Акванавты. Неуловимый прайд

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ТАЛИСМАН

Дверь в каюту Болла оказалась незапертой.

Груда осколков и лужа, сильный запах спиртного, отчаянный вой вентиляторов. Тот самый вой, которому я был обязан своей музыкальной иллюзией. Автоматика бункера, растревоженная сигналами химических анализаторов, задала воздухообменным устройствам сумасшедшую работенку. Господам развлечение - слугам кручина.

Похоже, Болл сюда не заходил. Мне тоже здесь нечего делать. Уходя, возле двери я нажал зеленую кнопку. Маятником откачнулась заслонка, из санитарного шлюза одна за другой выползли три металлические черепахи. Механизмы-уборщики, деловито урча, выпивают лужу. Скрежещет стекло. Ненавижу скрежет стекла. Я прикрыл дверь и направился в душевую.

Включил холодную воду. Стоял под ледяными копьями струй, пока не замерз окончательно. Яростно тер полотенцем онемевшее тело. После холодной воды всегда ощущаешь здоровую твердость каждого мускула.

Вернувшись в салон, разогрел бульон и наполнил два термоса. Про запас. Открыл холодильник, извлек наугад какую-то банку. На этикетке монолит лимонного кекса, изображенный по всем правилам аксонометрии. Однако содержимое банки вызвало тоску. Ужасно хотелось пожевать чего-нибудь зубами. Я многое бы отдал за обыкновенный сухарь.

Покончив с едой, не торопясь убрал посуду. Я был чем-то легко и непонятно встревожен. И поэтому делал все нарочно медленно. Такое ощущение, будто я делаю все это машинально, и мне нужно делать что-то совершенно другое, но что именно - не пойму. Вокруг меня будто бы образовалась какая-то странная пустота. Иллюзия глубокого вакуума, подумал я. И направился к пульту бункерной коммутации.

Болла нет ни в одном из других помещений станции. Эту новость я прочел по узорам желтых огней на приборных панелях. Все люнеты задраены наглухо, воздухообменные устройства там не работают. И я прекрасно знаю, что Болл не должен находиться в воде. В его состоянии это было бы равносильно самоубийству. Спирт на такой глубине - губительнее самого сильного яда.

Остается одно: мезоскаф…

Вот видишь, ты испугался. Пока эта мысль таилась где-то в глубинных сферах мышления, ты был встревожен, и только. Теперь же, когда подозрение четко оформилось, ты испугался по-настоящему… Говорят, акванавтам страх не знаком. Это неправда, знаком. И больше всего боятся они одиночества. Я тоже боялся остаться один. Но больше всего я боялся признать Болла трусом.

Я подошел к акварину и прижался лбом к поверхности прохладного стекла. В кристально чистой воде на фоне светло-коричневого холмистого однообразия порхала станка черно-голубых изящных рыб с длинными плавниками.

- Он не мог этого сделать, - подумал я вслух.

- Мог, - прошептал за стеклом кто-то знакомый. - Мог, потому что ему было страшно.

- Дюмон, - сказал я, разглядывая плавники изящных рыб. - Все мы люди, и всем нам иногда бывает страшно. Правда, с другой стороны, мы разные все по качеству нервной оснастки… Не знаю, какими нервами армирован Болл, но в том, что он честный малый, я не хочу сомневаться. Мезоскаф в ангаре, Дюмон.

- Не надо усложнять, - сказал Дюмон. - Не надо никого оправдывать. Страх - это пропасть. Над пропастью можно либо пройти, либо сорваться. Я тоже честно пытался пройти, но сорвался… Трудно держать равновесие там, где на каждый квадратный миллиметр твоих ощущений давят тысячи тонн холодной воды, а на каждый твой нерв приходится добрая сотня присосков чудовищных спрутов. И вовсе уж нельзя, невозможно держать равновесие, если в твой череп, словно змея, вползает цепочка немыслимых и нелогичных фактов, ключ к разгадке которых утерян. Потом - другая цепочка, бутылка виски, задраенный люк мезоскафа…

- Цепочка предательств, - подытожил я. - Да, наверное, все так и было… Но в одном ты прав: наша обстановка как-то уж очень располагает к панике. И мне труднее, чем вам. Чем Пашичу, Боллу, тебе. Потому что вам всем наплевать на странное слово - «Аттол», даже прочитанное наоборот. А мне… У меня…

Я плотнее прижался к стеклу. Кому нужна моя жалоба?

- Дюмон, - сказал я. - Для того, чтобы выяснить, где мезоскаф, мне нужно просто пойти и увидеть ангар своими глазами. Но я не пойду проверять. Потому что твердо уверен: мезоскаф там, на месте. Болл не мог, не имел права быть трусом.

Пол под ногами дрогнул. Бункер наполнился гулом; работали компрессорные установки. Я вздохнул с облегчением.

- Мезоскаф не всплывал, Дюмон. Болл возвращается в бункер.

Гул нарастал. Силуэты порхающих рыб с длинными плавниками исчезли. Я смотрел на опустевшее дно, пытаясь уразуметь, как и зачем проспиртованный Болл отважился выйти в воду. Еще меньше я понимал, как ему удалось оттуда вернуться… Конечно, я принял какие-то меры, но одной профилактической инъекции, право же, недостаточно. Ладно, главное - жив. Минут через восемь он будет здесь и все объяснится.

Я поднял крышку люка и неторопливо зашагал по салону. От люка до пульта - шагов ровно шесть. На обратном пути я должен был сделать не меньше. Но сделал два… Над краем горловины люка я увидел черную лапу.

Это не лапа, это - рука. Между пальцами влажные перепонки. Пальцы судорожно ухватились за барьер, и на мгновение показался черный шар головы. Ворсистый с теслитовыми пузырьками глаз. Лязгнул металл, ствол квантабера вспыхнул удлиненным отблеском грани.

Я плохо соображал в эти секунды. Просто стоял и смотрел. Черные пальцы, царапнув барьер, соскользнули, закатился шар головы, гулко и страшно грохнули ступеньки трапа. Гремело все тише и тише, и, наконец, - мягкий, но слышный, с мокрым отшлепом удар. Все… Нет, не все, зазвенела струна, донесся ломкий треск, потом - замирающее шипение. Смолкло. Теперь кажется, все…

Два прыжка - и я у горловины люка. Нырнул. Завертелся штопором вокруг опорного стержня, спрыгнул на пол. Склонился над распростертым телом товарища.

Он лежал лицом вниз, уткнувшись в приклад дымящего паром квантабера. Огромный, черный, неподвижный. Кончик спинного плавника жалко обвис, правый ласт полуоторван. Странное морское существо, случайно извлеченное на палубу глубоководным тралом… Воздух пропитан запахом горелой краски: на дверце одного из сейфов - темный кратер от лучевого удара… Он стрелял, ему плохо. Ему очень плохо, раз он стрелял.

Рывком переворачиваю Болла на бок. Ч-черт, руку ожег о квантабер! Взваливаю тяжело обвисшее тело себе на плечо. Неудачно, головой вперед, и теперь мне мешает видеть плавник. Ладно, двигай быстрее!

Передвигаюсь почти вслепую. Зачем-то включился контакт плавника, и я получаю в лицо серию хлестких ударов. Не могу удержать трепещущий плавник одной рукой и, зверея, впиваюсь в упругую мякоть зубами. Губы и нос, разумеется, в кровь, на языке - соль и горечь с неожиданно крепким запахом моря.

После трудного спуска в батинтасовый зал выхожу, наконец, на «прямую». Бегом к барьеру круглого резервуара. Только бы не поскользнуться! Только бы не… Так я и знал!

Спотыкаюсь в полуметре от цели. Однако удачно. Переваливаю барьер и с шумным всплеском погружаюсь в мутные зеленоватые волны. Последняя затрещина от плавника.

Жидкость мгновенно вскипает, накручивая пенистые водовороты. Задыхаюсь от едкого запаха, чувствую, как на мне расползается одежда. Стараюсь держать Болла рядом - он скользкий. Все скользкое, все расползается мягкими комками слизи. Как я намерен отсюда вытаскивать Болла? Конечно, за пояс, как же еще. Руки в петли подъемника, глубже, под самые под мышки. Так, теперь за пояс и прямо в горячее облако душа. Это счастье, что пояс не растворим.

Большое, мертвенно-синее тело - страшно смотреть. Распято в «колесе обозрений», руки и ноги в пружинах, - тело убитого гладиатора. В каком это фильме? Не помню. Только и запомнилось: подвешенный вниз головой труп гладиатора - такое всегда впечатляет.

Скрипят и щелкают пружины, Болла трясет. Трясет беспощадно. Но я уже не смотрю - в лихорадочной спешке готовлю кислородный зонд. Нужна немедленная вентиляция легких, иначе - асфиксия, смерть…

Нажимаю педаль. Сверкающий обод «колеса» опрокидывается под раковину пневмостата. Стоп, что-то нужно еще… Ах, да! Срываю ласты с неподвижных ног. Пояс срезаю ножом. Тем же ножом расжимаю плотно сжатые челюсти. Зонд!.. Мягкий, очень мягкий, плохо идет. Легче в движениях, легче! Как говорил наш одесский инструктор - «не применяйте грубую силу!» Когда учили, был манекен. «Это чтоб меньше эмоций, - ухмылялся инструктор. - Чем меньше эмоций, тем больше гарантий, что руки сами сделают все быстро и правильно. Если, конечно, придется». Вот и пришлось… Насчет «эмоций» - это вранье, но руки, действительно, действуют сами, легко и проворно, так, как учили. Готово, можно включать!..

Первый принудительный вздох. Шипит кислород. Голая грудь под прозрачными стенками раковины вздымается и опадает. Размеренно, как при естественном дыхании. На приборной шкале в такт маятникообразным движениям качалки меняют друг друга какие-то надписи. Что за слова - отсюда не видно. Должно быть, названия каждого такта: давление, атмосфера и вакуум. Давление - атмосфера - вакуум… А мне кажется: смерть - равновесие - жизнь, смерть - равновесие - жизнь… Где остановится чаша весов?.. Нарастает тревога. Спокойней, с асфиксией можно бороться. Если это только асфиксия…

Включен ингалятор. В кислородный канал поступает аэрозоль сильно действующего лекарственного вещества. Его назначение - стимулировать работу сердечной мышцы. Смерть - равновесие - жизнь… Теперь самое трудное - ждать.

Проходит минута. Жду. Синеватые веки, щелки чуть приоткрытых глаз. В щелках - фарфоровый блеск неподвижных белков. Смерть - равновесие - жизнь, смерть - равновесие…

Я делал все, как нас учили - зонд, кислород, пневмостат, ингалятор… Наверное, плохо учили. Вторая минута уже на исходе, и я не знаю, что еще сделать. Мне нужно куда-то бежать, что-то искать, принести, на что-то решиться!.. Куда? Что? И на что? Мысли путаются, ноги слабеют, я не в силах тронуться с места. Впервые в жизни пожалел, что я не животное. Хотелось сесть на задние лапы и взвыть, по-волчьи, жалобно и протяжно…

Стоп! Кажется, выть не придется!..

Я пропустил момент, когда Болл изменился. Минуту назад он был какой-то весь темный и деревянный, напоминал мертвеца. Сейчас он походит на спящего, расслабился, порозовел. Веки сомкнулись, белков не видно. Все правильно, все так и надо! Теперь я знаю, что делать.

Дрожащими руками удаляю зонд. Сейчас вполне достаточно обыкновенной маски. Откуда-то со стороны доносится громкий всплеск. Странно, что это там?.. Я уже кажется, слышал какие-то всплески, но поглядеть не удосужился. Ладно, все другое потом… Выключаю приборы. Дыхание самостоятельное, пульс близок к норме. Укрепляю маску, осторожно перекладываю Болла на пол. Дрожь в руках Почему-то трудно унять. Ничего, это пройдет, просто я перенервничал.

Я сполоснул лицо холодной водой. Саднили губы и нос. Кроме того, я испытывал странное неудобство, словно чего-то мне не хватало. Не сразу понял чего, и несколько секунд усиленно соображал. Наконец, догадался: одежды. Я был гол, как Адам, если не считать лохмотьев, которые остались от ботинок.

Надел халат и подошел к Боллу. Взвалить его на себя оказалось делом нелегким. Взвалил. Неудачно - ногами вперед, и теперь мне не видно, как держится маска. Пощупал - отлично, на месте. Поехали!.. Опять что-то шумно всплеснуло. Я повернулся к большому бассейну. И чуть не уронил Болла…

Я побежал. Бежал в сторону люка, не чувствуя тяжести ноши, не чувствуя вообще ничего, кроме безумного желания быстрее, как можно быстрее влететь в дверь. Взбежал по трапу. Дверь автоматически открылась. Потом автоматически закрылась. Но я уже падал на плиты круглого зала. Вместе со мной падал Болл.

Я приподнялся на руках и сел. Болл тоже сел. Сорвал маску, потрогал затылок.

- Будет громадная шишка, - сообщил он и закашлялся.

Я посмотрел на овальную дверь. Потом на Болла.

- Грэг, ради бога… - начал было он и осекся.

Это он увидел мои глаза.

Я оставил Болла в каюте, вышел в салон. Быстро переоделся и направился в рубку. Сел за пульт. Представил себе, как сейчас эта тварь копошится в бассейне, и вздрогнул.

Что же в конце концов происходит? Здесь - кальмар, там - кальмар. Куда не повернись - кальмар. Умный кальмар, знающий азбуку Морзе и русский алфавит. Его, кальмара, не трогают Манты. Он любит глазеть в акварин, плавать рядом с людьми, он боится квантабера, но не боится проникнуть в бассейн батинтаса. Остается махнуть рукой на условности и пригласить кальмара в салон. А потом познакомить кальмара с Дуговским.

Есть другой вариант: взять квантабер и разом покончить со всеми загадками. Пока кракен в ловушке. Ну почему я не убил его раньше!

Я включил панель дистанционного управления и надавил розовый клавиш. Пол под ногами содрогнулся от гула. Гуд бай, десятирукий гость. Я не умею разгадывать загадки с помощью квантабера. Да и желания нет.

Я спустился в салон и взял термос. Для Болла. С термосом подошел к акварину взглянуть. В воде у четвертого бункера плавали Манты. Друг за другом но кругу. Все три. Я задержался.

Кракен выплыл хвостом вперед, кирпично-красный, похожий на большую ржавую торпеду странной конструкции. Я следил за поведением Мант. Если кракен не тот…

Кракен был тот. Манты прошли над ним без единого выстрела и спокойно вернулись к четверке.

А если начать с того, что я ошибаюсь? Напрасно приписываю кракену то, чем он не обладает? Да, но кому-то надо приписывать. Сначала я думал, что все это - фокусы Пашича. Правильно думал. Эти события можно рассматривать только в связи с разумной деятельностью человека. Или неразумной - не важно. Важен сам принцип: участие человека. Пусть даже Пашич погиб, этот принцип остается фундаментом, на котором нужно строить все остальное. Заподозрив спрута, я начал строительство с крыши. Но крыша должна на чем-то держаться. А стен мы не видим. Бьемся об них, как слепые, а видеть - не видим. Дюмон разбил себе лоб и не увидел. Только Пашич, мне кажется, что-то нащупал. Во всяком случае он догадался, узнал, где искать начало клубка. Запросить агентство… морских перевозок, что ли?.. Зато окончание последней записи Пашича я представляю себе достаточно ясно: «не могу в это поверить, но других объяснений нет!». Он не мог в это поверить. Так же, как теперь не могу в это поверить и я. А других объяснений действительно нет. Сжимая термос в руках, я стоял и бесцельно глядел в акварин. Кракен уплыл, растворился в окружающей тьме. Манты лениво и плавно ходили по кругу. Вот так и мысли мои - по кругу…

Никуда не денешься, приходится признать, что наш кальмар - творение рук человеческих. Не весь, конечно, потому что хроматофоры, кожная слизь, чернила, глаза… особенно глаза, вернее, их выражение… - невозможно было бы наделить всем этим биомашину. И, главное, незачем. Проще вмешаться в работу мозга спрута. Повлиять, перестроить, запрограммировать. Любопытно, как у него там устроена вся эта музыка?.. А если никак? Если кальмар настоящий от кончиков щупалец и до синапсов? Ну, скажем, вполне естественный продукт какой-нибудь там аномально-спорадической мутации?.. Чепуха, внезапным наследственным изменением свойств мозгового аппарата нашего головоногого приятеля нельзя ничего объяснить. Точка. Участие человека - вот единственно верная формула, стержень, фундамент. Мы наблюдаем результат какого-то чудовищного эксперимента из области молекулярной бионетики. Объект эксперимента - мозг спрута. Или мозг для спрута, еще не знаю… Надо думать, одному мне этого и не понять. Здесь нужен специалист-бионетик. Я правильно сделал, что отправил запрос. Будем думать, что правильно…

- Я думал, ты вышел в воду, - сказал Болл, как только я появился в каюте.

Болл полулежал, откинувшись на подушки. Даже успел одеться. Я отдал ему термос, сел рядом на край дивана. Болл отвинтил крышку и жадно прильнул к соску.

- Грэг, зачем работал батинтас? - спросил он в перерыве между глотками.

В каюте чисто. Запах какого-то цветочного экстракта. Очень легкомысленный запах. По-моему, жасмин.

- Пришлось смыть то, что ты приволок из воды.

Судя по его заинтересованному взгляду, он ровно ничего не помнил. Ладно, пусть сначала поест.

Я кивнул на фотопортрет и спросил:

- Это кто?

- Барбара, - ответил он и бросил есть.

- Жена?

- Нет… Еще нет. Десять лет ни да, ни нет.

Мы помолчали. Болл поставил термос на стол. Понизив голос, сказал:

- Актриса!..

Странная интонация. Не то наигранный восторг, не то досада. Скорее всего и то и другое вместе. Может быть, он приглашает меня порыться в памяти? Рыться в памяти почему-то не хотелось, и я осторожно спросил:

- Голливуд?

- Бродвей, - ответил Болл и добавил: - Театр. Какого-то там нового направления… Красивая, верно?

- Красивая, - ответил я. В равной степени это могло быть и правдой и ложью.

Болл помрачнел и потянулся за термосом.

- Десять лет, Грэг. Иногда бывает невыносимо трудно. Хоть в петлю…

- Мне тоже, Свен. Иногда.

- Скажи мне откровенно. Грэг, ты… ты очень несчастлив?

- Очень, - сказал я откровенно.

Болл быстро взглянул на меня и некоторое время молча тянул бульон. Потом заговорил:

- Было время, коллега, я тоже хотел застрелиться.

Он тоже!

- Мысль, о самоубийстве казалась мне чрезвычайно заманчивой… Пережил, как видишь. Мне в голову пришла другая мысль: человек именно для того и создан, чтобы жить.

Бодрая мысль, подумал я. Ну, ну…

- Сотни тысяч, миллионы поколений наших предков жили и умирали для того, чтобы мы с тобою, Грэг, стали такими, какие мы есть. И мы не имеем права уходить из жизни просто так, ничего не оставив потомкам. Мы в ответе за будущее. Мы - предтеча будущего. Мы должны понять, наконец, какое бремя ответственности несем за тех, кто будет после нас. И от того, как живем мы, зависит то, как будут жить они.

Я был ошарашен и не пытался этого скрыть. А он не так уж прост, этот мистер из Филадельфии…

- Свен, - сказал я. - Ты открываешь Америку. Но я рад за тебя. А что касается нас, то мы поняли это давно.

- Кто это «мы» и когда это «давно»?

Болл задал вопрос без всяких эмоций. Просто он любил точность.

Я мысленно прикинул, стоит ли отвечать. По прошлому опыту знал, что не стоит. Потому что ответить я мог только так: «Наше общество, в семнадцатом году». Такие ответы шокируют мистеров боллов.

- Зачем ты вышел в воду до моего возвращения? - спросил я. - Да еще в таком состоянии?

- Ты не вернулся, - ответил Болл. И заметив мое недоумение, добавил: - Ты не сумел уложиться в двадцатичасовой срок.

- Неправда. Я вернулся на два часа раньше, чем обещал.

Болл удивился.

- Точнее? - спросил он. - В котором часу?

- В двадцать три пятнадцать.

- Сегодняшней ночью?

- Ну, разумеется! Что за вопрос!

- В этом все дело, Грэг… - Болл взглянул на часы, осторожно потрогал затылок, спросил: - А где ты, извиняюсь, был вчера?

- Не понимаю…

- Я тоже… Грэг, давай разберемся. Какое сегодня число?

- Двадцать девя… То есть, уже утро тридцатого.

- Тридцать первое, Грэг!

- Тридцать… Что?!

Я привстал и впился глазами в циферблат хронометра. В календарном окошке красовалась цифра «31». Я произвел в уме несложный расчет, и мне стало ясно, что я невзначай потерял где-то целые сутки! Если, конечно, хронометр не врет.

- Хронометр не врет, - сказал Болл. - Можешь сравнить его показания с календарной шкалой на пульте «Мурены».

Я сел и задумался. Странно, каким это образом мне удалось заблудиться во времени? Непостижимо! Хотя…

- Свен, я слушал «реквием бездны».

Болл вздрогнул.

- Вот оно что… - тихо сказал он и нахмурился.

- Свен, я наткнулся на кирку, нашел украденные ружья. Кирка была рядом с ружьями. Понимаешь? Либо - Пашич, либо - тупик. Сейчас я так не думаю, но тогда у меня не было другого выбора… Увлекшись поиском, я забрался в «подвал». И мне показалось, что там, в глубине, мигает фара. Вспыхивает, гаснет, опять зажигается… Я пошел вниз и «сорвался». Глупо, конечно, никого там не было. Кроме полипуса и двух светящихся медуз. Зато потеряны целые сутки, хотя мне казалось, что я пробыл на «голубом этаже» не более часа. Вот такая история…

- А для меня твой «час» длился целую вечность… - Болл опять потрогал затылок, спросил: - Где ты встретил меня?

- В салоне.

- В салоне?!

- Да. Ты сам пришел из воды. Появился из люка как был: в оболочке, с квантабером в руках. Потом пересчитал ступеньки трапа сверху вниз и открыл стрельбу в круглом зале.

- Черт! - изумился Болл. - И ты… меня…

- Ну конечно. Пневмостат, ингалятор… Как себя чувствуешь?

Болл не ответил. Понурившись, думал о чем-то.

- Грэг, - сказал он. - Я нашел твою записку и сразу занялся делом. Решил запустить агрегаты. Я дал на площадку сигнал опасности на случай, если ты окажешься там. Все шло превосходно. Андробаты поставили ланжекторные замки, сменили муфты уплотнителей в обоймах. Потом началось…

- Знаю. Смотрел твои графики. А что на экранах?

Болл помедлил с ответом.

- Тучи кальмаров, Грэг. Я никогда и ничего подобного не видел.

- Большие?

- Большие. Но дело не в этом. Один из них примерно таких же габаритов, как тот, который смотрел в акварин? На экране я видел только маленький участок площадки, но я уверен, что замки снимает этот кальмар.

- Ну и что?

- То есть как «ну и что»?! - опешил Болл. - Снять замок нужно уметь!

Замок, подумал я. Что такое замок для этого кракена.

- Рассказывай, Свен. Рассказывай, как было дальше?

- Дальше? - переспросил Болл. - Дальше… Гм, я нашел в своей каюте виски. Вероятно, Дюмон… Но, как бы там ни было, это показалось мне кстати. Потом… Потом истекли твои «двадцать» часов. Сначала я не очень волновался. Ну, думаю, задержался в воде, мало ли что… Даже вздремнул. Проснулся от стука.

- Какого стука?

Болл указал на потолок.

- Но тогда мы слушали это вдвоем… Я решил выйти в воду, проверить. Ничего особенного я не заметил, вернулся в бункер и… - он замялся.

- …Продолжал наполнять себя виски, - закончил я за него.

- Да, Грэг, шел двенадцатый час с того времени, когда ты должен был вернуться. Постепенно мной завладело подозрение, что ты уже никогда не вернешься… И опять этот проклятый загадочный стук! Дурацкая ситуация, думал я под звон потолочных ударов, начинаем искать сами себя. Я с ужасом смотрел на динамики, зная, что они в любую минуту могут выдать очередную порцию телеграфной абракадабры. Самое скверное то, что я был один, и я бы сошел с ума, если бы не был чудовищно пьян… Не помню, сколько времени я пролежал в забытьи. Очнувшись, сделал себе инъекцию и выскочил в воду. Куда ты уплыл - неизвестно, поэтому мне было все равно, в какую сторону отправиться на поиски. И я решил сначала осмотреть площадку. До площадки не доплыл. Не помню, когда я потерял сознание, ничего не помню. И не понимаю, как мне удалось вернуться…

- Это я тебе объясню. Ты в состоянии идти?

- Почему бы нет?! - воскликнул Болл и поднялся. - Но куда?

- В батинтас.

Он вскинул бровь:

- Ну, если так нужно…

Мы стояли у барьера большого бассейна и молча разглядывали кривую белую жирную надпись на темной чугунной стене. Кое-где еще виднелись длинные полосы непросохшей слизи.

- Зачем ты его выпустил? - спросил, наконец, Болл.

- А что я должен был делать?

- Н-да… Любопытно, чем он писал?

Я показал на белый обломок на дне:

- Вон, видишь, у самой стены.

Болл разделся, взмахнул руками и нырнул в воду. Было видно, как он опустился на дно, подхватил обломок и стал всплывать. Поверхность воды взволновалась кругами, бросая на дно зыбкие кольца преломленного света.

- Такой же, - сказал Болл, протягивая мне подводный трофей. - Точно такой же, как в коллекции Пашича. Известняк, очень мягкий, можно писать.

Болл сполоснулся под душем, оделся.

- Грэг, - сказал он. - Я и не подозревал, что Пашич был великолепным дрессировщиком. Но факты налицо. Этот десятирукий артист заслуживает того, чтобы мы познакомились с ним поближе. Часа через два я буду вполне подготовлен для выхода в воду, и мы вдвоем проверим твое предположение по поводу радиоактивной защиты кальмара… Кстати, это не ты обронил?

Я обернулся. Болл протягивал мне на ладони блестящий комочек.

- Что там?

- Какой-то кусок оплавленной пластмассы. - Болл улыбнулся. - Я было подумал, что это - твой амулет. Наш брат любит играть во всякие там талисманы. И у меня есть такая игрушка. Помнишь синюю бусину?

Да, я вспомнил… Этот завернутый в бумагу комочек я нашел на столе Пашича. Помню, хотел его выбросить, но машинально сунул в карман. Сам не знаю, зачем.

- Где ты его подобрал?

- Он застрял в одной из ячеек настила под душем.

- А-а… Это когда я «купался» с тобой в растворителе. Вода смыла остатки одежды, а для этой штуковины ячейки под душем оказались малы… Можешь выбросить, я не суеверен. Хотя, погоди… Ты не мог бы определить, в каких приборах или изделиях употребляется этот пластик?

Болл повертел комочек в пальцах, попробовал на зуб, пожал плечами.

- Довольно тверд… - пробормотал он. - Может быть, эта пластмасса и употребляется в каких-то приборах, но я не могу вспомнить, в каких именно. А то, что она идет на изготовление фонарей и окон для эйратеров, это, пожалуй, можно сказать более уверенно… Но что с тобой, Грэг? Ты побелел…

Да, я был потрясен! Потому что в голове у меня как-то вдруг легко и неожиданно прояснилось. Запросить агентство воздушных сообщений!.. Эйратер!.. Га… Вероятно, часть от названия стратосферного корабля! Не могу поверить, но других объяснений нет!

- Дай сюда, - прошептал я и забрал у Болла блестящий комочек. - Свен, ты знаешь, что это такое?

Болл растерянно молчал.

- Это брешь! - выкрикнул я. - Брешь в стене! О которую мы столько времени напрасно бились лбами. Это наш с тобой талисман! Вот что это такое…

- Грэг, я не совсем понимаю…

- Ты все поймешь, Свен, ты обязательно поймешь, я расскажу. Но сейчас иди и готовь батиальную карту! Срочно, немедленно! Прошу тебя, Свен!..

Болл, вероятно, напуганный моим необычайным возбуждением, торопливо покинул батинтас. Я поднял белый обломок, размахнулся и зашвырнул его обратно в воду. Обломок плюхнулся у противоположной стенки бассейна, окатив брызгами надпись, которую нам оставил кальмар. Буквы корявые, разные по величине и наклону, да еще в зеркальном начертании. Болл так и не понял, что здесь написано. И я сначала не понял. Потому что буквы, вдобавок ко всему, латинские. Однако, если внимательно приглядеться, то и без зеркала можно разобрать слово «Сапиенс». «Мыслящий»… Я прочел это, когда Болл нырял за обломком.