Адепт не хуже прочих

Глава 4

Едва ли наставник Заруба меня пожалел — скорее уж не захотел объясняться с приютским начальством по поводу учинённого смертоубийства. Приложился о каменную стену я знатно, но сознания не потерял, обошлось и без переломов. А вот Оводу так не свезло.

— Этот гад… — начал было молодчик, и тут же получил кулаком в лицо. Не устоял на ногах, упал и сразу заработал пинок под рёбра.

— Пошёл вон, недоумок! — во всю глотку гаркнул Заруба. — И чтоб я вас здесь больше не видел!

Овод поднялся на четвереньки, сплюнул кровь и выбитый зуб, затем кое-как встал и поплёлся на выход. Ну а меня вернули в камеру, избавили от кандалов и заперли. Мыть пол прислали воспитанника на год или два младше проштрафившейся парочки.

— Ты на кой чёрт руки высунул? — поинтересовался Первый, когда мы вновь остались в казематах вдвоём.

Голова перестала кружиться, да и плечо, которым врезался в стену, уже почти не ныло, так что я уселся на шконке, тяжко вздохнул и спросил:

— А что ещё оставалось? Открыли бы и зашли!

Первый только фыркнул.

— Не зашли бы! Ты ж для этих перестарков не пойми кто! Чернокнижник!

Разговор стал мне откровенно неприятен, я ухватился за возможность перевести его на другую тему и полюбопытствовал:

— Скажи лучше, почему они перестарки?

Мой сосед обвёл рукой камеру.

— Думаешь, кто за всё это платит? Не за наши казематы, за весь приют?

— Церковь? — предположил я.

— Больно им надо! — рассмеялся Первый. — Сам посуди: у каждой нормальной школы по десятку приютов вроде этого! В убыток себе их бы никто содержать не стал!

— Почему сразу в убыток? — пробурчал я, потирая отбитое плечо. — Им же ученики нужны! На учениках и зарабатывают. Нет разве?

— Не без этого, — признал мой сосед. — Школы и вправду снимают сливки, забирая самых перспективных адептов и всех тех, кто выказывает хоть какую-то склонность к нужному им аспекту, но они за это право не платят, лишь оказывают покровительство и снабжают техниками и методиками. Зарабатывают приюты на том, что продают воспитанников на сторону.

Я недоверчиво нахмурился, и Первый усмехнулся.

— Не в рабство, само собой, продают, а в ученики. Ближе к выпускным испытаниям на смотрины съезжаются представители разных школ, тогда устраиваются аукционы или просто собираются заявки. Как бы то ни было, вложения в обучение неофитов окупаются сторицей.

— Я слышал, в приютах ничему не учат, только готовят к ритуалу очищения.

Мой сосед пожал плечами.

— Где как, но обычно всё же закладывается база для дальнейшего обучения. Сам понимаешь, молодой петушок стоит куда дороже цыплёнка. А тех, кто застрял в приюте из-за неспособности пройти ритуал очищения, нагружают работой, чтобы они хоть как-то оправдали своё содержание. Бесполезные куски дерьма!

— Неужто такой сложный ритуал? — озадачился я.

Первый недобро улыбнулся.

— Тебя убивают, а потом возвращают к жизни. Срабатывает этот фокус, так скажем, не со всеми.

— Да хватит уже! — отмахнулся я, решив, будто собеседник сгущает краски, и спросил о другом: — И что же — адепты не могут выбрать школу по собственному усмотрению?

— Могут, но придётся заплатить отступные. И если какой-то адепт сначала откажется от дальнейшего обучения, а в будущем передумает, без отступных тоже не обойдётся. Если, конечно, школы одного уровня. Право сильного никто не отменял. — Первый усмехнулся. — А знаешь, за счёт чего живут сами школы?

Я припомнил слова Горана Осьмого и сказал:

— Вгоняют в долги учеников.

— Именно! — рассмеялся мой сосед. — Самых плохоньких быстренько отсеивают, самых перспективных разбирают профессора. Остальных принимают во внешние ученики с перспективой перейти во внутренние. Вот их и доят. Но ты не беспокойся, тебе это не грозит.

— Иди ты! — ругнулся я, улёгся на шконку и отвернулся лицом к стене.

Удар о стену даром не прошёл, мне стало нехорошо.

Дальше всё вернулось на круги своя. Разве что спать стал куда меньше прежнего — такое впечатление, в карцере на полжизни вперёд выдрыхся. Подтягивания и отжимания много времени не отнимали, поэтому с раннего утра и до самого позднего вечера я упражнялся с небесной силой. Но хоть и тянул в себя энергию уверенней день ото дня, заглянувший для очередного обследования врач даже головой от разочарования покачал.

— Ну нет, юноша, так дело не пойдёт! Никаких подвижек не вижу, абсолютно никаких! Вы и так уже для нашего заведения староваты, поэтому позволить себе топтаться на месте попросту не можете. Времени на раскачку нет. Не научитесь собирать силу у солнечного сплетения, придётся вас забраковать!

Словечко это не понравилось до крайности, я даже зябко поёжился.

— Не чувствуешь ток энергии? — спросил вдруг ассистент врача.

— Не особо, — сознался я.

— А кожу припекает, когда силе открываешься? — уточнил паренёк.

— Есть такое.

Врач хмыкнул и прищёлкнул пальцами.

— Молодец, Лучезар! — похвалил он помощника. — Юноша, попробуйте сосредоточиться на этом ощущении! Представьте, как в тело проникают тончайшие нити силы, ловите и тяните их к солнечному сплетению! Работайте!

Он начал собираться, я не утерпел и спросил:

— А я надолго здесь вообще?

— Работайте! — повторил врач и ушёл.

Первый покрутил носом и вдруг сказал:

— А ведь у него на тебя виды!

— Да вот ещё!

— Точно-точно! Помяни моё слово!

Он как-то очень уж нервно одёрнул рукав робы, и я обратил внимание на высунувшийся из-под обшлага краешек затейливой татуировки — не фрагмент той похабщины, коей расписывают себя матросики, а часть необычайно сложного рисунка. Будто узорчатое щупальце на кисть выползло, и это при том, что прежде кожа моего соседа была совершенно точно чиста!

— Как так? — поразился я. — Откуда наколка взялась⁈

Первый досадливо поморщился, но всё же пояснил:

— Это не татуировка, а внешний абрис. Меридианы проявляются по мере восстановления способностей.

— Восстановления? — озадачился я.

Сосед по каземату раздражённо дёрнул ногой и указал на лязгнувшую цепь.

— И вправду думаешь, будто меня она или прутья здесь держат? Вздор! Накачали алхимией, только-только отходить начинаю!

Тема эта Первому оказалась неприятна, но я щадить чувства собеседника отнюдь не собирался и спросил:

— Татуировки-то зачем было делать, соседушка?

— Преимущество внешнего абриса в том, что энергия не напитывается телесными эманациями. Мне попросту не нужен этот клятый ритуал очищения! Не нужен!

Он вновь дёрнул ногой, опять звякнула цепь.

— Абрис! — вздохнул я. — Только и разговоров, что об этом абрисе! Это вообще что?

Первый глянул хмуро, но отмалчиваться не стал.

— Совокупность силовых меридианов, узловых точек и ядра, — пояснил он и после недолгой паузы счёл нужным добавить: — От количества и расположения узлов зависит сложность арканов, которые может задействовать тайнознатец, поэтому в каждой школе используется собственная схема, да только это палка о двух концах.

— Почему? — заинтересовался я.

— Каноничный абрис основан на тридцати шести узлах, но сейчас его используют разве что церковники. А началось всё с того, что бояре стали перекраивать схему, дабы никто не мог украсть их фамильные арканы. Школы пошли и того дальше, только они сделали всё, чтобы ученикам оказалось несподручно использовать чужие заклинания. «Огненный репей» наших гостеприимных хозяев — банальная шаровая молния, только чуть мощнее за счёт формулы, идеально подогнанной к абрису школы. Волей-неволей ученикам приходится тратиться на изучение внутренней тайнописи, покупать схемы и нанимать репетиторов для освоения приказов и заклинаний, а это всё деньги. И деньги немалые.

Я только хмыкнул, поскольку ни в какую школу поступать не собирался.

Вот стану адептом и безо всякого обучения развернусь! Пламен — слабак! В тонкий блин его раскатаю. Для этого становиться аколитом вовсе не обязательно.

Я отрешился от мыслей о будущем, смежил веки, открылся небесной силе и сосредоточился на лёгком тёплом покалывании, с которым начала проникать в тело энергия.

Ну и где эти драные нити?

Первого выдернули из камеры следующим утром. На сей раз помимо надзирателя в казематы заявились ещё трое тайнознатцев: два молодых человека и дядечка лет за сорок. Меня аж к полу исходящей от него властью придавило.

Соседушка попытался было взбрыкнуться, но его вмиг скрутили и уволокли, а старший из приютских колдунов задержался и окинул меня оценивающим взглядом — будто ножом рыбу распотрошил. В себя я пришёл только минут через пять.

Черти драные! Вот это мощь! Горан Осьмой и рядом не стоял!

Неужто всамделишный асессор пожаловал?

Я поскрёб затылок. Хорошо бы и самому вот так…

Эх, да чего уж там! Я тяжко вздохнул и открылся силе, начал впитывать её, собирать, прогонять по телу и выбрасывать вовне. Очень быстро взопрел и тогда, следуя совету врача, сосредоточился на жжении, лёгком и едва уловимом, но вполне реальном — самообманом тут и не пахло. И то ли сегодня не отвлекало присутствие соседа, то ли взбудоражил неожиданный визит тайнознатцев, но я будто бы воочию увидел проникающие в меня лучики оранжевого тепла.

Были они короткими-короткими и почти сразу размывались, наполняя тело однородным свечением; я ухватился за одну из ниточек и легонько потянул её к солнечному сплетению, но та моментально оборвалась. Тогда сплёл несколько в единый жгутик, и мало-помалу дело пошло на лад. К обеду дотянул до нужного места первую из силовых жилок, к вечеру таковых набрался уже целый десяток.

Они так и норовили развеяться, приходилось беспрестанно контролировать их и укреплять. У меня попросту шла кругом голова, но поблажек себе не давал — сказать по правде, я чертовски не хотел оказаться отбракованным.

Соседа вернули в камеру уже поздним вечером. Именно вернули — приволокли волоком и уложили на нары, а после защёлкнули на ноге браслет кандалов. Следов побоев на теле заметить не удалось, но Первый сипел и хрипел столь же надсадно, как и те, кому крепко достаётся в драках. Лично я ничуть не удивился бы, окажись у него сломаны рёбра. И ещё — кисти вновь очистились, татуировок на них больше не было.

В себя пришёл Первый только утром. Со шконки не слез, от завтрака отказался, лишь выпил травяной отвар.

— И что это было, соседушка? — поинтересовался я, когда он худо-бедно очухался.

Первый провёл кончиком языка по зубам, словно желал убедиться, что все они на месте, потом откашлялся и сказал:

— Не бойся, тебе это не грозит.

— И что именно мне не грозит?

Сосед по каземату вздохнул, устроился поудобней и надолго замолчал.

— Без тренировок в полную силу школьного турнира не выиграть и повышения не получить, — произнёс он некоторое время спустя. — Наставникам приходится сдерживаться в поединках друг с другом, а со мной такой нужды нет.

— А сам ты?

— Да с чего бы мне их жалеть? — сипло выдохнул Первый. — Их это устраивает. Без риска чемпионом не стать. — Он перевалился на бок, глянул хмуро и сказал: — На тебе станут натаскивать неофитов, так что постарайся не разочаровать приютского врача — собирать тебя по кускам станет именно он.

— Типун тебе на язык! — ругнулся я.

Первый обидно рассмеялся, но сразу закашлялся, я развернулся к нему спиной и обратился к небесной силе. Не хотел, чтобы на мне натаскивали неофитов. Сам намеревался им стать. А отбракуют — и не выгорит. Тогда сгорю и пеплом развеюсь, как и не было.

Нити энергии перекручивались и рвались, а я всё тянул их и тянул, попутно не позволял небесной силе рассеяться, гнал её к солнечному сплетению. И пусть это была лишь малая толика проникавшего извне тепла, приютский врач оказался увиденным всецело доволен.

— Так держать, юноша! — похвалил он меня в свой следующий визит и даже соизволил ответить на очередной вопрос о продолжительности карантина. — Выйдешь отсюда, когда я сочту это возможным, но не ранее сорока дней.

Он ушёл, а я начал прикидывать, сколько уже нахожусь в казематах, но почти сразу меня от этих подсчётов отвлёк сосед.

— Не терпится людей посмотреть, себя показать? — хмыкнул Первый и покачал головой. — А ты, Серый, упёртый! Не самое плохое качество, но всё хорошо в меру. — Он помолчал немного, затем вдруг посоветовал: — Да не тяни ты силу по нитям! Десять лет так её цедить будешь! Ты же её теперь чувствуешь? Ну и сосредоточься на ощущении тепла в нужном месте, а как поймаешь его — попробуй согнать туда всю энергию исключительно своей волей. Если уж делать что-то, так делать это правильно!

— Тебе-то откуда знать, как правильно? — огрызнулся я, не сдержавшись.

Первый в ответ самодовольно ухмыльнулся.

— Нешто сам не учился? — фыркнул он и будто осёкся, спешно перескочил на другую тему: — И об уговоре не забывай! Чую, скоро за тобой придут.

— Я — неофит! — в пику ему отрезал я, но совету после недолгих колебаний всё же последовал.

Начал пытаться согнать энергию в одну точку исключительно силой воли, благо имел представление, что именно должно получиться в итоге, но неизменно всего так и передёргивало из-за мерзкого ощущения сосущей пустоты, а ещё вскоре возникло впечатление, будто бы чуть ниже грудины во мне запалили костерок. Собрать энергию худо-бедно получалось, удержать её от рассеивания — уже нет.

Когда сказал об этом Первому, тот беспечно пожал плечами.

— Терпи. Ты упорный, справишься.

Я едва не послал его куда подальше.

— Да в чём дело-то⁈ — потребовал объяснений после очередной неудачной попытки довести упражнение до конца.

Сосед прикрыл ладонью рот и зевнул, потом соизволил пояснить:

— А чего ты хотел? Это и есть закалка тела. Пятый или шестой шаг возвышения, в разных традициях по-разному. Но как делаешь ты — результата не будет ещё долго. Нужно рывком собирать всю доступную небесную силу и сжимать её в одной точке, чем плотнее — тем лучше. Вот ты выталкиваешь энергию из себя, а теперь направь её в центр тела. Всю сразу! Будет больно, но недолго.

Он соврал. Было не просто больно, а очень больно. Я бы даже сказал — чертовски! И корёжило никак не меньше минуты, чуть зубы не раскрошились, так ими скрежетал.

Ну да — у меня всё получилось. Вгляделся в себя, в полной мере ощутил заполонившее тело мягкое оранжевое тепло, а потом вместо того, чтобы вытолкнуть небесную силу вовне, надавил в обратном направлении, и в груди ровно маленькое солнце вспыхнуло! Ох и прожарило меня!

— Лихо! — присвистнул Первый. — Серый, а ведь у тебя талант! Только не вздумай сгусток силы наружу выталкивать. Позволь ему рассеяться, а то без сформированных меридианов потроха себе спалишь!

Я кое-как разжал судорожно стиснутые зубы и прохрипел:

— Благодарю за предупреждение!

— Всегда пожалуйста! — рассмеялся Первый. — Ничего-ничего! Дальше проще будет. И нити протягивать тоже не забывай, пригодится.

С пола я подниматься не стал — скорчился, мысленно отгородился от небесной силы и спросил:

— На кой?

— Отличное упражнение для развития входящих меридианов.

— Поверю на слово, — пробурчал я.

— Как тебе будет угодно!

Наверное, я бы не утерпел и пристал к соседу с расспросами, но тут под звон кандалов в подвал затащили голого юнца. Он визжал и вырывался, не прекратил бесноваться даже после водворения в камеру. Не затыкался ни на миг, нёс какую-то дикую тарабарщину, бился о прутья решётки, выл и самыми распоследними словами крыл Царя небесного, будто именно тот был повинен во всех бедах этого юродивого.

Я поначалу покрикивал на дурачка, но очень скоро Первый меня одёрнул:

— Оставь его! Не поможет.

— Это кто вообще? Сектант?

Первый покачал головой.

— Нет, обычный неофит. Для ритуала очищения ещё слишком рано… Скорее всего что-то пошло не так при закалке вблизи источника. Дал слабину, и кто-то до него дотянулся.

— В смысле — дотянулся?

— Бесноватых ни разу не видел? — вопросом на вопрос ответил Первый.

— О-о! — выдохнул я. — И что с ним теперь будет?

— Наверняка уже в город за церковным духоловом послали. Рассудок ему вернут, а вот адептом теперь станет едва ли. — Сосед пристально глянул на меня и покачал головой. — Тебе адептом тоже не стать, но, если вдруг случится чудо и получишь возможность пройти ритуал очищения, мой тебе совет — откажись.

— Чего ради? — оскалился я. — Ищешь свой путь — ищи, а других на него не толкай!

— Да не в этом дело! — отмахнулся Первый. — Ты же проклят! Если порча энергии насосётся, сгниёшь заживо!

Я страдальчески закатил глаза. Послал бы соседушку куда подальше, да только к этому времени освоил внутреннее зрение в достаточной мере, чтобы ощутить в себе некую неправильность. Начать с того, что все до одной энергетические нити, которые я пытался протянуть из правой ноги, неизменно истаивали и рвались. А ещё под коленом угадывалось нечто вроде нематериального синяка — будто бы на оранжевом фоне проступала фиолетово-чёрная клякса, пачкавшая всё кругом своими размытыми отростками. И был пурпур. Когда сжимал всю энергию в сияющий шар, ненадолго становилось заметно мерцание — темнее и краснее фиолетового. Оно быстро угасало, но стоило только повторить упражнение и всё повторялось заново.

— Соседушка, а каким ты видишь внутренним зрением себя? — спросил я у Первого.

— Имеешь в виду ауру?

— Наверное. Не силён в этих ваших премудростях.

— Я не пачкаю энергию мясом и потому прозрачен как слеза младенца!

Ответ заставил досадливо поморщиться, но выказывать раздражение я не стал и уточнил свой вопрос:

— А какой должна быть аура обычного неофита?

Первый хохотнул.

— Прозрачной, Серый! Как слеза младенца! — Но и дальше испытывать моё терпение он не стал и пустился в пояснения: — До преломления цвет ауры тайнознатца, если нет явной склонности к тому или иному аспекту, целиком и полностью зависит от того, какой задействуется аркан…

— Нет! — перебил я соседа. — Вопрос не о том! Скажи, откуда взялся этот драный оранжевый оттенок?

Тот вспышке моего раздражения не обиделся и спокойно пояснил:

— Это цвет местного источника. Оранж. Чистейший аспект огня.

— Очень хорошо, — медленно проговорил я. — Выходит, если не брать его в расчёт, моя аура должна быть прозрачной?

— Но таковой не является, — улыбнулся Первый и глумливо протянул: — Ты про-о-окля-ят!

Я отмахнулся и о фиолетово-чёрной кляксе под коленом говорить не стал, завёл речь о другом:

— Пурпур! У меня точно нет склонности к этому аспекту?

Первый надолго задумался, затем покачал головой.

— Будь так, выбрасываемая тобой энергия не выглядела бы чисто-оранжевой. Произошло бы смещение аспекта, пусть бы даже и самое незначительное. Но нет, пурпурный оттенок ауре придаёт проклятие. Впрочем, на твоём месте меня куда больше заботили бы чернота и фиолет. Их становится всё больше. Медленно, но становится.

Я в сердцах помянул чертей драных и попытался последовать совету соседа, но сколько ни пытался вычистить из ауры инородные оттенки или хотя бы просто собрать их в одном месте, из этого так ничего и не вышло. В итоге сосредоточился на работе с небесной силой, концентрации энергии в груди и развитии входящих меридианов. А седмицу спустя начал формировать ещё и один исходящий — тот, что тянулся через правую руку от ключицы к запястью. На этом настоял врач.

Бесноватого уже забрали, и мы вновь могли говорить спокойно, не перекрикивая его дикие вопли. Сосед озадаченно поскрёб бритый затылок и признал:

— В толк не возьму, чего он хочет добиться!

Я на пробу толкнулся волной энергии в руку и спросил:

— Разве воспитанников такому не учат?

Первый нехотя признал.

— Где как. — Он вновь покачал головой. — очень похоже на то, что тебя хотят запихнуть сразу в выпускной поток. Но это просто глупо! Не верю! Не могло в приюте случиться такого недобора! Да они больше на взятки потратятся, бумаги выправляя, чем за тебя денег выручат!

На душе у меня потеплело, но я стёр с лица самодовольную улыбку и сказал о другом:

— Я уже выталкивал энергию через руку, после этого всегда опухала кисть…

Сосед кисло глянул в ответ и напомнил:

— Как и сказал этот хлыщ: направляй понемногу и только через силовую нить. И ещё следи, чтобы энергия не рассеивалась. Ты неплохо продвинулся в закалке тела, но, если перестараешься, то и рука отсохнуть может.

Я припомнил последнюю ступень первого этапа и спросил:

— А что такое укрепление духа?

Первый покачал головой.

— Забудь! Для этого нужен источник силы.

Он улёгся на шконку и закрыл глаза, а я взялся упражняться.

Забрали меня из подвала на исходе второго месяца карантина.