Ангел Петя

Ангел Петя

Глава I

У Петроса нестерпимо свербело в носу. Он незаметно раздувал ноздри, шевелил бровями и задерживал дыхание, но от этого становилось только хуже. О том, чтобы чихнуть или, хотя бы, почесать нос, не могло быть и речи – Петрос принимал покаяние жрецов-кандидатов, и обе руки были заняты – левая держала запечатанный флакон с каменным маслом, а в правой был свиток с поименным перечнем Ста Богов.

Нос непрерывно чесался уже больше часа. Мучения начались, как только стрелка божественной рулетки указала на Петроса, и верховный жрец в глухой белой маске первосвященника, взойдя на алтарь, известил Высоких Богов, что их волей избран новый Внемлющий в ночи. Стараясь отвлечь себя от неуместного желания чихнуть, Петрос сейчас пытался представить себе, что ощущает каждый из ста двадцати семи кандидатов, чередой проходящих перед ним. Это было не сложно – он сам уже восемь раз стоял на коленях перед тем, кого избрали Боги, и так же неискренне восславлял мудрость несправедливого жребия.

Степенно подошел и неуклюже, в два приема, стал колени толстяк Бовус по прозвищу Слон – лучший друг нового Внемлющего. Он восславил мудрость божественного выбора и предположил, что жребий прошел мимо него из-за склонности к чревоугодию. Затем толстяк, следуя канону, пообещал к следующему разу непременно исправиться.

– Толстый, – стараясь не шевелить губами, сказал Петрос, – может, дело не в обжорстве, а в одной симпатичной вдовушке из Старого квартала? Или в кувшине ячменного вина, что мы с тобой три дня назад стащили из лавки почтенного Лиса?

Толстяк, разумеется, ничего не ответил. Он еще раз благочестиво поклонился, поднялся на ноги и величественно прошествовал к группе молодых кандидатов, уже успевших покаяться. Молодыми, впрочем, некоторых кающихся можно было назвать лишь условно: следующим на колени перед Петросом опустился самый заслуженный из жрецов-кандидатов, лысоватый Кашкис, по прозвищу Божья Роса. По мнению Кашкиса судьба в этот раз прошла мимо из-за порочных мыслей, иногда посещающих его ночами. Петроса очень интересовали подробности о ночных фантазиях старого греховодника, но, согласно ритуалу, ему полагалось стоять молча, выражая лицом мудрость и печаль.

Последним кающимся был молодой, младше Петроса, жрец-кандидат, прозванный Тлёй. Он считал, что жребий прошел мимо из-за того, что он недостаточно усердно изучал язык северных варваров. А я думаю, молча возразил ему Петрос, это все из-за того что ты заложил нас с Толстым, когда мы не вернулись в храм в ночь праздника Матери Земли. Он с трудом отвел злорадный взгляд от курчавой макушки доносчика, и на лице снова появились положенные мудрость и печаль.

Потом возносили благодарственную молитву к Прометею за драгоценный подарок, позволивший узнавать волю Богов – божественный жребий, судьбоносную рулетку. По правилам Прометею молились стоя. Многие, устав стоять, с удовольствием бы отдохнули на коленях, но демократичный Бог еще в давние времена это строго-настрого запретил. На очереди, по счастью, в программе стояло исполнение гимна Ста Богам. У Петроса к тому времени спина ужасно устала, поэтому, он с большим удовольствием, простерся ниц и воодушевленно присоединился к исполнению гимна в уставном положении. Чихать уже расхотелось.

Отзвучал гимн. По молчаливому знаку верховного жреца Петрос в первый раз в жизни надел маску Внемлющего и пошел к выходу из храма. Маска закрывала верхнюю часть лица и неудобно давила на переносицу, пришлось дышать ртом. Выйдя из высокой, распахнутой створками наружу двери, он остановился в тени колоннады, глядя с высоты тридцати двух ступеней на тысячи сограждан, готовых узреть нового Внемлющего. Уже наступил вечер, было темно, и площадь перед храмом, освещалась двумя рядами высоких светильников, заправленных каменным маслом. Желтое яркое пламя, гудя, вздымалось до темных небес. По черным лицам толпы, обращенным в сторону храма, бегали желтые отсветы. Скопище людей было отделено от ступеней храма двумя рядами стражников, облаченных в блестящие доспехи из священных пластин. Ближайшая цепь охраны была лицом обращена к Петросу. Светильники оказались у них за спиной, поэтому черные лица стражников были скрыты в темноте, лишь сверкали белки зорких глаз. Глаза второй цепи, стоящей спиной к первой, бдительно следили за толпой. Стражники медленно поворачивали головы, не пропуская ни одного движения в массе людей, стоящих перед ними. В ожидании сигнала труб, Петрос постарался расслабиться. Правда ли, что доспехи стражников сделаны из обшивки кораблей Первых Богов, на которых они прилетели со звезд? – вспомнил он. – Или это очередная сказка, придуманная жрецами для легковерного народа?

Четырежды проревели трубы. Гул толпы стих. Петрос немного помедлил и вышел на свет. Тысячи людей, затаив дыхание, смотрели на невысокую фигуру в маске, облаченную в пурпурную мантию Внемлющего. Прямо сейчас все узнают, какой из ста двадцати восьми номосов Барга будет освобожден от храмовой подати до следующего дня выбора Внемлющего. Хроники рассказывают, что Сотый номос – самый богатый из всех, кроме Первого, сделался таким сто тридцать лет назад, когда целых три года не платил храмового налога, так как три года подряд новым Внемлющим становился посланец Сотого номоса. Именно в те времена там был возведен храм Ста Богов, сравнимый по роскоши с главным храмом государства, а Сотый Город, по существу, стал второй столицей Великого Барга. Снова четырежды проревели храмовые трубы и умолкли. Затем раздался короткий удар колокола, и наступила полная тишина. Толпа словно набрала в грудь воздуха и боялась его выпустить. Петрос снял маску, поднял ее над головой, сделал еще шаг вперед и, что было силы, крикнул: Я – Петрос из Пятого номоса. Я буду внимать Богам! Толпа, наконец, выдохнула. Петрос представлял себе плачущих от радости мать и сестер, счастливо улыбающегося отца и торжествующих друзей. Скоро весть донесется до родного Пятого номоса, и бледнокожие рабы начнут свои варварские пляски, громко вопя от счастья. Уже через неделю каждого десятого из них, щедро одарив, отправят домой, в их дикие племена. Там они сделаются первыми, получат самых хороших женщин и скот, а, когда корабли баргов в следующий раз приплывут за новыми рабами, лучшие мужчины и прекраснейшие женщины снова будут предлагать себя.

Петроса вели по темному лабиринту храмовых переходов. Впереди шли четыре стражника с факелами, за ними – Петрос. На расстоянии пяти шагов следовали еще четверо, а замыкали шествие три юных послушницы храма. Уже сегодня они на целый год сделаются возлюбленными кого-то из Высоких Богов, а еще через год их сменят три новые красавицы, а те, что следуют сейчас в темноте за Петросом, найдут себе мужей из самых удачливых жителей Барга. Мать Петроса тоже когда-то была возлюбленной Высокого Бога, поэтому, его отец по праздничным дням с гордостью носит желтую шапку мужа избранной Богами. Петрос спросил себя, готов ли он представить Высоких Богов на супружеском ложе, и с удовольствием ощутил, что да, готов. Потом он стал размышлять о своей семье. Наверное обе незамужних сестры очень скоро найдут себе мужей – в желающих породниться с семьей Внемлющего недостатка не будет. Любой другой жрец-кандидат на его месте думал бы сейчас совсем о другом. Но скорая встреча с верховным жрецом, на которой тот снимет маску и откроет свое лицо, могла волновать кого угодно, но только не Петроса. Он-то чудесно знал, что верховный жрец и учитель математики Парва – один и тот же человек. Учитель Парва еще год назад, восхищенный доказательством теоремы о площадях квадратов, открылся Петросу. Пребывающий в непрерывном движении острый ум молодого человека, только что соотнес близкое знакомство с верховным жрецом и удачу при жребии. Результат сопоставления заставил усомниться в беспристрастности судьбоносной рулетки, но не уменьшил радости от выигрыша – события развивались просто чудесно.

По традиции, свидание с верховным жрецом должно было произойти в апартаментах, которые отныне будет занимать Петрос. Еще девяносто девять таких же квартир располагались по окружности Храма. За сотней дверей сто Внемлющих беседуют со Ста Богами – каждый со своим. Все апартаменты состоят из центральной залы и пяти комнат, и имеют два выхода – в общий кольцевой коридор с одной стороны, и в изолированный садик с фонтаном – с другой. Об этом чудесно знали не только сто Внемлющих и сто двадцать восемь жрецов-кандидатов, но и все жители Великого Барга – Храм не видел нужды делать из этого секрета.

Только выйдя из подъезда на свежий воздух, Петя начал подозревать, что его обманули, причем обманули, почти не прилагая к этому усилий, разгадав на раз его азартную душу коллекционера. Из-за этого увлечения его небольшая квартирка напоминала не то лабораторию средневекового алхимика, не то убежище сумасшедшего ученого-энциклопедиста прошлых веков, заваленное массой самых удивительных предметов. Странные артефакты лежали и стояли в квартире в самых неожиданных местах, вызывая оторопь у редких гостей. Когда влюбленный до одурения Петя два года назад впервые пригласил Маришку к себе, то первым делом продемонстрировал свои богатства. Это уже потом, когда они сделаются совсем близкими людьми, девушка назовет его Плюшкиным и хомячком, а в тот памятный вечер Маришка с почтительным интересом изучала разномастные сокровища. Особое впечатление, как Петя и ожидал, у девушки вызвали интерес:

огромная, почти в человеческий рост, бронзовая статуя бога Шивы;

самурайский меч (штатный клинок пехотного офицера Квантунской армии);

зуб кашалота;

хрустальный (так утверждал продавец) шар диаметром сантиметров двадцать – вещь незаменимая при гаданиях;

набор наконечников для стрел, включая скифские и древнерусские;

рукопись неизвестного содержания, неизвестного автора на неизвестном, предположительно аджарском, языке, датированная аж тысяча девятьсот девятнадцатым годом (приобретена за смешные деньги вместе с двумя железными метеоритами из тех же аджарских краев).

Большое впечатление на Маришку произвел один из ценнейших экспонатов – ноты прелюдий Шопена, изданные при жизни автора. Когда-то Петя выменял их на небольшое чучело крокодила; как всегда в похожих случаях, обмен был произведен под влиянием острого и неожиданного импульса – до того Петя воспринимал Шопена как композитора одного произведения – Траурного Марша, разумеется. Тот факт, что Шопен писал еще и прелюдии, так потряс молодого человека, что он, почти не задумываясь, расстался с крокодильим чучелом.

Со скромной гордостью Петя продемонстрировал несколько, почти как новых, тарелок фабрики Кузнецова. На донышке каждой из них был большой синий двуглавый орел с соответствующей надписью; предыдущий владелец тарелок сообщил Пете, что Кузнецов был почетным поставщиком Императорского двора. Петя не был ни знатоком фарфора, ни снобом, ни, тем более, дураком; он понимал, что ни император, ни его жена, ни их ближайшие родственники с подобных тарелок никогда не ели, но вкушать пищу с императорских тарелок ему было всё равно приятно.

По счастью, Маришка уже знала, что молодой человек был не старьевщиком, а математиком и программистом, причем программистом очень хорошим (что встречается в наше время весьма часто) и чрезвычайно ценимым заказчиками (это встречается куда реже). Разумеется, в тот вечер для девушки это не имело никакого значения – она была увлечена странноватым талантливым Петей, а за прошедшие два года ее чувства только усилились, как и Петины, впрочем. Не удивительно, что через месяц влюбленные собирались пожениться.

Итак, Петя стоял на улице спиной к чужому подъезду и подозревал, что его надули. А дело начиналось так. Пару дней назад, бродя по известной интернетовской виртуальной барахолке, в разделе «коллекционирование» Петя набрел на две скифские бронзовые бляшки с изображением пантер. Петя тут же в них влюбился. Он понял, что всю жизнь хотел владеть именно такими бляшками. Созвонившись с владельцем вожделенных побрякушек, он выяснил, что владелец, как и он сам, коллекционер романтического замеса, и деньги, как таковые, его не интересуют, а интересует обмен на что-нибудь интересненькое, желательно в области коллекционных орденов и медалей. У Пети как раз имелся подлинный «Орден румынской короны» и медаль этого ордена. Несмотря на впечатляющий вид (обе награды могли бы занять достойное место на нагрудном иконостасе какого-нибудь арабского шейха или африканского президента, а то и на парадном облачении одного из отцов отечественной церкви), цена регалий по Петиным прикидкам была не слишком высокой – несколько сотен, самое больше, одна тысяча долларов. Обладатель скифских сокровищ очень заинтересовался орденами, и они договорились встретиться на квартире у нового знакомого в ближайшие выходные (сердце Пети, войдя в союз с душой, требовали совершить обмен немедленно, но холодный разум напоминал, что нужно закончить некую важную работу, за которую уже получен аванс, и Петя подчинился голосу рассудка). Подчинился и, как выяснилось, зря – когда Петя, наконец, появился у коллекционера, выяснилось, что бляшки уже успели обрести нового хозяина. Расстроенный Петя собрался было уходить, но коллекционер уговорил показать румынские награды. Изучив регалии, он вцепился в них, как репей в собачий хвост, и начал делать разные, как ему казалось, заманчивые, предложения. Деньги Петя отверг сразу, даже не поинтересовавшись их количеством. Горсть бронзовых наконечников для стрел вызвала у нашего героя лишь презрительную улыбку – у него дома валялся десяток таких же, и он ими давно успел наиграться. Римские и греческие монеты вызвали аналогичную реакцию, ровно, как и старинный комплект шахмат из слоновой кости. Было сделано еще несколько попыток обмена, но и они не имели успеха. Наконец, хозяин квартиры, разобравшись в особенностях романтического склада души коллеги-коллекционера, предложил на обмен папку с не изданным произведением Булгарина.

– Булгакова? – уточнил Петя.

Пришлось хозяину лезть в интернет и демонстрировать неучу общедоступные сведения про автора рукописи. Петя тут же заинтересовался. Особенно его подкупил тот факт, что за пятьдесят лет до Жюля Верна, Фаддей Венедиктович Булгарин написал и опубликовал фантастический роман, в котором пророчески описал далекое будущее человечества. Факт об известной любому культурному человеку вражде Пушкина и Булгарина не производил особого впечатления на Петю, до тех пор, пока коллекционер не объяснил, что свои знаменитые эпиграммы на Булгарина Александр Сергеевич писал исключительно из зависти – произведения Булгарина в те времена расходились куда лучше пушкинских. На вопрос про жанр и тему неизданного произведения владелец рукописи честно ответил, что не читал, но, книга, наверняка, стоящая.

Короче говоря, спустя четверть часа, Петя, решив не дожидаться медлительного лифта, радостно сбегал по лестнице с девятого этажа, напевая детсадовскую дразнилку «обманули дурака на четыре кулака». В руках у него был объемистый полиэтиленовый пакет, в котором лежала картонная папка с рукописью и четыре пластинки-сорокопятки легендарных Битлов выпуска шестидесятых годов двадцатого века. Нужно сказать, что пластинки, предложенные в качестве бонуса, сыграли решающую роль при заключении сделки. В тот момент Петя даже не задумался о том, что дома у него нет проигрывателя для винила, и слушать пластинки ему, собственно, не на чем. Эта мысль придет ему в голову через минуту, и вызовет ощущение неудачного обмена.

Можно предположить, что в этот самый миг новый владелец румынских бранзулеток, очень довольный сделкой и собой, также весело напевал что-то наподобие «обманули дурака». Скорое развитие печальных и, даже трагических событий показало, что оба участника сделки в своих песенках оказались не правы. Или оба правы, если угодно. Одним словом, дураками оказались оба, а жить обоим дуракам оставалось совсем недолго. И пластинки легендарных Битлов были здесь абсолютно ни при чем.

Глава II

По кольцевому коридору процессия с факелами дошла до двери, на которой были изображены три креста – прямой и два косых. Петрос понял, что это вход в его новое жилище – место, в котором он будет жить, пока Высокие Боги не призовут к себе. Кресты обозначали номер комнаты – шестьдесят четвертый. Хорошее число шестьдесят четыре, размышлял молодой человек, счастливое – состоит из шести перемноженных двоек, трех четверок или двух восьмерок, отличный знак. Старший из стражников отстегнул от пояса круглую пластинку с дюжиной коротких штырьков – ключ от двери, и с поклоном протянул ее Петросу. Дверь с номером шестьдесят четыре привела в довольно большой круглый зал без окон. На стенах висело восемь драгоценных светильников, горящих ярким белым пламенем; такие использовались лишь в храмах. Молодой человек вошел и огляделся. Посреди – бассейн круглой формы с фонтанчиком в центре, неподалеку стол с четырьмя стульями. Кроме двери, через которую только что вошли, было еще шесть – три в женские покои, одна в личную комнату Внемлющего, и еще одна в сад. Куда ведет шестая дверь, Петрос пока не знал. Невесты низко поклонились новому господину и молча направились в спальни – каждая в свою; наверное их заранее проинструктировали, куда идти. Петрос задумчивым взглядом проводил стройные фигурки, задрапированные, по традиции, в небесно-голубую тонкую ткань. Интересно, какие они? Лицо одной из них ему предстоит увидеть уже этой ночью. Стражники терпеливо ждали в коридоре, пока он к ним обернется. Мужественные черные лица были слегка напряжены – Внемлющих побаивались. По команде старшего, они слаженным криком поприветствовали нового квартиранта, лихо развернулись на месте и ушли, чеканя шаг. Петрос немного послушал удаляющееся цоканье подкованных металлом сандалий и пошел в личные покои. Небольшое уютное помещение также было без окон и освещалось белым пламенем. Большую часть комнаты занимало невысокое просторное ложе, возле него стоял низкий столик. Еще имелся маленький гигиенический бассейн и стол с письменными принадлежностями. Рядом стоял единственный стул.

В спальне никого не оказалось. Наверное, учитель ждет в саду, догадался Петрос. Он вернулся в залу и открыл ближайшую дверь, рассчитывая попасть в сад, но за дверью оказалось отхожее место. Тихонько журчала вода и пахло цветами.

Следующая дверь вела в сад, плохо видный в темноте. Справа и слева от входа стояли два высоких, выше Петроса, светильника. Судя по желтому чадящему пламени, драгоценной сеточки, превращающий любой светильник в храмовый, в них не было. В кресле у небольшого круглого стола сидел учитель Парва, он же – верховный жрец, самый влиятельный человек во всем Великом Барге. Его маска лежала рядом на столе. Петрос, как положено, стал на колени, прижал лоб к мягкой, ровно подстриженной траве и простер руки в сторону великого человека.

– Прекрати валяться, – строго сказал учитель. – Лучше расскажи, что у тебя получается с простыми числами. Да встань уже и иди в кресло!

Петрос присел в кресло и стал рассказывать про найденный им способ нахождения простых чисел. Петрос просеивал числа, отбрасывая несовершенные, из-за этого, метод он назвал «решетом».

– Неплохо, – признал учитель, но, честно говоря, я ожидал от тебя чего-то более впечатляющего. Самому-то нравится?

Говоря по совести, Петросу нравилось практически всё, что он придумывал, и «решето» исключением не было. Тем не менее, он потупил глаза и скромно пожал плечами.

– Ладно-ладно, не нужно притворяться. Такого самовлюбленного нахала, как ты, я никогда не встречал и вряд ли когда-нибудь встречу. Впрочем, должен признать, у тебя есть определенные основания быть собой довольным. Сейчас я должен сообщить тебе, кому из Высоких Богов ты будешь внимать. По-хорошему, мне бы стоило надеть официальную маску, и сообщить тебе об этом, следуя соответствующему ритуалу, но – обойдешься. Короче говоря, твой Бог – Прометей. Ты доволен?

Сказать, что Петрос был доволен, значило не сказать ничего. Конечно, в иерархии Богов Прометей занимал не самое высокое место. Громовержец, Потрясатель Морей и Правитель Подземного царства всеми признавались более могущественными. Но Прометей был самым любимым Богом. Он любил людей, и люди любили его. Всем известно, что именно он показал, как пользоваться каменным маслом, научил добывать металл из недр земли, построил первый корабль. Прометей научил людей плавать по морям за рабами и, если бы не он, жители Барга до сих пор сами бы пахали землю и добывали камень в каменоломнях. Но милосердный Прометей был добр не только к баргианцам, но и к другим народам. Он учил, что цвет кожи – не главное, и баргианец лучше белокожего раба не из-за своей черной кожи, а из-за того, что больше знает и лучше умеет. Рассказывают, что много веков назад Прометей даже выбрал себе Внемлющего из числа белокожих рабов. С тех пор, малую часть дикарей стали регулярно возвращать на родину. А два века назад он велел выбирать рабов для отправки домой не с помощью жребия, а по результатам состязания. В последние двести лет домой в дикие племена возвращаются те рабы, кто лучше других преуспели в ремеслах, грамоте и искусстве.

– Внимательно меня слушай и запоминай, – прервал размышления Парва.

– Иногда, когда ты будешь заниматься любовью с этими женщинами, Прометей будет входить в твое тело. Не вздумай ему противится. Впрочем, до любовных утех он не слишком охоч, поэтому, чаще всего тебе придется справляться самому. Насколько мне известно, особых проблем это у тебя не вызывает, и опыт какой-никакой имеется.

Петрос засмущался. Он надеялся, что о его успехах на этом поприще учителю ничего не известно, тем более что вступая в ряды жрецов-кандидатов, он обещал не прикасаться к женщинам.

– Ишь, как застеснялся, – удивился учитель, – думаю, светлокожий раб на твоем месте уже вообще бы красным сделался. Ладно, проехали. В любом случае, это лучше мужеложства, которым грешат некоторые жрецы-кандидаты. Впрочем, это мое личное мнение. У Высоких Богов это за грех не считается – у некоторых, во всяком случае. Однако, довольно о любви!

– Временами Прометей будет тебе являться во сне. Будете разговаривать на разные темы, ты расскажешь ему, о чем спросит. Тут никаких советов я дать не могу. Знаю только, что в отличие от других Богов – высокомерных и гневливых, он ищет интересной беседы и дружбы. Надеюсь, что божественная рулетка выбрала тебя не зря.

– И последнее. Ты будешь продолжать посещать занятия – мои и учителя Мануса. Манус говорит, что из тебя может выйти неплохой специалист по поиску личного пути. На занятия ходить только в маске – не хватало еще, чтобы кто-нибудь узнал, что старший жрец сидит за партой, вместо того, чтобы вещать с кафедры. Да, теперь ты старший жрец. Я уже внес нужные записи в храмовую книгу. Сегодня ты сделался Внемлющим в ночи и старшим жрецом. Неплохой денек, как ты считаешь?

– Ну, что у нас еще? Ватерклозетом и светильниками ты пользоваться умеешь – в учебном корпусе точно такие же. Брадобрей будет приходить по утрам. Еду приносят прямо сюда. Где тренировочный зал знаешь. Если чувствуешь себя утомленным, то к выполнению супружеских обязанностей можешь приступать не сегодня, а завтра. Или послезавтра – твое дело. И не опаздывай завтра на занятия!

С этими словами верховный жрец легко поднялся. Петрос вскочил, проводил учителя до выхода и вернулся в сад. Там он прислушался к своим ощущениям. Утомленным он себя не чувствовал.

Петя был человеком не особенно тщеславным – во всяком случае в областях, выходящих за рамки профессиональных интересов, но ощущение того, что он является единственным владельцем литературного шедевра, его будоражило. Придя домой он собирался первым делом прочитать пару страничек гениального произведения и лишь потом посвятить должное время анализу принципиально нового алгоритма шифрования, который в скором времени, как он небезосновательно надеялся, будет широко обсуждаться в профессиональном сообществе и носить его, Петино, имя. Точнее, фамилию. Но, как известно, один человек предполагает, а все остальные располагают. Как только Петя открыл дверь в квартиру, его нос ощутил божественный аромат высокой кухни. Пробираясь по коридору к источнику благоухания, Петя попробовал определить его составляющие – кажется, улавливается аромат молодой зелени кориандра и солодковый запах кочанчиков салатного цикория, к которому за два года он еще не успел привыкнуть, но, по вполне очевидным причинам, уже успел полюбить. Запахи пряностей не скрывали, а лишь подчеркивали и украшали благоухание основного блюда – тушеной говядины. Не телятины, с ее диетически строгим и необъемным запахом (да и вкусом, что уж там говорить), а зрелой духовитой говядины, мастерски доведенной до такого состояния, когда она уже тает во рту, но еще оставляет шанс ощутить жадными нёбом, зубами и языком восхитительную фактуру безупречно приготовленного мяса. Добравшись до кухни, Петя с удовольствием уставился на шеф-повара, стоящего к нему спиной. На ногах шефа обнаружились домашние тапочки, размеров на шесть превосходящие необходимый, а верхняя часть была задрапирована в Петину майку, достававшую до колен и казавшуюся большой и бесформенной на стройном теле девушки. Впрочем под майкой отчетливо угадывался круглый задик, уводя от мыслей о предстоящем гастрономическом разгуле.

– Мой руки – и за стол, – скомандовала, не оборачиваясь, Маришка.

– У тебя, что – глаза на спине? – привычно расстроился Петя и покорно пошел в ванную.

Потом был обед с французским вином, пусть не самого любимого взыскательной девушкой сорта, но вполне подходящим к изысканному блюду. Обед сопровождался, как всегда многословными, но от того не менее искренними, Петиными похвалами, а затем последовало совместное возлежание на широчайшем диване, прерываемое пару раз недолгим сном. Как результат, о своем новом приобретении молодой человек вспомнил уже вечером, когда Маришка собралась уходить:

– Ты Булгарина знаешь?

– Фаддея-то? А как же – я же всё-таки специалист по пушкинскому окружению.

– А он правда был великим писателем?

– Не сказала бы. А с чего это ты вдруг заинтересовался?

Петя вытащил из пакета папку и, положив на стол, сообщил:

– Вот по случаю приобрел его неизданную рукопись. Как считаешь, вещь стоящая или снова хомячком обзываться будешь?

Девушка пролистала несколько страниц, некоторые из которых посмотрела на свет и даже, зачем-то, понюхала, после чего сделала заключение:

– Рукопись, определенно старая, похоже, середина девятнадцатого века. Судя по всему, что-то вроде автобиографии. У Булгарина есть изданные воспоминания – но вроде бы это не они. По поводу его авторства сейчас сказать ничего не могу – нужно сравнить почерк. Дай мне ее на недельку – всё равно читать не будешь.

– Почему это не буду? – обиделся Петя, – что я, по-твоему, только справочники читаю? А тут, всё-таки классика.

– Да никакой он не классик, успокойся – вряд ли тебе понравится. Хотя, мужик был, несомненно, интересный.

– Расскажи про него, – потребовал Петя, – и если хорошо расскажешь, то, возможно, получишь папку на денёк.

– На денек не получится, – с сожаленьем сообщила Маришка и объяснила:

– Завтра я на неделю в Псков уезжаю.

– На неделю? – ужаснулся Петя, – что там в этом Пскове неделю делать?

– Работа в архивах есть неотъемлемая часть научной деятельности филолога-историка, – назидательным тоном сообщила ученая девушка и, явно желая отвлечь Петю от печальной темы долгого расставания, спросила:

– Про Фаддея будешь слушать?

Фаддей Венедиктович Булгарин действительно оказался личностью примечательной и с захватывающей биографией – хоть приключенческий фильм снимай! Для начала оказалось, что по-настоящему зовут его Яном Тадеушем, Фаддеем он сделался позже. По происхождению Ян был из польской шляхты. Отец его был ярым демократом и сторонником идеи независимой Польши. Приверженность радикальным взглядам он выразил, в основном, двумя поступками: назвал сына Тадеушем в честь героя борьбы за независимость (это поступок сильных последствий не имел), а вскоре после этого, принимая участие в польской революции, убил русского генерала (за это был сослан в Сибирь). Несмотря на предосудительный поступок своего папы, юноша был принят в Петербуржский кадетский корпус, где, невзирая на скверное знание русского языка, начал писать сатиры и басни. После окончания корпуса тут же принял участие в русско-прусско-французской войне, в уланском полку. Интересно, что воевал он, в этот раз, на стороне России.

– А на чьей же стороне еще воевать выпускнику Питерского офицерского училища? – удивился Петя. Маришка жестом велела ему замолчать и продолжила рассказ.

На войне Тадеуш отличился – был ранен и получил орден. Потом принял участие в Шведской войне, а возвратившись из похода, чем-то сильно обидел полкового командира, и был переведен в полк похуже. Вскоре его и вовсе отчислили из армии, после этого бывший улан скитался по разным странам Европы, бедствовал и, как говорят, даже воровал. Бродяжническая жизнь закончилась определением в Польский легион армии Наполеона в качестве рядового. В составе французской армии он воевал в Испании, а затем и в России (на сей раз против русской армии). Получил капитанский чин, а после отступления, был пленен пруссаками и выдан русским. Особого наказания за участие в войне на вражьей стороне не понёс, оправдавшись тем, что принес присягу Наполеону в тот момент, когда тот был союзником России, а далее просто следовал требованием присяги. Затем Тадеуш, помотавшись между Варшавой и Вильной, осел в Петербурге, где сделался журналистом, писателем и издателем. Сам Пушкин восхищался Булгариным и дорожил его мнением. Неожиданно, незадолго до восстания декабристов, из демократа и либерала сделался «реакционером», рассорился с Пушкиным и большинством общих друзей, работал на Третье отделение Собственной Его Императорского величества канцелярии – занятие однозначно осуждаемое в приличном обществе. После смерти Пушкина продолжал успешно писать и издавать – себя и других. Дожил до преклонных лет, а потом, понятное дело, помер.

– Ты три раза упомянула Пушкина, – заметил Петя. – Значит ли это, что Фаддея помнят только в связи с Александром Сергеевичем, или это из-за того, что ты – спец по Пушкину?

– Трудно сказать, – пожала плечами девушка, – но, если ты сейчас возьмешься читать его произведение, вряд ли получишь удовольствие. Я бы тебе посоветовала немного почитать про ту эпоху, составить свое мнение, а уж потом заняться его автобиографией. По-моему, Булгарин был любителем приврать, и тебе может доставить удовольствие разоблачать его недомолвки, передергивания и прямую ложь – ты же у нас юноша с развитыми аналитическими способностями!

Петя подозревал, что его невеста не до конца искренна в оценке качества литературного творчества Булгарина и в корыстных целях использует ей же упомянутые «недомолвки, передергивания и прямую ложь», однако не стал возражать, когда Маришка начала упихивать булгаринскую рукопись в свою бездонную сумку.

Проводив девушку до двери, Петя подошел к компьютеру, собираясь посвятить минут двадцать ознакомлению с эпохой Булгарина средствами интернета, но двадцатью минутами дело не ограничилось. Оказалось, что подтверждаются далеко не все факты биографии Булгарина из тех, что вкратце успела изложить Маришка. В частности, сам писатель никогда не упоминал, что его папаша грешил террором, а конфликт с законами Российской Империи объяснял несчастливым стечением обстоятельств. Пытаясь понять, где правда, Петя успел изучить с сотню страниц по теме, полюбоваться портретами Фаддея в различных видах, и лишь после этого обратил внимание, что уже четыре часа утра, и отправился спать.

С утра, а утро наступило не слишком рано – часов в одиннадцать, Петя постоял под горячим душем, сварил кофе и прямо с чашкой отправился к письменному столу – Булгарин Булгариным, а анализ алгоритма хорошо бы сегодня-завтра закончить. Понятное дело, что аналитически доказать правильность такого алгоритма невозможно в принципе, но можно еще несколько раз по нему пройтись, проверяя логику, а потом заняться подготовкой данных для тестирования. Дело пошло хорошо, работа спорилась, от стола Петя отходил всего лишь пару раз, чтобы сделать кофе, достать новую пачку сигарет, и два раза дойти до туалета – сухое вино, выпитое вчера за обедом, напомнило о себе. Около восьми вечера Петя решил, что пора прерваться, поужинать и заняться Булгариным. Он прошел на кухню, поставил в микроволновку остатки вчерашнего мяса и двинулся к холодильнику – кажется там оставались полбутылки вина, ведь есть такую говядину, не запивая благородным напитком, грешно, а Петя был не из тех, кто грешит тогда, когда можно не грешить. В этот момент раздался звонок в дверь. Петя, не дойдя до холодильника, резко сменил направление и отправился открывать, раздумывая, кто бы это мог быть.

Вопреки несмелым надеждам, это была не Маришка. За дверью стоял незнакомый молодой человек, который представился курьером, и в обмен на Петину роспись на квитанции, передал полиэтиленовый пакет с эмблемой известного винного магазина-бутика. В пакете оказалась пара бутылок сухого вина – того самого, Маришкиного любимого. Никакой записки к посылке не прилагалось.

– Тонко! – оценил Петя, – в том, что я догадаюсь, кто прислал вино, разумная девушка не сомневалась. При этом посылка, намекает, что неплохо бы всегда иметь в запасе любимого вина для любимой женщины; в то же время дает понять, что любит меня, помнит и заботится. А еще Маришка надеется, что пара бутылок изысканного напитка хотя бы частично компенсируют ее отсутствие.

Сообразив, что слишком далеко зашел в своих дедуктивных рассуждениях, Петя недовольно хмыкнул и понес вино к холодильнику. Когда он достал бутылку с намерением поставить ее охлаждаться, обнаружилось, что температура у нее просто идеальная для немедленного употребления: достаточно прохладное, но не слишком холодное. Призывно два раза пропищала микроволновка, уже не в первый раз – мясо разогрелось и ждет когда его начнут вкушать, запивая правильно охлажденным вином.

Ужинать Петя устроился прямо возле компьютера. Он включил настольную лампу и погасил верхний свет. В результате создалась идеальная обстановка для погружения в глубины булгаринской эпохи: приветливо светил монитор, слева от клавиатуры стояла кузнецовская тарелка с восхитительным мясом, а возле правой руки рубином горел бокал с вином. Петя положил в рот кусочек говядины, проглотил, тщательно разжевав, и сделал большой глоток вина. В первой же статье, посвященной Булгарину, недвусмысленно говорилось, что Фаддей Венедиктович был агентом Третьего отделения – о чем-то таком Маришка упоминала в своем рассказе. Из этого материала следовало, что популярный писатель и крупный издатель прямо-таки писал доносы на своих коллег. Зато в другом источнике, серьезном научном исследовании, утверждалось, что Булгарин всего лишь писал аналитические обзоры про настроения в культурном обществе и давал некоторые рекомендации относительно того, что нужно предпринять, чтобы сделать Россию процветающей державой. Петя заинтересовался таким явным противоречием, поискал и нашел в интернете еще десяток документов, но окончательного мнения о форме сотрудничества писателя с репрессивными органами не получалось. Было ясно одно: Булгарин в свои зрелые годы был убежденным государственником и большим противником либеральных фантазий. Мало того, достаточно критически относясь к порядкам, царившим в России, он был уверен, что бардак, имевший место в Польше, на момент присоединения ее к Империи, был в стократ хуже – во всяком случае, под конец жизни он писал об этом неоднократно.

Вино закончилось неожиданно быстро. Петя, не отрывая взгляда от монитора, где знакомился с интереснейшими рассуждениями, действительно ли Наполеон наградил Булгарина орденом Почетного Легиона, или это всё фантазии тщеславного писателя, попытался наполнить бокал и обнаружил, что бутылка пуста. С неохотой он поднялся, принес вторую и открыл ее коллекционным штопором. Сам штопор был выполнен из стальной проволоки скверного качества, а ручка выточена из светлого дерева неизвестной породы и украшена надписью Цена 14 коп. – памятник отечественного прикладного дизайна семидесятых годов двадцатого века.

Глава III

Завтракали вчетвером. Марша, с которой Петрос провел ночь, бросала на него томные взгляды, вздыхала, а когда он на нее смотрел, застенчиво опускала глаза. Лица двух других девушек по-прежнему были скрыты за плотными покрывалами, под которые они довольно ловко подсовывали кусочки фруктов и птицы. От услуг брадобрея – мужчины с плоским, довольно светлым лицом без признаков растительности и тонким голосом – наверное, кастрата, Петрос отказался. Он надел удобную маску ученика и, ощущая себя утомленным и не выспавшимся, отправился на занятия. В классе учитель Парва представил его другим ученикам как кандидата Номуса и начал рассказывать, про определение высоты дерева по длине отбрасываемой тени. Петросу было скучно. Как измерить высоту, он узнал лет пятнадцать назад. Его клонило в сон.

Проснись, Петрос, Внемлющий в ночи. Проснись и внемли мне! Хотя сейчас не ночь, но я, всё же, Бог твой. Так что, изволь меня внимательно слушать!

Петрос сидел на стуле у самой стены в большом зале. Громовой голос перекатывался и отражался от пола и потолка. Он принадлежал огромному, раз в пять выше Петроса, человеку, сидевшему на богатом троне у противоположной стены. Лицо гиганта скрывала жреческая маска, светлые прямые волосы спадали до плеч, а тело было облачено в драгоценный багрянец. Петрос вывалился из кресла и распростерся, протянув руки в сторону Прометея.

– Встань и подойди ко мне, – скомандовал любимейший из Богов, и не смей больше никогда приветствовать меня на коленях, а уж, тем более, лежа.

Петрос, трепеща, приблизился к гиганту.

– Присаживайся, располагайся удобнее, – предложил Бог. – Да не на пол, у тебя за спиной кресло.

Петрос сел на краешек неведомо как оказавшегося за спиной кресла и положил руки на колени.

– Кажется, ты меня узнал, но правила вежливости велят представиться. Я – Прометей.

– Я тебя узнал, господин.

– О чем бы ты хотел со мной поговорить, Петрос?

– О чем хочешь, господин. Я готов говорить обо всем, о чем пожелаешь.

– Расскажи, как в Барге ко мне относятся?

– Тебя любят и почитают, господин. Все помнят, что ты для нас сделал.

– Расскажи-ка об этом подробнее.

Петрос, как мог, перечислил заслуги Прометея, очень боясь что-нибудь пропустить.

– Нет, – с сожалением заметил Прометей, – счету я вас не учил. Ему, как и письменности, насколько я могу судить, выучили вас Первые задолго до меня. Я их уже не застал.

– Разве ты не родился вместе с Вселенной, господин, – удивился Петрос. – Нас учили…

– Перестань называть меня господином, я этого не люблю. Зови просто по имени.

– Как прикажешь, госп… Прометей.

– Так-то лучше. А учат вас всяким глупостям – даже жрецов. Просил же, не забивать молодежи голову чепухой – так нет, не слушают. «Это может плохо отразиться на почтении к Высоким Богам», – произнес Прометей сюсюкающим голосом, явно кого-то передразнивая.

– Кстати, не возражаешь, если я сниму маску?

– Нет, господин.

Петрос вспомнил, что только что пообещал не называть Прометея господином, но извиниться сил не было – выпученными глазами он молча смотрел на лицо Прометея.

– Ты что так вытаращился? – удивился Бог. – А-а-а, тебя никто не предупредил о цвете моей кожи? Да, видом я – светлокожий варвар. Надеюсь, ты не возражаешь? Кстати, перечисляя мои заслуги, ты мне приписал изобретение арифметики, но забыл упомянуть кое-что важное. Вспомни, что именно?

– Ты рассказал, что Барг и другие земли лежат на поверхности огромного шара, – сказал Петрос.

– Не зря ты забыл сразу об этом упомянуть, – усмехнулся Бог, – вам от этих знаний пока никакого прока. Но я имел в виду другое.

Скажи, почему варвары не знают рабства? Почему они даже пленных убивают, а не обращают их в рабов?

– Потом что они дикие? – предположил Петрос.

– Не в этом дело. Даже дикие люди понимают, что заставить кого-то вместо себя работать – это хорошо. Дело в другом. У варваров раб своим трудом может прокормить лишь себя. Возможно, не только себя, но не двоих – чтоб прокормить одного свободного, нужно пять рабов. А за рабами кто-то должен следить, чтоб не убежали, кто-то должен заставлять их работать. Еще их нужно лечить. Одним словом, сплошные заботы, а в результате их хозяин как был нищим, так и останется. В отличие от варваров, вы в Барге можете позволить себе держать рабов из-за хороших урожаев. Конечно, вам повезло с климатом, но в урожаях есть и моя заслуга. Знаешь, зачем вы посыпаете пашню жженым камнем с гор?

– Это жертва для Матери Земли. Так велели нам делать Боги.

– Нет, это совершенно невозможно, – пожаловался кому-то Прометей. – Нужно срочно проводить реформу образования. Что себе думают ваши жрецы? Совершенно слов не понимают! Город, что ли, вам для острастки разрушить?

– Пощади, господин! – взмолился Петрос. Из уроков истории он чудесно знал, на что способны разгневанные Боги.

– Вообще-то я пошутил, – сообщил Прометей. – Но, если ты еще хоть раз назовешь меня господином, сравняю ваш город с землей, так и знай!

Петрос сидел ни жив, ни мертв от ужаса.

– Кстати, сегодня в спальню пригласи светловолосую девушку. Что ты на меня так смотришь? Да, у одной из девушек светлые волосы, тебя не предупредили? Между прочим, сейчас ты сидишь и спишь в учебном классе. Не бойся – ты в маске, и пока никто ничего не заметил. Осторожненько просыпайся и не делай резких движений. Пока, до вечера!

Похоже, нахальный комар отбросил осторожность и вознамерился подкрепиться – раздражающее высокое жужжание вдруг смолкло, и Пете показалось, что кровопийца присел на волосы над левым ухом. Не открывая глаз, молодой человек быстро, но осторожно прикрыл ладонью предполагаемое место посадки насекомого, затем прижал ладонь посильнее. Возмущенного визга пленного не последовало – улетел, негодяй, следовало шлепнуть посильнее, а теперь зловредное насекомое, сделав пару кругов на безопасном расстоянии, продолжит свою атаку, выматывая нервы отвратительным писком. Прошло несколько секунд, но комариного жужжания слышно не было – наверное, уселся, проклятый, на стену в изголовье и не спеша ждет, пока человек задремлет и потеряет бдительность. Не бывать этому! Нужно не полениться, открыть глаза и расправиться с агрессором, после чего, преисполнившись чувством удовлетворения от справедливого возмездия, продолжить заслуженный отдых. Сколько, интересно, сейчас времени? По ощущениям еще спать и спать, хотя, может статься, что уже через пару минут заиграет будильник на телефоне и придется подниматься. Тем не менее, с комаром следует разобраться прямо сейчас. Если теперь его не прибить, он вернется следующей ночью – голодный и злой, преисполненный ощущения собственной безнаказанности, и продолжит свои издевательства над беспомощным человеком. Петя резко сел и несмело, опасаясь яркого света, слегка приподнял веки. Сквозь прищуренные глаза было видно, что еще довольно темно, и до утра, стало быть, еще далеко. Теперь нужно нащупать на стене выключатель, не открывая до конца глаз, зажечь свет, дождаться, пока зрение привыкнет к яркому освещению и разобраться со зловредным насекомым. Рука уверенно потянулась к выключателю, но того на месте не оказалось. Более того, стены, на которой располагался выключатель, не было тоже! Петя удивленно распахнул глаза и обнаружил себя сидящем в невысокой, словно стриженной, очень густой траве на берегу пруда. В черном зеркале водоема отражалось темное небо, почти скрытое за фиолетовыми облаками с яркими оранжевыми каемками от солнца, которое не то уже село, не то еще не успело подняться. «Я сплю, – понял молодой человек, – так уже бывало, мне снился сон, и я понимал, что сплю». Петя не спеша встал и попытался подняться в воздух. Как известно, есть два способа начать полет во сне. Первый – это бежать, увеличивая длину и высоту прыжков, так, чтобы не возвращаться на землю всё дольше и дольше, и, наконец, однажды достигнув высшей точки траектории прыжка, зависнуть в воздухе и начать двигаться не вниз, а вверх. Но сегодня хочется прибегнуть к другому способу – почти не осуществимому в замкнутых помещениях, но весьма эффективному под открытым небом, например, здесь, на берегу пруда. Петя прикрыл глаза и полностью сосредоточился на желании оторваться от земли. Сейчас между ступнями ног и травой образуется зазор, который будет всё увеличиваться, пока не станет очевидно, что полет начался. Тогда можно будет бросить взгляд вниз и убедиться, что земля осталась далеко внизу, а потом лететь куда душа пожелает. Молодой человек посмотрел на ноги и с неудовольствием увидел, что продолжает стоять на траве. Еще он обратил внимание на обувь – на ногах были любимые серые туфли – легчайшие и самые удобные из всех, что могут быть; туфли, с которыми год назад пришлось расстаться после того, как подошвы в результате многолетнего, пусть и очень бережного ношения, протерлись до дыр – и вот, в этом сне они опять на ногах, живы-здоровы. «Не получается взлететь, потому, что я опасаюсь того, что сверху потолок, – предположил Петя, – нужно показать себе, что над головой нет ничего, кроме темного неба» Тут же оказалось, что над головой есть кое-что, кроме неба. Подняв голову, Петя увидел, что из-за его спины вверх уходит много тонких светящихся нитей числом, Петя это мог уверенно сказать, не считая, ровно девятьсот семьдесят восемь. Нити казались пушистыми, и светились холодными неоновыми цветами – от сине-зеленого до красного и согласно колебались, как водоросли под легкой волной. Не сводя глаз с нитей, Петя резко развернулся, и легчайший цветной нимб с небольшой задержкой последовал за его движением, словно нити вырастали откуда-то из лопаток. Повертевшись в разные стороны, молодой человек еще немного понаблюдал за поведением нитей и вернулся к своему плану полетать. Повторная попытка взлететь снова окончилась неудачей, и Петя решил прогуляться по окрестностям – не сидеть же на месте, ожидая пробуждения, тем более что сновидение оказалось удивительно детальным и правдоподобным, воздействуя сразу на все органы чувств – густая трава не только выглядела реально, но пахла, как положено сочной зеленью, а когда молодой человек двинулся прочь от пруда, специально не слишком высоко поднимая ноги, он почувствовал, что растительность цепляется за туфли, издавая очень достоверный шелест. Путь шел на подъем, и вскоре стало ясно, что пруд находится в низине с довольно крутыми стенками, что неудивительно – вода всегда скапливается в низине, отсюда и пруд. Идти было очень легко и приятно, удовольствие почти такое же, как от полета; дыхание немного участилось, но это доставляло радость. Вскоре Петя добрался до внешнего края низины и почти сразу же невдалеке увидел освещенные окна большого здания, по виду – старой помещичьей усадьбы. Мельком молодой человек подумал, что недавнее изучение жизни девятнадцатого века сказалось на его воображении – едва ли помещичий дом явился бы во сне, если бы не часы, проведенные за изучением личности автора новоприобретенной рукописи. Любуясь окнами первого этажа – они притягивали взгляд желтым светом, который казался особенно теплым и уютным на фоне фиолетового неба, Петя чуть было не столкнулся с человеком, мирно сидевшим в кресле-качалке посреди сумрачной лужайки перед усадьбой. Незнакомец, похоже, знал толк в комфорте – перед ним на небольшом столике с гнутыми ножками стоял графин с темной жидкостью – наверное, вином, и наполовину полный бокал. Одет мужчина был, что не удивительно, в костюм, соответствующий Петиным представлениям о нарядах правящего класса в позапрошлом веке. Старомодно и трогательно смотрелся белый шелковый галстук-косынка, изящно повязанный вокруг отнюдь не худой шеи. Грубоватое лицо мужчины казалось знакомым – большие, широко расставленные глаза, хорошо очерченные брови и короткая прическа с наполеоновским чубчиком. Через мгновение Петя вспомнил, кого ему напоминает этот помещик: это же автор недавно приобретенной рукописи, Фаддей Венедиктович Булгарин, – предтеча Жюля Верна, гонитель Пушкина, информатор Третьего отделения, ревностный душитель ростков либерализма в России и прочая, и прочая. Петя, чувствуя себя неплохим специалистом по душителю либерализма, со знанием дела отметил, что в его сне Фаддей Венедиктович куда более молодой и симпатичный господин, нежели потасканный жандармский агент с интернетовских портретов. Порадовавшись своему художественному воображению и зрительной памяти, молодой человек неспешно подошел к плоду своих ночных фантазий и с достоинством поклонился. В ответ лицо Булгарина выразило бесконечное изумление и искреннюю радость (вблизи Пете стало видно, что плод фантазии – еще не старый свежий человек лет до сорока). Сидящий суетливо и неловко вскочил, чуть было не опрокинув столик, и, удерживая Петину ладонь в своих, произнес сбивчивую речь, изобилующую оборотами, присущими просвещенному человеку времен заката крепостничества: тут были и «милостивый государь», и «несказанно рад», и «не чаял вас так скоро здесь увидеть». Затем гость был усажен во второе, прежде не замеченное, качающееся кресло подле стола, а хозяин вскоре занял свое, недавно им оставленное. Несколько мгновений Петя смущенно грелся в ласковом, лучистом взгляде приветливого фантома, затем тот снова вскочил и уже без суетливости весьма достойно назвался:

– Петр Андреевич, позвольте представиться: Фаддей Венедиктович Булгарин – литератор, издатель, дворянин и ваш искренний друг.

Петя, нимало не удивленный тем, что известен по имени душителю социального прогресса, также оторвался от удобного кресла и произнес приличествующие моменту приветственные слова, после чего вновь занял сидячее положение. Фаддей Венедиктович предложил Петру Андреевичу мальвазии из графина (оказывается, на столе был не один бокал, а два – второго Петя прежде не замечал) и умолк, давая гостю собраться с мыслями. Молодой человек взял свой бокал и с интересом понюхал – прежде ему не доводилось пробовать этого вина, и было любопытно – что именно ночное творческое воображение нафантазирует по части вкуса незнакомого напитка. Воображение не подвело – вино оказалось очень сладким, но без приторности и с ярким глубоким ароматом. Благосклонно выслушав заслуженные похвалы творению греческих виноделов, хозяин предложил Пете сигарету, которая оказалась именно той марки, к какой молодой человек привык – едва ли эти сигареты выпускались в далеком девятнадцатом веке, но хорошему сну всегда присуща некоторая абсурдность. Последующая пара минут прошла в молчании, после чего хозяин позволил себе приступить к расспросам. Первый вопрос, нужно заметить, звучал довольно странно:

– Как же это произошло, любезный Петр Андреевич? Ведь ничто не предвещало… Вы такой здоровый молодой человек… Утешьте меня, ведь это не суицид?

Вопрос этот у Пети вызвал недовольство – он сразу понял, куда клонит собеседник. Почему, интересно, собственные ночные фантазии не могут состоять из одних лишь приятностей? Впрочем, нужно воспользоваться шансом всё выправить, и пустить сон в привлекательном направлении:

– Что вы имеете в виду, уважаемый Фаддей Венедиктович?

Нечуткий Фаддей Венедиктович и не подумал придать Петиному сну приятно-развлекательный характер. Вместо этого он сказал с искренним сочувствием: «Так вы же умерли, дражайший Петр Андреевич. Раз вы здесь, и мы с вами беседуем, значит вас более нет в живых», – и печально улыбнулся.

Глава IV

Обедать Петрос не стал – аппетита не было. Выйдя из математического класса он отправился в огромный открытый зал для тренировок. Скинул тогу и снял маску, отогнал низкорослого раба в щегольском тонком ошейнике, собиравшегося намазать его тело маслом, и подошел к стойке со снарядами.

Когда Петрос, спустя полтора часа, покидал спортивный зал, каждый мускул разогретого тела просто пел. На занятиях учителя Мануса молодой человек занял место в дальнем углу класса. Сонливость осталась в спортивном зале, мозг работал быстро и четко, предвкушая приятные упражнения – беседы с учителем всегда перерастали в диспуты. Победить в таком поединке логики и красноречия было не менее приятно, чем в спортивном состязании. Впрочем, в спорте Петрос выигрывал не очень часто.

Сегодня занятие было посвящено устройству совершенного государства. Настраивая учеников на дискуссию, Манус неспешно изложил общеизвестные сведения об устройства страны Барг. Вся держава, расположенная на Континенте и прилегающих островах, разделена на сто двадцать восемь номосов. В каждом номосе есть главный город – столица, а также несколько городов поменьше и множество поселений. В прибрежных, самых населенных номосах, расположенных на зеленых равнинах, развито земледелие. В центральных горных номосах добывают руду и драгоценные камни, а также разводят коз и других животных. Кто-нибудь что-то добавит?

Любому из учеников было, что сказать, но вызвался, конечно, Хорек – вечный неудачник и подлиза:

– Еще есть номос Без Номера. Он расположен в самом центре континента. Там жили Первые Боги.

– Отлично, – одобрил учитель Манус, – перейдем к общественному устройству и экономике. Кто правит в Барге?

На этот вопрос полагалась отвечать стоя, точно так же, как исполнять главный гимн следовало простершись ниц. Ученики поднялись и довольно стройным хором ответили:

– В Барге правит мудрость Ста Богов.

– Что это значит?

– В Барге нет первых и последних, все равны перед Богами.

– Вы хотите сказать, что верховный жрец равен тому, кто пасет козлов в горах Востока? – не дождавшись ответа от смущенных учеников, учитель задал следующий вопрос.

– Что можно изменить в Барге, чтоб стало жить еще лучше?

Тут же вылез Хорек:

– Барг – само совершенство. Он устроен по указаниям Первых и ничто не может сделать его лучше.

– Встаньте, кто не согласен!

Никто не поднялся.

– Глупцы! Вы не на уроке беззаветной любви к отечеству. Не смейте рассуждать, как стража и лавочники. Вы – будущие жрецы. Через вас Мудрость Ста будет править страной.

– Ты, – он указал на Петроса, явно позабыв, каким именем представил его ученикам. – Что можно изменить?

– Сейчас две трети того, что произведено в номосах, принадлежит Богам. Я думаю, что это слишком много.

Класс в ужасе примолк. То, что сказал Петрос, было почти святотатством.

– А куда идут эти две трети? Может быть, Боги, съедают пищу, отданную им? Или тратят деньги, которые им принадлежат?

– Боги не нуждаются в пище и деньгах. Все поступает в храмы, а храмы распределяют полученное для государственной пользы. Но это можно делать лучше.

– И что же тебе не нравится?

– Пятый номос, где я родился не очень богатый. У нас скудная земля – урожай в четыре раза хуже, чем в плодородных тридцатых номосах. Поэтому, почти все, что мы отдаем Богам, по распоряжению Главного храма, возвращается к нам обратно. Но зерно уже оказывается зараженным жучком, а овощи на треть сгнившие. Даже наши собственные шерстяные ткани, которыми славится номос, возвращаются к нам сопревшими, и теплая одежда, сшитая из них, быстро изнашивается.

– Так-так. А что предлагаешь ты?

– Было бы правильно сократить храмовый налог с двух третей до половины и разрешить платить его деньгами, вырученными за наши товары.

– У тебя есть еще какие-нибудь идеи?

– Я бы завел храмовые суды в каждой столице номоса и разрешил бы им принимать решения по всем вопросам, кроме государственных преступлений. Сейчас всех преступников под конвоем доставляют в Первый номос, и они там долго ждут суда. Тратится время и средства на содержание охраны. Я бы предложил обращаться в Первый номос только за утверждением смертной казни.

– Ты преувеличиваешь, ученик. Всякие местные дела, вроде потравы соседского поля, решает ваш общинный суд. Но твоя мысль заслуживает внимания. Может, со временем, кто-то из Внемлющих, донесет ее до Богов.

Мысль о том, что он и на самом деле умер, посетила Петю часа через три и после этого уже надолго не оставляла, несмотря на захватывающие рассказы Фаддея Венедиктовича. Поначалу Петя делал вид, что поверил в собственную смерть, а сам задавал заковыристые вопросы об устройстве того света, куда его привела причудливая ночная фантазия. При этом он осознавал, что ответы порождены его собственным разумом и наслаждался непротиворечивостью выявляющейся картины устройства мира – мира, творцом которого он сам по существу являлся. Не зря, наверное, когда-то после семинара по многозначной логике старенький профессор, громогласно восхищаясь его математическим дарованием, сравнил его с самим Эйлером!

Подробные ответы следовали за вопросами и рождали новые вопросы. Оказалось, что все умершие появляются на подворье (так выразился Булгарин) того из мертвых, который сильнее всего занимал последние мысли вновь преставившегося. Петино появление именно в этой усадьбе полностью подтверждало такое заявление. Далее Фаддей рассказал, что обстановка места, в котором существует усопший, его подворье, всецело определяется желаниями и вкусами покойного, то же самое относится и к его внешности. Александр Сергеевич Пушкин, к примеру, ныне являет собой крупного атлетически сложенного блондина с огромными голубыми глазами и длинными слегка волнистыми волосами приятного медового оттенка. Немного погодя и Петя научится менять свою внешность, но этому придется поучиться.

Молодой человек заинтересовался невесомыми светящимися нитями, растущими из его лопаток. Выяснилось, что это крылья, играющие важную роль в загробном мире. Оказывается, число нитей крыльев совпадает с количеством людей, которые помнят и думают о покойном. Крылья, кстати, можно увидеть только свои, не чужие – это, наряду с возможностью менять собственную внешность, открывает заманчивый путь для различных мистификаций, которых покойнички отнюдь не чураются, несмотря на свое высокое звание – ангелы. Да, вот так, ангелами, нескромно называют себя жители этого мира. Крылья для ангела очень важны, и вот, почему: именно их нити являются своеобразным строительным материалом, из которого каждый создает своё подворье и весь свой мир, включая собственный внешний вид и гардероб. Среднего вновь прибывшего ангела помнят, как правило, человек сто-двести. Крыльев из сотни нитей вполне хватает на обустройство скромного жилища с небольшим приусадебным участком и невинные радости жизни наподобие мальвазии. Со временем покойного начинают забывать, его крылья редеют, лишая его, тем самым, сначала возможности обустроить свой быт по вкусу, а потом и управлять внешностью. А потом ангел исчезает, совсем. Во всяком случае, исчезает из этого мира. В сообществе ангелов существует множество мнений о том, что именно происходит с ушедшим – предположения самые разнообразные, как и догадки людей о том, что их ждет за гробовой чертой. Кстати, исчезают не только те ангелы, что утратили свои крылья. Известна масса случаев, когда уходили широко известные особы, крылья которых должны бы содержать многие тысячи нитей. Почему так происходит, никто с уверенностью сказать не может, но в различных домыслах недостатка нет.

Итак, первые три часа прошли в захватывающе интересной беседе. Потом молодой человек стал всё чаще отвлекаться на неприятную мысль, что хозяин подворья не менее реален, чем сам он, Петя, а вовсе не является плодом ночных фантазий. А спустя еще какое-то время юноша понял, что таких длинных снов не бывает, после чего им овладело беспокойство и потребность в двигательной активности. Будучи не в силах продолжать беседу, он резко вскочил, и, не спросив разрешения хозяина, шатаясь, двинулся по направлению к усадьбе. Там он обошел ее слева, продрался через неухоженный густой сад и очутился в темном поле. Вдали под фиолетовыми тучами с желто-красными каймами чернела узкая полоска леса, и к ней Петя зачем-то устремился, всё ускоряя шаги. Через некоторое время он побежал и бежал очень долго – час, а может быть дольше. Усталости не было, хотя юноша был не мастер бегать. Иногда на пути среди стриженой травы попадались кочки, поросшие чем-то вроде жесткой осоки. Сначала Петя их старался огибать, затем начал перепрыгивать, много раз падал и снова продолжал свой безнадежный бег. О безнадежности молодой человек стал догадываться, когда понял, что лес не сделался ближе и по-прежнему находится там, где и был – километрах в трех впереди. Тогда он остановился, обернулся и совсем рядом увидел светящиеся окна усадьбы, просвечивающие сквозь переплетенные ветви густого сада. Молодой человек постоял немного, тяжело вздохнул и стал пробираться сквозь сад.

Через три минуты Петя подходил к столу, возле которого по-прежнему сидел хозяин усадьбы. Тот грустно и серьезно посмотрел на молодого человека и негромко промолвил: «Присаживайтесь, Петр Андреевич, берите бокал, позвольте, я за вами поухаживаю».

Подозрение, что случилось страшное и непоправимое мало-помалу стало перерастать в уверенность, поэтому Петино беспокойство всё нарастало, и познавательной беседы не складывалось. Хозяин старался, следуя какой-то своей системе, познакомить молодого человека со здешней жизнью (похоже, у него был опыт в таких делах), а гость молча слушал, почти ничего не понимал и не запоминал, а иногда прерывал изложение вопросами, не имеющими отношения к ходу повествования. Например, рассказ о том, с какой скоростью в большинстве случаев изменяется с годами количество нитей в крыльях ангелов – тех, которые при жизни были обычными, не особо выдающимися людьми, был перебит вопросом: «Что же, мне никогда не покинуть вашего поместья? Я навсегда останусь здесь?» Хозяин недоуменно примолк, а затем ответил, тщательно взвешивая каждое слово: «Петр Андреевич, вы вольны уйти отсюда в любой момент, но идти вам пока некуда. Вам придется оставаться моим гостем до тех пор, пока вы не освоитесь в этом мире. Среди прочего я вас должен научить, как построить свое поместье, как посещать других ангелов и, наконец, что делать, если вам вдруг захочется мальвазии, а меня по соседству не окажется», – произнеся последние слова, хозяин улыбнулся, словно давая понять, что производство мальвазии – ничтожнейшая из всех наук, которые предстоит изучить гостю. «И, кстати, – продолжал Булгарин, – коль скоро нам предстоит провести вместе много времени, вас бы не затруднило называть меня не тем именем, каким я представился? Мне было бы приятно, если бы вы называли меня Тадеуш Янович»

– Хорошо, Тадеуш Янович, – согласился Петя, – но почему?

– С именем Фаддей у меня связаны не слишком приятные воспоминания, – неохотно признался хозяин, – а что до имени Тадеуш, то примерно так меня называли в детстве. Когда-нибудь, если вам это будет интересно, я расскажу. К слову сказать, фамилия у меня не менялась с детства – Булгарин. Ума не приложу, зачем вам это может пригодиться – едва ли при наших вероятных весьма продолжительных дружеских отношениях вам придет в голову обращаться ко мне «господин Булгарин», но, полагаю, полная ясность в этом вопросе не помешает.

– Тадеуш Янович, а сколько времени прошло на Земле с тех пор, как я… ну… появился здесь?

– Не слишком много, часов десять, полагаю. Вскоре вы сами научитесь чувствовать время.

– Скажите, а почему никак не наступит ночь? Получается, что поздний вечер длиться уже десять часов?

– Это не поздний вечер, дорогой Петр Андреевич. Это раннее утро, совсем раннее – последние секунды перед рассветом. Это мое любимое время суток, и в моем имении время всегда отсчитывает последние секунды до восхода солнца. А теперь, думаю, вам неплохо бы пойти в дом и несколько часов поспать.

– Но я вовсе не хочу спать, – вяло возразил Петя.

– Разумеется, не хотите, – улыбнулся хозяин, – в этом мире, чтобы захотеть спать, нужно пожелать захотеть спать, а, чтобы захотелось есть или пить, этого тоже следует пожелать. К слову сказать, точно так же обстоят дела с любыми физиологическими потребностями, присущими живым. Вас как человека молодого и не пресыщенного жизнью, вскоре этот вопрос должен заинтересовать. Во всяком случае об этом говорит мой опыт здешнего общения с молодыми людьми. Бывшими людьми, разумеется.

Глава V

Вечером, после семейного ужина, Петрос спросил у двух невест, скрывающих свое лицо, кто из них из варварских земель.

– Сегодня ты пойдешь со мной, – объявил он приподнявшейся девушке, – как тебя зовут?

В комнате девушка сбросила покрывало и стояла перед молодым Внемлющим совершенно обнаженной. Петрос с интересом изучал длинные тяжелые золотистые волосы и глаза, неведомого в Барге голубого цвета. Маленький, хорошо очерченный рот можно было бы назвать красивым, если бы бледно-розовые губы не были такими тонким – чувственные мясистые губы женщин Барга были куда привлекательней. Грудь, на удивление, оказалась большой, и красивой формы. Прежде Петрос считал всех дикарок плоскогрудыми, хотя никогда не обращал на них особого внимания. Темный треугольник внизу живота, покрытый завитками волос, почти такими же, как у женщин Барга, контрастировал с нежной белой кожей. По-своему, даже красиво, подумал Петрос и протянул к девушке руку: иди ко мне. Девушка сделала шаг вперед, и Петрос тут же потерял сознание. Когда сознание вернулось, Петрос обнаружил себя лежащим навзничь на ложе. Светловолосая Франка лежала на боку и, подперев ладонью голову, неотрывно смотрела в лицо своему повелителю. Петрос глубоко вздохнул и сел. Затем потряс головой и обвел взглядом ложе. Следы на простыне недвусмысленно говорили о том, что невеста бога Прометея уже сделалась его женой. Франка привстала, обняла Петроса за шею и нежно привлекла к себе.

– Только не нужно меня снова отключать, – мысленно попросил молодой человек. Неизвестно, услышал ли его Прометей, но в ближайшие десять минут Внемлющий, к своему удовольствию, оставался в полном сознании. Потом он глубоко заснул.

И очнулся в тронном зале на стуле у дальней стены.

– Приветствую, тебя, Внемлющий, – торжественно поздоровался Прометей, он был уже без маски, – Как тебе моя новая жена? – на это Петрос испуганно вскочил со стула, чем вызывал веселый смех Прометея.

– Прекрати смущаться. Меня ты уж точно стесняться не должен, – и снова рассмеялся. – Подбирайся ко мне поближе, садись в кресло. Ты не голоден?

Перед Петросом возник низкий столик. На нем стоял большой кувшин с деревянным кубком, а рядом плоское блюдо с фруктами. Избегая смотреть на хозяина, молодой человек наполовину наполнил кубок и сделал большой глоток. Это было драгоценное вино с Восточного хребта, Петрос пробовал его лишь однажды, два года назад на празднике плодородия. Небольшой кувшинчик, подарок некой таинственной дамы, принес любвеобильный Слон. Петрос сделал еще один глоток, удивляясь сильной, но без приторности, сладости, терпкому вкусу и удивительному аромату.

– Так и будешь молчать? Спросил бы что-нибудь.

Петрос снова отпил глоток, понял что Бог на него не сердится и смело спросил:

– А что стало с твоим Внемлющим, тем, что был до меня?

– Он постарел, ему исполнилось сорок. А, кроме того, мне с ним никогда не было интересно. Он был не слишком умен и до самого конца боялся меня, буквально до судорог. Я его попросил выпить цикуты. Если бы ты только мог себе представить, как он мне сейчас благодарен! Говорит, что если бы знал, давно бы это сделал.

– Неужели ему пришлась по вкусу жизнь в подземном царстве?

– Не знаю такого царства, – пожал плечами гигант, – и не слышал, чтобы кто-нибудь туда попадал. Это всё снова сказки ваших жрецов. А твой предшественник сейчас здесь, в мире Богов. Хочешь, позову?

– Он стал Богом? – удивился Петрос.

– Не совсем. Скорее, младшим богом. Высоких Богов всего сто, и вакансий давно не было.

– Я знаю, что в списки Ста Богов иногда вносят изменения, но никогда не думал, что появляются вакансии. Неужели Высокие Боги не вечны?

– О, нисколько, – рассмеялся Прометей, – и уточнил: мрут, как мухи.

Прошла ночь и наступил следующий день. Ничего, собственно, не изменилось – остались те же фиолетовые сумерки и безветренная, не теплая и не холодная погода, но продолжительный сон отделил для Пети вчерашний день от сегодняшнего. Завтракали вдвоем за тем же столиком, хотя есть Пете совсем не хотелось. Он равнодушно смотрел, как на столе, доселе пустом, без видимого вмешательства хозяина ниоткуда появился скромный завтрак – горячие круассаны, джем и сливочное масло в хрустальной масленке. Еду запивали черным крепчайшим кофе, который Тадеуш Янович по старинке величал кофеем, но относил, как положено, к мужскому роду. Дождавшись, пока молодой человек допил кофе и поставил чашку на блюдце, хозяин поинтересовался самочувствием гостя. Речь, понятное дело, шла лишь о душевном комфорте – никаких физических недомоганий в этом мире быть не могло до тех пор, пока кто-либо сам себе их не пожелает. В ответ Петя честно охарактеризовал свое самочувствие как предельно отвратительное:

– Лучше, чем вчера, но, все равно, ужасно. А тут еще эти комары! – пожаловался Петя, вспомнив, что уже во второй раз просыпается в загробном мире от комариного жужжания.

– Петр Андреевич, – Булгарин явно был смущен, – комаров я завел здесь специально, чтобы они будили в положенное время. Вы не должны опасаться, комар никогда вас не укусит – просто будет досаждать до тех пор, пока вы не пробудитесь. Если вам будет угодно, я их уберу.

– Не нужно. Не в комарах дело.

– А в чём же? Что вам здесь не нравится? Вскоре вы будете жить в поместье, обустроенным по вашему вкусу и желанию. Вы будете дружить с интереснейшими людьми – среди живых таких почти что и нет, перед вами откроются возможности, которые в мире людей вы сочли бы чудесными: хотите – летайте по воздуху подобно птице, желаете – обращайте воду в вино. Я уж умалчиваю о безграничных перспективах общения с прекрасными дамами – каждая из них выглядит именно так, как ей хочется, таких красавиц вы прежде не видели, и многие из них будут мечтать подарить вам свою любовь!

В тоне наставника слышалась такая убежденность, что Петя засомневался, стоит ли объяснять, ведь всё равно не поймет, но, тем не менее, ответил:

– Понимаете, в настоящий момент мне нужна лишь одна женщина, моя невеста, и ее здесь нет. Возможно, со временем я примирюсь с потерей товарищей, тем более, что здесь, наверное, смогу выбрать новых из числа Лейбницев и Архимедов, но ее не заменит мне никто и никогда.

– Петр Андреевич, про никто и, уж тем более, про никогда, вы заблуждаетесь, поверьте. А главное, вам вовсе необязательно расставаться с вашей возлюбленной – пока она помнит вас, вы будете вместе. Во всяком случае, у вас будет возможность смотреть на всё ее глазами.

Петю не слишком заинтересовало такое очевидное иносказание, но по мере разъяснения, которое продлилось чуть менее часа, интерес начал появляться и к концу сделался очень сильным. Оказалось, что с помощью крыльев можно чувствовать всё то, что ощущают те, кто тебя помнит. Каждая из нитей, как уже знал Петя, привязана к кому-то в мире живых, думающих о тебе. Специальным образом сосредоточившись на отдельной нити, можно в совершенно буквальном смысле увидеть мир глазами того, кто связан с этой нитью. Оказывается, простодушная людская вера в то, что недавно умершие наблюдают за близкими, недалека от истины. Кстати, живого, связанного с нитью, в мире ангелов уже давно повелось обозначать словом эмпат. Термин не слишком удачный – в мире людей так называют тех, кто способен сопереживать чьим-либо чувствам, в то время, как здесь эмпаты не только не сопереживают своим ангелам, но и не догадываются об их существовании. Да и сами ангелы о переживаниях своих эмпатов могут лишь предполагать, ощущая лишь то, что дают людям их органы чувств. Впрочем, базовыми чувствами дело не ограничивается. Вы, например, будете ощущать голод, если его испытывает ваш человек. Одним словом, термин эмпат прижился и используется ангелами. Вам и самому, Петр Андреевич, наверняка известны примеры неудачной, но привычной терминологии. Если помните, название атом восходит к греческому атомос – неделимый, а вы уверены, что атом состоит из протонов, нейтронов и электронов. Или возьмем слово эфир – «в нашем эфире вы сегодня встретитесь с гостем студии» – когда-то эфиром физики назвали среду, в которой распространяются радиоволны. Со временем выяснилось, что никакого эфира нет, а слово осталось. Кстати, здесь у нас свой эфир – то, что окружает все подворья. Он видится как мерцающий серый сумрак и выглядит довольно красиво.

На Петю перечисление этих фактов не произвело никакого впечатления – он уже думал совсем о другом. Воодушевленный перспективой общения со своими эмпатами, пускай даже одностороннего, молодой человек нетерпеливо вскинул голову и увидел крылья – нитей было одна тысяча сто сорок семь; в прошлый раз, помнится, их было чуть меньше, девятьсот семьдесят восемь. Получается, за прошедший день, в мире живых популярность молодого человека несколько возросла, что довольно странно.

– Не трудитесь задирать подбородок, Петр Андреевич, – услышал он голос Булгарина, – свои крылья вы и без того можете видеть, да и смотрите вы на них отнюдь не глазами, а другим зрением. Можете опустить голову и закрыть глаза – сами убедитесь.

Петя так и сделал – перестал задирать голову и прикрыл глаза. Поначалу, как и положено, кроме темноты за веками видно ничего не было. Тогда молодой человек, не шевеля головой и не открывая глаз, мысленно перевел взгляд наверх, туда, где положено быть крыльям. Те оказались на месте – цветные нити колебались в черноте и казались куда более яркими, чем если бы смотреть на них глазами.

– Крылья вижу, – доложил Петя, – что теперь?

– Выберите одну из нитей.

– Какую? Тут их много!

– Любую, Петр Андреевич, выбирайте любую.

В голосе наставника, человека, точнее, ангела, до сей поры не просто спокойного, а по-ангельски кроткого, Пете послышалось раздражение. От неожиданности он открыл глаза, чтобы глянуть на лицо Булгарина – не ошибся ли?

– Глаза лучше держать закрытыми, пока не обучитесь различать, что видите вы, а что – эмпат, – голос, действительно был раздраженным.

Петя снова прикрыл глаза и выбрал наугад нить, самую крайнюю слева:

– Выбрал. Что дальше?

– Прислушайтесь к ее движению. Посмотрите, она неспешно колеблется, как морская трава, и вы постарайтесь мысленно колыхаться с ней, предсказывая ее следующее движение.

Петя сделал всё как надо, казалось, что ему удается еле заметными движениями тела следовать за ленивыми колыханиями нити.

– Что вы раскачиваетесь, как еврей на молитве? – ангельского в голосе наставника оставалось всё меньше и меньше, – мысленно следуйте за нитью, мысленно, Петр Андреевич!

Наконец, Петя понял, что от него требуется. Он довольно быстро почувствовал, что медленные, неупорядоченные колебания нити происходят не сами по себе, а обусловлены почти не ощутимыми импульсами, идущими из основания нити, из того места, где она прикрепляется к верхней части его спины. Нет, не прикрепляется к спине, а растет из нее! Как только до Пети это дошло, он ощутил, как практически незаметное сокращение его тела (или не совсем тела – трудно сказать), передалось нити в виде импульса, и стало понятно, куда она двинется через мгновение. Молодой человек почувствовал нить как огромное удилище, которым взмахнул искусный рыболов, чтобы уронить блесну прямо перед носом дремлющей рыбы, и тут же ощутил себя сидящим на стуле в непроветренной комнате со скучными блеклыми обоями, а напротив него за столом сидел молодой милиционер с капитанскими погонами. Произошло что-то вроде раздвоения восприятия и сознания. С одной стороны, Петя знал, что сидит в кресле-качалке, и чувствовал свежий запах недавно постриженной травы, и в то же время он, дыша затхлым конторским воздухом, сидел на неудобном стуле перед обшарпанным казенным столом. Петя чувствовал, что он, сидящий перед следователем (почему-то он сразу решил, что капитан – это следователь), держит в руках какой-то лист бумаги. Петя попытался перевести взгляд на свои руки, но безуспешно – его эмпат по-прежнему смотрел следователю в лицо. Вскоре стало понятно, что, хотя глазами двигать не получается, можно сосредоточить свое внимание на любой точке пространства, охватываемой взглядом – Петя успел внимательно прочитать текст почетной грамоты за успехи в стендовой стрельбе, висящей на стене, а потом сосредоточился на окне, что было слева от сидящего. Окно было освещено ярким солнцем, но видно не отчетливо, поскольку находилось в периферической области зрения эмпата. Потом Петя услышал свой голос. Свой, в смысле голос того, кто сидел перед милиционером:

– … из-за того, что сжатие данных – это довольно специфическая область математики, на пальцах объяснить довольно сложно. Вообще-то таких алгоритмов существует много – какие-то лучше, какие-то хуже. Мне это хорошо известно, ведь, строго говоря, Пётр не является единственным автором – эту работу мы проводили с ним совместно.

С кем это я алгоритмы вместе разрабатывал? – удивился Петя, резонно предположив, что речь идет о его собственном адаптивном алгоритме сжатия. Голос лже-соавтора был ему решительно не знаком.

– Давайте, посмотрим на проблему с другой стороны, – милиционер определенно не был удовлетворен ответом, – представляет ли этот алгоритм коммерческую ценность? Скажем, какую сумму можно было бы за него получить?

– Если бы нашелся кто-нибудь, кому важны особенности именно этого алгоритма, если бы кого-то в большей степени интересовала устойчивость к помехам при передаче данных, а не степень сжатия, то речь могла бы идти о достаточно серьезных суммах – возможно, десятках тысяч долларов. Разумеется, в роли товара в подобной сделке выступает некий программный продукт, использующий ноу-хау, а не сам алгоритм.

Эксперт по алгоритмам наконец опустил взгляд на бумагу в своей руке, и Петя узнал собственный почерк – это был чирканный-перечирканный черновик примерно годовой давности – у молодого человека была привычка сохранять свои черновики, скорее всего, этот нашелся где-то в его квартире. Кстати, в черновике Петя пробовал путь, оказавшийся тупиковым, и в итоге задача была решена совсем иначе. Кроме того, за эту работу с Петей давно и щедро расплатились, и попытка примазаться к ней в качестве соавтора не имеет ни малейшего смысла. Интересно, кто этот неквалифицированный жулик?

Личность жулика определилась довольно скоро, когда под диктовку следователя охотник до чужих алгоритмов скверным почерком написал под протоколом: «Записано с моих слов верно и мною прочитано. Баранов В.В.»

Ну, Вадик дает! – удивился Петя, – он же вообще не в состоянии понять, что там у меня написано. А почему, интересно, я его голоса не узнал? Вроде бы по жизни у него такой козлиный тенорок, а тут прямо басом разговаривает!

Спустя мгновение Петя понял, что слышит голос Вадика его же ушами, а в таких случаях звук добирается до слуховых рецепторов не по воздуху, а по костям черепа, поэтому свой голос слышится всегда ниже, чем есть на самом деле. По схожей причине из наглухо затонированных Жигулей с выхлопными трубами диаметром с добрую канализационную, нередко лихо проносящихся мимо Пети, не обращая внимания на грязь и лужи, доносятся лишь уханье бас-гитар и утробный стук большого барабана, хотя внутри слушают отнюдь не экзотическую африканскую музыку, а обыкновенную местную попсу или блатной шансон.

Петр Андреевич, отключайтесь, довольно будет для первого раза! – голос наставника Петя услышал уже своими собственными ушами, и легко, словно делал это уже неоднократно, отсоединился от нити, после чего открыл глаза.

С кем вы соединялись? – с любопытством спросил Булгарин, – кто-то из близких?

Пришлось объяснить, что никакой Вадик не близкий, просто вместе с этим халявщиком учились в аспирантуре; защитить диссертацию у него никак не получалось из-за большой общественной нагрузки: Вадик – какой-то начальничек в молодежном отделении популярной политической партии. Еще Петя припомнил, что многократно и совершенно безвозмездно пытался помочь Вадику, сливая ему кое-какие результаты своих исследований, но не в коня корм – воспользоваться помощью молодой функционер был не в состоянии по причине абсолютной безграмотности, а полностью выполнить за него работу Петя не захотел из принципа.

– Зачем же ему ученая степень, коли скоро сама наука его не интересует? – удивился Булгарин.

– Собирается делать карьеру в каком-то министерстве, – ухмыльнулся Петя, – там ученых людей очень уважают. Ничем не показав, что понял Петину иронию, наставник предложил:

– Закройте глаза и вновь взгляните на свои крылья. Обратите внимание, что все нити безымянны, кроме одной. Про одну вы уже твердо знаете, что она связана с вашим несимпатичным знакомым Вадиком. Вы этого больше никогда не забудете, и до тех пор, пока его нить будет частью ваших крыльев, вы его всегда узнаете. А теперь выберите другую нить и соединитесь с ней. Попробуйте, не прерывая связи с нитью, рассказывать мне, что видите и слышите. Поначалу это может быть не просто – воспринимать и говорить, но вскоре вы должны привыкнуть.

Петя наугад выбрал нить и легко, с первой же попытки, соединился. Он тут же оказался в незнакомой комнате, судя по обстановке, в не слишком шикарном гостиничном номере и начал рассказывать:

– Напротив меня сидит мужчина лет пятидесяти – волосы какие-то пегие – наверное, седеющие; лицо красное, лоснится – по всему видно, любит выпить. Я его ругаю – голосом ленивым, но угрожающим, за что – пока не понимаю, просто называю тупицей и слабоумным алкоголиком. Он оправдывается и клянется, что никто не успел прочитать рукописи. Что за рукопись, интересно? Снова какие-то мои черновики, что ли? Я продолжаю ругаться. Говорю, что он упустил рукопись, сам сделался убийцей, а меня сделал сообщником убийцы. А он объясняет, что снотворного в вине было ровно столько, чтобы два человека выпили по бокальчику и хорошенько поспали часов двенадцать – это было необходимо, чтобы без спешки найти в квартире рукопись – что за рукопись, не понимаю! Кто же мог знать, – продолжает краснолицый, – что этот вундеркинд выдует всё вино один?

Петя замолк. Спустя минуту он открыл глаза и произнес спокойным и задумчивым голосом:

– Я понял. То вино было отравленным, а они – мои убийцы. Я сейчас, находясь в теле одного своего убийцы, разговаривал с другим.

Тадеуш Янович быстро встал, подошел к молодому человеку и участливо спросил:

– Вы еще там или уже отсоединились?

– Отсоединился. Думаете, стоит вернуться, чтобы понять, о какой рукописи идет речь?

– Если только за этим, то не стоит. Я знаю, о какой рукописи ведется разговор – оба этих весьма неприятных господина состоят в числе моих эмпатов. Догадываетесь, о чем я?

– Теперь понимаю, – не сразу ответил Петя. – Что за рукопись, теперь понимаю. А что такого написано в ваших листочках, зачем им так нужна ваша рукопись?

Булгарин вернулся в свое кресло, предложил Пете сигарету, поджег себе сигару, глубоко затянулся и только после этого ответил:

– Эта рукопись содержит историю моей жизни с первых мгновений, как я себя осознал, до поступления в армию. Пожалуй, это единственное мое творение, написанное вовсе без прикрас и совершенно честно. Уже на склоне лет я начал его писать и закончить не успел. Впрочем, публиковать его я не намеревался. Вы можете представить, Петр Андреевич, зачем старик на исходе жизни принялся бы за такое сочинение?

– Могу, пожалуй. Наверное, вы хотели взглянуть на себя со стороны. Возможно, старались понять в себе что-то, чего не понимали раньше.

– Уж не знаю, Петр Андреевич, чем вызвана такая ваша проницательность – утонченной ли душевной организацией, или тем, что меж нами уже возникла и укрепляется связь, о которой я упоминал, но вы совершенно правы – я сделал попытку узнать себя, взглянув на собственную персону со стороны.

– Так что же там в рукописи такого? – нетерпеливо спросил Петя.

– Сам бы я нипочем не догадался, – не спеша переходить к ответу, промолвил Булгарин. – Но, как вы знаете, я слежу за своими новыми эмпатами, хотя эти двое – не такие уж новые, лет двадцать тому, как они заинтересовались моей персоной и этой рукописью в особенности. Признаться, поначалу мне было лестно, что солидные господа интересуются мною не как объектом эпиграмм уважаемого Александра Сергеевича, а как отдельной личностью и литератором, поэтому я частенько наблюдал за ними. Когда я наконец прознал, что именно их интересует во мне, был преизрядно фраппирован. Оказалось, что не интересуют их детские и юношеские переживания малютки Тадеуша, и до литературного стиля Фаддея Венедиктовича дела им тоже нет. А интересовались эти господа всего лишь единственным эпизодом моей отроческой жизни – эпизодом, который я бы ни за что не упомянул в своих записках, когда бы не желание изложить предельно честно без исключения всего, что я запомнил. Петр Андреевич, позвольте вас мальвазией попотчевать, – с этими словами Булгарин наполнил до половины невесть откуда взявшийся фужер и придвинул к Пете.

Петя безо всякого желания отпил из бокала, и спросил:

– Так что же это за эпизод был?

– Вкратце говоря, когда мне не было и десяти, у нас в имении гостил старый приятель отца моего, человек ученый и ласковый, но не крепкий рассудком – сумасшедший, попросту говоря. Об этом определении я услышал от прислуги, да и маменька, заметив, что сей господин преисполнившись приязнью к сыну, старается проводить со мной побольше времени, предостерегала меня от безусловной веры всему, что он говорил. А говорил он весьма необычные вещи, утверждая, например, что знает способ общения с душами умерших и даже умеет заставить их выполнить свои поручения.

Тадеуш Янович, вы бы поскорее рассказывали, – попросил Петя. – Что там они ищут в вашей рукописи?

– В рукописи я в подробностях описал загадочный обряд, при котором по приглашению друга отца присутствовал. Обряд этот он называл странным словом секвенция, и в тот момент мне действительно показалось, что мы разговаривали с усопшими.

Петя подождал немного, не скажет ли наставник еще чего, не дождался и уверенно произнес:

– Чушь полная, чепуха! Никогда не верил во всяких медиумов!

– А в то, что вы со временем станете ангелом, верили? – Петя смутился и отвел глаза.

– Тем не менее, я тоже допускаю, что это чепуха, – продолжил наставник. – Но дело не во мне и не в вас, Петр Андреевич. Дело в тех людях, которые чепухой это не считают. Людях, которые послужили причиной вашей смерти. Убили они вас не преднамеренно, но если бы не видели другого пути завладеть описанием обряда, пошли бы и на сознательное убийство. И пойдут еще, не сомневайтесь, если им покажется, что нет другого пути, чтобы получить желаемое.

Мысль о том, что Маришка, у которой находится рукопись, находится в смертельной опасности, пришла Пете, только когда он улегся на кровать с высокими подушками в комнате для гостей. Он попытался сосредоточиться на этой мысли, но сон накатил неотвратимо, и проснулся Петя только утром от раздражающего жужжания комара.

Глава VI

Жизнь Внемлющего вошла в накатанную колею. Оба учителя – Парва и Манус, разрешили Петросу не посещать общих занятий и давали ему индивидуальные уроки – почти каждый день. В семье дела тоже обстояли хорошо. Жены Прометея искренне, как казалось, полюбили Петроса и отлично ладили между собой. Не реже раза в две недели молодой человек встречался с другом Слоном. Приглашать его в гости не полагалось, поэтому друзья несколько раз чудесно провели время в городе, столице Первого номоса. Не так давно Слон сделался завзятым театралом. О причине нового увлечения друга Петрос догадался, когда тот познакомил его со своей новой девушкой Басей. Бася была, в это почти невозможно поверить, актрисой!

– Как же так? – удивился Петрос. – Ведь актер – чисто мужская профессия. Женщина-актер такая же глупость, как женщина-стражник или женщина-учитель.

В ответ Бася стала доказывать, что женские роли должны исполнять женщины, мол, это естественно и приближает театр к живой жизни. Зачем театру походить на жизнь, Петрос не понимал. Это все равно, как на картине, изображающей праздник отпущения рабов, тщательно прописывать воспаленные следы ошейников, гнилые зубы, прыщи и нечистоты на полу. Всего этого довольно в жизни, зачем их переносить на картину? У искусства совсем другие задачи. Бася не соглашалась, а коварный Слон, взглядом давал понять Петросу, что полностью разделяет его мнение, а на словах поддерживал свою нелогичную подругу. Опять влюбился, тряпка.

На следующий выходной втроем отправились в новый театр. Оказалось, что под патронажем одного из Богов, на окраине Столицы недавно возвели новое здание на тысячу зрителей, где ставят пьесы молодых авторов, а женские роли играют только женщины. В театр прибыли в шикарном закрытом паланкине с восемью носильщиками – Слон изо всех сил пускал барышне пыль в глаза. Бася усадила друзей в первом ряду амфитеатра, а сама присоединилась к актерам – оказалось, что в этой постановке у нее есть маленькая роль.

Театр оказался не театром, а черт знает чем. Мало того, что там играли женщины, так и все актеры были без масок, предоставляя зрителю возможность самому догадаться, кто тут хороший, а кто плохой. Догадываться об этом, по замыслу авторов постановки, следовало лишь по актерским гримасам, репликам и телодвижениям – хор, которому положено разъяснять намерения и смысл действий героев, напрочь отсутствовал. Отношение к происходящему на сцене зритель должен был тоже составить сам – никаких тебе моральных оценок со стороны отсутствующего хора. А еще актеры изъяснялись не стихами, а прозой, словно находились не на сцене, а на городской улице. Неудивительно, что у зрителей не было шанса следить за сюжетом. Что до Петроса, он вообще не понял, где и когда происходит действие. Сначала герои изъяснялись на архаичном диалекте, словно жители южных гор, и упоминали праздник цветения персиков. А потом все заговорили со смешным акцентом, словно западные варвары, а единственная появившаяся на сцене маска, явно предназначалась для зимней мистерии. После окончания пьесы, Бася довольно высокомерно объяснила, что о единстве времени и места действия не идет и речи. Оказалось, что сюжет начался в одном из южных номосов, а закончился в стране варваров, причем на десять лет позже начала. Дискуссия о театре не переросла в ссору только благодаря Петросу, который с трудом сдерживая смех, признал, что ничего не понимает в современном искусстве. Умный человек никогда не будет спорить с женщиной друга.

Сказать, что за неделю Петя сделался настоящим ангелом, значило бы погрешить против истины. К пониманию устройства ангельского мира он приблизился лишь слегка, и к самостоятельной жизни был определенно не готов. Но за прошедшую неделю новый ангел обучился многим умениям, частью из которых пользовался с большим удовольствием.

Во-первых, Петя научился летать. Оказалось, что все его полеты во сне, практикуемые чуть ли не еженощно в бытность человеком, имеют малое отношение к полету ангела – ангелу следовало летать, используя собственные крылья, что вполне естественно. Этим искусством Петя овладел очень быстро, вызвав одобрение наставника. Оказалось, что тонкие цветные нити, безвольные и колеблемые невидимым ветром в обычном состоянии, при необходимости превращаются в настоящие крылья, способные поднять тело владельца и переносить его в любом направлении со скоростью намного превосходящей ту, что Петя помнил по своим снам. Интересно, что движения крыльев, если сравнивать его с птичьими, ни в малейшей степени не напоминало ни бестолковое и суетливое голубиное хлопанье, ни частый и энергичный дребезг воробьиных крыльев. Скорее, это было парение какого-нибудь коршуна, ястреба, а то и орла – крылья совершенно не шевелились, и полет управлялся усилием воли. Кстати, на крыльях сделалось возможным покидать усадьбу гостеприимного хозяина, но смысла в том большого не было – посещать чужие подворья возможно было только по приглашению их хозяев, а как получать такие приглашения пока было не ясно. Что до свободного полета по ничьим пространствам, по эфиру, то особого удовольствия он не доставлял – передвижение происходило в жемчужно-серой мерцающей мгле и отсутствие каких бы то ни было ориентиров убивало самое ощущение полета, казалось, что висишь где-то в пространстве, словно муха в янтаре. Кстати, даже удалившись на большое расстояние от подворья наставника, Петя твердо знал обратную дорогу.

Другим полезным умением сделалось создание чего-то из ничего. Достаточно было себе представить то, что хочешь получить, и желаемое возникало где-нибудь неподалеку. Петя для себя уже сделал два полезных вывода, связанных с новым умением: совсем не обязательно досконально представлять, как устроено то, что ты желаешь материализовать – не нужно знать рецепта шоколада, чтобы получить вожделенное лакомство, или, например, достаточно представить себе смартфон известной фирмы, чтобы он тут же оказался в твоих руках. Впрочем, как и ожидалось, булгаринское подворье оказалось вне зоны приема сотовой связи, поэтому смартфон вскоре был отправлен обратно в небытие. Второй вывод относился к разряду неприятных. Оказалось, что крупные предметы создавать пока не получается – дело, похоже, было не в том, что не хватало виртуального строительного материала, связанного с количеством нитей, скорее всего, недоставало опыта и каких-то навыков. Самой большой вещью, созданной Петей, было зеркальное трюмо в рост человека, которое молодой человек отлично себе представлял, поскольку точно такое же стояло у него в коридоре. Петя перед зеркалом довольно долго экспериментировал с собственной внешностью, меняя рост, прическу и форму носа, а затем устыдился и уничтожил свое творение.

Поднаторел молодой человек и в вызове и управлении своими желаниями и потребностями. Выяснилось, удовольствие от сна и пищи он ранее получал лишь благодаря наставнику (Тадеуш объяснил, он сам наводил на Петю вожделения, с тем, чтобы молодой человек чувствовал себя в новом мире более привычно). Теперь Петя сам научился вызывать в себе различные физиологические потребности и удовлетворять их. Впрочем, дальше желания поесть, попить и поспать он пока не пошел. Реакцию наставника на такого рода воздержанность он пока до конца не понял – с одной стороны, это вызывало откровенное недоумение Тадеуша Яновича, с другой стороны, Булгарин явно был чем-то доволен.

Приятной неожиданностью для Пети сделалась собственная приверженность старым профессиональным интересам. Еще совсем недавно он подозревал, что стимулом для разработки всякого рода математических методов и алгоритмов служит вознаграждение от заказчика и следующая из этого возможность приобретать различные вещи – начиная от квартиры и заканчивая пищей, одеждой и новыми экспонатами для своей странной коллекции. Теперь, несмотря на то, что все его потребности были рукотворными и легко удовлетворялись, Петя много и плодотворно работал. Более того, не будучи связанным конкретными пожеланиями заказчиков, он занялся исследованиями в областях сугубо теоретических, до которых раньше руки как-то не доходили. Наставник, прознав про Петины увлечения, высказал живейшее одобрение, чем сильно удивил молодого человека – уже в который раз он убеждался, что Тадеуш Янович совсем не походил на того Булгарина, о котором Петя читал в интернете. То ли интернет врет, то ли наставник изменился – для этого у него было время, по Петиным прикидкам с момента обретения Булгариным ангельского чина прошло не меньше ста пятидесяти лет. Интересно, а я тоже меняюсь? – всё чаще думал Петя.

На третий день у Пети с наставником состоялся примечательный разговор. Это случилось сразу после того, как Петя сотворил из ничего свой первый артефакт – почему-то им стали темные очки умопомрачительного фасона. Выбор такого объекта материализации был странен вдвойне – во-первых, в вечных сумерках, царивших на подворье, очки были не только не нужны, но и совсем не применимы, а во-вторых, даже в солнечном мире людей Петя никогда не носил темных очков. Вертя в руках модный аксессуар, Петя поинтересовался, почему наставник уделяет своему гостю так много внимания. На самом деле вопрос был сформулирован более прямо и незамысловато:

– Тадеуш Янович, зачем вы со мной так возитесь? Конечно, я вам очень благодарен, но хотелось бы знать – вы в дальнейшем рассчитываете на какую-то помощь с моей стороны? Я смогу что-нибудь для вас сделать?

– Сможете, разумеется, Петр Андреевич, – улыбнулся Булгарин, – и непременно сделаете, но я пока не знаю, что именно. Но я хотел бы вас уверить, что никаких корыстных расчетов в моих действиях нет – просто, так устроен этот мир, – и объяснил, что подразумевает под устройством мира. Как уже Пете известно, ангел-новобранец появляется на подворье того ангела, о ком более всего размышлял незадолго до смерти. Неудивительно, что Петя, которого так занимала личность Булгарина, попал именно к нему. Сразу же после приобретения рукописи, молодой человек сделался эмпатом хозяина подворья, что было в тот же день Булгариным обнаружено: он имеет привычку проводить ежедневную инвентаризацию своих новых поклонников.

– А сколько у вас эмпатов всего? – перебил Петя, – сколько нитей в ваших крыльях, другими словами?

Почему-то вопрос смутил хозяина. Он конфузливо отвел глаза, нервно закурил свою сигару и лишь после этого ответил:

– Дорогой Петр Андреевич, это единственный вопрос, который в этом мире задавать нельзя. Это – крайне неприлично. Поостерегитесь в дальнейшем спрашивать это у кого бы то ни было. Имейте в виду, что столь же неприлично в явном виде упоминать размер своих собственных крыльев. Конечно, вы можете намекнуть окружающим, что на Земле у вас осталось множество поклонников – для этого можно завести подворье как можно большего размера и давать окружающим понять, что создавая свое имение, вы использовали лишь малую часть своих возможностей, руководствуясь личной скромностью или другими благородными причинами; признаться, многие начинающие ангелы именно так и поступают. Вернемся, однако, к вашему интересу к причинам, по которым я с вами так вожусь.

По словам Булгарина выходило так, что между новым ангелом и хозяином подворья, на котором он появился, устанавливается некая душевная связь, которая со временем делается всё крепче, и не исчезает до тех пор, пока оба ангела остаются в этом мире. Даже если эти двое в земной жизни были врагами, здесь они делаются ближайшими существами, начиная со временем улавливать мысли друг друга. «В известном смысле здесь претворяется мечта о нежной и бескорыстной дружбе, – объяснял Тадеуш Янович, – что до меня, то я с этой мечтой расстался еще будучи отроком, в десять лет при весьма неприятных обстоятельствах, и здешняя возможность таких отношений – едва ли не самое привлекательное из того, что я получил в этом мире»

Петя не без труда вспомнил свое детское отношение к дружбе. Да, когда-то было желание разделить с другом всё, и была вера, что дружба – навсегда, но всё это осталось в далеком прошлом. Конечно, у молодого человека были приятели, некоторых из них он называл друзьями, с ними можно было откровенно поговорить о многом, с удовольствием провести время, но не более того. Петя подумал, что отказ от детского восторженного представления о дружбе для него прошел незаметно и, в общем-то, безбольно. Поэтому, выслушав булгаринский панегирик высокой дружбе, Петя ощутил некоторое неудобство, и, чтобы его скрыть, поинтересовался:

– А на чьем подворье появились здесь вы? – и, тут же испугавшись своей бестактности, опасливо добавил, – наверное, об этом тоже не принято спрашивать?

– Посторонним людям таких вопросов лучше не задавать, – подтвердил Булгарин, – но вам я с удовольствием отвечу: это Александр Сергеевич Пушкин. Тот самый Пушкин, с которым мы, по всеобщему убеждению, любили друг друга, как кошка с собакой, что недалеко от истины. Тот самый Пушкин, на смерть которого я публично объявил, что умер великий поэт и дрянной человечишка. Слова эти мне теперь вспоминать неприятно, но субъектом он был и впрямь пренеприятнейшим. Впрочем, готов отнести последнее определение и к себе – тогдашнему. Здесь мы почти все со временем становимся лучше. Скоро я вас познакомлю и, уверен, вы его полюбите.

– Да я к нему и так неплохо отношусь, – признался молодой человек, судорожно пытаясь вспомнить, прочитал ли «Евгения Онегина» до конца, или ограничился изучением краткого изложения содержания, – а есть какие-то специальные слова для обозначения отношений между ангелом и тем, кто появился на его территории?

– Разумеется, есть и столь же неудачные как термин эмпат – скорее скрывают, а не разъясняют суть явления. Слова эти – гуру и чхота.

– Гуру знаю. Это духовный учитель по-индийски. А чхота, наверное, ученик?

Чхота означает «младший»

И давно эти термины используются? Мне казалось, что мода на Индию родилась не так давно, во времена Битлз.

– Гораздо раньше, Петр Андреевич. Вспомните Гурджиева и Блаватскую, а они были далеко не первыми.

Петя вспомнил, что упомянутые фамилии принадлежали каким-то эзотериками начала двадцатого веки, и не стал спорить.

– А чем они плохи – слова гуру и чхота?

– Да решительно всем! И в первую очередь тем, что ни в малейшей степени не отражают отношений между теми, кто носит эти названия. Действительно, в первое время гуру опекает своего чхота, но, с течением короткого времени, их связь делается союзом равных и поддерживается этот союз не субординацией, а взаимной любовью и уважением.

Молодой человек немного подумал и решил, что не видит ничего дурного в том, что Булгарин является его гуру. В слове чхота он тоже не ощутил ничего плохого – слово как слово.

По несколько раз на дню Петя сливался с нитями своих эмпатов и наблюдал земную жизнь их глазами. Втайне молодой человек надеялся встретиться со своей возлюбленной, посмотреть на мир ее глазами, убедиться, что она в безопасности, но пока что он попадал в тела совсем других людей – близких и дальних знакомых, а то и совсем чужих. В день Пете удавалось обследовать до полутора десятка нитей, больше не получалось. В какой-то момент попытки войти в резонанс с очередной нитью переставали удаваться. Петя начинал злиться и переживать, но это, разумеется, не помогало. Тогда Петя взлетал над имением, делал несколько кругов над усадьбой, прудом и заброшенным садом, улетал в сторону дальнего леса и после этого долго несся куда-то, не выбирая направления, возвращался в имение и снова безуспешно пытался слиться с неизвестным эмпатом. После этого он приходил к Тадеушу Яновичу, которого почти всегда можно было найти за столиком на лужайке, и искал у него утешения и новых знаний. Со знаниями промашки не выходило.

Нитей в крыльях становилось всё больше. Петя рассудил, что, наверное, друзья и знакомые, прознав о его смерти, рассказали своим знакомым или родственникам, которые прежде о нем не слыхали. Говорили, наверное, так: молодой, талантливый, перспективный, недавно защитил диссертацию, собирался жениться, на здоровье никогда не жаловался, и вот – на тебе. Обидно, жалко парня, но что поделаешь, все там будем.

Значит, – думал Петя, – новые эмпаты – это ненадолго. Они посудачат о нем немного, возможно, расскажут его историю своим приятелям (как тут не рассказать – ведь несчастье, приключившееся со знакомым, даже дальним, возвышает рассказчика), и вскоре забудут, отчего крылья Петины станут пожиже, а там и вовсе исчезнут. Нужно будет расспросить Тадеуша о стандартной динамике изменения количества нитей – всё-таки неплохо бы знать, что тебя ждет в обозримом будущем.

Как-то, затеяв полет по окрестностям, Петя стал думать о том, насколько близко человек должен быть знаком с ангелом, чтобы быть его эмпатом. Нужно ли, чтобы эмпат знал ангела по имени или имел представление о его внешности? Интересно, если Шекспир, как думают некоторые, не писал своих произведений, но реально существовал и правдоподобно изображен на известных портретах, будет ли он обладателем крыльев в миллионы нитей? Или эта армия эмпатов отойдет какому-нибудь Френсису Бэкону, если он, как считают, и есть истинный автор классических пьес? От гуру Петя уверенного ответа не получил. Зато Булгарин привел несколько примеров, лично ему известных, заставляющих предположить, что эмпату не обязательно быть накоротке знакомым с ангелом. Например, рассказал, про некую даму-ангела, которая родилась во Франции лет на триста раньше самого Булгарина. Имя дамы Тадеуш называть напрочь отказался полагая, что Пете оно может быть знакомо (Петя ощутил себя польщенным – с уважением, вызванным своими аналитическими способностями ему неоднократно доводилось сталкиваться и раньше, а необоснованное почтение к его исторической эрудиции вызвало новые эмоции – удовольствие, смешанное с неловкостью). Возвращаясь к анонимной старой леди-ангелу: когда-то, очень давно, ее родственники внесли серьезное пожертвование в пользу одного из парижских храмов с условием регулярного упоминания ее имени в какой-то церковной службе (что за служба такая Петя не понял и не стал выяснять). В результате старая дама в своих крыльях носит не только нить того священника, что исполняет службу, но и нити некоторых прихожан, из тех, что присутствовали при обряде. Это позволяет ей прекрасно выглядеть и содержать достойное подворье.

В том, что эмпат не обязательно должен быть близко знаком с ангелом, Петя убедился на четвертый день пребывания в новом мире. Как-то выбрав наугад одну из нитей, он с легкостью вошел с ней в резонанс и ощутил себя едущим в метро. Несмотря, что в вагоне было несколько пустых мест, эмпат ехал стоя, держась правой рукой за верхний поручень. При этом его взгляд был устремлен на журнал левой руке, судя по отсутствию цветных иллюстраций и обилию формул – научный. Петя вгляделся в строчки английского текста, разбитого длинными формулами, и понял, что именно он читает – наконец-то один из самый престижных профессиональных журналов мира опубликовал его статью, отосланную в редакцию месяца три назад. Эмпат, тем временем, оторвал взгляд от страницы и уставился в окно. Петя почувствовал, что губы неизвестного шевелятся, наверное, он пытается понять какой-то особенно заковыристое место в тексте. Там только поначалу сложно, – мысленно успокоил незнакомца, – главное, в основную идею въехать, а дальше легко будет. Эмпат, разумеется, его не слышал, а продолжал смотреть в окно. Поезд отошел от освещенной станции, за окном сделалось темно, и Петя увидел отражение – бородатый лысый мужик в затемненных очках. Петя мог бы поклясться, что никогда прежде этого лица не видел, значит, человек, прочитавший его статью, и не факт, что полностью осознавший ее смысл, вошел нитью в его крылья. Пожалуй, это и есть причина загадочного роста Петиной популярности в мире людей. Нужно было побольше наукой заниматься, и поменьше прибыльными халтурами, сделал запоздалый вывод Петя.

Как можно помочь Маришке или, хотя бы, предостеречь? – с таким вопросом молодой человек обращался к наставнику ежедневно, а, иногда, и по нескольку раз в день. Ответ был коротким и убийственно однозначным: никак. Сочувственный взгляд наставника, которым он сопровождал свой безапелляционный приговор, ничуть не облегчал Петиных страданий. На седьмой день молодой человек потребовал подробных разъяснений и тут же их получил:

– Мы, ангелы, в мире живых лишь зрители. Вы ведь посещали кинематограф, Петр Андреевич? Что до меня, то я просмотрел десятки фильмов – глазами своих почитателей, разумеется. Представьте себе, что вы сидите в зрительном зале, а на экране положительный герой открывается негодяю, про которого зритель знает, что тот собирается погубить героя. Если вы встанете и громко крикните:

– Не верь ему, он – подлец! – что-нибудь изменится? Прислушается ли герой к вашим предостережениям?

– Но должен же быть выход, Тадеуш Янович, обязательно должен!

– Что тут сказать, Петр Андреевич. Будучи живым, вы, кончено, слышали массу историй, о том, как умершие родственники помогали своим близким – то во сне явятся, то знамение учинят, то вообще на стене послание напишут. А еще кое-кто из живущих умеет общаться с духами покойных – тут тебе и столоверчение, и хрустальные шары. Вы верите в эти сказки? Лично я – не особенно, хотя, очень хотелось бы. Конечно, хочется уповать на то, что дыма без огня не бывает, и что в основе этих россказней лежит правда. К слову сказать, в мире ангелов очень многие озабочены этим вопросом, что неудивительно. У нас существует даже что-то вроде людских теософских обществ и спиритических кружков.

– Я, пожалуй, пойду, полетаю, – не дожидаясь разрешения, Петя встал с кресла и тут же взлетел – вертикально, в лучших традициях современных истребителей.

– Не задерживайтесь долго, Петр Андреевич, – донеслось снизу, – нам следует подготовиться к завтрашнему рауту!

Во время прогулки по эфиру Петя не переставал искать новые доводы и, вернувшись к столику с мальвазией, продолжил тему:

– Я во сне раньше часто летал. Летал не крыльями, а как-то по-другому, но это очень похоже на то, что я делаю сейчас. Что это – предчувствие, совпадение, фантазия? Может быть, все же, существует связь с миром ангелов?

– Возможно, Петр Андреевич, – покладисто согласился Булгарин, – и спорить не буду. В любом случае, связь эта – односторонняя, и не может вылиться в беседу.