Абарат: Абсолютная полночь

ПРОЛОГ Что увидел слепец

На высоком утесе Иджита, острова двух часов ночи, глядящего на юг, в темные проливы вокруг Горгоссиума, стоял дом с богато украшенным фасадом. Обитателя дома называли мистером Китхитом, а также еще несколькими именами, ни одно из которых не было его собственным. Все знали его как Гадальщика. Его карты не предназначались для азартных игр. Напротив. Он использовал абаратскую колоду таро, в раскладах которой столь опытный чтец, как мистер Китхит, умел расслышать бормотание прошлого, распознать сомнения настоящего и заглянуть в приоткрытые глаза будущего. Толкованием того, как легли карты, можно было обеспечить себе вполне достойную жизнь.

Много лет Гадальщик служил бесчисленным посетителям, приходившим к нему в поисках мудрости. Но сегодня он закончил служить чужому любопытству. Закончил навсегда. Сегодня он искал в картах не будущее других людей. Карты призвали его, чтобы раскрыть ему его собственную судьбу.

Он сел за стол и медленно, спокойно выдохнул. Затем начал выкладывать узор из девятнадцати карт, выбранных по воле его пальцев. Несмотря на слепоту, каждый образ возникал в его сознании вместе с именем карты и ее числовым значением в колоде.

Здесь был Страх. Здесь была Дверь к Звездам. Здесь был Царь Судеб и Дочь Любопытства. У каждой карты читалось не только ее собственное значение: она оценивалась вместе с соседними картами, образующими узор мифологической математики, который большинство людей не смогли бы постичь.

Человек, Зажженный Свечами; Остров Смерти; Первобытная Форма; Древо Знания.

И конечно, всю эту композицию следовало соотнести с картой вопрошающего — в данном случае, его самого, — которую он выбрал как свое олицетворение. Он остановился на карте, называвшейся Порог. Вернул ее в колоду, дважды перемешал и начал выкладывать Расклад Нулевого Будущего, название которого означало, что здесь будут явлены все вещи и события, содержащиеся в Колоде: все компенсации (прошлое), все возможности (настоящее) и все риски (с сего дня и далее).

Откликнувшись на зов карт, его пальцы двигались быстро. Карты хотели что-то ему показать. Скоро он понял — у этих новостей большие последствия, и пренебрег правилами чтения, одним из которых было то, что Чтецу следовало дождаться появления на столе всех карт Расклада.

Он видел — надвигается война. Даже сейчас строились последние планы, заряжалось и чистилось оружие, собирались армии, готовясь ко дню, когда абаратская история сделает последний шаг. Возможно, карты хотели показать, что здесь касается его, где именно он сыграет в эту последнюю мрачную игру? Что ж, он займется тем, чему его учили, и доверится их мудрости, как доверяли все, кто приходил сюда в течение многих лет, отчаявшись найти иное лекарство и желая услышать голос карт.

Он не удивился, обнаружив, что Порог окружает множество огненных карт, выложенных, словно дары. Эта безжалостная стихия переработала его собственную жизнь и плоть. Касаясь карт кончиками обоженных пальцев, он не мог не вспоминать полыхающее пламя пожара, которое отогнало его, когда он пытался спасти семью. Один из его детей, самый младший, выжил, но всех остальных, кроме его матери, забрал огонь, подарив ей отсрочку, поскольку она всегда была столь же всепоглощающей и жестокой, как огромное пламя — пламя достаточно большое, чтобы превратить особняк и почти всю его семью в пепел.

Он потерял все, поскольку его мать, обезумевшая, по словам некоторых, от увиденного, схватила младенца и исчезла на островах Дня или Ночи, чтобы в своем безумии укрыть единственного выжившего из двадцати трех внуков от малейшего намека на дым. Но мысль о ее безумии не могла успокоить Гадальщика. Его мать никогда не была здравомыслящей женщиной. Она любила — и гораздо больше, чем следовало бы любить столь беспокойному духу, — истории Глубинной магии, Кровавых дел и кое-чего похуже. Гадальщика тревожило, что следы матери и сына затерялись; это волновало его, ибо он не знал, что они затевают. Но не только поэтому: они — та, кто его родила, и тот, чьим отцом он был, — являлись частью разрушительных сил, о которых говорилось в раскладе.

— Я должен тебя найти? — спросил он. — В этом все дело? Ты хочешь трогательного воссоединения, мама?

Число карт, выложенных на стол, он оценивал по весу оставшейся колоды. Чуть больше половины, решил он. Возможно, в той половине, которую он держал в руках, крылись известия о его последней связи с абаратской историей, хотя он в этом сомневался. Этот расклад не рассказывал о конкретном. Это был Расклад Нулевого Будущего, последний апокалиптический госпел абаратского таро.

Он положил колоду и подошел к двери, подняв свое покрытое шрамами лицо навстречу лучам серебристого звездного света. Годы, когда дети деревни Идо, расположенной внизу, у начала крутой дороги, что зигзагами поднималась по утесу к его дому, жили перед ним в страхе, давно прошли. Хотя дети разыгрывали ужас, чтобы повеселить друг друга, а он изображал рычащего монстра, поддерживая их игру, они знали: у него всегда найдется несколько патерземов, которые он бросал через порог и за которые они устраивали возню, особенно если приносили ему что-нибудь найденное на берегу — как, например, сегодня. Сейчас, когда он стоял в дверях, одна из его любимиц, прекрасный гибрид морского прыгуна и человеческого ребенка по имени Люпта, явилась к нему вместе с толпой следовавших за ней детей.

— У меня есть куча морского мусора! — похвасталась она. — Целая куча! Смотри! Смотри! Все это выкинула наша госпожа Изабелла.

— Он тебе нужен? — спросил Киптин, ее брат.

— Конечно, — сказал Гадальщик. — Как всегда.

Люпта отдала приказ своей маленькой банде, и те с шумом вывалили улов на землю прямо перед домом Гадальщика. Он внимательно прислушивался к звукам, что издавали вещи. Они были большими. Некоторые стучали и лязгали, другие звенели, как печальные колокола.

— Опиши их мне, дитя.

Люпта начала, но, как это часто случалось в недели, прошедшие с момента, когда мощные потоки Изабеллы вторглись в Иноземье, затопив Цыптаун в Миннесоте, и вернулись обратно, унося с собой кое-какие трофеи из того измерения, предметы, выброшенные приливом на каменистый пляж внизу, нелегко было описать или изобразить, не имея в Абарате ничего подобного. И все же Гадальщик напряженно слушал, зная, что если хочет постичь смысл карточного расклада, лежащего в темной комнате за его спиной, он должен разобраться в природе таинственных Человеков, чьи артефакты, которые довольно сложно представить, если нет зрения, наверняка имели глубинные ключи к природе тех, кто мог разрушить мир. Маленькая Люпта могла знать больше, чем ей казалось. А вслед за своими догадками она добиралась до истин.

— Из чего сделаны эти вещи? — спросил он. — Это машины? Игрушки? Их можно есть? Ими можно убить?

Товарищи Люпты яростно зашептались, и скоро девочка с абсолютной уверенностью сказала:

— Мы не знаем.

— Море их очень потрепало, — добавил Киптин.

— Другого я не ожидал, — ответил Гадальщик. — И все же я бы хотел их потрогать. Подведи меня, Люпта. Не медли, дитя. Я не чудовище.

— Знаю. Если б ты был чудовищем, то не был бы на него похож.

— Кто тебе это сказал?

— Я сама.

— Хм. Есть ли среди них то, что, по-твоему, я мог бы понять?

— Да. Вот. Положи сюда руки.

Люпта вложила в его протянутые руки один из предметов. Как только он к нему прикоснулся, его колени подогнулись, и он упал на землю, выронив мусор, который Люпта ему дала. Он зашарил в его поисках, испытывая ту же страсть, что охватывала его во время чтения карт. Однако была существенная разница. Когда он читал карты, его ум создавал узор из увиденных знаков. Здесь никаких узоров не было. Лишь хаос среди хаоса. Он видел чудовищный военный корабль, где его мать, постаревшая, но все такая же ведьма, приказывала водам Изабеллы прорвать границы их естественного ложа и устремиться в Иноземье, и безумный прилив, что рвал на части все, лежавшее по ту сторону.

— Цыптаун, — пробормотал он.

— Ты видишь? — спросил брат Люпты.

Гадальщик кивнул.

— Разрушен до основания.

Он зажмурил глаза, будто пытаясь сгладить добровольной слепотой те ужасы, что появлялись в его сознании.

— Кто-нибудь из вас слышал истории о людях Иноземья? — спросил он детей.

Как и прежде, они шепотом заспорили. Однако он уловил, что один из посетителей подначивал Люпту рассказать ему.

— Рассказать что? — спросил слепец.

— О людях из места, которое называется Цыптаун. Просто всякие истории, — сказала Люпта. — Не знаю, правда это или нет.

— Все равно расскажи.

— Расскажи ему про девочку. О ней все говорят, — вставил кто-то из приятелей Люпты.

— Кэнди… Квокенбуш… — проговорил слепой, отчасти самому себе.

— Ты видел ее в своих картах? — поинтересовалась Люпта. — Знаешь, где она сейчас?

— А что?

— Ты ведь знаешь!

— Даже если так, что тебе до этого?

— Мне надо с ней поговорить! Я хочу быть, как она! Люди обсуждают все, что она делает.

— Например?

Голос Люпты понизился до шепота.

— Наш священник считает, что говорить о ней — грех. Он прав?

— Нет, Люпта. Думаю, он не прав.

— Однажды я сбегу. Обязательно! Я хочу ее найти.

— Будь осторожна, — сказал Гадальщик. — Сейчас опасное время, а будет только хуже.

— Мне все равно.

— Тогда приди хотя бы попрощаться, дитя. — Гадальщик покопался в кармане и вытащил несколько патерземов.

— Вот, — сказал он, протягивая Люпте монеты. — Спасибо, что принесли мне вещи с берега. Разделите это между собой, только по-честному.

— Конечно! — сказала Люпта. И, довольные наградой, друзья направились по дороге к деревне, оставив Гадальщика наедине с его мыслями и собранием предметов, которые принесли ему море, дети и обстоятельства.

Сорванцы прибыли в подходящий момент. Возможно, благодаря этим остаткам он лучше поймет Расклад. У карт и мусора было много общего: и то, и другое — собрания ключей к тому, чем мир был в лучшие времена. Он вернулся в дом, сел за стол и взял в руки нераскрытые карты. Выложил еще две, и после них открылась та, что представляла Кэнди Квокенбуш. Ее было нетрудно определить. Карта называлась Я Есть Они. Он не помнил, чтобы видел ее раньше.

— Так-так, — пробормотал он. — Взгляните-ка на нее. — Он постучал по карте пальцем. — Что дает тебе право быть такой сильной? И какое отношение ты имеешь ко мне? — Девушка, изображенная на карте, смотрела прямо на него. — Ты несешь мне радость или горе? Должен сказать, горя мне уже хватило. Больше я не вынесу.

Я Есть Они глядела на него с большим сочувствием.

— Да, — сказал он. — Ничего еще не закончено. По крайней мере, теперь я это знаю. Будь ко мне добра. Если это в твоей власти.

После разговора с Кэнди Квокенбуш ему понадобилось еще шесть с половиной часов, чтобы понять, что он, наконец, закончил с Раскладом. Он собрал все карты, пересчитал, удостоверившись, что колода полная, и вышел на улицу, взяв их с собой. С тех пор, как он видел Люпту и ее товарищей, ветер значительно усилился. Порывы стремительно огибали угол дома, толкая его, пока он шел к краю утеса; колода карт в его руке дрожала.

Чем дальше от крыльца он отходил, тем менее надежной становилась земля; твердая почва уступала место гальке и грязи. С каждым его шагом карты трепетали все сильнее. События, которыми они до сих пор не могли поделиться, превращались в неизбежность.

Внезапно ветер набрал силу и швырнул его вперед, словно желая унести в мир. Правая нога ступила в пустоту, и он начал падать, ясно видя перед мысленным взором бурлящие волны Изабеллы. В голову одновременно пришли две мысли. Одна — что он не видел этого (своей смерти) в картах. И вторая — что он ошибся насчет Кэнди Квокенбуш. Он ее не встретит, и это его опечалило.

В этот момент две маленькие, но очень сильные руки схватили его за рубашку и потянули прочь от края. Вместо того, чтобы упасть вниз и разбиться, он опрокинулся назад, приземлившись прямо на своего спасителя. Им оказалась маленькая Люпта.

— Я так и знала, — сказала она.

— Что знала?

— Что ты собираешься сделать что-то глупое.

— Я не собирался.

— А выглядит наоборот.

— Меня толкнул ветер. Спасибо, что спасла меня от…

— Карты! — воскликнула Люпта.

Его рука ослабла и не смогла удержать колоду. Очередной порыв ветра выхватил ее из руки Гадальщика, и со звуком, похожим на аплодисменты, карты поднялись в воздух и унеслись прочь.

— Пусть летят, — сказал слепец.

— Но как ты будешь зарабатывать без них деньги?

— Небеса обо мне позаботятся. А если нет, я проголодаюсь. — Он встал. — Так или иначе, это лишь подтверждает мой выбор. Моя жизнь здесь закончена. Настало время вновь повидать Часы, в последний раз, прежде чем я и они уйдут.

— Хочешь сказать, они исчезнут?

— Да. Скоро многое исчезнет. Города, принцы, вещи отвратительные и вещи прекрасные. Всё уйдет. — Он помолчал, глядя невидящими глазами в небо. — Много ли сегодня звезд?

— Да. Очень много.

— Это хорошо. Ты доведешь меня до Северной дороги?

— А ты не хочешь пройти через деревню? Попрощаться?

— Ты бы пошла?

— Нет.

— Нет. Доведи меня до Северной дороги. Когда я на ней окажусь, то пойму, куда идти дальше.