Ангел-стажёр (СИ)

Глава 12. Проникновение

Вот хочу сразу признаться. Смиренно. Когда Татьяна подсунула мне этого своего тенистого, чтобы душеспасительные разговоры с ним вести — вспылил. Решил, что отцы-архангелы перевели меня из хранителей в атланты и взваливают мне на плечи один груз за другим. Еще, небось, и ставки делают — с непонятно откуда взявшимся у них чувством юмора — под каким из них рухнет добившийся наконец признания многостаночник.

Выяснилось, однако, что я опять сам напросился. Нужно было, как обычно, четче формулировать, что именно я хочу повторно пройти в каждом подразделении. Мне казалось совершенно очевидным, что речь идет о подготовительном курсе новичков. А вот отцы-архангелы сочли, похоже, что мне надлежит совершенствовать свои разнообразные таланты. В повторении пройденного и работе над ошибками.

Задачу хранения Татьяны я сам на себя заново возложил — и они ничуть не возражали. Иначе на пушечный выстрел меня бы к ней не подпустили — вместо того, чтобы отрядить внештатников просто наблюдать за моими успехами.

И к аналитикам меня не случайно пристроили. В составлении отчета не было для меня ничего не знакомого, но одно дело — своему руководству его писать, и совсем другое — вышестоящему отделу, в котором наша глобальная стратегия формируется. Да еще и отчитываться не по одному подопечному, а по целой толпе — и так, чтобы этот один, самый главный подопечный особо ярко на фоне остальных смотрелся.

И разведка для Стаса чем-то напоминала продолжение моего противостояния с наблюдателем Игоря. Тот тоже данные о нем собирал, и мне так и не удалось нащупать контакт с ним, чтобы он эти данные под правильным углом и сам видел, и наверх подавал. Это мне-то, прирожденному психологу! Вот и получил возможность реабилитироваться. И не с одним наблюдателем, а с целым неведомым мне отделом.

На фоне всех этих глобальных задач сообщение Татьяны об утечке информации в совершенно не запланированном направлении выглядело досадной мелочью. Разумеется, для меня не составляет труда сообщить Тени о его происхождении и объяснить ему, через эту призму, все темные стороны его земной жизни. Хотя неплохо было бы меня заранее предупредить, что мне — перед встречей с темными — психологический сеанс предстоит.

Но Татьяна уже сбежала, бросив меня перед лицом томящегося в неведении и жаждущего откровения. Я решил не продлевать его томление, и, судя по всему, откровение получилось эффектным — он молчал, глядя куда-то сквозь меня.

Я не торопил его, ожидая, пока лицо его просветлеет глубиной осознания. Оно и просветлело — до мертвенной бледности.

— Этого не может быть! — процедил он сквозь зубы.

— Я понимаю, Вам трудно сейчас поверить, — мягко сказал ему я. — Но это неоспоримый факт. Могу показать Вам Ваше жизнеописание, составленное наблюдателями. Хотя не советовал бы Вам читать его — у них, как правило, предвзятое мнение.

— Это они Вас ко мне подослали? — все также сквозь зубы спросил он.

— Да нет же, — с досадой ответил я. — Мы совершенно случайно о Вас узнали.

— Кто мы? — тут же отреагировал он.

— Я и мои друзья, — объяснил я. — Ангелы. У нас есть свои контакты среди наблюдателей. Они и сообщили нам, что Ваш случай входит в курс их подготовки.

— Они прислали Вас дальше следить за мной? Дальше фиксировать все мои недостатки? — Каждое слово его сочилось ядом.

Вот тогда-то и снизошло на меня озарение. Святые отцы-архангелы не только к моим словам, похоже, прислушиваться стали. Дернул Татьяну темный за язык напомнить им о наших стычках с Игорем. Тот тогда на меня тоже чуть ли не с ненавистью смотрел. Путь к нему искал я долго. Очевидно, слишком долго, с точки зрения отцов-архангелов. Получается, эту бледную немочь не Татьяне, а мне подсунули — для оттачивания навыков?

— Не они, — спокойно ответил ему я. — И не за Вами, а за всей вашей группой. И не следить, а наблюдать за вашим прогрессом. И фиксировать как недостатки, так и успехи.

Он продолжал смотреть на меня тяжелым взглядом.

— Мы с Татьяной хотели помочь Вам, — продолжил я. — Нашего сына тоже во все крайности бросало, пока он правду не узнал. Но если Вам это не нужно, то мне лично и подавно — своих дел полно.

Он ушел с каменным лицом. Круто развернувшись и не сказав больше ни слова. Я оставил его повариться в собственном соку и был готов заключить пари хоть с самими отцами-архангелами, что он вернется. Когда увидит всю свою земную жизнь в новом свете. Как все мои клиенты всегда поступали. Впрочем, поразмыслив, я смиренно попросил отцов-архангелов не отвлекаться от великих дел на невольно вырвавшийся у меня оборот речи.

Не нужны мне были больше никакие осложнения перед встречей с темными. Ее успех всецело и только от меня зависел. Вернее, от моих новых талантов. Одновременно вывести в видимость пятерых инвертированных ангелов и удерживать их в ней одни темные знают, сколько времени — это поистине была задача для атлантов. Вспомнив о необходимости еще и блокировать свои мысли, я поправился — для одного атланта с несколькими землями на плечах.

Я ломал голову, как их — и заодно свое лицо — не уронить, весь вечер и всю ночь. Предыдущие эксперименты показали, что нужен воображаемый физический контакт, причем взаимный. С Татьяной такой контакт был уже опробован и проверен, с темным гением — тоже. По крайней мере, с его стороны. Мне же очень хотелось ему уши надрать.

Теперь Макс. С ним и Тошей мы однажды обнялись, чтобы нас всех вместе в родные пенаты уволокли после инцидента с наблюдателем Игоря. Не пойдет, я Татьяне обещал больше ни с кем не обниматься.

При мысли о Стасе у меня рука чуть сама за спину не потянулась. А вот не буду я это представлять!

Я пошарил в памяти, перебирая наши не такие уж частые встречи на земле. Стоп, за руку-то мы всегда здоровались! Это ощущение я точно помню — вот и будут они мне руки пожимать. Почтительно. А себе я удовольствие доставлю. Стасу хоть в воображении руку заломлю, а Макса за горло подержу. Крепко, чтобы у него картинки перед глазами заплясали. Абстрактные и яркие.

Представив себе неизбежные при блокировке мыслей картинки у себя перед глазами, я внезапно осознал всю глубину требуемой концентрации. А также тот факт, что там у меня под боком будет единственный в моей жизни неиссякаемый источник сюрпризов. Их атлант сегодня не выдержит.

Очень вежливо, даже проникновенно, я попросил Татьяну ничего, ни для каких целей и ни под каким видом во время встречи не делать. Ни словом, ни звуком. Она, умница, прямо сразу и онемела — я слезу умиления сморгнул.

Для гарантии я ее тоже сразу за руку взял. Во-первых, чтобы нейтрализовать сюрпризы, если она о своих добрых намерениях забудет. Но потом меня озарило, что так мне хоть с ней виртуальный контакт в голове удерживать не придется. А обниматься я с ней лучше по-настоящему буду.

Нужно было, правда, проверить совместимость реального и воображаемого контакта. Вот тут и внештатники хоть для чего-то пригодились. Я понятия не имел, кто нас караулит, но они всегда мне все на одно лицо были. Я вспомнил, как они тычками подгоняли меня на лестнице — и тут же увидел его, хоть и не очень отчетливо. И Татьяна тоже, судя по тому, как она дернулась. Я не дал ей вырвать руку … ну, почти не дал, и за все это время она не издала ни звука. Все сработало! Определенно чувствуя себя в ударе, я в знак благодарности отсалютовал внештатному и уже в полной уверенности отправился на встречу.

Сюрпризы пришли, откуда я их не ждал. Хотя мог бы. Если бы вспомнил, как сам окрестил этого темного гения прямо с первой встречи. Вот и у Татьяны, как потом выяснилось, более подходящее ему имя первым в уме выскочило.

Этот шут гороховый начал мне тыкать, как только Татьяна его определила.

Он во всеуслышание заявил о нашем с ней мысленном блоке.

Он, как ни в чем не бывало, позвал Татьяну в ряды темных.

Он, с милостивым видом, стал напрашиваться к нам.

И перед уходом, глазом не моргнув, сообщил нам с Татьяной о скорой встрече.

И все это в присутствии Стаса.

Конечно, тот заподозрил меня во всех смертных грехах — ему бдительность по штату положена. Пришлось смывать с себя подозрение своим открытием. И еще и доказывать, что оно мое. А потом клясться и божиться, что никакого покушения на честь и достоинство его высококарательства и в мыслях не было.

Вот как-то не так представлял я себе признание. Хотелось услышать положенные случаю комплименты и скромно заметить, что все труды мои направлены на благо родных пенат. Которым не мешало бы помнить, какой ценный сотрудник вырос в их рядах.

И только потом поинтересоваться, не ощутил ли кто еще один сюрприз на этой встрече.

Вообще-то я заметил его, еще когда на темном гении экспериментировал, а во время встречи окончательно убедился — инвертированные ангелы ощущались по-разному.

Татьяна била меня наотмашь космическим холодом. Может, мы с ней сильнее связаны были, но у меня временами мелькало подозрение, что и к этому отцы-архангелы свою руку приложили. Она и на земле меня постоянно ошарашивала, так отчего же удивление до полного ступора не довести?

Проверяя вывод из невидимости на темном ангеле, я обнаружил, что от него исходит приятная прохлада. Такая же ощущалась позже и от Макса.

Стас подействовал на меня, как ныряние зимой в прорубь — сначала шок, а потом кровь по жилам быстрее побежала. В принципе, ничего удивительного, но главное, чтобы он об этом никогда не узнал. Иначе при любом моем робком возражении инвертироваться начнет.

А вот от внештатника исходило ощущение ледяного, промозглого подвала — медленно, исподволь до костей пробирало.

Во время встречи размышлять мне было некогда, но потом я задумался. Это я наши подразделения по-разному воспринимаю или личные пристрастия сказываются?

Не понравились мне эти объяснения. Ни одно из них. Если дело в подразделениях — понятно, темные и в инвертации от своей природы искусителей удержаться не могут, но с чего бы это им меня совращать? А если во мне — еще лучше, с какой стати я сам к ним благоволить начал?

Татьяна ничего подобного не заметила, и я приободрился. Если это только у меня новый талант открылся, то природу его никому знать не обязательно, сам с ней разберусь, а вот в переговорах со Стасом новый козырь появился. Взамен позорно сданного из-за фамильярности темного гения.

И даже, как выяснилось, два. В ответ на мою новость Татьяна сообщила мне, что даже в видимости ангелов ощущает. Я вспомнил, как меня учили распознавать собратьев. Тогда оказалось, что я принадлежу к тем из нас, кто чует других издалека, но только по прямой. А вот Татьяна, похоже, из тех, кому барьеры не страшны, но исключительно вблизи. Нет, как мы с ней все же друг друга дополняем! Мы же не просто два таланта, а уже сработавшаяся команда ценнейших сотрудников. Вот так Стасу и скажу, если он еще не бросил свою завиральную идею Татьяну к себе переманить.

Эту свою способность Татьяна мне сразу и продемонстрировала. Вместе со своей памятью. Я бы даже сказал, злопамятностью.

Она действительно учуяла Тень — в видимости и за деревом. Очень мне не понравилась его поза — так в засаде сидят. Если он нас поджидает, так чего прячется? Или он уже к Татьяне во двор наведался и, не обнаружив нас в комнате, вынюхивает, откуда мы появимся?

Ну, так я появлюсь у него из-за спины — в самом, что ни есть, явном виде. И придется ему повернуться и беседовать со мной ровно столько времени, сколько потребуется, чтобы Татьянино возвращение оказалось правдоподобно незамеченным.

Я проводил ее к комнате и попросил остаться в ней. И вот тут-то она и отыгралась на мне за свое послушное молчание полдня. Еле пятнадцать минут выторговал, чтобы отвлечь шпиона.

Я вышел из невидимости шагах в двадцати позади него и пошел вперед, негромко насвистывая. Он вздрогнул и резко обернулся, озадаченно хмурясь.

— Добрый день, прогуливаетесь? — небрежно бросил я ему, не сбавляя шага и словно намереваясь пройти мимо.

— Да. Нет, — сбивчиво произнес он. — Немного. Честно говоря, надеялся Вас встретить…

Темные меня побери — вот нужно было пари заключать, что он вернется — хоть с самим собой! Я остановился с вежливым, но не более, видом.

— Я хотел извиниться, — уже оправился от неожиданности Тень, — за свою вчерашнюю грубость. Я ведь даже толком не простился.

— Ничего, — великодушно отмахнулся от его слов я. — Я понимаю, такая новость кого угодно из колеи выбьет. А сейчас Вы уже с ней смирились?

— Смирился? — надменно вскинул он голову. — Я, скорее, теперь многие моменты в своей прошлой жизни яснее понимаю.

— И как же Вы их понимаете? — искренне заинтересовался я, готовясь сравнить его выводы с мнением Игоря о своей природе.

— Я всю жизнь считал, — медленно и едко начал Тень, — что источник всех моих осложнений лежит во мне. Что это я не способен с людьми ужиться. Что это во мне какая-то червоточина есть. Теперь же я вижу, что это как раз люди не в состоянии принять высшее существо.

Высшее? Вот Марину бы сейчас сюда — она бы ему это слово назад в горло затолкала. Нет, святые отцы-архангелы, только не это — сдуру сболтнул, с языка сорвалось, больше не повторится! Что бы она с ним ни сделала, мне вдвое достанется — нельзя ценнейшего сотрудника такому стрессу подвергать.

— Смею Вас заверить, — осторожно заговорил я, внимательно следя за своими словами, — и люди, и ангелы разные встречаются. И мой долгий опыт — как здесь, так и на земле — показал мне, что источник наших неприятностей всегда где-то посередине между нами и окружающими находится. Если хотите, могу Вам это показать.

— Как? — настороженно воззрился он на меня.

— Опишите мне Ваши осложнения, как Вы их помните, — предложил ему я, — а я расскажу Вам, как их видел Ваш наблюдатель, который однозначно влиял на атмосферу вокруг Вас. И что бы мог подсказать Вам хранитель, если бы таковой у Вас имелся.

Он замялся в нерешительности и вдруг резко дернул в сторону головой. Проследив за его взглядом, я чуть не помянул, вслух, всех темных вместе взятых — от круглого здания к нам на всех парах мчалась Татьяна. Вся легенда насмарку! За такое время даже я не успел бы незаметно вернуться. И чем мне теперь этот момент из его памяти выбить?

С этой задачей, правда, Татьяна сама справилась. Судя по реакции этой бледной немочи, вообразившей себя высшим существом, его не то, что здесь — на земле никто так решительно в руки не брал. Вспомнив, какого страха нагнала Татьяна в подобной ситуации на Тошу, я посоветовал Тени сразу сдаться — и вернул его к разговору о его земной жизни.

Слушая его, я все больше напрягался. Не могло в нем за какие-то полдня родится столько презрения, почти брезгливости, к людям. Похоже, он уже на земле был подвержен мании величия навыворот.

Говоря, даже думая о себе в крайне уничижительном тоне, такие люди всего лишь озвучивают мнение других о себе, как они его себе видят. А в глубине души они всегда уверены, что именно это мнение подавляет их истинную великую природу.

Здесь же это его глубинное ощущение превосходства, как бы получившее подтверждение благодаря Татьяниной самодеятельности, лишь вырвалось на поверхность.

Вот услужили святые отцы-архангелы — у Игоря такого самолюбования и в помине не было! Он просто унаследовал и приумножил привычку своей матери уходить в себя и концентрироваться там — этот же занимался тем же самым на пьедестале.

Тяжело вздохнув, я начал потихоньку разбирать этот его пьедестал. Если бы Татьяна еще не мешала! Точно как с Игорем. И люди у нее, понимаешь, ангелы, и ангелы выше всяких похвал, а их дети — вообще средоточие всех достоинств и добродетелей.

Она на примере собственного сына не поняла, что нельзя такой само-центризм подкармливать? Так этот ее приятель тут же потребовал особого к себе отношения. От меня!

А вот форма, в которую он облек это требование, меня насторожила. Не станет тот, который только что винил во всех своих неприятностях окружающих, тут же просить указывать ему на его собственные ошибки. Не будет тот, кто еще совсем недавно — в разговорах с одной Татьяной, правда — возмущался «тотальным контролем» в нашем обществе, заявлять о своем намерении добиться в нем успеха.

Как только в их группе начались занятия, я наблюдал и за Татьяной, и за Тенью с равным вниманием.

В смысле, после вступительной лекции. От нее я ничего особенного не ждал, хотел только, справедливости ради, присмотреться к остальным новичкам, а кончилось тем, что слушал я ее куда внимательнее, чем они. Уж больно она мне устаревшей показалась. Рука сама потянулась к блокноту, чтобы сделать заметки для докладной записки моему руководителю о том, как привести ознакомительный материал в соответствие с настоящим моментом.

Взять хотя бы подготовку к заданию. Понятия не имею, кто материалы по будущему подопечному собирает, но ограничиваются они, как правило, сухими биографическими данными. Понятно, что это хранителю положено на месте человека за ними разглядеть, но ведь предупреждать нужно о неизбежности такого этапа.

Вот с Татьяной — мне недели хватило, чтобы усомниться в том, что это ее характеристику я перед отправкой на землю читал. В ней Татьяна представлялась спокойным и невозмутимым прудом, а на поверку под ровной гладью этого пруда такая жизнь бурлила, что меня чуть ли не сразу в нее затянуло. Первые три года в невидимости ежедневно перед зеркалом проверял, не появились ли у меня седые волосы, а следующие почти двадцать лет регулярно выдергивал их.

Или пункт о всецелой концентрации на объекте хранения. А его окружение? Может, стоит упомянуть о его воздействии на подопечного? И внести его изучение в список должностных обязанностей хранителя — с тем, чтобы сделать его собственное влияние на человека менее прямолинейным.

Вот с Татьяной — сколько мне времени понадобилось, чтобы приручить близких ей людей! А перед этим разобраться, кого приручать, а кого лучше не надо. А еще перед этим вычислить степень и направленность их воздействия на нее. А в самом начале свыкнуться с мыслью, что близость и частота общения никак между собой не связаны.

Не мешало бы также изначально ставить новичков в известность, что подопечный человек и его окружение — да и земля вообще — оказывают обратное воздействие на хранителя. Они должны быть готовы к тому, что хранителю, находящемуся в длительном отрыве от родных пенат, совсем не просто их приоритеты на должной высоте держать. Особенно, если он работает в видимости. Нет, последнее вычеркнуть — новичкам совершенно ни к чему знать о такой возможности, а то потом на земле от них не протолкнешься.

Вот с Татьяной — постоянно жалуясь на мой несносный характер, она могла бы и вспомнить, сколько лет я стоически отражаю нападки ее лучшей подруги. Марина самого закаленного ангела в неврастеника играючи превратит — Стас тому пример. Нужно будет ему на это намекнуть, если еще раз вызверится. Только по телефону.

Ну и наконец, написание итогового отчета и представление его в контрольную комиссию. Может, не будем врать про беспристрастность хранителя? А также про то, что контрольной комиссии интересно его мнение. А также про то, что его отчет всегда лежит в основе принимаемого по его подопечному решения. А также про то, что установленные у нас законы святы и нерушимы одинаково для всех.

Вот с Татьяной … да что тут говорить? Одна жертва вопиющего нарушения свода всех правил вот прямо сейчас ручкой по бумаге водит, а другой этот свод в виде истины в последней инстанции в голову вбивают.

И профессионально, нужно заметить, вбивают — судя по легкой улыбке на лице Татьяны, она вовсе не чувствует себя жертвой. Можно даже предположить, что она уже видит себя молодым хранителем. Стажирующимся на земле под руководством опытного наставника. Ладно, отложим модернизацию теоретической подготовки до следующей группы. А все нюансы практической работы я ей сам изложу. Во время стажировки.

Оторвавшись от своих записей, я вдруг заметил, что Татьяна то и дело на меня косится. Уже без улыбки. Как бы эта вводная лекция ей мысли не только о будущем, но и прошлом не навеяла. С нее станется сравнительный анализ провести между установленным алгоритмом действий хранителя и теми самыми нюансами моей практической работы с ней. Нет все же совершенства даже в родных пенатах — вот и у святого дела возвращения Татьяне памяти изнанка обнаружилась.

Что же она все-таки вспоминает?

Я получил ответ на этот вопрос по дороге назад в круглое здание. Я следовал за ней в невидимости, как мы и договорились — она еле ноги переставляла. Вот вчера так спринтерский забег устроила, когда я попросил ее задержаться. Не выдержав на полдороге, я ускорил шаг, чтобы хоть за руку с ней остаток пути пройти — она тоже.

К палисаднику мы почти добежали. Вид этой зелени напомнил мне сад у Светы на даче, где Татьяна однажды оставила меня Марине на съедение и потом до самого вечера пыталась удрать от меня. А вот закончился тот день нашим первым поцелуем. Во время которого меня, правда, выбросило в невидимость, но эта досадная слабость уже в прошлом. Так вот, что она вспомнила!

Я убедился в верности своей догадки, когда она уставилась на меня в комнате сверкающими глазами и резко захлопнула стеклянную дверь, отрезав нас от всего окружающего мира. Я шагнул к ней, раскрыв для объятия руки…

А сказать нельзя было, что она обниматься не хочет? Обязательно меня обездвиживать было? Да еще и таким зверским способом? Нет, спасибо, я не хочу слушать, о чем ей эта лекция напомнила! Вот я знал, что это будет тот единственный случай, когда я простудился! Не надо меня растирать — я сам разогнусь. Да никакая это не дрожь, это меня от возмущения трясет. А поцелуями нужно было раньше рот затыкать…

Когда на следующее утро Татьяна рассказала мне о сне, в котором она всю ночь меня искала, я сначала решил, что она продолжает подлизываться. Она говорила шутливо, и я тоже ответил ей шуткой: вот, мол, сама ее сущность противится бездушному отношению ко мне.

На самом деле ее рассказ вызвал у меня совершенно другие мысли.

Сновидений у нас в родных пенатах не бывает. Поскольку в них напрочь отсутствует потребность во сне. У нее было видение. Вызванное или ее воображением, или воздействием извне. Не исключено, конечно, что это с ней страх после потери памяти злую шутку сыграл, но Татьяне даже на земле сны почти никогда не снились. Я склонялся ко второй мысли. Оставалось только выяснить, кто и с какой целью решил у нее в голове покопаться.

Первыми мне на ум пришли, разумеется, темные. Я бы даже сказал, один из них. Который так рвался поработать с Татьяной, что на обвинение в измене плюнул. Он сам говорил, что постоянно за пределами своего подразделения болтается — что ему стоило прокрасться к нашему обучающему центру и проверить, всегда ли у нас с Татьяной мысленный блок стоит?

Вот только зачем ему внушать ей картину моих поисков? Я бы еще понял, если бы ей приснились блестящие перспективы работы у темных. Или они меня переманить собрались — с тем, чтобы Татьяна сама за мной к ним пришла? Очень в их стиле — забрасывать сеть сразу на несколько объектов, это я еще по истории с Галей и Мариной помню. Ну-ну, если они после того случая уже забыли, что дичь может в охотника превратиться, так я напомню.

С того дня я спал ночью вполуха. Чтобы не пропустить дорогого внушающего гостя, буде таковой появится. Чего никак не происходило. Отсутствие нормального сна и результатов моего бдения никак не улучшало мое настроение днем.

Как и наблюдения за Татьяниной группой на занятиях. Какая-то бестолковая молодежь пошла! Им предлагали самые стандартные, элементарные ситуации, в которых целостность человеческой личности может подвергнуться угрозе. Они отвечали решениями, от которых у меня волосы на голове шевелились — от физического устранения источника угрозы до отказа от человека при первом же проявлении его слабости. Последним особенно Тень увлекался. Ни один из них не был в состоянии даже на несколько шагов последствия своих действий просчитать. При виде такой смены меня дрожь пробирала — во что превратится наш отдел, когда корифеи, вроде меня, от практической деятельности отойдут?

И Татьяна молчала. А ведь столько лет наблюдала за прямо рядом с ней находящимся виртуозом. Который был абсолютно убежден, что этот бесценный опыт мгновенно сделает из нее подающего наилучшие надежды кандидата в хранители.

Слава Всевышнему, не ошибся виртуоз! Впрочем, никогда я в ней и не сомневался. С тех самых первых дней нашего общения, когда заметил в ней ту глубину восприятия, которая никогда не позволяла ей размениваться на дешевые эффекты. В чем я всегда ее поддерживал.

Вот и сейчас она взяла слово только тогда, когда оно особо веско прозвучало на фоне детского лепета ее соучеников. Чему и я столько лет ей пример подавал.

И, разумеется, весомость суждения, перенятая ею от меня, тут же вывела их занятия на совершенно другой уровень. Что я не преминул отметить в своем отчете.

В нем я также с удовольствием указал благотворное влияние взвешенной позиции Татьяны на других студентов. Они также стали вдумчиво подходить к решению поставленных перед ними задач. Даже Тень. Мне пришлось признать, что он особо преуспел в уверенной аргументации предлагаемых решений. Но, впрочем, не в их разнообразии. Он все также ограничивался прямолинейным устранением подопечного — либо из опасной ситуации, либо из сферы наших интересов. Что также нашло место в моем отчете.

Одним словом, без всякой предвзятости, в подготовительном курсе хранителей Татьяна определенно выгодно отличалась от остальных новичков. С особым нетерпением я ожидал практической части этого курса. В конце концов, многие необходимые навыки она сама совершенно естественно освоила, и с методами воздействия на человека была не понаслышке знакома — не просто, как объект оных, а с подробнейшими объяснениями опытного профессионала. Оставалось лишь намертво закрепить мысль о том, кого первым рекомендовать для распределения в наш отдел, в головах наших инструкторов.

К этой задаче Татьяна тоже подошла вдумчиво. Я бы сказал, исключительно взвешенно. В смысле, она взвесила важность неотразимого впечатления на инструкторов и решила исключить малейшую возможность осечки. Потренировавшись на единственном безответном, ничего не подозревающем и не готовом к внушению объекте. Который, темные его побери, сам объяснял ей в свое время значимость эффекта неожиданности.

Ощутив вторжение, я оторвал взгляд от своих записей и грозно обвел им Татьянину группу. Кто посмел с вышестоящей инспекцией фамильярничать? Но они все сидели с опущенными глазами и с разной степени сосредоточенностью на лицах. Ладно, молодые еще, подумал я, и решил ограничиться воспитательным приемом, небрежно отбросив мысленное щупальце и послав в том же направлении легкий подзатыльник невеже, кем бы он ни был.

Щупальце вернулось, обретя в процессе прочность и вес тарана. Который вбивал мне в сознание необходимость отложить ручку, закрыть блокнот и посмотреть на Татьяну.

Я сделал только последнее, надеясь взглядом призвать ее к порядку. Она сидела с легкой улыбкой на лице и, заметив мою реакцию, подняла на меня глаза и театрально захлопала ими. Глядя на нее в упор, я вежливо, но твердо отвел щупальце внушения в сторону.

В голову мне словно торпеда ворвалась. И взорвалась там, придавив взрывной волной все мысли. Кроме одной: прекратить хмуриться и улыбнуться Татьяне.

Разозлился я не на шутку. Я хоть раз с ней так бесцеремонно обращался? Она хоть раз заметила, как я — еще в невидимости будучи — на нее влиял? Сколько раз я ей потом объяснял, что основная задача внушения заключается в том, чтобы мягко и ненавязчиво подвести человека к верному решению? И то — тогда она меня обвиняла, что я ее палкой по правильной дороге гоню. А сама сейчас, что, за булаву взялась?

Мне очень хотелось выбить эту инородную мысль из сознания и зашвырнуть ее туда, откуда она пришла — да так, чтобы там набатом загудело. Но не мог же я на Татьяну руку поднять, пусть даже воображаемую.

Нужно было не проучить ее, а научить. Показать ей недопустимость такой грубой бесцеремонности с чужим сознанием. Напомнить ей, кто себе позволяет вторгаться в чужие мысли — вместо того чтобы слегка направлять их.

Я выставил блок, представив себе картинки самых ядовитых расцветок и уродливых форм.

Через мгновение у нее окаменело лицо, и до конца занятия она меня игнорировала.

И после него умчалась так, словно эти картинки все еще ее преследовали.

И, когда я ее догнал, тут же набросилась на меня, перекладывая с больной головы на здоровую.

Кто ее стенобитной бабой ударил?

У меня зачесались руки. Обе. Это на Татьяну я их поднять не могу, а не на того, кто сегодня не только на меня, но и на нее напал. Если бы он меня врасплох не застал, я бы сразу понял, что не имеет эта агрессия ничего общего с моей Татьяной.

И я даже догадывался, кто это мог быть.

На следующий день после занятий я попросил Тень задержаться.

— Если мне не изменяет память, Вы просили меня указывать на Ваши ошибки? — начал я с очень легким оттенком вопроса.

— Да, пожалуйста, — с готовностью отозвался он.

— Вам вчера велели внушать или сознание ломать? — прямо спросил его я.

Нужно отдать ему должное, он не стал отнекиваться и изображать невинность.

— Извините, — пробормотал он, отводя глаза, — я не должен был на Вас практиковаться.

— Ну почему же, я рад, что Вы меня выбрали, — растянул я губы в усмешке. — И для начала хотел бы узнать, почему.

— Мне казалось, — помедлив, произнес он, — что воздействие на Вас соответствует наиболее приближенным к реальности условиям.

Я прищурился, соображая, комплимент ли только что услышал или оскорбление.

— О готовящемся внушении не предупредили только Вас, — пояснил он. — С другой стороны, с Вашим опытом Вы должны были хуже поддаваться воздействию — так же, как люди.

— Кто Вам такое сказал? — не сдержал я удивления, и уточнил: — Насчет людей.

— Люди легко поддаются воздействию только себе подобных, — уверенно заявил он. — Иначе ангелам не приходилось бы влиять на них денно и нощно.

— Это Ваша первая ошибка, — припечатал я его. — Люди легко поддаются любому влиянию, и у ангелов для него намного больше возможностей. Что возвращает нас к моему первому вопросу.

— Я хотел максимально быстро добиться результата, — натянуто произнес он.

— Это Ваша вторая ошибка, — жестко ответил я. — Задача хранителя добиваться не быстрого, а уверенного результата. Чрезмерно интенсивное внушение может не улучшить, и разрушить личность.

— Нам об этом не говорили, — нахмурился он.

— У вас сейчас общий курс, — напомнил я ему. — Но мне казалось, что Вы из своей земной жизни должны помнить, что грубое давление всегда вызывает только противодействие.

Он принялся благодарить меня, говоря, что все понял и обязательно учтет мои замечания. Темные его знают, подумал я, может, и в самом деле просто рьяный новичок хочет побыстрее показать себя. Особенно, в свете того, что на земле он себе места так и не нашел.

Но я все же переговорил с нашими инструкторами, попросив их исключить самодеятельность в выборе объекта внушения. Так мне со стороны прогресс каждого виднее будет, объяснил им я. И заодно поинтересовался их мнением о новой группе, заговорщически подмигнув: мол, просматриваются ли среди новичков наши будущие кадры?

Все, как один, отметили Татьяну — за внимательность и терпение. Я почувствовал к ним истинно братское расположение. Некоторые также упомянули Тень — ему, мол, сложные случаи доверять можно было бы. Этих я тут же перевел в двоюродные братья. Насчет остальных Татьяниных соучеников они, в целом, высказывались философски: придут на углубленный курс — будем тесать, и не с такими справлялись.

Я долго размышлял, вносить ли этот инцидент в свой отчет. С одной стороны, не хотелось оставлять впечатление мелочной мстительности. С другой, жесткость Тени — как в отношении к людям, так и в методах воздействия на них — отнюдь не делала его в моих глазах подходящим кандидатом в хранители. С третьей стороны, Тоша тоже в начале нашего знакомства на земле к людям особо не благоволил, а гляди, какой образцовый хранитель из него вышел. Под моим руководством. Впрочем, его тогда одна только Галя раздражала, и то на словах — никаких резких действий в отношении ее он себе никогда не позволял…

Раз за разом я прокручивал в голове этот вопрос, рассматривая его со всех сторон — обсудить его мне было не с кем. Никто, кроме Татьяны, с Тенью не сталкивался, а она в нем Игоря постоянно узреть пытается — тут же защищать его бросится. Тоша раскудахчется о доверии молодым кадрам. Стас посоветует руководствоваться не философскими измышлениями, а фактами. Макс ехидно поинтересуется качеством критериев отбора наших новичков. Марина … даже думать не хочу, что она скажет.

После занятий я не шел сразу к Татьяне — не мог избавиться от этих мыслей, а она их сразу учует. И смотри выше по поводу защиты подозреваемого, а также давления, рождающего противодействие, в результате чего подозреваемый у меня в момент в обвиняемого превратится.

Так и бродили у меня мысли по кругу, и я с ними — по лесу, и однажды я обнаружил себя совсем недалеко от тайника. После встречи с темными я ни разу там не был — других дел хватало. А вот сейчас странная манера разговора темного гения вдруг показалась мне очень привлекательной. Уж что он мне скажет, точно не угадаешь. И я ему, глядишь, пару вопросов задам, пользуясь случаем — о снах вещих. Если только его выпускать не перестали, конечно.

Я пошел вперед, стараясь ступать беззвучно, но тут же одернул себя. Чего скрываться — он же меня теперь и в инвертации учует. Еще через несколько шагов на меня повеяло прохладой. Приятной. Правда, не от поваленного ствола дерева, под которым располагался наш тайник, а прямо из ручья.

Я остановился, озадаченно прислушиваясь. Это на меня обычной, водной прохладой повеяло, потому и приятной? Или это только я в ней громко плещусь? Или он все-таки обиделся после нашей высокой встречи и не хочет больше общаться? Или, пригласив тогда нас с Татьяной на следующую, ждет теперь от меня декларации намерений?

Вот хорош я буду, беседуя с ручьем, если темного гения в нем нет…

— Звезда с небес ко мне спустилась, — распевно прожурчал ручей, — но говорить со мной не хочет…

— Фу ты, похоже он — трудно представить себе что-то более странное, чем говорящий водоем.

— Освежаемся? — бросил я в его сторону.

— Не-а, — довольно булькнул он. — Новую теорию проверяем.

— Какую? — насторожился я.

— Вы же универсальную маскировку разрушили, — горестно вздохнул он. — Надо что-то другое придумывать.

— И что, придумал? — небрежно поинтересовался я.

— Ага, — также небрежно ответил он.

Так, похоже, мой закон надобности начал автономно от меня работать. Стасу же не докажешь, что эта встреча случайно произошла, если он о ней пронюхает, а тут — в самом начале появилось солидное ее обоснование.

— Может, поделишься? — вкрадчиво поинтересовался я.

— Поделюсь, — легко согласился темный гений. — Если ты мне расскажешь, как зрительный образ на пробой в инвертации наложил.

— А кто тебе сказал, что это я? — попытался выкрутиться я.

— Да ты и сказал, — удивленно отозвался он. — Показал. Когда парадом командовал.

Нужно было ему во время встречи не ухо откручивать, а глаза закрыть. Ладно, это уже все равно не секрет — Стас знает, а значит, и все его костоломы.

— Хорошо, расскажу, — согласился я. — Но ты первый.

— Ну вот, я же говорил, что мы сработаемся, — рассмеялся темный гений, и с готовностью продолжил: — Если маскировочное покрытие больше не работает, значит, надо мимикрировать. Проблема пока в том, что я еще универсальный способ не нашел. С тобой, например, нужно чем-то холодным прикидываться…

— А ты откуда знаешь? — оторопел я.

— Да ты же съеживался весь, когда кого-то из видимости выводил, — хихикнул он. — И руку себе все время растирал.

Так, глаза ему нужно было не закрыть, а зашить. А еще лучше — вообще навсегда ослепить. И он мне только что рассказал, как.

— А с тобой, значит, — проговорил я насмешливо, — нужно с собой фонарь везде носить?

— Не-а, — серьезно ответил он, — фонарем еще нужно знать, куда светить. Лучше елочной гирляндой обмотаться.

Обалдеть! С ним новогодней елкой прикидываться, с Максом, я так понимаю, духами обливаться, а с Татьяной, что, лесным пожаром полыхать? Кстати, Стас так и не сказал, как инвертированных чует. Святые отцы-архангелы, не допустите, чтобы мне от них всех одновременно маскироваться пришлось!

— Теперь твоя очередь, — донесся до меня голос темного гения.

Я объяснил ему свою идею воображаемого физического контакта.

— Интересно, — задумчиво произнес он. — Обоняние и слух зрение не активируют, а тактильность, получается, да. Вот так? — вдруг спросил он, и я тут же увидел его, сидящего на камне посередине ручья и прикрывающего глаза ладонью.

— Руки! — возмутился я, внезапно испытав глубокое понимание реакции Стаса.

— Отлично! — довольно потер руки темный шутник, и с интересом добавил, поднимаясь с камня: — Но тогда непосредственный физический контакт должен работать еще надежнее…

— Нет! — непроизвольно отшатнулся я в сторону. — Работает. Проверено. Ручаюсь.

— Мог бы, между прочим, тоже показаться, — обиженно надулся он, неуверенно водя глазами из-под ладони вокруг меня.

Святые отцы-архангелы, я прошу официально зафиксировать этот момент — он сам меня об этом попросил. Прикрыв в предвкушении глаза, я потянулся в мыслях и ухватил его за ухо…

— А вот это уже невежливо! — донесся до меня разочарованный голос.

Вздрогнув, я открыл глаза и увидел, что темный гений смотрит на меня с обидой, прикрывая ладонью левое ухо.

Я полностью сосредоточился на видении и просто не мог пропустить вторжение в свои мысли — и, тем не менее, не ощутил ни малейшего намека на него.

— Откуда ты… — потрясенно выдохнул я.

— Блок ставить надо, если не хочешь, чтобы тебя читали, — буркнул он, все еще дуясь.

— Да не могу я его все время держать! — рявкнул я, скорее от смущения.

— Так учись его закреплять! — тоже рыкнул он, и добавил уже спокойнее: — Показать, как?

— Подожди, — вспомнил я, почему изначально хотел поболтать с ним. — Ты с таким сталкивался? — Я показал ему зубодробительное вторжение Тени в мое сознание.

Темный ангел неприязненно поморщился.

— Ваши методы? — с надеждой спросил я.

— Почему наши? — возразил он мне с неподдельным удивлением. — Скорее, ваши. Хотя у нас ими тоже иногда пользуются, — добавил он, снова скривившись.

— Наши? — Это просто вечер откровений какой-то. Очередной. Интересно, мне вечности хватит, чтобы узнать все о родных пенатах?

— А как, ты думаешь, ваши целители память чистят? — криво усмехнулся он.

При мысли, что сознание Татьяны подверглось такому насилию, я зубами скрипнул. Нужно будет сегодня глянуть, когда там целители у нее в расписании стоят.

— А вы таким способом следы заметаете? — спросил я сквозь все еще сжатые зубы.

— Не-а, — покачал он головой. — Так же, как и вас, нас интересуют сильные, яркие люди и чтобы они к нам по своей воле пришли. Зачем же их подавлять?

Я скептически хмыкнул, вспомнив, в какую безвольную куклу Макс, в облике Дениса, Галю почти превратил.

— Но если человек в последний момент передумал, и его ваши собираются перехватить, — продолжил темный ангел, дернув носом, — то есть идиоты, которые действуют по принципу: «Так не доставайся же ты никому!». От злости, наверно, — добавил он, пожав плечами, — потому что им все равно поражение засчитывается. У нас их кувалдами называют.

Отлично, подумал я, отныне мой мысленный блок против Макса будет чуть менее абстрактным,

— А кто это тебя так? — спросил темный гений.

— Да ерунда, — отмахнулся я, представляя себе первобытные рисунки с разнообразными молотками. — Новичок наш один энтузиазмом кипит. Я его уже приструнил.

— Новичок? — вытаращил он на меня глаза. — Быть такого не может!

— Почему? — опешил я.

— Ты в курсе, сколько целители учатся? — ответил он мне вопросом на вопрос. — Это умение нужно развивать и наращивать, как физическую силу — долго и упорно. У нас его еще и поэтому не любят — постоянно упражняться нужно.

И слава Всевышнему, подумал я, у нас, похоже, тоже таких энтузиастов не много. А у Татьяниной группы скоро физическая подготовка начнется — и, судя по тому, что Тень у себя во дворе с турника не слазит, туда он свой пыл и направит.

— Слушай, как у вас интересно! — вторгся в мои размышления мой темный собеседник. — А можно мне на этого новичка посмотреть?

Я представил себе Стаса, которому докладывают, что в окрестностях тренировочного павильона хранителей обнаружен представитель темных, следящий за нашими будущими кадрами.

— Да нет, пожалуй, — ответил я, нервно передернув плечами, — они же все время в павильоне проводят.

— Но не живут же они там! — настаивал темный гений. — Ты мне его только покажи.

Я представил себе вторую часть доклада Стасу: представитель темных обнаружен во время контакта со мной и моей передачи ему личных данных наших будущих кадров.

— Да со мной Татьяна все время рядом! — лихорадочно выбил я почву из-под следующей порции возможных обвинений. — Она же тебя сразу учует!

— Она жар ощущает, так? — наставил он на меня палец, и старательно наморщил лоб. — Солнца у нас нет, под что же мне замаскироваться? А давай ей просто обо всем расскажем, — загорелись у него глаза,

Я представил себе выводы Стаса после доклада: преступный сговор с противником, направленный против наших будущих кадров и отягощенный вовлечением в оный одного из последних.

— Да тебе самому на нашей территории опасно болтаться! — воззвал я к нашим межструктурным разногласиям. — Застукают, что будет?

— Ну, уволят, — безразлично пожал он плечами. — Тогда я сразу к вам смогу перейти. Убежища, например, попросить.

Я представил себе лицо Стаса, когда он получит официальное уведомление о том, что моими усилиями и под моим влиянием наши ряды пополнились одним из наиболее выдающихся представителей альтернативной ветви нашего сообщества.

Потом, правда, возможно одно из двух. Либо это будет апогей моей деятельности и меня найдет, наконец, всеобщее признание. Либо, если у отцов-архангелов опять чувство юмора проснется, это будет апогей моей деятельности посмертно: темные меня выкрадут и распылят или Стас им меня самолично передаст. С той же целью.

— Нет уж, — твердо заявил я темному гению. — Из-за какого-то новичка я не хочу рисковать ни Татьяной, ни тобой. — И собой, естественно, добавил я мысленно. — Так что давай, придумывай, как от нее замаскироваться, и наведаешься к нам тихо и незаметно.

На этот раз это я простился с ним до скорой встречи.

Которая произошла раньше, чем я рассчитывал.

Уже освоенная невидимость далась Татьяне, разумеется, без труда. Не слишком быстро, чтобы не вызвать подозрений, но и достаточно легко, чтобы я это в отчете отметил.

А вот в отношении физической подготовки отмечать мне в отчете было нечего. Кроме того, что это было полное фиаско. Еще одна обратная сторона вернувшейся памяти — вот не могла она свою неприязнь к спорту в небытии оставить?

А ведь сама же обнаружила, когда инвертацию пробила, что в преодолении любого препятствия нужно всего лишь отказаться от мысли, что это невозможно. У меня это в голове не укладывалось. Но главное было уложить это в ее голове. Разумеется, личным примером. Смог же я почувствовать ее в инвертации, когда она мне объяснила, как сама делает это.

А вот она не смогла. То ли ей столько ментальных талантов досталось, что отцы-архангелы решили баланс поддержать, то ли я в свое время к раздаче инструкторских способностей опоздал. А скорее, и то, и другое.

Татьяна послушно следовала всем моим советам, а ее тело упорно сопротивлялось им. Пока, наконец, в один момент она чуть шею себе не свернула. Инструктор дал бы ей отдохнуть и отправил снова повторить упражнение, а вот хранитель во мне твердо сказал: «Хватит».

Хранителя поддержала третья сила. На тренировку мы с Татьяной отправились тайком — мне не хотелось никаких кривотолков в отношении объективности моих оценок. Но нас вычислили. И я с первой же минуты не сомневался, кто.

Это повторное вторжение решило за меня проблему выбора во многих накопившихся вопросах. И как всегда, отбросив колебания, мозг заработал на полную катушку. Мозг хранителя. Смыслом жизни которого является защита своего человека. Даже если он уже больше не человек.

Проводив Татьяну в ее комнату, я вернулся к месту нашей тренировки, открыто инвертировавшись на ходу. Если он следит за нами, пусть начинает нервно через плечо оглядываться всякий раз, когда не видит меня.

Оказалось, впрочем, что он остался на месте. Проследив за его перемещениями, я понял, что он повторяет все то, что я Татьяне показывал.

На меня накатило искушение создать ему на пути движения ряд препятствий. Ему же сказано было, что никакого особого отношения к себе он не получит. Ему даже на ошибки его указано было — по его настойчивой просьбе. Мало ему — все остальное он из-за угла вынюхает?

Но я все же поборол это искушение. Вернее, меня отвлекло от него совершенно неожиданное ощущение, которое настигло меня, когда эта белесая пародия на ангела приблизилась ко мне.

Когда Татьяна сообщила мне о его присутствии, я застыл. От неожиданности и холодной ярости, как мне тогда показалось. Сейчас это чувство онемения вернулось — словно на морозе без одежды долго пробыл. В павильоне я ничего подобного не заметил, но пока Татьяна изображала там трудности перехода в невидимость, все остальные их действительно испытывали. А потом мы с ней в спортзал перебрались.

Я вслушивался в это ощущение, старательно запоминая его. Ничего похожего мне не только в павильоне, а вообще нигде еще не встречалось. Если я действительно по-разному наши подразделения воспринимаю, значит, он точно не из темных. Впрочем, и на карателей не похож. И на внештатников. Нужно будет в остальных павильонах как-то заставить инструкторов инвертироваться.

До меня вдруг дошло, что я еще ни разу не сталкивался с инвертированными собратьями-хранителями.

Решительно отбросив эту неприятную мысль, я сосредоточился на том, как прищемить шпиону слишком длинный нос. Хм, зря я, что ли, столько с темными общался в последнее время? Как там их гений говорил: «Маскировка сломалась, несите мимикрию»? Нужна ловушка, чтобы нос не понял, что его невидимость прикрытием ему не является, а то он только осторожнее станет. А приманить его можно тренировкой с Татьяной. И заодно еще одну мою идею реализовать.

Я прекрасно помнил, что скоро мне придется сдавать отчет аналитикам. А значит, оставлять Татьяну. И кто его знает, насколько — с маниакальной зацикленностью Стаса на этом новом отделе. Поэтому о связи с ней я думал давно. Мысленная прослушивается — об этом я тоже не забыл, но не могут же все частоты контролироваться.

Нужно было всего лишь найти такую, о существовании которой никто в родных пенатах знать не может. Решение пришло само собой. Я столько раз возмущался формальностью нашего подхода к событиям на земле. Не даты и места определяют их, а чувства и эмоции. Хотел бы я посмотреть, как кто-то вычислит, какой момент нашей с Татьяной земной жизни окажется одинаково важным для нас обоих.

Я и сам понятия не имел, каким он окажется. С моей точки зрения, самым счастливым был день, когда она сказала «Да» в ответ на мое предложение. Судя по статичности всплывшей в моей памяти сцены, Татьяна так не думала. В принципе, неудивительно — она и тогда сутки, по-моему, уверяла меня, что мне послышалось.

Ладно, я вспомнил нашу первую ссору и первое бурное примирение после первой же поездки к Свете на дачу. Нет-нет-нет, точно не это — вон недавно я тоже решил, что это одно из ее самых трепетных воспоминаний, а потом сам трепетал, зубом на зуб не попадая. Ну вот, опять нарвался — картина Татьяниной кухни, где произошла эта сцена, упорно цеплялась за мое сознание. Сейчас как дохнет бодрящим потоком…

Но дохнуло на меня чем-то таким, от чего у меня глаза сами собой увлажнились. Я увидел прямо перед собой тарелку на столе. На которой красовалась аппетитная разваристая картошечка. От которой поднимался фантастический аромат. Прямо мне в нос. За чем последовало ощущение божественного вкуса во рту…

В этот момент я простил Татьяне все обиды, нанесенные мне в прошлом на земле. А также, авансом, все затруднения, которые она, без всякого сомнения, создаст мне в родных пенатах. Поскольку только она, с ее чуткостью и проницательностью, могла догадаться, какое цельное, полнокровное, ничем не замутненное счастье я испытывал после полноценного обеда.

А в родных пенатах кто может себе такое представить?

Наш с Татьяной канал мысленной связи был абсолютно недоступен для ничего не понимающих в жизни небожителей.

Позже, правда, выяснилось, что в отношении отпущения будущих грехов Татьяны я слегка погорячился.

На следующий день разбилась хрустальная мечта моей последней земной жизни. Во время тренировки ко мне подошел один из наших инструкторов и сообщил мне, что путь в хранители Татьяне закрыт. Что она просто не в состоянии достичь совершенно необходимого для нас уровня физической подготовки.

Я сдержанно возразил ему, что еще рано делать столь радикальные выводы. Что новички не обязаны добиваться результатов одинаково быстро — вот и невидимость многие намного позже ее освоили.

— Дело не в этом, — покачал готовой инструктор. — У нее какой-то дефект вестибулярного аппарата, отсюда с координацией проблемы.

Я вспомнил свою собственную тренировку с Татьяной. У нее действительно все части тела словно отдельно существовали. Случись ей среди людей в невидимости находиться, в момент себя выдаст. Что я просто обязан был отметить в своем отчете. Тайна нашего присутствия на земле — краеугольный камень небесного сообщества. У людей и так хватает мифов о бесплотных духах, под руку их подталкивающих — как правило, из-за наших ошибок.

Одно утешало — по тем же соображениям Стас тоже может с ней попрощаться. У него требования к физической подготовке еще выше. Хотя с него станется заявить, что она ему в видимости пригодится, в разведку ходить…

Минуточку, кто сказал, что хранители только в невидимости обязаны работать? Вот я тому блестящий пример. Такое разрешение, между прочим, только самым талантливым дается. А Татьянины способности даже меня поражают. И если их с моей, не постесняюсь этого слова, выдающейся физической формой объединить, то нам с ней задачи любой сложности по плечу окажутся.

Я сосредоточился на составлении отдельного пункта своего отчета, посвященного новаторской идее командной работы хранителей. А также блестящим перспективам кооперации ярких ментальных способностей с несравненной физической подготовкой. И тут же получил впечатляющее подтверждение своей идеи.

Татьяна даже на расстоянии учуяла ход моих мыслей. Меня словно током ударило — вот что значит настроиться на одну волну! Хотя не исключено, что я дернулся от ее мысленного тычка — прямо под ключицу ноготь загнала. Нехорошо — раньше, в старые добрые времена, когда я ежедневно упражнялся, я бы от такой мелочи даже не поморщился. Похоже, пора возобновить тренировки — а то еще сам тест не пройду на несравненность подготовки для командной работы.

В лесу, сразу после занятий, я дал себе наконец-то настоящую нагрузку. Оставив Татьяне ментальную сторону работы нашей команды. И мы оба — каждый в своей части — сработали на отлично. Татьяна обнаружила проныру и стала моими глазами — я загнал его в ловушку и, наконец, хоть кому-то заломил руку за спину.

И опять эта бледная немочь не стала вилять и выдумывать себе оправдания. Похоже, у него действительно была навязчивая идея учиться. Всему и сразу. Его прямота мне импонировала. А также изобретательность — мне и самому случалось обходить неразумно наложенные ограничения. А когда он показал мне, какие навыки умудрился перенять, всего лишь один раз подглядывая за нами исподтишка, я отменил свой собственный запрет на особое к нему внимание. Поскольку, в отличие от своего собственного руководства, всегда умел признавать, что ранее принятые решения потеряли актуальность.

И по некоторым другим причинам.

Для начала, мне совсем не помешал бы спарринг-партнер. Самостоятельные тренировки — это хорошо, но тело быстрее все навыки вспомнит в реальном, а не воображаемом противостоянии.

Кроме того, нужно было держать этого вундеркинда под контролем, уж больно легко он все схватывал. Взяв дело его тренировки в свои руки, я мог проследить за тем, чтобы ученик не превзошел учителя.

Что оказалось не так уж просто, вскоре пришлось признать мне. Раз за разом уклоняясь от выпадов Тени, я вспоминал Тошу и наши с ним боксерские бои в спортзале. Тоша скорее танцевал, чем сражался, ему было интереснее найти брешь в моей обороне, чем достать меня сквозь нее. Агрессивности в нем даже в момент атаки не было. Тень же набрасывался на меня с нескрываемым намерением не просто победить противника, а уничтожить его.

Уже через каких-то пару часов я наконец-то как следует разогрелся. Только поэтому мне было немного тяжело дышать. Тень, по молодости и неопытности, вообще воздух ртом хватал, и пот с него в три ручья стекал. Вот тогда меня и озарило, как реализовать просьбу темного гения. Как там Стас говорил — всегда полезно держать темных в должниках?

К тайнику я пробрался прямо следующей ночью, когда Татьяна уснула. Гения там не оказалось. Я возмутился — спит он, что ли? Так ангелам, во-первых, не положено, а во-вторых, мог бы и здесь прилечь. Я же ему прямо сказал: «До скорой встречи!»!

Не появился он и на следующий день, когда я с занятий в нашем павильоне сбежал, манкируя, между прочим, серьезнейшими обязательствами перед вышестоящим руководством.

И когда я прождал его возле тайника добрых полчаса, переминаясь с ноги на ногу, как всеми забытый караульный в ожидании смены.

И когда я несколько кругов вокруг тайника обежал, принюхиваясь к ощущению прохлады, как истощенный жаждой олень в засуху.

И даже когда я мысленно воззвал к нему, полностью открыв свое сознание, как поклонник какой-нибудь мистической секты на земле.

Святые отцы-архангелы, молнией сверкнула в мозгу мысль, Татьяной клянусь, что не призывал я темного с порочными намерениями. И следом за ней мелькнула другая: ну, почему я не догадался и с ним мысленную связь установить?

И вот я совершенно уверен, что он не случайно соизволил явиться именно в тот момент, когда я осматривал окрестные деревья в поисках достаточно большого куска коры, чтобы оставить ему послание.

И прикидывал, как бы не слишком громко какой-нибудь камень из ручья разбить, чтобы осколком это послание нацарапать.

И перебирал в уме целый ряд кратких, но емких выражений, чтобы из них это послание составить.

— О, путеводная звезда! — донеслось до меня с обратной стороны поваленного дерева. Вместо приветствия и вместе с дуновением свежести.

Последнее пришлось весьма кстати — об меня уже можно было спички зажигать. Но не помогло — насмешливая фраза, сопутствующая приятному ощущению, запустила необратимую цепную реакцию.

Пылая от негодования, я понял, что испытывает Татьяна в присутствии ангелов — вспомнил, что бросил ее одну ради встречи с этим рифмоплетом — ощутил тяжесть камня в руке — не успев толком подумать, запустил им в источник прохладной иронии.

Внимательно следя за траекторией камня, чтобы не пропустить момент ее резкого изменения, я проглядел ответное послание темного гения. Так я и не узнал, достиг ли мой посыл цели — пришлось отразить его собственный. Лбом. По-моему, это была шишка — точно не разглядел. Искры из глаз посыпались.

— Можно считать обмен нотами протеста законченным? — послышалось с другой стороны от меня и существенно ближе.

— Как ты меня разглядел? — спросил я, смаргивая слезы … восхищения мастерством противника.

— Я же говорил тебе, — ответил он с назидательной ноткой, — экранируй мысли, если хочешь эффекта неожиданности добиться.

— А тебе не кажется, что это свинство — в сознании у других копаться? — поинтересовался я со сдержанным достоинством.

— Не-а, — без тени смущения заявил он. — Если у тебя дом без стены, то никто за тобой не подглядывает — ты сам все напоказ выставляешь.

Я отчетливо и раздельно подумал о его желании увидеть Тень и о том, что — возможно — есть способ воплотить его в жизнь.

— Серьезно? — воодушевился темный ангел. — Как?

Я сокрушенно посетовал на несправедливость того, что мои мысли для него — открытая книга, а его для меня — тайна за семью печатями.

— Зачем тебе мои мысли? — невероятно удивился он. — Ты же в них запутаешься.

Я скрипнул зубами и старательно вспомнил его предложение научить меня закреплять мысленный блок.

— А, это! — пренебрежительно протянул он. — Это же проще простого!

Трюк действительно оказался несложным. Нужно было всего лишь запустить механизм автоматического генерирования, в моем случае, образов. Я представил себя в центре быстро вращающейся карусели, на которой вместо лошадок располагались мои абстрактные картины. И подумал для пробы, что темный гений — самый удивительный из всех встреченных мной его собратьев. Слава Всевышнему, их было немного!

— Ничего себе! — послышался нервный смешок. — Ты обороты-то сбавь — в глазах рябит.

Я снизил скорость вращения своей карусели и подумал, что темный гений — фанфарон, пустозвон и вообще чванливый зазнайка.

— О, вот так лучше! — одобрительно отозвался он. — Можно даже чуть быстрее, по крайней мере, со мной. А то ты прямо напрашиваешься твой код расшифровать.

Больше всего мне понравилось то, что, находясь внутри карусели, я сам эти картинки не видел. Как бы мне встречу с Максом организовать?

— Так как мне на это ваше юное дарование глянуть? — вернул меня к действительности нетерпеливый голос темного гения.

— У меня появилась возможность вывести его из павильона, — забросил я наживку.

— Где? Когда? — последовала немедленная реакция.

— Не знаю точно, — слукавил я. — Но когда получится, могу предупредить тебя. Мысленно.

— Отлично! — пришел он в неимоверный восторг. — Когда ваши прослушивающие примчатся, я смогу сразу убежища попросить.

Ага, с него станется. И ему вполне могут это убежище предоставить. И мне заодно. Только другого вида — в самом дальнем уголке родных пенат, с мягкими стенами и под круглосуточной охраной. Исключительно для моей безопасности. От темных.

— Нет, давай лучше свою собственную волну найдем, — как можно убедительнее произнес я. — Чтобы нам не помешали. Ты же, как будто, за этим новичком понаблюдать хотел?

Ответом мне было молчание. Затянувшееся.

— Интересно, — протянул он наконец. — И как ты себе это представляешь?

— Нам нужно общее воспоминание, — объяснил я. — Такое, чтобы никто другой о нем не знал и с нами связать не мог. Мысль о нем как сигнал вызова работает.

— Откуда ты об этом узнал? — Его голос впервые прозвучал без неизменной дурашливой иронии — почти неузнаваемо.

— О чем? — не понял я.

— О перемычках, — ответил он. — В мысленной сети мы все, как спицы в колесе — сигнал идет в центр и оттуда к искомому объекту. И тесная связь между спицами у нас не приветствуется именно для того, чтобы исключить возможность прямых перемычек между ними.

— Да ниоткуда я не узнал, — сказал я, отгоняя от себя образ некоего ядра, ощетинившегося во все стороны тонкими шипами. — Сам додумался. Уже даже проверил, — не удержавшись, добавил я.

— Нет, это несправедливо! — снова забулькал он. — Почему все самое интересное у вас происходит? Слушай, — вдруг добавил он таким тоном, что у меня между лопатками зачесалось, — а давай сбежим? Ты ведь не только это дарование — свою Татьяну тоже можешь вывести, да? Ты представляешь, какая из нас команда получится? У нас тут есть вообще необитаемые горизонты — представляешь, только мы и тайны мироздания!

Ага, конечно, не хватало мне еще самому в самый дальний уголок родных пенат забиваться. А в команде мне ненормальных гениев и зацикленных на своем превосходстве молокососов не нужно — мне в ней одной Татьяны вполне хватит.

— Давай сначала выясним, подойдет ли нам этот новичок, — уклончиво ответил я.

С поисками общих воспоминаний проблем у нас не возникло. У нас оно вообще одно-единственное было — место у тайника. Но о нем и Стас знал, и темные. Пришлось искать что-то такое, до чего бы не смог додуматься ни один нормальный — правильный, как высказался мой гениальный коллега-заговорщик — ангел.

Он предложил вызывать меня воспоминанием о том, как вцепился мне в руку в чемоданчике под поваленным деревом. Скрепя сердце, я согласился и сообщил ему, что вызовом с моей стороны будет ответный удар крышкой чемоданчика по его руке.

На следующий день после занятий я от всей души снова мысленно треснул его этой крышкой по руке, показал ему место, куда мы направлялись с Татьяной и Тенью, и дал ему инструкции, как вести себя, чтобы его не учуяла Татьяна. Весь трюк заключался в том, чтобы он постоянно держался позади нас с Тенью, тогда у нее источник тепла будет с нами ассоциироваться.

Темный гений крутился возле нас все время, пока мы тренировались. Когда же мы закончили, он просто ушел. Молча. Без единого слова о своих наблюдениях и выводах из них.

Я весь вечер проторчал во дворе у Татьяны, изображая внезапный интерес к этой ее дурацкой беговой дорожке. Ни ответа, ни привета. Ладно, я не гордый — если он так настаивает, я могу регулярно ему руку защемливать. Хотя бы мысленно.

— Ну, что ты там нанаблюдал? — спросил я как можно небрежнее.

— Мне нужно немного больше времени, — неохотно ответил он. — Вы завтра туда придете?

— Придем, — любезно ответил ему я, — если я после этого смогу узнать, что ты у него в голове откопал.

— Хорошо, — тяжело вздохнул темный гений.

Слово свое он сдержал. Вызвал меня первым — едва мы с Татьяной к ней в комнату вернулись. Интересно, мне показалось или на этот раз у него действительно захват не железным, а стальным оказался?

— Ну что? — спросил я, поморщившись и непроизвольно растирая запястье.

— Да ничего, обещал же, — прозвучала откровенная досада в мысленном голосе темного гения. — Я все равно еще не понимаю.

— Что ты не понимаешь? — напрягся я.

— Ваших всегда читать не так интересно, как наших, — задумчиво изрек он. — Вы правильные, у вас в мыслях и разнообразия, и противоречий, и несоответствий меньше. Но такого я еще вообще не видел.

— Да чего — такого? — разозлился я.

— У него в голове вообще одна мысль, — ответил он. — Даже не мысль, а как пружина, сжатая до упора, которая то и дело выстреливает. Я бы ее назвал доминированием. Или нет, не так, — поправился он, — подавлением и доминированием. Где вы такого откопали?

Я не стал вдаваться в подробности истории Тени. Где бы его ни откопали — это наше внутреннее дело. Нездоровый интерес темных к ангельским детям был нам сейчас совершенно ни к чему.

Но в своем отчете я все же переписал несколько пунктов, ненавязчиво привлекая внимание к чрезмерной напористости Тени.

Похоже, доходчиво изложил — сам больше не мог избавиться от мыслей о его — не для отчета можно прямо сказать — агрессивности. Которая потребует выхода, лишившись объекта приложения в моем лице, когда я отправлюсь отчет сдавать. Оставив Татьяну в пределах досягаемости этого маньяка. Неизвестно, как надолго.

Разумеется, я уже нашел способ постоянно находиться с ней на связи. Но хранитель моего уровня никогда не оставит даже самый надежный способ защиты подопечного без подстраховки. Не говоря уже о том, что я отправляюсь в тот самый центр нашей мысленной связи и понятия не имею, какие еще новшества там ввели. Кто их знает — вдруг там уже и сознание регулярному досмотру подвергают.

А вот то, что они даже вообразить не могут, вряд ли будут и досматривать, и прослушивать.

Я позвонил Игорю и Тоше с просьбой срочно купить телефон для Татьяны. Раньше он был ей не нужен — мой всегда под рукой был. А теперь, в мое отсутствие, пусть у нее своя связь с землей будет. Которая надежно удержит ее в комнате и подальше от соблазна разгуливать без всякой защиты. Как я надеялся.

Тоша сострил насчет ползучей телефонизации родных пенат и небесного роуминга, о котором провайдеры, к счастью, ни сном, ни духом не ведают.

Игорь бросился в панику по поводу моего рутинного визита в административное здание, как будто мне снова надлежало явиться пред грозные очи контрольной или даже дисциплинарной комиссии.

Первому я сказал, что если земные провайдеры совершенно случайно узнают о небесной телефонизации, то наш с Татьяной роуминг он будет оплачивать из своего кармана.

Второму я напомнил, что его отец уже не одну сотню лет общается с администрацией родных пенат и до сих пор каждая встреча с ними заканчивалась его продвижением по службе. Пользуясь случаем, я также попросил его не ограничиваться в разговорах с матерью короткой сводкой своих новостей.

На следующий день я отправился к тайнику за телефоном. Принес его туда, разумеется, темный гений. Который снова пристал ко мне с расспросами о Тени.

И тут я подумал…

Святые отцы-архангелы, не была передача информации противной стороне умышленной, под присягой то же самое скажу! В конце концов, о происхождении Тени мы сами узнали, и то случайно, и о необходимости хранить эти сведения в тайне нас никто не предупреждал.

И потом, я эту информацию своим первым передал. Стас может подтвердить. А наблюдатели вообще давным-давно в курсе, даже рядовые. И для темных ангельские дети не секрет.

Я просто попросил темного гения продолжить наблюдение за Тенью. Если меня вдруг задержат. И сломать ему пружину в голове, если он вздумает попробовать над Татьяной доминировать. И карусель моего мысленного блока вращалась при этом как бешеная.

Но он же вцепился в меня, как клещ! Как я ни увиливал, слово за слово, выцедил он из меня правду. И очень мне не понравился блеск, появившийся у него в глазах. В смысле, он бы мне очень не понравился, если бы я был на месте Тени. Оставалось только надеяться, что под перекрестным огнем пристального внимания наблюдателей и темных, его только на подавление этого огня и хватит.

Одним словом, я отправился сдавать свой первый отчет аналитикам, прикрыв Татьяну по всем фронтам. Перед уходом я еще раз проникновенно попросил ее не подвергать меня тревогам и вручил ей телефон, чтобы она звонила мне, как только соскучится.

Она так обрадовалась, что расторгала меня до глубины души. Я даже не подозревал, что ей будет так меня не хватать. И тут же меня начала грызть совесть — за все это время я ни разу не додумался сделать ей подарок. Даже в ознаменование возвращения ее памяти. А ведь на земле это она подарила мне мой первый телефон. Отказавшись, ради сюрприза для меня, от своего обеденного перерыва. Чтобы я мог в любой момент хоть голос ее услышать.

Я твердо решил составить по возвращении докладную записку администраторам с новаторским предложением ввести систему поощрения лучших студентов среди наших новичков. Но сначала нужно было вернуться из моего первого рейда, который подразумевал в себе визит не только к аналитикам, но и в ряд других мест.

Первым делом я решил отправиться в свой собственный отдел. В конце концов, первый этап обучения Татьянина группа в нашем павильоне проходила, и мой руководитель был в полном праве узнать его результаты.

Кроме того, у меня больше не было никакого повода и дальше откладывать обещанное распространение нашей истории в ангельских рядах. Разумеется, я решил начать его со своего отдела. Во-первых, дети именно у хранителей на земле появляются и именно у хранителей их судьба должна вызвать наиболее живой интерес. А во-вторых, технологию внедрения нелегальных материалов тоже лучше на своих отрабатывать — если застукают, сор из избы выносить не будут. Как я надеялся.

Но перед этим нужно было наведаться к Стасу. Не зная, каких сюрпризов ждать на входе в административное здание, я решил в первый раз не брать с собой экземпляры, переданные мне, а начать с тех, которые Стас к себе доставил.

На подходе к зданию, прежде чем отключить телефон, я позвонил Татьяне. Чтобы она не волновалась, если я не отвечу. Точно ведь с минуты на минуту наберет. Оказалось, что она уже набрала Игоря. Я так понял, что он внял моей просьбе провести с ней обстоятельный разговор. Вот и хорошо, я как раз спокойно досмотр пройду.

Процедура допуска в здание, однако, не претерпела никаких изменений. Я предъявил свой пропуск и направление на работу с Татьяниной группой, посетовал на короткую память внештатников, когда они опять телефоном заинтересовались, объяснил, что в руках у меня отчет в аналитический отдел — и все. На упоминании последнего закончились все расспросы, отметил я в памяти.

К Стасу я заглянул осторожно, пытаясь по его ответному приветствию определить, в каком он настроении. Он рыкнул что-то нечленораздельное, но, когда я вошел, отложил в стороны документы и уставился на меня с охотничьим блеском в глазах.

— Дашь экземпляр воспоминаний? — спросил я, воодушевленный его вниманием.

— Ты мне сначала расскажи, что там у аналитиков, — нетерпеливо произнес он.

— Так я там еще не был, — замялся я. — Решил сначала к своим зайти.

Стас глянул на меня так, что я тут же поднялся, прощаясь.

— В кабинете у шефа язык не распускай, — бросил он мне в спину. — Его слушают.

— А ты откуда знаешь? — остановился я, держась за ручку двери.

— Сам сказал, — отрывисто ответил он.

— Где? — удивился я.

— У вас там помещение какое-то есть, — хмыкнул он, — не поймешь, то ли кабинет пустой, то ли номер гостиничный. Если поговорить нужно, мы с ним вроде в архив выходим — и туда.

— Спасибо, — кивнул я ему, корректируя свои планы.

Поднимаясь на наш этаж, я еще раз набрал Татьяну. Чтобы она мне не позвонила, как раз когда я буду в кабинете своего руководителя. Оказалось, что она уже позвонила Марине. Меня в жар бросило — в обществе Марины Татьяна всегда вспоминала о самостоятельности и инициативе. Я напомнил ей о ее обещании ждать меня в комнате, а также о том, что заряд у телефона не вечный.

Мой руководитель встретил меня с легким удивлением. Которое перестало быть легким, когда я объяснил ему цель своего визита.

— К сожалению, Вы больше не являетесь сотрудником нашего отдела, — заметил он, однако, все тем же ровным тоном. — Что заставило Вас думать, что Вы должны сообщать мне результаты своих наблюдений?

— Мне казалось, Вам будет интересно, — так же невозмутимо ответил я, — не оказалось ли в новой группе потенциальных кандидатов в наш … Ваш отдел.

— А они там оказались? — глянул он на меня вопросительно.

— Потенциальные, — кивнул я. — Но мне трудно судить однозначно. Вы не могли бы глянуть на мои выводы? Если они не представляют для Вас интереса, я бы оставил отчет в архиве — может пригодиться для детального ознакомления с будущими сотрудниками, если таковые появятся.

Мой руководитель одарил меня острым взглядом и опустил глаза на лежащий перед ним отчет. Поверх которого я положил лист бумаги, на котором письменно уведомил его, поднимаясь на наш этаж, о своем намерении ознакомить бывших коллег с историей моего последнего задания на земле.

Он пробежал глазами мою официальную записку, отложил ее в сторону — текстом вниз — и принялся листать остальной документ. Через пару минут он поднял голову, скользнув взглядом по другой пачке листов у меня в руках.

— Мне Ваши выводы кажутся преждевременными, — произнес он с прохладцей в голосе, — но все же оставьте их. Если они совпадут с решением, которое примут обучающиеся, я передам эту информацию в аналитический отдел.

— Спасибо, — вырвалось у меня совершенно искренне.

— Вы еще помните, где расположен архив? — продолжил он, никак не отреагировав на мою вспышку.

— Да, конечно, — немедленно вернулся я к ровному тону.

В архиве я тоже наткнулся на заинтересованные взгляды. Дождавшись, пока мой отчет был зарегистрирован, я положил рядом с ним наши воспоминания.

— А вот это вам без всяких формальностей, — сказал я, переводя взгляд с одного архивариуса на другого.

Они переглянулись и синхронно нахмурились.

— Что это? — спросил один из них.

— Воспоминания бывалого хранителя в отставке, — ухмыльнулся я. — С детальным описанием полевой работы.

— Зачем? — недоуменно наморщил лоб другой.

— Почитать, — пожал я плечами. — Там содержится масса нюансов, которых в теоретическом курсе не узнаешь. И постоянно попадаешь потом из-за этого в … неординарные ситуации.

Они снова обменялись взглядами. Полными любопытства, довольно отметил я про себя. Похоже, в отношении бывших коллег можно быть спокойным — прочитают все, как один, моя скандальная репутация тому порукой.

Простившись с архивариусами, я вышел в коридор и направился к выходу. Из-за угла навстречу мне вышел мой руководитель. С чрезвычайно занятым видом.

— Вы хорошо подумали? — негромко спросил он, поравнявшись со мной и ощупав глазами мои пустые руки.

— Да, — твердо ответил ему я. — Речь идет о моем сыне.

— Именно поэтому я и спросил, — настаивал он. — Вы уверены, что нужно сейчас привлекать к нему внимание?

— Нужно, — уверенно кивнул я. — Объективное. Чтобы о нем не по словам наблюдателей судили.

— Имейте в виду, Вы действуете на свой страх и риск, — помолчав, предупредил меня мой руководитель. — Вашего сообщения никогда не существовало.

Я снова кивнул. С пониманием. И полным согласием — если попадусь, он останется в стороне и сможет замолвить за меня непредвзятое словечко. Как я надеялся.

Мой руководитель уже сделал шаг, чтобы продолжить путь, как я вспомнил еще одну цель визита в свой бывший отдел.

— Подождите, — остановил я его. — Вы не могли бы инвертироваться? Всего на пару секунд?

Судя по его вытаращенным глазам и отвалившейся челюсти, в коридоре у нас никого не прослушивают и не просматривают. Я это сделал! После всех передряг, в которые мне случалось попадать, мне уже начало казаться, что ничто и никогда не сможет выбить его из неизменного равновесия.

— Пожалуйста, — принялся я развивать успех. — Очень нужно. Для дела.

По-моему, у него не только речь отобрало, но и память о том, что мы находимся на его этаже, где я уже всего лишь посетитель. Он исчез все с тем же выражением полной прострации на лице. И меня тут же окатило … нет, не просто прохладой. Это было ощущение погружения в бодрящую водную стихию в знойный летний день. Оно обтекало меня живительными волнами, и я чуть было не завертелся на месте, подставляя ему то один, то другой бок. Вот я знал, что свои мне и в ощущениях самыми близкими окажутся! И что бледная немочь не имеет с нами ничего общего!

Тем временем, мой руководитель уже, похоже, пришел в себя. Он вновь материализовался с выражением ровного негодования на лице.

— Спасибо! — Я решил предупредить словесное выражение этого негодования. — Вы себе не представляете, как помогли мне. И хоть я уже не Ваш сотрудник, но уверяю Вас, что я все еще хранитель!

После чего я быстро ретировался, пока он окончательно не опомнился и не выгнал меня с нашего этажа с безоговорочным запретом когда-либо вновь появляться здесь.

У меня больше не было причин увиливать от восхождения к аналитикам. Но по дороге я снова позвонил Татьяне.

Опять Марина? Они все еще не закончили? Я не понимаю, я зачем ей телефон подарил — на крайний, жизненно важный случай или чтобы языки чесать с кошмаром всей моей земной жизни? И я не удивлюсь, если чешут они языки об ангелов вообще и одного из них в частности. А мне позвонить даже в голову не пришло! Расчувствовался один идиот, когда она подарку обрадовалась. Бдительность потерял. Не включил Марину в список «Нельзя». На самом первом в нем месте. Вот чует мое сердце, что боком мне эта забывчивость вылезет.

Пыхтя … исключительно от возмущения, я докарабкался, наконец, до этажа аналитиков. Даже не заметил в запале, как наблюдателей проскочил — мне говорили, что они чуть ниже размещаются. А вот мог хоть дверь им пнуть.

Мне также говорили, что этаж аналитиков — последний, но оказалось, что не совсем. Вход на следующий лестничный пролет на нем был закрыт дверью. Массивной и резного дерева. Кто же там, выше, мелькнула у меня мысль — отцы-архангелы, что ли?

Отдышавшись и приняв серьезный вид, приличествующий близости к заоблачным высям, я открыл дверь в аналитический отдел и шагнул вперед. И тут же замер на месте.

Не скажу, что я много по родным пенатам путешествовал, но такого я у нас еще нигде и никогда не видел.

Для начала там не было никакого коридора, никаких поворотов, никаких дверей. Все пространство за входной дверью занимала одно-единственная комната. Огромная. Я бы даже сказал, огромный зал.

Весь этот зал был уставлен рабочими столами, отгороженными друг от друга прозрачными стенками. Нет, скорее, перегородками — чуть выше меня. Прозрачными, но явно не стеклянными — даже издали они оставляли впечатление прочности. Куда большей, чем стеклянная дверь в Татьянину комнату.

Располагались эти перегородки в совершенно хаотичном, на мой взгляд, порядке. Некоторые столы были окружены ими почти полностью — с таким узким входом, что разве что протиснуться через него. К другим можно было подойти чуть ли не со всех сторон.

За каждым столом сидело по ангелу. Нет, я бы скорее сказал, развалилось по ангелу. По крайней мере, судя по позе ближайших ко мне. Спинки их кресел были немного откинуты, и они полулежали в них, вытянув вперед ноги, с руками, сложенными на животе, и локтями на подлокотниках. Причем, сидели они в полной неподвижности. Уставившись в прозрачную панель, стоящую на каждом столе.

У меня мороз по коже пошел — мелькнула мысль, что я случайно в царство спящих ангелов попал. Нет, глаза у них были открыты — значит, в царство отключенных от сознания ангелов.

Затем я заметил, что, по крайней мере, ближайшие ко мне манекены периодически делают легкие жесты рукой: то в одну, то в другую сторону или вверх и вниз. Присмотревшись, я обнаружил, что при этом меняется изображение на панели.

Присмотревшись еще внимательнее, я увидел, что изображение на панели меняется постоянно — лишь более радикально при жесте рукой. Так, по одной панели медленно вытягивалась ломаная линия, а когда сидящий перед ней ангел коротко, но резко махнул в сторону пальцем, таких линий стало две.

Ангелов было там не один десяток, но в зале стояла тишина. Не абсолютная, как мне показалось сначала — прислушавшись, я уловил едва различимый ровный гул, словно каждый из присутствующих что-то бормотал себе под нос.

Ни один из них не обратил на меня ни малейшего внимания, и я топтался на месте, не зная, к кому обратиться — так, чтобы не нарушить эту пульсирующую тишину.

Вдруг один из них резко выпрямился, приблизившись к панели и начал активнее двигать руками. Изображение на ней заметалось, с каждой секундой усложняясь. Когда оно превратилось в целый сонм переплетенных линий и замерло, аналитик какое-то время рассматривал их, склоняя голову то к одному, то к другому плечу.

В верхней части панели начали появляться слова, словно их маркером кто-то быстро писал. Когда из этих слов набралось полторы строчки, аналитик прикоснулся пальцами к правому нижнему углу панели, словно оттолкнув ее от себя. Изображение исчезло — аналитик вновь откинулся на спинку своего кресла, сложил руки на животе и закрыл глаза.

Решив, что ему-то я сейчас точно не помешаю, я быстро подошел к его столу, стараясь ступать совершенно бесшумно.

— Отчет по новичкам куда сдавать? — почти шепотом пробормотал я, чуть наклонившись к безмятежно расслабленной фигуре.

— Шестнадцатый бокс, — ответил он, не открывая глаз.

— Э… С какой стороны? — растерялся я, стреляя своими глазами направо и налево.

Ни на йоту не изменив позы, он вытянул перед собой руку — чуть вправо и вверх. Проследив за ней взглядом, я увидел на прозрачной перегородке, почти у самой ее кромки, цифру 37.

— Спасибо, — все так же негромко сказал я.

В ответ он опустил руку назад себе на живот и еще ниже сполз в своем кресле.

Чтобы найти искомый бокс, пришлось поплутать по этому залу — и с каждым шагом я чувствовал себя все более неуютно. Все это время ко мне не повернулась ни одна голова, даже ни одна пара глаз в мою сторону не скосилась — словно я был и невидим, и инвертирован. Или вообще не существовал. Более того, я заметил, что все эти аналитики внешне все на одно лицо — сходной комплекции, с одинаково аккуратной — волосок к волоску — стрижкой, все, как один, в белых рубашках и темных брюках.

Найдя, наконец, цифру 16 на одной из перегородок, я с облегчением отвел глаза от моря ненавистных мне еще на земле рубашек. И уткнулся ими в сплошную преграду — оказалось, что нужный мне аналитик располагался за одним из практически полностью изолированных столов. Вход в этот бокс, конечно, нашелся, но протискиваться в него действительно пришлось боком и не вместе с отчетом. Я пропустил отчет вперед.

Аналитик внутри бокса в целом ничем не отличался от своих собратьев, но появление мое изволил заметить и даже очки на нос нацепил, когда я ступил внутрь. Через очки на меня глянули чрезвычайно далекие, почти прозрачные и почти прохладные глаза. Меня кольнуло еще большей неприязнью — с таким расчетливым выражением на меня смотрела Анабель во время нашей первой встречи на земле.

— Я принес отчет о первом этапе подготовки группы новичков, — сдержанно произнес я.

— Благодарю Вас, — ответил он неожиданно низким голосом, протягивая руку.

Я вложил в нее свой отчет, и он тут же углубился в него. Хоть бы присесть предложил! Я сам вижу, что негде, но хоть бы из вежливости!

— Это все? — спросил я сквозь зубы.

— Подождите минуту, — велел он мне, не поднимая глаз от моего творения.

Так, этот момент из доклада Стасу будет исключен. Он уже пребывает в твердой уверенности в моей неоспоримой ценности — вот пусть в ней и остается. Не хватало еще, чтобы все мои титанические усилия прахом пошли. О теплом и уважительном приеме можно будет упомянуть, рассказывая об обсуждении моего отчета, к которому мы перейдем, когда этот невежа его дочитает и с моими заключениями ознакомится.

— У меня будет к Вам просьба, — подал, наконец, голос аналитик, просто пролистав вторую половину отчета.

— Слушаю Вас, — отозвался я, демонстрируя открытость к дискуссии и готовность к сотрудничеству.

— Сосредоточитесь, пожалуйста, на сборе фактического материала, — все также отстраненно произнес он, — и оставьте выводы нам.

— Что Вы имеете в виду под фактическим материалом? — натянуто поинтересовался я.

— Нас интересуют не просто результаты обучающихся, — принялся объяснять он, — а процесс их достижения. Сколько времени ушло у них на освоение каждого навыка, насколько стабильно их владение им, какова их эмоциональная реакция на неудачные попытки, в какой степени они самостоятельны в достижении результата…

— Мне докладывать, сколько часов ушло у них, чтобы чему-то научиться, и сколько раз они при этом вспотели? — попытался сострить я.

— В частности, — без тени усмешки кивнул он. — Жаль, что Вы не поднялись к нам до начала их обучения — мы могли бы прояснить формат Ваших отчетов заранее.

Святые отцы-архангелы, вы сейчас близко, вы не можете не услышать меня — сделайте так, чтобы последняя фраза никогда до Стаса не дошла!

— По результатам этого отчета я предлагаю, — продолжил тем временем аналитик, — чтобы Вы наиболее подробно описывали прогресс трех лучших обучающихся, а с остальными ограничились лишь упомянутыми мной параметрами. Впрочем, — чуть нахмурился он, снова открывая мой отчет и листая его, — я вижу, что в этой группе наилучшие результаты показывают двое, со значительным отрывом от остальных…

Я молчал, напряженно ожидая продолжения. В жизни бы не подумал, что когда-нибудь захочу, чтобы эта бледная немочь обскакала Татьяну. Но если аналитиков интересуют лидеры образовательной гонки, то лучше Татьяне вообще выбыть из претендентов на пьедестал почета.

— Сосредоточьте свое внимание на них, а также на трех лучших из остальных, — задумчиво прищурившись, изрек аналитик. — И оформите свои наблюдения в виде сравнительной характеристики обучающихся в процессе освоения навыков.

После этого он кивнул мне, небрежно отложив мой отчет в сторону, и, казалось, напрочь забыл о моем существовании. Я круто развернулся и вышел, также не добавив ни слова. И после этого Татьяне будут рассказывать, как и мне много лет назад, что основу отношений в нашем сообществе составляют приветливость и дружелюбие?

По дороге к выходу я вновь не заметил ни одного любопытного взгляда в свою сторону и, закрыв за собой дверь, от всей души пнул ее. Пяткой. Чтобы спускаться с заоблачных высей гордой поступью. И чтобы Стас чего не подумал, если я зайду к нему, хромая.

Для полного удовлетворения я также пнул дверь этажом ниже. И еще одну двумя этажами ниже — чтобы не промахнуться с расположением наблюдателей.

Отведя немного душу, я позвонил Татьяне. Хотел сообщить ей, что уже почти все закончил и в самом скором будущем направляюсь к ней. Оказалось, что она еще не закончила болтать по телефону. С кем угодно, кроме меня. Если уж я в списке ее приоритетов ниже Тоши стою…

Она немедленно развеяла все мои сомнения. В смысле, что я в этом списке вообще не стою. Мое дело, оказывается, снабдить ее развлечением на время своего отсутствия и максимально сократить вышеупомянутое отсутствие, не отвлекаясь на звонки ей и не отвлекая ее от звонков более интересным ей собеседникам.

Я бросил трубку, не прощаясь. Пусть привыкает — как только что выяснилось, для особо значимых членов нашего сообщества вежливые манеры не обязательны.

Одним словом, к Стасу я вошел в самом подходящем для наиболее лаконичного доклада настроении.

К моему огромному удивлению, он принял мою краткость спокойно. Раз пятьдесят. Когда я отвечал на его уточняющие вопросы. Больше всего его заинтересовала легкость доступа на этаж аналитиков, их критерии оценки новичков и особенно прозрачные панели на столах, которые мне было велено запомнить во всех деталях в следующий раз, чтобы потом мысленно воспроизвести ему.

Против всех своих ожиданий, взорвался, в конце концов, я.

— Да что тебе это даст? — рявкнул я. — Там графики какие-то, без объяснений. Я тебе десяток таких сейчас нарисую.

— Значит, подождешь, пока надпись появится, — кратко скомандовал, на сей раз, он.

— Мне, что, за спиной у них маячить? — окончательно рассвирепел я. — Изображать, что я этим ступором от них заразился?

— Зачем? — удивленно вскинул он брови. — Они же тебя, вроде, в упор не видят.

Я подумал, что будет, если я и его дверь пну. Потом передумал — в отличие от аналитиков, Стас всегда проявлял к моей персоне повышенный интерес, а наверх бежать медленнее, чем вниз.

— Ладно, — устало бросил я. — Сделаю, что смогу. Но у меня к тебе тоже просьба есть. Две. Нет, полторы.

— Выкладывай, — загорелись у него глаза нехорошим светом.

— Как ты смотришь на то, — осторожно начал я, — чтобы Татьяна твой павильон пропустила? Она тебе все равно не подойдет, по физическим данным. Наши сказали, что у нее вестибулярный аппарат дефектный.

— Ну, атлетов у меня хватает, — произнес он, растягивая слова, — а вот координаторы не помешали бы. С ее талантами любую операцию на принципиально новый уровень можно вывести. Так что не переживай — для нее у нас особая программа подготовлена.

— Какая программа? — Сердце у меня ухнуло вниз.

— Для начала она обучит моих орлов раскалывать инвертацию, — безапелляционно заявил Стас. — Мне этим заниматься некогда, да и дистанцию держать нужно.

Катастрофа. А я-то думал, что выбил у него из головы завиральную идею заманить к себе Татьяну. Ладно, сейчас мы ее прихлопнем аргументом, от которого он в прошлый раз чуть в визг не сорвался.

— Стас, она к тебе не пойдет. В смысле, без меня, — уверенно поставил я точку в разговоре.

— Так я с дорогой душой, — перечеркнул он мою точку. — Вот прямо в моем павильоне и начнешь вливаться — поделишься с моими ребятами, как из невидимости выводить.

— Это еще с какой стати? — возмутился я.

— А с той стати, что иначе за помощью ко мне больше не обращайся, — отрезал он.

— А к аналитикам я с чем в следующий раз пойду? — воззвал я к его одержимости новым отделом. — Кто за новичками наблюдать будет?

— Мои ребята, — последовал незамедлительный ответ. — Что фиксировать, ты сказал, а им в непосредственном контакте с новобранцами это легче сделать будет. Они тебе и отчет напишут — отредактируешь только, воды там нальешь.

Соблазнительно. Не привык я как-то в заданном формате писать — у нас в отделе отчеты всегда в вольной форме составлялись. И откровенный диктат никогда у меня ничего, кроме сопротивления, не вызывал. Стасу, кстати, тоже лучше об этом не забывать.

— Ну, не знаю, — протянул я с сомнением в голосе. — За этим вундеркиндом я и сам хотел понаблюдать.

— Наблюдай, — великодушно повел рукой Стас. — В свободное от обучения моих орлов время. А когда будешь занят, тебе его под микроскопом рассмотрят.

— А по Татьяне? — спохватился я.

— А по Татьяне мы напишем чистейшую правду, — расплылся в широкой улыбке Стас. — В плане ее неспособности физическую нагрузку держать. И сделаем на этом основной акцент.

— Нет уж, акценты я расставлять буду, — возразил ему я для порядка. — И не только по Татьяне.

— Так что, можно считать, — вкрадчиво произнес Стас, — что твоя первая просьба привела ко взаимовыгодному соглашению?

Подходит. Какая-то не совсем типичная для него формулировка, но тем более ценная. Если он готов протянуть руку равноправного сотрудничества, то я и подавно. Тем более, что в другой руке у меня еще одна просьба есть.

Я кивнул.

— Дальше слушаю, — обратился Стас к моей второй руке.

— Да это так, мелочь, я думаю, — пожал я плечами. — Насчет наших воспоминаний. У себя в отделе я их в народ забросил, а в твоем — может, ты это сделаешь?

Стас прищурился, и мне вдруг показалось, что он примеривается, как бы вернуть мою руку в естественное, с его точки зрения, положение у меня за спиной. И весьма болезненное — с моей.

— Интересно, — почти промурлыкал он. — Значит, в своем отделе ты сам справился, а в моем можно шефа припрячь?

— Если не хочешь, так и скажи, — насупился я. — Я сам могу.

— Нет, не можешь, — довольно покачал он головой. — Без моего разрешения.

— Какое разрешение, Стас! — заорал я. — Ты же сам согласился на их распространение.

— Так то когда было, — ухмыльнулся он. — С тех пор мы здесь под такой колпак попали, что нужно трижды думать, прежде чем что-то предпринимать. Если мои орлы обнаружат, что ты у нас в расположении шныряешь, тебя, конечно, ко мне доставят, но боюсь, что по частям.

Не надо. Мы, ангелы, разумеется, бессмертны, но становиться первым в мире ангелом-калекой и жить потом так целую вечность мне как-то не хочется. Куда мне потом — только на сидячую работу: к администраторам или тем же аналитикам? Или он так решил и Татьяну заполучить без меня в нагрузку, и меня в свои постоянные резиденты забросить?

— Стас, скажи прямо, что ты хочешь? — открыл я полностью забрало.

— Я хочу обратить твое внимание, — с готовностью отозвался он, — на то, что ты просишь меня выдать тебе нелегальную литературу — раз, санкционировать ее распространение во вверенном мне подразделении — два, и еще и взять на себя это распространение — три. А это уже совсем не мелочь, а целых три просьбы. И мне очень интересно, что ты готов предложить взамен.

— Как скажешь, — решил я пойти на блеф. — Придется тогда твоему отделу прозябать в неведении. И когда он останется там один, сам соберешь своих и проведешь с ними политинформацию.

— Так и запишем, — согласно кивнул он, — а потом послушаем, что нам скажет Марина. Об исполнении обещаний и верности слову.

— Ты на темных натренировался руки выкручивать? — процедил я сквозь зубы, мгновенно вспотев при мысли о том, что я сам, своими руками дал Марине средство связи не только с собой, но и с Татьяной.

— А вот про темных ты лучше не начинай, — вкрадчиво заметил Стас. — Пока я не вспомнил про твоего приятеля из их высшего звена. И не задумался, на чем это вы так сдружились. И не решил проверить, что это за разговоры вы с ним ведете.

Влип. Вот это я влип, подумал я. Со Стаса станется наведаться к тайнику. У болтуна темного и так язык без костей, и если Стас еще и намекнет ему о возможности перехода к нам… Нет, никаких тайн я, конечно, не разглашал, скрывать мне нечего.

Кроме, разве что, личного канала связи. Стасу же не докажешь, что я сам изобрел то, о чем темным давно известно. А если докажешь, то еще хуже — опять забулькает о сокрытии стратегического открытия и коллаборационизме с противником.

Нет уж, лучше я сам.

Я рассказал ему о перемычках. Лишь чуть-чуть изменив хронологию. Вроде я услышал о них от темного гения и потом придумал, как их устанавливать. И с Татьяной уже проверил. И, разумеется, намеревался рассказать Стасу о них при первой же возможности. Для того, собственно, и пришел. И если бы он не раздул из мухи моей последней просьбы слона своих угроз Мариной…

— Ладно-ладно, — оборвал он меня, — будем считать, что я тебе поверил. Этому моих ребят тоже обучишь. А я им опусы для ознакомления раздам. И давай договоримся, — вдруг оживился он, — что ты будешь к этому гению раз в недельку наведываться — глядишь, еще что-нибудь из него выудишь.

Мне пришлось еще задержаться, чтобы и с ним найти общую мысленную волну. Моим самым ярким воспоминанием о нем была наша первая встреча в коридоре на этом самом этаже — еще тогда мне захотелось немедленно в невидимость перейти при виде его бицепсов и квадратной челюсти. В его сознании я и был в этой сцене невидимым — он меня тогда даже не запомнил.

Но мы все же решили выбрать для подачи сигнала не столь очевидно связывающее нас событие. Вечер воспоминаний мог бы затянуться, если бы не образ Марины, буквально зависший у меня над головой после упоминания Стаса о ней. Насчет него не знаю, но вряд ли можно было найти что-либо менее связанное со мной.

Мы остановились на нашем совместном визите к ней в больницу после ее аварии. За которым последовал визит к ее бывшему, а теперь уже и нынешнему хранителю. Чтобы он ее к нашему источнику питания подключил. Стас тогда еще утверждающую резолюцию на заявке подделал. О чем я ему с удовольствием напомнил.

И все же выходил я из административного здания отнюдь не в лучшем расположении духа. Хотел на внештатниках отыграться, но они вдруг сделались чрезвычайно вежливыми.

По дороге к подготовительному центру я перебирал в уме результаты своей первой официальной миссии в новом качестве.

Я проник к аналитикам, хотя первая встреча с ними прошла комом, как любой первый блин, но где гарантия, что я не останусь для них простым посыльным, доставляющим необходимые для работы материалы?

Я особо остро ощутил себя хранителем у нас на этаже, но где гарантия, что после сегодняшнего дня мне не запретят доступ туда?

Я сумел все же оставить часть наших открытий при себе, но где гарантия, что Стас не потребует новых после каждой моей встречи с темным гением?

Но самое главное, когда я в шутку вздыхал по поводу множества и разнообразия сварившихся на меня работ, я ни разу не задумался о том, что им полагаются различные ипостаси.

На земле я тоже был непревзойденным хранителем Татьяны, ее заботливым мужем, строгим отцом Игоря, преуспевающим психологом, терпеливым наставником Тоши и прочая и прочая. Отцы-архангелы и в этом решили усложнить мне задачу, превратив каждую мою новую ипостась в личину бога Януса.

У аналитиков я оказался наблюдателем за новичками и шпионом Стаса.

У своих — гостем, оставшимся в глубине души хранителем, и конспиратором, ведущим подрывную деятельность.

У Стаса — внештатным засланным казачком и карманными курсами повышения квалификации.

У темного гения — источником развлечения и лазейкой в светлое сообщество.

У Тени — энциклопедией ангельской жизни и персональным целителем.

У Татьяны…

Я всегда хотел быть только ее хранителем. И на земле, и в вечной жизни. Оберегать ее, направлять, подстраховывать. Но возвращаясь к ней после нашего первого расставания в родных пенатах, я впервые задумался о том, какую судьбу уготовили ей отцы-архангелы — снабдив ее таким букетом талантов, а меня — такой горой работы.