Волшебство для короля

14

Стояло лето. Маленький Лайам лежал в теплой высокой траве. Над ним кружила назойливая муха.

«Вставай, — зудела она, — вставай, просыпайся».

Лайам перекатился на бок, отворачиваясь от пронзительно-голубого неба, крепко зажмурился, потом открыл глаза. Вокруг было темно. Костер прогорел.

«Доброе утро, мастер».

Фануил был где-то рядом — Лайам слышал цокот его коготков.

«Через полчаса встанет солнце».

— Замечательно! — буркнул Лайам. Огромное помещение за ночь промерзло, ему захотелось вернуться в ласковый сон. Он встал, обхватив плечи руками. Ноги подкашивались. — Просто великолепно!

Несколько секунд он осваивался с темнотой, еще не вполне пробудившись.

«Мастер!»

— Ладно, ладно.

Лайам раздраженно встряхнулся — все синяки разом взвыли, — подошел к бортику углубления и вылез наверх. Беспросветная тьма почему-то сейчас его не очень страшила. Решительно двинувшись к лестнице, он подумал, что не мешало бы разжиться свечой, и тут же ушибся о стенку. Лайам выругался, нашарил ступеньки ногой, потом поднялся на галерею и подошел к окну. Его окатило волной холодного воздуха. Небо было фиолетово-голубым.

Фануил, шурша крыльями, плюхнулся на подоконник.

«Когда спустится первая Лестница?»

— Через час, — Лайам потер подбородок. — Если с ней прибудет человек Каталины, это сильно облегчит нашу жизнь.

«А если не прибудет? Если Катилина вообще никого не пришлет?»

Лайам нахмурился и покосился на оппонента.

— Тогда, видимо, нам придется пробираться в Рентриллиан. Там мы попытаемся передать снадобье королевскому иерарху. Либо самому королю. Ждать нельзя, иначе эта затея потеряет всяческий смысл. Кстати!

Он вынул из кармана рубашки флакончик.

— Пора тебя вновь нагрузить. — Дракончик терпеливо стоял, пока Лайам возился с бечевкой.

«Сперва ты осмотришь мол. Изучишь все подходы к нему. Улочки, переулки, проходные дворы и все такое. Потом я укроюсь в подходящем местечке, а ты полетишь к Лестнице. Станешь следить за людьми».

«С белыми перьями?»

«Да, и за миротворцами тоже».

«Разумеется, мастер».

— Разумеется…

Лайам вздохнул. Скорее бы это утро закончилось. Или — лучше — не наступало бы вовсе. Просто куда-нибудь подевалось бы, а они оказались в завтра. Он снова вздохнул и закинул ногу на подоконник.

— Пошли. Впереди у нас долгий день.

Фануил очутился на месте раньше. В ожидании своего господина он кружил над молом, докладывая о расположении прилегающих к нему улиц и подыскивая укромные уголки. Когда Лайам решил, что полученной информации ему хватит, он велел уродцу лететь к Лестнице.

«Запомни — белое перо, миротворцы».

«Хорошо-хорошо».

Беллоу-сити просыпался раньше Торквея. Улицы постепенно заполнялись людьми. Кое-где мелькали фонарики и факелы, но основная масса рабочих текла в темноте: маршрут был известен, да и небо быстро светлело. У пекарен стояли очереди, бурчащий живот подбивал беглеца свернуть к ним, но он упрямо шагал дальше. «Позже! — говорил он себе. — Позже. После встречи с посланцем принца казны».

Голова мерзла, обритая кожа чесалась, однако Лайам упрямо нес шляпу в руке. Так делали многие моряки, щеголяя татуировкой макушек, и он целиком положился на свою маскировку. «До тех пор пока ты не узнаешь намерений Каталины, она сгодится. А потом нахлобучивай на себя хоть шляпу, хоть капюшон, хоть женский капор. Это уже не будет иметь значения».

Небо меняло цвет. На востоке, над морем, оно уже сделалось серым. Лестница поднималась в Торквей — Лайам издали видел плосковерхий гигантский гриб, медленно вырастающий над водопадом, и молился богине удачи, чтобы обратный рейс этой громадины принес вниз человека с белым пером.

К молу, разделявшему внешнюю и внутреннюю гавани, сходились шесть улиц, образуя широкую круглую площадь, посреди которой красовался фонтан. Волнолом из огромных камней казался дорогой, проложенной посреди леса мачт. В целом это была ловушка. Лайам понял, что выбрал не самое удачное место для секретного разговора.

Он расположился у входа в небольшой переулок, откуда были видны и площадь и три улицы, идущие с запада, — те, по которым сюда хлынет сошедший с платформы народ. Как только дракончик доложит, что за шляпой с белым пером нет слежки, Лайам перехватит посланца и уведет прочь. «Все просто, — думал он. — Все очень просто. При условии, что посланец придет».

Поплотнее закутавшись в стеганую дешевую куртку, он отмахнулся от мрачных раздумий и приготовился ждать.

На площади сгрудились люди — докеры, грузчики, чернорабочие. Они кружили вокруг фонтана, переговариваясь и пританцовывая от утреннего холодка. В толпе сновали пирожники и огольцы с подносами, на которых красовались горячие булки, тут же ошивался сказитель в пестром плаще, но ни едой, ни байками никто не интересовался. Какой-то смельчак вскарабкался на огромную статую в центре фонтана, изображавшую моряка, взиравшего на море. Храбрец уселся на каменное плечо и завертел головой. Он, казалось, особенно интересовался переулком, где прятался Лайам, и пару раз посмотрел на него прямо в упор. Лайам уже стал беспокоиться, не тайный ли это агент, раскусивший его маскировку.

«На таком расстоянии? Брось». Тем не менее он всякий раз напрягался, когда тот смотрел в его сторону. «Не сменить ли укрытие? Нет, не стоит. Никому до тебя дела нет!» Скрестив на груди руки, Лайам прислонился к стене с самоуверенным и даже вызывающим видом.

«Мастер, Лестница пошла вниз».

И тут человек, устроившийся на плече каменной статуи, вскинул руку, указывая на Лайама.

— Вон он! — выкрикнул человек, и все обернулись.

Лайам ахнул, собираясь бежать, — но тут мимо него прошагал пожилой клерк в грязно-белой одежде, держащий под мышкой кипу бумаг. Клерк вышел на площадь, его тотчас окружила толпа.

— А вон и другие! — заорал наблюдатель и спрыгнул со своего насеста.

За спиной Лайама захлопали двери, на площадь хлынули клерки. Они здоровались и перешучивались, бесцеремонно проталкиваясь к фонтану. Рассредоточившись, клерки принялись отбирать людей для работ.

— Десяток малых поздоровее на погрузку телег с последующим сопровождением их по Хлебному тракту!

— Семеро на Гнилой причал. Стеклянный товар с «Дордрехтского принца»! Пьяных и калек не берем!

— Доставка бочек с водой на шесть каравелл! Нужен десяток дюжих гребцов. Тем, кто поможет наполнить бочки, — барон сверху!

— Переноска мешков в хранилища Годдарда! Оплата почасовая!

Клерки работали споро. Сколотив очередную команду, они назначали в ней старшего, давали ему записку к приказчику и поворачивались к другим ожидающим. Толпа на площади постепенно редела.

Сцена, обычная для любого порта. Лайам не раз наблюдал такое и в Саузварке, и в доброй дюжине других городов, но каждый раз это зрелище задевало его. Бравада, скрывающая отчаяние, и растерянная суетливость отвергнутых резко контрастировали с уверенным спокойствием поденщиков-профессионалов, либо прекрасно владеющих ремеслом, либо имеющих связи. Многие избранные в открытую насмехались над неудачниками, раболепно заглядывающими в глаза равнодушных клерков, те же вели себя так, словно имели дело с бессловесным скотом.

Солнце уже встало, площадь покидали последние группки рабочих. Фануил доложил, что Лестница приближается.

«Мастер, она сядет через четверть часа».

«Прекрасно, малыш».

Бедолаги, оставшиеся не у дел, большей частью пьяные или увечные, тоже поползли восвояси. Клерки, переговариваясь и посмеиваясь, потянулись в свои конторы. Какой-то шутник, проходя мимо Лайама, подмигнул приятелям и кивнул.

— А ты чего ждешь, морячок? Тебе надо на ту сторону, на суда набирают там!

Его коллеги расхохотались. Лайам вымученно усмехнулся в ответ. Сердце его отчаянно заколотилось. «Но все-таки маскировка работает, — подумалось вдруг ему. — Работает, тьма вас всех побери!»

Площадь практически опустела. По ней слонялись только пирожники, мальчишки с булками и одинокий сказитель. Все они приставали к прохожим, и нередко не без успеха. Начинался день, народу вокруг ощутимо прибавилось, купцы торопились на склады, капитаны — на корабли. Даже сказителю повезло: он завладел вниманием троих важных господ в атласных камзолах. Лайам напряг слух, но рассказ велся вполголоса и ничего расслышать не удалось.

— Эй, каботажник, есть хочешь?

Лайам, очнувшись, взглянул на девчонку с корзинкой. Та съежилась, готовясь удрать. В животе у него забурчало.

— Хочу, — улыбнулся он. — А с чем у тебя пирожки? Только я мореход, а не каботажник.

— С чем — не знаю, милорд-каботажник, но никто пока что не помер!

Лайам закатил глаза к небу, вынул из кошелька медяк и выхватил наугад пирожок из корзинки. Тот был невелик, но, когда Лайам его разломил, пыхнул горячим паром. Мясом начинка не пахла, однако на масло пирожник не поскупился. Лайам проглотил пирожок в мгновение ока и призадумался, не взять ли еще.

«Мастер, Лестница опустилась».

Девчонка, углядевшая толстенький кошелек, уходить не спешила.

— Что, морячок, кого-нибудь ждешь?

Лайам, не глядя, кивнул.

— Шлюшку небось? Так я ведь не хуже.

Она кокетливо вильнула подолом и масляно улыбнулась.

Лайам поперхнулся и оглядел маленькую торговку. Ей было никак не больше тринадцати.

— Я жду приятеля, — сурово отрезал он. — А ты ступай, пигалица, ступай. Иди торгуй пирожками.

Девчонка обиженно хмыкнула и удалилась. Лайам слизал с пальцев крошки. Он с нетерпением ждал нового сообщения Фануила.

«Мастер, человека с белым пером на шляпе что-то не видно».

Смирись, наберись терпения!

«Все в порядке, малыш. Возможно, он просто еще не успел его прицепить».

Лайам устало потер лоб, потом вспомнил о молниях, испуганно глянул на руки и вздохнул с облегчением: пальцы были чисты.

«А что с миротворцами?»

«Их двое, они, судя по всему, должны сменить ночных караульных».

«Тогда возвращайся. Дождемся здесь нашего человека. Придя на мол, он прицепит перо».

Принц казны непременно пришлет кого-нибудь. Надо лишь потерпеть. Жди.

Никто не пришел.

От посадочной площадки платформы до мола было никак не больше пятнадцати минут ходу. Фануил долетел за пять и уселся на крыше самого высокого здания, выходящего фасадом на площадь.

Пятнадцать минут миновали.

Не желая расставаться с надеждой, Лайам продолжал вглядываться в прохожих. Шляпы двоих-троих и впрямь украшали перья, но — не того цвета. Наконец появился господин, перо которого было довольно замызганным и грязно-желтым, однако он тащил за руки двоих сыновей и пересек площадь, не замедляя шага.

Через полчаса Лайам велел фамильяру осмотреть дальний конец мола, — в небе кружили стаи портовых чаек, так что дракончику легко было затеряться в их крикливой сумятице, — однако никаких белых перьев не обнаружилось и там.

Через час биржевые колокола пробили восемь. Жизнь в Беллоу-сити уже кипела вовсю.

Лайам встряхнулся и вынужден был признать, что Катилина на письмо не откликнулся. Он минут пять цедил сквозь зубы проклятия, колотя себя кулаком по бедру, потом сделал глубокий вдох и приказал себе успокоиться. «Ничего. Через пару часов Лестница спустится снова. Надо лишь подождать». Есть вероятность, что Катилина получил письмо только утром. Лайам решил, что это вполне реально. «Жди. Кто-нибудь непременно придет».

Он еще раз ударил себя кулаком по ноге и с шипением выдохнул воздух. Он не любил ждать, и потом, сколько можно торчать на одном месте? Бездельник в порту в рабочее время всем и каждому мозолит глаза. Надо либо уйти, либо найти повод остаться. «Сказитель!»

Тот бродил взад-вперед вокруг чаши фонтана, сцепив за спиной руки и опустив голову, словно бы пребывая в глубокой задумчивости. Разноцветный, развевающийся на ветру плащ служил ему скорее вывеской, чем одеждой. Выражение глубокой задумчивости также являлось своего рода рекламой, оно отличало сказителей, специализирующихся не на легендах, а на новостях. Сказки сказками, говорил его взгляд, а новости — это серьезно.

Лайам, решившись, пошел через площадь.

— Эй, уважаемый!

— Что?

Сказитель был уже немолод, шапку черных волос его прошивало осеннее серебро, в бороде пробивалась проседь. Разглядев подошедшего человека, он снисходительно бросил:

— Любезнейший, вы меня?

— Сбавьте тон! — сказал Лайам, тряхнув кошельком. — Я не хуже других. Я жду своего капитана, он спустится с новым рейсом, и готов заплатить принц, если вы развлечете меня.

Продавцы новостей вечно важничали, но на деле их заработки были невелики. Сказитель вытаращил глаза, но тут же сделал вид, что щедрый посул его мало волнует.

— Развлекать? — переспросил он надменно. — Я не какой-нибудь там бард или циркач. Однако за ваш принц я готов поведать вам много полезного о современной жизни столицы и роковых тайнах двора. Плата вперед!

Лайам расхохотался, достал из кошелька серебряную монету, подкинул ее на ладони и спрятал в рукав.

— Плата потом.

Сказитель смирился и присел на бортик фонтана. Лайам устроился рядом, спиной к прохожим.

— Итак, братец, что у нас там за тайны? Валяйте выкладывайте, я не спешу!

Сказитель обидчиво вскинул голову, но, видимо вспомнив о серебряном принце, смягчился и картинно взмахнул полой плаща.

— Да будет вам известно, сударь, что мое имя — Тассо… сэр Тассо, мне доводилось беседовать с самим королем! Вы ведь не из Торквея, не так ли? Знайте же, что я говорил с королем в его же дворце. Вы хоть дворец-то видали?

Лайам отрицательно мотнул головой. Через плечо старого болтуна он озирал площадь.

— О, дворец — это изумительное строение, возведенное магами и великанами. Его вам безусловно надо бы осмотреть. Хотя там ныне, увы, тревожно: наш добрый король Никанор заболел. Это вам, сударь, конечно, известно, но о причинах его недуга нам, я думаю, стоит поговорить. Невежды болтают всякое, однако, могу вас заверить, принимать во внимание эти слухи не стоит. Все толки о демонах, призраках, о проклятии, исходящем от его августейших предков, и о коварстве сторонников Фрипортской лиги можете благополучно забыть. Нет, сударь, причины тут всего три. И я, как человек, близкий к дворцовым кругам, готов вам о них рассказать. Желаете ли послушать?

Лайам, помимо своей воли заинтересовавшись, кивнул.

Тассо наклонился к его уху и принялся загибать пальцы.

— Первая из возможных причин — это гнев богов. На этой версии настаивают жрецы, требующие все новых жертвоприношений и покаяний — как от его величества, так и от всех его подданных в целом. А потому завтра утром король предпримет поездку в священную долину Рентриллиан, дабы совершить обряд очищения. Однако жрецы не могут сказать точно, какой грех ему надо замаливать, и потому существуют еще две версии происхождения злого недуга…

Две эти версии утверждали, что болезнь короля либо является следствием козней некоего недружелюбного чародея, не состоящего в гильдии магов, либо она вызвана отравой, подсыпаемой в пищу монарха с ведома одного из претендентов на трон. На первое заявление Лайам лишь фыркнул, второе попросил прояснить. Тассо долго распространялся о Корвиале и Сильвербридже, но ничего принципиально нового сообщить не сумел.

— Если хотите знать, — закончил с важным видом сказитель, — последняя версия наиболее вероятна. Двор — место мрачное, король окружен врагами, рядящимися в личины друзей.

«Ну, с этим я спорить не стану!»

Впрочем, вслух Лайам этого не сказал. Он громко зевнул и почесал щеку. Потом небрежно спросил:

— Неужто ничто не в силах вылечить нашего Никанора? Существуют же снадобья и заклятия!

Тассо состроил скорбную мину.

— Увы, чародеи сделали все, что в их силах, но не добились успеха. Сам магистр еще летом подступался к монаршему ложу, творил заклинания. Эта мера не помогла — король продолжает чахнуть. Его недуг ставит в тупик всех самых известных лекарей и знахарей Таралона. Ничего, к сожалению, поделать нельзя.

— А если пустить в дело какую-нибудь штуковину… из древнего чародейского арсенала? Маги тогда, я слышал, были куда как могущественнее, чем наши!

— Нет, похоже, средства от этой болезни не существует, — вздохнул сказитель и улыбнулся ему, как учитель, раскрывающий ребенку горькую истину. — Она не подвластна ни древним заклятиям, ни новейшим изобретениям.

— А я, помнится, слышал легенду, что одна из семнадцати королевских реликвий наделена целительной силой.

Тассо лишь махнул рукой.

— Ну, если верить легендам, то существует еще Монаршая Панацея…

Лайам прищелкнул пальцами.

— Во-во, я о ней! Почему бы ее не использовать, а?

Снисходительная улыбка сказителя начинала его бесить, однако же он старательно унимал свою злость.

— Ну, во-первых, мой дорогой, потому, что этой реликвии в течение многих веков никто не видел в глаза. А во-вторых, нет никаких доказательств, что она не плод воображения древних историков. В их трудах говорится о многих вещах, каких никогда и на свете-то не бывало.

«Да она у тебя над плешью летает, болван!»

— Но легенды-то все же о ней говорят? Уж вы-то наверняка их знаете?

Сказитель насупился.

— Сударь мой, я сказками не торгую!

— Но помнить ведь вы их должны? Семнадцать реликвий — о них все говорят. Мое дело платить, ваше — рассказывать.

Сказитель вздохнул и признался, что ему действительно кое-что ведомо. Так уж и быть, он поделится с молодым человеком своими знаниями, однако ручательства, что они истинны, не даст ни за что. Никаких ручательств с него никто и не требовал, хотя сведений у сказителя, как оказалось, имелось не густо. Отчасти потому, что о самой Панацее никаких легенд сложено не было, она фигурировала в историях, повествующих о других, более значительных раритетах. Однажды эта реликвия спасла жизнь королю Цимберу, когда тот был серьезно ранен при попытке вновь завладеть одним из похищенных у него Эдаранских Мечей и Квинтиновым Щитом, потерянным его пращуром в диких северных землях. Спасла Панацея и рыцарей-близнецов Табола и Терена после их битвы с великанами Тросских гор. Всего ей приписывалось пять чудодейственных исцелений. Еще в нескольких случаях Панацея впрямую не упоминалась, однако по некоторым намекам можно было предположить, что смертельно раненных рыцарей воскрешали именно с ее помощью.

— Все это покрыто пылью столетий, — закончил Тассо. — Новых чудес в нынешней половине тысячелетия не происходит. Если Монаршая Панацея существовала на деле, она, скорее всего, покинула королевство вместе с Квеленом-Странником. Говорят, он прихватил несколько реликвий в свое злосчастное путешествие.

— И было это двести лет назад, — сказал Лайам, делая вид, что признает свое поражение.

Сказитель надменно кивнул.

— Вот именно.

Пока длился рассказ, колокола пробили девять. Оглянувшись на восток, Лайам увидел, что солнце стоит высоко, и, решив, что с него довольно, отдал сказителю его принц.

— Скоро придет мой капитан. Спасибо за развлечение.

Он встал, потянулся и, не обратив внимания на низкий поклон болтуна, вернулся на свой пост — в переулок.

«Фануил, не слетаешь ли поглядеть, что там с Лестницей?»

«Слушаюсь, мастер».

Лайам прислонился к стене, вынул кинжал и принялся чистить его кончиком ногтя. Если Панацея действительно сотворила хотя бы половину чудес из тех, что ей приписывают, она наверняка способна исцелить короля. Как реликвия попала в руки герцога Южного Тира, Лайам не знал. Впрочем, монархам свойственно одаривать своих верных вассалов бесценными раритетами. К тому же, если верить легендам, снадобье, содержащееся во флакончике, благотворно воздействует не только на тех, в чьих жилах течет королевская кровь…

Ожидание сводило с ума. С того места, где он стоял, Лестница видна не была, но тормошить попусту Фануил а ему не хотелось. У дракончика и так довольно забот, а расспросами ход подъемника не ускоришь.

Лайам в шестой раз приступил к чистке ногтей и вдруг встрепенулся. В голове его вспыхнула мысль:

«Лестница опускается, и я вижу среди пассажиров человека, который держит в руках шляпу с белым пером».

Беглец вздохнул с облегчением и привалился к стене, вознося всем богам благодарственные молитвы.

«А еще я здесь вижу лейтенанта Эльдайна».

У него пресеклось дыхание. Он велел фамильяру показать ему Лестницу — и увидел воочию и человека с пером, и Эльдайна, которого нетрудно было признать по белым повязкам. «Если ему все известно… если он следит за доверенным лицом Катилины, наше свидание не состоится!»

Ожидание затянулось. Лестница еле ползла. Лайам еле дышал. «Как разобраться, следит он за ним или нет?» Подручный Уорден мог оказаться на платформе случайно. Возможно, это его обязанность — каждое утро посещать Беллоу-сити. «Но все-таки… вдруг ему что-то известно?» Грудь Лайама жгло, он стал задыхаться.

Наконец Лестница опустилась, и Фануил доложил, что человек с белым пером пошел в одну сторону, а лейтенант — в другую.

«Похоже, он идет к бирже, мастер».

— Ес-сть! — радостно прошипел Лайам и тут же испуганно дернулся — не услышал ли кто его восклицание? Нет, все в порядке. Площадь опять почти опустела: там слонялась лишь кучка зевак, да какой-то поденщик набирал ведром из фонтана воду, да вертлявая девчонка-пирожница на все лады расхваливала свой товар.

«Следи за Эльдайном, малыш. Дай мне знать, если он повернет в мою сторону».

«Хорошо, мастер».

Последнее ожидание. Пятнадцать минут, необходимых на путь от причальной площадки до мола. Лайам считал мгновения, загибая длинные пальцы. Время от времени, он зажмуривался, словно бы торопя таким образом время, и тут же опять обшаривал площадь глазами, отыскивая унылую, серого цвета тунику. Благодаря недавнему обмену зрением с Фануилом он знал, во что посланец одет.

«Мастер, Эльдайн дошел до биржи. Говорит с миротворцами, которые там стоят».

«Хорошо».

Посланец шел за тремя носильщиками, обремененными огромными тюками шерсти, так что Лайам заметил его лишь тогда, когда он дошел до фонтана. Человек Каталины церемонно надел шляпу, расправил длинное белое перо и замедлил шаг, словно раздумывая, куда бы ему направиться.

«Благодарю вас!» — вскричал мысленно Лайам, обращаясь ко всем богам, и оглядел площадь. Миротворцев вроде не видно, никаких подозрительных личностей тоже… «Кроме тебя самого!» Он вышел из переулка и двинулся прямо к посланцу. Тот удивленно вскинулся.

— Я — Отниэль Фовель, — сообщил Лайам.

— Вы?! Но… — Посланец осекся, рассматривая его лоб, потом встряхнул головой. — Ладно, неважно. У меня к вам письмо. Вы должны прочесть его прямо при мне.

Он достал из складок туники сложенный лист пергамента, на котором красовалась большая печать.

Лайам торопливо сломал сургуч и развернул письмо. Оно было коротким:

«Я не имею дела с убийцами и безумцами. Рекомендую вам незамедлительно сдаться пацифику».

Голова Лайама пошла кругом. Он пошатнулся, не веря своим глазам, но тут его взяли за локоть.

— Сохраните это письмо, — сказал посланец, убедившись, что собеседник его слышит. — Завтра в одиннадцать утра сын моего господина придет помолиться в храм Ночи — в священной долине Рентриллиан. Его имя Публий Цест Катилина. Вы его знаете?

Ошеломленный Лайам мог лишь помотать головой.

— Ну, это также неважно. Он придет туда ровно в одиннадцать и будет один.

Посланец говорил медленно, с расстановкой, подчеркивая каждое слово.

— Король тоже прибудет в Рентриллиан. За ним потянется масса простого народа и весь, естественно, двор. Итак, завтра утром, в одиннадцать, в святилище Ночи. Счастливо оставаться, господин Фовель. Желаю удачи.

Мужчина развернулся на каблуках и зашагал прочь. Лайам потряс головой и очумело уставился на письмо. Резкий его тон контрастировал с серьезностью и доверительностью посланца, а содержание не имело ничего общего с тем, что тот передал на словах. О том, где и когда будет молиться отпрыск сановного Катилины, безусловно, сказано неспроста. «Зачем же тогда мне послали такую депешу?»

Лайам покачал головой, сложил пергамент, сунул его за пазуху и поспешно зашагал прочь от мола. Он был весьма озадачен.

По дороге, придя в себя от первого потрясения, он постепенно начал соображать, что к чему.

«Принц казны боится ловушки!» Переписка с человеком, которого обвиняют в убийстве главного королевского камергера, могла нанести репутации Катилины непомерный ущерб. Особенно в эти мрачные, опасные дни, когда всем и всюду мерещатся заговоры и предательства. «Именно потому в письме он отказался от встречи со мной. А если меня застукают с его сыном, всегда можно заявить, что это случайность. Завтра в священной долине будут толочься все!»

И это прекрасно. Ведь в людской толчее так легко затеряться. Кроме того, у его врагов не будет оружия. В этом святом месте появляться с оружием строго-настрого запрещено. Исключение делается лишь для некоторых жрецов и личной охраны монарха. К тому же долина Рентриллиан находится вне зоны влияния коварного Аурика. Катилине там будет проще передать Никанору флакончик. Да и само святилище Ночи словно создано для тайных свиданий. Оно расположено на отшибе и посещается мало. И — что тоже немаловажно — там вечно царит полумрак.

«Катилина до мелочей все продумал!» Лайам пощупал сквозь ткань куртки прямоугольник письма. «Вот настоящий мастер интриг. А ты просто шестерка». Он попытался представить свое собственное лицо в момент прочтения долгожданной записки. «Наверное, я выглядел, как полный дурак. Фануил, тот уж точно бы надо мной посмеялся».

Ему же смеяться пока что никак не хотелось, однако Лайам все же испытывал облегчение. Хорошо знать, что у тебя есть союзник, пусть даже далекий. Душа его словно освободилась от тяжкого груза, он чувствовал, что готов ко всему.

Теперь основная его задача — не попасть до завтра в лапы врагов, но у него есть укрытие — это нетрудно. Пробраться в Рентриллиан будет, безусловно, сложнее: придется идти Молитвенным трактом, а там-то уж наверняка ошиваются миротворцы.

«Фануил!»

Эльдайн ушел в здание биржи, и дракончик томился без дела. Он радостно кинулся выполнять новое поручение и даже никак не прокомментировал казус с письмом. С другой стороны, Лайам ведь и сам не удосужился сообщить своему фамильяру, какой шок ему довелось пережить.

Отправив малыша на разведку, он вдруг понял, что до конца дня никаких дел у него вроде бы нет. Направившись к складу, Лайам задумался, чего ему там не хватает, и, приостановившись, исследовал содержимое купеческого кошелька. Тот был набит монетами до отказа. «А он малый не промах — этот толстяк!»

На склад Лайам вернулся с большой парусиновой сумкой, в которой лежали два одеяла, дешевая трутница, три свечи, пара свертков с едой и… книга новелл. Книга была, пожалуй, излишеством, и он втихомолку бранил себя за причуду.

«Зря ты ее купил. Фортуну дразнить не следует, она — дама капризная».

Однако через пару минут неприятное ощущение улетучилось. «Возможно, мне придется тут прятаться не один день». Дров, если их экономно тратить, хватит надолго. Лайам достал новую трутницу и развел маленький костерок, запалив лишь один-единственный обрезок доски. Потом он стал распаковывать сумку. Аккуратно расстелил одеяла, расставил свечи. Куда деть еду, чтобы она не испортилась и не запылилась? Внезапно ему стало смешно.

«Ни дать ни взять — смущенная новобрачная, впервые прибирающая свой новый дом!»

Лайам откинул голову, любуясь делом собственных рук.

— Нет, мертвецы так не обустраиваются, — прошептал он, потом, уже громче, добавил: — Так обустраиваются придурки!

Он хмыкнул, сел к костерку и взял в руки книгу.

«Фануил, ты у нас где?»

«Лечу над дорогой, идущей вдоль моря, мастер. Уже подлетаю к повороту в долину».

«Прекрасно. Разведай, как там, и возвращайся домой. Я как раз принес с рынка еду и собираюсь прилечь почитать…»

«Что-что?»

«Ладно, замнем. Давай не тяни».

«Слушаюсь, мастер».

Благоприобретенный сборник рассказов о путешествиях был увесист и хорошо издан, однако читать ему вдруг расхотелось. «Что ж, я хотя бы его полистаю…» Он раскрыл томик на первой странице. В глаза бросились строки: «В давние времена путешествовать по дорогам страны было отнюдь не так безопасно, как в наши благословенные дни…»

Лайам, не удержавшись, фыркнул. «Видел бы автор, что творится на этих дорогах теперь!» Однако начальная фраза введения уже зацепила его. Он заложил книгу пальцем и поднялся на ноги, чтобы зажечь свечу.

Та стояла на бортике внутреннего прохода. Лайам хихикнул, оценивая со стороны свой видок, и тут чей-то вкрадчивый голос внезапно окликнул его.

— Ренфорд, дружище! Что-что, а прятаться ты, безусловно, горазд! Отыскать тебя было совсем непросто.

Лайам медленно повернулся. С высоты галерейки ему улыбался Эльдайн.