю.

― Я ужасно боюсь змей. Однажды я гуляла с Рейн по пещерам, и, когда мы сели отдохнуть, рядом со мной свернулась змея. Я так испугалась, что закричала. Это была неядовитая змея. Так сказала Рейн, а она знает обо всем. Но я была в ужасе.

― Ложь.

― Как вы определили? ― Я раздражена. Я думала, что восхитительно лгу.

― Во-первых, перед тем, как говорить, ты откашлялась, как перед выступлением. Во-вторых, ты касалась уха.

― Я не понимаю, вы можете определить, когда я лгу по тому, как я дотрагиваюсь до уха?

― Ухо, рука, губы… всем этим ты можешь выдать себя. Изменения в твоем поведении говорят о том, что ты делаешь. Я задал тебе вопрос — у тебя возникла тревога, когда ты придумывала ложь, эта тревога заставила твою вегетативную нервную систему поработать, чтобы развеять тревогу. Таким образом, когда ты лгала, кровь отлила от твоего лица, ушей и конечностей, создавая ощущение зуда. Ты этого не заметила, но руками ты неосознанно потянулась к уху. ― Макс настолько самодоволен, что мне хочется взять его трость и ударить ей. Вместо этого я послушно его благодарю.

― На сегодня урок закончен. Позови следующую Аномалию.

На седьмой день мне, наконец, удается увидеться с друзьями. Они со всех сил пытаются скрыть разочарование, что я Аномалия, но оно читается на их лицах. Я кусаю внутреннюю сторону щеки, чтобы не заплакать.

― Мне жаль, ― говорят в унисон Рейн и Анника, бросаясь ко мне. Сегодня вечер фильмов, и впервые нам разрешили пообщаться с остальными. Большинство людей внутри здания со своими предписанными партнерами, но мы остаемся снаружи. Из зрительного зала слышны крики. Они смотрят какой-то старомодный фильм про пилы и кровь. Я не в настроении для фильма ужасов, особенно, когда моя собственная жизнь превращается в историю ужасов.

Мне было так одиноко, что когда я обняла своих друзей, мне не хотелось их отпускать. У меня так мало общего с остальными Аномалиями. Микаэла, когда не плачет, довольно заносчивая и нарциссическая. Блу настолько занята игрой, с кем она будет запечатлена, что не находит времени для меня. Она положила глаз на Кая, потому что он дерзкий и забавный, однако, Дженезис симпатичный и практичный, и он ей вроде тоже нравится. Поэтому она играет с ними двумя. Меня не тянет ни к кому из парней. Бертон слишком много болтает, Радар замечает только Микаэлу, Дженезис слишком застенчив, чтобы продолжить общение… ну и Кай, самый раздражающий парень, которого я когда-либо встречала. Он как будто сделал смыслом своей жизни противостоять мне.

― Все хорошо. Все разрешится, ― твердо говорю своим лучшим подругам, понимая, что моя жизнь никогда не будет прежней. Понятно, что следующие три года я проведу в Океанской Общине, так как должна окончить среднюю школу, но как только мне исполнится восемнадцать — я буду переведена к новому партнеру в новой жизни. Аномалии не следуют инструкциям, и их обычно отправляют в другую Общину.

Я сижу на скамейке и смотрю вниз. Сама не верю в свою ложь. Ничего не разрешится. Нет ни единого шанса, что меня направят обратно, в мою любимую Океанскую Общину.

Мои подруги держат меня за руки, молча придавая сил. Мне нужно что-нибудь выяснить. Я не могу просто сидеть и ждать, пока мне скажут, как жить мою жизнь ― я сама должна что-то предпринять. По крайней мере, Дженезис живет в Западной Америке, которая частично расположена рядом с Океанской Общиной. Он работает на ферме, находящейся в месте под названием Кабо-Сан-Лукас, а это всего несколько часов на скоростном поезде. Я убеждаю себя, что не имеет значения то, что я не могу поладить со скромным парнем из Общины Экосистемы ― ему придется это сделать.

― Скорее всего, я буду запечатлена с Дженезисом. Он хороший. Молчаливый, но хороший. ― Я замолкаю, когда думаю о возможности провести всю свою жизнь с Дженезисом. Знаю, что могло быть и хуже. ― Он очень добрый, постоянно всем помогает. Он самый красивый из всех. Он сильный. И было бы хорошо, если бы мой предписанный партнер смог перенести меня на руках через порог, когда мы поженимся. — Я не могу удержаться и посмеиваюсь над этим устаревшим поверьем.

― Но, Кива, ― завывает Анника, протягивая букву «а» в конце моего имени, как кричащая банши. ― Мы все вместе должны остаться в Океанской Общине.

― Я знаю. ― Пытаюсь сохранить внешнее спокойствие. ― Вы не хотите перебраться в Экосистему, случайно? ― с надеждой спрашиваю, зная их ответ.

― Данте из Возобновляемой Энергии, но он хочет переехать в Океанскую, ― извиняющимся тоном говорит Анника.

― А Эдвард итак океанец, поэтому… ― Рейн не договаривает итак очевидный ответ.

― Я знаю, ― выдавливаю энтузиазм, которого у меня нет. ― Просто подумала, что стоило спросить. Ну, по крайней мере, я все еще буду жить около воды. Среди нас есть Аномалия, которая живет в Центральной Америке. Без выхода к морю, брр.

― Он ведь не тот высокий парень, да? ― спрашивает Анника.

― Нет, не тот грубый парень, который врезался в меня в первый день. А что?

― Он сногшибателен. ― Анника краснеет и добавляет. ― Я имею в виду, мой Данте симпатичный, и я буду ему полностью верна, но… ух, он такой красивый. Ну, он сногшибателен.

― Он? ― переспрашиваю я, не веря своим ушам. Никогда не думала о Кае, как о красавце.

― Ты когда-нибудь смотрела на него? ― скептически спрашивает Анника.

― Смотрела и слушала. Он никогда не затыкается и думает, что умнее всех.

― Кто умнее всех? ― Кай проходит мимо и вклинивается в наш разговор.

― Ты, ― отвечаю я и поворачиваюсь к нему спиной.

― По правде говоря, Кива как раз говорила о тебе, ― лукаво говорит Анника.

― Она? ― Кай ухмыляется, а мои подруги практически падают в обморок. Не могу понять, почему они считают его таким симпатичным. Я этого не замечаю. Он высокий, и я думаю, что в его кривой улыбке есть что-то очаровательное. Может быть, я просто не вижу ничего, кроме его высокомерия.

― Ха, я надеюсь, она не сильно утомила вас, рассказывая о том, как сильно влюбилась в меня. ― Он игриво толкает меня в плечо и собирается уходить.

― Разве ты не должен смотреть фильм? ― спрашиваю я.

― А ты? ― ухмыляется он.

― Куда ты идешь?

― Я хочу проверить ЛМ-5. ― Он указывает на Викторианское здание, которое угрожающе стоит в отдалении. ― Разве вам не интересно, что там происходит? Почему нам туда нельзя?

― Нет, ― отвечает Рейн. ― Нам сказали туда не ходить, так почему должны туда идти?

― Минутку. ― Поворачиваюсь я к подруге. ― В первый день здесь ты сказала, что хочешь его осмотреть. И была очень настойчива.

― Неправда. ― Рейн смотрит на меня, как будто мы не знакомы.

― Рейн, это было чуть ли не первым, что ты хотела сделать. Ты сказала мне, что точно пойдешь туда. Ты не можешь терпеть, когда тебе говорят, что ты не можешь что-то сделать.

― Я не хотела.

— Но…

― Я ничего подобного не говорила, Кива. ― Ее слова звучат отрывисто, наполненные гневом, который я никогда раньше не слышала.

― Ладно, я ошиблась, — я отвечаю осторожно, не понимая, что произошло с моей некогда чересчур любопытной подругой. Я стояла рядом с ней, когда она была настроена проверить здание, в котором мы были десять лет назад.

― Так что, вы идете или нет? ― Кай спрашивает еще раз.

― Нет, ― Анника и Рейн отвечают в унисон.

― Нет, ― повторяю я, хотя часть меня хочет пойти. Мне не так удобно с моими друзьями, как я думала будет. С ними что-то не так.

― Как хочешь, Жердь. — Кай улыбается и направляется к зданию.

― Ха, ― хихикает Рейн. ― Ты ему нравишься. Вы будете идеальной парой.

Я не понимаю. Еще секунду назад Рейн ругалась на меня за то, что я сказала, а сейчас уже сводит с Каем.

― Во-первых, ― зло говорю я, ― Кай Лорен — последний человек на Земле, с кем я буду запечатлена. И, во-вторых, он — Аномалия. Он бы не мог влюбиться в меня, даже если бы захотел. Как и я. Мы не вписываемся. Наши Третьи не жужжат. Мы не сможем достичь настоящего счастья и спокойствия. Пока с нами не разберутся ― мы враги Мирового Управления. Даже хуже этого… Мы не значимы.

Кажется, мой ответ немного злее и сильно проникновеннее, чем я думаю, потому что Анника и Рейн странно на меня смотрят. Возможно, это впервые, когда становится ясно, что я отличаюсь. Как отличается мое будущее. Мы обнимаемся на прощание, и они уходят в зрительный зал к Эдварду и Данте. Через пару минут они будут кричать, как и все остальные. Через пару часов они будут в своих кроватях, как и остальные нормальные подростки. Завтра они будут участвовать в обычных лагерных делах: плетение на веревочных курсах, разведение огня, изготовление макраме браслетов — все то, чем занимаются в лагере нормальные дети. А я пойду снова на идеологическое воспитание. Уроки Клаудии. Тренировки Инелии. Мозговые штурмы Макса.

Вот такой отдых в летнем лагере.

***

― ЧТО ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ДЕЛАТЬ в свое последнее лето перед окончанием школы? ― спросил Собек. Он глотнул чаю, который ему принесла его третья помощница Рика. Она ему нравилась. Она была молода и амбициозна. Такой, каким бы он хотел видеть своего сына. ― Я жду.

― Я работаю над своими технологиями, ― возбужденно ответил Каликс. Он унаследовал тягу к науке у своего отца, и ему доставляло огромное удовольствие проектирование новых технологий у себя в мастерской. Ему также нравилось взламывать центральный компьютер здания, но он решил не делиться этой информацией.

― Время игр закончено, ― объявил Собек.

― Это не игра, отец, я познаю.

― Единственное, что ты должен познать — это свое место в этом мире. И этим летом я беру на себя твое обучение… надлежащим образом.

― Что это значит?

Собек бросил свой планшет сыну. Каликс легко его поймал на лету левой рукой. Он всегда отличался молниеносной реакцией, навык, который помогал ему в его любимых играх.

― Вводи 09-21-2047, ― проинструктировал Собек.

― Это дата моего рождения, ― сказал Каликс, быстро печатая цифры.

― И люди упрекают меня в отсутствии сентиментальности, ― ухмыльнулся Собек, печатая цифры на своих часах.

― Что ты делаешь?

― Пересылаю информацию со своих часов на планшет. Это дело времени. Теперь вводи «Учебная». Это 2-2-2-3-36-4-2.

― Дело времени для чего? ― спросил Каликс, печатая.

― Твоего первого урока. ― Собек улыбнулся и поднял взгляд на мониторы. Тысячи голограмм исчезли, превратившись в единственное изображение.

Каликс взглянул на голограмму. Он увидел одинокую молодую женщину, стоявшую на платформе с петлей на шее. Ей было немного за двадцать, на ее лице застыла бесстрашная суровая маска. Каликс не мог понять, где именно она находилась, но позади нее были горы. Группа горожан, в основном, одетых в желтое, стояла около платформы. Каликс сразу же заметил молодого мужчину, немного старше его самого, стоявшего в стороне. Он старался сохранить невозмутимость, и все же Каликс заметил его красные глаза за очками.

― Что она сделала? ― спросил он у отца.

― Не соглашалась, ― ответил Собек. ― Она учитель средней школы, которая пропагандировала бунт. Она была главой организации, которая готовила восстание против Глобального Управления.

― Она такая молодая. ― Каликс не мог перестать думать о том, какой гордой она выглядела. Непримиримой. Он никогда не видел никого перед лицом смерти, и не думал, что это будет выглядеть так.

― Не позволяй ее молодости одурачить тебя. Она ужасно опасна. Она была осуждена Заступниками и признана виновной. Ее акт неповиновения будет уроком, который ее община выучит на своем горьком опыте.

― На каком уроке?

― Введи свое имя, сын, 2-2-5-4-9.

Каликс ввел. Когда он напечатал последнюю цифру, люк под ногами осужденной женщины открылся. Прежде чем Каликс осознал, что только что сделал, прежде чем понял, какое зверство его отец позволил ему совершить собственными руками, осужденная женщина провалилась в люк.

И ее шея сломалась.

ГЛАВА 5

Я нервничаю

Спустя лишь одну неделю Микаэла и Радар запечатлены и покидают группу. Я нахожусь здесь, когда это происходит. Все Аномалии здесь. Мы завтракаем, когда входит Клаудия Дюрант с широкой улыбкой, занимающей большую часть ее мужеподобного лица.

― Результаты тестов с первой недели готовы. А также мои поздравления. ― Она не перестает улыбаться. ― У нас первая пара. Микаэла Флеминг, твой предписанный партнер… Радар Мортон.

Микаэла, сидящая рядом со мной, издает визг восторга. Затем я слышу, как жужжит ее Третий, и безмятежность накрывает ее лицо. Быстро беру ее за руку. Со стороны это выглядит, как будто я поздравляю мою подругу Аномалию, но, на самом деле, я хочу почувствовать вибрацию. Постараться понять, что происходит. Действительно, как только мои пальцы касаются ее, я чувствую, как энергия исходит из ее Третьего вниз к кончикам пальцев. То же самое я чувствовала, когда держала за руку Рейн. Как это происходит? Я понимаю, что наши Третьи используются для сбора информации и подключению к голограммам… но я никогда не видела, чтобы они меняли чью-либо личность. Должно быть, это часть метода запечатления. Когда два человека настолько связаны, что не могут жить без друг друга, их Третьи реагируют. Уголком глаза я замечаю, что рука Кая лежит на плече Радара. Он проводит свой собственный эксперимент? Похоже, что я не единственная, кто заметил странное поведение. Кай смотрит на меня, и я киваю, отдавая ему должное за то, что также заметил этот странный феномен.

Микаэла и Радар встают и обнимаются, а мы хлопаем их успеху без энтузиазма, сдерживая нашу зависть. Блу даже не пытается скрыть свое разочарование. Она просто сидит и дуется. Пара Микаэлы и Радара только усиливает тот факт, что мы ошибки в совершенной системе нового мира.

― Микаэла, ты будешь приписана к хижине семь, девочки. А ты, Радар, к хижине семь, мальчики. У вас будет два часа на воссоединение с партнером и изучение лагерной территории, после чего вы отправитесь по своим кроватям.

Я удивлена последней фразе Клаудии. Они уже были воссоединены. Они знают друг друга уже неделю. Зачем им еще два часа? Я не понимаю. Она сказала им точно такие же слова, как и остальным в первый лагерный день. Без изменений. Без перестановок. Та же самая речь.

Когда Клаудия завершает свое монотонное заявление, она прощается с парой. Микаэла и Радар улыбаются и уходят из обеденного зала.

А потом их осталось пятеро.

Пять квадратных деталей, пытающихся пролезть в круглые отверстия. К концу второй недели заканчиваются лекции Клаудии Дюрант, потому что в них больше нет необходимости. Время — это роскошь, которой у нас больше нет, время утекает прочь, и более половины смены позади. У нас осталось меньше недели для запечатления.

Наши дни заполнены тестами. Макс проводит нам умственную гимнастику, сложность которой растет день ото дня. Я даже не знаю, что хуже — почти невыполняемые тесты Макса на остроту ума или безумно скучные вопросы с множественным выбором, которые мы заполняем ежедневно. Они настолько тупые и однообразные, что я практически засыпаю над ними каждый раз.

Простые вопросы сформулированы, чтобы спросить у меня про… меня. Мне пятнадцать лет, откуда я должна знать, кто я на самом деле? В большинстве вопросов три варианта ответов:

Ты

A. Разговорчивый(ая), B. Неразговорчивый(ая), C. Сочетание того и другого?

Ты

A. Откровенный(ая), B. Скрытный(ая), C. Сочетание того и другого?

Ты

A. Предприимчивый(ая), B. Осторожный(ая), C. Сочетание того и другого?

Ты

A. Общительный (ая), B. Нелюдмый (ая), C. Сочетание того и другого?

Я не имею понятия, какая я, поэтому выбираю С.

Настолько, насколько просты вопросы с множественным выбором, настолько сложнее становятся тесты Макса. Однажды он попросил нас внимательно посмотреть видео про детей, играющих под ветряной турбиной. Это десятиминутное видео, начинающееся довольно невинно. В нем играет музыка, как в старомодных каруселях, и показывается мальчик, оставленный в одиночестве своими друзьями в пустыне, где начинает дружить с неодушевленной ветряной турбиной. Затем музыка становится мрачнее, чтобы показать страх и растерянность мальчика. Внезапно турбина оживает и начинает говорить голосом робота, уверяя и поощряя мальчика отомстить издевающимся над ним друзьям. Затем турбина использует свою энергию для убийства злого друга мальчика, который бросил его в пустыне.

Когда включается свет, я смотрю по сторонам. Все выглядят очень обеспокоенными этим видео. Зачем Макс показал нам его? Наш инструктор протягивает нам планшеты, на которых мы должны напечатать пять ответов. Если мы отвечаем правильно, то остаток дня можем провести, как только пожелаем. Если ответы неправильные, то мы должны будем посмотреть еще одно видео, и процесс будет повторяться.

Я улыбаюсь. Насколько сложными могут быть вопросы? Каким бы тревожным не было видео, оно было довольно простым, и я его смотрела внимательно и все поняла. Это должно быть обычный тест на понимание, но вопросы Макса какие угодно, но не обычные.

― Шорты какого цвета были на главном хулигане?

Что это за вопрос? Как я могу помнить цвет шорт? Это не часть истории. И все же я пишу красный, цвет Общины Возобновляемой Энергии, поскольку думаю, что мальчики были из нее.

― Сколько времени было на часах главного героя, когда хулиганы оставили его одного?

― Подождите. Откуда мы должны это знать? ― спрашивает Бертон.

― Потому что вы должны были смотреть внимательно, ― рявкает Макс и бьет его по голени тростью. Он не дает нам времени и сразу задает следующий вопрос.

― Сколько турбин было в финальной сцене?

Мне хочется кричать, в заключительной сцене видео было не меньше дюжины турбин. Вопрос не относится к истории. Расстроенная, я печатаю «много».

Когда упражнение выполнено — ни у кого из нас нет всех пяти правильных ответов. У всех правильный первый ответ — у Кая и Блу по три правильных, у Бертона четыре, а у меня с Дженезисом по два.

Поэтому мы смотрим еще одно видео.

Это продолжается почти десять часов. Каждое следующее видео тревожнее предыдущего, и я пытаюсь абстрагироваться от искаженных сообщений, в которых, в основном, все сводится к идее того, что каждому нужен партнер для выживания в мире. Вместо этого я концентрируюсь на мелочах: считаю полоски на рубашках, обращаю пристальное внимание на цвета, цифры и остальные детали.

Бертон освобожден после трех видео, так как он набрал все необходимые баллы. Блу освобождена после четырех видео. Кай, Дженезис и я подбираемся все ближе и ближе к нужному результату, но никак не можем достичь идеальной оценки.

― Уже время ужина, ― наконец жалуется Дженезис. Он редко говорит, но сейчас озвучивает то, что каждый из нас думает. Как мы можем концентрироваться, если голодны?

― Последнее видео. Хотя нет, вы трое не обладаете детальной памятью, поэтому давайте проверим как у вас дела с эмоциональной памятью.

― Что вы имеете в виду? ― спрашивает Кай. Он устал. Мы все устали.

— Отвернитесь друг от друга. А теперь нарисуйте кого-то из этой комнаты, кто вызывает у вас больше эмоций. Соедините свое сердце и разум, чтобы воссоздать человека. Не смотрите друг на друга. У вас пятнадцать минут на то, чтобы нарисовать свою интерпретацию человека. Если вам это удастся, то вы свободны.

Спустя пятнадцать минут мы прекращаем рисовать на планшетах. Мы поднимаем их для проверки Максом. Я нарисовала Макса, запечатлев не только его красоту: его взъерошенные волосы, проницательные глаза, полные губы, высокие скулы… Мне так же удалось передать его жесткость. Его жестокость. Его зверство. Его зло.

Кай и Дженезис выбрали одного человека. Густые рыжие волосы, голубые глаза, узкий нос и сотни веснушек. Они оба выбрали меня. Как и на моем изображении Макса, на их улавливается что-то сокровенное внутри меня. Что-то, что выявляется через их рисунки.

Дженезис изобразил мою красоту, а Кай мою силу.

После доедания холодных остатков в обеденном зале, я возвращаюсь в женскую хижину под номером двадцать — специально назначенную хижину для Аномалий, которая выглядит еще более пустой с тех пор, как ушла Микаэла. Деревянная хижина, находящаяся в самом конце, слабо украшена, и большая часть металлических двухъярусных кроватей пустуют. В домике, рассчитанном на двадцать человек, сейчас только две девушки. Я киваю Блу, которая красит ногти, и переодеваюсь рядом со стеной с полками. Аккуратно складываю свои синие вещи в отведенное мне место и надеваю пижаму. Блу уже переоделась в фиолетовую кружевную ночную сорочку. У нее очень странный вкус. Из-за моей синей одежды и фиолетовой одежды Блу, полка выглядит как огромный синяк.

― Как прошел твой день? ― спрашивает она рассеянно.

― Он был длинным. Кай, Дженезис и я не смогли справиться с тестом Макса на запоминание деталей, и, в конце концов, он сдался. Я просто в отключке. — Но вместо того, чтобы пойти спать, я принимаю ее вопрос за приглашение поболтать. Когда здесь была Микаэла, она обычно была неким буфером между мной и спесивой Блу. Теперь же мы должны позаботиться сами о себе, а вежливость позволит избежать большинства конфликтов. Я даже сажусь на ее кровать на первом ярусе. Она предлагает мне свой лак для ногтей.

― Но он же фиолетовый, ― говорю я.

― Посмотри еще раз, ― улыбается она. Я осматриваю флакон и убеждаюсь, что лак голубого цвета.

― Что ты с ним делаешь? ― Как и одежда, наши аксессуары должны быть цвета общины.

― У меня есть все цвета радуги. ― Она улыбается и достает маленький полиуретановый мешочек из-под подушки. В нем лаки всех цветов: желтый, красный, зеленый, оранжевый. Они все красивые.

― Ты можешь попасть в большие неприятности. ― Я достаю ярко-оранжевый лак и хихикаю.

― Могла. Но мы обе уже за чертой невозврата. — Она забирает у меня оранжевый и демонстративно красит мизинец. Затем ухмыляется и машет кисточкой, вызывающе спрашивая: ― Слабо?

Я не возражаю и крашу большой палец в оранжевый. Мы начинаем смеяться и достаем все лаки, бунтуя по-своему, окрашивая все ногти в разные цвета. Со стороны мы выглядим, как два смеющихся подростка перед отбоем.

Но лишь мы знаем, какой опасной стала наша ситуация.

― Мы не как все остальные, ты же знаешь, ― говорит Блу, дуя на свои ногти.

― Я знаю.

Мгновение легкомыслия разрушено. Ежедневно мне напоминают, что я Аномалия; и мне нужна Блу для этого. Я концентрируюсь на бордовом ногте безымянного пальца, наслаждаясь насыщенным бархатистым цветом.

― Вчера Анника практически не взглянула на меня, когда я проходила мимо. Как будто она полностью отдалилась. А она моя лучшая подруга.

― Была твоей лучшей подругой, ― вставляет Блу. ― Дружба пересматривается, когда один из друзей Аномалия. Как и семейные отношения. Моя сестра большая шишка во дворце, и она будет в ярости, когда узнает, что я Аномалия. Она даже может потерять работу. Как и мои родители. Это огромное пятно позора на мою семью.

Я впервые вижу Блу беззащитной. Она даже почти приятная.

― А что насчет твоих друзей? ― спрашиваю я.

― Как и твои. Они бросили меня. Я приехала на смену Летнего Солнцестояния с четырьмя одноклассниками. Мы не лучшие друзья, но друзья. Хорошие друзья. Я их знаю всю свою жизнь. С двумя из них я даже играю в группе.

― Ты играешь в группе? ― До меня доходит, что смена почти подошла к концу, и я ничего не знаю о Блу.

― Играла. Не думаю, что они захотят теперь быть со мной в одной группе. Я играла как на акустической, так и электро- гитарах. И довольно хорошо играла, но это не важно, когда ты Аномалия. Клавишник из моей группы уже оскорбляет меня. Когда я вернусь, все остальные тоже начнут. Меня это уже не беспокоит. Такое ощущение, что лагерь создал все эти группы. Твоя хижина, твоя община, община твоего предписанного партнера. Я думаю, что все в итоге приходит к группе из двух человек, и я не являюсь частью ни одной из них.

― Ты элитный член в нашей группы из пятерых, ― шучу я. Но это не смешно. Блу, Дженезис, Кай, Бертон и я являемся членами группы, к которой никто не хочет присоединиться.

― Что с нами будет, когда смена подойдет к концу, Кива? Какие у нас варианты?

― Я не знаю. В смысле, я думаю, что не очень много об этом думала. Мне кажется, что я просто не хотела об этом думать.

― Так начни, ― говорит Блу, протягивая мне средство для снятия лака. Она уже стерла свои бунтовские цвета. Я неохотно стираю свои, запечатлев в памяти, как это — иметь возможность носить разные цвета. Чтобы выразить свою индивидуальность.

― Ты знала своих бабушку и дедушку? ― спрашивает Блу.

― Нет. ― Мне интересно, к чему ведет это вопрос. ― Они умерли во время Великой Технологической Войны. Как и все остальные пожилые люди.

― Умерли ли? ― Блу вытаскивает потрепанную фотографию, свернутую в колпачке от лака для ногтей. Она протягивает ее мне. Я вижу улыбающегося молодого мужчину, очень похожего на Блу.

― Кто это?

― Мой дедушка, ― медлит Блу.

― Расскажи мне, что ты скрываешь. Обещаю, что никому не скажу. ― Блу колеблется, но, в конце концов, открывает мне свой секрет: ― Мой дедушка жив, Кива. Я не знаю, где он находится — возможно, в Азии. Но он жив. — Ее глаза наполнены надеждой.

― Откуда ты знаешь?

― Я получаю… сообщения от него. Я не могу точно объяснить, возможно, это просто ощущения. Но я говорю тебе, что он жив. Собек пытался стереть наше прошлое, чтобы создать другое будущее, но делая это, он стер знания поколений.

Я в шоке пытаюсь понять, как дедушка Блу может быть жив. Мы всего второе поколение после войны. Разве могут быть другие? Выжившие?

― Кива, сосредоточься. Мы не знаем очень многого, кроме того, что мы должны быть запечатлены с партнером, чтобы выбраться отсюда. Мы должны это пережить.

― Что значит — пережить?

Блу смотрит по сторонам, убеждаясь, что никто не слушает. Но в хижине все еще тихо. Затем она манит меня, и я следую за ней на пол, заползая под кровать, где она светит фонарем на слова, тщательно вырезанные на стене. Всего лишь три слова предупреждения, вырезанные предыдущим жильцом хижины. Предыдущей Аномалией.

Подчинись или умри.

***

― ОНА МЕРТВА? ― с недоверием спросил Каликс.

― И ты был тем, кто убил ее, ― ответил Собек.

― Но я… я…

― Что? Думаешь, она не заслужила этого? ― резко спросил Собек. ― Ты не имеешь ни малейшего понятия, что заслуживают и не заслуживают люди. Живя здесь, ты развил слишком много сострадания.

― О чем ты говоришь? Зачем ты заставил меня это сделать?

― Настало время сделать из тебя мужчину, Каликс. Твоя мать баловала тебя слишком долго. У тебя есть предназначение — и это не сидеть в своей мастерской, пытаясь взломать систему.

Каликс посмотрел на отца в недоумении.

― Как ты?..

― Что? Думаешь, я не знал? Я знаю обо всем. Я прав во всем. Я любим всеми. И скоро, очень скоро ты тоже будешь, сын.

Каликс был совершенно уверен, что его отец ошибается.

ГЛАВА 6

Я меняюсь

Теперь мы проводим больше времени за психологическими тестами, чем за физическими испытаниями. Я начинаю добиваться хороших результатов на занятиях Макса. Я могу отличить ложь, вспомнить детали и быстро разобраться с ситуацией или проблемой. Когда, наконец, наш инструктор доволен нашими новообретёнными навыками, он передает нас Инелии для однодневного похода.

Местность очень красивая, и хотя бы на короткий срок я пытаюсь забыть, что я — Аномалия. Изо всех сил игнорирую тот факт, что моя жизнь в полном беспорядке. Я лишь наслаждаюсь свежим воздухом и красивыми горами. Даже Кай не раздражает меня сильно. Мы с ним самые спортивные из группы, и соревнуемся по всему пути. Все остальные далеко позади, в основном из-за того, что Блу надела сандалии, а не кроссовки, и всем приходится ее ждать. Всем, кроме нас с Каем. Он даже бывает нормальным, когда смешит меня, рассказывая про своих шестерых младших братьев, которые хотят, чтобы он стал Заступником, и они смогли бы этим хвастаться.

― Ты хочешь стать Заступником? ― спрашиваю я, пока мы ждем остальных у подножия горы. Я не рассматривала такую возможность для себя. Это сможет стать моим шансом на возвращение в Океанскую Общину. Я никогда не видела себя в качестве элиты Собека, но это бы позволило мне вернуть хоть немного нормальности в мою жизнь. Я бы смогла жить рядом со своим океаном. Рядом с Анникой и Рейн. Рядом с папой. Заступники живут в общинах, являясь глазами и ушами Собека. Они наслаждаются своим элитным статусом в качестве банкиров, журналистов, государственных чиновников и политиков.

― Я не знаю, ― отвечает он серьезно. ― У моих родителей много ртов, которые нужно кормить, а в Возобновляемой Энергии мы не купаемся в деньгах. Все пользуются солнечной энергией, но это не прибыльная область. Я никогда не мог представить себя работающим всю свою жизнь на заводе, изготавливая солнечные панели, и не хочу такой участи для своих братьев. Они очень активные и полны жизни. Если у меня будет возможность — я бы хотел им помочь.

Впервые я обнаруживаю уязвимое место у Мистера-я-все-знаю. Когда Кай перестает быть слишком осторожным, он становится довольно обаятельным. Даже привлекательным.

― У всего есть цена, ― я думаю вслух. ― Я уверена, что должность Заступника предполагает свои проблемы.

― Может быть, но зато у Заступников нет ограничений. Они, конечно, отчитываются перед Собеком… но у них гораздо больше свободы, чем у любой другой общины.

― У меня есть свобода в Океанской Общине, ― с вызовом говорю я.

― Разве? ― его глаза почти искрятся, когда он говорит. Они темно-карие, и только сейчас я замечаю в них маленькие крапинки золотого. ― Я имею в виду, что океан великолепен, но он твоя тюрьма. Ты привязана к нему. Ты никуда не сможешь уехать. Ты ничего другого не сможешь делать.

Вместо того чтобы дождаться моего ответа, Кай начинает взбираться на гору. Вот такой он парень, который уверенно делает абсурдное заявление и уходит, оставляя меня обдумывать его. Я оборачиваюсь, думая о том, что нам нужно дождаться остальную группу. Мы уже прошли десять миль, и Инелия сказала, что нужно взобраться на вершину. Но должны подниматься группой. Чтобы укрепить наши отношения. Я вздыхаю. Возможно, это правильно — не всегда следовать правилам.

И следую за Каем.

Вначале — это небольшой уклон, и я легко придерживаюсь темпа Кая. Но, со временем, тропа сужается к вершине и становится почти вертикальной. Я смотрю вниз и вижу, как остальная группа только начинает восхождение. Вдалеке они выглядят как маленькие пятнышки. Я быстро отворачиваюсь и концентрируюсь на задании, чтобы избежать головокружения. У меня небольшой страх высоты, о котором я никогда никому не скажу… особенно Каю. Не хочу, чтобы другие знали мои слабые места. Постепенно я поднимаюсь выше — рука над рукой — и догоняю его. Мы взбираемся вместе, и после того, как я была заперта с сотней тестов, мне нравится снова ощущать силу своего тела, пока карабкаюсь вверх. А затем, уже рядом с вершиной, я подскальзываюсь. Моя нога встает мимо опоры, и я теряю равновесие. Размахиваю руками, пытаясь схватиться за куст, камень, за что-нибудь. Когда я начинаю падать, у меня проносится несколько мыслей, в том числе тот факт, что я никогда больше не увижу отца, никогда не повзрослею и не заведу собственную семью…

― Поймал тебя, Жердь. ― Большая рука Кая хватает меня за тонкое запястье, спасая меня от смертельной участи. Я начинаю паниковать, быстро вдыхая воздух, но Кай остается спокойным и хватает меня за вторую руку.

― Смотри мне в глаза, ― спокойно говорит он. ― И не забывай дышать.

И все же, мне хочется смотреть куда угодно, но не в эти шоколадно-карие глаза. Не слушая его, я поворачиваю голову и смотрю на землю, которая, кажется, находится в миллионах миль от меня. Мне становится плохо. Моя вторая рука вспотела, и я теряю хватку. Похоже, я упаду. Мне больше не нужно беспокоиться, что я Аномалия, потому что я уже не смогу увидеть, что произойдет.

― Кива! ― в этот раз Кай кричит. Я чувствую, как он сжимает мою руку — его пальцы вцепились в мою ладонь, причиняя боль. Она отвлекает, и я фокусируюсь на его глазах. И только после этого у меня получается дотянуться до его второй рукой. Медленно Кай поднимает меня и усаживает в безопасное место в углублении между камней.

Пока перевожу дыхание, Кай не отпускает мою руку, успокаивая меня.

― Все в порядке? ― спрашивает он.

Я киваю, потому что не доверяю своему голосу.

― Спасибо, ― наконец с дрожью в голосе отвечаю я. ― Думаю, ты только что спас мне жизнь.

― Я думаю, что так и есть. ― Улыбается он. ― Думаю, что теперь за тобой должок.

Он продолжает восхождение. Я не сижу долго, боясь, что если помедлю, то потеряю решимость продолжить путь. Вижу остальных позади меня. Я сомневаюсь, что они знают, как близко я была к тому, чтобы пролететь мимо них. Медленно, рука за рукой, нога за ногой, я поднимаюсь до самого верха. Молча Кай протягивает мне свою флягу, и мы пьем в тишине, разглядывая огромное пространство в ожидании остальных.

Первой поднимается Инелия, а за ней и вся группа. Они даже не представляют, что я чуть не умерла — и мы не собираемся им говорить. Вместо этого все болтают на отвлеченные темы, пока Бертон не решается спросить то, что каждый из нас хотел бы спросить:

― Инелия, что произойдет, если мы не будем запечатлены?

Мы все смотрим на нашего инструктора, которая медлит слишком долго с ответом. Она вытирает пот с брови.

― Есть несколько редких причин, почему Аномалии не могут быть запечатлены. Иногда Третьи работают некорректно. Иногда нарушена ваша ДНК. А иногда… ― Она обрывает фразу, погрузившись в свои мысли, но быстро приходит в себя. ― Поверьте, с вами все будет хорошо.

― Вы не ответили на мой вопрос, ― настаивает Бертон.

― Разве? ― спрашивает она чересчур бойко. ― Просто придерживайтесь программы.

Инелия проговаривает это как предупреждение, чтобы закончить разговор. Но у Бертона абсолютно отсутствуют навыки общения, поэтому он продолжает говорить:

― Что это значит?

Мои инстинкты в боевой готовности, и я внезапно слышу мысли Инелии. Это прозрачно, как вода в океане. Бертон умрет. Есть огромная вероятность этого. Мы с Каем — следующие в очереди. Про Блу и Дженезиса я не уверена — но вероятность все же есть. Я смотрю по сторонам. Разве никто этого не слышит? Я наблюдаю, как Инелия намеренно не отвечает на вопрос Бертона, а вместо этого кивает на дальнюю сторону горы. Это легкая прогулка, и мы впятером следуем за ней по импровизированной тропинке между кустов и камней. Большую часть дороги я пытаюсь завязать разговор с Дженезисом, чтобы не думать о том, о чем умолчала Инелия. Как я смогла услышать это? Инелия же не говорила. Она даже не смотрела на меня, но я все равно слышала, о чем она думала… ясно, как божий день. Изо всех сил изображаю интерес, пока Дженезис рассказывает мне о своей ферме. Он действительно хороший парень — и я думаю о том, как стать парой с тем, кого я абсолютно не привлекаю. Это позволяет мне не думать о моей вменяемости и голосах, которые я слышу.

Наконец, на дальней стороне горы мы отдыхаем и ждем, что еще нам скажет Инелия. Мы пьем воду из наших фляжек, пока Инелия смотрит украдкой на лагерь, а потом снова на нас. Она жестом просит нас прикрыть наши Третьи и делает то же самое сама. Вообще, это запрещено, но, так как Инелия одна из Заступников, мы повинуемся без вопросов.

― Что происходит? ― спрашивает Кай. Он выглядит глупо, прикрывая большим пальцем Третий.

― Третьи не работают на периферии Лагеря Монарха.

― Я думал, они везде работают, ― говорит Кай.

― Собек и пытался заставить тебя так думать, ― улыбается Инелия. ― Но есть определенные мертвые зоны. Удаленные участки, до которых не добирается спутниковый сигнал. Подземелье, пустыня, определённые участки леса…

― Но Собек не допустил бы такого, ― настаивает Блу.

― Технология — это быстроразвивающийся зверь. Существует такое огромное количество информации для обработки, что наличие нескольких мест вне сети никак не повредит.

― Но в этом нет смысла, ― говорит Блу. ― Как он может управлять миром, если есть несколько слепых зон.

― Это означает, что есть несколько зон, которые Собек не контролирует. Некоторое время мы перевариваем эту информацию. То, что говорит Инелия — может быть рассчитано как измена. Это означает, что Собек может творить такие ужасные вещи, что не хочет, чтобы кто-то случайно его отследил и увидел.

― Если мы вне зоны доступа, то почему прикрываем Третьи? — спрашиваю я.

― Потому что невозможно быть чересчур осторожными. — Как будто прислушавшись к своему собственному предостережению, она понижает голос: ― Одна из причин успеха Глобального Управления в том, что в мире нет разногласий, ― шепчет Инелия, хотя на мили вокруг нас никого нет. — В ГУ нет места независимости или противоречиям. В редких случаях инакомыслия — людей карают Заступники, которые действуют безнаказанно. Они отвечают только перед Собеком, который ни перед кем не отчитывается. Однако, ― Инелия начинает говорить еще тише, ― по всему миру есть Подземные Общества. Люди, которые несчастны из-за правил Собека. Люди, которые хотят назад свою независимость. Они члены тайных сообществ, которые планируют восстание.