Адский Парад

Мэри Резня

— МЭРИ, МЭРИ, МЭРИ, — сказал Том Реквием: — Только посмотри на себя. Ты совсем не изменилась.

— А ты, Том, выглядишь так, словно тебя оскальпировали, повесили и похоронили заживо.

— Ты догадалась или?..

— Догадки для детей, — сказала Мэри: — Я полагаюсь на факты и решила увидеть каждое унижение, которому тебя подвергали после того, как ты забрал мою жизнь.

Лукавая улыбка, игравшая у нее на лице с первых секунд их встречи, исчезла. Она оскалилась, блеснув зубами, которые заострила после смерти, и добавила:

— Я ничего не пропустила. Суд. Приговор. Каждую жалкую секунду в тюрьме, когда ты молил о прощении…

— Никого я не молил! — проворчал Том Реквием.

— Еще как. Ты рыдал, пока из носа не потекли сопли, так боялся оказаться в аду за грехи. Но ты везучий сукин сын, Том Реквием, ведь куча людей попала в пекло и за меньшие проступки! Гораздо меньшие! Другие горят в вечном пламени за преступления против естества и господней любви. Но ты… ты возглавишь Парад, выведешь нас из Подземья в бедный подлунный мир.

— Ага… Здорово получилось, да? То есть я не могу сказать, что не обделался, когда оказался в том проклятом гробу. Но теперь… все налаживается.

— Только не думай, что ты один будешь веселиться. Я тоже участвую в параде, чтобы присматривать за тобой и убедиться, что ты не натворишь дел.

— Правда?

— Признай, тебя это бесит.

— Ну, сам я о тебе, конечно, не вспомнил бы, — ответил Том: — Но, возможно, теперь мы снова друг в друга влюбимся.

— Сомневаюсь, — улыбнулась Мэри Резня.

— Но ты очень красива.

— Ты сказал это за несколько минут до того, как вонзить нож мне в сердце.

— Ох, стоит ли вспоминать прошлое? Оно быльем поросло.

— Нет, Том, не правда. Честно говоря, сбросив смертную оболочку, я освоила клинки и могу защититься от тебя или любого другого труса, если он попытается причинить мне вред.

— Какой вред? Ты мертва.

— Они ведь не рассказали тебе о наших зрителях?

— Нет.

Мэри Pезня саркастически улыбнулась:

— Мы дадим представление падшим ангелам, Том. Прогнившим душам, что оставили место рядом с господом, ради жалкой надежды на революцию. Вот наши единственные зрители, и они опасны, Том. Любители злых шуток. Разрушители надежд. Они день и ночь плетут заговоры, пытаются снова восстать против Неба.

— Мне все равно.

— Будет не все равно, если перейдешь им дорогу. Мы можем умереть тысячи раз от рук этих существ, и каждая смерть станет трудной.

— Тогда никакого шоу. Просто отправимся, куда глаза глядят.

— Только послушай себя. Говоришь так, словно они нас наняли и доверяют нам. Мы с ними похожи! Им известно, кто ты, Том: лжец, мошенник и вор.

— А что они говорят о тебе? Изменница?

— Возможно.

— Шлюха?

— Полегче со словами. У меня нежное сердце.

— У тебя? Сердце? Ты задушила кучу нежеланных младенцев и избавлялась от матерей, умерших во время родов… не изображай святую… не со мной. Мы слишком хорошо друг друга знаем… и так сильно ненавидим…

— Ах, Том, ненависть это только начало, — сказала Мэри Резня, склонившись к нему: — Я испытываю к тебе тысячу разных чувств, и ни одно из них не приятно.

— И все же… когда отправляемся?

— Сперва, — ответила Мэри: — Не желаешь ли увидеть мой номер?

— Не знал, что он у тебя есть.

— Я не просто милое личико, Том, в отличие от некоторых. Вот, — она щелкнула пальцами и огромный деревянный сундук, украшенный карнавальными узорами — канареечно-желтыми, красными, зелеными и золотыми — скользнул по земле и остановился у ее ног. Ни одна собака или птица не подчинялась своей хозяйке лучше, чем он.

— Откройся! — приказала Мэри.

Замок щелкнул почти сразу. Крышка сундука поднялась и его содержимое взмыло в воздух, сверкающим бритвенно-острым роем. Мечи, мечи и еще раз мечи. Мечи полководцев, мечи мясников, мечи, прямые, как божий взгляд, мечи, изгибавшиеся, как спина женщины.

— Поскольку ты был так жесток, что отнял у меня возможность иметь детей…

— Значит мертвые бесплодны? — легкомысленно сказал Том: — Жаль. Я бы попробовал.

— Да сгниют мои глаза, если я еще хоть раз пущу тебя внутрь, Том Реквием. Как я уже говорила, у меня не может быть детей, поэтому я нашла семью, которая никогда не состарится и не разобьет мне сердце, — она позвала один из мечей: — Мсье!

Он влетел ей в руку.

— Меч Наполеона. Купался в крови не один раз.

— Ты меня удивляешь. А как насчет этого, длинного?

— Ах, Шеф? Мой любимчик, — она отпустила Мсье, и он лег у ее ног. Шеф, меж тем, взлетел над головой Мэри, застыв в опасной близости от нее. Он был таким огромным и тяжелым, что, если бы сила, державшая его в воздухе, ослабла, сразу убил бы ее. Но Мэри не боялась. Она откинула голову назад и открыла прекрасный влажный рот.

— Ко мне, — сказала она.

Меч начал погружаться ей в горло. Том смотрел на это, уронив челюсть, он просто не мог поверить своим глазам. Во-первых, клинок был слишком широким и острым, как бритва. Легчайший вздох, и он бы разрезал пищевод, желудок, кишки, да смилуется над Мэри господь, и ни один хирург не смог бы зашить ее, не вскрыв от горла до…

Ее взгляд нашел единственного зрителя. По губам даже скользнула тень улыбки — она наслаждалась ужасом и непониманием, написанным на его красивом лице.

Но ей еще было, что показать. Два меча легко скользнули Мэри под ноги, и теперь, как если бы она произнесла какой-то приказ, который Том не расслышал, подняли ее вверх, пока она не встала на остриях, презирая законы жизни и физики. Впрочем, это был еще не конец. Новые мечи вылетели из сундука и закружились вокруг ее головы и торса.

Была ли она их жертвой или хозяйкой, мученицей острых, алчных лезвий или их повелительницей? Он не знал. Возможно, в этом и заключалась изюминка представления: в любую секунду она могла поскользнуться, оступиться, и хлынула бы кровь, пусть и мертвая.

Наконец, Мэри коснулась указательным пальцем гарды — у самых губ, и меч выскользнул наружу, с той же пугающей легкостью, с какой вошел внутрь. Другие клинки сложились, словно веер и вернулись в сундук.

— Впечатляюще, — признал Том: — Ты будешь звездой нашего шоу.

— Лучше бы так, — сказала она, полушутя: — Я потратила кучу времени на эти трюки. Хочу, чтобы они оценили.

— Тебя оценят, — заверил Том: — Ты будешь почитаема и любима. Пусть даже мной одним.

— Ха! Можешь спустить свою любовь в унитаз, Том Реквием. Но, почитание? На это я согласна. Пока ты не перейдешь мне дорогу.

— А что тогда?

— А ты как думаешь? — ответила Мэри Резня: — Я разрежу тебя на тысячу мелких кусочков, и даже твоя мать не сможет тебя узнать.

Она подсластила свою угрозу легкой улыбкой и закрыла сундук, пожелав своим мечам спокойной ночи.

— Когда отправляемся? — спросил Том.

— Завтра утром меня устроит. Наверху — безбожный мир. Чем скорее люди увидят Адский Парад, тем быстрей мы вернем их на церковные скамьи — молиться о спасении.

Мэри рассмеялась.

— Если бы они только знали, — добавила она: — Как мало значат молитвы…

Голем, Элия

ЛУИС СЛЫШАЛ, как отец кричал на него, но не вернулся. Вместо этого, он продолжил идти — вдаль от трущоб — к старым печам. Они остыли много лет назад, когда он был совсем ребенком. Но горы серого пепла, что извергся из их труб за годы, полные беспрестанного рычания, еще покрывали землю вокруг.

Пепел отравил все — на сотни квадратных миль. Он проникал в трущобы, попадал в еду их обитателей, в глаза и постели. Дерьмо, кожа и белки горожан серели.

Луис ненавидел пепел. Впрочем, не так сильно, как свою семью. Их он ненавидел всей душой. Отца и мать, двух сестер и старшего брата. Они были его врагами.

— Хочу, чтобы они умерли, хочу, чтобы они умерли, — шептал он, пока тащился к печам. С каждым шагом с земли поднималось облако серого пепла. Чем ближе к печам, тем труднее дышать, знал Луис. Но его это не волновало. Чем дальше он уйдет от родных, тем счастливее будет.

Смеркалось. Стало холодно. Он обрадовался, увидев костер во мраке. Пошел на свет. Около огня никого не было, но поленья подкладывали недавно — пламя вздымалось на десять двенадцать футов.

Луис приблизился к костру и согрелся. Он был тощим и привык мерзнуть. Отец превратил их квартиру в ледник, заявляя, что он не может оплачивать большие счета. Это не мешало ему каждый вечер играть на собачьих боях.

— Я никогда туда не вернусь… — прошептал Луис: — Лучше умру. Лучше умру!

— Не стоит говорить с самим собой, — раздался голос с другой стороны костра: — Люди решат, что ты спятил. Запрут тебя, а ключ выбросят!

Луис взглянул сквозь огонь, но тот горел слишком ярко, чтобы увидеть говорившего. Луис обошел вокруг костра. Мужчина сидел на земле, опираясь на большую кучу дров — новое топливо для огня. Но он совершенно точно не мог их собрать: у него не было рук. Даже обрубков.

— На что ты уставился?

— Ваши… руки!

— У меня их нет, парень! — ответил мужчина.

— Да, я вижу.

— Нельзя увидеть то, чего нет! — заметив тревогу на лице Луиса, незнакомец рассмеялся: — Я шучу, козявка. Иди сюда. Садись. Я не задушу тебя. Возможно, затопчу до смерти.

Новая вспышка смеха.

— Нет, и этого я не сделаю. Сядь! Сядь! Я — Нефер Гробовщик. А ты кто, черт возьми?

— Луис.

— Приятно познакомиться, Луис. Где ты живешь?

— Какое вам дело?

— Просто я хочу явиться туда и убить твою семью. Брось, парень. Я из вежливости спросил!

— В трущобах.

— Ты далеко забрался от дома.

— Недостаточно!

— Я тебя понимаю. Кому вообще нужны люди? У меня тут своя компания. Маленькая, но приятная.

— Но я никого не вижу!

— Григат, — сказал Нефер: — Покажись.

Луис почувствовал движение в тенях позади безрукого человека, и вперед выступила фигура — ее лицо было звериным, а руки огромными и способными на убийство.

— Кто… кто это?

— Мой единственный друг. Мое создание. Григат.

— Как это: ваше создание?

— Он меня сотворил, — сказал человекозверь.

— Сотворил? Но как?

Григат покачал огромной головой.

Нефер не мог видеть товарища, но почувствовал его жест.

— Он не может рассказать, потому что не видел этого. А я могу. Григат подкорми огонь.

Создание подтащило свою тушу к поленнице. Подобрало несколько стволов, водрузило их на плечи, отнесло к костру и бросило в пламя. Это была изумительная демонстрация мощи.

— Где вы его нашли? — поинтересовался Луис.

— Я не находил, — ответил безрукий: — Я же сказал. Я его создал.

— Не понимаю.

— Это голем, приятель.

Луис тупо уставился на мужчину.

— Ты не знаешь, что такое голем?

— Нет.

— Создание, поднятое из грязи при помощи магии. Я слепил его из пепла у нас под ногами, добавил немного своей крови и слюны и написал у него на лбу имя Иеговы, чтобы вдохнуть в него жизнь. Теперь он исполняет любые мои желания, не так ли, Григат?

— Да, сэр.

— Ему не нужно есть или спать.

— Он не спит?

— Нет, он живет, чтобы служить мне, дни и ночи, пока жизненная сила его не покинет.

— И что тогда?

— Я сделаю нового.

Луис рассмеялся:

— Это просто глупая шутка, — сказал он: — У вас нет рук! Разве вы сможете?

— Ты удивишься, — ответил мужчина, поднимая ноги к лицу и обрезая ногти одной ступни ножом, зажатым в пальцах другой. Зрелище впечатляло.

— Поверь мне, я его создал, — сказал Нефер: — Каждый дюйм. Потребовалось много труда и терпения, но оно того стоило. Жизнь без него была бы куда сложней.

— Можете показать мне? — спросил Луис: — Как сделать собственного голема.

Нефер взглянул на него с тенью улыбки на губах.

— Зачем я, по-твоему, здесь? — сказал безрукий: — Судьба привела меня сюда, чтобы ты мог научиться.

УРОКИ СОЗДАНИЯ големов заняли почти три недели. День за днем Луис приходил из трущоб к старым печам, и день за днем безрукий открывал ему свои секреты. Слова, знаки и ритуалы. Можно не говорить, что его постоянные отлучки из дома и грязь на одежде не остались незамеченными. Отец спрашивал, не дождавшись ответа, пожимал плечами и бил Луиса. Но синяки не останавливали подростка. Он ходил к Неферу и учил его уроки, как отличник, пока, наконец, безрукий не сказал ему:

— Завтра — последний день, Луис.

— Значит, я буду готов.

— Да.

Наутро, придя к маленькому лагерю Нефера, он обнаружил, что безрукий мужчина исчез вместе с големом. Почерневший котелок, в котором Григат тушил крыс, пропал, как и грязный матрац Гробовщика. Остался лишь пепел огромного костра, что — в ту, первую ночь — приманил Луиса. В нем, (предположительно ногой Нефера), было написано одно слово:

Это Луис и сделал. Он провел ритуал освящения, которому его научил Нефер. Затем отыскал старую канистру, оставленную мужчиной в куче мусора, и пошел к печам — за дождевой водой — развести пепел. Он помочился в смесь, чтобы голем походил на него, добавил слюны и пота, пока работал.

Было трудно получить столько грязи, чтобы хватило на целого человека. Но Луис знал, что справится. Он работал: в полуденном пекле и вечерней прохладе. Затем разжег костер рядом с големом и продолжил — в отблесках пламени. Жар огня начал подсушивать его создание. Едкий пар поднимался от фигуры, жег Луису глаза. Слезы потекли по щекам, и он добавил их к поту и слюне, что уже были частью голема.

Наконец, Луис произнес заклинание жизни, которому Нефер Безрукий научил его, и нацарапал имя Творца на лбу создания. Сделав это, он понял, что его работа принесет плоды, ибо буквы вошли в плоть голема, и исчезли, скрывшись от людских глаз.

Затем, когда слова были сказаны, а Имя написано, Луис сел на землю, изнемогая от усталости. Глаза закрылись, и через несколько секунд он заснул. Очнувшись, Луис понял, что прошел час или больше. Языки огня стали ниже, ночное небо сделалось непроглядно черным.

Он повернулся, чтобы полюбоваться своим големом. Но тот пропал! Луис с трудом поднялся на ноги, сердце готово было вырваться из груди от страха. Где же он?

Луис огляделся, опасаясь, что создание бросится на него из тьмы, но, присмотревшись, нашел голема. Он стоял в двадцати футах от него и глядел в сторону трущоб. Неужели гигант прочел его мысли, пока он спал? Знал ли голем, чего хотел от него хозяин?

— Мы вернемся туда, — сказал ему Луис: — Там живет моя семья. Я хочу, чтобы ты убил их.

— Убил? — повторил голем. Слово упало как камень.

— Да. Я хочу, чтобы они умерли, все. Ты понимаешь?

— Да. Ты хочешь, чтобы вся семья умерла.

— Ты это сделаешь?

— Ты — мой создатель. Я исполню любое твое желание!

Они отправились в путь, не теряя времени. Оставили догорать последние язычки пламени и двинулись по грязи к окраине города.

Когда они добрались до квартиры, стояла глубокая ночь, луна скрылась, а солнце еще не взошло. Тьма была полной.

Голем снес дверь с петель и, не ожидая от хозяина дальнейших указаний, пошел по комнатам, проливая кровь. Он ужасающе хорошо справлялся. Через несколько секунд работа была почти завершена. Родители Луиса умерли, не успев встать с кровати. Голем оторвал им головы и отшвырнул их прочь. Затем настал черед его брата и сестер. Их смерть, к счастью, была быстрой, но кровавой, кошмарно кровавой.

Наконец, все кончилось. Луис ничего не чувствовал. Ни отвращения, ни радости.

— Пойдем отсюда, — сказал он.

— Ты — первый, — ответил голем.

На секунду Луис подумал, что создание проявило вежливость, пропуская его вперед. А затем огромные руки — руки, которые он сам лепил, палец за пальцем — выросли у него из-за спины, сжав голову Луиса, словно тиски.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Ты тоже часть семьи, — сказал голем и, прежде, чем создатель смог ему возразить, раздавил его череп, как яйцо. Кровь, мозг и кусочки костей брызнули на пепельные предплечья и руки.

Том Реквием наткнулся на голема через пару ночей, совершенно случайно. Тот бродил по улицам города. Увидев, гигантскую грубослепленную, заляпанную кровью фигуру, Том понял, из этого монстра выйдет толк. Он назвал его Элией, просто потому, что любил это имя. Том относился к нему хорошо (лучше многих, если честно), но так и не смог его приручить. Голем остался злобным и кровожадным. Лишь изредка, когда Парад снимался с места, и костры в ночи тлели под саваном пепла, Элия проявлял иные чувства.

Голем смотрел, как остывает и танцует на ветру пепел, и тяжело, печально стенал, словно хотел с той же легкостью рассыпаться в прах и исчезнуть.