Когда машина обогнула густой сосновый лесок, впереди показалась толпа, окружённая полицейскими. Похоже, горожан уже остановили. Абрамсон бегал среди людей, потрясая пистолетом, и орал, ругаясь на чём свет стоит. Ему отвечали, и он злился ещё больше. Напряжение росло. Я почувствовал, что люди ждут только повода, чтобы дать волю самым низменным инстинктам. Мне было хорошо знакомо это состояние назревающей бури. Я ощущал его во время погромов, свидетелем которых стал в детстве.
Припарковавшись, я вышел из машины и протиснулся к Абрамсону. Наклонившись к самому уху полковника, чтобы перекричать гул толпы, сказал:
— Арестуйте самых буйных!
— Что?! — переспросил тот, прислушиваясь.
— Арестуйте самых крикливых, посадите в машины и увезите!
— Куда?!
— В управление. В камеры.
— Вы это серьёзно?! — удивлённо взглянул на меня полковник.
— Абсолютно.
— Я всех их знаю лично!
— Они скажут вам потом «спасибо».
— Неужели?!
— Именно. Лучше денёк в вашей кутузке посидеть, чем по полной в тюрьму загреметь.
На лице Абрамсона читалось сомнение: он колебался. Затем, наконец, кивнул.
— Вы правы! Вот только дадут ли их арестовать? У многих в толпе оружие.
— Не волнуйтесь. Вас не тронут.
Полковник усмехнулся.
— Откуда вам знать?
— Просто скрутите зачинщиков. Об остальном я позабочусь.
— Каким образом?
— Увидите.
Абрамсон пронзил меня долгим испытующим взглядом.
— Что ж, ладно. Но не подведите!
Он подозвал нескольких полицейских. Отдав распоряжения, указал на пятерых горожан, особенно отчаянно жестикулировавших. Констебли кивнули и начали протискиваться к выбранным Абрамсоном «зачинщикам».
В этот момент один из крикунов забрался на плечи товарища. Лицо его было красно, глаза возбуждённо сверкали, правую щёку сводило судорогой.
— Братцы! — завопил он. — Доколе мы будем терпеть этих дикарей? Они убивают, воруют, превращают наших братьев в этих, как их… живых мертвецов! Хватит слушать копов, айда за мной — покажем, кто здесь…
Полицейские повалили их с товарищем на землю. Кто-то пронзительно заголосил. Толпа забушевала, заколыхалась.
Я трансмутировал воздух вокруг полицейских, создав плотный заслон. Заставил его расшириться. Невидимая стена опрокинула тех, кто стоял поблизости, остальных заставила попятиться. Нехватка кислорода вынудила людей отходить, инстинктивно искать место, где дышать легче. Я заметил мужика с пистолетом в руке. Он решительно протискивался через толпу. Ударил его узконаправленным воздушным потоком. Мужик отлетел назад, выронив пушку.
Тем временем первого зачинщика сковали, подняли на ноги и повели к машине. Никто не бросился его выручать.
Приободрившись, полицейские схватили следующего. Надвинувшаяся толпа наткнулась на невидимую преграду. Я увеличил температуру воздуха до сорока градусов. Над дорогой задрожало марево.
Теперь люди обливались потом. И всё же, толпа гудела и возмущалась. Правда, проводить задержания не препятствовала. Всеобщее возбуждение не достигло ещё той степени, после которой плотина самоконтроля и привычных табу рушится, и ничто уже не в силах сдержать потока.
Впрочем, я рано обрадовался. В воздух взметнулся камень и, описав дугу, едва не ударился в плечо полковника. Я успел вовремя отклонить его в сторону. Однако Абрамсон побледнел от злости, а затем лицо его побагровело.
К счастью, его подчинённые уже ринулись на смельчака и повалили на дорогу. Полковник поднял руку и пальнул в воздух.
Люди раздались, некоторые побежали прочь, другие попадали на землю.
В конце концов, всех «зачинщиков» распихали по машинам.
Толпа заметно поредела: некоторые предпочли нырнуть в придорожные кусты.
Абрамсон вышел вперёд и потребовал, чтобы все немедленно возвращались в город, а заодно пригрозил штрафом за нарушение общественного спокойствия каждому, кто сделает хоть шаг в сторону цыганского лагеря. Люди поворчали для виду, но побрели домой. Некоторые, правда, демонстративно закурили у обочины — мол, дайте только дождаться, когда полиция уберётся. Но Абрамсон распорядился хоть пинками, но вернуть их в Доркинг. Желающих платить штраф не нашлось, и вскоре назад потянулась вереница потерявших воинственный пыл (но не раздражение) людей. Полицейские шагали позади них, следя, чтобы никто не попытался вернуться, и подгоняли отстающих. Спустя некоторое время окрики приобрели дружелюбный тон. Да и люди стали отвечать спокойнее, кто-то даже отшучивался. Оказалось, что многие из «бунтарей» и стражей правопорядка были знакомы, что, впрочем, неудивительно.
— Эй, Майк! — кричал какой-нибудь констебль, ухмыляясь в усы. — Тебя жена-то отпустила воевать с цыганами? Или втихаря сбежал? Ты топай-топай, не задерживайся!
— Да Фелисити первей меня сюда поскакала, — отвечал Майк через плечо, попыхивая сигаретой. — Да только, как выстрел услышала, в кусты ломанулась.
— Неужто по нужде?!
— Так, глядя на ваши рожи, поневоле припрёт!
— Но-но! Ты у меня не очень-то! — прикрикивал с улыбкой констебль и тут же прикрывал рот рукой, чтобы скрыть зевок. — Не погляжу, что сосед!
— А у кого станешь газонокосилку одалживать, Джо?
— Да уж найду, у кого!
Я решил, что смотреть тут больше не на что, и поехал в Доркинг, где отправился в морг, чтобы переговорить с патологоанатомом.
Доктор Морс отыскался в прозекторской, где увлечённо кромсал труп Барса.
— Хорошо, что вы зашли, — обрадовано сказал он, стягивая перчатки. — Мне надо передохнуть. Я только что закончил пилить грудину, а это занятие не из лёгких. Подождите меня в кабинете.