1000 и 1 ночь с врагом [СИ]

Часть 6

Медленно, сонливо, и в то же время будто опасливо присматриваясь, к городу подкрадывался вечер. Постепенно краснеющее небо и приближающееся к горизонту солнце лениво и равнодушно взирали на крыши разномастных домов, мощёные узкие улочки, мост и ухоженный ручеёк, на суетливо копошащихся, как муравьи в муравейнике, людей. Утром и днём на площадях столицы обычно было многолюдно: городские как загипнотизированные шли на призывные крики торговцев и грубоватые насмешки разряженных шутов, даже не имея при этом денег — всем хотелось хотя бы поглазеть на иноземные, радующие глаз товары или послушать уличные сплетни да спектакли. Ноне же площади начали пустеть, а лавки закрываться — все торопились домой, у каждого имелось немало дел по хозяйству и орава детей. Разве что несколько купчин из ближних стран спокойно чаёвничали перед уходом, как это у них повелось за пару недель знакомства. Товары уже были сложены в возки, кони запряжены, слуги и кучера готовы к отъезду, поэтому почтенные купцы безмятежно беседовали, важно растягивая слова. Один из них, высокий и худощавый, был напомажен, как девушка, но вместе с тем несколько грубоват и невежественен: ссутулившись, он вольготно разложил локти по маленькому столику, громко хлюпал ароматным чаем, смотрел на товарищей как-то свысока, говорил протяжно и философски, будто всё знал наперёд, а грязно-рыжая нечёсаная борода гордо торчала клином, тогда как кафтан был шит золотом и жемчугом. Впрочем, остальные два «чаёвника» были одеты не хуже и тем более не беднее. Невысокий и круглый лысый купчина так и вовсе был разодет, как павлин, а от самоцветов на его перстах и одёже слепило глаза — ободранные, как стая старых бродячих собак, нищие жадно «поедали» его дикими голодными глазами. Пухлый и круглый, как мячик, он жизнерадостно шутил и улыбался, поэтому на простодушных производил приятное впечатление. Третий, рыхлый старичок в скромном тёмном кафтане рядом с разряженными «коллегами» казался особенно бесцветным, но хитрый, острый, цепкий взгляд его выцветших глаз говорил о недюжинном уме и скрытой силе; вокруг него будто витала неведомая энергия, и каждый, кто находился рядом, нутром чувствовал в этом плечистом старичке неслабого боевого мага.

— Совсем никудышная нынче торговля стала. — задумчиво заметил высокий. — И не только в Ористине — во всём Арлоухате, кроме проклятых рейстонцев. На востоке и на севере ещё более-менее, а на южные страны будто порчу наслали: мор, засуха, голод, всюду беспорядки. Куда власти смотрят?!

— Они мало что могут. — Подумав, ответил «павлин», — Вот, здешний король из кожи вон лезет: и еду раздаёт, сколько есть, и запасы воды блюдёт, и бунтовщиков сотнями вырезает, но что толку-то? Голод в такие годы в крови не утопить. Пора бы нам, господа, вывозить капиталы, тут, глядишь, скоро хаос настанет… Война или переворот…

— Давно пора, странно, что вы только сейчас додумались. — Хмыкнул старик.

— Ну, надежда живуча… — Вздохнул «философ», — Да и привычка. Сколько уж лет здесь торгую, сколько товаров продал и купил… богатая ведь была страна!

— И на неё нашлись смутьяны. — Кивнул «павлин». — Слыхали про того Безымянного?

— Кто ж не слыхал-то? — Фыркнул высокий. — Этот мОлодец и не думает скрываться, хотя его в нескольких странах разыскивают, портрет почти в любом городе где-нибудь да есть. Он у нас объявился недавно, не больше двух недель как, но души обывателей пленил своими россказнями. Как бишь эти рифмованные насмешки называются? Пасквили, вроде… Смеётся над власть имущими, чиновниками, над политикой, даже над королями.

— Я слышал его пару раз. — пожевав губами, добавил старик. — Смутьян-то он, конечно, смутьян, но со смеху помереть можно. И, главное, ни одного слова лжи.

— Может, оно и так, но зачем народ зря баламутить? — возразил высокий. — Он, вроде как, ни к какому злодейству не призывает, но всё-таки… А правда, она, знаете ли, не всегда нужна. В неведенье жили гораздо лучше.

— Похоже, что этот малый всё воспринимает как шутку, и забавляется, словно дитё, а ведь ему может это жизни стоить. — Ответил старик. — Жалко, парень явно выделяется из толпы.

— Ха, да он же наверняка маг! При том мощи небывалой. Где это видано, чтобы человека ни в одной стране никто ни разу поймать не мог? — Произнёс «павлин».

— Авось и есть такой ловкач! Облик ведь менять никому не дано, а королевская стража не зря свой хлеб ест. — Не согласился высокий.

— А это не он ли? — «павлин» встревоженно указал куда-то в сторону, куда вдруг одновременно потекли редкие прохожие, словно в ожидании зрелища.

Улицу рассекал, как чёрный ворон, какой-то молодой человек в чёрном плаще, за которым во весь опор гналась королевская стража и полиция. Прохожие не пытались помочь блюстителям закона и даже расступались перед бегущим, а кто-то и вовсе крикнул ему вслед: «Удачи, поэт! Задай им жару!!». На скуластом красивом лице бегущего сияла насмешливая белозубая улыбка, а глаза сверкали озорно, хотя погоня явно приближалась.

Под ободряющие выкрики зевак поэт стрелой пересёк площадь и резко свернул в ближайший переулок, спрятавшись за старой раскидистой яблоней, на ходу скидывая плащ. У него была всего секунда, пока стражи закона недоуменно озирались. Этой секунды уже не впервой оказалось вполне достаточно для того, чтобы лицо, волосы и даже в какой-то мере фигура поэта приобрели совсем другой цвет и очертания. Навстречу преследователям вышел обычный старик бедняк в жалком рубище и с голодными выцветшими глазами.

Он обладал редчайшим даром, встречающимся раз в несколько сотен лет — метаморфизмом. Мог принимать облик абсолютно любого человека.

— Стой! — Они всё-таки окликнули его, однако без капли подозрения. — Тут сейчас парень пробежал, высокий такой, светловолосый, в чёрном плаще. Не видел его?

— Насмехаетесь, молодой человек? Я уже одиннадцать лет как вообще ничего не вижу. — Вполне убедительно притворяясь слепым, «возмутился» он. — Не дадите ли старику пару медянок на подаяние?..

Смачно ругнувшись, офицер отвернулся и пошёл догонять остальных, проигнорировав нищего.

— Какая жадная нынче молодёжь пошла. — Ядовито посетовал поэт, довольно ухмыляясь.

Эту часть города Байрат знал уже неплохо, и до снятой им комнаты оставалось всего ничего пути. Недолго думая, он пошёл наиболее коротким, который шёл через сеть таких же мелких, узких переулков. Здесь, среди грязи и нечистот, жили бедняки. Остальные старались обходить неблагополучный район стороной, но Байр всегда к вопросу собственной безопасности относился, мягко говоря, халатно. Снова изменив облик, чтобы идти быстрее, поэт шагал лёгкой походочкой, насвистывая какую-т незамысловатую «прилипчивую» песенку, словно не бегал от стражи и словно не замечая потрясающей отвратительности этих воняющих, загаженных уродливых улиц, толп нищих, приглядывающихся к его скромной персоне ватаг. Он с головой погрузился в размышления, и потому вздрогнул, услышав нечеловеческий рёв раненного животного, и инстинктивно поспешил на звук. Прямо за углом какой-то ободранный косматый бродяга пытался зарезать кошку, едва не истекая слюной.

Байрата передёрнуло от отвращения: он уже не раз слышал, что нагрянувший голод заставил людей вырезать почти всех кошек и собак в городах, но ни разу ещё не видел такого воочию и искренне ненавидел издевательства над животными. Потому, толком даже не задумываясь над своими действиями, парень заклинанием отправил нищего в глубокую спячку и склонился над зарезанной кошкой.

Та была ещё жива, хотя и потеряла много крови. Красивое пятнистое животное выглядело жутко в алой лужице.

Мельком осмотрев рану, поэт понял, что тут нужно зелье, а так он может только на время остановить кровь. Снова увеличив спрятанный плащ до нормальных размеров, Байр завернул в него кошку и, поколебавшись, положил рядом с нищим мешочек с остатками монет.

Казалось, всего несколько метров, и вот открывается вид на прекрасную, ухоженную улицу, мощёную гравием, где и находилась его съёмная комната. Светлая, просторная, неплохо обставленная, она была очень даже удобна, и в то же время в ней находилось всё, что могло бы только понадобиться неравнодушному к науке и знаниям магу: забитые книгами шкапы, много пергамента, перьев и чернил на столе, колбы, пробы различных жидкостей и смесей, пучки трав, ингредиенты для зелий, отвары и прочее. Как и полагается всякой холостяцкой комнате, тут царил беспорядок, но не слишком ужасающий.

Аккуратно положив на стол находящееся в стазисе животное, парень принялся методично обыскивать собственные запасы, то и дело что-то бормоча, пока не извлёк какой-то флакончик с зелёной жидкостью, несколько миллилитров которой стоили баснословных денег. Окропив ею рану кошки, маг что-то прошептал и внимательно пронаблюдал за тем, как эта рана затягивается прямо на глазах. Удовлетворённо прицыкнув и повздыхав над почти опустевшим зельем, Байр закупорил и спрятал флакончик, и хотел было уйти за ужином, как вдруг заметил на ауре кошки — почти серой, как у большинства животных — странный разноцветный узелок. Это путанное переплетение непонятно откуда взявшихся у животного разных силовых линий походило на набухшую гнойную болячку. Он, прекрасно разбирающийся в аурах, такое видел впервые, и сперва даже не поверил своим глазам.

«Что это вообще?» — озадаченно подумал парень, внимательно разглядывая диковинку и напряжённо хмурясь.

Руки так и чесались перерыть все имеющиеся справочники по нужной теме, однако после краткой, но кровавой внутренней борьбы Байр решил сначала всё-таки пойти поесть: война войной, а обед по расписанию.

Когда он вернулся — обнаружил, что кошка каким-то невероятным образом сбросила стазис, и просто спокойно уснула.

«Чёрт, да это ведь невозможно… — озадаченно хмурился парень, переложив животное со стола на кровать. — Для сбрасывания стазиса нужен разум и магия… тааак, ещё немного, и я поверю в сказки про оборотней. Надо разобраться».

Однако поиски ответов в книгах, коих у молодого человека было очень много, оказались бесплодными: ничего похожего на этот случай он так и не встретил. Была только сказка о королеве-основательнице ористинской династии, которая якобы умела превращаться в кошку, но, естественно, он обратил на эту историю «для детей» мало внимания. Попытки осторожно «развязать» энергетический узел привели только к тому, что тот слегка ослабел, но не распался.

Подумав и решив, что с этим можно разобраться и завтра, поэт немного покопался в каких-то документах, вдумчиво вчитываясь в них и что-то черкая, после чего, утомлённо зевнув и потушив свечу, спокойно лёг спать, не подозревая, какой «весёлой» будет эта вроде бы спокойная ночь.