Адептус Астартес: Омнибус. Том I

Джо Паррино Потеря

Стоя под сильным дождем, мы возносили заупокойную молитву павшему брату. Тишина окутала нас, заключив в общие меланхоличные воспоминания о мече, что уже никогда не прикроет наши спины, и голосе, который мы никогда не услышим вновь.

— Ты помнишь?

Я знал направления мыслей Северакса почти так же, как свои собственные. Голос, который я пытался забыть, шептал из тьмы, смеясь в тенистых уголках моей памяти. Спокойная душа, и беспокойный мертвец.

— Как мы его звали? — спросил я.

Вдалеке грохотала артиллерия, непреклонный вестник возобновленного наступления. Война не даст нам достаточно времени на горе. Тысячи солдат Астра Милитарум уже стекались к вражеским траншеям, готовые умереть под огнем их орудий. И наши умения были необходимы в других местах этого мира. Но на мгновение войну оставили без внимания, когда на первое место вышел другой долг.

— Второй тенью примарха, — ответил Северакс.

Его губы искривились в полуулыбке, когда мы приготовились почтить память нашего брата, почтить нашу потерю.

Засада, которая привела к смерти нашего брата, не была запланирована ни одной из сторон. Среди бесконечного дождя, определившего климат Гоминдары, в темных лесах этого некогда прекрасного мира из ночи с визгом появилась смерть. Это был один из тех столь частых в войне моментов, когда судьба принимает иные обороты, когда меняется будущее. Крик в воксе стал нашим единственным предупреждением.

— Контакт!

Чёрные глаза сержанта Вендрала расширились от гнева, ярости и удивления. Спустя мгновение его дробовик разразился неистовой энергией, выстрелив во мрак тьмы. Изломанное тело отлетело назад, получив попадание в центр тяжести. В ночи разнесся импульс боли, и хихикающие полоски чёрных кристаллов с глухим звуком простучали по моей броне. Загремели дробовики. Чужаки закричали на своем убийственном языке. В моих глазах заплясали звезды, так как они не привыкли к резкому свету. Люкай отпихнул меня с дороги. Из моего носа капала кровь.

— Поживее, Иткос. — Слова дались ему легко, но я ощущал его тревогу, пока он заряжал свой дробовик. — Где Корвин?

— Сержант послал его вперед, — ответил я. — Он должен разведать там обстановку и найти нам маршрут.

Мой собственный дробовик заговорил во тьму, выцеливая и пронзая ночь в погоне за целями. Кричащие фигуры напали на нас, вопя чужацкие слова голосами, что напоминали скользящие через глубокий океан осколки стекла. Эльдар излили свой язвительный яд, приземлившись посреди нас. Дробовики рявкнули в прерывистом унисоне, пробиваясь сквозь деревья и тьму в поисках чужацкой плоти. Тела отлетали в стороны, стремительные темные фигуры в зазубренных панцирях вопили в ужасе, когда умирали. Когда эльдар отлетали в деревья, ломая спины и разбивая броню, по лесу разносился хруст костей.

— В их голосах страх? — недоверчиво произнес Люкай. — Чего они боятся?

Пока он говорил, к нему подскочил чужак, на его высеченном из обсидиана и теней копье мерцал свет. Рев моего дробовика начисто снес голову существа, измельчив её в осколки костей и кусочки мяса. Мои товарищи скауты, покрытые чужацкой кровью, отступили назад.

— Не обращай внимания, разум ксеноса непостижим.

Голос сержанта Вендрала казался таким мудрым, таким старым. Именно это мне в нем больше всего запомнилось — то, каким старым он казался. Его лицо обрамляли чёрные бакенбарды, а глаза ничего не выражали. В действительности же он приближался лишь к сотому году своей жизни.

Один из чужаков что-то затараторил, обращаясь к Люкаю. Кто знает, бормотал ли он угрозы или же, возможно, обещания чего-то?

Полосы темного пламени устремились к телу скаута. От моего брата повалил слабый дым, когда его плоть опалилась.

Чужак упал с бессловесным криком, плюхнувшись в поросль подлеска с дырой во лбу.

Один из эльдар что-то прокричал на своем мерзком языке, и чужаки, всполошенные нашим сопротивлением, отступили, не желая тратить на нас свои жизни. Они проклинали нас подобными ртути и ножам словами, их голоса полнились ядом.

Мы стояли одни, тяжело дыша от усталости, адреналина и волнения. Никто из нас не пал, никто из нас не подвел братьев. Наши глаза светились в темноте, наполненные триумфом юнцов.

— Будьте начеку, мы здесь ещё не закончили. — Голос сержанта Вендрала вернул нас к текущей задаче.

Дождливая ночь Гоминдары окутывала и баюкала нас, одновременно сбивая с толку. Повсюду возвышались деревья, тянущиеся к небу, которое больше никогда не увидит истинного солнечного света.

Эльдар набросились на нас сверху, коля заостренными ножами, с которых капал яд. Их лица были такими же неровными, как и их голоса — резкими и совершенно бесчеловечными. Темные глаза сочились отвратительным весельем. Голод скривил их губы в язвительные улыбки. На грани понимания я еле-еле смог расслышать слова. Мой разум просеивал их, ища смысл в насмешках эльдар. Чужаки каким-то образом говорили, не шевеля губами.

Я сделал шаг назад, мой череп пронзила головная боль. Я был рассеян, сбит с толку, и ещё не обладал силой, которую сейчас контролирую практически без усилий. Я отступил, к моей шее устремился клинок. Куладис метнул свой собственный боевой нож, пронзив голову чужака. Тот шлепнулся на землю колючей грудой шипастой брони.

— Благодарю, брат! — сказал я Куладису.

Он не ответил, так как уже двигался дальше, стреляя из болт-пистолета. По правде говоря, я и не ждал от него ответа. Он редко говорил и разбрасывался словами. Куладис был… спокойной душой. Люкай стоял рядом, прижав к телу левую руку. Из усеявших его плоть кристаллов капала вязкая чёрная жидкость. Он выстрелил из дробовика с одной руки, сбив подкрадывавшегося к нам чужака.

— Всевидящие глаза примарха! Это было славно, Иткос!

Я не придал значения его словам. В войне нет места славе. Я знал это тогда, так же, как знаю и сейчас. Меня наполнило беспокойство. Справа от нас упало дерево, расколовшись от ярости нашей схватки ровно посередине. Словно по какому-то неслышному приказу эльдар растворились во тьме, оставив после себя тишину.

Землю вокруг нас покрывали блестящие от влаги чёрные тела, истекавшие чужацкой кровью в сырую грязь Гоминдары. Наша первая победа в роли отделения скаутов. Меня переполняли радость и ликование.

Голос сержанта Вендрала избавил меня от них:

— Где Куладис?

— Я не знаю…

Никто не знал. Наш брат пропал. Тот, кого мы называли второй тенью примарха, исчез, словно его никогда не существовало.

Что-то громко прокричало в ночи и в моем сознании. В меня впилась вспышка воспоминания. Протянутая рука, бледная и окровавленная. Практически беззвучный смех. Мысли и обрывки мыслей, отчаяние, гнев, все те эмоции, что ранее были притупленными, тихими и сдержанными, теперь вспыхнули неистовой энергией. Сверкнули клинки из серебра и оникса. Брызнула жидкость. Раздался спокойный голос, говорящий на чужом языке. Боль… Её было так много, что я чуть не упал. В глазах потемнело. Это были не мои воспоминания.

Именно в этот момент я осознал, что преследовавшие меня видения, мысли из теней и головные боли не были следствием того, что мое тело приспосабливалось к геносемени моего отца. Я понял, что мое будущее будет не таким, как я хотел. Мое скромное желание быть простым боевым братом и служить с гордостью и честью исчезло. Я не хотел этого.

— Его забрали эльдар, — сказал я Вендралу. С губ сержанта сорвались тихие проклятия.

Он ни разу не спросил, как я узнал об этом, не усомнившись в моей правоте. Должно быть, его известили в библиариусе о том, что я, возможно, псайкер.

Куладиса нашел я, его изломанное тело приковали к сучковатому дереву. На его бледной коже были вырезаны чужацкие руны. С трупа всё ещё капала кровь, вытекавшая из огромных разрезов в плоти мёртвого скаута. Его широко раскрытые глаза смотрели прямо перед собой. Это было самое ужасающее зрелище, которое я когда-либо видел. Меня окружили другие скауты, их расширившиеся чёрные глаза светились отвращением.

— Снимите его! — приказал Вендрал. — Соберите прогеноиды!

Никто не сдвинулся с места — мы были потрясены. Наша непобедимость оказалась ложной. В моей голове промелькнули мрачные мысли, а в груди заклокотало горе. Это была потеря, смерть. Судьба, которая, вероятно, ожидала всех нас. У меня не было слов, чтобы выразить её, чтобы почтить моих братьев, павших на службе Гвардии Ворона и Империуму. Осознание этого вгрызалось в мои мысли, притупляло мои чувства.

Куладис никогда не был приветливой душой, тем, кого можно было считать другом. Юноша всегда держался в стороне, спокойный и молчаливый. Но он был братом всем нам, и теперь он мёртв. Я чувствовал расстройство Вендрала, его собственные горе и гнев, вызванные потерей одного из подопечных. Прежде, чем он успел сказать хоть слово, Люкай начал снимать труп Куладиса с его насеста.

Тело задергалось, заизвивалось. Из распахнутых глаз скаута хлынули кровь и другие жидкости. По ту сторону завесы леса раздался едва слышимый шепот:

— Прррииииивеееееееет…

Нечто бледное сползло вниз головой по дереву, из-за его смутно гуманоидной спины выглядывали мокрые глаза. Шесть рук цеплялись за грубую кору, на лице существа прорезалась гротескная усмешка. Оно заговорило, но слова доносились из уст Куладиса.

— Ммммоооон-кеееей…

Люкай отпрянул от тела, и мы вместе с ним. Труп Куладиса качнулся, и половина его отделилась от остального тела, повиснув на шипастых цепях.

Наши дробовики взревели на ксеносскую тварь, но та исчезла, сорвавшись с дерева и перепрыгнув через нас. Плоть под моим левым глазом разрезал скальпель. Перед моими глазами промелькнуло сшитое и скрепленное скобками, совершенно нечеловеческое лицо, обрамленное тонкими волосами. Я уткнул дробовик в грудь существа и выстрелил.

Полетели куски плоти, полилась фиолетовая и зеленая кровь… Оно отшатнулась. Черты лица, которым не было места в галактике Человечества, вспыхнули гневом.

Опасения развеялись, когда эта тварь рванулась через наш строй, режа и рубя нас мелькающими руками и кусачей болью.

Далее ксенос атаковал Вендрала, в ночи промелькнули крошечные ножи. Оружия простучали по броне, и из шести аккуратных колотых ран, прочертивших тело сержанта, брызнула кровь.

В моем сознании что-то раскрылось, и с моей протянутой руки сорвались тени. Три из шести рук ксеноса ссохлись и почернели. Его голова повернулась ко мне с обескураживающей медлительностью и сплюнула чужацкое слово.

— Нет!

Он отшвырнул меня назад, впечатав в плотную корневую систему дерева. Его пасть широко распахнулась, капая ядом с игольчатых клыков.

Что-то с треском пробило его голову, разметав кровь и мозговое вещество. Из теней вышел Северакс, от ствола его снайперской винтовки поднимался дымок. Черты его лица были напряжены и серьезны, а глаза направлены вниз.

— Корвин, — обратился к нему сержант.

Мой брат отмахнулся от него, вытащил из чехла свой боевой нож и отделил голову эльдарской твари от её тела. Его глаза неотрывно смотрели на несчастный труп Куладиса.

— Я привел их сюда. Я заманил их. Думал, мы сможем убить их. Думал, сможем… Думал, сможем справиться с ними. Это моя вина. Это… моя ошибка.

Сержант ничего не сказал, его темные глаза смотрели осуждающе.

— Помни об этом, Северакс! Но не дай этому поглотить тебя. Ты выжил там, где Куладис не смог. Чти этот дар, чти эту жертву, чти нашу потерю!

Джордж Манн Одной лишь хитростью

Палата разоблачений была укутана густой, уютной тишиной, нарушаемой лишь настойчивым скрежетом острия ножа по керамиту и отдаленными мучительными вздохами варп-двигателей боевой баржи.

Капитан Гвардии Ворона Аремис Корин сидел в одиночестве под буравящими взглядами каменных глаз сотен древних статуй, стоящих в тенистых альковах по краям палаты.

Вокруг воина были аккуратно разложены наплечники, наручи и нагрудные пластины его почтенной брони, на каждом сантиметре поверхности были выгравированы имена давно умерших ветеранов, носивших ее до него. Небольшая связка корвии — отбеленных черепов воронов, носимых в знак почтения павших в бою — лежала рядом с броней, перевитая серебряной цепью.

Корин, склонившись с ножом над одним из наплечников, сидел на мраморном полу в хлопковом одеянии свободного покроя, из-под которого проглядывала призрачно-бледная кожа на груди, плечах и руках. Черные глаза капитана скользнули по дверному проему — он услышал движение в коридоре.

— Входи, Кордэ. Мне не по себе от твоих метаний.

Капеллан гордо вошел в комнату, его тяжелые шаги отдавались в просторном помещении выстрелами болтеров.

— Я полагал, что ты пришел сюда готовиться к высадке? — произнес он, встав над Корином и отбросив тень на его труды.

Рука Аремиса замерла, и он уставился на капеллана. Кордэ все еще был в полном боевом облачении, его эбеновая броня была отделана окостеневшими останками гигантского киаварского руха. Грудная клетка птицы формировала корсет на груди, крылья неестественно распростерлись над прыжковым ранцем, словно в полете, а череп злобно смотрел на Корина мрачной вытянутой маской смерти. Кордэ наклонил голову, подражая движениям существа, на разделение чьего духа он притязал. Корин не смог припомнить, когда в последний раз видел капеллана без макабрических тотемов.

— Я готовлюсь, — сжато ответил Корин и вернулся к работе.

Кордэ не шевельнулся, и, спустя мгновение, вновь заговорил.

— Боюсь, ты слишком доверяешь капитану Даэду и библиарию Тесеону. Мы практически стали пленниками на борту этой баржи. Нам дают видимость свободы, капитан, но на самом деле это место — тюрьма.

— Мы должны верить в наших братьев, Кордэ, — произнес Корин тихим ровным голосом. — Они сражаются во имя Императора. Их приемы могут показаться незнакомыми и ненадежными — даже безграмотными — но их побуждения все же благи.

— Ты можешь быть уверен в этом? — спросил Кордэ, и было понятно, что сам он не может.

Корин снова посмотрел на Кордэ.

— Я уверен, — резко ответил он. — И не собираюсь это выслушивать. Мы делаем то, что должны. Гидеус Кралл и его мерзкая свора предателей должны быть уничтожены прежде, чем их болезнь, их порча целиком затопит Саргассов пролив.

Движение плеч Кордэ могло означать как сомнение, так и неохотное согласие.

— Мне известно, что Кралл возвел парящий собор из костей и разлагающейся плоти в окружении флота меньших боевых кораблей, сотворенных из скрепленных меж собою раздувшихся чумных трупов и вернувшихся в варп покинутых демонических судов.

— Все они сгорят, — в голосе Корина звучало обвинение. — Свет Императора изгонит их.

— Нас мало, капитан, — предупредил Кордэ. — Даже с учетом наших союзников из Медных Минотавров.

— Значит, мы будем биться яростней, дольше и целеустремленней наших врагов, — отрезал капитан.

— Ты говоришь с уверенностью прозревшего будущее, убежденный в нашем триумфе. И все же ты сидишь здесь, один, и царапаешь свое имя на наплечнике острием затупившегося кинжала, вместо того чтобы готовиться к войне. Твои действия не соответствуют словам.

Аремис с негодованием воззрился на капеллана. Он знал, что тот делает. Корина испытывали. Так Кордэ готовил его к грядущим испытаниям.

— Я вырезаю свое имя среди имен моих предков. Это почетное занятие. Так я готовлюсь к битве.

— Разве этим не должны заниматься ремесленники после твоей смерти? — прямо спросил Кордэ.

— Мы собираемся провести абордаж орбитальной крепости врага и протащить живую бомбу в созданный из плоти и костей дворец их предводителя. Никто из нас не вернется, Кордэ. Ремесленники не притронутся к моей броне.

— И все же ты говоришь о победе во свете Императора.

— Я говорю правду. Я всего лишь прагматичен, не хотелось бы умереть, не добавив свое имя к именам пращуров. Моя честь этого требует. Их духи идут рядом со мной, Кордэ, так же, как ты делишь свою броню с духом руха, чьи кости несешь на себе. Я не могу вести наших братьев к победе, не будучи уверен, что мои предки рядом. Если не буду знать, что после смерти присоединюсь к ним.

— Меня беспокоят не твои предки, а наши союзники.

— Я уже сказал, что не собираюсь это выслушивать. Ты не собьешь меня с избранного пути.

— Значит, мое дело сделано. Мы умрем вместе, брат, бок о бок в этой славной битве, и сокрушим врагов человечества.

Капеллан положил латную перчатку поверх обнаженного плеча Корина.

— Я оставлю тебя наедине с твоими приготовлениями, — он повернулся и вышел из палаты.

Испытание закончилось, но Корин был не уверен, прошел ли он его.

Подождав, пока звук шагов капеллана не затих вдали, он нанес последние штрихи ножом на пояс.

— Каликс! Я желаю облачиться для битвы! — позвал капитан, и услышал как серв спешит по проходу, где за несколько мгновений до того был Кордэ.

Скоро он будет готов. Это будет славная смерть.

Он взглянул на наплечник, на грубо вырезанные слова «АРЕМИС КОРИН», и улыбнулся.

Каван Скотт Охотничьи трофеи

Брат Гриссан грезил о смерти. Он всегда знал, что погибнет с цепным мечом в руке и грохотом битвы в ушах. С тех пор, как Гриссан стал Призраком Смерти, он верил, что в последнем бою ему обязательно удастся забрать с собой сразившего его врага. Славный будет день, из тех, о которых слагают легенды.

А потом он очнулся, вдруг ощутив мучительную боль, овладевшую телом, и с его запекшихся губ слетел лихорадочный стон. Лицо Гриссана покрылось волдырями от солнечных ожогов, частых спутников сынов Окклюдуса, лишенных защиты мукраноида. Впрочем, это почти не беспокоило космодесантника, куда более важным было то, что он едва способен пошевелиться и свисает с какого-то дерева, не помня, как оказался на нем. Точно так же он не понимал, откуда возникла боль, терзающая спину, словно пронзая тело насквозь.

А потом память вернулась.

С трудом подняв обожженные веки, Гриссан тут же сощурился от яркого света, но это не помешало ему увидеть перед собой чужое лицо. Космодесантник немедленно узнал грубые черты старика, покрытые татуировками, обычными для аборигенов этого проклятого мира.

Призрак Смерти смотрел в глаза мертвеца, которого звали Матана.

— Убирайся, — приказал Гриссан, направляя болтер между глаз старика. Дикарь только расхохотался в ответ, спугнув каких-то птичек, взлетевших из-под полога джунглей. Жалкий безумец мог все испортить.

— Ты как я, да? — спросил абориген, прикладывая скрюченную артритом руку к узкой груди. — Как старый Матана?

— Ни малейшего сходства, — отрезал Призрак Смерти, напрягая палец на спусковом крючке. Матана вновь захихикал, тяжело опираясь на посох и осматривая поляну. Проследив за его взглядом, Гриссан увидел, что старик заинтересовался выпотрошенными тушами лютовепрей.

— Ты сделать приманка, — заключил абориген, помахав костлявым пальцем перед носом космодесантника. — Ты охотник, как Матана. Ты хотеть трофей.

Ненормально большие глаза старика прищурились.

— Ты хотеть санилу[6].

Матана был прав, Гриссан действительно хотел раздобыть трофей, но не для себя. С того самого момента, как космодесантник услышал об этом санилу, монстр поселился в мыслях Призрака Смерти. Эпохи назад стаи этих тварей можно было отыскать едва ли не на каждой планете Вурдалачьих звёзд, где они внушали ужас поселенцам. Дети, запуганные родителями, вскакивали в страхе по ночам, боясь, что санилу украдут их в наказание за дневные шалости, но и сами взрослые с опаской вглядывались в небеса. Эти отвратительные химеры с обезьяньим телом, кожаными драконьими крыльями и усеянным ядовитыми шипами хвостом не были простыми страшилками. Многочисленные облавы, наконец, покончили с ненавистными санилу, или, по крайней мере, так считалось. Гриссан слышал, что некоторые утверждали обратное, но сначала все ограничивалось обычными слухами. Говорили, что последний санилу охотится в чащах примитивного, покрытого лесами мира Ашон[7], беззвучно планируя на своих жертв с вершин деревьев и утаскивая добычу в гнездо на одной из вершин горного хребта Кейпек Тарн.

Именно тогда Гриссан дал обет отправиться на Ашон и прикончить тварь. Окончательное истребление целого вида хищных ксеносов во имя Императора — какая цель может быть более праведной?

Определить границы охотничьих угодий санилу не составило большого труда, так же, как и поймать нескольких лютовепрей. Выпотрошив зверей боевым ножом, Гриссан размазал их блестящие от крови внутренности по силовой броне. Матана не ошибся, космодесантник действительно подготовил приманку.

Самого себя.

Дикарь появился, словно из ниоткуда, и Гриссан был почти впечатлен этим. Прежде никому не удавалось к нему подкрасться, и это было единственной причиной, по которой он не прикончил старика на месте.

— Много охотники приходить, — бормотал Матана, опираясь на посох. — Много хотеть санилу. Много умирать.

— Не я, — бросил Гриссан. — Последний санилу достанется мне, такова воля Императора.

Дикарь скривил тонкие губы в хитрой улыбке.

— Последний? — повторил он, прежде чем насмешливо фыркнуть. — Ты хотеть последний санилу?

Запрокинув голову, татуированный дикарь задрожал от хохота.

— Ты не как Матана, совсем. Ты дурак!

Болт в череп заткнул старого идиота, но было уже поздно.

Тело дикаря ещё не коснулось земли, когда санилу внезапно атаковал космодесантника. Извернувшись, Гриссан поднял болтер и вдруг простонал от боли. Ранее Призрак Смерти снял шлем, решив во время охоты полагаться на собственные чувства, а не многочисленные сенсоры и авгуры доспеха. Он сделал ошибку. Шипастый хвост санилу оцарапал щеку космодесантника, и тело Гриссана забилось в конвульсиях, яд монстра оказался настолько сильным, что одолел даже усовершенствованную физиологию Астартес.

Святая Терра, чудовище оказалось неимоверно могучим и столь же упрямым. Несмотря на все жуткие истории о санилу, кто бы мог подумать, что он способен не только поднять в воздух космодесантника в броне, но и долететь вместе с таким грузом до гнезда на склоне горы? И, тем не менее, сопровождая каждый взмах гигантских крыльев громким звериным фырканьем, хищник приближался к логову, не выпуская Гриссана. Мускулы Призрака Смерти все так же сводило судорогами, конечности словно отнялись, так что ему ничего не оставалось, кроме как смотреть по сторонам.

По крайней мере, Гриссан сохранил контроль над своими глазами. Под ним простирался покрытый кустарником склон горы, но повсюду из скал торчали странные, слишком тонкие и прямые деревья. Кто-то ободрал с них ветви и угрожающе заточил верхушки, так, что стволы стали напоминать колья. Тварь ещё приблизилась к горе, и космодесантник понял, откуда взялся этот странный частокол. На деревьях висели пронзенные ими останки жертв санилу, как скелеты, почерневшие на солнце, так и недавно обглоданные трупы. Запасы еды, недосягаемые для лесных падальщиков, но не только. Выставленные на обозрение тела были и охотничьими трофеями санилу.

Боль от пробивающего спину острия была невыносимой, но не шла ни в какое сравнение с муками от проползания самого кола сквозь внутренности Гриссана. Момент, когда дерево вышло наружу, пронзив левое плечо, он встретил почти с облегчением. Зверю повезло, кол угодил прямо между пластин брони. Ни один человек не смог бы выжить после столь ужасного ранения, но Гриссан был Призраком Смерти, воплощением погибели в теле космодесантника. Он дождется момента для ответного удара.

Гэв Торп Кайваан Шрайк: Тёмный охотник

«Коммандос Голгофа самые крутые, самые хитрые. Без базара, босс, мы завалим твоих призраков смерти».

Слова, по которым жил Голгоф. Слова, которые он дерзко заявил самому Черепалому. Слова, о которых Голгоф начал жалеть.

Форт был не близко, но времени до захода солнца ещё было предостаточно. Голгоф смотрел через взятую с тела мёртвого человека пригляделку на холм, где стоял аванпост Наздакки. Там деревья срубили под корень, а повсюду вокруг забора из досок и металла прикопали орудийные платформы.

И, что важнее, всё ещё стоящую здоровенную антенну говорильной коробки.

Голгоф передал механическую трубу своему помощнику, Туфнурду, низкому и сухощавому орку чуть повыше карлика. Тот был полной противоположностью шефа, но выбрался из кокона хитрым и пронырливым, и таким и остался. Туфнурд был достаточно умным, чтобы присоединиться к здоровяку Голгофу, когда они ещё были пацанами, и они хорошо сработались.

— Далжна быть ещё какай-та причина, отчиго они перестали передавать, э? — сказал Туфнурд, протягивая обратно гляделку. — Думаешь их паймали призраки смерти?

— Ага, далжно быть. Ни дыма. Ни огня. Хде тела?

— Нам надо паслать Гриппу и его парней. Если что-то караулит в деревьях, Гриппа найдёт их.

— Хароший план, — оскалился Голгоф. — Иди скажи Гриппе клёвые новости. Мы пайдём дальше. Нада дабраться до форта пошустрее.

— Думаишь они обычно приходят ночью, босс?

— Аха. Я б так сделал. Паймал нас на дароге, кагда темно.

Туфнурд кивнул и пошёл вперёд по тропинке, крича Гриппе. Голгоф закрыл гляделку, запихнул её в рюкзак. Вытащил тяжёлый пистолет и ослабил ремень на рубиле. Да, наверняка скоро будет рубка…

Они хорошо проводили время, послав вперёд ватагу Гриппы и уверившись, что их предупредят о любой западне врага.

В чём-то они были правы.

Вскоре орки наткнулись на тела. Первым был Гриппа. Его узнали лишь по знакам на груди, иначе бы спутали, ведь у Гриппы исчезла голова. И рука. И обе ноги.

Среди деревьев вокруг они нашли другие тела: безголовые, выпотрошенные, расчленённые…

Луркзагсникскрага…, — зашептались чуваки. Быстрые-притаившиеся-опытные-убийцы. Призраки смерти. Враг, который уже много дней нападал на караваны и форты по всему Миру Черепалома.

— Босс, ани ж бродят тока по начам? — поёжился Туфнурд.

— Абычна, — рявкнул Голгоф. — Пахоже ани обычно бродят по начам.

— Мы ж не слышали ни пальбы, ничего… — тихо произнёс Туфнурд, смотря налево и направо и водя за взглядом пулялом.

Из-за деревьев впереди донёсся протяжный вопль — звук, который нечасто услышишь от орка, но явно изданный зелёным парнем. Голгоф тяжело побежал, следом семенил Туфнурд.

— Бегом к форту! — заорал вожак коммандо. — Шустрее, парни!

Слева прогремела очередь, затем кусты содрогнулись. Голгоф остановился, выхватив рубило, и вгляделся в полумрак. Он увидел вспышку выстрела и обернулся, когда что-то выскочило из теней. Проблеск синих молний и вновь тьма.

— Босс, шевелись, давай же! — закричал вырвавшийся вперёд Туфнурд.

Голгофа не нужно было уговаривать. Он мчался по грязной тропинке, петляющей между деревьями, и тут и там перепрыгивал через тела других орков, разорванных или обезглавленных. Он чувствовал, что что-то движется через деревья слева, что-то куда быстрее его.

— Пали в них, братва! — заорал вожак, резко остановившись. Собравшаяся вокруг него горстка парней начала осыпать деревья пулями и разрядами энергии, рассекая листья, ветки, иголки… Голгоф перезаряжал пуляло уже в третий раз, когда приказал перестать палить.

— Босс, мы ж их грохнули? — спросил Снагдрак. — Точно, босс?

— Иди праверь, если хочишь знать, — проворчал Голгоф. Он свирепо огляделся. Желающих не было. — Харашо, тада шустрее к форту.

Когда остальные побежали, главарь схватил Туфнурда за руку и поднёс пистолет к губам. Тихо. Дождавшись, когда топот других орков затихнет, Голгоф подмигнул Туфнурду и направился в подлесок, осторожно ступая среди переломанных веток и кучек листьев. Едва заметный Туфнурд крался впереди, держа почерневший нож.

Позади Голгофа хрустнули ветки, и он резко обернулся, вскинув пистолет. Вожак вгляделся в ветки раскинувшихся над головой деревьев, ожидая увидеть, что же там прыгает. Рывок, оборвавшийся вопль. Голгоф вновь обернулся и увидел, как в кустах исчезают ноги Туфнурда. Через мгновение его голова вылетела оттуда и покатилась к вожаку. Посеревшее лицо незрячим взором уставилось в его глаза.

Голгоф начал стрелять, едва на него бросился бронированный верзила. Он был почти таким же большим, как сам орк, и покрытым чёрными пластинами, белые кулаки трещали, словно от молний. На груди была какая-то белая птица, белыми были и клюв, и лицо.

— Толька адин!? — заорал изумлённый, разгневанный орк. Он выпустил длинную очередь, когда его враг тяжело упал на землю и вновь прыгнул, оставляя за собой огненные следы. — Толька адин из вас?

Пули бессильно отскочили от брони, рикошетя в кусты. Взвыли турбины, и космодесантник приземлился.

В линзах лицевой маски Голгоф увидел своё багровое отражение. Мелькнули когти, вырывая кишки. Вожак рухнул, оружие выпало из ослабевших пальцев.

Луркзагсникскрага, призрак смерти, навис над Голгофом. Он услышал треск и приглушённый голос.

— Сорокопут на связи. Орочьи лазутчики устранены. Возвращаюсь к роте.

Последним, что увидел Голгоф, были устремившиеся к его горлу окутанные энергией когти…

Джордж Манн Добыча

На расстоянии вцепившаяся в выступ блеклая фигура могла бы сойти за снежное пятно на склоне горы, если бы не то обстоятельство, что она медленно и неуклонно смещалась, огибая скалу в поисках своей жертвы.

Капеллан выслеживал создание девятнадцать долгих и утомительных дней, и теперь его тело — несмотря на то, что было увито стальными мышцами и закалено непогодой — уставало все сильнее. Многие из его братьев оказались недостаточно выносливы, чтобы выжить в Диаготанских горах Киавара. Пока он взбирался, ему приходилось видеть их гниющие останки, разбившиеся при падении со скал и частично обмороженные из-за высокогорной температуры. Он не скорбел об их кончине. В такой смерти была честь. Умереть во время духовного поиска считалось сродни гибели в бою по крайней мере в глазах капелланов.

Но он поклялся, что не присоединится к их уединенной, смертельной дреме. Он выживет, невзирая на усталость, горевшую в руках, невзирая на боль. Он не вернется ни с чем.

Капеллан оглядел ближайшую скалу в поисках своей жертвы. Его черные, цвета полуночи глаза казались бездонными озерами, резко контрастируя с ярко-бледной кожей. На нем была только набедренная повязка с черными перьями — церемониальная одежда для ритуальной охоты — а на шее красовалась нить с тотемами цвета слоновой кости. Это были хрупкие птичьи черепа, его корвия, которые застучали друг о друга, стоило ему пошевелиться, и тогда, преодолев два отрога, он увидел существо.

Это был величественный зверь, создание исключительной красоты. Внешностью он напоминал крошечных черноклювых воронов Киавара, черепа которых стали его тотемами, но на этом сходство между ними заканчивалось. Это создание было размером с человека, с блестящими черными перьями и размахом крыльев в четыре или даже все пять метров. Его когти походили на кинжалы, предназначенные разрывать своих жертв еще до того, как за дело возьмется клюв, а в глазах-пуговках горел острый разум. Птица отдыхала на соседней серой скале, изучая склоны в поисках добычи.

Капеллан испытывал только уважение к существу, и тем не менее он пришел сюда, чтобы убить его, голыми руками отнять жизнь и забрать священные кости. Тотемы на шее были мелочью по сравнению с духовной значимостью этого величественного зверя. Он спустится с горы вместе с его трупом, а оттуда — на Освобождение, к Шпилю Воронов, где украсит его скелетом свои древние доспехи цвета эбонита. Крылья украсят прыжковый ранец, череп станет маской капеллана. Именно такая честь полагалась за проведение ритуала и убийство зверя. Дух птицы будет следовать за ним в бой, грозный союзник в войне с врагами Империума. Лишь тогда он сможет действительно вести своих братьев в сражение, хранить чистоту их сердец и помыслов, честь ордена.

Птица склонила голову и посмотрела в его направлении. Он был уверен, что его не видно за скалой, но не сомневался, что она знает о погоне. Много дней она пыталась ускользнуть от него, поднимаясь все выше и выше по склону и находя себе все более негостеприимные насесты. Тогда почему она решила сейчас устроиться на этом неровном выступе, словно даруя краткую возможность нанести удар? Может, просто устала? Неужели его выносливость и решимость оказались не по зубам зверю? Как долго он ждал этого момента, этих нескольких секунд затишья перед хаосом боя.

Воин сделал глубокий и спокойный вдох, чувствуя, как легкие наполняются ледяным воздухом. В груди неритмично бились сердца. Он чувствовал, как в венах поет кровь, и напряг мышцы, готовясь к нападению. Выступ был не более трех метров в длину, к тому же скользким и узким. Если он оступится на камнях и упадет, игра окончится — высота здесь была немыслимой. Капеллан умрет раньше, чем долетит до дна.

Птица посмотрела в небо, словно готовясь к отлету.

Он пришел в движение, зная, что не может упустить представившийся шанс. Держась одной рукой, он обогнул отрог, а затем рванул к расселине, двигаясь с проворством и гибкостью, которые казались невероятными для его размеров. Он перемахнул через край и приземлился точно на пятки. Уперся в отвесную стену скалы, руками прервав движение. Менее чем через удар сердца оттолкнулся от камня, развернулся на одной ноге и вытянул руку, чтобы ухватиться за перья птицы.

Рок заклекотал от ярости и взмахнул крыльями, затем ударил когтями и попытался улететь, но он вцепился изо всех сил, как можно крепче сжимая перья птицы и всей душой желая, чтобы они не оторвались. Его ноги заскользили по земле, когда зверь протащил его через весь выступ в опасной близости от края. Несколько камней сорвались в пропасть.

Воин не мог позволить птице улететь. Если ей удастся подняться в воздух, пока он цепляется за нее, то не сможет убить ее, не разбившись при этом на скалах. Он окажется целиком в ее власти.

Птица резко дернулась, выгнулась и едва не вырвалась. Капеллан потянул зверя на себя, его рука заболела от напряжения.

Сверху раздался злобный, разрывающий барабанные перепонки крик. Воин в смятении посмотрел в небо и заметил, как на него пикирует вторая птица. Она была едва ли не вполовину больше той, которую он сейчас держал, зверь распахнул крылья и вытянул перед собой когти, стремительно приближаясь к утесу. Птица неслась вниз, намереваясь проткнуть его.

Ему некуда было бежать и оставалось пару секунд, чтобы начать действовать. Он взглянул на меньшую птицу, и на его лице появилась кривая ухмылка уважения.

— Умно… — пробормотал он, отпустив руку и позволив року взлететь в воздух. Птица сорвалась с утеса и, расправив крылья, устремилась вдаль.

Теперь он понял, почему доселе проигрывали его братья. Существо переиграло его. Невзирая на уважение, на знание о его разуме, он недооценил зверя. Все это время птица знала, что на нее ведется охота, и играла с ним, заводя все выше и выше в горы. Она хотела вымотать его, заманивая все ближе и ближе к ловушке.

Он рассмеялся. Охотник превратился в добычу. Теперь его судьбу решит только бой.

Он ждал до последнего, и только затем отскочил в сторону, доверившись своему инстинкту и надеясь, что утес выдержит его вес. Птица вскрикнула от раздражения, когда ее когти заскрежетали по скале, где он стоял всего секунду назад. Воин ударил кулаком и угодил прямиком ей по клюву, птица отпорхнула в сторону, шипя и тряся головой, пытаясь прийти в себя.

Пронзительно каркая, рок облетел выступ, где капеллан стоял несколько минут назад. На краю обрыва балансировал камень размером с его кулак. Сможет ли он воспользоваться им, чтобы победить птицу? У него практически не было шансов заставить существо приземлиться, а если оно еще раз приблизится, то когтями разорвет его на куски. Он мог просто бросить в него камень, но если промахнется — а вероятность, что так и случится, была высокой — у него и вовсе не останется оружия. Ему не хватало прыжкового ранца, чтобы перенести битву в воздух. Если только…

Вдруг птица сорвалась в пике, и у него попросту не осталось другого выхода. Он видел только один способ одолеть существо — рискнуть своей жизнью, сделать то, чего она не ожидала. Иначе он будет просто сидячей мишенью. Капеллан метнулся за камнем, зная, что при этом окажется на пути у птицы.

Он услышал биение ее громадных крыльев, после чего когти вонзились ему в грудь. Они пробили вторичное сердце, разрушили легкое и раздробили по меньшей мере три ребра, целиком насадив воина. Когти вырвались у него из спины в брызгах темной крови. Он закричал от боли, когда существо взмыло и направилось в горы, протащив его по выступу. Скребущие пальцы успели сомкнуться на камне, и его тело поднялось в воздух, плененное и неспособное высвободиться из смертельной хватки существа.

Рок победно закричал, вздымаясь все выше, изо всех сил работая крыльями, пытаясь удержать такой груз. Он обмяк, заставляя зверя думать, будто тот победил, рассчитывая, что птица не сбросит его вниз вместо того, чтобы найти относительно безопасное место, где сможет разорвать его на куски и полакомиться внутренностями.

Они летели почти двадцать минут, поднимаясь к самой вершине горы. Все это время он не шевелился, несмотря на пульсирующую боль и постоянный риск того, что существо в любой момент может решить кинуть его в пропасть, словно безвольную куклу.

Он почувствовал, что биение крыльев замедляется, и рискнул оглянуться по сторонам. Они парили над широким ущельем, пропастью, по дну которой вился горный ручей. Он оценил расстояние. Риск еще оставался, но лучшего шанса ему могло больше и не представиться.

Вдруг птица заложила крутой вираж. Должно быть, она почувствовала, как напряглось его тело. Ее хватка ослабла, когда когти попытались выскользнуть из его груди. Раны взорвались огненной болью, но он резко схватил существо за лапу, чтобы не дать ему стряхнуть себя.

Птица запаниковала, когда он сместил вес и нарушил равновесие, заставив уйти вниз. Их начало бросать из стороны в сторону, крылья существа безумно молотили по воздуху, пока оно безуспешно пыталось снова набрать высоту. По капеллану отчаянно заскребла другая лапа, оставив на щеке глубокий порез. Брызнувшая кровь ослепила его, но он не разжимал хватку.

Завопив, рок опять развернулся и распахнул клюв, чтобы клюнуть его. Воин тут же воспользовался этой возможностью, ударив камнем прямо по голове.

Птицу дернуло в сторону, и, ошеломленная, она стремительно начала терять высоту. Он ударил еще и еще, а потом птица внезапно обмякла, потеряв сознание. Ее крылья бессильно затрепетали на ветру, и они полетели вниз, словно черно-белая десантная капсула, несущаяся к земле. Белый ворон и черный рок, оба падают навстречу погибели.

Он ничего не мог сделать. Ему оставалось надеяться, что инстинкты не подвели его, что он переживет падение. Тем не менее он приготовился к столкновению.

Падение.

Падение… А затем он погрузился в ледяную воду, шокированное тело попыталось втянуть воздух, пока силой удара его тащило в глубину. Вода хлынула в нос, в рот, на него давил громадный вес. Он бился, чувствуя, как горят раны на груди, чувствуя холод воды, стискивающий сердца.

Молотя ногами, он вырвался на поверхность и набрал полную грудь воздуха. Его разорванное легкое отчаянно втягивало в себя кислород. Он доплыл до берега, смаргивая воду с глаз. Торопливо оглянувшись по сторонам, он испытал облегчение, увидев в ручье позади себя массивное черное тело с плескающимися на течении крыльями. Голова птицы лежала на берегу.

Он поднялся на ноги, а затем побрел к месту ее падения. Мокрые перья блестели в лучах заходящего солнца. Он упал на колени. Грудь птицы вздымалась и опускалась с надтреснутым, умирающим хрипом.

Он встретился глазами с ее взглядом и увидел в нем панику. Он, Кордэ, это окровавленное бледное существо, должно быть, воспринимался умирающей птицей как воплощение самой смерти. Ее изломанное тело внезапно затрепыхалось, когда она совершила последнюю отчаянную попытку взлететь, а затем, осознав всю тщетность, успокоилась и замерла, взирая на него с тихой покорностью.

Протянув руку, он провел рукой по ее голове и ощутил, как птицу охватила умиротворенность.

— Я почту твой дух, птица, — тихо сказал он. — Дальше мы пойдем вместе. С этого дня мы — родня.

Затем он взялся обеими руками за ее голову и свернул ей шею.

— Победа или смерть! — победно прокричал он, и его слова отразились от стен ущелья, вспугнув стайку маленьких воронов, которые наблюдали за ним из ближайших кустов. Взвизгнув, они поднялись в воздух и закружились, словно крошечные тени на фоне садящегося солнца.

Кордэ встал на ноги и, застонав от напряжения, вытащил мертвого рока из воды. Он забросил массивное тело себе на плечи, слегка покачнувшись под тяжестью. Рваные раны на груди и лице уже практически затянулись, кровь перестала течь. Он понимал, что его ждет долгий и тяжелый спуск вместе со своей ношей, но испытание его не страшило. Самая тяжелая часть была уже позади, и кроме того он знал, что теперь с ним дух птицы.

Джордж Манн Дождь Гелиона (не переведено)

Не переведено.