10 мегагерц

Глава 8

Сидя на углу огромного стола, накрытого кумачом, я наблюдал за рассаживающимися в зале. Люди с любопытством оглядывались, пытаясь найти в привычном зале что-то новое и необычное. Редкие приветствия знакомых прорывались через шум рассаживающихся людей.

— Доброе утро, товарищи! — я подошел к микрофону.

В принципе пора начинать, а то дальше затягивать уже совсем не неприлично. Поглядев на Алевтину, которая заканчивала расставлять коробки в проходе, я продолжил.

— Добро пожаловать на прослушивание для Калининской радиостанции. Меня зовут Вячеслав Брянцев, и вы могли слышать мой голос в ежедневных передачах. Но время идет, радиостанция растет, и одного меня уже не хватает, — в притворном смущении я развел руки, чтобы показать нехватку роста.

— Поэтому мы и решили устроить общественные слушания на роль дикторов. Они пройдут в два этапа. Первый — это сейчас: вы просто берете номерок, выходите на сцену и читаете ваше любимое произведение, небольшое — буквально на десяток-другой секунд. Стишок, считалку, отрывок из романа — все что угодно. Вот, Алевтина сейчас покажет пример.

Мы с ней это заранее обговаривали, поэтому она демонстративно покопалась в коробке и достала оттуда кусок бумаги с грубо намалеванной цифрой. Показав его всем, она взошла на сцену и, сопровождаемая взглядами, подошла к микрофону.

— А — аалевтина. Номер… Пять!

Странно, откуда у артистки театра, пусть и бывшей, робость перед толпой? Может, микрофон так повлиял?

— Ой, я лучше так! — она подошла к краю сцены — Петр Петрович, по прозванью Перов, поймал птицу пигалицу. Понес по рынку, просил полтинку, подали пятак, он и продал так!

Оценив раскрытые рты аудитории, она улыбнулась и спустилась со сцены.

— Видите, как просто! А оценивать вас будут, — я показал на огороженные места в центре зала, — лучшие из лучших. Актеры драматического театра города Калинина. Поаплодируем!

На самом деле артистов уговорить на такое оказалось довольно легко. Зная на своей шкуре, какой мстительной бывает подогретая критиками публика, они с радостью согласились немного побыть на другой стороне баррикад.

— Но это только первый этап! К сожалению, не все из вас его пройдут по самым разным причинам. К примеру, современное радио все еще слишком капризно к тембру голоса, поэтому прошу заранее не обижаться. Просто попробуете в следующий раз!

Над этой фразой я долго думал вчера. Примерно представляя общий уровень речи, я совершенно не хотел бодаться с мамочками и папочками мекающих и бекающих соискателей. Ну, не смазывают машину сливочным маслом, хотя на хлеб оно идет очень даже ничего. И вашему картавящему чаду надо сначала к логопеду походить, а уже потом приближаться к микрофону. А вот «тембр не подходит» звучит щадяще для родительских ушей, ведь можно еще и в оперу попробовать…

— Поэтому вечером мы вывесим номера тех, кто прошел во второй этап, который будет проходить завтра. Но не обольщайтесь: верхняя планка будет задрана уже совсем высоко, и прошедших будут оценивать уже совсем другие люди! Даже будет специальный врач — фониатор!

На самом деле фониатора мне взять было неоткуда. Просто вчера на процедурах в больнице ко мне подошла отоларинголог и спросила, не могу ли я ей помочь с докторской. Я так и не понял темы, но предоставить возможность собрать кучу наблюдений по поведению голосовых связок во время нагрузок не отказался. Мне несложно, а научности событию предаст.

— Ну и наконец, с лучшими из лучшими мы будем работать лично, — я потер предвкушающе руки. — И именно им будет предложено войти в штат радиостанции. Вопросы есть?

Я оглядел зал, скользя взглядом по лицам. Все-таки, откуда во мне талант языком чесать проявился? Вон сколько людей, и ни одного равнодушного лица.

— Ну, раз нет, тогда предлагаю начать. Девушка, рискнете быть первой? — я обратился к сидящей в первом ряду, весь вид которой буквально кричал: «И хочется, и колется».

Суетливо вскочив, она буквально подбежала к коробке, выдернула на ходу номерок и взлетела на сцену. Внезапно из зала раздался крик «Ленка, давай!» с последующим оглушительным свистом.

— Васька! Я уж тобя! — только что не знающая куда деть руки девушка погрозила кулачком в зал. В ответ из зала послышались смешки и выкрики «комсомол».

— Так! Все, тихо! Васильев, опять предупреждение захотел? — а вот теперь перед микрофоном стояла совсем другая. Ни капли смущения, глаза горят, а руки готовы свернуть шею незадачливому шутнику.

Я даже не успел подойти к микрофону, как в зале стало тихо. Надо же, какая интересная конкурсантка у нас…

— Девушка, а номер? — я едва успел спросить в спину фемину, так же стремительно покидающую сцену.

— Ой! Двадцать восемь!

Убедившись на примере первой жертвы, что процесс вовсе не страшен, зал оживился. Около коробки с номерками тут же образовался легкий водоворот. Кто-то пытался найти номерок посчастливее, кто-то просто радовался возможности поделиться своими ощущениями с соседом.

Постепенно все вошло в ритм, и конвейер заработал, доставляя на сцену неограненные куски будущих алмазов и прочих брильянтов. Убедившись, что все идет хорошо, я прошел в конец зала и уселся на последний ряд, чтобы иметь перед собой всю картину.

— А знаете, Вячеслав, у вас получилось довольно-таки неплохо, — внезапно около меня тяжело плюхнулся Малеев.

— Сбежали? — я смерил взглядом осунувшегося Алексей Павловича.

— Нет, отправили на домашнее лечение, а я немного маршрут изменил.

— Так вы тут давно? — внезапно дошло до меня.

— Ну да, сидел в бельэтаже, а потом сюда.

— Какой голосище, а? — с другой стороны так же внезапно появился Георгий Адольфович. — Если вам не подходит, я бы ее в народный ансамбль попробовал.

На сцене в это время полная девушка старательно выводила мелодию, состоящую из одной буквы А. Интересно, где она подразумевает подобное пение у дикторов? Но вообще, судя по оживлению жюри, конкурсантка выдала нечто крутое и редкое.

— Да всегда пожалуйста. Вывесим вечером понравившиеся вам номера отдельно, и приглашайте!

Я и в самом деле не видел причин отказывать худруку. На радио такие певицы нафиг не нужны, а ему пригодятся.

— Кстати, а сколько тут мест? — я внезапно озаботился посещаемостью.

— В 34-м году делали ремонт. Полный зал 1250 мест. Партер 400, — отвлекшись от перешептывания с Малеевым, сообщил Георгиевский.

Еще раз поглядев на клубящийся зал, я попытался прикинуть численность мероприятия. Нет, точно больше полутыщи. Опоздавшие тихонько входят, заменяя отговоривших свое конкурсантов. А ведь часто и те, и те с группами поддержки. Вот и как оценивать? Надо в следующий раз билеты по копейке продавать. И театру прибыль, и нам учет.

— Дорогие товарищи! Поздравляю вас с переходом во второй этап! — и снова я на сцене.

Стоя под софитами, я улыбнулся в изрядно опустевший зал. Передо мной сидело буквально тридцать человек, безуспешно пытающихся скрыть законную гордость от пусть и промежуточной, но победы.

Я вспомнил вчерашний вечер и легонько передернулся. Дорвавшиеся до неопытного мяса, да еще в таком количестве, профессиональные актеры радостно топили своих несостоявшихся коллег по цеху. Правда, развернувшаяся дискуссия поначалу чуть не скатилась в обычную свару, но многоопытный Георгий Адольфович железной рукой навел порядок. Быстренько отсеяв картавых, окающих и гудящих в нос кандидатов, жюри принялось перемывать косточки остальным. Вокруг некоторых развернулась настоящая войнушка, с обходными маневрами и ковровыми бомбардировками. Но в конце концов, все мосты были сожжены, мечи поломаны и даже стрелы изгрызены, и мы вывесили список.

— Сегодня все будет так же, как и вчера, но с одним изменением. Теперь у вас нет ограничения по времени, только не переусердствуйте, — я жестом передал слово Алевтине.

— Галина Прошкина! — сверившись с бумажкой, она снова обошла микрофон по дуге и обратилась в зал с края сцены.

Пропустив девушку, я спустился в зал и, выбрав местечко с краю, задумчиво следил за руководящей процессом Алевтиной. Вот это вот «безмикрофонье» и выход на край сцены бередили во мне смутные образы чего-то очень знакомого. Но вот чего… Ладно, рано или поздно вылезет, я себя знаю.

— А что такое дислалия? — подобравшись к врачу, шепотом спросил я у него.

А то вчера этой дислалией чуть ли не половину кандидатов отправили в утиль.

— Это когда звуки перемешиваются. Рыба — лыба, машина — мафына. Позже — пощще и так далее. Обычно это встречается у детей, но и взрослые от этого не избавлены.

Интересно, а у врачей есть что-то, для чего не придуман термин? Я как-то считал это вариантом просторечья и все. Эдак японцы по сравнению с нами вообще все эти самые дислалики — у них буквы «р» нет.

— Скажи: «А-а-а!», — она обратилась к очередной конкурсантке.

Кстати… Я даже привстал, чтобы убедиться во внезапном открытии. Среди прошедших во второй тур не было ни одного парня! Не прошли по объективным причинам или просто не считают это приемлемым для себя?

— Да, все верно. Совершенно не популярное среди молодежи направление, — подтвердил мои выводы Георгиевский. — У нас в труппе огромнейший недобор. Сначала война, потом заводы. Быть артистом совершенно непопулярно в наши времена. Эдак еще десятилетие, и мужские роли начнут играть женщины…

— Ну не-е-ет, до такого точно не дойдет, я почему-то в этом совершенно уверен!

— Ваши бы слова, да кое-кому в уши…

Вот как успокоить человека, не используя послезнание? Ведь множество знаменитых актеров только-только начинают делать свои первые шаги…

— Здорово! Ничего себе у тебя тут цветник образовался, — в кресло рядом со мной грузно плюхнулся Андрей. — Так, хватит разглядывать красивых девушек! Скажи лучше, ты уже про годовщину думал?

— Чего?

— Как это чего? 7 ноября. 34-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции.

Оп-па! А ведь и верно. Собираются все в большие колонны по предприятиям и идут мимо трибун, выкрикивая лозунги и размахивая флагами. Или это на 1-е мая?

— А как раньше праздновали?

— Не знаю. Но раньше на станции и было-то всего три человека, так что просто присоединялись к колонне, и все. Но теперь-то все иначе!

— Ну, давай плакат нарисуем и с ним пройдем, — я судорожно пытался найти наиболее безболезненный выход из незнакомой мне ситуации.

— Какой плакат? Мы должны быть на острие нового подъема трудовой и политической активности советского народа, вызванного историческими решениями съезда партии и постановлением пленума!

— И как ты себе это представляешь? — немного отодвинувшись, с некоторой опаской спросил я.

— Пока не знаю… — грустно ответил он. — Вот ломаю голову уже который день.

— Ну, давай в плане развития и соответствия решениям сделаем еще и вечерний эфир.

— Идея хорошая, но нужно что-то, с чем можно пройти мимо трибун.

— Ну, давай какую-нибудь фигуру ростовую сделаем!

— У всех фигуры будут, чем мы отличаться будем?

— Привет труженикам радиоцеха! — внезапно сильно довольный чем-то Малеев материализовался в соседнем ряду. — Чего носы повесили?

— Про ноябрьские думаем, — уставившись в одну точку, ответил Андрей.

— Это правильно. Хоть еще и полтора месяца впереди, а решение нужно уже сейчас. Но вообще я вас нашел по другому поводу. Мы тут с товарищами посовещались… — он открыл большой кожаный портфель и протянул Андрею пару листов из него. — На, держи.

— И что же нам на этот раз подкинули? — он забегал глазами по листу.

— Не подкинули, а оторвали от самого сердца! Целых пять штатных единиц!

— Алексей Павлович, так сегодня же воскресенье. Все же отдыхают, — я попытался объединить в голове выходной и совещания на самом верху.

— А-а-а-й! — он махнул рукой. — Ну, какой отдых, когда в стране такое?

— Какое?

— Всеобщий подъем народных масс!

— И мы на его острие? — я с улыбкой посмотрел на Андрея.

— Именно! — он посмотрел на сначала на меня, потом на Андрея. — А, вы уже?

— Так по этому поводу и думали же… — Андрей еще больше начал сутулиться.

— Ну, тогда не буду мешать. Но чтобы думалось легче, напоминаю, что у вас, как и у средства массовой информации, очень большие лимиты.

— Насколько большие лимиты? — тут же заинтересовался я. — Прицепить к самолету лозунг «Ленин. Партия. Комсомол» и полетать над городом хватит?

— Хватит! Но подумай еще, — Малеев похлопал меня по плечу и пошел к выходу.

Я зажмурился, чтобы сбившиеся прямо передо мной в стайку девушки не отвлекали, и принялся вспоминать все то, что помнил. Самолет — это, конечно, хорошо, но одноразово. Воздушный парад устроить не дадут, это на 9 мая, если оно уже празднуется. Праздничная передача — это хорошо, но, как было верно замечено, с ней по площади не ходят. Салют? Провезти чучело капиталиста, по башке которого рабочий бьет кувалдой? Составить пирамиду из будущих сотрудниц? Так ведь померзнут все…

— Вячеслав! Ау-у! — тихий шепот вдребезги разнес картину прыгающих на батуте медведей в красных жилетках.

Надо же, с такими размышлениями и сам не заметил, как закемарил. Надеюсь, храпел несильно… Я протер глаза и огляделся. Никого. Андрей куда-то упылил, а до Алевтины метров двадцать, да и явно не она меня звала. Вон, стоит в окружении девушек и обстоятельно о чем-то им рассказывает.

— Ну ты чего!

На всякий случай я еще раз огляделся, даже не поленился глянуть под впереди стоящее кресло. Никого. Странные какие-то глюки, и голос знакомый.

— Я сверху! — и следом легкое хихиканье.

Задрав голову, я обнаружил смотрящую на меня Ирину Евгеньевну. Поняв, что я ее увидел, она приложила палец к губам и поманила меня. Точно, тут же есть второй этаж со всякими ложами и балконами. Нам он без надобности, вот я его и выкинул из головы.

На всякий случай убедившись, что никому не нужен, я вышел из зала и, немного поплутав, нашел проход на второй этаж.

— Я тут! — свистящий шепот подсказал мне направление движения.

Стоило закрыть за собой дверь, как сзади мои глаза накрыли мягкие ладошки.

— Угадай кто, — до моего носа донесся аромат каких-то цветочных духов.

— Ирина Евгеньевна… — я пытался сообразить, с чего такие заморочки. Ведь я видел ее, и она про это знает.

— Да ну тебя! Ты меня еще обзови товарищем главной медсестрой, — ладошки исчезли, и девушка показалась передо мной. — Ты чего, других слов не знаешь, что ли?

— Знаю, конечно. Но вдруг чем обижу от незнания или кто услышит… — я судорожно пытался найти наиболее выгодную линию поведения.

— Тише ты! Давай лучше сядем, чтобы из зала не увидели, — она подала пример, тут же требовательно похлопав ладонью по соседнему сиденью.

— А как ты тут оказалась? — я немного поерзал в кресле. Тут они явно лучше, чем внизу.

— Не увиливай! — она положила свою руку поверх моей. — Давай потренируемся!

— В чем? — Ее холодные пальцы не давали мне сосредоточиться, притягивая к себе все внимание.

— Ты меня всегда по имени-отчеству будешь называть? — она перевернула мою руку ладонью вверх.

— А, это… Только ты меня сразу останови, если что не так, хорошо?

— Ладно, — ее пальцы переплелись с моими.

— Ира, Ирочка, Иринка, Ирусик… — я тихонечко начал перечислять все известные мне производные, краем глаза наблюдая за реакцией.

Она прикрыла глаза и, устраиваясь поудобнее, чуть сползла в кресле. По ее лицу гуляла легкая улыбка, изредка сменяясь гримаской в ответ на грубые формы. Вскоре у меня закончился запас имен, и я, недолго думая, перешел на комплименты. Тут пошло гораздо веселее: опыт из прошлой жизни позволял легко оперировать от самых простых и банальных «ты красивая» до «твой укол полностью перевернул мою жизнь».

Наконец, высказав, на мой взгляд, положенный на одну голову объем комплиментов, я замолчал, разглядывая хранящую молчание соседку. Внезапно она повернулась, ее вторая рука слепо зашарила по мне и, наткнувшись на искомое, затихла. Я замер. Пристально глядя мне в глаза, она придвигалась все ближе и ближе. Наконец наши губы нашли друг друга. Я поцеловал ее, сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, заставляющей нас прижаться друг к другу.

— Все, все… хватит, а то я за себя не отвечаю, — ее слова с трудом пробились через хмельной туман в голове.

— Это было очень… необычно, — я не отрывал взгляда от ее лица.

— Необычно? Я чуть голову не потеряла! Внутри меня такой теплый вихрь закрутился, аж закричать захотелось, — она легонько ладошками оттолкнулась от меня. — И вообще, не смотри на меня, я растрепанная, и лицо красное.

— Да, порхающие бабочки в животе — это серьезно, — я постарался сдержать улыбку. — Но вообще как ты здесь оказалась?

— Как-как. Соскучилась сильно и пришла. Ты же, поди, и не подумал зайти?

— Не подумал, — согласился я. — У меня вон, второй день прослушивание идет. Да и куда мне заходить? Я только дом знаю, пока расспрашивать буду, всю тебя скомпрометирую перед соседями.

— Позвонил бы на работу!

— В субботу?

— Ты отговорки ищешь или оправдываешься?

— Конечно, оправдываюсь. Так нам, мужикам, положено, — уже смело я притянул ее к себе и легонько чмокнул в губы.

— Вячеслав Владимирович! Вы где? — из зала раздался громкий голос Алевтины, мгновенно разрушив всю романтику.

— Вон, твоя зовет. Иди и завтра позвони, — строгий тон не оставил мне пространства для маневра.

Разбежавшиеся после поцелуя мысли потихоньку возвращались в черепушку, и я снова обратил внимание на собирающую бумаги Алевтину. Пройдя по сцене, она поочередно попадала в лучи софитов. Внезапно меня озарило.

— Алевтина, а можно попросить тебя поучаствовать в одном маленьком мысленном эксперименте?

— Конечно, а в чем он заключается?

— Представь себе, что ты у нас на радиостанции сидишь перед микрофоном. Нет, у нас вон скоро телетрансляции будет, давай садись перед камерой… Села? Теперь представь, что ты ведешь детскую передачу, тебя смотрят миллионы детей со всего союза… Режиссер дает отмашку, и ты… — я жестом толкнул к ней воображаемую волну.

— Здравствуйте, дорогие ребята… И уважаемые товарищи взрослые!

Вслепую нащупав за спиной кресло, я медленно опустился в него. Передо мной, застенчиво улыбаясь и явно не понимая такой реакции, стояла Тетя Валя!