Ангелы тоже люди

Вероника пожала руку:

- Вероника.

- Я-то уж запомнил, как тебя зовут. Как не запомнить имя такой очаровательной девушки,

тем более именинницы. Вчера Таня сказала, что ты учишься в одном со мной корпусе, и я

решил, не откладывая дело в долгий ящик, навестить новую знакомую.

- Так ты тоже здесь учишься?

- Да, на юрфаке, на четвертом курсе.

- И Данил тоже? - спросила Вероника и почувствовала, как ее сердце замерло.

- Нет, он в архитектурном, аспирант. И, кстати, жуткий фанат своего дела.

Больше Вероника ничего узнать так и не смогла. Пришел профессор, и волной

сокурсничьих тел ее понесло в аудиторию.

- Пока! - крикнул ей вслед Вик. Приходи вечером в «Гоголя», мы там часто по вечерам

собираемся!

Вероника знала, где находится эта кафешка со странным именем. Она никогда там не

была, но слышала, что там в основном собиралась молодежь, ей об этом рассказывала

Танюшка. Вот кто ей сможет побольше рассказать и о Даниле, и о Вике! Опять же прийти

в кафешку с завсегдатаем заведения выглядело не таким опасным...

- Ты видела Вика? - голос Танюшки по телефону звучал немного удивленно. - Говоришь, в

«Гоголя» приглашал? Ну что ж, сходим… Завтра, зайду к тебе в восемь, будь готова.

Вероника засунула мобильный в сумочку и пошла к стоянке, где она обычно парковала

свой «жучок» - маленького и надежного друга. На душе у нее было как-то неспокойно.

Причины не было, но сердце как будто почуяло что-то неладное.

- Все в порядке, - успокаивала себя и свое сердце Вероника, но оно почему-то не

слушалось.

Дома было тепло, уютно и пахло печеным. На ужин буля испекла ее любимый пирог с

капустой и, вопреки всем диетам и рекомендациям модных журналов по сохранению

фигуры, она слопала почти половину с большим удовольствием и без угрызений совести.

Впрочем, фигура и без того была почти идеальной, даже немного худощавой, а вот на

душе у нее стало гораздо веселее.

- Люблю повеселиться, особенно поесть! Сэнкью, буль!

- Да не за что, Верочка. Скушала бы еще, вон какая худенькая, а тебе силы на учебу

нужны. В наше время, слава богу, не было такой ужасной моды на тощих девиц, вот и

силы были. И работали, и учились, и детей растили. Не то, что сейчас. Учиться не хотят,

работать не хотят, и детей рожать не хотят. Как газеты почитаешь, да телевизор

посмотришь - ужас! Срам один…

- Буль, я, по-моему, влюбилась…

- Что?

- Да, буль. Ты знаешь, со мной такого раньше не было, а теперь я знаю точно: это -

любовь. К тому же, я, наверное, однолюбка, как отец.

Буля растерянно вытерла руки о передник и села в кресло напротив:

- И кто же он?

- К сожалению, я еще плохо его знаю. Хороший человек, я чувствую, в другого я и не

влюбилась бы.

- Сердцу не прикажешь. Влюбляются и в негодяев, и в бандитов.

- Только не я. Его Данил зовут, он аспирант в архитектурном. Приходил на день рождения

с другом, ты тогда уже ушла. Их Таня пригласила.

- Это ее друзья? Откуда она их знает?

- Я не спрашивала. Да и какая разница? Так вот, Вик, это его друг, оказывается, у нас

учится, только на юрфаке, я его сегодня видела. Он сказал, чтобы я приходила в кафе,

Данил там тоже бывает. Я пойду…

Вероника счастливо улыбнулась сама себе. К черту все беспокойство! Все будет очень,

очень хорошо! Как в книжках про любовь, которые она «глотала» тоннами. Теперь она

напишет свой собственный роман, и обязательно со счастливым концом...

В «Гоголе» было накурено, народу набилось под завязку: сидели по несколько человек за

небольшими столиками. Контингент состоял в основном из студентов и молодой, не

сильно обремененной деньгами интеллигенции: пили пиво, вино, «как будто

дагестанский» коньяк, сигареты курили дешевые, запах стоял жуткий и невероятно

въедливый, к тому же от дыма резало глаза. Танюша с Вероникой пытались разглядеть,

кто есть где, когда, наконец-то, уже приунывшая Вероника заметила за столиком в углу

среди разноцветной яркой студенческой компании знакомое лицо. Она толкнула подругу и

кивком указала в угол. В этот момент оттуда раздался дружный взрыв хохота. Вероника в

первый раз засомневалась, правильно ли они сделали, что пришли, но Танюшка уже

энергично подталкивала ее к столику.

- Привет! - Танюшка поцеловала в щеку сидевшую с края девицу.

- Татьяна! - радостно воскликнула та. - Смотрите, кто пришел!

В своем пальтишке от «Шанель» и лаковых туфельках на каблучках, Вероника

почувствовала себя белой вороной под оценивающими взглядами ребят. Они все были

одеты по-спортивному, что, конечно же, больше соответствовало значимости места. Да и

Танюшка, предательница, тоже была хоть и на каблуках, но в удобных и модных брючках

и курточке. Могла бы и предупредить, куда они идут!

- А это - Вероника, моя подруга, - представила ее Таня и подтолкнула поближе к ребятам.

Вероника кивнула головой и сделала вид, что она разглядывает что-то за соседним

столиком.

«Почему так получается в жизни, - пронеслось у нее в голове, - когда тебе кто-то нравится,

ты теряешь все свое великолепное чувство юмора, всю свою свободу, и превращаешься в

какое-то бессловесное животное, способное только мычать и мотать головой. Нужно что-

то изменить в ситуации, иначе она совсем выйдет из-под контроля».

Собрав последние остатки воли, Вероника оторвалась от разглядывания безопасной

макушки сидевшего за соседним столиком парня, и, как ей самой показалось, отважно,

даже с некоторым вызовом взглянула в ту сторону, где находился Данил.

Он сидел в самом углу, одет был в светло-бежевый свитер с высоким воротником,

подчеркивающий его нежный и в то же время мужественный, гладко выбритый и такой

чувственный подбородок, его темные волосы были зачесаны назад, открывая миру

высокий лоб, а глаза, невыразимо зеленые, смотрели прямо на Веронику. И она опять

«попала», без того с трудом выстроенный ею контроль над ситуацией пал, как берлинская

стена.

Свободных мест за столиком не было. Танюшка уже примостилась на ручке кресла рядом

со знакомой девицей и болтала без умолку.

- Иди сюда, - заметив ее неловкое положение, позвал Данил, и она пошла к нему, как

кролик идет к удаву. Девица, сидевшая рядом с ним на диване, что-то недовольно

фыркнула, но Вероника тут же про нее забыла. Он не подвинулся, а просто взял ее за

талию, развернул по-хозяйски и усадил к себе на колени. Ни один мускул не дрогнул на

его лице, ни капельки сомнения не промелькнуло в его глазах, как будто она всегда так и

сидела, как будто это было ее привычное и законное место. Он приобнял ее сзади, и,

говоря что-то парню напротив, уверенно положил руку на ее бедро. Странное, давно

забытое чувство охватило Веронику. На коленях у Данила она почувствовала себя

маленькой девочкой, сидящей на руках у любящего отца, такого большого и сильного. Ей

было уютно и спокойно, как будто он взял на себя всю ответственность за нее и за всю ее

жизнь, и никому никогда больше не позволит ее обидеть. Ей не обязательно было что-то

говорить, с кем-то знакомиться, отвечать на вопросы, она была как бы внутри домика,

откуда через большие окна собственных глаз можно было наблюдать окружающий мир. А

окружающий мир тоже нисколько не удивился произошедшему. Казалось, никто и не

заметил, что случилось, все были заняты друг другом, разговорами и пивом, в рекламе

которого значилось, что очередь идти за ним предоставлялась всегда самым молодым и

самым красивым. Видимо, самым молодым и красивым на этот раз оказался Вик.

- Держи! - невесть откуда взявшись, он сунул холодную бутылку ей в руку. Она хотела

отказаться, но Вик уже отвернулся, раздавая бутылки остальным. Вероника раньше пиво

не пила, даже не пробовала, так как отец всегда говорил, что пиво пьет пролетариат,

предпочитая изысканные вина и коньяки. Но все когда-то бывает впервые, и, глянув на

весьма довольные лица соседей, она тоже решила отдать должное этому весьма

демократичному напитку. Тем временем Данил уже завладел всеобщим вниманием:

- Архитектура этого собора была такова, что все его колонны, порталы и залы в общей

сложности представляли собой шестилистник, а он, в свою очередь, служил определенным

символом в ордене и соответствовал определенному числу, – разглагольствовал Данил. –

Если посмотреть на другие соборы этого времени…

- У него просто «бзык» какой-то на этой почве, он даже кандидатскую собирается на эту

тему защищать, - перегнувшись через соседку полушепотом сообщил ей Вик, тем не менее

с восторгом и обожанием глядя на своего друга.

- Мне нравится его бзык, - с блаженной улыбкой сказала Вероника и крепче прижалась к

теплому свитеру своего неожиданно свалившегося на голову счастья.

Как пролетело время, Вероника не заметила. И если даже кто-нибудь у нее спросил, о чем

они говорили, не ответила бы. Она даже не запомнила лиц, не заметила, когда ушла

Танюшка. Та несколько раз пыталась увести ее домой, но, когда поняла, что все старания

тщетны, подруга оглохла и ослепла, попросту махнула рукой, и была такова. В конце

концов, за столиком остались они втроем с Даниилом и Виком. За столом повисло

неловкое молчание.

- Ну, что ж, ребята, мне пора, - засуетился Вик, глядя на сладкую парочку.

Данил не отрываясь смотрел на нее.

- Пока, - сказала Вероника. - Мы тоже сейчас пойдем.

На улице было прохладно. Немного моросил дождик, и в расплывчато-желтых пятнах

фонарей было видно, как летят маленькие капельки. Данил распахнул свою куртку и

укутал ею плечи Вероники.

- Что будем делать? - робко спросила она, с ужасом ожидая, что он сейчас скажет, что надо

идти домой. Однако, Данил, развернув ее к себе и заглядывя в глаза, спросил: «А что ты

хочешь?», - и тут же в них прочел ответ.

Он медленно притянул ее к себе поближе, и кровь запульсировала в висках умирающей от

ожидания Вероники. Он поцеловал ее с такой страстью и нежностью, что Веронике

захотелось, чтобы этот поцелуй длился вечно. А еще можно было бы так и умереть. Все

равно большего счастья уже и не надо, просто сердце не выдержит и растворится в этом

бесконечном пространстве любви. А потом Данил небрежно махнул неподалеку

караулившему постояльцев кафе таксисту, и они помчались в ночи, как сквозь вечность, не

выпуская друг друга из объятий и продолжая дарить друг другу нежные и долгие поцелуи.

Куда они ехали, Вероника не знала, да и не хотела знать, если она с Даниилом, значит, все

идет так, как надо. Темный подъезд, его губы, шелковистые волосы, звук ключа в замке, на

минуту вспыхнувший свет, потом опять темнота, жаркие объятья при призрачном свете

ночника, его жаркие губы на теле, кто-то вскрикнул, наверное, это она сама, от страсти.

Надо же, она и не знала, сколько ее в ней. Она не заметила, как осталась без одежды, он

тоже был голый и красивый, как греческий бог Аполлон, волны безумия и страсти то

возносили их вверх, в рай, то опускали вниз, в темные пучины животной чувственности.

Она ощущала его в себе, как корень жизни, как источник наслаждения и существования,

сжимала его всем своим существом, хотела, чтобы он пронзил ее всю, вошел в нее весь,

без остатка, а он отдавал и отдавал ей всего себя, до последней капельки, до последнего,

похожего на предсмертный, вздоха. Когда последние судороги наслаждения покинули их

тела, она положила голову на его влажную от пота грудь, и они провалились, как в бездну,

в глубокий безбрежный сон.

Она шла по пустынной, мощеной плоскими камнями улочке, вернее, не шла, а выделывала

на дороге па, подпрыгивала, делала пируэты, вобщем исполняла тот ритуальный танец

счастья, который у каждого свой, но его знает каждая влюбленная девушка. Погода была

солнечная, и легкий ветерок, казалось, доносил откуда-то щебетание птиц. Сейчас будет

белый забор. А там Лейла с печальными глазами и ее верный Дарсик. Влюбленным море

по колено. Она вошла в резные ворота и пошла, всматриваясь вглубь в поисках знакомого

силуэта.

- Ты все-таки пришла? - голосок раздался за ее спиной. Большие, всегда печальные глаза

смотрели на нее с удивлением и радостью.

- Как дела?

- Нормально. Только Дарсик подвернул лапу и теперь немного прихрамывает.

Собака подошла к Веронике и приветливо сунула ей в ладонь свой мокрый нос. Она

потрепала ее по холке и сказала:

- А у меня отлично.

- Я вижу, - девочка внимательно посмотрела на нее, а потом безапелляционно заявила, -

наверное, ты влюбилась.

- Как ты узнала? - удивилась Вероника. - Ты влюблялась когда-нибудь?

- Нет, никогда. Наверное, я еще не доросла, хотя девчонки из нашего класса влюблялись, а

некоторые даже не раз. Но я читала много книжек. К тому же у тебя на лбу написано: «Я

счастливая». И уж, конечно, не оттого, что сдала зачет. Думаю, с зачетами у тебя проблем

не бывает.

- Верно. Как ты угадываешь? Или привидения все знают?

- Во- первых, я не привидение, не называй меня так, если не хочешь обидеть. Во-вторых, я

не угадываю, а чувствую. Но наверняка, конечно же, не знаю. Вот, например, я

чувствовала, надеялась, что ты придешь. И ты пришла.

- А что ты еще чувствуешь? Скажи мне, что будет со мной?

- Я же сказала, что не знаю, я не предсказательница.

- Жаль. А так бы хотелось узнать, что будет дальше со мной, с Данилом…

- Так зовут твоего парня?

«Действительно, ведь у меня теперь есть парень! Нет, не просто парень, а любимый, мой

принц зеленоглазый…»

- Да, его так зовут.

- Какой он?

- Красивый, безумно красивый. И еще умный. Вобщем, самый лучший.

- Здорово. Я бы тоже хотела испытать что-нибудь такое… когда- нибудь... - глаза девочки

опять загрустили.

- Не переживай так. Я много читала про то, что бывает жизнь после смерти. Как будто бы

бог нам дает по нескольку шансов. Может, и у тебя будет новая жизнь, а в ней любовь.

- Но почему тогда я здесь? Почему бог не забирает меня к себе? Я устала, мне хочется

домой. Но это теперь невозможно. Тогда где мой новый дом, кто заберет меня отсюда? -

глаза девочки наполнились слезами. Веронике стало неудобно за свое счастье, когда кто-

то вот так страдает. Она подошла к Лейле и дотронулась до ее плеча.

- Все будет хорошо. Мне кажется, тебе просто надо подождать. Знаешь, по-моему, это

похоже на то, как родители иногда опаздывают забрать ребенка из детского сада. И ему

кажется, что его тут навсегда оставили. А у родителей просто важные дела, и нужно

немного проявить терпения.

- Тебя когда-нибудь забывали в садике?

- Нет. Я в садик не ходила, меня буля воспитывала. А тебя?

- Не забывали. Мама меня очень любила, всегда приходила вовремя и обязательно

приносила с собой что-нибудь вкусненькое. Мне сильно ее не хватает. Она переживает,

думает, что мне плохо. Я так хотела бы прижаться к ней, рассказать, что мне не больно,

сказать, чтоб она не плакала…

- А отчего ты... умерла? - абсурдность вопроса, да и самой ситуации, конечно, доходили до

Вероники, но она сама себя успокаивала: «Я же сплю».

Лейла помолчала, как будто думая, хочется ли ей об этом вспоминать.

- Я болела, рак крови. В последнее время жить было тяжело, умирать было легко…

- Расскажи, как это умирать? Страшно?

- Нет… Я даже сразу и не поняла, что умерла. Просто было больно, до потемнения в

глазах, а потом стало легко и свободно… Потом я ничего не помню. Очнулась я уже

здесь… А мама у меня красивая была, у нас в Акдаме, в Осетии, все женщины красивые:

стройные, высокие, гордые… Ты могла бы познакомиться с моей мамой, она бы тебе

понравилась.

- Она не приходит сюда?

- Приходит. Я вижу, как на плите цветы появляются, но ее увидеть не могу.

- Послушай, у меня сегодня такой счастливый день, я не хочу о грустном… Извини,

наверное, я эгоистка…

- Ничего. Хорошо, что ты пришла. Спасибо. И спасибо, что ты такая счастливая. Здесь

слишком много печали, ты - как лучик солнца.

- Мне надо идти.

- Я знаю. Не забывай меня.

- Не забуду.

Вероника взяла Лейлу за руку. Рука была маленькая, теплая и живая. Она пожала ее и

пошла к воротам.

- И еще, пожалуйста, - Вероника оглянулась, девочка смотрела на нее просительно, -

никому не говори, что мы встречались. На самом деле, мне нельзя ни с кем разговаривать.

Иначе ты меня никогда больше не сможешь увидеть. Я думаю, это как сбой в

компьютерной программе. Если о нем узнают, его исправят.

- Хорошо, не скажу.

Открыв глаза, Вероника увидела Данила. Спящий, он напоминал ребенка. Вероника

улыбнулась. Какой он красивый! Она огляделась. Комната представляла собой полный

бардак, сразу можно понять, что это логово волка-одиночки. Совковская «стенка», о

которой в прежние времена мечтали многие советские потребители, была покрыта

плотным слоем пыли, волнообразные следы на ней от взятых с полок книжек напоминали

следы лыжника на девственном снегу горной трассы. На бельевой тумбе стоял дышавший

на ладан телевизор, который пытался все еще быть цветным, некоторые ручки-крутилки

были безвозвратно утеряны. Занавески были тюлевые, к удивлению, не сильно грязные, в

контраст к окнам, которые, наверное, были не мыты как минимум год, а то и больше,

поэтому солнце, беспощадно светившее в окно, практически не мешало. На подоконнике

сидел кот, черный до безобразия, и, не мигая, смотрел на Веронику. Никаких эмоций

взгляд его не выражал, он просто сидел и смотрел. Вероника решила поиграть с ним в

гляделки, она тоже уставилась на него немигающим взглядом, и тут вдруг кот шепотом

очень отчетливо произнес «мяу». Вернее его усатый рот открылся, но оттуда не вышло не

единого звука, хотя по артикуляции котячей пасти было вполне понятно, что это именно

«мяу», и ничего другого.

Наверное, жрать хочет, подумала Вероника, потому что слово «есть» к этой наглой черной

роже не подходило.

- Ну, пойдем, - тоже шепотом вздохнула Вероника и перелезла через аполлонопрекрасное

тело возлюбленного.

Кухня была приблизительно в том же виде, что и комната, хотя грязной посуды в раковине

не оказалось, а в разверзшейся пасти старого холодильника, похожего больше на сундук,

царил, на удивление, порядок. Там же стояла начатая банка китекэта, закрытая

целлофановым пакетом. Наверное, чтобы не воняла. Вероника открыла форточку и

выложила остатки кошачьей радости в мисочку. Кот довольно заурчал.

- Как тебя зовут? - Вероника присела и пальцем пригладила вихорок на котячей шубке,

такой же пыльной, как и вся обитель.

Ответа не последовало, мозг и пастик животного были заняты проблемой скорейшего

набития желудка.

- О кей, поговорим потом, - сказала Вероника и пошла обратно в комнату. Принц все еще

спал. Она, стараясь не шуметь, собрала свои вещи с красно-коричневого потертого ковра и

оделась. Пора было идти. Во-первых, наверное, буля извелась, во-вторых, бог с ней, с

первой парой, но вот вторая… Она представила себе полное сарказма усато-неприятное

лицо профессора Терницына, преподавателя истории философии, и ее передернуло. Надо

идти, хоть и не хочется… На тумбочке она нашла огрызок карандаша и тетрадку. Вырвав

листочек, написала номер своего мобильного и пририсовала сердечко, пронзенное острой

стрелой любви. Послав воздушный поцелуй Данилу, она вышла в коридор.

- Убегаешь от меня? - вопрос застал Веронику в не совсем удобной позе, когда она

пыталась застегнуть туфлю. - Давай помогу…

Данил присел рядом, но вместо того, чтобы помочь застегнуть замочек, снял с нее туфель

и стал целовать ее лодыжку, медленно продвигаясь горячими губами все вверх и вверх.

Балансируя на одной ноге, Вероника подумала, что из нее, вероятно, получилась бы

неплохая балерина, потом мысли о балете исчезли вместе с остатками разума. Последним

всплыл профессор Терницын. Это было в то время, как Данил, подняв ее на руки, нес

обратно в постель.

- К черту Терницына, к черту все… Хочу только тебя…

Буля проворчала: «Отцу позвони, он тебя обыскался. Телефон-то ты отключила! Хорошо,

Таня сказала, что ты у нее, а то бы он весь город вверх тормашками перевернул. Чай

будешь?»

- Ничего не хочу. Я сыта собственным счастьем.

- Эх ты, свирестелка моя. Счастьем сыт не будешь, надо что-нибудь и в рот положить, а то

сил не будет, даже на то самое счастье.

- Не хочу. Где телефон?

Вероника схватила трубку со стола и набрала Татьяну.

- Танька, я счастлива!

- Дуреха! Где тебя носило? Хотя, я представляю где…

- И не ошибаешься!

- Как Варфоломей поживает?

- Это кто?

- Котяра.

- А ты откуда знаешь?

- Да было дело как-то… С ребятами заходили после дискотеки…

- М-м-м… Значит, вот как зовут это наглое прожорливое чудовище. Поживает нормально.

- Ладно, от лирики к тексту. Мне тебя увидеть надо, поговорить.

- Мне тебя тоже. Не терпится все рассказать… Ты же у меня самая лучшая, самая близкая!

Я так тебя люблю, Танюшка! Ты знаешь об этом?

- Да знаю, знаю… Завтра в шесть на Пушке?

- Пойдет, целую!

Вероника чмокнула в трубку и посмотрела на булю.

- А что, Буль, может, и правда по чайку? А пирожок есть?

- Конечно, есть. Правда, вчера пекла, но с капустой на следующий день еще вкуснее…

Пушкин как всегда не подвел. Он стоял все на том же месте, услужливо подставив свои

неширокие плечи голубям.

- Привет! - на Танюшке было клетчатое пальтишко, ладно облегающее ее стройную

фигурку.

- Как всегда опоздала, - констатировала Вероника и чмокнула подружку в щеку.

- Трафик бешеный!

- У тебя всегда все бешеное. Кстати, что это у тебя там в руке? Пакетик из «Бенетона»?

Тогда с трафиком все ясно. Что ж, бешеной собаке миля не крюк, особенно когда речь

идет об обновке.

- Хватит ворчать, я никак не могла выбрать, то одно померяла, то другое…

- Куда пойдем?

- Давай в «Восточные сладости», если хочешь.

Официант приветливо улыбнулся постоянным посетителям:

- Зеленый чай с медом?

- Как всегда. И парочку клубничных чизкейков.

Официант понесся выполнять заказ, а Танюшка полезла в сумочку за сигаретами.

- Ты раньше днем не курила, только когда выпьешь, - улыбнулась Вероника. - Случилось

что?

- Нет, ничего… Девчонки на работе покуривают, вот и я приобщилась.

- Ты хотела о чем-то поговорить?

Танюшка замялась и нервно подожгла сигарету:

- Даже не знаю с чего начать, да и стоит ли вообще об этом говорить…

- В чем дело? Деньги? Говори, сколько, ты же знаешь, я тебя всегда выручала.

- Спасибо, с деньгами у меня сейчас все в порядке… Ну да ладно, может и не стоит… У

тебя-то как?

- Я просто сумасшедшая от счастья. Ну, как тебе объяснить… Я влюбилась по самые уши

с кисточкой.

- Знаешь, я хотела тебе сказать… Будь осторожней… Ну сколько ты знаешь этого Данила,

чтобы так от него фанатеть? А вдруг он не тот, кем кажется, а ты себе уже напридумывала,

я же тебя знаю. Ну, понравился он тебе, переспи с ним пару раз, полезно для здоровья, а

там видно будет, но только не влюбляйся вот так сразу, очертя голову, послушай меня.

- Во-первых мы уже переспали. Фу, как некрасиво. Нет, мы не переспали, мы занимались

любовью всю ночь, а потом еще и все утро. И это были самые чудесные ночь и утро в

моей жизни. Я люблю его. Я полюбила его сразу, как только увидела, с первого взгляда.

Мое сердце не могло ошибиться.

- Любовь сначала окрыляет, тем больнее потом падать. Не набирай высоту так быстро.

Соверши тренировочный полет.

- Не хочу жить наполовину, быть счастливой наполовину, бояться непонятно чего…

- Просто будь осторожней.

- М-г…

- Вы хоть с резинкой?

- В смысле?

- Презервативом пользовались?

- Наверное, нет. Ну кто же думает о подобных глупостях в такой момент. Представляю…

Вот, смотрит он на меня такими зелеными, страстными глазами, а я тут, ап,

презервативчик откуда-нибудь вытащила. Извольте натянуть. Он начинает пыхтеть,

натягивая одно на другое, а я в это время лежу, тупо уставившись в потолок. Никакой

романтики!

- Лучше меньше романтики, да больше здоровья. Знаешь, сейчас через одного - то

больной, то шальной.

- Он особенный.

- Ты хоть сама себе веришь?

- Я обижусь…

- Ладно, прости, я за тебя переживаю…

Прибыл чизкейк, как всегда вкусный и жутко вредный для фигуры.

- Это все, о чем ты хотела поговорить?

- Не совсем… Ну да ладно, будь все как будет. Я у тебя еще совета хотела спросить.

- Ну, давай.

- Я, наверное, на юрфак на следующий год поступать буду…

Вероника чуть не поперхнулась жирным куском и побыстрей запила его чаем, так как

смех грозился вытолкнуть его обратно к своим еще не разжеванным братьям.

- Ты что, шутишь? Ты, на юрфак?!!

Таня обиженно надула губки.

- Нет, не подумай, что я смеюсь над тобой. Конечно, ты можешь поступить. Но зачем? У

тебя же всегда были другие приоритеты в жизни. К тому же, после того, как ты

поступишь, надо будет еще учиться пять лет, а потом и работать. Не ты ли мне говорила,

что от работы кони дохнут?

- Знаешь, я тут подумала недавно о тебе… обо мне... О том, какие мы разные, и о том, как

быстро бежит время. Не хочу я ждать своего богатого говнюка в дорогом магазине, как

кукла на витрине, тем временем нюхая носки клиентов. Звезд, конечно, я никогда не

хватала, но и дурой не была. Вот выучусь, найду хорошую перспективную работу. А там и

шансы повысятся, и ставки. Представляешь, выхожу я вся такая бизнес-вумен, в

обтягивающем костюмчике, в модных очках и с папкой…

- Наконец-то узнаю брата Колю, а то я уже испугалась, - с облегчением засмеялась

Вероника. - А вокруг мужики падают и сами по себе в штабеля складываются….

- Только мне твоя помощь нужна. Я уже все позабывала, а там экзамены сдавать надо.

Позанимаешься со мной?

- Не вопрос! А еще лучше, давай я поговорю с папой! Он юрист со стажем, сможет тебе

помочь. Может, даже кого из преподавателей знает!

- Как-то неудобно…

- Ты ведь знаешь, как он к тебе относится!

- Я тоже его люблю, он всегда был моим идеалом и детской мечтой. Но ведь он так всегда

занят.

- Ничего, для тебя - найдет время. Я с ним поговорю.

Прошла неделя, такая долгая и вместе с тем очень быстрая и напряженная. За эту неделю

теплая золотая осень как-то сразу вдруг превратилась в скучную слякотную и промозглую.

Такое же настроение царило и в душе Вероники. Она старательно занималась, ходила в

университетскую библиотеку, готовила конспекты, доклады, а потом, как бы очнувшись,

хваталась за телефон. Вдруг он звонил, а она ничего не слышала и все пропустила.

Однако, телефон продолжал безмолвствовать, никто не звонил, и, казалось, весь мир забыл

о существовании Вероники. Сначала это ее не особо беспокоило - может, занят человек,

тоже ведь учится, решает какие-то свои проблемы. Но прошли выходные, и опять он не

позвонил. Мог бы хоть эсэмэску прислать, много времени не заняло бы… К концу второй

недели ей стало совсем невыносимо одиноко, в голову лезли разные дурные мысли: «А

вдруг он заболел или случилось что-нибудь?» «А если он обо мне и вовсе забыл, а я, как

наивная дурочка, не расстаюсь с телефоном?» Проверить первое предположение было

просто. Скрыв свой номер с помощью услуги, как будто специально предназначенной для

влюбленных дурочек, ревнивых супругов и их любовников, она набрала заветные цифры и

после пары непродолжительных гудков услышала его бодрое «алло»… Положив трубку,

она еще несколько минут пыталась успокоиться и прийти в себя, но сердце билось часто, а

в ушах стоял такой родной и любимый голос. Вариант с болезнью отпал, что было весьма

к сожалению, так как приходилось подумать над предположением вторым.

«Ну, конечно, что я для него значу, - думала она, уныло бредя по не менее унылому парку,

расшвыривая ногами жухлые остатки когда-то зеленой и свежей листвы. - Мимолетная

знакомая, без году неделя, сразу же в кровать прыгнула. Ну, переспали, чего теперь о ней

думать, звонить. Вокруг вон еще сколько других интересных и таких же

легкодоступных…» Она то ругала себя за то, что так быстро поддалась охватившему ее

чувству, то, впав в сладкие воспоминания, уже ни о чем не жалела и мечтала об одном -

увидеть его и снова оказаться в его жарких объятьях. Буля, понимая ее состояние, ни о чем

не спрашивала, только с сочувствием и глубокой нежностью смотрела своими добрыми,

все понимающими глазами. У Тани спрашивать о нем тоже не хотелось, зачем самой

нарываться на промывку мозгов типа «я же предупреждала». Однако, Вероника

поговорила с отцом насчет подруги, и тот, несмотря на всю свою занятость, с охотой

взялся помочь. Вероника так и предполагала, она прекрасно знала, как хорошо отец

относится к Татьяне, жалеет ее. Иногда ей даже казалось, что, может быть, Таня была бы

лучшей дочерью, чем она, они были бы более счастливой семьей. У них было схожее

понимание мира и задач в этой жизни, оба не такие сентиментальные и ранимые, как она,

легче преносят одиночество. Хотя, может, она ошибается, это все маска, защита, ведь

любил же отец так безумно и преданно ее мать...

Вероника позвонила Тане и сообщила ей приятную новость. Та обрадовалась, долго

щебетала о перспективах, как ее жизнь теперь преобразится и обретет новый смысл, а

потом предложила пойти назавтра в кафе, она видела Пансу и тот доложил ей, что завтра

опять будет тусовка. Конечно же, Вероника с радостью согласилась, втайне лелея

надежду, что там она увидит Данила и все выяснит. Она решила, что не будет кидаться

ему на шею, но и не покажет, что обижена, просто посмотрит на все со стороны и

постарается понять, что происходит.

Теперь по ночам Вероника часто «ходила навестить» девочку из своих снов. Вернее, она

сама не старалась туда попасть, но сны все чаще и чаще приводили ее в это пустынное

место, где они подолгу разговаривали с Лейлой, и повсюду их сопровождал добрый и

верный Дарсик. Они разговаривали обо всем: о том, почему пришла осень, и справедливо

ли она поступила с летом, что выгнала его так скоро. И про то, что будут носить в этом

сезоне, Лейле это было очень интересно, она выспрашивала все в деталях. Девочка умела

слушать и оказалась на редкость хорошей и умной собеседницей, несмотря на свой

небольшой возраст. Будучи не погодам развитой, она могла поддержать разговор

практически на любые темы, а в иных случаях ее рассуждения даже были мудрыми, и

Вероника все больше и больше удивлялась и привязывалась к этой одинокой девочке. И,

конечно же, она поведала ей все свои сомнения и переживания. Лейла огорчилась, узнав,

что ее единственная подруга так страдает, но потом сказала:

- Знаешь, и все-таки ты - счастливая, ведь ты любишь. Ты влюблена и жива, а значит, не

все еще потеряно. Возможно, все еще наладится, ему просто необходимо время, чтобы

подумать обо всем. Но даже если ты никогда его больше не увидишь, с тобой останутся

шепот ветра, мерцание звезд, плеск волны и пение птиц по утрам, а это уже не так мало,

поверь мне. К тому же они напомнят тебе о нем, и, погрузившись в воспоминания, ты

опять станешь счастливой. А потом ты можешь встретить кого-нибудь другого…

- Но дело в том, что я не хочу никого другого. Я люблю Данила и буду его любить всю

жизнь. Я знаю себя, в нашей семье однолюбы… Но в одном ты права, шансы у меня еще

есть, и я постараюсь их использовать. И насчет птичек ты права. Знаешь, мне теперь

кажется, что они даже петь стали как-то по-другому, более проникновенно, что ли…

- Мне тоже раньше нравилось, как наш кладбищенский соловей выводит рулады, но

теперь надоело, - капризно поджала губки Лейла. - А другие птицы почему-то сюда не

залетают. Только Дарсик еще меня развлекает. Да, малыш?

Словно поняв, что речь идет о нем, Дарсик улыбнулся, как умеют улыбаться собаки, и

завилял хвостом.

- Ну ка, спой, - и Лейла затянула протяжную унылую песню на незнакомом ей горском

языке. Дарсик посмотрел на нее печальными, сочувствующими глазами, и, не выдержав

напряжения мелодии и чувств, взвыл, что есть мочи, подняв свою крупную морду вверх,

туда, где скоро должна была появиться луна. Девочки не выдержали и от всей души

рассмеялись. Дарсик перестал завывать и недоуменно посмотрел на обеих, но его тут же

стали трепать по рыжей спине, гладить морду, и он от счастья забыл про все свои обиды.

- Смеркается, - сказала Вероника, - мне пора…

- Не забывай меня, - попросила Лейла и помахала рукой вслед уходящей подруге.

Солнце светило в окно, день был не по-осеннему ясным.

- Странно, - подумала Вероника, - время во сне идет как-бы наоборот, когда у нас утро -

там вечер, когда у нас ночь - там день.

Потом она вспомнила, что вечером они идут «на тусовку», и на душе у нее стало так же

ясно, как и за окном. Сегодня, может быть, она его увидит!

Время тянулось медленно, как всегда, когда ждешь чего-то для тебя очень важного. Но

вечер наконец-то все-таки наступил. Буля обрадованно смотрела, как оживленная

Вероника укладывала волосы в незатейливую прическу. Такая Вероника ей нравилась

гораздо больше, чем притихшая и несчастная, какой она казалась все последнее время.

- Вот и хорошо, - говорила она, - Наконец-то ты снова пришла в себя. Вот и покушала,

щечки зарозовели, глазки заблестели, приятно посмотреть. Не знаю, что уж у тебя там

случилось, но я уже готова сказать спасибо тому, кто, наконец-то, тебя развеселил.

- Это Таня, бабушка. Мы с ней идем в кафе. Скажи, мне идет эта розовая кофточка?

- Розовое всегда блондинкам к лицу. Не знаю, Танюшка ли виной этой перемене, но она

мне нравится. Может, оденешь юбочку? Не нравится мне эта нынешняя мода на джинсы,

все какие-то одинаковые, по-мужски «блатные». Так это, кажется, называется?

- Ну, не совсем одинаковые. К тому же я предпочту сойти там за свою, чем, как в прошлый

раз, выглядеть белой вороной в наряде принцессы Дианы на благотворительном аукционе.

- Ну, тебе виднее, дело молодое. Да ключи возьми, если поздно вернешься, - крикнула

Буля вслед убегающей Веронике и перекрестила ее, так, на всякий случай.

Санчо Панса обнаружился сразу же и на том же месте. Он радостно окликнул девушек и

тут же «разгреб» для них места среди дружественных тел, как всегда забивших небольшое

помещение кафешки. Вероника, полюбившая с прошлого раза абсолютно

неинтеллигентный напиток пиво, с удовольствием попивала «Миллер» с лимоном прямо

из маленькой бутылочки, которую принес официант - молодой услужливый паренек,

видимо студент, подрабатывающий здесь по вечерам. Ближе к ночи народ стал

подтягиваться, яблоку некуда упасть. Пришли знакомые ребята, их лица постепенно

всплывали у нее в памяти, хотя имен не запомнила. Они шумно поприветствовали Таню и

Пансу, поздоровались с Вероникой и стали обсуждать какие-то свои проблемы,

касающиеся их факультета.

- Спасибо за то, что поговорила насчет меня с отцом, - прокричала ей в ухо Танюшка,

стараясь заглушить шум музыки и разговоров вокруг. - Станислав Васильевич пообещал

завтра же встретиться, чтобы обсудить план моей подготовки...

Затем ее опять понесло на тему «когда я стану крутой леди-босс…», и Веронике стало

неинтересно. Она слушала вполуха, время от времени посматривая на дверь. Если бы

последняя могла нагреваться от взглядов, то сейчас бы напоминала раскаленные врата ада.

Она заказала себе еще бутылочку пивка и постаралась расслабиться, но это у нее не особо

получалось. Время шло, в дверь время от времени вваливались шумные стайки студентов,

однако, Данила среди них не было. Наконец, нервы у Вероники сдали, и она спросила у

Санчо натянутым голосом, как ни старалась не выдать своего волнения:

- Как поживает твой друг?

- Какой друг? - сначала не понял вопроса Санчо, - сегодня он изрядно подпил, и все до

него доходило, видимо, как сквозь туман, - Данька, что ли?

- Да, Данил.

- Так он же только сегодня вернулся с конференции в Вологде, почти две недели там

проторчал. Он доклад делал, там, по-моему, вся их компания собралась, повернутая на

этой теме. Он что, не говорил тебе? Ну дает, фанатик чертов! За работой и девушку забыл,

да еще какую... Не ценит своего счастья... Он должен был прийти, но, видимо, устал с

дороги и заснул. Вот что, у меня есть предложение. Давайте-ка сейчас все вместе к нему и

завалим! Здесь все равно уже все расходятся, а я знаю, где он прячет замечательную

бутылочку коньячка!

Танюшка, догадывавшаяся о душевных терзаниях подруги, идею одобрила, и Вероника,

сама не зная, правильно она делает или нет, пошла за ними вслед.

Пока они ехали в такси, несколько чувств сменялись друг за другом в ее душе. Сначала,

конечно, она обрадовалась, что у Данила были причины ей не звонить, он действительно

был занят. Но потом снова пришло уныние, напомнив, что уж минутку для того, чтобы

набрать номер или послать смс, найти всегда можно. Затем она сказала себе, что, наверное,

он не хотел беспокоить ее по пустякам и завтра бы обязательно появился, и непременно с

букетом алых роз, и снова заволновалась, будут ли они кстати, завалившись без

приглашения на ночь глядя. Эту мысль она и высказала вслух, когда Санчо спросил, что

это она притихла.

- Не волнуйся, - ответил он. - Ну, во-первых, было достаточно времени, чтобы проспаться,

а, во-вторых, у него всегда в доме такой бардак творится, он уже к этому привык, к нему

все приходят без приглашения. К тому же, он и сам так нередко поступает. Только он

живет один и свободен как ветер, а мне потом приходится объясняться с «маман», кто это

приходил в столь поздний час, съел все запасы в холодильнике, и, даже не сказав

«здрасьте», умотал, прихватив остатки запасов спиртного. Однако Данилу все прощается,

он умеет произвести впечатление даже на строгих дам бальзаковкого возраста. Включая

мою болонку Рею. Увидев его, она от радости неприменно делает лужу мне в ботинок.

Вероника засмеялась, живо представив эту картину. Что ж, раз так, на душе у нее стало

гораздо легче. К тому же, как ни крути, она жутко рада тому, что все-таки увидит своего

пропавшего возлюбленного.

Лифт не работал, поэтому наверх пришлось взбираться пешком. Звонок тоже не работал, и

Панса забарабанил в деревянную хлипкого вида дверь, что есть мочи. Она открылась

после второй серии ударов. На пороге стоял заспанный хозяин квартиры в исподнем и

старательно раздирал слипшиеся спросоня глаза, силясь понять, что происходит.

- Ну что так долго, - нагло заявил Панса, и, посторонив еще ничего не успевшего сказать

Данила, добавил, - Девочки, проходите, чувствуйте себя как дома.

- Откуда вы взялись на мою голову, не видите, человек спит, ночь на дворе? - притворно

заныл Данил, но, тем не менее, достаточно шустро отправился одеваться, и уже через

несколько минут вся дружная компания сидела за столом, а хозяин доставал из

холодильника все, чем, по его мнению, можно было закусить коньяк: пару лимонов,

полпалки сухой колбасы, небольшой кусок сыра и завернутый в целлофановый кулек хлеб.

Коньяк, водруженный в центр стола, гордо поблескивал пятью золотистыми звездочками.

Конечно, Вероника пыталась отказаться от стакана, куда добрый друг плеснул

недрогнувшей рукой изрядную порцию золотистого, кстати, весьма приятно пахнущего

напитка. Объяснения, что, не пьет она так много, к тому же после пива не хотелось бы,

приняты не были, и ей пришлось опрокинуть почти всю стопку практически до дна под

«заботливым» присмотром Пансы. На вкус коньяк оказался вполне достоийным, и

настроение как-то удивительно быстро начало приходить в норму. По горлу до самого

желудка побежало расслабляющее тепло, и ей стало хорошо и уютно на этой прокуренной

кухне.

- В «Гоголе» сегодня куча народа была, все про тебя спрашивали, ты же обещал рассказать

что-то интересное о конференции, - скривившись от лимона, произнес Санчо.

- Успею еще. Сегодня я вымотался, как собака, если бы вы не пришли, проспал бы до утра.

- А я на юрфак поступаю, - неожиданно поделилась новостью Танюшка, и, увидев

произведенный на мальчиков эффект, добавила, - А Никин папа поможет мне

подготовиться.

- Что с тобой, не заболела ли? Зачем тебе это надо? - оправившись от удивления спросил

Данил. - Сидела бы в своем обувном, цепляла богатеньких придурков. А в институте

учиться надо. У тебя же мозги в голове проездом не останавливались.

- Надо же, ценитель мозгов, - фыркнула Таня. - Вот поступлю и докажу всем, что

ошибались во мне. Просто раньше у меня не было цели, чтобы эти самые мозги проявлять.

Да и где, перед клиентами обувного магазина?

Танюшка кинулась в пространные рассуждения о своих радужных перспективах. Вероника

сидела, не произнеся ни слова. Она делала вид, что с интересом слушает подругу, а сама

время от времени искоса бросала взгляды на Данила. Он пытался вставить очередную

шпильку в разговор, его улыбка была такой открытой, лицо таким родным, что невольно

Вероника залюбовалась им. Неизвестно откуда появился кот и, вспрыгнув на колени

хозяину, попытался залезть мордой на стол. Тот сбросил наглеца на пол. Веронике стало

жаль бедное животное, и она тайком от всех спустила ему кусочек колбаски под стол.

Варфоломей понюхал и брезгливо загреб его лапой. Потом он с явным неудовольствием

посмотрел на гостью и важно пошел в комнату, виляя худой черной задницей. Тем

временем разговор плавно перешел на тему учебы и студенческих сплетен. Данил

рассказал несколько свежепривезенных анекдотов, вся компания буквально покатывалась

со смеху, тем более, что рассказчик он был весьма незаурядный. Когда бутылка была

почата, большие круглые кухонные часы показывали уже полтретьего, ребята

засобирались. Вероника вслед за ними пошла в прихожую, когда почувствовала, как руки

Данила обняли ее сзади, а хриплый голос умоляюще прошептал в ухо всего лишь одно

слово: «останься!». Ее сердце застучало в ритме конского галопа, кровь прилила к лицу.

Что делать? Конечно же, надо быть гордой и сказать, что она хочет домой. Хотя это будет

самая большая неправда в ее жизни, потому что больше всего на свете сейчас хотелось

остаться. Она обернулась, на ходу подбирая причину для отказа, чтобы было понятно, что

она обиделась, что нельзя о ней так просто забывать, даже если очень, очень занят, но,

заглянув в зеленые, такие любимые глаза, проговорила:

- Ладно, только бабушке позвоню, чтобы не волновалась.

Данил притянул ее к себе и поцеловал в губы долгим, страстным поцелуем, который,

казалось, длился целую вечность. Когда Вероника очнулась, Танюшки и Санчо Пансы уже

и след простыл, и она вздохнула: «Какая же я все-таки слабовольная… Но такая...

счастливая!»

Начинало светать, когда Вероника и Данил, разомлев от наслаждения, сидели в большой

горячей ванне, наполненной благоухающей пеной. Она упиралась спиной в его надежную

грудь, им было так хорошо, что, казалось, слова были вовсе не нужны. И все же Вероника

их произнесла:

- Данил, я люблю тебя…

Вероника почувствовала, как его тело напряглось, он, приподняв ее за плечи, шагнул из

ванны. Не понимая, что случилось, она, наскоро высушив тело и завернувшись в его

толстый махровый халат, кинулась вслед за ним. Он сидел на диване и выглядел

огорченным.

- Что случилось? Я всего лишь сказала, что люблю тебя, и это правда…

- В том то и дело, - необычно резко отрезал Данил. - Ну кто тебя просил это говорить, ведь

так все было хорошо! Сколько раз ты признавалась в любви другим? Ненавижу эти игры,

вечное «люблю» с вытекающими обстоятельствами, обязательствами, как будто на тебе

ставят клеймо! Я увидел в тебе что-то особенное, ты показалась мне не такой как все! И

вот опять все тот же сценарий... Обидно, что я ошибался в тебе.

Вероника мучительно старалась вспомнить, когда она последний раз говорила кому-

нибудь слова любви. Наверное, это было на дне рождения, она говорила их бабушке. До

этого она говорила их отцу, и он был единственным мужчиной, которого она любила до

Данила. Она молча глотала слезы, стараясь, чтобы не было заметно, как она расстроена. В

подобной ситуации она еще никогда не была... Оправдываться? Глупо и дешево. Да и кто

он такой, чтобы так с ней разговаривать! За что?!!

Ей вдруг резко захотелось закурить. Она вспомнила, что, кажется, Танюшка оставила на

кухне недокуренную пачку. Вытащив одну тонкую сигарету, она неумело ее прикурила и с

жадностью вдохнула сигаретный дым. Видимо, на пользу он не пошел, потому что она тут

же закашлялась, но упорно сделала вторую затяжку. Выпитый, хотя уже изрядно

проветрившийся коньяк, стресс и первая в жизни лошадиная доза никотина сделали свое

дело. Веронику понемногу отпускало. Она вышла в коридор, надела куртку и сапожки.

Мяукнув, Варфоломей потерся об ее ноги.

- Уходишь? - Данил выглядел уставшим и немного безразличным.

Она молча кивнула.

- Береги себя.

Она подняла глаза и увидела его зеленый, бездонный взгляд, всегда приводивший ее в не

меньший восторг, чем собаку Павлова сигнал к ужину. Сейчас он ничего, кроме скуки, не

выражал. И вдруг ей стало ужасно жалко себя, свои надежды и мечты, ожидание Принца,

который на поверку оказался дутым и бездушным мачо, и она сказала зло и от всей души:

- А не пошел бы ты… к черту, бездушная скотина!

После чего, громко хлопнув дверью, сбежала по ступенькам вниз, и только тогда, на

старой некрашеной лавочке в чужом дворе позволила себе разрыдаться во весь голос.

Наверное, впервые в жизни ей было так плохо. Окончательно развеялись пары алкоголя,

пришло чувство тупого удивления, что все мечты могут вот так разом… Она побрела по

утреннему, пустому парку просто так, машинально, из потребности куда-то двигаться.

Время от времени слезы снова подступали к горлу, и она, абсолютно их не сдерживая,

рыдала во весь голос, благо в парке в это время никого не было. Потом показались первые

пешеходы, с опаской косившиеся на зареванную девочку. Веронике эти взгляды были

неприятны, она открыла дверцу припаркованного у обочины такси и назвала адрес.

Водитель устало кивнул, его лицо не выразило никаких эмоций, он насмотрелся за свою

жизнь на разных пассажиров - и в слезах, и в веселье, а то, бывало, что одно быстро

переходило в другое. Но ему-то какое дело, он просто делает свою работу. Хотя эта

девочка какая-то особенная, хрупкая, что-ли. Почему-то ее стало жалко, а уж этого он себе

никак позволить не может...

Такси остановилось у большого дома сталинской постройки, выпуская девушку. Она

вошла в подъезд, таксист проводил ее взглядом. Нет, все-таки она чем-то тронула его

душу. Может, тем, что была чем-то похожа на старшую дочку, которую он не видел уже

много лет, она жила с бывшей женой. Он тряхнул головой, стараясь отвлечься от

нахлынувших мыслей, машина медленно тронулась и поехала на свое привычное место,

поджидать новых клиентов.

Веронике не хотелось идти к бабушке, чтобы та увидела ее в таком состоянии, не хотелось

отвечать ни на какие вопросы. Наверное, впервые в жизни она оценила практичность

своего отца, своевременно прикупившего ей квартирку. Конечно, не роскошные

апартаменты, а небольшую квартирку-студию, где все было устроено рационально и даже

с некоторым дизайнерским выподвертом. Вероника этой квартирой почти никогда не

пользовалась, иногда она приходила сюда позаниматься с однокурсниками, иногда, чтобы

побыть одной, пару раз одалживала ключи Танюшке, но случалось это редко, и обычно

квартира стояла пустая, дожидаясь Вероникиного повзросления. Вот и дождалась.

Вероника повернула ключ и вошла. Квартира сияла белизной и свежестью. Несмотря на

то, что здесь никто не жил, отец нанял женщину убирать квартиру раз в неделю. Вероника

прошла в просторный зал и легла на большую красную софу в модерновом стиле. Она

прижала коленями к животу большую такого же алого цвета шелковую подушку и закрыла

глаза. Не хотелось ничего. Даже думать. Хотя… Она встала и прошла к большому

хромовому холодильнику. Бутылка виски… Наверное, Танюшка оставила со своим

кавалером. Что ж, вот и славно. Направляясь к софе, она машинально нажала на кнопочку

музыкального центра. Что там у нас? Заунывно-протяжная Элла Фитцжеральд? Чудесно.

Где виски? Ну вот же, под рукой…

Проснулась вечером, стало еще хреновее. Душевная боль никуда не ушла, зато появилась

еще и головная. Рука насчупала пульт, включился большой плоский экран телевизора.

Шли вечерние новости. Показывали каких-то оголтело орущих молодчиков. Головная

боль еще больше сжала виски. На другом канале шел ее любимый «Джо Блэк» с Брэдом

Питом. Сейчас он ее поцелует… И тут Вероника поняла, что, если она увидит это…

Увидит снова свои дурацкие мечты… Она торопливо нажала на кнопку пульта, экран

погас, тишина… Темно, где выключатель лампы? Так лучше… А где бутылка виски? О-о,

осталось немного. Может, хватит…

Вероника споткнулась о подвернувшийся под ногу камень и чуть не упала на чью-то

заросшую травой могилу.

- Ой, - сказала она, потирая потянутую лодыжку, и уселась на край изъеденной временем

плиты. Волосы ее спутались, губы пересохли, а в голове шумело.

- Лейла! - позвала она, но голос почему-то плохо ее слушался. Пожалуй, только Лейла

была единственным человеком на свете, которого Вероника хотела бы видеть. Вернее, как

бы человеком.

- Лейла! - позвала она еще раз.

Залаял Дарсик, послышались шаги, и Вероника увидела радостные глаза подруги:

- Вероника?! Я думала, ты сегодня не прийдешь! Как здорово, что ты все таки здесь! Что

случилось? Кто тебя так расстроил, у тебя глаза опухшие?.. Ты… пьяная?

Вероника засмеялась, но смех у нее вышел какой-то ненастоящий, как будто она

всхлипнула.

- Да, я выпила до черта виски… У меня сегодня праздник. Или горе, не знаю… Вобщем, у

меня сегодня похороны, похороны моей любви. Да и место подходящее, - Вероника с

сарказмом оглянулась вокруг. - Выпьем с горя, где же кружка? - громко продекламировала

она, посмотрела на подружку и хлопнула себя по лбу. - Забыла, ты же не пьешь. Во-

первых, мала еще, во-вторых просто не можешь в силу некоторых деликатных

обстоятельств…

К горлу подкатила тошнота, но Вероника сдержалась. Еще не хватало обрыгаться на

кладбище на глазах удивленно разглядывающего тебя привидения.

- Ну, что смотришь, не видишь, плохо мне? Хочешь мораль прочитать, успокоить? Не

надо, спасибо. Хор девочек-плакальщиц тоже не заказывали…

Вероника понимала, что говорит плохие, злые вещи, но ее уже несло. Несло, несмотря на

то, что Лейла была сейчас для нее тем единственным человеком, в чьем обществе она

нуждалась. Почему, не знала сама.

Лейла подошла, села рядом с ней и молча обняла. Веронике стало тепло и как-то по-

особому грустно. Не так отчаянно, как раньше, будто Лейла взяла часть ее боли на себя.

Вероника прижала к себе девочку и заплакала. Сегодня действительно ушла часть ее

жизни - с кукольными домиками, принцессами и принцами, сказками о прекрасных

рыцарях и высоких чувствах. Карамельно-мармеладная страна осталась где-то там, далеко

за плечами, и она в нее больше никогда не вернется. Да и не хочется. Надо стать трезвой

реалисткой, жить как все в нормальном, материальном мире, думать о выгоде, не строить

иллюзорных планов, просчитывать каждый шаг, стать нормальной стервой, которая будет

вполне контролировать свою жизнь и чувства.

Она шмыгнула носом.

- Я не хочу больше жить у бабушки. Хочу начинать взрослеть. Конечно, я ее люблю, но

лучше мне быть одной.

- Да, конечно, так и будет, - сказала Лейла и покачала головой. - Так и будет.

- Мне давно уже надо было это сделать.

- Всему свое время. Ты поймешь, что не так уж все плохо, дай время.

- Ты что-то знаешь?

- Нет, не знаю, но чувствую. Чувствую, что у тебя будут большие изменения, что ты

действительно уже другая, но сама еще об этом не знаешь…

- Скажи, что меня ждет, не темни.

Вероника взяла девочку за плечи и заглянула ей в глаза. В них она увидела маленькие

огонечки, она как бы пыталась ей что-то сказать, но…

- Вероника!!! Да Вероника же!!! Просыпайся, алкоголичка! Надо же было так нас

напугать! Всех на уши поставила!

Таня трясла ее за плечи, что было сил. Как она здесь очутилась? А, ну да, у нее же есть

второй ключ, сама давала недавно… А рядом отец. Стоит, смотрит на нее с испугом.

Конечно, такой доченьки он еще не видел.

- Привет, па, - сказала она и оттолкнула танюшкины руки, - ну что ты трясешь меня, как

грушу. И так голова болит.

- Что ты здесь делаешь? – голос отца был напряженным.

- Жить теперь я буду здесь.

- Почему, что случилось? Почему никого не предупредила, и что, в конце концов, это

такое? - он поддел носком модной начищенной до блеска туфли пустую бутылку из под

виски.

- Это Джонни Волкер, познакомься. А это мой папа. Папа, мы с Джонни решили немного

пожить здесь.

- И с чем это связано?

- Да ни с чем! Просто я уже большая девочка и хочу жить одна!

- Напиваться, пропускать лекции…

- Не собираюсь я напиваться! Все, с этим завязано. И на лекции ходить буду вовремя.

Просто мне нужна свобода!

- От кого? От бабушки? От меня?

- От всех… И от самой себя тоже…

- Ну смотри, дочь… - вздохнул Станислав Васильевич. - Не буду тебя учить, ты все знаешь

сама. Поеду, бабушке скажу, что все в порядке.

Он вышел. Таня села на краешек софы рядом с ней.

- О тебя и несет, как от роты алкоголиков.

- Немного перестаралась, - пожала плечами Вероника.

- Рассказывай, что там у вас произошло. Это Данил тебя обидел? Вроде бы оставляли вас

как нормальных людей, да и Даня был на буйного не похож, даже какой-то необычно

смирный был…

- Никого он не обидел, просто поговорили по душам… А душа оказалась не та, да и не в

том месте, где ожидалось…

- Я же пыталась предупредить, а у тебя шоры на глазах…

- Ой, не надо опять… Самой тошно… Давай договоримся, при мне его имя не

произносить. Очень прошу. Я хочу его забыть, как страшный сон…

- Вот и хорошо! Найди себе поскорей кого-нибудь другого. Клин клином вышибают, -

подмигнула Танюшка, и девчонки рассмеялись.

Ветер носил остатки засохших листьев по парку, они организовывались в хороводы и

начинали свой нелепый танец вновь и вновь под его завывающий аккомпанемент. Такой

же безумный, как и эта рыже-бесстыжая девица осень, тоскливая и плаксивая. И кто

сказал, что осень прекрасна?

Вероника встала с лавочки, торопливо вытерла слезы и машинально поправила

кашемировое пальто, такого же рыжего цвета, как и все вокруг, такое же немодное, как

вчерашние листья, но почему-то очень любимое и надежное. Теплое. Что-то должно быть

хорошо в жизни. Пусть радует хоть старое пальто. Хотя есть еще одно приятное

обстоятельство… Она медленно двинулась по направлению к бабушкиному дому. Сегодня

буля ждет ее на обед. Это здорово… Черт, только не реветь, надо решить, что делать, вот и

все. Не конец же света еще…

- Не замерзла? - радостно разулыбалась буля. - Ты ж моя радость, кровинушка. Дай-ка я

хоть нагляжусь на тебя, милая. Давно не была, ты же знаешь, как я скучаю…

Часы по прежнему мирно отбивали время, чашки с кружками мирно выглядывали с полок

и, казалось, ничего и не было, ничего не произошло. Поднос с такими вкусными

пирожками так приятно и выразительно пах… Она не помнила, как засунула в себя два

или три. На полтретьего ее прорвало. Впервые за последние два месяца. Истерика застала

ее с пирожком во рту, невзирая на лица и обстоятельства, и, даже не пытаясь его

вытащить, она завыла во весь голос.

- Что?!!! Что случилось, моя девочка?!!! - буля не на шутку испугалась. - Что случилось,

милая? Сразу ведь увидела, что-то не так…

- Я беременна!!! - выплюнув остаток пирожка, выдала Вероника и взахлеб зарыдала снова.

буля нахмурилась, но ничего не сказала. Потом медленно встала, набрала в стакан воды, и

пошла к буфету, шаркая тапочками. Достав откуда-то из его потайной глубины маленький

пузыречек темно-коричневого цвета, она накапала в стакан несколько капель пахучей

жидкости и протянула его Веронике:

- Возьми вот, выпей…

- Что это? - сквозь всхлипы поинтересовалась Вероника.

- Валерьянка. Ты должна прежде всего успокоиться…

Она придвинула стул, села рядом и обняла плачущую Веронику за плечи…

Так они и сидели, пока внучка не обрела опять способность внятно говорить.

- Теперь рассказывай, как это получилось.

- Ты что, буля, не знаешь, откуда берутся дети? – сквозь слезы улыбнулась Вероника.

- Да ладно, не ерничай, знаешь, что я имею в виду. Кто отец, что делать собираетесь?

- Нет отца, был да сплыл.

- Как это?

- А вот так.

- Он что, бросил тебя с ребенком?

- Да он про него и не знает!

- Ты ему не сказала?!!

- А как я ему скажу, если давно уже не видела? Мы с ним расстались…

- Это не с тем ли красавчиком, по которому ты сохла совсем недавно?

- Ну конечно же он, буль, что же я парней как перчатки меняю?

- Ты меня на слове не лови, толком говори, как узнала, какой срок?

- Неделю назад тест сделала.

- Может, это неточно еще?

- Да нет, точно. Девяносто девять процентов гарантии. Я три раза повторила. К тому же

месячных нет уже почти месяц, тошнит, голова кружится. Вобщем, все признаки налицо.

Или, вернее, на лице… - Вероника саркастически улыбнулась.

- Отец знает?

- Конечно, нет! Ему, впрочем, до меня никогда дела нет, вечно занят. Теперь еще с Таней

занимается по моей просьбе. Да и чем он мне помочь может?

- Ты хоть Тане пока не говори, знаешь же, какая она болтушка.

- Уже сказала. Мне же надо было с кем-то поделиться, а она моя близкая подруга, причем

единственная, сама знаешь… К тому же, она была практически единственной

свидетельницей всей этой истории, от начала до конца…

- Уж мне эта Танька! Испортила мне девку! Это она познакомила тебя с этим… Данилом,

мо-моему?

Давно не произносимое имя резануло слух.

- Не говори мне ничего про него, не хочу слышать. А Таня меня не портила, я сама все

испортила, - и Вероника разрыдалась с новой силой.

- Ничего, ничего, не убивайся так, - вздохнула бабушка. - Как люди говорят, беременная не

останешься. А, может, и родишь еще, кто знает, - лицо бабушки осветила улыбка. - Не

забывай, ты ведь не одна - я с тобой, да и отец в стороне не останется, поможет. И учиться

будешь, и ребеночек пусть растет. Это ведь счастье какое!

- О чем ты говоришь, какой ребенок? Время сейчас другое, детей просто так не рожают.

Некому мне рожать, да и не для чего…

- Как это некому? А себе? Да и парень, может, одумается еще, скажи ему. Пусть тоже

несет ответственность, не подонок же он?

- Конечно, нет. Но пойми, бабушка, не могу я просто так к нему пойти и сказать обо всем.

Мы поссорились, у меня гордость…

- А когда любились, гордость была? Или разлюбила так скоро?

- Нет, не разлюбила, все время о нем думаю. Не хочу, а вспоминаю. Но все равно не пойду.

И давай оставим пока этот разговор, у меня и так голова кругом. Не знаю, что делать, не

знаю…

- И правда, что это я со своими стариковскими советами… Ты сама должна принять

решение, за тебя это никто не вправе сделать. Только подумай хорошо, ведь ты

действительно уже большая девочка. И слушай свое сердце…

- Нет его больше у меня, разбилось на маленькие кусочки… Ничего не хочу…

- Ничего, срастется… Жизнь, она такая штука…Рано или поздно все срастается…

Вероника вернулась домой, и, бросив в прихожей туфли, прошла сразу в сверкающую

чистотой ванную комнату, где располагалось на всю стену огромное зеркало. Она скинула

одежду и стала внимательно себя осматривать, проводя руками по животу. Еще ничего не

видно, но скоро он начнет расти, и тогда все заметят… Начнутся вопросы, взгляды… А,

может, уехать? Вдруг Вероника поймала себя на том , что думает так, будто рождение

ребенка - дело решенное. Нет, замотала она головой, не будет ничего, ничего не будет…

Не будет вопросов, сложностей, слез, не будет пеленок и бессонных ночей, не будет такого

маленького родного личика с зелеными глазами-звездочками... По лицу Вероники опять

потекли слезы.

«И рыдать больше не буду, надо успокоиться и что-то делать, бабушка как всегда права.

Для начала хотя бы к врачу сходить, а там видно будет…»

Вероника добрела до несобранной со вчерашнего дня софы (не было ни сил, ни желания с

ней возиться) и упала на нее, как подкошенная. Вот и прошел еще один день, такой же

длинный, как и все другие. И ничего нового...

Подумав так, Вероника погрузилась в сон, и ей приснилось, будто танцуют они с Лейлой

не на кладбище, а на яркой солнечной поляне, а на руках у нее крепкий, загорелый малыш.

Он радостно тянет свои ручонки к солнцу, и все они смеются, а вокруг все цветы, разные,

разноцветные, и все они сливаются в радужные праздничные пятна вокруг них…

А потом Веронику унесло в еще более глубокий сон, и дальше, что там было, она уже не

помнила…

Пожилая докторша, снимая перчатки, бросила Веронике: «Одевайтесь, садитесь на стул», -

и стала что-то заполнять в карточке. Наконец, она перевела взгляд на нее и строго

спросила:

- Я так понимаю, вы все решили…

- Наверное… - поморщилась Вероника.

- Так да или нет? Определитесь, наконец… Я, честно говоря, в этом случае советы Вам

давать не решилась бы… С одной стороны, это первая беременность, и ее прерывать

нежелательно. Вы сами все знаете о последствиях. С другой стороны, я могу понять и

Ваше положение - Вы студентка, сами еще не зарабатываете, да и безотцовщин в нашей

стране хватает, возможно, больше плодить не стоит… Решение – только Ваше…

- Я уже решила, назначьте меня на аборт…

- Хорошо, я Вас о последствиях предупредила. Раз решили, время нам терять ни к чему…

Придете в пятницу в десять, не опаздывать.

- А можно в час, у нас с утра семинар?

- В десять, - отчеканила врачица и отложила карточку, всем видом показывая, что разговор

окончен.

В коридоре ее ждала Таня. Она сочувственно взяла ее под руку и повела к двери, прочь из

этого удушливого, гладковыбритого кородора. На улице они, не сговариваясь,

машинально опустились на лавочку.

- Ну что? - тревожно заглянула в глаза Таня.

- В пятницу.

- Что в пятницу?

- Аборт, - равнодушно ответила Вероника, а у самой сердце сжало невидимыми

железными тисками.

Татьяна достала длинные дамские сигареты и прикурила.

- Ты точно решила?

- Да.

- Может, с Даниилом все же поговоришь, он должен знать.

- О чем? О ребенке, которого не хочет? Или о том, что его очередное достижение на ночь

залетело?

- Хочешь, я сама с ним поговорю?

- Не вздумай. Это будет самая большая ошибка, к тому же я обижусь. Дай слово, что не

скажешь.

- Не скажу, - пообещала Танечка и крепко затянулась «Вогом».

Они сидели и молчали, каждый думал о своем. Но когда дружба длится много лет, иногда

и слов не надо, можно просто помолчать. Вместе…

Неделя пролетела быстро. Ложась спать, Вероника подумала:

- Ну вот и все. Завтра наступит завтра.

Завтра наступило. Веронику разбудил резкий сигнал будильника, и она машинально

открыла глаза. На часах девять, как раз час на то, чтобы собраться и быть ТАМ вовремя.

Голова тяжелая, такое впечатление, что и не спала вовсе. Хотя это была почти правда.

Поспать она смогла от силы часа два, а так просто лежала и смотрела в потолок. Пыталась

считать верблюдов, не помогло. Тогда стала читать «Отче Наш», как бабушка научила

давным-давно. Она говорила: «Деточка, когда тебе будет трудно, или ты будешь в

опасности, или просто на душе будут кошки скрести, попроси помощи у Бога, у

Богородицы, заступницы нашей, и почитай молитву, сколько сможешь. А у Вероники на

душе не просто кошки скребли, а целые своры бездомных собак и кошек устраивали

дебош. И никакие молитвы успокоить их не могли. Ближе к утру Вероника забылась

беспокойным неглубоким сном, и вот будильник разрезал гнетущую тишину в квартире.

Вероника скосила глаза на будильник - десять минут десятого, теперь уж точно надо

подскакивать, а то можно опоздать. Она медленно встала и ощутила, как закружилась

голова, долго и тщательно чистила зубы, потом прошла в «столовую» - часть комнаты,

отделенную барной стойкой - и налила себе из холодильника стакан апельсинового сока.

Она сама себе сейчас напомнила мумию - ни сил, ни эмоций, ни желания что-то делать. Ее

взгляд уперся в смешную картинку - черно-белую фотографию на стене - маленькая

беленькая собачка-пуделек, приязанная к железному фонарю пытается оторваться от него

и так тянет поводок, что фонарь, к которому она привязана, согнулся. Такое смешное

несоответствие: маленькая, но очень целеустремленная собачка и большой согнутый

фонарный столб. Она продолжала тупо смотреть на картинку, а время все шло и шло.

Наконец, допив сок, Вероника пошла одеваться. Она бестолково перебирала одежду, и, в

конце концов, решила одеть спортивный костюм. Откопав его в стопке одежды,

передумала и остановилась на юбке и вязаной кофточке: так, наверное, будет удобнее…

Она села на еще разобранную софу и устало посмотрела на часы. Без пятнадцати. Если

поторопиться, можно успеть. А еще, даже без спешки, можно успеть на семинар. Только

не готова она. Хотя, в первый раз, что ли, можно как-нибудь выкрутиться...

Вероника подошла к своему небольшому симпатичному рюкзачку и заглянула внутрь,

чтобы убедиться, что все на месте. Тетрадки, ручки... Перед выходом она машинально

посмотрела на себя в зеркало, и почему-то ей стало легко, радостно и все понятно. Она

подмигнула себе и подбадривающе улыбнулась сама себе:

- Ничего, пробьюсь как-нибудь. У Катьки всегда «шпоры» есть, она поможет…

Пробежав мимо консьержки на входе и бросив очередное «здрасте», она выскочила

навстречу свету и свежему воздуху. Похолодало, подумала она, когда вдруг из-за спины

раздался как всегда спокойный и знакомый до безумия голос:

- Вероника, постой…

- Фигово..., - подумала Вероника, почувствовав, как ее охватывает давно забытое, но такое

родное чувство оцепенения. - Похоже, самодрессировка результатов не дала, и я снова

похожа на девочку-подростка, пойманную директором школы за курением в туалете.

И тут она быстрым шагом рванула вперед, как будто за ней гналась целая стая волков. Она

не хотела разговоров, лишних слов, она не хотела видеть его, цепенеть перед ним, как

кролик перед удавом, больше всего на свете она хотела, чтобы ее просто оставили в покое.

Однако, в спринтерских способностях Данила сомневаться не приходилось, он несся

рядом с ней, не отставая, пытаясь завязать завязки у никак не складывающейся беседы.

- Эй, ну ты погоди... Постой... Ну дай же сказать!.. Куда это ты так несешься?!!

Данил попытался остановить ее, взяв за локоть, но был им пребольно ударен где-то в

район солнечного сплетения, однако, своего преследования не оставил.

- Да постой же ты!.. Не торопись, от моего ребенка при большом желании ты еще

избавиться успеешь, но послушай меня...

Она остановилась как вкопаная.

- Что?!! Кто тебе сказал? Таня?!! Как она могла, ведь я же просила!!! - злые слезы

наворачивались ей на глаза, и она, не заботясь о косметике, размазала их по щекам. - А

впрочем, все равно... Я не хочу тебя больше видеть. Ты никто, никто для меня! Просто

случайный... - она попыталась подобрать слово, но, так и не обнаружив подходящего в

своем словарном запасе, махнула рукой, и попыталась помчаться дальше. Но не тут-то

было. Данил, видимо, в детстве ходил не только в секцию бега с препятствиями, но и на

кружок вольной борьбы. Схватив ее сзади своими длинными, ненавистными руками, он

прошептал ей в самое ухо:

- Ну подожди, послушай... Давай поговорим как взрослые люди... Мне многое тебе нужно

сказать...

Лавочка в парке была холодная, практически ледяная, поэтому Вероника осталась стоять,

согласившись все-таки выслушать доводы Данила.

- Понимаешь, - говорил он, - я никогда и ни в кого не влюблялся... Ну, характер у меня

такой дурацкий, что ли... Но к тебе я отношусь как-то по-особенному... Может, конечно,

это и есть любовь, но я не хочу врать, потому как сам не знаю, что это... Когда Таня мне

сказала, что ты беременна, я подумал, а вдруг это мое, и я сейчас теряю то самое

драгоценное, что дарит мне жизнь... Я почувствовал, с одной стороны, нежность к тебе и к

тому маленькому существу, которое мы зародили, а, с другой стороны, меня охватила

паника. Я не хочу вас терять, понимаешь, не хочу! Знаю, как все это глупо выглядит, ведь

мы друг друга практически не знаем, но, может, стоит попробовать, как ты думаешь?

Вдруг все сложится? Я не хочу давить на тебя... Вернее, хочу, но решать все равно тебе. Я

не буду больше приставать со своими, может, глупыми предложениями и уговорами, но

ты подумай. Мой телефон у тебя есть, буду ждать звонка днем и ночью. Это все, что я

хотел сказать. Пока...

Он подошел к ней и как-то неловко ткнулся в щеку замерзшими губами. Потом пошел, но,

уходя, обернулся, и еще раз сказал:

- Ты не торопись, хорошо подумай...

След его шагов заметала легкая поземка первого сорвавшегося снега...

- Я устала, я замерзла, где ты?

- Да здесь я, здесь! - легкий комочек первого снега стукнул ей в спину. Лейла засмеялась и

выскочила из своего укрытия, Дарсик радостно залаял и заскакал по снегу, оставляя

цепочку витиеватых собачьих следов.

- Ну и что ты маешься? Противно на тебя смотреть! Такая погодка! Давай побегаем,

повеселимся!

- Ну да, мне в моем положении только бегать и веселиться осталось...

- Дело не в положении, а в тебе! Ну что ты все время такая мрачная!

- Не знаю... Не мрачная я...

- А я знаю! Ты простоеще до конца не решила, чего на самом деле хочешь, вот и

мучаешься! А решается ведь все просто - хочешь, будь с ним, не хочешь, как хочешь. Все

остальное неважно. Имеет значение только твое желание.

- Это как - по другому?!! Ребенка я все равно оставлю!

- А я и не сомневалась в тебе! - Лейла засмеялась и швырнула еще один комочек в

Веронику. Он попал ей прямо в лоб, и пушистая пыльца посыпалась ей в глаза.

- Ах ты, негодница, - деланно возмутилась Вероника и со смехом стала собирать

пушистую поземку, чтобы отплатить «обидчице». Завязалась шутливая потасовка.

Наконец, запыхавшаяся Вероника присела на лавочку.

- Наверное, ты права. Я действительно не знаю, чего хочу. Придумала себе глупые мечты,

а потом жизнь под них подгоняла. На самом деле, все не так уж и плохо. Конечно, он меня

любит не так, как бы я хотела, но еще полюбит. Слишком мало времени прошло, чтобы

требовать от него чего-то. А я его люблю, хоть и пыталась его забыть. К тому же ребенку

нужна полноценная семья, чтобы отец был рядом. Вдруг будет мальчик. Что рассказывать

ему, когда он вырастет? Про недотепу-космонавта? Может, стоит попробовать?

Дарсик громко залаял, как будто одобряя все сказанное, и попытался лизнуть Веронику

прямо в нос.

- Фу, уйди, - засмеялась она, и вдруг ей показалось, как будто мир из черно-белого снова

стал цветным. Оказывается, все так просто. Надо просто позволить себе быть самой собой,

идти вслед за своим сердцем...

Все получилось буднично, без всякого праздника. Просто свитера и джинсы Данила

переехали в маленький шкафчик Вероникиной квартиры. На следующий день после ее

звонка вечером раздался звонок в дверь, и на пороге появился Данил с небольшой

спортивной сумкой. Буднично чмокнув ее в щеку, он протопал прямо в комнату, оставляя

грязные следы от намокших ботинок.

- Хоть бы обувь снял, я убиралась только что, - проворчала Вероника, а гость, который уже

был как бы и вовсе не гость, послушно снял ботинки и поставил их у входа, а, пока она

вытирала грязные следы, успел переодеться из джинсов в спортивный костюм и усесться

на диван, переключая телевизионные каналы. Вероника потерла глаза, это походило на

дежавю, такое впечатление, что он сидел вот так здесь всегда.

- Ты голодный? - спросила Вероника, Данил кивнул головой, не отрывая взгляда от

заинтересовавшей его программы. Она принесла немного ветчины, сыра и хлеба. А еще

поставила на стол бутылочку своего любимого красного вина и два больших красивых

бокала.

- Ну что, обмоем начало новой жизни?

- Так тебе же нельзя, насколько я понимаю.

- Ничего, чуть-чуть можно, я еще водой разбавлю.

- Тогда за тебя...

- Лучше за нас... Троих...

Они немного выпили, поболтали ни о чем и решили идти спать, так как обоим было рано

вставать. Завалившись под одеяло, он нежно поцеловал ожидавшую его Веронику в щеку,

потом в губы, а потом, как бы распробовав, поцеловал жарче, руки сами заскользили по ее

телу. Они занимались любовью сначала медленно, потом со все более захватывающей их

страстью, бешенный темп безумного танца захлестнул их и довел до победной точки. Они

так и заснули, не выпуская друг друга из обьятий.

Вот так просто и буднично началась как бы семейная жизнь Вероники. Но она была рада

внезапно свалившемуся на нее тихому и уютному, совсем не книжному счастью. Это даже

лучше, что так, потому что все равно принцев не бывает, а если они и бывают, то, именно

такие. Они приходят именно так, без фанфар, просто со спортивной сумкой «Адидас» в

руке, и остаются навсегда...

Впервые в жизни Станислав Васильевич пребывал в такой растерянности, да что там, в

такой панике! Новости, которые как всегда с размаху вывалила на голову дочь, привели

его в полное замешательство. Он пытался систематизировать свои мысли, но пока это ему

слабо удавалось.

Во-первых, его маленькая Вероничка беременна, и он в ближайшем будущем станет

дедушкой. Во-вторых, она не собирается замуж за этого, как его там, Данила, а будут они

жить нерасписанные, а ребенок официально родится внебрачным. Университет, конечно

же, побоку. Это только говорится про заочный, но до учебы ли будет молодой мамаше? К

тому же папаша тоже только институт закончил, так что помощи от него не жди. Его

совета, и даже просто мнения, конечно же, никто не спрашивал, хотя и так ясно, что все

бремя материальной ответственности, конечно же, ему придется взять на себя. Впрочем,

Вероника уже заявила, что его денег этот, как его там, Данил, не возьмет, а будет где-то

прирабатывать. Но это же ясно как божий день, что Вероника, привыкшая к хорошей

жизни, его принцесса, долго на гроши не протянет. Вобщем, какой-то бред сумасшедшего.

А еще сегодня этот парень переезжает к ней на квартиру, а завтра они его ждут в гости.

- Вот там и поговорим, - именно так закончила разговор дочь после его бурных реплик и

просто отключила трубку...

А поговорить ему с ней было необходимо, хотя собирался он это сделать совсем по

другому поводу... Ну как ей теперь рассказать о том, что произошло между ним и Таней.

Теперь у нее своих проблем выше головы, а тут еще это... Хотя, как все произошло, он и

сам до конца не совсем понял. Таня ему всегда как дочка была, а секретарш и грудастых

девиц различного плана вокруг него вертелось достаточное колличество, чтобы не быть

голодным... Он, конечно, понимал, что вертелись они не ради него самого, а вокруг денег

и имиджа, это не мешало ему, в свою очередь, использовать их в свое удовольствие. Но

Таня... Это было совсем другое... Он не хотел и не собирался использовать ее. Он вообще

не хотел ее, не видя в ней женщины. А тут она зашла на консультацию растроенная чем-

то, попросила выпить, чтобы расслабиться. Он налил ей и себе виски, спросил что

случилось. Она расплакалась на его плече и стала, глотая слезы, рассказывать, как ей

одиноко, что все ее подруги находят свое счастье, а ее все еще где-то бродит, что она

устала ждать, ей хочется ласки и внимания. Станислав Васильевич пожалел ее, обнял за

плечи, и тут она вдруг сказала, что всю жизнь его любила, только одного, что он всегда

был идеалом мужчины для нее, что всегда всех своих ухажеров сравнивала с ним, и они

явно проигрывали. Она заглянула в глаза своими блестящими от слез большими карими

глазами и попросила поцеловать ее, просто поцеловать. А он, очарованный моментом,

юностью и такой хрупкой беззащитностью девушки, которую он знал, казалось, всю свою

жизнь, а теперь понял, что не знал никогда, поддался очарованию. Он хотел поцеловать ее

просто по-отечески в щеку, но она извернулась и впилась в его губы своими страстными

горячими губами, солеными от слез. И столько нежности и отчаяния было в этом поцелуе,

что он не смог совладать с собой и воспротивиться ей. Поцелуй получился долгим и

жарким, он плавно перетек в следующий, потом Таня расстегнула блузку и положила его

ладонь на свою упругую грудь с твердыми от желания сосками... Вобщем, кто кого взял,

надо бы еще посмотреть... Танюша занималась любовью горячо и самозабвенно, и при

одном воспоминании о том, что они вытворяли, у него опять твердело и горячело в штанах

от желания... Она просила у него прощения, просила ни о чем не жалеть, но дело было

сделано, и чувство вины и раскаяния соседствовало рядом с новым, удивительным и давно

забытым ощущением нежности и заботы. Наверное, последний раз он так чувствовал себя

еще в молодости, когда он ухаживал за мамой Вероники. Это его пугало, потому что такие

чувства он не мог и не должен был испытывать, особенно по отношению к этой девочке,

почти что его дочке. Он твердо решил на следующий же день поговорить с ней, чтобы

объясниться и расставить все по своим местам. Он собирался сказать ей, что впредь не

сможет продолжать занятия, но оплатит хорошего специалиста, который подтянет ее до

нужного уровня, а когда придет время, замолвит словечко, воспользовавшись своими

связями. И еще он хотел попросить ни о чем не говорить Веронике, ведь она такая хрупкая

и невинная. Станислав Васильевич пригласил ее к себе в офис в блестящем высотном

здании в центре Москвы. Она зашла в кабинет, распаленная от ходьбы, с

раскрасневшимися щеками и блестящими глазами, и, с ходу сбросив длинную дубленку,

осталась в одних высоких сапожках на длинных стройных ножках... И Станислав

Васильевич погиб... Как теперь разруливать всю эту ситуацию, он не знал. Его чистая и

наивная дочь беременна от какого-то там проходимца, который даже не удосужился

представиться перед тем, как обрюхатить ее, а сам он спит с ее подружкой, которая ему

как дочь в прямом и переносном смысле этого слова...

Голова стала совсем тяжелой.

«Завтра увижу этого парня, там видно будет», - решил Станислав Васильевич, - «сегодня

уже вряд ли рабочие проблемы полезут в голову, пойду-ка пораньше спать».

Когда он уже был в постели, зазвонил мобильник. Нажав на зеленую кнопочку ответа,

услышал такой знакомый и такой новый для него теперь голос:

- Привет, ты как, работаешь еще? А я звоню, чтобы сказать, что люблю тебя...

- Нет, на сегодня все, хочу выспаться.

- К сожалению, не получится.

- Почему это?

- Выгляни в окно, и ты увидишь примерзшую к лавочке снегурку. Ее требуется согреть,

причем срочно.

Накинув толстый махровый халат, он подошел в окну и увидел внизу одинокую фигурку,

машущую ему рукой.

- Ну не-е-ет, не сегодня... Завтра тяжелый день, у меня много дел...

- Сегодня, умоляю, я хочу тебя, ну открывай же скорее!

- Ладно, забегай, - как будто нехотя согласился Станислав Васильевич и нажал на кнопку

домашней охраны, впуская Танюшку в подъезд.

Выспаться, наверное, не получится...

Но почему тогда так сладко и весело на душе?

Переливисто прозвучал звонок в дверь. Согнав дурацкую неподобающую суровому

мужчине и бизнесмену улыбку с лица и сделав ну очень серьезный и слегка недовольный

вид, Станислав Васильевич пошел открывать ночной гостье.

- Теперь все в порядке? - улыбаясь спросила Лейла. - Ты счастлива?

- Наверное, да, - Вероника улыбнулась навстречу яркому, но негорячему зимнему солнцу.

Редкие снежинки тихо падали на безмолвие, царившее вокруг, и даже голоса звучали как-

то необычно резко, растворяясь в свежем морозном воздухе.

- Здорово, я рада за тебя, - сказала Лейла и немножко нахмурилась.

- Правда? - Вероника взяла руку девочки в свою, она была холодной. Интересно, подумала

она, рука такая холодная оттого, что девочке холодно, или оттого, что ее уже давно не

согревает живая кровь? Вероника машинально попыталась согреть ее в своих.

- Не надо мне не холодно, - сказала Лейла. Я давно не чувствую перепада температур,

просто вижу. Это, знаешь, как проснулась, а уже осень, листья падают, на тебе кофточка и

туфли. Потом опять проснулась, а уже зима и ты в шубке... Хотя, наверное, если бы я была

в купальнике, мне было бы так же. Наверное, только психологически неудобно ощущать

себя в купальнике на снегу...

- На горных курортах так ходят.

- К сожалению, проснуться на горном курорте у меня возможности нет. А на кладбище в

купальнике ... - Лейла пожала худенькими плечиками. Видимо, и нам, привидениям, тоже

положено какое-то приличие соблюдать, - она грустно улыбнулась. - А за тебя я и вправду

рада. Но...

- Что но?

- Я не хочу говорить, ты сама скоро узнаешь...

- Что? Что-то плохое? С моим ребенком?

- Нет...

- Да что же, говори!!! - Вероника схватила ее обеими руками и потрясла за плечи.

- Я не могу, правда, не могу, - у девочки на глазах появились слезы... - Мне нельзя

говорить, мне потом плохо будет. Всему свое время, каждый должен прожить свою жизнь

сполна и узнать все тогда, когда положено!

- Но я не могу ждать, понимаешь? В моей жизни и так все непросто, можешь хоть раз

помочь, ты ведь подруга мне! Или нет? Ты ведь сама просила меня стать твоей подругой!

- Да, ты моя подруга, причем единственная! Поэтому и проговорилась тебе. Я думаю о

тебе постоянно и переживаю. Но не могу тебе ничем помочь! Ничем!!! И даже если бы я

была в вашем мире, все равно ничем бы тебе не помогла! Потому что все уже давно

решено за нас, понимаешь?!!

Лейла вырвалась из рук Вероники и, всхлипывая, побежала по дорожке вглубь кладбища.

Вероника растерянно смотрела ей вслед. На душе было паршиво. С одной стороны, в ней

поселилось тоскливое ожидание чего-то нехорошего, а с другой, ей было жаль, что она

накричала на Лейлу. Та, действительно, была ни в чем не виновата, а она, как истеричка,

сорвалась на нее. Гадко получилось... Но сейчас идти искать ее совсем не хотелось, совсем

не было настроения для извинений. К тому же в воздухе стало заметно холодать...

Попрошу прощения в следующий раз, решила Вероника и развернулась, чтобы пойти к

выходу. На тропинке сидел Дарсик и, склонив голову, смотрел на нее каким-то не

собачьим, а совершенно человеческим взглядом, в котором светилось понимание и

сожаление. Она погладила собаку, и пес поплелся за ней, заметая своим пальмовым

хвостом легкую снежную поземку. Не обернувшись, она вышла из ворот и пошла по

пустынным улицам странно вымершего городка. На некоторых окнах были наклеены

снежинки. Люди готовились к Рождеству и Новому году. Неужели так быстро летит время,

подумала Вероника и провалилась в безмолвие.

Лейла подошла к Дарсику, сидящему у ворот, и тоже посмотрела вслед уходящей

Веронике.

- Она уходит, да? Я ее расстроила, а у нее было такое чудесное, легкое настроение. Ну что

я за глупая дура, не могу промолчать! К тому же я действительно ничем не могу ей

помочь! Ничем... Но я думаю об этом каждый день...

Вероника проснулась, в голове шумело так, как будто она вчера одна выпила бутылку

дешевого вина. На душе скребли кошки. Ей снилась Лейла, она пыталась ей что-то

сказать, предупредить... Повернув голову, она увидела Данила. Он был похож на спящего

ребенка. Чувство счастливой законченности мира всплыло в глубине порядком

измученной души. Ей показалось, что так было и будет всегда. Именно этот человек

должен лежать рядом с ней на подушке и вот так мирно по-детски пасапывать. И в то же

самое время ей было удивительно, что он лежит здесь рядом с ней, положив ладошку под

щеку. Она осторожно провела кончиком языка по его лбу, потом по глазам со слипшимися

ото сна ресницами. Они затрепетали, открывая для нее такие любимые, чудесные зеленые

глаза, и она опять утонула в них, как в озерах, утонула в теплых, ленивых поцелуях, а

когда волна унесла ее на вершину чувственного счастья, забыла, отчего у нее утром так

невыносимо щемило сердце...

Станислав Васильевич сидел на диване и с удивлением рассматривал этого уверенного в

себе юношу, который расположился напротив него на высоком пуфе и даже не пытался

поддерживать никак не клеившуюся беседу. Он ожидал от него каких-то суетных

движений, трясущейся руки, ждущей рукопожатия, в конце концов, хотя бы виновато

опущенных глаз. Но этот самодовольный красавец, поздоровавшись, без церемоний сказал

«Данил», потом прошагал в комнату, как в свою, жестом пригласив его присаживаться на

диван, а сам уселся напротив, улыбаясь и бесцеремонно оглядывая его. Надо, конечно,

признать, что взгляд и улыбка у него приятные, открытые, и вообще манера поведения

располагает к себе, но каков нахал! Ни капли смущения, сидит, и, видите ли, улыбается...

В комнату вошла Вероника, неся поднос с едой. Поставив его на стол, пробормотав «пап,

привет», она молнией унеслась обратно на кухню, но тут же вернулась с бутылкой

рубинового «Кинзмараули» в руках. Это был шаг в угоду его вкусу, который она

великолепно знала. Данил взял из ее рук бутылку и стал вкручивать штопор в пробку.

Движения его были ловкими и спокойными.

- Надеюсь, вы уже познакомились, - сказала Вероника, присаживаясь за стол рядом с

отцом. - Но я вас все равно представлю еще раз. Вот, Данил, это мой неуловимый папа,

которого я очень, очень люблю. А это, папа, Данил. Я его тоже очень люблю. Вы два моих

самых родных мужчины в мире, и я хочу, чтобы вы подружились. Насколько возможно,

конечно, - добавила она и засмеялась.

Даже имя этого засранца она произнесла с каким-то придыханием, голос помягчел, а глаза

налились каким-то абсолютно глупым счасьем. Она даже не пыталась сдержать своей

нелепой, неуместной улыбки. Бедная девочка! Она совершенно влюблена, и... наверное,

счастлива, надо признать...

Станислав Васильвич посмотрел на «зятя». Тот по-прежнему улыбался своей открытой,

располагающей улыбкой, глядя на него. Прямо, Фандорин какой-то... Не так он прост, как

кажется на первый взгляд, надо бы его прощупать... Хотя первые очки он уже сорвал...

Такой глупо счастливой свою дочь Станислав Васильевич в последний раз видел давно,

возможно, еще в детстве, когда заполучение желанной игрушки делает ребенка таким

откровенно радостным...

Станислав Васильевич перевел взгляд на стол, на нем было сервировано четыре прибора.

- Ты бабушку пригласила? Вот молодец, а то она сильно переживает за тебя, сказал он и

бросил укоризненный взгляд на юношу - Фандорина.

- К бабушке я схожу завтра, - откидывая крышку с горячего, произнесла Вероника, - а

сегодня позвали Таню, сделаем ей сюрприз. Она до сих пор не знает, что мы с Данилом

живем вместе, и что у нас все хорошо. А ведь она, получается, вроде как крестная мать

всей нашей странной «лав-стори».

У Станислава Васильевича резко перехватило горло, мыслительный процесс от ужаса

затормозился, как у шкодливого кота, пойманного на месте преступления. Звук входного

звонка впечатался в головной мозг набатом. Впорхнула Танюшка, как всегда красивая,

стройная, уверенная в себе. Увидев Данила, Станислава Васильевича, накрытый стол, она

все моментально поняла и завизжала от восторга. Она кинулась целовать всех, не

переставая тараторить, что она знала, все закончится хорошо, что по-другому ничего и не

могло быть, потому что они все такие хорошие... А потом, раскрасневшись от волнения,

подошла к онемевшему Станиславу Васильевичу, села рядом с ним, обняла, не желая

замечать, что тот был ни жив, ни мертв, и, с нежностью заглянув в его глаза, сказала очень

интимно, но так, что этого не могли не увидеть и не услышать еще ничего не

понимающие, но уже немного обалдевшие «молодожены»:

- Ну что, может, и мы откроем ребятам свой маленький секрет? По-моему, уже пора, и

даже самое время...

- Ого, - захохотала поглупевшая от счастья Вероника, - да вы, наверное, экзамен в

Институт Патриса Лумумбы сдали, и теперь наша Танечка найдет себе шейха арабских

кровей!

Но, уловив ошалевший от удивления взгляд Данила, перевела свой на «сладкую парочку»

и замолчала, с изумлением разглядывая странную картину.

- А я уже нашла своего шейха! А что вы думали, - истерично почти что выкрикнула

Танечка, - одним вам счастья хочется. Вот вы друг друга нашли, и радуйтесь, а у нас тоже

любовь, не меньше вашей. Станислава Васильевича я люблю еще с детства. Ты, Вероника,

знала это всегда, просто не воспринимала всерьез. А теперь мы счастливы, правда ведь? -

Танюшка опять заглянула в глаза Станислава Васильевича, ища поддержки, но тот,

отстранившись от нее, опустил голову и молчал. В комнате повисла тишина...

- Еще один мент родился, - наконец выговорил Станислав Васильевич и медленно поднял

голову. - Я, конечно, совсем не так предполагал это объяснение, да и не думал пока

офишировать наши с Татьяной отношения, но, раз уж так получилось, разговора не

избежать. К тому же, если она так решила... Мы, действительно, любим друг друга, хотя

до этого момента я в любви ей не признавался. Понимаю, что разница в возрасте может

быть для нас большим препятствием, но самое основное препятствие - это людское

мнение. Я сожалею, дочь, что я полюбил не кого-то другого, а именно твою подругу, но, с

другой стороны, я рад, что это твоя подруга, ты ее знаешь и понимаешь, не полюбить ее

просто нельзя. К тому же, я очень надеюсь на твою поддержку, Вероника, она сейчас нам с

Таней очень нужна. Возможно, я решусь и сделаю ей предложение. Ты же знаешь, я всю

жизнь прожил бобылем, и, кроме твоей мамы, у меня не было по-настоящему в жизни

других женщин, только работа. Теперь, возможно, и у меня появится шанс стать

счастливым. Если, конечно, Татьяна согласится. Ну вот, я и сказал...

Станислав Васильевич посмотрел долгим взглядом в глаза Танечке, как бы пытаясь найти

в них ответ на мучившие его вопросы, а потом опять опустил голову. Казалась, сама

Танечка была ошарашена словами Станислава Васильевича и смотрела на него широко

открытыми глазами.

- Тасик, это что, предложение? - еле выдавила она из себя.

- Как, как ты теперь отца называешь? Пупсик?.. Стасик?.. - наконец, пришла в себя и даже

попробовала сыронизировать Вероника.

- Стасики - это так тараканов называют, а я его зову «Тасик», от Станислава, мне кажется,

так очень по-домашнему, - медленно ответила Танечка, не сводя удивленных глаз со

Станислава Васильевича. - Ну, можно еще – «киса».

- «Киса»?!!! - задохнулась Вероника. Истерический смех прорвал всю компанию, как

прорывает полноводная весенняя река плотину на своем пути. И как вода смывает со

своего пути всю грязь, накопившуюся за зиму, так и слезы смеха смыли все накопившееся

напряжение, а также страхи и неловкости этого вечера.

Когда у людей все хорошо, то время летит на удивление быстро. Наступила весна, оставив

позади счастливые новогодне-рождественские праздники. Вероника, сдав зимнюю сессию,

отпросилась в отпуск по случаю вынашивания ребенка, дочки, как определил врач на УЗИ.

Данил готовился к сдаче кандидатской, он был человеком увлеченным, и частенько по

вечерам его молодой жене и еще неродившейся малышке приходилось выслушивать

разные удивительные случаи и легенды из истории архитектуры, им это нравилось. А еще

им нравилось мечтать о будущем, они даже спроектировали модель дома, в котором они

хотели бы жить. Здесь было все - просторный зал с большими хрустальными люстрами и

огромными старинными зеркалами, где они бы смогли принимать много гостей, столовая,

теплая и уютная, шикарные спальни в различных стилях, конечно же, детская, и не одна,

будет когда-нибудь у их малыша братик или сестричка, и многое другое, что непременно

понадобилось бы им в будущей счастливой жизни. Кстати, Варфоломей совершенно

обнаглел и разжирел до неприличия. Поначалу Даниил хотел его оставить у Санчи, так как

боялся, что для здоровья Вероники он может оказаться не самым лучшим приобретением,

но она сама настояла на возвращении кота, и теперь наглый предатель Варфоломей

практически «плевал» на бывшего хозяина, предпочитая ласки новой хозяйки. Что ж, у

котов все просто: кто кормит – тот и главный. Часто наведывались и Станислав

Васильевич с Танюшкой. «Тасик» выглядел счастливым и помолодевшим настолько, что

даже в студенческой компании не чувствовал себя чужеродным элементом, и ребята

абсолютно его не стеснялись. Таня же наоборот стала серьезней, в ней вдруг проявилась

невиданная доселе горделивая осанка, уверенность состоявшейся женщины и спокойная

рассудительность, делавшая ее старше, что Веронику немало забавляло. Она слегка

подтрунивала над теперь ставшими длинными и немного занудливыми, претендовавшими

на мудрость жизни речами подруги, но та на нее не обижалась, потому что знала, что

Вероника была одной из тех, кто действительно искренне радовался за нее и любил.

Все это было слишком хорошо, чтобы длиться вечно. И беда, конечно же, пришла. Причем

внезапно, откуда ее ждали меньше всего. Однажды Вероника пошла в магазин, у нее

закружилась голова, она потеряла сознание и упала. У нее и раньше было чувство, что с

ней творится что-то неладное: до тошноты кружилась голова, иногда резко падало зрение,

но все это списывалось на счет токсикоза. Когда она пришла в себя, увидела озабоченные

лица окруживших людей. Сама она номер набрать не смогла, руки тряслись, ей помогли.

Тут же приехал отец и отвез в больницу. Там доктор, побеседовав с ней и проделав

обычные процедуры, уговорил ее остаться еще денька на два-три для дальнейшего

наблюдения и анализов. Принеслись встревоженные Данил с Таней, привезли

необходимые вещи, еду и документы. Конечно же, Станислав Васильевич поместил ее в

платную, самую шикарную одноместную палату с удобной широкой кроватью,

телевизором, холодильником и даже микроволново печкой. Однако, доктора даже ему

пока не говорили, в чем дело, а только просили подождать результатов полного

обследования. Потекли мрачные, однообразные сутки. Каждый день начинался с

рутинных процедур сдачи анализов, ее водили по всяким кабинетам, обслушивали,

осматривали с помощью различных современных аппаратов. Когда Вероника спрашивала

что-нибудь, ей монотонно отвечали - «так надо». Ее душили мрачные предчувствия.

Прибегала Танюшка, каждый день, но как всегда мимоходом, на лету чмокнув Веронику в

макушку. Заверив, что все будет окей, сто процентов, бросала очередной пакетик с

яркооранжевыми шарами апельсинов и исчезала как призрак, оставив за собой только

тонкий шлейф дорогих духов и ощущение того, что где-то там за стенами больницы кипит

жизнь, отчего на душе у Вероники становилось еще тоскливее, и она чувствовала себя как

на дне глубокого колодца. Ее давила неизвестность, она хотела знать, что происходит с

ней, а, самое главное, с ее ребенком, ее девочкой. Где-то там далеко были солнце, воздух,

жизнь, но дотянуться туда было практически невозможно.

Данил бывал у нее каждый день. Он старался выглядеть веселым, но беседа почему-то не

клеилась и часто прерывалась неловкими паузами. Тогда он, поцеловав ее на прощание в

щеку, старался побыстрее уйти, чтобы не продлить это странное ощущение неловкости

между, казалось бы, уже ставшими близкими людьми.

Еще приходила буля, старалась успокоить как могла. Или просто сидела рядом, взяв ее за

руку. После ее визитов Веронике на душе действительно становилось немного легче. Но

что такое слова утешения, когда чувствуешь себя несущейся в бешеном поезде, конечная

остановка которого неизвестна.

Лейлу она не видела уже давно. В последнее время она спала почти без снов. Но сегодня

она снова шла по этим знакомым живым-неживым улицам, только все здесь почему-то

переменилось. Теперь она стала замечать людей из города. Она видела их лица, с мрачным

интересом наблюдающие за ней из окон, она видела малышей, со смехом катающихся на

веревочных качелях, подвешенных к дереву, мужчин, играющих в домино за длинным

деревянным столом, чувствовала спиной взгляд старушек, сидящих на лавочке и

перешептывающихся о чем-то. От них не исходило ни доброжелательности, ни

враждебности, только странный холодный интерес и отчужденность, а еще какая-то

предупредительность, с которой все они отводили глаза, чтобы не встретиться с глазами

Вероники, как бы давая понять, что заводить с кем-либо из них разговоры бесполезно, и

это сразу же отбивало всякую охоту даже пытаться.

Но Веронике было все равно. Даже внезапно оживший город особенно не впечатлил ее.

Она бежала на встречу с Лейлой, ей нужно было увидеть ее, чтобы расспросить о многом.

Ведь Лейла другая, особенная. Она должна была что-то знать, ей доступно то, что

неведомо простым смертным, и она ей это скажет, обязательно скажет...

В этот раз Лейлу пришлось поискать. Ее не было на обычном солнечном пятачке

невдалеке от входа, не было ее и в тихой, заросшей травой той части кладбища, где

находилась надгробная плита с ее именем. Вероника металась в поисках, окликая ее по

имени, и уже даже решилась войти на ту, другую, темную сторону, когда услышала шорох

и чьи-то шаги. В глубине потустороннего клубящегося мрака обозначились сначала две

тени, а потом оттуда вынырнули сначала Дарсик, тут же кинувшийся навстречу Веронике,

а потом и Лейла. Девочка выглядела необычно уставшей и бледной. Увидев Веронику, она

как обычно не кинулась ей радостно навстречу, а устало махнула рукой, предлагая

подальше отойти от этого мрачного места. Они расположились рядом с ее плитой. Пахло

свежей, пробивающейся зеленью и землей, приглушенно пересвистывались птицы, как бы

уважая покой этого места. Вероника внимательно оглядела девочку. Она выглядела

осунувшейся и встревоженной чем-то, под ее большими печальными глазами пролегли

темные круги.

- Что-то случилось? Ты выглядишь не особо...

- Надо сказать, ты тоже, - отпарировала та, мельком взглянув на встревоженную,

растрепанную Веронику.

- Ты же говорила, что никогда туда не ходишь, - Вероника качнула головой в сорону

темной половины. - Вроде бы ты раньше боялась... Зачем сейчас тебя туда понесло?

- Так, кое-что узнать надо было. Ладно, давай об этом не сейчас. Ты-то как? Давно не

виделись.

- Плохо... Лежу в больнице, доктора ничего не говорят... Послушай, может, ты знаешь, что

со мной? У тебя же необычные возможности, я знаю.

Лейла устало покачала головой.

- Не требуй от меня невозможного. Даже если бы я о чем-то догадывалась, что-то знала...

Во-первых, это всего-навсего мои предчувствия, даже если они часто и сбываются.

Жизненные сплетения очень изменчивы, и я могу ошибаться. Во-вторых, моей большой

ошибкой стало даже то, что тогда, в самый первый раз, я с тобой заговорила. Нам нельзя

общаться с живыми, а тем более хоть как-то вмешиваться в их жизнь, а значит, и в

божественный замысел. Мы за это можем крупно поплатиться.

- Чем? Что может быть хуже, чем скитаться одинокой, заброшенной душой среди

могил,ожидая неизвестно чего?!!

- Не говори о том, чего не знаешь, - резко оборвала ее Лейла. - Хуже может быть мрак. А

здесь у меня есть главное - надежда.

- Надежда на что?!!

- Надежда на то, что когда-нибудь все это изменится...

Вероника молчала. Где-то в глубине души она понимала, что девочка права, у нее есть

свои причины, и она не имеет права давить на нее, прося о помощи. Но с другой стороны,

ей было горько и обидно, что та не захотела ей помочь, или не могла... Да какая разница.

Главное, что пытка неизвестностью продолжается, и каждую ее минута можно было

приравнять к десятилетию.

Вероника проснулась с еще более тяжелым сердцем. Голова болела. Эти головные боли

преследовали ее с самого детства, она к ним даже привыкла. Но в последнее время они

стали чаще и сильнее, а сегодня с утра мозги просто раскалывались. Застонав, Вероника

перевернулась лицом к тумбочке и посмотрела на светящийся циферблат часов. Еще

оставалось время немного поспать, до того момента, когда громко распахнется дверь в

палату и сестра прикажет громким голосом просыпаться для сдачи очередных анализов.

Пожалуй, этот голос она запомнит навсегда как одно из самых неприятных ощущений

своей жизни.

Мир рухнул через полторы недели пребывания в больнице. Веронику с отцом вызвал на

собеседование заведующий отделением - тучный мужчина в белом халате, едва

застегивающимся на пузе и белой шапочке, прилепленной на затылке крупной, кучерявой

головы на манер тюбетейки. Стараясь быть очень тактичным, он объяснил, что в мозгу у

Вероники найдена небольшая опухоль, которая, вероятнее всего, существовала уже давно,

не причиняя ей особых неудобств. Однако беременность дала толчок к ее росту, и сейчас

опухоль развивается быстрыми темпами. Требуется срочная операция. В клинике работает

один из лучших специалистов по таким операциям в Москве, он уже дал свое согласие и

уверен в успешном исходе. Но есть одно «но». Ребенок длительного глубокого наркоза не

перенесет. К тому же рожать с подобным диагнозом вообще опасно.

Выслушав мягкую, вкрадчивую речь доктора, Вероника медленно сползла со стула, отец

едва успел подхватить ее.

- Я не позволю убить ребенка, - упрямо склонив голову и прижимая руками к себе

располневший животик, Вероника повторяла одну и ту же фразу в ответ на все уговоры

близких. Отец, буля и Данил сидели рядом с ее кроватью и не знали, какие еще доводы ей

нужны, чтобы понять - есть один реальный шанс выжить, и это - операция, и как можно

быстрее. Врачи дали на подготовку всего неделю, втечение которой ей проводили

дополнительную терапию, но это вряд ли могло что-то изменить. До операции оставались

считанные сутки, а согласия пациентки так еще и не было получено. Теперь головные

боли мучали ее ежедневно, но от чего точно, она не знала - то ли от растущей у нее в

голове опухоли, то ли от постоянных нервов и слез.

- Послушай, - опять начал Данил, - я обещаю, мы постараемся, ты вылечишься, и у нас еще

будут дети, много детей, если захочешь.

- Возможно, мне нельзя будет вообще больше иметь детей...

- Это только возможно. Но так остается надежда. А без операции шансов выжить

практически нет ни у тебя, ни у ребенка. Ты еще родишь другого.

- Я хочу этого! Он уже живет во мне, бьется! Как я могу убить его, подписав какую-то

глупую бумажку. И если есть хоть один шанс из ста, я его использую!

- Как я жалею, что ты уже совершеннолетняя! - не выдержав, взорвался Станислав

Васильевич. - Я бы сам подписал бумажку за тебя, сам все решил! А теперь вот сиди и

смотри, как собственный ребенок обрекает себя на медленную, мучительную смерть. И

ему наплевать, как это переживут его родные! - он выскочил из палаты, хлопнув за собой

дверью.

Вероника упрямо повторила: «Я не дам убить своего ребенка!», - из ее глаз медленно

покатились крупные слезы.

- Вероника, успокойся. Никто ничего насильно с тобой не сделает. - Данил взял ее за руку.

- Но ты уже большая девочка и должна все взвесить. Подумай, как будет нам всем, если с

тобой что-то случится.

Не дождавшись ответа, он встал.

- Ладно, дорогая, до завтра. Надеюсь все же на твое благоразумие. С утра буду у тебя, а

сейчас пойду, постараюсь успокоить Тасика.

Бабушка сидела молча. Когда звуки шагов в коридоре умолкли, внучка спросила:

- Буль, а ты почему не идешь домой, ты ведь, наверное, здорово устала?

- Я останусь с тобой до утра. Смотри, здесь есть вторая кровать, мне будет удобно. Вот

посижу, пока ты заснешь, и сама прилягу.

- Зачем? Не надо! Это уже тяжело в твоем-то возрасте!

- Спасибо, конечно, за напоминание о моем возрасте, я о нем не забываю. Но вот что я

хочу тебе сказать. В моем возрасте гораздо тяжелее другое - впрочем, как и в любом. Это -

терять близких. Родители мои умерли, когда я была совсем маленькой. Они были людьми

зажиточными, и их расстреляли коммунисты во время революции, а меня, дочь врагов

народа, рискуя собственной жизнью, чудом спасли и воспитали соседи. Много лет назад я

потеряла самого близкого мне человека, которого, как мне казалось, я любила больше

жизни, это был твой дед. Он не вернулся с войны и так и не узнал, что подарил мне

единственное оставшееся счастье в моей жизни - Олечку, твою мать. Потом она родила

тебя, и боль утраты постепенно стала утихать. Несколько лет назад я потеряла и этого

родного мне человека, тогда единственным моим утешением стала ты. Не знаю, зачем мне

дан такой удел - провожать своих близких в последний путь. Я не могу тебя просить ни о

чем. Я не знаю, как поступила бы сама на твоем месте. Но я так хотела бы прервать эту

глупую, бесконечную цепь утрат. Мне недолго уже осталось, а единственный близкий

человек на этом свете - это ты. Помни, я тебя люблю, что бы ни случилось, всегда буду

любить.

Больше буля с внучкой в эту ночь не разговаривала. Вероника металась на кровати - ей

было трудно заснуть: опять мучила голова, было страшно и тоскливо. Однако, перед тем

как упасть в пропасть сна, она почувствовала в полубреду прохладную ладонь були у себя

на лбу, как будто та хотела взять всю ее боль и все проблемы на себя...

Вероника медленно брела по направлению к белым воротам кладбища. Не то, чтобы она

хотела видеть Лейлу, она вообще сейчас никого не хотела видеть. Но ей надо было где-то

укрыться, укрыться от самой себя. Люди на улочках показались ей уже знакомыми, но ей

не было до них никакого дела, да и они на этот раз проявили к ней гораздо меньше

интереса: как будто рядом с ними и не было одинокой девушки в белой больничной

ночной сорочке уныло бредущей по странной, мощенной грубым камнем дороге.

В этот раз девочку искать не пришлось. Лейла накинулась на нее прямо около ворот: