Англии капец!

Глава 3. "Красота – страшная сила". Фаина Раневская

Солнечный, погожий денек так и радовал предстоящими сюрпризами. Вчера вечером в Эксетер, центр графства Девоншир, приплыла диковинная заморская благородная дама, графиня Лезбоза. Она еще вчера, как и полагается доброй христианской душе, поздним вечером собственноножно нанесла скромный визит в собор, дабы принести дары, возблагодарив Господа за благополучное путешествие. Но уже в соборе, после молитвы, ее препроводили к герцогу Бофорту, который случайно оказался в городе, по случаю распространения новых слухов о крупном волнении валлийских свиней. Графиня поведала герцогу о новостях в семье, род Гаттилузио хранит Господь и все хорошо. Рассказала о новостях Византийской империи – с императором Византии род Гаттилузио породнился недавно, всего полвека прошло, но герцог Бофорт, сам брат короля, смекнул: к этой дамочке так просто за корсет не подлезешь, а дама ему приглянулась, он сразу отметил в ней равную себе, женщину выросшую властвовать, это было отлично видно по выражению ее глаз: смелых, таких разных выражением. Левый голубоглазик смотрел на герцога широко раскрыто, словно боялся потерять хоть черточку из образа славного воина и государственного деятеля его масштаба. А вот правый… Томас иногда даже испытывал смущение, когда сталкивался с выражением графини, при котором она его оценивала, чуть прищурившись, но совсем не сильно, в границах приличия, но она словно взвешивала на незримых весах его слова, его статус, его титул, его мужские достоинства, его воинскую похвальбу – и Томас смущался! С таким выражением он уже давно не встречался, так на него смотрел великий король, усопший Генрих пятый. Бофорт вдруг понял, что давно уже так не общался с женщиной, наверное, со времен смерти жены Маргарет, которая скончалась родами, оставив ему наследника – радость и надежду, малыша Генри, названного в честь своего родственника и сверстника, маленького короля Англии. Герцог Бофорт наслаждался компанией и беседой с этой достойной во всех отношениях дамы. Но выпитое вино грело кровь, не удержался вдовый мужчина в самом расцвете сил, и, чуть игривым тоном, предложил гостье продлить визит до утра, переночевать в подобающих условиях. И юная графиня, не смутилась, а улыбнулась ему дерзко своими сочными, зовущими к поцелуям, губами лишь для того, чтобы вежливо отказаться. Герцогу оставалось только внимать ее словам о том, какая у нее чудесная каракка, работа лучших генуэзских мастеров кораблестроителей, и каюта у нее удобная, и к морю она привычная. Томас Бофорт кивал головой и думал: "Лучше бы ты на старом корыте приплыла! Тогда бы и заночевала в гостевой спальне, а ночью оно всякое бывает, всякое случается".

Ох, прав был герцог, во всем прав. К ночи, приведя корабль к достойному положению на стоянке, оформив все документы по прибытию, в темнеющий сумерками Эксетер устремилась компания морячков, чьи пояса и кошели так и жаждали избавиться от серебряных монеток. Ведь матросики жаждали вкусить всех прелестей и новинок от древней и достойной Английской школы кухонного мастерства. Владельцы кабачков были приятным образом удивленны тем фактом, что Средиземноморцы сразу набросились на эль и пиво, с восторгом нахваливая местные сорта, показав себя достойными ценителями. От вина моряки отказывались: завтра после церемонии встречи, в город пожалуют личные служанки молодой графини – вот они любят вина, а нам пива и эля, да побольше, гуляют все, угощайтесь почтенные жители далекой Англии! Когда пришло время закрывать таверны и трактиры, многие моряки отправились по гостям, к своим новым знакомым, чтобы продолжить наслаждаться удобствами твердой земли под ногами. Английской речью моряки владели сносно, как и все люди моря, на уровне: "Привет, угощаю, наливай, храни Господь, пей, слава королю, кушай, плачу за все, герцогу ура". Но их латинский язык был понятен многим солидным завсегдатаям питейных, которые и переводили историю моряков для всех желающих дармовой выпивки и закуски. А когда эксетерцы узнали, что моряки служат личными моряками, на личной каракке, графине Лезбоза, и тетушка графини вышла замуж за императора Византии полвека назад… вот тогда изменилось и отношение к морякам. Это не всякие там морские работяги, вечные бродяги – это солидные служивые, которые на полном серьезе толково поведали о возможности пополнить запас местными продуктами, да и обновить, подремонтировать корабль всегда полезно, оттого и не встали в устье Экса, а поднялись до Эксетера, хоть 9 миль невелико расстояние, но приличия должно уважать. И потирали руки в предвкушении купцы и мастера: "Нам денежки, нам, а не этим лоботрясам из Эксмета, порта вставшего на впадении Экса в Английский канал". Ко всем смогли подобрать ключики учтивые, негрубые, молодые, видные собой моряки из Лезбоза: и доброй выпивки не гнушались, и разумение в беседах проявили. И все были рады и довольны, кроме содержателей постоялых мест и гостиниц, ведь моряки ушли продолжать веселье в гости. Но, негоже сетовать попусту, моряки сразу объяснились, что закон и порядок – всему голова, и ночевать они обязаны на корабле, а вот погулять до поздней ночи, в воскресный вечерок – это можно, это понедельник день тяжелый, зато у воскресенья вечер веселый. Веселья добавили и средиземноморские моряки, научив новых знакомых новым песням, в стиле "Куин". Они рассказали грустную историю о бедняжке королеве, которая вместе с мужем попали в засаду к мерзким сарацинам, и муж погиб, а королеву спасли рыцари, но бедняжка повредила ручку, и больше не могла играть на лютне, а петь она любила, и голос у нее был чудный, как пение ангелов небесных. Сначала девонширцы выслушали эту душераздирающую историю, а потом услышали и песню, которая сразу привлекла к себе внимание, и вскоре все окружающие подпевали морякам, которые хитро подмигивали друг другу, и словно подначивая хозяев, не начинали запев, а выдавали два притопа ногами по полу таверны, и добавляли удар крепкими кружками по столу: "Топ-топ-бум! Топ-топ-бум! Топ-топ-бум! Топ-топ-бум!":

И таких куплетиков про священников и мастеров, про невест и женихов, про пьянчуг и ворюг, скрывающихся от правосудия, про всех на свете горланили моряки и все им подпевали простенькие слова припева.

А потом моряки перемигнулись с особо видными людьми и тихо поведали о своем интересе. Оказывается, гнусные арабы пытались захватить каракку графини у берегов Африки, но Господь всегда помогает верным – и арабских нечестивцев разбили в абордажной схватке. И с трофейного груза, каждому моряку перепало по толике "крови лукавого".

И вот тогда, девонширцы поняли, удачные сделки пожаловали к ним в гости. Ведь "чертовой кровью" венецианцы прозвали красный перец, который стал хорошим конкурентом черному перцу. Но никак венецианцы не могли найти выходов на торговцев этой диковинной пряностью, тогда со злобы и пустили слухи, что это "кровь Врага рода человеческого высушенная, и питаться ей – грех!". Но не слушали их редкие счастливчики, которым доставались маленькие коробочки с мелкими партиями красного перца "капсума". Какой-то хитрый дьявол надоумил арабов, что не так дорог перец, как его коробка, что для особого товара необходимо и особую, арабскую коробочку сообразить, чтобы все неверные сразу видели: арабское, значит лучшее, значит оригинальное, значит неподдельное. И арабы припахали рабов мастерить влагонепроницаемые коробочки, в которых и выставляли красный капсум на торги.

И вот теперь, далеко от Африки, на самой оконечности Англии девонширцы могли сами вкусить этой дивной пряности. Порядок был во всем, сразу приостановили выпивку, и сообразили договора, цены, размеры обмена товара на честное серебро. Моряки не особо жаловали золото, да и небольшие запасы у них оказались. Но жители Эксетера стали счастливы.

Апфия перед сном вышла на корму, вдохнуть полной грудью этого особенного воздуха, северного, чуть морозного, такого интересного. Вспомнила о своем былом любовнике, весельчак Алексус иногда мог сбить с толку совершенно простыми словами. Однажды он брякнул: "Мороз и солнце, день чудесный!" И атланты начали спорить о каком-то Пушке. Своем атлантическом поэте. И больше всех надрывался брат Алексус: "Да это же дураку понятно! Если мороз и солнце! Понятно, что день чудесный. В чем прикол? В чем чудо? Что цепляет?! Я понимаю явный, прямой ход: "Мороз и солнце, дерутся два японца!" Все! Драка, косоглазых, мороз, солнце, там и поскользнется один лопух – прикольно, смешно, неожиданно. А Пушкин все одно – гений".

Она представила, как утром, на морозце, при первых лучах солнца, дерутся два девонширца, и рассмеялась, вообразив, как один неуклюжий падает в грязь.

Потом она вспомнила слова последней беседы с легатом Алексусом, и сразу холодней стало на палубе.

Тогда, еще на Атлантисе, перед самым отправлением в Англию, легат сказал ей важное, начав с прибаутки: "Никогда не поручай мальчикам женскую работу". А потом речь шла о жестоком. Атлантам не нужен был Девон. И им совсем не нужен был Эксетер – центр графства, центр управления, центр торговли и ремесленничества. Алекс сообщил приказ Совета: разрушить город до основания. Не жалеть мирных жителей, которые вздумают сопротивляться. Дать женщинам и детям возможность покинуть город. Но не жалеть при сопротивлении амазонкам. Сначала подавить сопротивление, потом обобрать до нитки, а потом… "Эксетер должен быть разрушен". И он посмотрел на нее с такой грустью, что она поразилась. С такой болью в глазах он не смотрел на нее даже семь лет назад, когда она его бросила, чтобы стать женой его друга, капитана Виктора.

Апфия Павлова, давно уже не девочка, мать пятилетней дочери, которая неугомонным ветерком носилась по всем островам, на которые попадала вместе с родителями – капитанами, Апфия Павлова покачала головой и прищурила правый глаз. Завтра будет жарко, будет страшно. И вновь усмехнулась, вспомнив Алекса.

Однажды, этот жизнерадостный болтун легат, сказал фразу, которая поразила ее прямо в душу: "Красота – страшная сила!" Потом он пояснил, что это слова Фаины Великой, "Великая и ужасная, но добрая внутри", еще добавил легат. Ее муж, серьезно ответил на вопрос, а не глумился ли над ней Алекс, хотя глаза его на мгновение вспыхнули той улыбкой, от которой таяло сердце у Апфии:

– Фаина Раневская была великой женщиной, потрясающей, да, она несравненная! – улыбнулся Виктор и добавил. – Еще она сказала: "Красивые люди тоже срут", "Жизнь – это затяжной прыжок из вагины в могилу". И мое любимое ее высказывание: "Пенис, положенный на мнение окружающих, обеспечивает спокойную и счастливую жизнь". Положи на Зубчика с прибором, и будет тебе счастье.

Завтра всем будет счастье. Апфия перед сном, улыбнулась холодной улыбкой, за которую ее и прозвали "Фурия Эллады". И погибшие, и выжившие – все получат свое счастье, каждый на свой манер.

Эксетер, который корнцы называли Кариск, был главным городом английского графства Девоншир, у римлян он назывался Иска Думнониорум, у бриттов Каэр-Иск, у англосаксов Экзен. Названия менялись, а город оставался очень важным местом жизни всей округи. И сегодня случилась приятное событие, которое будет записано в хрониках, отмечено славным пиром, а там и более серьезные договора будут заключены между людьми важными, серьезными.

Центр Девоншира в лице своего главы, герцога Эксетера Томаса Бофорта, члена регентского совета, юстициария Северного Уэльса, придворного, который при своем брате короле достойно занимал все ведущие посты в королевстве, воина со своей немногочисленной свитой – честь и гордость Эксетера выходили на опушку леса, чуть вдалеке по дороге от главных ворот города.

Их уже ждали, как и подобает скромным гостям, на опушке был развернут невысокий, но изящный формой шатер, ткань которого – явно шелк – переливалась всеми оттенками синего и голубого, гармонично сочетаясь в рисунке с чистыми белыми тонами. Над шатром развевался небольшой флаг, простой символики: синий косой крест на белом поле.

Томас не торопился, шел достойно, наслаждался чудесным утром, свежим воздухом вдали от тяжелого запаха города, лучи солнца заставляли всю округу расцвести ясными красками, и герцог уже начал предвкушать новую беседу с юной графиней в ее шатре, за каким-нибудь заморским вином, и вкусностями, которыми его обещала угостить Апфия – какое загадочное имя…

Графиня улыбалась ему. Он уже ясно различал улыбку на ее лице. Свои светлые волосы графиня Лезбоза уложила в высокую прическу, выпустив на волю только маленькие локоны с боков, прямо перед миленькими ушками – хитрюга, как все женщины она знала, как привлечь внимание мужчины – покажи только краешек, дай мужчине возможность открыть все самому, и он жилы надорвет, в стремлении познать женщину до конца.

Томас уже различал цвет ее удивительных глаз, сейчас они так гармонично сочетались с тонами синего и голубого цветов шатра. "Удивительно. У нее глаза совсем не небесного оттенка. Они оттенка воды, моря. Она истинная дочь правителей морского народа" – подумал герцог Бофорт и дал знак сопровождающим прекратить движение. Он хотел насладиться началом беседы с графиней один на один.

Они встретились. Графиня ждала его в полном одиночестве. Она улыбнулась прохладней, учтиво и произнесла негромким, но сильным голосом:

– Я ждала тебя, герцог.

– Я пришел, – ответил Бофорт, полностью счастливый сейчас.

– Ты чуть не опоздал, – она взглянула ему прямо в глаза, снизу-вверх, порицая и приглашая насладиться красотой мира, подняла руку, словно указывая в сторону города. – Посмотри на это чудо. Краса и гордость Девоншира.

Томас обернулся и словно в первый раз увидел его.

Огромный и величественный, венчающий собой вершину холма и освещенный утренним солнцем Большой кафедральный собор святого Апостола Петра, основанный давным-давно, почти четыре сотни лет назад, с двумя башнями в 50 метров высоты. Крыши башен собора словно призывали устремиться помыслами к небесному, высшему и чистому от земной грязи и суеты. Они чуть отражали свет солнца. Две длинные, двадцати семи метров в высоту, островерхие свинцовые крыши с летящими опорами и колоссальными башнями были особенными на всю Англию, украшением всего графства. Собор был в сотню раз больше любого другого здания вокруг, сейчас это было наглядно заметно, даже каменные стены, окружающие Эксетер, по сравнению с собором казались маленькими, невысокими заборчиками. Перед мысленным взором герцога пронеслись хорошо знакомые ему внутренние богатства и достоинства собора: его капеллы, изукрашенные цветными стеклами окна, башенные часы, епископский престол, один из самых знаменитых на все королевство орган, богатая библиотека… он улыбнулся чистой улыбкой. Вспомнил, как в детстве впервые увидел Галерею Менестрелей, стену собора, в нишах которой расставлены играющие на музыкальных инструментах ангелы – фигуры настолько живые и в тоже время воздушные, что оторопь брала. А какие статуи украшают западный фасад! Это же чудо из чудес…

И в этот миг мир герцога Бофорта изменился навсегда.

Вся его свита поняла интерес господ, и тоже обернулась и придворные наслаждались прекрасным видом на чудо Эксетера.

И на их глазах этого чуда не стало!

Сначала страшный грохот донесся до людей, а через несколько мгновений, еще оторопь не прошла – собор, словно провалился сквозь землю! Огромное облако пыли, взметнулось к небу и вокруг места чудовищной трагедии – нельзя было ничего толком разглядеть, но разум уже разрывала ясная мысль: "Его больше нет!" И еще не успела осесть пыль, как все увидели точно – нет собора! Нет взлетевших к небу крыш, нет величественных башен – ничего не осталось от чуда Девоншира.

И не успел ошарашенный произошедшим герцог обернуться к женщине, как случилось непонятное, странное, чудовищно необъяснимое: он получил пинок под зад! И сильный пинок! Достаточно сильный, чтобы не ожидающий ничего такого, герцог просто свалился с ног и ткнулся носом в землю.

Такого потрясения Томас не испытывал лет тридцать… Да, тридцать лет назад, он, восемнадцатилетний юный рыцарь бился с уэльскими бунтовщиками. Тогда его крепко прижали, но он выжил. И сейчас… Герцог не соображал ничего, в его голове не укладывалось понимание произошедшего безобразия и нарушения всех законов мира.

Его пнули под зад!

Женщина!

Герцога пнула под зад графиня!

Да какая она после этого графиня!

"Ах, ты тварь мерзкая! Сейчас я тебя…" – только начал подниматься на четвереньки Бофорт, как новый пинок, все в тот же многострадальный зад, вновь заставил герцога уткнуться носом в пыль.

– Лежать смирно, красавчик! – громко рассмеялась графиня Апфия, явно потешаясь над именем Бофорта.

А потом произошло то, отчего кровь застыла в жилах у этого воина. Он чуть приподнял голову, чтобы разобраться с происходящим, и увидел, что все его сопровождающие уже не живые. Они уже лежат на земле, и по тому, как свалились тела, герцог сразу понял – трупы. Убиты! Но как?

Перед глазами показались ножки, обутые в странной формы, маленькие, но какие-то грубые, и одновременно привлекающие взгляд свой строгой гармонией, сапоги. У его головы присела совсем еще девочка, но когда Бофорт взглянул ей в глаза, он понял: "Это смерть о двух ногах обратила на него свое внимание". Серые глаза девчонки были не холодны. Вовсе нет, это было нечто запредельное, даже для пролившего реки крови воина. Не было слов описать эту пустоту серых глаз, отливающих сталью спокойных взглядом, суровым выражением.

Девочка приподняла голову Томаса кинжалом, так подрезав у горла, что кровь сразу потекла по длинному лезвию:

– Ты. Мне. Не нравишься, – негромко и хрипло произнесла маленькая злодейка. Говорила она, тщательно разделяя слова, от этого становилось еще более жутко. – Не шали. Зарежу.

И герцог вдруг понял. Его не убьют, его именно зарежут, как какого-нибудь недостойного упоминания слабака, да что там, как животное! Подтверждением угрозе служили и трупы его охранников и спутников. Их просто и быстро отправили на тот свет, даже не обращая внимания на титулы, должности – всех просто расстреляли из своих мерзких арбалетов, а потом дорезали кинжалами. Томас наконец-то разглядел болты, увидел как ловко и быстро выдирают припас из трупов невысокие фигурки воинов, мимоходом перерезая горло у убитых. "Да смилуется над ними святой Георгий, что это за твари такие явились на землю Англии?" – успел подумать Томас Ботфорт перед тем, как получил сильный удар по голове, за которым пришла темноты в глазах и покой. Спасительный для его ума покой.

А город только встретил день своей гибели. И на спокойствие он уже не мог рассчитывать, только на вечный покой.

Словно вихрь несся по улицам и переулкам Эксетера, неся с собой страшную непонятную смерть и разрушения. Фигуры бегом проносились мимо сотен небольших домиков, которые стояли рядом друг с другом под странными углами, раскрашенные в разные цвета и оттенки, похожие на камешки, нанесенные ручьем к огромному булыжнику-собору. И эти фигуры одним движением забрасывали что-то в раскрытые окна домов, в распахнутые проемы прилавков на первых этажах. И приглушенно хлопало там внутри, и только громкие крики неслись вослед нарушителям спокойствия. Крики, стоны и проклятия. Стали рушиться другие видные здания Эксетера, девонширцы, замерли в шоке, потеряли всякую способность реагировать на происходящее: на их глазах в разных сторонах города стали рушиться церкви! Тридцать церквей было в Эксетере, их приземистые башенки тоже возвышались над городом на фоне крыш обычных домиков горожан. Несколько минут назад, на фоне величественного собора башенки церквей выглядели очень скромно, но сейчас… горожане вскрикивали от ужаса, теряя последние крохи самообладания – рушились церкви, страшный грохот доносился со всех сторон. Тех, кто стоял рядом с церквями, кто бросился в них с молитвой, по впитанной в кровь привычке – стряслась беда – беги в церковь. Эти несчастные разлетались по сторонам, получив удар воздухом, как от порыва ветра чудовищной силы, тела впечатывало в стены домов, отбрасывало на землю, словно детские фигурки под ударом раздосадованного ребенка, сметались они с улиц города.

Ближе к городским стенам рухнуло большое сторожевое здание. Две круглые башни высотой более семнадцати метров, каждая стояли по обе стороны недавно построенной островерхой арки, а над входом, в нише, была установлена раскрашенная статуя короля Генриха шестого. Это были вечные символы гражданской гордости горожан – здесь живет власть. Ничто не сломит эту опору королевства: короля и его верных подданных.

Но страшные взрывы раздались на фоне остального грохота со всех сторон. Городская охрана не успела выбежать из башен, а те, что были снаружи, не понимали: что им делать? Что происходит? Где этот враг? В одно мгновение удар страшной силы разметал по сторонам куски окровавленных камней, куски человеческих тел. К свежим кускам мяса, присоединились в полете давние украшения: на главных воротах всех городов, что "сити" с их соборами, что "таунов" с церквями, уютно разместились в назидание всем пронырам и мерзавцам преступникам головы и отрубленные палачом конечности нарушителей спокойствия, закона и редких государственных изменников. Классическое древнее украшение входа в мир цивилизации. Такое честное и прямое своей искренностью предупреждение: закон суров! Закон что дышло, можно так разнообразно все повернуть и развернуть, что только остается удивляться, и что еще можно выдумать на тему забав с конечностями: вот стоят у ворот пики, а на них насаженные почерневшие головы преступников, и глаза их уже давно выклевали птицы, и давно не воняют – очень красиво и приятно глазу. С высоты в три метра из стен башен торчат специальные брусья: с веревок свисают руки и ноги, отрезанные у изменников, и злостных преступников и негодяев, сплошь покрытые мухами или их личинками. А клетки! О, эти славные клеточки, в которых оставляют на несколько дней в муках умирать зловредного нарушителя, а потом только косточки его торчат во все стороны, а клетка покачивается из стороны в сторону при сильных порывах ветра – успокаивающее зрелище, умиротворяющие звуки, услада глаз, утеха ушкам: "скрип-скрип", стой на вахте спокойно, стражник, только не засни – в клетку не посадят, но будет тебе "Ай-яй-яй".

Увы, последний, страшный и неумолимый "Ай-яй-яй" пришел к привратным стражникам. Просто груда в три метра осталась на месте воротных башен Эксетера. И самой жуткое было в том, что из глубины этой груды камней вперемешку с трупами раздавались стоны и крики, мольбы о помощи и проклятие всему свету. Эксетер подал голос, и это был не голос военачальника, отдающего четкие приказы в минуту волнения – это был голос теряющего жизнь человека, который понимает, ему не повезло, умирать он будет долго, в муках и страдании от жуткой боли, которая даже разумно помыслить не дает, только кричать, только вопить во весь голос от боли.

В замке, расположенном на северо-востоке у стен, жили королевские чиновники. Установление закона и порядка – вот что такое цивилизация, и, по сути, все цивилизации одинаковы – все они порождения городов. Есть города – есть цивилизация, нет городов – варвары вы, вольные в своей дикости. А дальше это уже бред и провокация, и меряние пипирками: чей город круче, чья цивилизация лучше. Чиновники везде одинаковые! Законы разные, а чинуши одинаковые, таков порядок городов. И сейчас этому порядку пришел полный капец: "мир разделился на до и после" – и "после" осталась очередная груда развалин того, что еще утром было замком Эксетера, руины, стонущие о прошедших временах мира и спокойствия, медленно умирающие, истекающие кровью.

"Вот ведь ловкий коротышка!" – с восхищением пробормотала Фелис и точным броском уметила гранату в окно второго этажа корявого дома. "Кто так строит? Ну, кто так строит?!" – в который раз в гневе вскрикнула амазонка и швырнула очередную гранату в окна дома напротив. Мастер Луис в Атлантиде, грандмастер каменного ремесла, за такую кривую укладку стен не просто уши оборвет и трудодней пропишет полную задницу – он внесет тебя в "черную книжку масона"! Об этом им по страшному секрету поведал брат Алексус, и даже капитан Апфия не стала этого опровергать. Если попал в "черную книжку масона", всю жизнь сам себе будешь по камню корячиться! А к годам десяти уже все поняли: нет простых ремесел. Есть, казалось бы, простые начала ремесла, но и в них таятся такие хитрости и секреты, раскрыть которые могут только великие мастера труда – такие, как брат Луис из Сарагозы, брат Антониус Марселин и мастер Мигель Толидо, и мастерица Анна самая лучшая в гончарном ремесле на всю Атлантиду.

Восхищение и некоторую досаду у нее вызвал проигранный спор минеру в их центурии. Девчонок не брали в минеры! Это решение было вынесено раз и навсегда. Поэтому амазонки приняли троицу минеров сдержанно, с холодком. И больше всех негативности выпало на долю невысокого мальчишки Петра. Девчонки помыкали им знатно, но он не обижался, просто работал по команде, вживался в центурию амазонок. Однажды он ругнулся на незнакомом языке, и проходивший мимо капитан легат Виктор остановился, подмигнул ему и что-то начал с ним обсуждать на странном мявкающем языке франков, Петр успокоился, улыбался, а под конец короткого разговора легат потрепал его коротко стриженую голову и добавил: " Держись, мусье, немного осталось, все они к тебе прибегут за французскими поцелуями!" Лучше бы он этого не говорил. Все подростки дружно скорчили мордашки: "Бее-е-е". А часто серого от пыли минера, с растрепанными во все стороны, серыми от той же пыли волосами, так и стали звать "Мус" – "Мышонок". А он махнул рукой, только год назад стал огрызаться. И все в сторону одной амазонки – в сторону Фелис. Главную заводилу всех затей и веселых проделок он стал ответно обзывать "Кошечкой". Она смутилась, пыталась доказать, что ее имя это от "счастливости", а не от "кошачести". Но Петросу было безразлично, он согласно кивал ее словам, но обращался к ней: "Кошечка". Вчера они здорово разругались. Замок у воротной башни Петр должен был подрывать в последнюю очередь – что они могут, эти поганки рабовладельцы, которые только кровь пьют из честного народа? Даже не воины, не ремесленники – придворные бумажные черви, которые на века записывают проступки честных людей, надзирают за порядком, сами ничего не делают, только отмечают чужие провинности и неудачи, и с того кормятся. Петр был спокоен. В последний год он вытянулся, еще раздался в плечах, но для всех девчонок так и оставался своим "мышонком". "Взорву я его, Кошечка, не волнуйся" – улыбнулся он Фелис. "А я и не волнуюсь, взорвать замок и я могу. Только надо все грамотно сделать. Один ты не сможешь, Мышонок" – усмехнулась в ответ амазонка. Он даже отвечать не стал, посмотрел на нее, как на девчонку первого года обучения, на сопливую сестренку малолетку, словно ему неудобно за то, что в голову пришло нехорошее на тему: "Нельзя тебя обижать, хоть сопля, но моя родная. Ничего ты еще не понимаешь в шкварках, куда тебе о взрывном деле рассуждать". И они поспорили. Как всегда. На шоколадку.

Проиграла Фелис спор – специально ей выделили этот сектор Эксетера, на северо-востоке – она видела, как почти одновременно взметнулись камни из стен замка, словно из большого кожаного мешка с разных сторон прыснули четыре струи грязи, и мешок сразу развалился по швам, сдулся, осел в грязь скомканной кучкой грязной испорченной кожи. Так и замок, что гордо стоял до этого дня, сложился вовнутрь себя, стены как-то упали вовнутрь замка, он словно присел, превратился в довольно высокую груду камня.

Фелис достала еще гранату, только приготовилась метнуть ее в гостеприимно распахнутое окно первого этажа, как прямо на нее выскочила из переулка амазонка. Фелис сразу узнала Мари, свою хорошую подругу, настоящую сестру, с Мари не пропадешь:

– Это мой дом, Фел! Ты все свои семь домов уже обработала? – сразу выдала свое возмущение Мари и швырнула свою гранату в тоже окно, из которого уже хлопнул резкий звук взрыва.

– Все семь, – откликнулась амазонка. И приготовила пеевязь с ножами к бою, пришло время метать ножички.

– Ты чего смурная? Все нормально? – заметила смятение подруги Мари.

– Да там этот придурок, Мышь, где-то не отзывается, – неохотно призналась ей Фелис.

– Так иди и проверь, коряга! Минера потеряем, вылетим из легиона на плантации! Быстро беги к замку, Кошара, – сразу взъярилась Мари. Совсем обурела, подруга, там минер не обозначился, а она с гранатками шалит.

Даже не глядя в сторону убегающей подруги, амазонка спокойно забросила гранату в раскрытую дверь дома напротив, и метнулась внутрь после хлопка разрыва – секунд пять у нее было для спокойной работы, оглохли они там – все, кто не словил осколки. Глушат гранаты хорошо, удобно для резни. А осколки… несерьезно, вот мины это да! Минеры славные мальчишки! Толковым делом соображают: "Клац" и пара десятков на кусочки!

А Фелис бежала по кривой улочке в сторону реки, в сторону развалин замка. Она хладнокровно, чуть снизив скорость, в два-три резких удара длинными клинками взрезала суматошных горожан, метнувшихся ей навстречу. Арбалет она не уважала, предпочитала метать ножи. Нравилось ей возиться с доведением до ума своих железных малышей, пусть из плохонького железа, но зато тщательно сбалансированных и предназначенных именно для броска. Никто не был против – твои "лабрики" трать хоть на железки, хоть на деревяшки, с арбалетными болтами тоже возни немало, если напрячься по стрельбе. Она не жалела, ножички летели в стороны часто, и попадала она хорошо. Не зря тратила тысячи часов, сотни дней на то умение, которое было ей приятно, отзывалось чем-то теплым в сердце при каждом броске – она работала хорошо.

Капитан Апфия сказала, что это был большой город. В нем примерно семь сотен домов, и тысячи три горожан местных, и наверняка столько же приезжих. Центурия амазонок наносила удар в понедельник – все нормальные крестьяне с округи разошлись по свои деревушкам, посетив воскресную малую ярмарку, продав свои немудреные, но важные для городской жизни плоды деревенского хозяйствования, прикупив гостинцев родным, и потратив толику серебрушек на городские соблазны. Много их было: забористый эль, даже кружечку винца заморского можно припить, на ставки в петушиных боях, и покушать в городе можно было редкой для деревни вкусности.

В бой и разор уходили вся центурия и пара десятков абордажников. Вот и получалось странное: город большой, а на воина выходит бросить семь гранат в семь домов, и подрезать десять-пятнадцать человек. Вот только воинов из них было всего сотни две в лучшем случае, пара солдат короля на амазонку. Хотя, да – приезжие купцы с охраной были опасными людьми. Потому приказ был строгий – встретила вооруженного – вали на месте. Она уже с десятком ножичков распрощалась, и клинками отработала четверых.

"Мышонок! Мерзкий тварь! Где ты?" – крикнула она во весь голос подбежав близко к развалинам, которые не стихали мерзким стоном и завыванием. Ни ответа, ни привета! Да что за такой вредный остолоп достался на ее голову. Амазонка стала обходить развалины, время от времени вызывая минера на честные подзатыльники и обвинения в саботаже и разгильдяйстве. Докричалась, неугомонная – к ней быстрым шагом, чуть покачиваясь, вышла тройка мужчин. "Опытные бойцы, и доспехи качественные, это добрая сталь на нагрудниках" – сразу отметила Фелис, без разговоров метнув с левой руки нож в одного их врагов. Попала, но это только ускорило события. Два воина резко подскочили к ней с разных сторон и одновременно нанесли удары. Один по голове. А другой, сделав шаг левой ногой вперед и присев, решил подрезать ей ноги. Амазонка не сопротивлялась, не принимала боя, она как-то с места резко развернулась на месте и прыгнула назад, в полете улетая почти параллельно земле, приземлилась она на руки, и после кувырка обернулась резко, с ножом в каждой руке, и ждать она никого не собиралась. Взмах, второй, третий – уже заваливающиеся на землю тела принимали по ножу вдогон первым. Даже не сходя с места, Фелис сдернула из-за спины свой штатный арбалет, быстро натянула тетиву, зарядила болт и выстрелила в того, кто орал громче – с такого расстояния это надо уметь, промахнуться, десяти метров не было до врагов. Еще пара болтов и она точно удостоверилась – крепко приложила молодчиков – а это были хорошие бойцы. Ее чуть передернуло, она быстро закинула арбалет за спину, вскочила на ноги и снова крикнула: "Петр! Мышь серый! Где ты?" И вдруг он отозвался! Она уловила знакомый тон среди прочих стонов, что не умолкали вблизи от развалин замка. "Он, что, сам себя подвзорвал? Ой, дурак!" Фелис бросилась на знакомый звук. А это оказался дом, довольно крепкий двухэтажный дом. Вот только балкон второго этажа сделали в доме очень нехорошие мастера. Перед домом прямо у стены громоздилась гора деревянных обломков, бревен, досок, глиняных осколков с черепичной крыши. Точно богатенький жил в доме: крышу балкона люди победней и деревянными грубыми досочками укрывали. Она сразу поняла, что случилось.

Минеры давно им рассказали правила укрытия на случай подрыва мины – идеально за невысокой мощной преградой, и воздушной волной не шибанет, и обломком камня не приласкает прямым ударом, с неба может прилететь, но это уже совершенно редкая, невозможная траектория – риск допустимый. У подножия стены тоже удобно, главное прижаться, и не шуршать булками, о стену чуть шмякнет взрывной волной, но там смотреть надо на расстояние, ногами к взрыву, не опасно, не смертельно – риски нормальные. А вот то, что балкон сверху свалится от взрыва – это было упущение минера. Виноват Петр, на свою голову недодумал. Вот его и приласкало бревнышком по головушке. И завалило притом основательно. Амазонка, присмотрелась, вздохнула, пристроила ножи в ножны и стала по возможности аккуратно растаскивать завал. Мышонок уже не стонал, а пытался давать какие-то бредовые советы: "Бревно чуть приподними, я отползу".

"В гроб отползешь, тупой мышь! Сама закопаю! Молчи, гад! Я врага слушаю!" – прервала его совета Фелис. Минер сразу резко замолк. Амазонки они такие, они на слух округу воспринимают, это важно, это уметь надо, посторонние шума отслеживать.

Достала она минера. И даже перевязывать его не надо было: ушибы, головная боль – каска спасла, доспех выручил, но и приложило его двумя бревнами, хорошо хоть высота была маленькая. Похромали они в сторону южных ворот, где уже время от времени грозно раздавались звуки горнов, предупреждая уцелевшего и сообразительного на предмет спасения собственной шкуры девонширца – ты в эту сторону не ходи, ты в другую сторону ходи, а то атлант тебя найдет, совсем мертвый будешь.