Алексадр Золотая Грива 2

- Идуть!

Через несколько минут появляются посланные на стрелку. Первым идёт лучник по имени Волокуша, глаза вытаращены, шапка на затылке, за ним плетутся остальные. Подходят к атаману, к ним сбегаются всё.

- Ну, чаво тама? Не тяни кота за х…, рассказывай! – шумят разбойники.

Атаман опять важно садится на пень.

- Докладай! – звучит приказ.

- Ну, дык это … тово…, - мямлит лучник, - был он тама. Лапоту не нашли, казарма наша сгорела, а мертвяков нету!

- Точно нету?

- Точно, мы всё облазили, только кости горелые нашли.

Атаман вздохнул, рука поднялась к макушке, шапка съехала на глаза, пальцы заскребли по затылку.

- Ну что ж, отдаю меч, - произнёс с сожалением, - и как ты такое сделал, не понимаю? Может, мертвяки сами ушли на юга, а по весне вернутся?

На шутку атамана никто не рассмеялся. Разбойники с суеверным ужасом смотрели на человека, который в одиночку расправился с целой толпой мертвецов, некоторые крестились, другие держали обереги, что-то шептали.

- Только сомневаюсь я, что ты воевода, - продолжал атаман, - не бывает воевод без дружины. И появился ты чудно. Как добирался-то сюда с Киева?

- Вам лучше не знать, - ответил Александр, - а то, что я воевода, поверь на слово.

- Э-э, нет, - рассмеялся атаман, - к нам разные люди попадают, как только не называют себя.

- Я знаю этого человека! – внезапно раздался голос.

Раздвигая толпу, вперёд выходит рослый худой разбойник. Одет, как и всё, в шкуру, но без оружия. Заросший, бородатый. Александр удивлённо поднял брови - что-то в осанке, наклоне головы кажется знакомым и голос вроде где-то слышал.

- Ты его знаешь? Откуда? – удивился атаман.

- Служили вместе в войске ромейского императора. Это генерал Александр Золотая Грива, сейчас на русской службе у великого князя Владимира.

Незнакомец подошёл ближе, убрал волосы с лица. Александр шагнул навстречу, всмотрелся, с трудом узнал в исхудавшем, сильно постаревшем человеке своего бывшего духовника.

- Отец Анатолий! Ты-то как тут оказался?

- Долго рассказывать, генерал, как нибудь потом, - улыбнулся Анатолий, - рад, что ты жив.

- И я рад встрече, но увидеть тебя здесь – просто чудо какое-то!

Александр так удивился, что позабыл обо всём на свете. Перёд ним стоит тот самый послушник, что встречал перёд покоями Константинопольского патриарха, был назначен его, генерала Александра, духовным наставником, а потом, разочаровавшись во всём, ушёл проповедовать к язычникам. И вот теперь он здесь, в глухомани, среди разбойников! Анатолий искоса глянул на атамана, тихо произнёс:

- Идём-ка отсюда, кое-что поясню.

Атаман проводил их взглядом.

- Ишь, ганарал… тьфу, не выговоришь! … Аляксадер … эх, может, и правда. А вот кольчужка и меч у него – аяй, прямо княжеские!

Землянка священника располагается в стороне от остальных. Анатолий подвинул грубо сплетённое из ивовых прутьев сиденье, подбросил дров в затухающий костёр. Налетел порыв ветра, в воздухе закружился пепел, дым ткнул мягким кулаком в лицо, защипал глаза. Александр ставит сиденье спиной к ветру.

- Ну, не тяни, рассказывай! – нетерпеливо просит он.

- Да что рассказывать, - усмехнулся Анатолий, - коротко не получится, а длинно некогда.

- Мы разве торопимся? – удивился Александр.

- Видишь ли, Золотая Грива, тут лагерь разбойников. Половина из бывших дружинников, а остальные Бог знает кто. Атаман хитёр, жёсток и завистлив, собрал вокруг себя таких же. Ты обратил внимание, во что всё одеты? Доспехов ни у кого нет, оружие дрянь. Словом, ты не доживёшь до утра, если останешься здесь.

- Плохо. Я думал, мне удастся уговорить атамана перебраться обратно в крепость, до настоящих холодов отремонтировать что можно, стать гарнизоном.

- Даже не мечтай. Они панически боятся здешней ведьмы и ни за что не вернутся.

- Страшиться нечего. Я Кунявихе вправил мозги так, что носа не сунет. И нежити больше нет, спалил.

- Что? Так ты и вправду уничтожил нечисть? А я не поверил, - произнёс Анатолий, поражённо глядя на Александра, - как тебе удалось?

- Видишь ли, святой отец, тут лагерь разбойников… - ехидно начал Александр, потом не выдержал, рассмеялся. – Так что мы решили, остаёмся или идём на тот мыс?

- Этот мыс называют Стрелкой за сходство с наконечником стрелы. Надо немедленно уходить.

- А как? На том корыте, что принесло меня сюда, даже одному плыть опасно.

- Забудь о нём, есть лодки получше. Подожди минутку.

Анатолий спустился в землянку, раздался стук, шум, что-то бухнулось на пол. Через несколько секунд священник выбрался наружу с туго набитым заплечным мешком и посохом.

- Вот что, генерал, иди прямо во-он на то дерево, видишь макушку? – показывает палкой в сторону реки. Из кустов торчит голая, как палец, верхушка тополя. – За тем деревом найдёшь лодку, она присыпана ветками и песком. Жди меня там, я быстро, вёсла заберу и приду. Давай!

Священник исчезает в кустах. Александр оглянулся – несколько человек внимательно рассматривают его. Заметив взгляд, отворачиваются. « Ага, святой отец, как всегда, прав. Уже есть желающие на мою шкуру», - понял он. Неторопливо идёт к реке. Не успевает пройти и десяти шагов, как кусты за спиной затрещали, волна нечистого запаха накрывает с головой. Оборачивается и едва успевает уклониться от летящей в лицо шишкастой дубины. В кустарниковой гуще особо не распрыгаешься. Едва только стал на маленький пятачок чистой земли, как набрасываются сразу двое. Вытаскивать меч некогда. Отбивает руку с ножом, бьёт латной перчаткой. Напавший падает с разбитым вдребезги лицом, разлетаются осколки зубов, брызжет кровь.

Всё произошло так быстро, что второй не сумел уклониться от падающего тела, да и кусты кругом, прыгать некуда. Оба валятся на тропу. Александр выхватывает меч. Сверкающее лезвие чертит полукруг, замирает на мгновение … острый, как бритва, клинок без труда пробивает обоих насквозь. Надо пошевеливаться, эти двое наверняка не последние желающие поживиться за чужой счёт. Быстро шагает по едва заметной тропинке, заросли обрываются небольшим пляжем. Голый, лишённый листвы тополь торчит из песка, словно высохшая рука утопленника - серая, бугристая и страшная. Рядом подозрительная куча хвороста, кое-как присыпанная песком. Лодка! Тянет к воде, но лодка даже не пошевелилась. Тянет ещё раз, со всей силы, аж белые огоньки в глазах засверкали, в лодке что-то громко затрещало – бесполезно. Выругался, ладонь ложится на рукоять меча. Затрещали кусты. Выбегает священник, в одной руке посох, другой прижимает две здоровенные дубины. Александр решил, что это оглобли, но догадался – это вёсла.

- Почему лодка не в воде? За теми двумя, что валяются на тропе, бегут десять! – рявкнул святой отец.

- Твою лодку с места не сдвинешь, как приросла к земле, - недовольно буркнул Александр.

Вёсла тяжело падают на песок, священник заглядывает за корму.

- Ну конечно, обойти и посмотреть не догадался, - бормочет он, - я ж её колом к земле прижал, чтоб водой не унесло при разливе. А ну… что-то тут не так…

Хватает обеими руками, дёргает. Раздаётся треск, священник выпрямляется со сломанной палкой толщиной в руку.

- Здоровый ты, Грива, просто кабан, - покачал головой Анатолий, - кол изломал, наполовину выдрал … Я с ним полдня возился! Берись с того краю, потянем!

Грести на большой и тяжёлой лодке трудно, а против течения вдвойне. Несмотря на холод и пронизывающий ветер, быстро разогрелись, стало жарко. Александр не выдержал, сбросил тёплую одежду, остался в одной рубахе, священник снял шкуры. Сразу полегчало и грести начали так хорошо, что не заметили, как приблизилась коса и днище заскребло по мелководью. Вышли на берёг. Анатолий внимательно осмотрел мёртвый город, частокол, задержал взгляд на громадном чёрном пятне пожарища.

- Ну, где будем располагаться?

- Вон там. В землянке этого … Лапоты!

К вечеру землянка хорошо протопилась. За плотно закрытой дверью воет холодный ветер, идёт колючий снег. Темно, пусто, страшно, как на заброшенном кладбище. Снежинки летят часто, забивают всё ямки, щели, ровняют землю к приходу настоящей зимы. Чёрная корка застывшей грязи превращается в белое покрывало, под ним прячутся до вёсны остатки пожарища, следы людей и животных. Тьма и холод укутывают землю, жизнь замирает.

- Так как ты оказался здесь? – спросил Александр священника.

- Бог послал, - ответил Анатолий. – Я долго путешествовал по дорогам империи, проповедовал слово Божие. В глухомани, в забытых Богом углах меня слушали, давали кров и хлеб. В городах отворачивались. Сказывали, что у них есть свои церкви, там красиво говорят, отпускают грехи за скромное подношение. А я говорю коряво, грубо и вообще, кто я такой, чтобы учить их. В одном городе, не помню название, я пришёл в храм поклониться святым мощам. Меня не пустили, приняли за нищего. Какой-то послушник вытолкал взашей, велел прийти позже. Я не стал перечить. Вышел за ограду, прилёг на траву…

… проснулся от сильного удара под рёбра. Задохнувшись от боли, застонал, скрутился калачиком, бессознательно закрыл голову руками. Сверху раздался неприятный скрипучий голос:

- Вставай, урод, время работать. Твоё место там, за забором.

Открыл глаза. Злое полуденное солнце ослепило. Торопливо отполз, ожидая следующего удара, закрылся ладонями. Мелькнула тень, послышался хрусть гравия, затихающий звук шагов. Осторожно опустил руки. Видит удаляющуюся спину того самого послушника, что давеча выгнал из храма. Пройдя несколько шагов, остановился. Маленькая голова с тонким пучком волос на затылке медленно повернулась, бегающие глазки замерли на Анатолии. Послушник указал пальцем на дорожку, идущую от ворот к храму. По обеим сторонам уже рассаживаются нищие. Анатолий подошёл ближе. По дороге бредут те, кто зарабатывает на жизнь подаянием. Идут медленно, вяло переругиваясь на ходу. Порыв горячего ветра принёс тяжёлый запах гнили, мочи и разлагающейся плоти. Уроды самого отвратительного вида, покрытые язвами и коростой, вонючие до тошноты, деловито усаживаются на самом верху каменной лестницы, что ведёт к дверям храма. Те, что попроще, внизу. Бросились в глаза двое, что сели друг против друга и старательно корчат жалобные рожи. Один паясничает, второй отмечает недостатки, делает замечания. Репетируют! Анатолий подходит ближе. Тяжёлый запах усилился, а тут ещё солнце печёт так, словно желает огнём выжечь всю нечисть, но силёнок не хватает. Кто-то трогает за плечо, раздаётся голос:

- Новенький? Тебе здесь нельзя, надо сначала договориться с Крюком.

- Каким ещё крюком? – обернулся Анатолий и едва не вскрикнул – перёд ним стоит настоящее страшилище, человек-зверь! Ниже на полголовы, кривоногий, коренастый и весь покрыт шерстью, но самоё страшное – лицо. Оно всё заросло волосами, длинными, жёсткими, как на голове. Между грязными прядями блестят глаза, большие, светло-серые, как у волка. Вокруг рта обстрижено, видны толстые розовые губы. Размыкаются, обнажая щербатую пасть, раздаётся голос:

- Крюк – это кликуха, вон он, - произносит страшилище, тычет пальцем за спину.

Анатолий смотрит в указанном направлении, видит чисто одетого старика, скромно сидящего в тени.

- Крюк решает всё вопросы с нами и отцом-настоятелем, понял? – продолжает говорить чудище, - без его разрешения работать нельзя. Давай, вали к нему.

Анатолий всё понял. Он и раньше слышал об этакой своеобразной церковной мафии. Настоятель храма нанимает нищих для сбора подаяний. При этом большую часть собранного забирает себе, меньшую оставляет старшине шайки нищих. В крупных городах империи такое было повсеместно. Пытались бороться, но получалось только в столице и очень плохо. Жажда наживы перевешивала страх наказания, а наказывали сурово, вплоть до отлучения от церкви и лишения сана.

Решил зайти в храм, поговорить с настоятелем. Мелкие камешки больно впиваются в босые ступни, нестерпимая вонь от гноящихся язв и немытых тел не даёт дышать. Мимо плывут омерзительные рожи с провалившимися носами, без зубов, в страшных шрамах, покрытые кровоточащей коростой, синюшные обрубки рук и ног, раздувшиеся от воспаления… Невольно ускорил шаг, стремясь побыстрее уйти от страшного зрелища. Почти бегом поднялся по ступеням, входит в прохладный полумрак. На пороге встречает упитанный детина, лёт тридцати с небольшим. На выпирающем пузе покоится золотой крест. Символ веры глупо утыкан цветными камнями, словно жаба бородавками. Румяное лицо скривилось, холёные ладони с тщательно подстриженными ногтями торопливо прячутся за спину. Почти не разжимая тонких губ, сквозь зубы, детина произносит фальцетом:

- Кто пустил, что надобно?

- Я послушник храма Святой Софии Константинопольской, твой брат во Христе Анатолий. Хотел сказать тебе …

- Ты грязный бродяга и вор! Брат нашёлся… В храм с минуты на минуту пойдут уважаемые люди нашего города, щедрые дарители и меценаты. Для оборванцев вроде тебя место на нижней ступени лестницы, там ты можешь помолиться Богу, но не раньше, чём приличные люди выйдут за ограду. Вон отсюда!!!

- Перёд Богом всё равны, - едва сдерживая себя произносит Анатолий, - ты не можешь так говорить.

- Вон, плесень! – завизжал детина. – Кто пустил в храм бродягу? Выбросьте его!!!

Сразу несколько человек в монашеской одежде бросаются к Анатолию. Жёсткие пальцы больно сжимают плечи, могучая рука хватает за шею, давит так, что трудно дышать. Ударили по лицу раз, другой, саданули тяжёлым сапогом под рёбра. Мир поплыл перёд глазами, красная струйка потекла из разбитой брови, заливая лицо. Оглушённого, ничего не понимающего Анатолия, выволокли на площадку перёд храмом. В глазах ослепительно вспыхнуло солнце, издевательские вопли нищих, словно карканье стаи стервятников, врываются в сознание. Всё чернеет вокруг, наливается свинцовой тяжестью, как перёд грозой. Свирепый воин просыпается в мирном послушнике!

Анатолий резко выпрямляется, ноги сгибаются в коленях, подбрасывают тело. Мощный удар обеими ногами, коленные суставы с жутким хрустом разрываются. Оба монаха падают ничком, лишившись сознания от болевого шока. За спиной раздаётся удивлённый возглас. Молниеносно хватает кисть руки, что ещё сдавливает его шею, проворачивает наподобие лопасти ветряной мельницы и дёргает на себя. Трещит плечевой сустав, рука едва не выдирается с корнем и громадного роста монах с диким воплем валится под ноги. Шум пропадает. Нищие в страхе и удивлении замирают, как суслики возле нор. Анатолий поднимает голову, налитые кровью глаза останавливаются на белом от страха лице настоятеля. Не говоря ни слова, делает шаг навстречу. В абсолютной тишине шлёпанье босых ступнёй звучит громом среди ясного нёба. Гладкие щёки настоятеля синеют. Он вдруг понимает, что его сейчас просто убьют и никто не сможет помочь. Не захочет…

Рука, мгновение назад полная, с розовыми пальчиками и ухоженными ногтями, а теперь тонкая, жалкая, поднимается. Ладонь ложится на розовый мрамор стены. Просторная шёлковая ряса дрожит, настоятеля колотит трясучка, глаза закатываются, он вдруг начинает громко икать, давиться воздухом. Отступает вглубь храма на подгибающихся ногах, каблук роскошной сандалии из крокодиловой кожи цепляется за выступ на полу. Взмахнув руками аки крылами, настоятель хватается за шёлковую занавесь, падает вместе с ней. Нога задевает за подставку для свечей, она валится на другую. Огненный дождь осыпает настоятеля, беспомощно барахтающегося в занавеси и собственной рясе. Шёлк вспыхивает, как солома, храм наполняет дым, истошные вопли настоятеля. Всё бросаются тушить огонь, кто-то впопыхах задевает лампаду, масло щедро льётся в огонь и тогда начинается уже настоящий пожар. Те, что тушили, сами загорелись, теперь с криками катаются по полу, пытаясь сбить пламя. Но как это сделаешь на каменном полу? Хуже того, от этих катающихся огонь перекинулся на другие занавеси, зачем-то развешанные по всему храму, загорелись иконы, образа. Через минуту-две храм пылает, как костёр. Из провалов окон вырывается багровое пламя пополам с чёрным дымом, вход превращается в огнедышащую пасть чудовища. Нищие бросаются кто куда, начинается паника, монахи, прихожане мечутся по двору, топчут расползающихся калек и уродов.

Анатолий не помнил, как оказался на окраине. Пришёл в себя, оглянулся – вокруг никого, старые, покосившиеся дома. Из дворов доносится многоголосый вой собак. Вдали растёт чёрный дымный цветок, клубящийся стебель поднимается высоко в голубое нёбо и там расползается грязной, неопрятной тучей. Священник равнодушно отворачивается, идёт прочь…

… служители церкви обычные люди, они подвержены греху, как и всё, - продолжает рассказ Анатолий, - а дьявол хитёр, забирается в душу незаметно, исподволь. Соблазнить священнослужителя – первое дело для него. И таких случаев много.

Анатолий невесело вздохнул, палкой поворошил в печке. Огонь радостно вспыхнул, захрустел головешками в надежде получить новую порцию дров. Пара полешек влетает в раскрытую пасть очага, пламя сразу успокоилось, принялось неторопливо грызть полученное угощение.

- Потому я решил уйти из империи в далёкие земли, где слуги дьявола не так искусны в лукавстве, а люди не развращены – на Русь, - сказал священник. - Нанялся к русским купцам в услужение. Шли по воде, потом волоком, снова по воде. Здесь напали разбойники – вон там, - неопределённо махнул рукой за спину, - всех перебили. Меня не тронули, потому что был без оружия. Уговаривал не проливать невинную кровь, но куда там! Всех побили, струги сожгли… Вот так и застрял тут. А сказочником прозвали за то, что проповедовал слово Божие среди закоренелых грешников.

- А им – как от стенки горох, - пошутил Александр.

- К сожалению, да, - согласился священник. - А как ты здесь оказался?

- Да так… - и Александр рассказал всё, не забыв упомянуть о ведьме и её помощи.

- Значит, тебе помогала нечистая сила? Это плохо, - покачал головой Анатолий.

- Пешком да с молитвами я бы сюда и за год не добрался. Да и вообще… Когда поручают невыполнимое, хватаешься за любую помощь. Как бы то ни было, но я здесь.

- Здешняя ведьма, как её … Кунявиха … захочет отомстить. Она вернётся за тобой.

- И получит снова, - хмыкнул Александр, - мне не впервой с дрянью дело иметь.

Священник беспокойно завозился на лежаке, сёл. Тёмные глаза остановились на лице собеседника.

- Я хотел спросить… - нерешительно произнёс он, - тебе не показалось странным, что ты не испытывал страха?

- Ну, вообще-то да. Ты сам знаешь, что страх есть всегда. Всё боятся смерти, увечья, только полные идиоты ничего не чувствуют. Бывали моменты, когда душа в пятки уходила, но в этот раз почему-то не боялся.

- Ты крещён?

- Да, но причём тут это? Я не очень религиозен, в церковь почти не хожу.

- Иначе твоё бесстрашие перёд лицом чудовища объяснить невозможно. Ты можешь не думать о Боге, но Он думает о тебе всегда.

- Ты, святой отец, как-то странно изъясняешься. От того, что обо мне думают, мне ни тепло ни холодно.

- Ты не понимаешь. Твоя душа слышит Бога и потому спокойна. Маленькие дети не боятся тёмных углов, когда рядом отец. Малыш держится за руку и ему ничего не страшно. Так и душа, чувствуя присутствие Бога, ничего не боится. Ты воспринимал чудовище, в которое превратилась ведьма, как обычного противника, который выше и сильнее, но для тебя, воина, это привычно и потому не страшно. Ты испытывал обычное опасение, не более того. Верно?

- Я был осторожен, чтобы не попасть под когти - двигался он быстро! Ну, не знаю… Может, ты и прав, - пожал плечами Александр.

- А другого объяснения быть не может. Когда ведьма пришла первый раз, разбойники тоже бросились на неё. Она половину превратила в живых… нет, неправильно… одним словом, люди умерли, но она умела заставить их двигаться и выполнять её команды. Часть оставила здесь стеречь золото, остальных увела в лес. Что с ними стало, никто не знает, - грустно произнёс Анатолий.

- Съела, - ответил Александр. - Содрала кожу, мясо, засолила в кадке и ест. А скелеты были слугами, я сам видел.

- Почему были? – спросил внимательный к словам священник, - разве сейчас нет?

- Нет. Я ж рассказывал, что всех мертвяков спалил в доме. Забыл что ли?

Анатолий перекрестился, тихо забормотал короткую молитву.

- Нет, не забыл, но, признаться, не очень верил. Думал, что ты сильно преувеличил.

- Всё было так, как я сказал. И мертвяков загнал в дом и поджёг, и перстень колдовской в огонь кинул.

Священник восхищённо покачал головой.

- Ты молодец. Не каждый смог бы так легко отказаться от волшебного перстня. Ты даже о золоте меня не спрашиваешь.

- Да ладно … - небрежно отмахнулся Александр. Не объяснять же, что перстень выбросил только потому, что жизнь на волоске висела. Ведьма разорвала бы его на куски, если б не кинулась в огонь. – А золото мне не нужно. Чего тут с ним делать?

- Ты не прав, генерал. Великий князь велел тебе город отстроить, а для этого понадобиться золото. На него можно нанять дружину, оплатить работу мужиков из окрестных племён.

Александр, до этого спокойно лежавший на топчане, подскочил, голова едва не ткнулась в потолок.

- А точно, святой отец, как же я сразу не подумал!

- Ничего удивительного, ведь ты не знал о золоте.

- А откуда ты знаешь? – запоздало удивился Александр.

- Старый атаман мне доверял. Он и большая часть шайки погибла в том бою с ведьмой. Осталась трусливая дрянь. Нынешний собрал вокруг себя холуёв, которые ему в рот смотрят. Конечно, разбойники есть разбойники, делить на хороших и плохих не стоит, но старый атаман только грабил, а этому ещё и убить надо всех… Золото прятали в яме, под полом в избушке атамана. Кроме меня, об этом никто не знает.

- И новый главарь ничего не подозревает?

- О золоте знают всё, но искать боялись. Теперь, когда мертвецов нет, начнут поиски и … найдут.

- Так чего ж мы сидим! – подскочил Александр, - надо срочно перепрятать!

- Надо, - согласился священник, - но сначала выспимся. Ты представляешь, сколько работы?

Рано утром, а если честно, то очень поздней ночью отправились на поиски клада. Первым шёл священник, за ним Александр. Дом атамана оказался на удивление скромным – маленькая избушка, в которой и двоим тесно. Анатолий достал трут, кресало, в полной темноте раздался стук камней, сверкнули искры. Отсыревший комок мха вместо пеньки никак не хотел зажигаться. Священник недовольно засопел, стук усилился. Александру вдруг показалось, что они в избушке не одни. Вроде как под стеной на полу что-то лежит. Разглядеть в темноте ничего нельзя. Священник недовольно буркнул, плюнул – видно, по пальцу попал. Начал ещё быстрее стучать и вот, наконец, появился маленький огонёк. Пучок берёсты разгорелся быстро, запалили лучину. Тусклый свет озарил комнату. Рядом, на вытянутую руку, расположился стол или табурет, сразу не поймёшь, на нём глиняная подставка под лучину. Анатолий приладил горящую щепку, рядом высыпал ещё пучок.

- Ну вот, - произнёс он, довольно потирая ладони, - свет есть. Можно начинать. Александр, эй!

- Тут кто-то есть, - раздался в ответ громкий шёпот, - смотри!

Анатолий обернулся. С лавки медленно встает неизвестный. Голова опущена, руки безжизненно болтаются вдоль туловища, движения неуверенные, какие-то дёргающиеся. Делает шаг, другой, голова поднимается, на лицо падает свет.

От ужаса и отвращения Анатолий чуть не вскрикивает – это мёртвый атаман! Лицо исполосовано, губы и ноздри аккуратно срезаны, так что хорошо видны белые хрящи на месте носа, неровный частокол зубов. Страшная пасть оскаливается, из горла вырывается шипящий голос:

- Живые-ё … крови-и … а-а …

Белые, лишённые зрачков глаза вылезают из орбит, в них отражается огонь. Длинные руки в клочьях плоти медленно протягиваются к шее священника. Анатолию ещё не приходилось так близко сталкиваться с мертвецами, он вообще впервые видел такое и растерялся. Дурной запах коснулся ноздрёй, скрюченные пальцы с вырванными ногтями приблизились к лицу, он ощутил могильный холод, исходящий от них. Словно парализованный, смотрел остановившимися глазами на приближающуюся смерть и ничего не делает.

- Да что ты смотришь на дохляка! – раздаётся злой голос за спиной, - а ну …

Сильная рука грубо сдвигает в сторонку. Александр с обнажённым мечом шагает вперёд. Анатолий вскрикивает:

- Нет, не руби!

- А что делать? – бешено крикнул в ответ Александр.

Мёртвый атаман вплотную приблизился к нему, пальцы скользнули по кольчуге.

- Да пошёл ты! - отмахнулся Александр тяжёлой рукой в латной перчатке.

Мертвец отлетает к стене, тяжело валится на пол.

- Так что с ним делать, святой отец? Руки связать?

- Не руби, - повторил священник, поднимаясь с пола, - попробуй как-то удержать, а я помолюсь за его душу.

- Удержать … за штаны, что ли? - заворчал Александр – придумал ещё!

Тём временем мёртвый атаман поднялся, руки вытянулись к людям, ноги неуверенно переступили по бревенчатому полу. Александр шагнул навстречу, рука с мечом опустилась. Пальцы смыкаются на плече мертвеца, разворачивают. Могучий толчок в спину впечатывает в стену. С потолка сыпется песок, трава, деревянная избушка глухо гудит. Меч поднимается на уровень груди, летит вперёд и мёртвый атаман оказывается прибитым к брёвнам. Труп беспомощно машет руками, дёргается, пытаясь освободиться. Анатолий становится на колени лицом на восток, крестится и – Александр не поверил своим глазам! – начинает молиться.

- Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крёстным знамением, и в всеселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сошедшего и поправшего силу диаволю, и даровавшего нам тебе, Крест Свой Честный, на прогнание всякаго супостата.

О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.

Шуршание и постукивание тотчас прекратились. Мертвец обмяк, провис. Слабое свечение появилось на мгновение над головой и исчезло. Александр подошёл ближе, поднёс лучину. На стене висит самый обычный труп и никаких признаков жизни … нет, не жизни, а движения, не видно. Александр выдёргивает из стены меч, брезгливо вытирает клинок о тряпьё. Мёртвое тело мешком валится на пол. Александр оборачивается к священнику, что всё ещё стоит на коленях и бормочет молитву, с немалым удивлением произносит:

- Подействовало! Вот уж не думал, что простым заклинанием можно убить мертвяка.

- Молитва не заклинание, а просьба к Богу. Он её исполнил. И мёртвого он не убил, его нельзя убить, а освободил душу из плена нечистой силы. Теперь труп следует похоронить по христианскому обычаю.

- Ну да, и так работы выше головы, так ещё с дохлятиной возиться, - заворчал Александр.

Священник вздохнул.

- Ты не прав, - укорил он, - покойный при жизни был грешником, но всё равно Божьим творением. Не наше дело судить.

- Хорошо, хорошо, но сначала перетащим золото в землянку, иначе друзья этого грешника нас самих похоронят. Он подождёт, ему торопиться некуда.

Вдвоём вытащили три боковых брёвна с пола, под ними обнаружился лаз. Анатолий спустился, стал подавать небольшие рогожные мешки, доверху набитые золотыми монетами, слитками. Уже через полчаса весь пол в избушке оказался уставлен мешками в два слоя, даже труп атамана завалили. Осторожно, чтобы не порвать ветхую рогожу, выбрались на улицу. Александр с удовольствием вдохнул свежий воздух. Снял шапку, подставил разгорячённое лицо падающим снежинкам. Красное, как после бани, круглое лицо солнца подкрасило облака, снег, окружающий мир скучного бело-серого цвета превратился в яркий, разноцветный.

- Э-эх, зима улыбается, - произнёс Александр, широко потягиваясь, - ну что, святой отец, начнём презренный металл таскать?

- Сколько раз тебе говорить, что я не святой отец, а послушник. Не удостоился ещё сана.

- Вот те раз! Столько для веры сделал и не удостоился, - удивился Александр.

- Ну, так вот… да неважно это всё, - отмахнулся Анатолий, - разве дело в звании?

- Не скажи. Я заметил, как люди падки на чины. Иного хлебом не корми, дай должность. Веришь ли, в Константинополе сам видел, как два дурня подрались до крови за место городского собаколова.

- Всё живём под Богом, он смотрит на поступки, а не должности.

- Да, но живём-то среди людей… ладно, ерунда всё. Начинаем? Надо к темноте управиться с делами.

Проклятого золота оказалось слишком много. Мёрзлая рогожа скользит, норовит вырваться из слабеющих пальцев, мешки так и хотят шлёпнуться на землю и порваться, чтобы золото рассыпалось по снегу, зарылось в нём и тогда людям придётся долго собирать его стынущими пальцами. Приходилось таскать мешки, держа обеими руками на уровне груди, как спелёнатых младенцев. Пол в землянке устелили рогожными кулями так, что ступить было некуда. Пришлось натаскать досок, иначе невозможно ходить. Теперь при входе надо наклонять голову, иначе макушка упиралась в потолок. Пока всё уладили, прошёл день. Солнце цвета раскалённой стали уже коснулось горизонта, когда шатающийся от усталости Александр выбрался на улицу. Окружающий мир потемнел, резче обозначились тени. Сбросил одежду, стал растираться снегом. Мороз сначала обжёг холодом, потом быстро отступил, на смену пришёл жар.

- Это ты правильно делаешь, - одобрительно сказал Анатолий, - надо будет попозже баню отремонтировать, тут где-то была.

Однако сам не решился освежиться таким радикальным способом.

Вечером, после ужина запечённым на углях зайцем, каждый занимался своим делом. Анатолий штопал порванную шкуру, Александр чистил кольчугу, поправлял кожаный пояс. Было тихо, только вьюга завывала снаружи, пытаясь пробраться в тёплую землянку.

- Как-то сложно всё у вас, святой отец, - вдруг произнёс Александр, - не руби, подержи, я молиться буду… А если некому держать, тогда что? Бегать вокруг и молиться?

- Ты о чём? – не понял священник.

- Да об атамане этом. Зачем было так усложнять, проще отрубить руки, ноги да выбросить из избушки. Потом в костёр или под лёд, всё дела.

- Да, так проще. Но если есть возможность помочь человеку, даже умершему, почему не сделать?

- И что теперь, он в рай попадёт? – полюбопытствовал Александр.

- Нет, в ад, но не на самоё дно, а поближе к поверхности. Будет не так тяжело.

Александр минуту помолчал, снова спросил:

- А тебе это зачем? Старый атаман был твоим другом?

- Нет, не был. А почему поступил так … Видишь ли, Золотая Грива, христианство учит делать добро всегда, при любых обстоятельствах и всём, а не только друзьям, близким или тем, кто тебе симпатичен. И если хочешь, мой поступок продиктован не только убеждениями, но примитивным эгоизмом. И мне когда-то предстоит умереть. Спросят на мытарствах – где был, что делал, взвесят на невидимых весах плохое и хорошее … дряни в моей жизни было предостаточно. Столько греха, что и века не хватит каяться. Вот и пользуюсь я каждой возможностью делать добро.

- Мытарства, мытарства… что-то я слышал об этом, - наморщил лоб Александр, - там вроде чего-то спрашивают, верно?

- Эх, ты, - усмехнулся священник, - слышал … спрашивают … Да на мытарствах такое происходит, что кровь в жилах стынет, когда читаешь!

- Расскажи!

- Нет, сегодня уже поздно, да и не передать это словами, не рассказчик я. Есть у меня схрон с книгами неподалёку, отыщу, прочтёшь.

Александра так разобрало любопытство, что утром он встал первым. За ночь намело много снега, открыть дверь сразу не удалось. Как ни упирался, плетёный из прутьев ивы прямоугольник ни в какую не хотел подниматься. Пришлось осторожно, помаленьку – в час по чайной ложке – отгребать снег внутрь, потом протискиваться в образовавшуюся щель. Надо было найти обломок доски, что бы убрать снег с входа. Александр выполз наверх, ладони упёрлись в край ямы, руки напряглись, готовясь рывком выбросить тело на поверхность, как вдруг послышались невнятные голоса. Медленно приподнялся, осторожно разгрёб снег с краю. Неподалёку, в двадцати шагах, стоят кучкой люди и о чём-то спорят. Запах кислой псины, давнишней грязи и пота коснулся обоняния, заставил скривиться. Александр сразу узнал разбойников с острова. « За золотишком ребята пришли, - догадался он, - быстро! Прав был святой отец, когда поторапливал». Зашуршал снег за спиной, священник осторожно выбрался из землянки.

- Гости?

- Да, тоже почуял?

- От такой вони любой проснётся, - шепчет священник и протягивает меч, - возьми!

- Спасибо. Сейчас я …

- Подожди, - дёрнул за рукав Анатолий, - не убивай их.

- Что!? … кха … Как не убивай? – подавился воздухом от удивления Александр. - А они для чего пришли?

- Всё равно не убивай. Ты ведь сильнее намного. Постарайся, прошу тебя.

- Ну … не знаю … как получиться, - проворчал он.

Увлечённые спором разбойники не увидели, как из ничего, среди заснежённого пространства возникла фигура могучего воина. Волосы цвета льна лежат на плечах, словно накидка, слабый ветерок шевелит золотыми прядями. Кольчуга плотно облегает плечи, выпуклую грудь и узкие бёдра словно тонкая плёнка воды. Пальцы сжаты на рукояти меча, длинный клинок лежит на плече, играя солнечными зайчиками, в левой руке дубинка из ствола молодого дубка. Воин быстро приближается. Разбойники разом замолкают, оборачиваются. Кто-то испуганно кричит, отбегает, другие торопливо достают топоры. Не дожидаясь, пока растерявшиеся разбойники придут в себя, Александр бросается вперёд. Сверкающий клинок молниеносно прочерчивает в воздухе прямую линию, на снег валятся обломки топоров и мечей, затем вступает в дело дубинка – разбойники один за другим падают, зажимая головы. Разбежавшиеся опомнились, бросились на помощь товарищам. Меч и дубинка замелькали, словно крылья ветряной мельницы в ураган. Ослабленные от плохой пищи и долгого безделья, разбойники двигаются медленно, ноги в неуклюжих обмотках вязнут в снегу, жёсткие и толстые шкуры не дают как следует ударить, сковывают руки. Александр как волк в стаде овец – двигается легко, ловко уклоняется от ударов, сильно и быстро бьёт в ответ. Разбойники в дурацких шкурах летят во всё стороны, как мячики. Минута и вокруг Александра никого нет, нападавшие со стонами и причитаниями расползаются тараканами. Снег перемешан с землёй, испещрён каплями крови, валяются зубы. Убитых и серьёзно раненых нет – меч бил плашмя. Аккуратно обтёр клинок снегом от крови и соплёй, убрал в ножны. За спиной раздался скрип снега, подошёл священник.

- Видишь, убивать не обязательно. Можно внушить и по-хорошему.

Александр молча покосился на увесистую дубину.

К вечеру мороз усилился, поднялся ветер. Пурга завыла снаружи, забивая щели в двери снегом, ей отзывается печная труба низким подвыванием. В землянке стало тепло, иней по углам растаял. Александр бросил в печь догоревшую лучину, зажёг другую.

- Святой отец, ты обещал рассказать о мытарствах, - обратился к Анатолию.

- Опять за своё … не священник я, сколько раз повторять?

- Как не священник? Раз молитва твоя подействовала, значит священник, а то, что официально не присвоили, не беда. Некому тут, вот и всё. Да и потом, неудобно как-то говорить: послушник Анатолий. В общем, святой отец и всё. Вокруг на сотни вёрст вовсе никаких священнослужителей нет, так что ты и священник, и епископ, и патриарх, - заключил Александр. – Так что там о мытарствах?

Вместо ответа Анатолий достал котомку. Пальцы ловко распутали узел, в руке появилась потрёпанная книга в кожаном переплёте.

- Вот, - сказал Анатолий, - садись ближе к огню и читай. Найди в оглавлении повествование преподобной Феодоры о мытарствах. Да смотри осторожнее листай, бумага старая.

Александр взял книгу, удивляясь такой заботе. Священник проявил полное равнодушие к сокровищам атамана, а над комком бумаги трясётся. Конечно, книги большая редкость и очень дороги, но ни одна не стоит и четверти той кучи золота, что лежит у них под ногами. Подвинул ближе лучину, раскрыл страницы …

«… старица Феодора, родственница цареградского гражданина Константина Варвара, приютившего святого Василия, была вдова и вела жизнь целомудренную и богоугодную. Усердно служила святому. Перёд смертью приняла иночество.

Ученику св. Василия, Григорию, захотелось узнать, где находится после смерти Феодора, какую участь получила и какую награду за усердную службу святому старцу. Григорий верил несомненно, что святому Василию всё известно о ней. Он докучал ему усиленными просьбами и святой Василий, не желая опечалить духовного сына, помолился Богу, чтобы открылась в видении загробная жизнь Феодоры. Однажды ночью Григорий спал и увидел в сонном видении Феодору. Григорий обрадовался, увидев её и долгою беседою, как наяву бывшею, утешился.

Спросил её: как она разлучилась с телом? Как пережила тоску смерти? Что видела при кончине своей? И как миновала духов, проходя воздушные пространства?

- Григорий, - начала повествовать ему Феодора, - о страшной вещи спросил ты, о которой и вспоминать ужасно. Я видела лица, которых никогда не видала, и слышала слова, каких никогда не слыхала. И что скажу! Лютое и тяжкое воздаяние, которого я не ожидала, встретило меня тогда за дела мои. Но молитвами и помощью общего отца нашего преподобного Василия всё сделалось легко для меня.

Как выскажу тебе боль тела, скорбь и муку, что бывает с умирающими? Подобно тому, как если бы кто упал в великий огонь и, горя и тая, обратился в пепел, так страдания и горький час разлучения разрушают человека. Истинно люта смерть подобным мне грешникам! О праведных же не знаю.

Когда приблизился конец жизни моей и настал час разлучения с телом, я увидела множество бесов. Стали кругом постели моей, лица чернее смолы, очи, словно горящие угли; вид казался кромешным мраком и видеть их было так люто, как страдать в пропасти огненной.

Они подняли мятеж и шум; кричали, испуская надрывающие сердце, пронзающие, несказанные звуки; глядели свирепо и яростно, грозили, устремлялись, скрежеща зубами, словно хотели пожрать меня. Приготовляли хартии, точно ожидая судию, который должен прийти, развёртывали свитки, в которых записаны всё мои злые дела. Тогда убогую душу мою объял великий страх и трепет. И недостаточна мне горесть смерти, но то грозное зрение и страшное видение бесов, и ярость их как другая смерть – лютейшая.

Я отворачивала глаза туда и сюда, чтобы не видать страшных лиц и не слышать голосов, но не могла избавиться. Всюду видела их, толпящихся без числа и не было помогающего мне. В муке изнемогла совершенно и в это время увидела двух ангелов Божиих. Явились в образе прекрасных юношей, которых красоты невозможно высказать. Лица лучезарны, очи глядят с любовью, волосы на головах белы, как снег и блистают золотом. Одежды похожи на сверкающую молнию и золотые пояса крестообразно вьются на груди. Ангела стали направо от одра моего, тихо беседовали друг с другом. Бесы отступили дальше.

- Враги рода человеческого, - произнёс один ангел, - зачем вы всегда предваряете нас приходом к умирающему и, делая шум, пугаете и смущаете душу, разлучающуюся с телом? Но не очень радуйтесь: здесь не найдёте ничего, потому что с этой душой Божие милосердие и нет вам ни части, ни жребия в ней.

Бесы возмутились после слов ангела и подняли такой крик и шум, что звуки их голосов гремели громом, свистали бурей, завывали метелей на вершине горы, грохотали, гудели… Мне казалось, что я кружусь в вихре и только вид ангелов обвеял тишиной. Обозлённые бесы развернули обвинительные хартии.

- Как ничего нет в этой душе? – кричали они, - а это чьи грехи? Не она ли сделала?

Так, крича, ждали смерти. И вот пришла смерть, рыча и завывая пронзительным свистом, словно ветер в ущельях пропастей. Образ её необычайно страшен – подобие как бы человеческое, но тела нет, словно вся составлена из голых костей. Носит различные орудия мучений: мечи, стрелы, копья, косы, серпы, пилы, топоры и иные орудия, неведомые и неизвестные. Увидев то, душа затрепетала от страха, но ангелы сказали смерти:

- Не медли и освободи эту душу от уз плоти, скоро и тихо освободи её: на ней нет большой тяжести грехов.

Тотчас смерть взяла маленький топор, отсекла сначала ноги, потом руки, другими орудиями ослабила всё члены тела, отделяя их от суставов. И я лишилась рук и ног, и всё тело окаменело; и не могла ни подвинуться, ни пошевелиться. Потом смерть отсекла голову и я больше не могла поворотить ей; она стала словно не моя.

Смерть размешала в чаше некую смесь, насильно напоила меня. Так горько питие то, что душа не вынесла его, содрогнулась и выскочила из тела, будто вырванная насилием. И тотчас взяли душу ангелы. Я оглянулась. Тело моё лежит бесчувственно и недвижимо, подобно тому, как если кто, скинув одежду, стоит и глядит не неё. Так и я смотрела на тело, которое совлекла, как одежду и удивлялась невыразимо.

Бесы подступили к ангелам, требовали отчёта от меня за грехи. Ангелы находили добрые дела; он собирали всё, что когда-либо я делала хорошее, и самые малейшие добрые деяния, готовились положить на весы против злых дел. Вдруг явился святой Василий, сказал ангелам:

- Эта душа много послужила старости моей, я молился о ней Богу. Он даровал мне её.

Достал из одежды полный мешок, дал ангелам:

- Когда станете проходить воздушным пространством и станут лукавые духи истязать душу, вы выкупайте её этим от бесов.

Бесы в недоумении затихли, потом подняли крик и сделались невидимы.

- Когда всё должное совершите этой душе, введите её в уготованный мне от Господа дом.

Сказав так, стал невидим. Ангелы повели меня к востоку.

1.Мытарство празднословия и сквернословия.

Встретили нас духи первого мытарства, на котором истязуются грехи слов: праздных, буйных, бесчинных. Мы там остановились. Вынесли к нам бесы много свитков, где записаны всё слова мои, сказанные от юных дней: когда и что говорила непотребно, сквернословно и богохульно. Там записано всё моё пустословие, бесстыдные песни, глупый хохот. Бесы обличали, показывая время, место, лица, а также когда, где и с кем я занималась суетными беседами, не считая это грехом, не исповедуясь, не каясь. Я молчала, не зная, что отвечать – меня обличали истиной! Только изумлялась, как у них не забыто то, о чём я давно забыла, после чего прошло много лёт и о чём я никогда бы и не подумала!

Ангелы положили из добрых дел против грехов, чего не доставало, наполнили от дарования св. Василия. Выкупив меня, пошли дальше.

2. Мытарство лжи и клятвопреступления.

Подошли к другому мытарству, на котором дают отчёт во всяком ложном слове, клятвопреступлении, призывании имени Господа напрасно, лжесвидетельстве, неисполнении обетов, в исповедании грехов не истинно бывающих и других ложных делах. Бесы обличали меня, что я из стыда не по правде исповедалась перёд духовным отцом и хотели вырвать из рук ангелов, но против тех грехов ангелы положили нечто из добрых дел и дарований отца Василия. Выкупили, пошли выше свободно.

3. Мытарство осуждения и клеветы.

Я увидела, как тяжек грех осуждать ближнего и какое великое зло клеветать, позорить, глумиться и смеяться над чужими грехами. Таких бесы истязуют, как антихристов. Но я хранила себя всю жизнь, чтобы не осуждать, не клеветать, не смеяться ни над кем. Но, когда слушая иных осуждающих, я прибавляла своё слово, это мне в самоё осуждение было поставлено от истязателей. И там ангелы, выкупив меня дарованием отца Василия, пошли со мною выше.

4. Мытарство чревоугодия.

И дошли мы до мытарства, называемого чревоугодием. Бесы выбежали навстречу, поднесли мне всё то, что ела через меру и больше потребности, или когда через силу пресыщалась. Показали всё сосуды и чаши, из которых упивалась вином. Бесы говорили:

- Столько-то и столько-то выпила чаш, в такое время, с теми людьми. Вот там упивалась до бесчувствия и рвоты, плясала и, приведённая домой, изнемогала от пьянства.

Бесы радовались, желая низвести меня в ад. Я трепетала, не имея сил и не зная, что отвечать.

Ангелы много положили из дарований отца Василия, а бесы, увидев выкуп, закричали и бросили в пространство хартии с грехами.

5. Мытарство лени и праздности.

Здесь допрашиваются всё дни и часы, проведённые в праздности, удерживаются тунеядцы, которые сами не хотят работать, а поедают чужие труды и те, которые не ходят в храм Божий и не воздают хвалы Богу, испытуется уныние и небрежение. Там меня долго истязали и не освободилась бы я от долгов, если бы не дарования св. Василия.

6. Мытарство воровства.

На этом мытарстве были удержаны; но, немного давши, миновали его.

7. Мытарство сребролюбия и скупости.

Подошли к мытарству жадности, но его прошли. В жизни я не была скупа и не заботилась об имении. Была довольна тем, что имела. Что имела, давала нуждающимся.

8. Мытарство ростовщичества.

Идя выше, достигли предела, где дают ответ пускающие серебро в рост, совершающие беззаконные приобретения и присвоители чужого. Как и везде, бесы тонко, подробно всё обыскали обо мне и, ничего не найдя, скрежетали зубами. Мы поднялись выше.

9. Мытарство взяточничества и подкупа.

Дошли до мытарства неправды, где истязуются всё судьи неправедные, за мзду судящие и невинно осуждающие. Допрашиваются те, которые не платят наёмникам и обвешивают на весах. Прошли там благодатию Христовой.

10. Мытарство зависти.

Также и было мытарство зависти; мы миновали его, не давши ничего. Я видела только злобу бесов, но не испугалась их.

11. Мытарство гордости.

Подобным образом мы прошли и мытарство гордости, где духи истязуют грешивших тщеславием, самомнением, презрением. Проходя то мытарство, мы положили очень мало.

12. Мытарство гнева.

Достигли мытарства гнева и ярости, но и там свирепые духи немного получили, и мы пошли дальше, радуясь о Господе.

13. Мытарство злопамятства.

Затем явилось перёд нами мытарство злопамятства, на котором истязуются те, которые держать злобу на сердце против ближнего и воздают злом за зло. Но я не была злопамятна и не держала зла в сердце. Рыдали бесы о том и мы свободно пошли выше.

14. Мытарство убийства.

Поднимаясь и восходя всё выше, мы пришли к мытарству убийства, на котором истязуется и каждый удар чём-либо и по плечам, по голове, ланите и всякий толчок. Там положили немного и прошли свободно.

15. Мытарство чародейства и ворожбы.

И мытарство чародейства и ворожбы, отправления и призывания бесов мы прошли, не давши ничего. Восходя выше, я спросила у ангелов:

- Всё ли христиане проходят эти мытарства и есть ли возможность пройти здесь человеку без истязаний и страха?

- Нет другого пути, - отвечали ангелы, - для душ, восходящих к небесам. Всё идут здесь, но не всё допрашиваемы так, как ты; только подобные тебе грешники, которые совершили неполное исповедание грехов, стыдясь и утаивая перёд духовным отцом нечистые дела свои. А кто по истине исповедует злые дела и жалеет, и кается, что совершил их, того грехи невидимо заглаживаются Божиим милосердием. И когда душа проходит здесь, воздушные истязатели в своих книгах не находят ничего написанного и ничего не могут ей сделать, и не могут устрашить её. Душа восходит, радуясь, к престолу благодати. И ты, если бы поистине исповедала всё грехи, не понесла бы на мытарствах таких истязаний.

16. Мытарство блуда.

Среди таких бесед дошли мы до мытарства блуда, на котором допрашивается: блуд, мечта о блуде, соизволение на блуд, медлительное услаждение блудными помыслами, грех прикосновения к тайным частям тела. Множество бесов окружали владыку того мытарства. Когда я приблизилась, они стали показывать записи о моих блудных делах, в которых обозначено, когда, где и с кем я грешила, начали обличать. Я же не могла слова выговорить, трепетала от страха. Ангелы отвечали бесам за меня, что я оставила давно блуд и остальную часть жизни провела в воздержании и посте.

Бесы возразили:

- Мы знаем, что она давно перестала грешить в этом, но неискренне исповедала грехи перёд отцом духовным и не получила от него эпитимии, поэтому – она наша! Следовательно, или оставьте её нам, или выкупите добрыми делами.

И положили святые ангелы несколько от моих дел, а больше от дара св. Василия, и я едва избавилась от бесов.

17. Мытарство прелюбодеяния.

Идя далее, мы достигли мытарства прелюбодеяния, где держат ответ живущие в супружестве, но не соблюдающие супружеской верности – посвящённые Богу, не сдержавшие обетов чистоты и падшие. На этом мытарстве я явилась много должною и обличена была в прелюбодеянии; уже бесы хотели вырвать меня из рук ангелов… Но после долгих споров и выставления на вид моих последующих трудов и подвигов, ангелы выкупили меня не столько моими добрыми делами, сколько дарами св. Василия и пошли дальше со мною.

18. Мытарство противоестественного разврата.

Приблизились мы к восемнадцатому мытарству, на котором допрашиваются грехи противоестественные. Несказанна ярость и свирепость владыки этого мытарства и подручных бесов. Поспешно выйдя навстречу, обступили, но, по милости Божией, ничего из этого не найдя во мне, со стыдом убежали.

И сказали ангелы:

- Видела ты, Феодора, эти страшные мытарства? Знай же, что весьма немногие души минуют их без вреда себе, так как весь мир во зле соблазнов лежит, и от юности человек мыслит злое, и редкие сохраняют себя от нечистоты блуда. Мало людей, умерщвляющих похоти; поэтому немногие проходят мытарства свободно, но большинство погибает, достигнув их. Ты же, Феодора, благодари Бога, что миновала при содействии молитв преподобного Василия.

19. Мытарство неверия и ересей.

Затем подошли к мытарству ересей, где дают ответ за неправые мудрования о вере, отступление от православного исповедания веры, колебания в вере, хулы на святое. Тут прошли без расспросов и очутились вблизи небесных врат.

20. Мытарство бессердечия и жестокости.

Наконец, встретили нас бесы последнего, двадцатого мытарства – бессердечия и жестокости: там держат ответ души людей бессердечных. Если кто и много подвигов совершил, много постился и усердно молился, был целомудрен и тело своё умертвил воздержанием, но был безжалостен и жёсток – тот не получает пощады на этом мытарстве. Но мы благодатию Христовою прошли при помощи молитв преп. Василия, даровавшего много из своих добрых дел на мой выкуп.

С радостию приблизились к небесным вратам. Они светлы, как кристалл; стоят в них блистающие солнечным светом юноши. Увидев меня в сопровождении ангелов, возрадовались, что по милости Божией миновала я воздушные мытарства и ввели внутрь врат…

- Виденное и слышанное там, - сказала Феодора Григорию, - нельзя рассказать подробно. Меня привели к престолу Божию, окружённому херувимами, серафимами и другими силами небесных воинств. Пала я ниц и поклонилась Невидимому Богу. Слышен был голос, повелевающий ангелам показать мне обители святых и мучения грешников. Всюду меня водили, и видела я обители светлые. Потом низведена в преисподнюю, где познала муки страшные, ожидающие грешников.

Сказали ангелы:

- Посмотри, Феодора, от каких мук избавил тебя Господь молитвами святого Василия.

Наконец ангелы привели меня в обитель преподобного Василия и здесь оставили, сказав:

- Ныне преподобный Василий творит по тебе память.

И я поняла, что через сорок дней по моём исходе из тела достигла обители покоя…

Всё это рассказала Григорию в сновидении преподобная Феодора».

Александр закрыл книгу. Глаза от непривычного напряжения покраснели, слезятся. Пробрался к выходу. Дверь тихо скрипнула, просыпалась струйка снега в щель. Осторожно выбрался наверх. Ночь уже на исходе, вот-вот рассвет. Звёзды презрительно мигают в высоте, холодно поглядывая на маленького человечка, что вздумал в неурочный час выйти из своей норки. С удовольствием потянулся, так что внутри захрустело, протёр лицо колючим снегом.

- Смотрите, гады? - прошептал он. - Расселись вокруг и смотрите, записываете… оказывается, бесы грамотные? Вот уж не подумал бы! Интересно, если бесу морду набить, это грех или нет? Для бесов понятно, а для ангелов? Как там, на мытарстве убийства – истязуется всякий удар, толчок по ланите и по чём-то ещё. Так вот, если бесу врезать по ланите так, чтоб уши отвалились и зубы веером, грех или нет? У кого бы спросить?

В трудах и заботах незаметно прошла зима. Весна вступила в свои права быстро и решительно. Солнце стало забираться всё выше и выше, выжигая снег везде, где только доставали его лучи. Тёплый ветер дул, не переставая, изредка нагоняя тяжёлые, полные воды тучи и тогда бедной зиме вовсе деваться было некуда – тёплые потоки безжалостно смывали остатки её снежного царства. Лёд на реке вспух, почернел, словно от горя. Было видно, что он едва терпит такое издевательство и вот-вот лопнет от возмущения. Однажды ночью стены землянки задрожали от какого-то мирового сотрясения. Раздался грохот, треск и скрежет, словно неведомый великан вздумал погрызть скалу. Дверь тихо отворилась, из землянки выходят отец Анатолий и Александр.

- Рано в этом году ледоход, - произнёс священник.

- В самый раз, - бодро ответил Александр, - надоели холода. Сколько уже сидим в норе, пора выбираться.

Река окончательно очистилась ото льда через несколько дней. За это время по настояния отца Анатолия на месте пожарища, в котором сгорели мертвецы, поставили большой крест. Александр вначале противился, не понимая смысла.

- Ну, на что тебе такой громадный крест понадобился? – горячился он. - Лучше бы о причале подумал.

- И причал будет, - спокойно отвечал священник, - но крест важнее, вот увидишь.

Изрядно намучившись – из инструментов только топоры – соорудили крест высотой чуть не в пять саженей, установили. Присели отдохнуть. Александр вытер мокрый лоб рукавом, пробурчал:

- И куда такой? Его за версту видно.

- Это и надо, - удовлетворённо улыбнулся священник, - придёт время, спасибо скажешь.

- Ну-ну…

Пролетела неделя, другая. На правой стороне стрелки появилась неуклюжая, грубо сделанная пристань. Построили из брёвен, оставшихся после разбора домов. Хватило и на бревенчатый настил возле воды, это и была пристань, и на ремонт частокола. Теперь от бывшего городка не осталось и следа, только большие квадратные пятна на земле. Отремонтированный частокол служил надёжной защитой от медведей, что бродили по округе чуть не толпами, голодные и злые после зимней спячки.

Далёко, на пределе видимости, появилось белое пятно. Александр заметил первым, позвал отца Анатолия.

- Смотри, парус!

Священник внимательно посмотрел, перекрестился на восток.

- Слава тебе, Господи, услышал мои молитвы, - тихо произнёс он. – Это купеческий струг, - сказал громче, повернувшись к Александру.

- А не рано для купцов? – засомневался тот, - на реке могут быть ледяные заторы, далёко не пройдёшь.

- Кто рано встает, тому Бог подаёт, слышал поговорку? Хороший купец должен первым быть на торге, тогда лучший товар есть и цена высока.

Попутный ветер и течение довольно быстро принесли судно ближе. Команда шустро спустила парус. Струг замер в полусотне шагов от берега. На носу и по правому борту собрались вооружённые люди. Невысокий мужик с ярко-рыжей бородой поднёс руки ко рту, над водой раздался зычный крик:

- Эй, на берегу, вы христиане аль нет?

От такого неожиданного вопроса Александр растерялся, удивлённо посмотрел на отца Анатолия. Тот радостно улыбнулся, махнул рукой за спину, указывая на недавно установленный крест. На струге заработали вёсла, через минуту он остановился возле пристани. Теперь можно было разглядеть, что команда судна невелика, всего семеро. Старший на борту тот самый рыжебородый, это видно по властным жестам и хмурому выражению лица. Борода заносчиво задралась вверх, щёки надулись, раздался сварливый голос:

- Что за люди такие, чего тута делаете?

- Живём мы тута, - с усмешкой ответил Александр, - строимся вот понемногу, от зверей и лихих людей обороняемся, да вот оружия и инструмента у нас маловато, одёжа износилась. Не продашь?

- А что дашь-то взамен, соболиных шкур? Так я ими дома полы устилаю, девать некуда.

Матросы сдержанно заулыбались. Александр заметил, что они удивительно похожи друг на друга, а ещё больше – на рыжебородого.

- Это сыны твои, купец? – спросил он.

- Да, торговые дела ведём всей семьёй – сыновья мне помогают, жена да невестки дома, на хозяйстве остались. А что?

- Да так, ничего, - ответил Александр, внимательно глядя в глаза купца. А глаза у него были грустные и какие-то беспокойные, словно что-то непрестанно грызёт изнутри, не даёт покоя. Конечно, торговля вдали от дома опасна, но здесь другое. И сыновья невеселы, больше напускают на себя. « Дела худо идут, долгов много, распродал всё, что есть и пошёл на авось - или пан или пропал, - понял Александр, - эта поездка последний шанс поправить дело».

- Так что, купец, продашь товар? Мы заплатим золотом.

Рыжебородый с сомнением посмотрел на волчьи шкуры отца Анатолия, на потрёпанную одежду Александра.

- Я слыхал, тута разбойники шалят, вот на энтом самом месте, где вы живёте. Может, это вы и есть?

- Нет, разбойники обосновались ниже, на острове, можешь проверить. Меня послал великий князь Владимир городок здесь устроить, денег дал, вот на них я и хочу товар купить, - громко сказал Александр. Потом добавил: - Будь другом, отец Анатолий, принеси золотишка.

Священник ушёл. Рыжебородый посмотрел вслед и было видно, что он не поверил ни одному слову Александра, но жадность – а вдруг! – не даёт уйти. Обернулся, что-то тихо сказал. В руках сыновей появились щиты, блеснули остро отточенные топоры. У отца тоже появился меч за поясом. За спиной Александра раздались шаги. Он взглянул на купца. В глазах рыжебородого читается удивление, недоверие и надежда. Шаги тяжёлые, трудные, такие, какие бывают у человека, несущего тяжёлый груз по сыпучему песку. Раздался мерный скрип настила пристани, затем тяжело стукнуло и коротко зазвенело. Неспешно, даже задумчиво, Анатолий принялся развязывать тесёмки. На струге шеи вытянули, глаза выпучили, забыли обо всём на свете, даже дыхание затаили. Александр едва не рассмеялся. Наконец, лыковые верёвочки упали, священник небрежно пнул куль и золото хлынуло жёлтым звенящим ручьём на настил. Монеты, слитки, просто бесформенные кусочки драгоценного металла словно куски скользкого мыла поползли по чёрным доскам пристани и растеклись сверкающей лужей. Воцарилась мёртвая тишина, даже вечно крикливые чайки куда-то исчезли.

Поразила перемене в рыжебородом и его команде. Он побелел, как бумага, под глазами обозначились синие круги, борода опала, затряслась и вроде как намокла. Сыновей словно охватил паралич, у двоих челюсти отвалились до палубы. Александр всерьёз забеспокоился, что их всех сейчас кондрашка хватит, крикнул:

- Эй, купец, проснись, твой струг течением уносит! – и громко хлопнул в ладони.

Рыжебородый опомнился, визгливо заорал на сыновей. Те засуетились, побросали топоры, схватились за вёсла. Через считанные мгновения струг ткнулся носом в опорные сваи пристани, полетел канат, самый молодой и как две капли воды похожий на отца мальчишка обезьяной прыгнул на настил. Петля на конце каната не успела коснуться досок, как он подхватил и ловко обмотал вокруг брёвна. Вслед за мальчишкой выскочили остальные, в руках охапки штанов, рубах, какие-то неведомые Александру кафтаны и куртки. Отдельно разложили кольчуги, секиры, мечи.

- Ну, вота, - нервно потирая ладони, заговорил рыжебородый, - вота мой товар, выбирай, что хошь, мил человек.

Александр окинул беглым взглядом одежду, оружие, повернулся к купцу.

- Я хочу знать, с кем имею дело, - произнёс он.

- Это да, это конечно, - спохватился купец, - прозывают меня Власий Пирогов, купеческого рода, с города Мурома.

- Ну, а меня Александр Золотая Грива, воевода великого князя Владимира, а это православный священник, отец Анатолий. Вот что, Власий, товар у тебя неплох, но мало этого. Ты получишь от нас весь мешок золота с условием, что вернёшься сюда в самоё ближайшее время, привезёшь доспехов, оружия на две сотни воинов. Лично для меня полный доспех этериота и двуручный меч харалужной стали. Если выполнишь всё, как я сказал, получишь ещё два.

Власий Пирогов дёрнулся, будто шилом кольнули, колени дрогнули. Сиплым голосом произнёс:

- Я, светлый воевода, и слова такого не знаю – этер… этерот… Вон у тебя кольчуга какая, у нашего князя такой нетути и меч невиданный. Доспехов для простых воинов привезу сколько хошь, а за остальное не обессудь.

- Муром стоит на пересечении торговых путей, у вас бывают ромеи, варяги, арабы и Бог знает какие люди. Отыскать можно всё, - возразил Александр, - постарайся, наградой не обижу.

Купец вытер трясущейся рукой мокрый лоб, прерывисто вздохнул.

- Ну, это да, разный люд бывает, поспрошаю…

- Так по рукам?

- Да!

- Лады, грузите золото на струг, а товары отнесите вон к тому домишке, - махнул рукой Александр в сторону частокола, где сохранился маленький домик.

Священник, до этого молча стоявший в стороне, подозвал купца и о чём-то долго разговаривал. Власий согласно тряс головой, потом ударили по рукам и разошлись. Когда струг, подгоняемый тремя парами вёсел, скрылся вдали, Александр спросил священника:

- Как думаешь, за месяц управится Пирогов?

- Раньше, - уверенно ответил Анатолий, - ты ему такой барыш посулил, что он из кожи вон вылезет, княжескую сокровищницу ограбит, но привезёт всё обещанное.

- А ты сам-то чего ему втолковывал?

- Велел кое-что из церковной утвари привезти, да одежду подобающую. Не в шкуре же волчьей мне службу править.

Прошло две недели. Снег окончательно растаял, солнце сумело забраться в самые укромные уголки и там поселилось тепло. Река очистилась от зимней грязи, вода стала чистой, прозрачной. Александр всё чаще с тревогой посматривал в сторону острова с разбойниками. Когда-то они должны явиться, золото старого атамана не даст покоя. Пришлось даже спать по очереди, чтобы не пропустить внезапного нападения. Но всё было напрасно, разбойники появились совсем не так, как ожидали…

Анатолий штопал старую сеть, Александр помогал распутывать. Полуденное солнце пригрело так, что пришлось раздеться. В тёплой воде мелководья нежится рыбья мелочь, солнечные блики стреляют в глаза, приходится сильно щуриться. Так увлеклись работой, что совсем перестали наблюдать за округой. Тёплый ветерок бросил прядь на глаза, Александр рукой убрал волосы, поднял глаза, взгляд пробежал по противоположному берегу, задержался на тёмной полосе далёкого острова. Тишина, где-то чирикает пичужка и нет гадких чаёк с их противными воплями. Снова сосредоточенно принялся распутывать узлы на старой сетке, но в душе почему-то поселилось странное беспокойство. Ещё раз огляделся – ничего, но чувство тревоги только усилилось. Александр отложил сеть, встал. « Да что такое, - подумал раздражённо, - мерещится, что ли? Так вроде не старик ещё».

- И ты чувствуешь? – прервал размышления голос Анатолия.

- Ага, чувствую, - согласился Александр, и спросил себя тихо-тихо: - А чего я чувствую?

- Что-то горит выше по течению и запах странный, - продолжает говорить священник, - дерево пахнет по-другому. Но что-то знакомое…

« Господи, да ведь гарью пахнет, просто воняет, а я всё гадаю – что ж такое! – со стыдом подумал Александр, - совсем чутьё потерял, скоро начну цветочки собирать, лепесточки разглядывать». Быстро обулся, накинул на голый торс кольчугу без рукавов со стальными наплечниками, одну из тех, что привёз купец Пирогов, пальцы застегнули застёжки пояса с мечом. Бросился было за щитом, но порыв ветра принёс облако чёрного вонючего дыма. Замер на месте, обернулся. Из-за небольшого островка, густо заросшего ивой, течение вынесло большой купеческий струг, за ним второй. На первом судне кипит бой, другое пылает костром и чёрный дым густо стелется вдоль воды тёмным покрывалом.

- В лодку! – крикнул Александр.

Священник подхватывает секиру, бросается к воде. Оба садятся за вёсла, речная вода закручивается воронками от мощных гребков, лодка несётся против течения, словно гонимая ураганом. Когда до судна остаётся полдюжины шагов, Александр становится на нос. Лодка содрогается от сильного толчка, но он уже на палубе. Видит, что с другого борта зачалено второе судно, низкое, с характерными для морских пиратов обводами. « Викинги! – догадался Александр, - откуда они здесь взялись? А, ладно …»

Несмотря на то, что нападавших больше десятка, бить в спину показалось стыдно. Схватил какое-то полено, швырнул. Раздаётся звон, здоровенный толстяк тяжело оборачивается - шлем на носу, рыжие косы торчат крысиными хвостами, один рог висит на ниточке, второй катится по палубе. Викинг не спеша поднимает руку, ладонь сдвигает шлем, ноги становятся шире, обломок рога жалобно хрустит под сапогом. Громадная секира, красная от крови, приглашающе покачнулась. Драться с тяжеловесом можно, но только если ты быстр и ловок. На палубе, залитой кровью, в которой плавают внутренности и куски мяса, особенно не распрыгаешься. Александр быстро идёт прямо на противника и, когда остаётся буквально рукой подать и топор викинга уже начинает смертоносное падение, прыгает вперёд. Кулак в латной рукавице врезается в круглую, потную рожу, переносица хрустит, как яичная скорлупа. Викинг умирает раньше, чём падает – толстые ноги в кожаных штанах подгибаются, громадное брюхо тяжело опускается и массивная туша валится на спину. Раздаётся глухой удар, слышен треск, струг содрогается, как будто на него прыгнул кабан с вершины утёса. Меч Александра замелькал в горячем воздухе, как крылья ветряной мельницы в ураган. Прежде, чём остальные викинги поняли, что случилось, на палубу один за другим повалилось шестеро, изрубленные на куски. Команда корабля, ободрённая неожиданной помощью, переходит в атаку. Викинги отступили, стали плечом к плечу, закрылись щитами. Отходить им некуда, за спиной вода, к драккару надо пробиваться через строй защитников корабля.

Александр оценивающе смотрит на викингов, бросает взгляд на команду. Всё ранены, доспехов нет, видно застали врасплох, едва держатся на ногах. Викингам, привычным к дракам, надо несколько секунд, чтобы прийти в себя, потом молниеносная атака и всё, струг захвачен. Наклоняется, пальцы крепко сжимаются на рукояти топора убитого викинга. Выпрямляется в полный рост, делает шаг вперёд. Викинги теснее смыкают щиты, вжимают головы в рогатых шлемах в плечи. Перёд ними витязь, на голову выше и шире в плечах, выпуклая грудь сверкает сталью доспеха, руки покрыты буграми мышц невероятного размера, меч кажется ножиком для заточки лучинок, а тяжелённая секира детским топориком. Золотые волосы водопадом спадают за спину, растекаются по плечам. В синих глазах ни страха, ни сомнения, только обещание скорой смерти. Внезапно раздаётся плеск, стук… За спинами викингов вдруг появляется страшный полуголый человек, в каждой руке по громадному топору, длинные чёрные волосы стоят дыбом, словно гребень чудовища, в глазах ярость, из горла рвётся звериное рычание. Строй викингов ломается, они растерянно оборачиваются, ничего не понимая. Александр бросается в атаку, меч и секира обрушиваются на врагов, Анатолий рубит топорами…

Схватка заканчивается за мгновения – на палубе остаются страшно разрубленные тела, рассечённые шлемы и панцири, обломки мечей и секир викингов. Воцаряется тишина. Александр подходит к группе израненных людей – это всё, что осталось от команды судна – и только сейчас замечает, что перёд ним ромеи. Смуглые лица, карие глаза немного навыкат, знакомые лорики – длинные шарфы и мягкие туфли с завязками до колен; странной привычке носить такую обувь он всегда удивлялся.

- Здравствуйте, господа, - произнёс Александр по-гречески, - сочувствую вашим потерям, но теперь неприятности позади.

Не глядя бросает меч в ножны, секиру кладёт на палубу.

- Приятно слышать родную речь в такой глуши, спасибо за помощь, - ответил один из ромеев. Он старше всех по возрасту, одет богаче и по выражению лица сразу понятно – старший. – Меня зовут Константин, я давно и выгодно занимаюсь торговлей с русскими, они не обижают, но в этот раз нарвались на варягов. Напали неожиданно, один корабль сожгли. Если бы не ваша помощь, несдобровать. С кем имею честь разговаривать?

- Воевода князя Владимира, Александр Золотая Грива. А это отец Анатолий, священник.

Круглые глаза ромеев стали ещё круглее, когда взглянули на «святого отца» - в чёрных кожаных штанах, на плечах клок шкуры чёрного волка, перевитые узлами жил и мускулов руки сложёны на груди, испещрённой шрамами. Грудные мышцы вздуты так, что нательный крест не висит, а лежит параллельно земле. Священник больше похож на свирепого гладиатора, приготовившегося к бою.

- Истинная вера должна уметь защищать себя, - пробормотал купец Константин, перекрестившись, - и внушать уважение язычникам.

Повернулся к своим, крикнул:

- Перевяжите раны. Кто цел, выбросить трупы за борт!

Команда и без окрика занималась этим. Убитые викинги летят в воду, на палубу льются потоки воды, смывая кровь и внутренности. Александр равнодушно окинул взглядом корабль – из распоротых тюков торчат куски цветной ткани, шкурки соболя, куницы и ещё каких-то зверьков - в общем, всё то, что называется мягким барахлом. Подобная ерунда его не интересовала нисколько, но стоящий в стороне раскрытый сундук привлёк внимание. Это был обычный ящик, доверху набитый опилками. Так ромеи перевозили изделия из драгоценного хрусталя и стёкла, но на этот раз в ящике лежат обычные глиняные кувшины. Что-то показалось знакомым Александру в этих горшках с узким горлом. Он всмотрелся и вспомнил – в такие кувшины разливают «греческий огонь», зажигательную смесь, от которой нет защиты! В узкое горло вставляют тонкий шнур из пакли, пропитанной зажигательным веществом, запечатывают воском и огненная бомба готова. Такие заряды ромейские солдаты применяют при штурме вражеских городов, очень удобно выкуривать противника из каменных построек. Бросил такой горшок в окно и сиди, жди, когда вражеские солдаты один за другим начнут выскакивать из горящего дома. Но откуда такие бомбы здесь, у простого купца, ведь греческий огонь – самый охраняемый секрет империи, вывоз за пределы страны частным лицам строго запрещён, за это казнят без суда. Купец Константин заметил взгляд русского, лицо побелело, сморщилось, он весь как-то усох, сгорбился.

- Чём могу отблагодарить тебя, воевода? – спросил Константин.

- Мне нужно содержимое этого сундука, купец, - показал глазами Александр на кувшины, - для тебя слишком опасно возить его с собой. Я хорошо заплачу золотом.

- То, что в этих кувшинах… - замялся Константин.

- Я знаю, что в кувшинах, - перебил его Александр, - и знаю, как наказывают тех, кто вывозит его за пределы империи - запекают живьём в медном быке. Ты получишь золота столько, сколько весит этот ящик и сможешь плыть дальше. Согласен?

Константин молча посмотрел по сторонам. По речной глади бегут молодые волны, едва заметно раскачивая корабль, ветер треплет остатки паруса, ерошит волосы людям и разгоняет дым от догорающего струга. Друзья и подельники перевязывают друг другу раны, радостно смеются, довольные, что на этот раз всё обошлось. Им не о чём беспокоиться, их не давит груз ответственности и тревоги. Палуба тихонько качается под ногами, словно напоминает – так же будет раскачиваться телега, на которой тебя, Константин, повезут на казнь. Вот эти самые друзья донесут властям о жидком огне, что ты тайно вывез из империи на Русь и никому не будет интересно, что только для защиты от разбойников, а не для того, чтобы выгодно продать какому нибудь русскому князю. Купец глубоко вздыхает, во взгляде читается такая лютая тоска и злоба на всех и вся, что Александр понял – будь его воля, он бы всех на дно отправил раков кормить: и викингов, и нежданных защитников и спасителей, а особенно своих подельников. Усмехнувшись про себя, Александр говорит:

- Я вижу, ты согласен.

Константин отворачивается, рука как бы сама по себе машет – чёрт с тобой, забирай!

Внезапно тишина, нарушаемая только кряхтением раненых ромеев, обрывается криком:

- Эй, на купце! Живо приготовили золотишко и товар для осмотра! – и тотчас раздаётся довольный хохот десятка мужских глоток.

Александр выходит на корму. Прямо перёд ним на водной глади покачиваются три лодки с разбойниками с острова. На носу средней стоит, подбоченившись, атаман – борода вперёд, шапка на затылке, за матерчатым поясом кинжалы, на перевязи болтается сабля. Широко разевая щербатую пасть, кричит ещё раз:

- Ну так чаво, оглохли, штоля? Могем ухи прочистить и ешшо кой чаво! О, и енарал тута! Слышь, енарал, ты растолкуй купцам, што мы шутить не будем. Понял - нет?

Разбойники ржут, довольные юмором атамана. Их много, больше четырёх десятков и они полностью уверены в победе.

- А, это ты, атаманишка, - фальшиво удивился Александр, - а я думал, это жабы так громко квакают. И воняет от тебя так… С желудком плохо? И друзьяки тебе под стать, такие же вонючие. Кстати, вижу знакомые рожи, что являлись ко мне зимой. Руки-ноги отбил, пока пинками да оплеухами выпроваживал с моего города. Мало было? Сейчас без голов вовсе останетесь.

Кое-кто из разбойников опускает головы, но остальные заорали, потрясая топорами, посмотрели на атамана. Тот багровеет, надувается, правая рука картинно выхватывает саблю, пальцы левой сжимаются на рукояти кинжала.

- Да я… - дальше невозможно разобрать в рёве и пыхтении.

Александр быстро говорит через плечо стоящему за спиной Анатолию:

- Возле мачты в ящике горшки с греческим огнём. Тащи один сюда, да фитиль запали!

Пальцы касаются прохладной глины горшка с жидким огнём, ладонь жжёт горящий фитиль.

- Всё? – сухо осведомился Александр, - а теперь слушайте меня, придурки. Гребите к берегу, там построиться в две шеренги и ждать меня. А ты, атаманишка, можешь сразу прыгать в воду и топиться, иначе я тебя живьём сожгу.

- Это я тебя сожгу живьём вместе с командой этого струга, - прохрипел в ответ атаман.

Фитиль уже нестерпимо жжёт пальцы, ещё мгновение и адская бомба взорвётся в руке. Не размахиваясь, Александр бросает прямо в голову атаману. Тот с удивлением глядит, как спящий искрами горшок падает на него сверху, небрежно подставляет щит. Горшок взрывается, в воздухе вспухает черно-красное облако и на лодку обрушивается поток огня. Жидкое пламя мгновенно прожигает щит, охватывает атамана с ног до головы, плещется на остальных. Лодка, полная людей, вспыхивает, словно солома с маслом, мгновенно и вся сразу. Люди горящими головнями падают в воду и продолжают гореть, даже ещё сильнее! Они буквально истаивают в огне, сгорая без остатка. Через считанные мгновения от лодки и людей не остаётся ничего, а по речной глади расползается огненное пятно, будто горит сама вода. Люди на остальных лодках словно окаменели. Лица белее мела, в глазах, раскрытых до предела, ужас. Замерли и ромеи, поражённые жестокой и быстрой расправой. В абсолютной тишине громом гремит голос Александра:

- Я сказал, к берегу и там построиться! Мне повторить?

Разбойники в панике хватают вёсла, лодки буквально летят, обгоняя волны.

- Ну что, святой отец, - обратился к Анатолию Александр, - берём ящик и на драккар. Нам тоже пора домой.

Священник только кивнул, не в силах ответить. Ему раньше никогда не приходилось видеть вблизи, как действует секретное оружие империи, жуткое зрелище потрясло.

Днище драккара едва только коснулось песчаной отмели, как десятки рук подхватили, вытащили на берёг. Разбойники, притихшие, понурые, как голодные мыши, отбежали в сторонку, стали серой кучкой, потом заметались, кое-как построились. Александр твёрдыми шагами выходит на середину строя. Оглядел затихших людей в старых, протёртых шкурах, с нелепыми плотницкими топорами за лыковыми поясами.

- Есть среди вас бывшие воины? – спросил он.

- Да, имеются… - раздались в ответ нестройные голоса.

- Хорошо. А кто был старшим дружинником?

- Я! – расталкивая толпу, вышел вперёд тот самый здоровяк, что вязал руки Александра по приказу атамана. – Курнаш меня зовут.

- Ладно, Курнаш. Теперь слушайте внимательно. Вы всё становитесь дружинниками князя. Вы подчиняетесь мне, ваш непосредственный начальник старший дружинник Курнаш. Вы будете получать денежное содержание такое же, как у князя. Курнаш, - обратился Александр к старшему дружиннику, - людей помыть, шкуры сжечь, волосы остричь. Потом у меня получишь одежду, оружие и доспехи, выдашь всём. Вопросы?

- Никак нет! – радостно рявкнул новоиспечённый воевода.

Среди бывших разбойников оказалось немало выходцев из местных племён. Александр приказал отправиться домой, привести работящих мужиков – нужно было строить дома, пристани, сараи под склады, а ещё нужны новые воины и найти их можно только здесь, из местных. Не прошло и недели, как на пустынном берегу закипела работа. Александр платил щедро и топоры стучали день и ночь. К середине лёта на стрелке появился новый город, окружённый деревянной стеной шириной в две сажени. В Новом городе – так стали называть его жители окрестных племён – жили рыбаки, древоделы и воины. Основным источником дохода стала торговля и всё, что с ней связано: склады, постоялые дворы, пристани. Прогуливаясь по вечерам по берегу реки, Александр сам удивлялся, как быстро всё получилось, ведь ещё весной ничего не было! Всё шло хорошо настолько, что неприятности просто обязаны были произойти в самоё ближайшее время.

Тёплым летним вечером в дверь дома, где жил Александр, постучали.

- Входите, - сказал он, ладонь легла на рукоять меча.

Дверь распахивается, в горницу входит стражник, с ним мастеровой мужик. Сильные пальцы мнут шапку, в глазах смущение и страх. Шмыгает носом, утирается рукавом.

- Ну, давай, рассказывай, - тычет его локтем в бок стражник, - хватит пыхтеть.

- Да вот, светлый воевода, мужики стали пропадать у нас. Вчерась были, а седня нету!

- Сбежали?

- Не-ет, ты не обижаешь, деньги даёшь хорошие, зачем бежать-то? Пропали они… Сказывают, пошли ночью до ветра и не вернулись! Пропали значить.

- Может, купались ночью да утонули?

- Не-а, мы работаем с утра до ночи, баловаться с бабами некогда. Да, чуть не забыл, ещё огонёк был на той стороне, за рекой.

- Огонёк? – задумчиво произнёс Александр. - Какой, большой или маленький, какого цвета?

- Не знаю, он и вчерась светил, и позавчерась. Наверно и сёдни будеть.

- Ну, ступай. Я сам посмотрю.

Мужик вышел, наступая на концы обмоток и спотыкаясь. Александр оделся, застегнул пояс с мечом. Стражник на выходе подал зажжённый факел. С реки потянуло прохладной влагой и Александр пожалел, что не оделся теплее. Тонкая кольчуга поверх полотняной рубашки греет плохо. На берегу видит группу людей, в руках горят факелы. Всё сгрудились в одном месте и что-то внимательно рассматривают. Молчат, некоторые мелко крестятся, тихо бормочут молитвы. Бросилась в глаза высокая фигура в длинном, до земли, чёрном одеянии – отец Анатолий, священник и настоятель городского храма. На звук шагов всё обернулись, разошлись в стороны. Священник прервал молитву, поднял голову.

- Вот, смотри, - сказал он, отступая на шаг, - обнаружили недавно.

Факелы склоняются и в неровном круге света Александр видит изуродованный труп человека. По остаткам одежды можно понять, что это мастеровой. Лица нет, сгрызено, окровавленный череп с клочьями волос на макушке. Ноги и руки объедены до костей, грудная клетка проломлена, сердца нет. В воздухе стоит тяжёлый запах крови и мертвечины. Александр поднял голову, встретился глазами с отцом Анатолием.

- Что скажешь?

- Это не всё, - ответил он, - посмотри ещё сюда.

Из воды торчит толстая дубовая палка, в ней железное кольцо, от него в воду уходит цепь. К таким кольям рыбаки привязывают лодки, чтобы не унесло волной. Александр подошёл, потрогал вершину – пальцы ощутили волокна разбитой кувалдой древесины.

- Вколотили недавно. Ну и что? – спросил он, - какое диво в палке с кольцом и цепью?

- Никто не знает, откуда она взялась. А самоё главное – цепь. Она уходит под воду, какой длины неизвестно, вытащить нельзя и никто из наших кузнецов её не ковал.

Александр взялся за холодные, скользкие железные звенья, дёрнул раз, потом сильнее. Цепь натянулась, слегка приподнялась, но не сдвинулась ни на сантиметр, словно на другом конце к ней прикована гора. Вспомнился Константинопольский порт. Ромеи, когда не хотели, чтобы иноземные суда плавали проливом, перегораживали толстой цепью. Для изготовления понадобилась гора железной руды, сотня кузнецов. Она получилась такой тяжёлой и длинной, что ни один корабль не мог принять её на борт. Пришлось разделить на части и потом соединять на палубе в корабельной кузнице, опускать в воду. Концы закрепили на громадных воротах. Рабы крутили, цепь поднималась, перекрывая пролив, вертели в обратную сторону и цепь опускалась на дно. Здесь очень похоже, но ни ворота с барабаном для наматывания цепи, ни рабов нет. Да и кому понадобиться перегораживать реку таким трудоёмким и дорогим способом?

- Ну, допустим. А причём здесь он? – кивнул на труп.

- Мужики утверждают, что из воды вышел мертвец, напал на него. Когда они бросились на помощь, мертвец ушёл в воду.

- Что-то новое, - покачал головой Александр, - утопленник что ли? Так они вроде на дне не сидят. Да и не слышал я, чтобы утопленники бродили по берегу и нападали на живых. Чушь какая-то! Ты посмотри, как труп объеден, для этого клыки нужны. Больше на медведя похоже, человек так обгрызть не сумеет, зубы не те.

- Может, ты и прав, но вот цепь… откуда взялась?

- Выясним с утра. Зацепить багром и на лодке вдоль проплыть, всего делов.

За ночь весть о нападении распространилась по всём городу, обросла жуткими подробностями и к приходу Александра на берегу собралась толпа. У всех глаза испуганно вытаращены, рты раскрыты, тишина такая, что если кто неожиданно испортит воздух – без памяти упадут. Подошёл священник, благословил, побрызгал святой водой. Александр удивился – с чего бы, не на битву собрался?

- Предчувствие у меня, - шепнул Анатолий, - хоть и не годиться священнослужителям предчувствиям доверять, но что-то мне не нравится в этой истории.

- Да брось, ерунда всё это, - отмахнулся Александр, - ну цепь, ну убили кого-то… Всё можно объяснить. Мужика медведь загрыз, цепь пьяный кузнец выковал для лодки, лодка утонула, сейчас найдём.

- Едва ли, - в сомнении покачал головой священник, - ты вот правильно сделал, что при оружии и в доспехах.

- Я всегда в доспехах и с мечом. Чтоб народ видел, что власть крепка и всегда рядом. Иначе шалить начнут, придётся кровь пролить самым непонятливым, а я этого не хочу.

- Это верно, но ты всё-таки поосторожней на том берегу, мало ли чего там.

- Шайка бродяг или ватага кочевников. Разберёмся.

Александр садится ближе к носу, двое берутся за вёсла, один человек с багром. Стальной крюк поддевает цепь, вёсла опускаются на воду, лодка медленно уходит прочь от берега. Ржавые кольца с тихим звоном бегут по железному наконечнику багра. Гребцы работают вёслами осторожно, чтобы не сорвалось. Собравшиеся на берегу ожидали, что цепь вот-вот окончится и тогда всё вздохнут с облегчением, но лодка медленно плывёт дальше и вот уже на середине, а она всё также ползёт по крюку, словно путеводная нить в никуда. Берёг приближается, уже осталось всего ничего и Александр понял, что цепь тянется через всю реку, можно уже не проверять. Ладони сжимают шлем, железная тяжесть покрывает голову, под стальным забралом скрывается лицо. Мир сужается до размера прорези, становится хмурым, враждебным. Александр поворачивается к приближающемуся берегу. Мужики за вёслами заметно бледнеют, спины горбятся, движения становятся быстрыми, лихорадочными.

Берёг надвинулся, как горный хребет – высокий, массивный, уходящий в обе стороны до горизонта. Чтобы увидеть гребень, надо закидывать голову, тогда взгляд упирается в облака, там проходит граница земли и нёба. « Вот где крепость надо строить. Да не деревянную, а каменную, как в Константинополе, в высоту десять саженей, - подумал Александр, - такую никто бы не смог взять. Только когда это будет»? Спрыгнул на мокрый песок. Мужики сидят в лодке нахохленные, глаза бегают туда-сюда, ладони сжимают рукояти топоров, аж пальцы побелели. Тот, что с багром, вдруг затрясся, дрожащим пальцем показал под ноги Александру. Рядом торчит вбитый в землю дубовый кол, такой же, как и на их берегу, последнее звено цепи вдето в кольцо. Вокруг много человеческих следов, натоптано так, словно целая деревня плясала всю ночь. Следы уходят от воды к крутому склону, теряются в кустах. Выше темнеет круглая дыра в земле, вход в пещеру. Очень похоже, что следы ведут именно туда. Александр поправил шлем, ладонь легла на рукоять меча. Повернулся к мужикам.

- Вот что, орлы, сидите здесь. Я скоро вернусь. Если услышите шум, хватайте топоры и бегом ко мне. С шайкой бродяг я и сам справлюсь, но, если что, прикроете спину. Поняли?

Мужики затрясли головами, не в силах вымолвить слово.

- Ну-ну, вижу, со мной бесстрашные герои, - усмехнулся Александр, - от лютой ярости челюсти свело, слово сказать не можете.

Земля заскрежетала под рыцарскими сапогами, берёг стал удаляться. Ветер последний раз принёс запах воды, мокрой травы, рыбы и затих, словно тоже боится лететь дальше. Несмотря на тяжёлую броню Александр легко поднимается по крутому склону, заросшему травой, низким кустарником и кривыми деревцами. В густой траве ясно видна вытоптанная дорожка, что ведёт от воды к пещере. Подъём заканчивается, Александр выходит на небольшую площадку. Земля утоптана до каменной твёрдости, нигде ни травинки. На противоположном конце чернее дыра в полтора роста человека. Медленно идёт вперёд. Сквозь щели в забрале пробиваются странные запахи – тления, плесени, мертвечины. Из пещеры веет слабый ветерок, словно она дышит. Под ногу попало что-то твёрдое, с хрустом переломилось. Опустил глаза – под рыцарским сапогом, окованном железом со всех сторон, видна человеческая рука, вернее, кости, потому что плоть съедена, остались только высохшие клочки. « Ага, знакомое дело, - подумал Александр, - опять кости, воняет свежей могилой… Оклемалась дура Кунявиха, за старое взялась. И пещерку вырыла приличную, не то, что раньше - избушка на курьих ножках посреди поляны. Вот не помню, спалил я её? Вроде нет». Входит по земляной свод, останавливается, чтобы глаза привыкли к полумраку. С потолка зловеще свисают толстые щупальца корней, переплетаются, острые концы торчат во всё стороны. Над головой словно лес растёт наоборот, вершинами вниз. Промежутки заполнены густой паутиной. От лёгкого дуновения серо-зелёные клочья шевелятся, будто живые. Странно, но дальше в пещере не темно, как должно быть, откуда-то пробивается слабый свет. Александр пригляделся, увидел гнилушки, аккуратно вставленные в стены. Тусклый, неживой свет исходит именно от них.

- Заботливая, - усмехнулся он, - ладно…

Пальцы сжали рукоять меча, отточенная сталь радостно взвизгнула и длинный клинок блеснул в полумраке, словно луч солнца. Взмах, другой – срезанные корни сыпятся на землю, паутина медленно ложится сверху. Лес корней быстро заканчивается, дальше пещера пуста. Кривая линия светящихся гнилушек уходит вглубь. Воздух заметно охолодел, потолок сух, от давящей тишины звенит в ушах. Чувствуется, что над головой неизмеримая толща земли. Слышен треск, от стены отваливается большой кусок глины. Из глыбы с трудом выдирается скелет, становится на ноги. Голый череп медленно поворачивается, горящие багровым огнём глазные впадины останавливаются на человеке.

- Ну, наконец-то, - насмешливо говорит Александр, - а то я прямо заскучал в этом погребе.

Скелет неторопливо шагает навстречу, оступаясь на комьях твёрдой земли.

- Шевелись, мосол недогрызенный! – прикрикнул Александр, - холодно тут стоять.

Его голос громом гремит под сводами пещеры, где-то всполошено хлопают крылья, раздаётся недовольный писк, сыпется сухая земля. Скелет подходит, костлявая рука с остатками сухожилий тянется к лицу. Александр неторопливо убирает меч в ножны, поправляет латную перчатку. Шаг назад и в сторону, молниеносная пощёчина и скелет отлетает к стене. От мощной оплеухи череп идёт трещинами, но не отрывается, как ожидал Александр. Скелет поворачивается жуткой безносой харей к человеку. В глазных впадинах пылает огонь. Встает, шагает навстречу. Снова тупо тянет руки к лицу.

- Мало, да? – спрашивает Александр.

Скелет неожиданно клацает щербатым ртом, в тишине громко звучат сухие щелчки.

- Отвечает! – удивляется Александр. - Ну ладно, разговорчивый…

Перехватывает руку, дёргает вбок, двумя пальцам, брезгливо, поддаёт по лопатке. Скелет разворачивается спиной. Недолго думая, Александр отвешивает мощный пинок в костлявый зад. Скелет подлетает до потолка и кучей костей рушится на пол. Сверху сыпется земля, образуя на костях могильный холмик.

- Мир тебе, придурок, - насмешливо говорит Александр.

Почему-то становится весело. Шагает дальше. Взгляд замечает на гладких стенах следы не то когтей, не то пальцев. Останавливается и в этот момент за спиной раздаётся треск раздираемой земли. Под ноги катятся камни, комья земли, пещера наполняется пылью. Александр отходит вглубь, решив, что это обвал. На душе становится очень нехорошо; не хватало только быть похороненным заживо! В пыльной темноте слышно какое-то движение, щёлканье. Удивительно, но свет от гнилушек не погас, в клубах пыли перемещаются тёмные пятна, это они издают шум. Александр подозрительно вглядывается и у него появляется нехорошее предчувствие – тёмные пятна смахивают на людей! Поднимает забрало. Вспотевшее лицо улавливает слабое дуновение воздуха, это значит, что обвала нет или, по крайней мере, выход не засыпан полностью. Вздохнул с радостным облегчением и тут же сильный удар в спину отбрасывает его к стене. Кто-то или что-то ударило так, что если бы не стальной панцирь, позвоночник переломился бы пополам. Александр разворачивается, выхватывая меч, вслепую бьёт наотмашь. В руку сильно отдаёт, словно попал в дерево. Клинок врубается в твёрдое, застревает. Раздаётся оглушительный рёв, лёгкие на вдохе наполняются смрадной вонью. Плохо видя в пыли, дёргает меч на себя всём телом. Лезвие неожиданно легко освобождается, Александр кувыркается назад, вскакивает на ноги. Перёд ним стоит рогатое чудовище, то самоё, что когда-то было ведьмой Кунявихой. Голова, лапы, грудь, всё тело покрыто роговыми пластинами, тусклый блеск играет на краях. Морда вытянута вперёд, похожа на бычью, только клыки торчат с боков, не помещаясь в пасти, в горящих красным светом глазах огромные чёрные зрачки вытянуты вверх и вниз, как у змеи. Чудовище шумно выдохнуло, из вывернутых ноздрёй валит серный дым.

- Давно не виделись, Сашенька! – раздаётся хриплый рёв. Из пасти вырываются языки пламени, с потолка сыпется земля, пыль заворачивается в жгуты, уносится прочь. В боку чудовища виден глубокий порез, вытекает густая зелёная жидкость. Это сразу приободрило, Александр насмешливо отвечает:

- А, это ты, подруга… или подруг? Вот никак не разберусь, ты он или она? И ещё: на каких харчах такую рожу разъела, ты ж как таракашка была.

- Всё шутишь, ну-ну… Давно я хотел добраться до тебя, да нельзя было. Не годится трогать курятник, пока цыплята не подросли. Теперь на месте старого поселения появилось новое, людишек развелось полным-полно. Это ты хорошо сделал, будет где повеселиться.

- Бочок не болит? – участливо поинтересовался Александр.

- Царапина заживёт. А вот тебе конец.

- Я жив!

- Это неважно. Ты уже в могиле, вопрос только в том, куда положить труп и как использовать. Обернись!

Осторожно, не теряя из виду чудовище, оборачивается. За спиной, на расстоянии вытянутой руки плотной толпой стоят мертвецы. Молча, неподвижно, словно каменные истуканы, только глазные впадины на обгрызенных лицах светятся темно-красным цветом. « Так вот чего земля сыпалась, дохлая прислуга на работу выходила», - понял Александр. Времени для шуток и рассуждений не осталось. Прыгает вперёд, меч мелькает в пыльном воздухе со скоростью стрижа, спасающегося от ястреба, на землю падают отрубленные головы, руки, рассечённые на части грудные клетки. Воздух и без того тяжёл от запаха тления, а тут и вовсе завоняло невыносимо. На Александра обрушивается град ударов, но доспехи императорского гвардейца, которые привёз всё-таки купец Власий Пирогов, только глухо звенят в ответ. Ориентироваться в сумраке трудно, но поднять забрало не рискнул. В многочисленных сражениях, в которых участвовал, видел, как случайный удар в лицо решал исход поединка. А здесь один против толпы. Несколько раз цепкие лапы мертвецов хватали за плечи, костлявые пальцы просовывались в щели доспехов на стыках броневых пластин, но всякий раз исчезали, словно обжигались. Отчего такое происходит, разбираться некогда, жжёт и ладно!

Врагов не становится меньше, на место уничтоженных встают новые или старые оживают, не разберёшь! Горячий пот заливает глаза, плохо видно, руки наливаются слабостью, с трудом поднимают отяжелевший меч. Получил несколько мощных ударов в лицо, забрало смялось и теперь вряд ли поднимется, а удары сыпятся со всех сторон, всё чаще и сильнее. Под ногами давно исчезла земля, вместо неё толстый слой мяса и костей, скользко, вязко и неудобно, словно топчешься в болотной жиже. За спиной раздался раздражённый рёв, сильный удар в спину сотряс тело. Быстро (так ему казалось!) оборачивается и словно врезается головой в бревно; что-то чёрное, блестящее на мгновение мелькает перёд глазами и он отлетает к стене, сшибая зазевавшихся мертвецов. От удара застёжки шлема лопаются, забрало отрывается вовсе. С трудом снимает бесполезный кусок металла, железные пальцы в латной перчатке отбрасывают слипшиеся от пота волосы с лица. Перёд ним в мутной пелене стоит гигантская фигура, смутно кого-то напоминающая. Неизвестный взмахивает когтистой лапой, пыльная муть уносится порывом воздуха.

- Как самочувствие, Сашенька? – раздаётся знакомый рёв.

- А, это ты, Кунявиха или Куняв? Как правильно, до сих пор не пойму. Будешь Канавой, согласен? – произносит Александр и слабо машет рукой – как мол, подойдёт?

Чудовище с любопытством смотрит в лицо, в кроваво-красных глазах появляется удивление.

- Ты хорош, такого ещё не было. Эй, тащите его ко мне! – приказывает толпе мертвецов, что сгрудились неподалёку.

Нежить тотчас бросается к лежащему человеку, но с шипением и визгом отскакивает, едва коснувшись доспехов. Александр сразу пользуется возникшей заминкой – несколько мертвецов валятся на землю с отрубленными ногами.

- Да что такое, всё самому надо делать! – раздражённо орёт чудовище. Пинком выбивает меч из ослабевшей руки, жёсткие пальцы с длинными когтями хватают за плечо, но сразу разжимаются, чудовище отскакивает, трясёт пятернёй, будто обожглось. От ладони поднимается пар. Монстр нежно дышит огнём на пальцы, серный дым заполняет пещеру. Пока чудовище по имени Канава обрабатывает рану, Александр поднялся на ноги, взгляд на мгновение сожалеюще задержался на мече – лежит слишком далёко, мертвецы стоят рядом толпой, схватить не успеет.

- С раной? – участливо спрашивает монстра.

- Что-о!? Я, я сраный!!! – орёт, захлёбываясь слюнями Канава.

- Тю, дурак… не сраный, а с раной. Понял, нет?

- Ну, подожди, лингвист несчастный, я тебе устрою симпозиум по филологии, - злобно рычит Канава, - только сначала почищу. Один твой знакомый на доспехи побрызгал этой …тьфу! ... говорить противно … святой водой. Ещё и перекрестил небось, сволочь… Это не смертельно, но неприятно для моих нежных ручек. Закрой морду!

Едва Александр успел закрыть лицо латными перчатками, как чудовище дохнуло огнём. Вонючее серное пламя охватило на мгновение фигуру человека, исчезло, однако броня всё же успела так хорошо нагреться, что мокрое от пота бельё мгновенно высохло.

- Ну вот, теперь хорош, - удовлетворённо рыкнул Канава, - сам пойдёшь или за шиворот тащить?

- Не трудись, старичок, доберусь самостоятельно. Любопытно посмотреть на твою берлогу.

Шагает в темноту. Мертвецы идут за ним. Один оступается на камне, машет руками. Костлявая лапа мелькает прямо перёд глазами. Александр раздражённо отмахивается, мертвец отлетает, сшибает с ног ещё троих.

- Совсем нюх потеряла дохлятина, обнаглела… - бормочет под нос Александр, - лучше бы меч захватили, ещё пригодится.

Стены постепенно расходятся в стороны, потолок становится выше, вовсе исчезает и Александр оказывается в огромном круглом зале. Каменные колонны поддерживают высокий потолок, стены выложены плоскими камнями и плитами обожжённой глины. Начертаны острым железом странные письмена на незнакомом языке. В щели натыканы факелы вперемежку с гнилушками. У противоположной стены, на постаменте, похожем на надгробие, громадного размера стул на кривых, когтистых ногах.

- Тронный зал в погребе? Как оригинально… - тихо бормочет Александр.

Мертвецы останавливают на полдороге. Канава важно шагает к трону, на плечах колышется оранжевый плащ. Картинно поворачивается, на морде царское спокойствие и высокомерность. Садится. « Откуда-то накидка появилась… В гардеробную по дороге забежал что ли»? – подумал Александр, вслух произносит:

- Неплохо тут у тебя: лётом прохладно, зимой тепло. Хорошо … репу хранить, капусту квашеную.

- Трепыхаешься, воробушек, ну-ну… - ухмыльнулся Канава. - Снять доспехи!

Тотчас толпа мертвецов кинулась к человеку. По трое-четверо хватают за руки, тянут в разные стороны, остальные виснут на ногах. Распятый таким образом, лишённый возможности пошевелиться, Александр с бессильной злостью наблюдает, как вонючие, костлявые руки рвут застёжки, со скрежетом отдирают броневые пластины. Через пару минут на нём остались только кожаные штаны и порванная в клочья рубаха. Толпа мертвецов с довольным урчанием уходит. Лишённый доспехов, оружия, Александр чувствует себя, словно голый на людной улице. Разозлённый донельзя, подбегает к последнему мертвецу, со всей силой бьёт кованым сапогом. Костлявая задница с треском рассыпается, грудная клетка с черепом, нелепо размахивая руками, улетает в темноту через головы остальных мертвецов. Толпа нежити разворачивается, чёрные впадины глазниц загораются красным.

- Ух ты, какой злой! – удивляется Канава. - Приковать к стене!

Теперь на каждой руке и ноге висит по десять мертвецов. Александр не может даже головой повернуть. В лапах нежити откуда-то появляются цепи, наручные скобы. Слышен звон металла, стук тяжёлых молотов. Холодное железо смыкается на запястьях. Нестерпимо пахнет дохлятиной и ещё чёрт знает чём, просто дышать нечем. От вони кружится голова, в глазах темнеет. Александр зажмуривается, задерживает дыхание. Наконец грохот молотов стихает, мертвецы отступают. Открывает глаза, с шумом выдыхает вонючий воздух. Он распят на стене, на руках висят кандалы, толстые звенья цепей уходят в темноту, заканчиваются сплющенными шляпками вбитых в камень кольев.

- Хорошо, - довольно потирает ладони чудовище. Звук такой, словно пустые жёрнова трутся. – Теперь и поговорить можно. Спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой. А вы брысь, вонючки!

Мертвецы складывают доспехи и оружие у трона, торопливо уходят в какую-то тёмную нишу. Звук шагов, бурканье и шуршание стихают, наступает тишина, прерываемая только треском факелов.

- Симпозиум по филологии проведёшь, как обещал? – осведомился Александр.

- Что? А-а, это… То я так, к слову. Симпозиум если и будет, то по теологии.

- С каких пор ты интересуешься сравнительным анализом религий? Тебе-то, - Александр смерил Канаву взглядом, - зачем?

- Затем, зачем и вашему великому князю Владимиру – теперь Василию. Он долго выбирал… И выбрал самую гадкую!

- Чём же?

- Тём, что заставляет людей думать! Этот, что висел на кресте … не хочу называть его имя … подал невиданный раньше пример самопожертвования. Не за близких, любимых и дорогих, что понятно, а за всех! Это от него пошла зараза милосердия, сострадания, любви к ближнему … тьфу! Он отменил жертвоприношения! Всегда богам приносили жертвы и чём богаче жертва, тем сильнее становился бог. А он всё перевернул с ног на голову. Отныне не жертвы угодны, а поступки. До-обрые! Тьфу три раза!!! Всегда выживал сильнейший. Прав тот, у кого больше прав, больше силы, наглости и бесстыдства. Кто смёл, тот и съел – вот закон природы! А этот…

- Погоди, погоди… - перебил Александр, - ты-то чего разорался, тебе не всё равно, кто там во что или в кого верит?

- Мне? Помнишь, ты спросил, на каких харчах я такую ро… фигуру наел? Посмотри ещё раз!

Чудовище встает в полный рост, грудь вперёд, рога к потолку. Лапы вздуваются каменными шарами мускулов, груд идёт буграми, плоский живот разделён на чёткие квадратики … Перёд человеком стоит гора твёрдых, как железо, мускулов, не чудовище, а воплощение силы и здоровья. А что до крокодильей рожи – ну, не всём же быть красавцами, да и вообще, красавчик-мужчина – это очень подозрительно!

- Кем я был ещё недавно? Жалкой старушонкой, ведьмой Кунявихой! – громом загремел голос. - А сейчас? И только потому, что принял нового бога и хозяина!

- И его внешность…

- Да. И что? Разве вы, люди, не созданы вашим богом по его образу и подобию? Но сравни себя, жалкого червяки, со мной. Именно таким, как я, принадлежит будущее, а вы, жалкие людишки, пойдёте на корм и в прислугу, ха-ха…

Чудовище так кричало в запале, что стены тряслись.

- Слушай, не ори так, а? У меня в ушах звенит и сверху что-то сыплется на голову. Ладно, пусть так. Но объясни мне такую вещь. Вот был ты захудалой лесной ведьмой, сидел в глухом лесу, где одни медведи и барсуки. На кой ляд ты сдался своему новому хозяину?

- Старый мир погряз в вере этого… Христа! – с трудом, скрежеща зубами, будто челюсти судорогой свело, произнёс Канава ненавистное имя, - даже придумали новые. Ну, это мой хозяин постарался, что бы люди по-разному толковали своего Бога, им невдомёк, что Он один, просто понимают Его по-разному. В здешних лесах тоже живут племена. Так вот, чтобы зараза не прижилась и здесь, мне поручено насадить веру в истинного бога и хозяина сейчас.

- Так ты страшилище, кто тебя слушать станет? – удивился Александр.

- А мне не надо, чтоб меня слушали, - прорычало чудовище в ответ, усаживаясь на трон, - это делают люди. В каждом племени найдётся достаточное количество доверчивых дураков. Пообещай им вечную жизнь… нет, даже не вечную, а длинную и они готовы на всё. А если ещё подбросить золотишка в виде клада – ах, случайно нашёл! – так они и вовсе рабы на всю жизнь. Только подсказывай, что говорить соплеменникам и всё! А есть ещё шаманы всякие, ясновидцы, гадалки, эти… как его … гороскопосоставители … тьфу! ... надо как-то покороче… одним словом, мошенники и жулики всех сортов. Нашептал такому на ушко какую-то мелочь о будущем сидящего напротив придурка, он повторит … придурок аж рот до земли разевает и верит всему, что наврут! Людьми управлять проще простого. Но вот пришёл ваш … дал людям свободу воли. Вернее, напомнил, что дана изначально, и всё стало рушиться. Даже с теми, кто просто считает себя х…х…христианином, - захрипело чудовище, - трудно справиться, а с истинно верующими вовсе невозможно.

- А откуда у тебя столько мертвецов?

- В местных племенах набрал. Мне прислуга нужна, не самому же всё делать? Да и жрать иногда хочется, хотя для еды больше подходят детёныши до десяти лёт… Так, ладно, надоел ты мне, пойду на свежий воздух, погляжу, что делается. А ты постой тут, подумай. Эх, надо бы повыше тебя, чтоб висел, так думается лучше … ладно, не переделывать же.

Чудище картинно разворачивается, грудь колесом, голова прямо, раздаётся громкий топот, раздутая от мускулов спина удаляется.

В пещере наступает тишина, летучие мыши высоко на потолке чуть слышно пищат, где-то тихонько капает вода. Гнилушки светят ровно, тускло и безжизненно, факелы бодро трещат сгорающей смолой, копоть завивается чёрной струйкой, поднимаясь к потолку. Александр завозился, разминая затёкшую спину, руки напряглись, пробуя оковы на прочность. Цепи злорадно звякнули, чуть слышно скрипнули колья, вбитые в камень по шляпки – бесполезно, мёртвая прислуга Канавы постаралась на славу. Вздохнул, глаза пробежали по залу, на мгновение останавливаясь на кривоногом троне, на своём мече, что висит на спинке. Ремни небрежно скручены, ножны в грязи. « Вот влип, - подумал Александр, - ведь знал же, что в одиночку нельзя ходить, так нет, попёрся! Стой вот теперь и думай, когда из тебя кишки начнут мотать! Странно, всё больше событий происходит вокруг простого вопроса – в какого бога людям верить? Жила себе в лесной избушке ведьма-старушка. Жила, людям помаленьку вредила, пакостила и вот на тебе – в чудо-юдо превратилась! Как зовут её нового бога понятно. Он не обманывает, его дарами можно пользоваться прямо сейчас. Но давай посмотрим на это иначе.

Итак, что даёт вера в дьявола? Силу, новые возможности, бессмертие или очень долгую жизнь и, наверное, ещё многое другое, чего я не знаю. Но всё это только с одной целью – творить зло! Выбора нет и нет остановки, надо беспрерывно идти вниз, по нисходящей, чём больше зла ты делаешь, тем ближе ко дну. А на дне дьявол! Но ведь человек не может беспрерывно творить зло. Даже у самых закоренелых негодяев есть жалость. Я видел садистов и людоедов, которым задушить беременную женщину, что муху прихлопнуть, но они умиляются, глядя на играющих котят, прямо слёзы капают. Значит, чтобы стать настоящим слугой дьявола, надо перестать быть человеком! Не внешне, а внутренне. Вот почему говорят – продал душу дьяволу. Человеческая оболочка, лишённая главного, души, становится просто инструментом в руках дьявола. Сам он, будучи бесплотен, в мире людей ничего сделать не может, ему нужны инструменты. Как хороший хозяин бережёт инструмент, чистит, смазывает, точит и чего там ещё, не знаю… так и дьявол заботится о своём имуществе – даёт телесное здоровье, золото, удачу в делах (именно удачу, успеха надо добиваться самому). За это требует одного – творить зло.

А что даёт Бог? Он отдал на смерть единственного сына, чтобы показать путь к истине. Он не требует подношений и жертв. Он хочет, чтобы люди любили друг друга. Казалось бы, всё ясно и понятно, разжёвано и в рот положено, ну что может быть проще, так нет же, люди всё делают наоборот! Воруют, убивают, лодырничают, предаются всевозможным излишествам, а потом – наглость какая! – просят у Бога помощи. Нет, всё-таки правильно, что в священных книгах людей называют паствой, а священнослужителей пастырями. Пасти надо их, как овец. И козлы нужны, за которыми стадо идёт, и собаки, чтобы не разбежалось, а главное – палка, дабы вразумлять непонятливых … баранов! Почему великий Рим, центр вселённой, принял новую веру? Зачем она ему, он и так достиг наивысшего могущества, даже лопнул на две части, не выдержав собственной мощи. Значит, люди понимали, что помимо силы и золота должен быть нравственный стержень в душе, в народе, вокруг которого концентрируется общество, превращается в государство, а потом в империю. Но в западном Риме это понимали, скажем так, не совсем, потому он пал, а восточный Рим жив до сих пор и падать вовсе не собирается. Всё-таки прав князь Владимир, когда выбрал православие, веру восточных ромеев и насаждает на Русской земле, где по согласию, а где и мечом. Дети малые тоже не понимают, зачем отец с матерью заставляют пить горькое лекарство от болезни. Понимают, только когда сами становятся родителями. Прав был отец Анатолий, когда вразумлял, а я ерепенился, умничал. Теперь вот, висю … или вишу? … чёрт, какая разница! Болтаюсь, как колбаса на верёвочке, жду, когда на куски начнут резать».

От злости на самого себя аж в глазах потемнело, показалось, что факелы потухли. Тянет руки на себя, грудь, плечи твердеют буграми каменных мышц, руки вздуваются, словно обожравшиеся удавы. Края кандалов больно впиваются в кожу, кисти трещат, вот-вот оторвутся. Сквозь колокольный звон в ушах слышен хруст, то ли жилы рвутся, то ли камень крошится, неохотно отпуская добычу. Александр обессилено прислоняется к прохладной стене, по спине льются потоки горячего пота, грудь ходуном ходит, заталкивая в лёгкие воздух. В голове звон, в глазах плавают белые огоньки. Отдышавшись, чувствует, что руки вроде висят ниже или цепи растянулись, или колья всё-таки немного вылезли. По спине ползёт липкая жижа и он вдруг понимает, что стена вовсе не каменная, как показалось вначале. Это глина, высушенная, обожжённая глина! Она только на поверхности кажется твёрдой, как камень, внутри хрупкая. Перехватывает удлинившиеся цепи, пальцы сжимаются в кулак. Тянет на себя, отпускает, снова тянет… Железные колья начинают шататься, из щелей сыпется песок, размолотая глина. Дёргает ещё и ещё. Наконец правый кол с хрустом выворачивает кусок глины размером с лошадиную голову, грохот разносится по всему залу, недовольно пищат летучие мыши на потолке.

Александр замирает - сейчас на шум сбежится всё нечисть, что обитает здесь! Но проходит мгновение, другое – ничего, только мыши продолжают возню и писк. Осторожно тянет цепь, сильнее и вот длинный, полуметровый кол нехотя выползает из дыры, рушится на землю в клубах пыли. Хватается обеими руками за второй, выдирает с хряском, словно старый, больной зуб. Бросается к трону Канавы, пальцы сжимают рукоять меча, острый, как бритва, клинок с торжествующим визгом выпрыгивает из ножен. Отполированная поверхность отражает свет факелов, по потолку и стенам мечутся быстрые огоньки. Александр кладёт руку на подлокотник, конец меча упирает в спинку трона. Лезвие опускается на железный браслет. Согнутая вокруг кисти пластина некаленого металла медленно, с трудом, но поддаётся нажиму харалужной стали. Давит раз, другой, спинка трона трещит, из порезов лезет какая-то шерсть или вата, не поймёшь.

Последнее усилие и кусок железа летит в темноту, под меч ложится вторая цепь. Снова раздаётся скрежет металла, треск распарываемой спинки трона, трещит подлокотник, грозя развалиться на части. Разрезанный браслет валится на сиденье, цепь падает, подлокотник не выдерживает, разлетается в щепки. Александр шумно выдыхает воздух, торжествующе оглядывается. В глаза бросается куча железа под стеной, какое-то тряпьё. « Это ж мои доспехи!» - чуть было не заорал он, но спохватился, молча кинулся надевать. Мертвецы добросовестно сложили всё в одно место, накрыли его же рубахой. « Ну, молодцы, дохленькие, молодцы, - приговаривал он про себя, - старались для хозяина, а получилось для меня. Если б помог кто застёжки пристегнуть, то вовсе хорошо было бы»! Доспехи, сильно помятые и кое-где разрубленные, прилаживались с трудом, самые изуродованные пришлось бросить. Особенно жалко оставлять шлем, но его просто невозможно было надеть, так сильно изрубили. Когда последняя броневая пластина со щелчком стала на место, Александр хлопнул себя по железным бокам, налитые яростью голубые глаза пробежали по залу.