Волчица и пряности. Том 13. Краски мира 3

Волчица и серебряный вздох

Я оглянулась; оказывается, я уже довольно далеко отошла от повозки.

Дразнить зайца с зайчонком было весело, но я слишком уж увлеклась.

Я тряхнула поясом и улыбнулась, давая понять зайцам: все, игра кончилась. Те двое переглянулись и поскакали по своим делам.

– Ну что ж…

Я тоже отправилась в свое логово.

Странное у меня логово – все из дерева и железа, на колесах и влекомое лошадью.

Иногда оно все забито товарами, но именно сейчас в нем вещей было мало. В таком виде оно приятнее всего. Когда грузов чересчур много, там просто не повернуться, а когда совсем ничего нет – слишком холодно.

Но когда между ящиками достаточно места, можно натянуть ткань, и внутри становится уютно; кстати, и ветер не задувает. Мешочек с зерном под голову, укутаться в одеяла – и можно лежать в свое удовольствие, считая дощечки в стенках ящиков или просто глядя в небо.

Сегодня погода была хорошая, а значит, и одеяла будут превосходно теплыми.

Стоило мне об этом подумать, как я зевнула во весь рот. Я ведь еще и пообедала совсем недавно.

У человеческого рта есть эти надоедливые щеки, из-за которых в нем тесно; зато только люди, зевая, могут поднять руки и потянуться.

Конечно, мое истинное обличье – волчье (я к нему и привыкла за века), но человеческое тело мне тоже, в общем, нравится, хоть оно и не лишено неудобств. Ведь человеческий облик сопровождается человеческим же странным обычаем носить всякие украшения. Волк, конечно, тоже заботится о своей шубе, но с тем, что вытворяют люди, это ни в какое сравнение не идет.

Говоря понятным для волка языком – это все равно что менять цвет меха каждое утро под стать настроению. Как же это может не нравиться?

Но интереснее всего, конечно, показывать другим все эти свои обличья и смотреть на их реакцию.

В этом отношении мой спутник не имеет себе равных. Шарф да балахон – вот и все, что требуется, чтобы вызвать фурор.

Единственная проблема – все эти украшения стоят денег. Конечно, для меня, Мудрой волчицы, беспокоиться о человеческих деньгах – просто позор, но, раз уж я путешествую в человеческом обличье и в компании человека, ничего не попишешь.

Хуже того, мой спутник – бродячий торговец и потому упрямо цепляется за свои деньги. Даже вот эта остановка в поле – хоть он и сказал, что остановился, чтобы пообедать, наслаждаясь приятной погодой, но у него явно была и другая причина.

Весь вчерашний вечер он думал о чем-то своем; я с ним пыталась заговаривать, а он лишь что-то нечленораздельное отвечал. Всего несколько минут назад, когда мы обедали, он опять смотрел куда-то в никуда, как и все последнее время. Он даже не заметил, как я стянула два куска сыра.

Подозреваю, что думает он о монетах и шкурах, которые мы видели в последнем городе.

В мире людей просто утомительно много различных денег и шкур, и что на что в каком количестве обменивать – немалая проблема. Вот смотрите: черные шкуры можно обменять на белые серебряные монеты, эти серебряные монеты – на коричневые шкуры, их – на красные медные монеты, а на медные монеты можно снова купить черные шкуры, но уже с прибылью.

Вот он и считает цифры с прошлого вечера.

Конечно, в мире людей, чтобы путешествовать, деньги нужны, да и для всего остального тоже; вдобавок мой спутник вообще путешествует в первую очередь для того, чтобы добывать деньги, так что жаловаться мне не на что.

Более того, стоит мне посмотреть на него, бедненького, трудящегося в поте лица, и я не могу себя заставить попросить его купить мне что-нибудь, что даже нельзя съесть.

И тем не менее – из-за того, что он витает где-то в облаках и даже не заметил, что я вернулась в повозку, мой хвост сам собой распушился.

– Ну сколько мы еще тут будем? – наконец спросила я его, раскладывая одеяло. Суровый голос сделал свое дело: мой спутник наконец отцепил взгляд от деревяшки. Он, по-моему, даже не поел толком – все царапал цифры на дощечке, покрытой воском.

– Мм… о, ты посмотри, сколько уже времени.

Этот трюк свойственен лишь людям – умение определять время, просто кинув взгляд на небо.

Он поспешно набил рот хлебом, держа одновременно дощечку и стило.

То, что я стянула и сожрала два куска сыра, он, кажется, так и не заметил.

– Ты нагулялась? – вдруг спросил он, когда я уже разложила одеяло и собралась под него залезть. А я-то была уверена, что он не замечал, что я делала.

– Думаю, если я отойду слишком далеко, ты будешь волноваться.

Мой спутник улыбнулся; при виде этой дурацкой улыбки мне захотелось и впрямь исчезнуть на время; вот интересно, как ему это понравится.

Его дурость – прямо как у кошки, которая боится воды, но все равно пытается поймать рыбу.

– Как бы далеко ты ни отошла, все равно вернешься, как только твой живот опустеет, – ответил он.

Сердиться на него было бы просто нелепо, так что я лишь улыбнулась. Увидев мою улыбку, этот дурень тоже ухмыльнулся до ушей – он явно был уверен, что взял надо мной верх.

Меня стоит похвалить за то, что я позволила ему такую вольность.

– Ладно, сейчас я запрягу лошадь, и мы поедем дальше, – сказал он и, спрыгнув с козел, пошел за лошадью, которую отпустил перед привалом.

Я стала следить за ним, опершись локтями о борт повозки и положив подбородок на руки. Мой спутник – он вообще-то скромный и добрый, но иногда бывает гордым и слишком уж уверенным в себе.

Деньги он ставит превыше всего, кроме собственной жизни, иногда это доходит до нелепости. Можно было бы ожидать от него редкостного скупердяйства, когда дело доходит до того, чтобы эти деньги тратить, однако иногда он оказывается на удивление щедр; всякий раз мой хвост сам по себе начинает вилять.

По-моему, он уверен, что от меня можно добиться чего угодно с помощью еды, но, как бы хороши ни были люди в приготовлении пищи, мне интересно: неужели он всерьез считает, что для меня, Мудрой волчицы, еда – это все?

Эти его слова, что я вернусь просто потому, что голодна, – какой абсурд!

Я возвращаюсь, потому что мне не доставляет удовольствия есть в одиночестве, и я виляю хвостом от радости, когда он тратит свои драгоценные деньги на меня. Вот и все.

– Воистину дурень…

Лошадь моего спутника продолжала щипать траву; его это раздражало, он пытался то тянуть ее, то толкать, мотая головой. И все равно он считает себя хладнокровным, расчетливым волком в мире людей. Просто смешно.

– Он всего лишь баран, – прошептала я, положив щеку на борт повозки.

Так вот я и продолжала смотреть на своего глупого спутника, нежась под солнышком. Жаловаться было не на что.

Улыбка сама собой прокралась ко мне на лицо и разрослась; потом я поняла вдруг собственную глупость.

– Может, это я здесь дуреха, – прошептала я и опустила взгляд на землю.

Там – между травинок лежало что-то странное.

– Что это?

Я перегнулась через борт и всмотрелась, но все равно разглядеть не смогла. Пришлось вылезти из повозки и подобрать. Это была металлическая штучка в форме головы какого-то зверя, сквозь которую был продет кожаный шнурок.

– Что это? – снова пробормотала я, глядя на нее, и тут услышала голос своего спутника.

– Ну, ну.

Лошадь явно наслаждалась редкой свободой, и ей не нравилось, что ее отрывают.

Я поймала взгляд ее черных глаз и увидела там искорку раздражения. Но у этой коняги было множество возможностей сбежать, если бы она действительно хотела. Значит, она просто развлекалась, дразня торговца.

Что ж, поделом ему.

– Давай, кончай брыкаться! Да, вот так… идем.

Мой спутник, привычный к такой работе, проворно запряг лошадь, говоря всякие успокаивающие слова.

Бывает просто очаровательно, когда идеальный человек вдруг начинает вести себя по-дурацки, но не менее очаровательно, когда редкостный дурень внезапно проявляет удивительную сноровку.

Но когда лошадь страдальчески пихнула моего спутника носом, упомянутый спутник вновь стал самим собой.

– Ну хватит… ладно, все, трогаемся… эй, что случилось?

Он небось думал, что я уже свернулась под одеялами в повозке. Я решила спросить его, что это я нашла, но передумала: лучше сначала сама поразмыслю.

В общем, я ответила что-то невнятное и сперва влезла на колесо, потом спрыгнула в повозку.

Мой спутник, похоже, ни о чем не беспокоился. Он взобрался обратно на козлы, взял поводья и направил повозку вперед. Наше путешествие продолжилось.

Моя постель мягко покачивалась. Я свернулась калачиком на одеялах и принялась разглядывать свою находку.

В человеческом мире ходит великое множество металлов и самоцветов, о которых я даже не слышала, но этот, кажется, был мне знаком: свинец. По размеру эта штучка была с последнюю фалангу моего большого пальца и представляла собой голову – то ли собачью, то ли лисью, то ли неуклюже сделанную волчью.

Должно быть, сделали ее очень давно: она была вся потертая, а тонкие черточки почернели. Но ощущение, что этой вещью долго пользовались, делало ее даже более приятной.

Мне, Мудрой волчице, такие вещи подходят больше, чем новые и блестящие. А коли эта уже на кожаном шнурке, очень притягательной кажется идея надеть ее и посмотреть, как отреагирует мой спутник.

Я попробовала надеть эту штучку на запястье, но шнурок чересчур длинный, да и выглядит не очень. Может, на шею? Но там уже висит мешочек с пшеницей.

Так вот я раздумывала, как же мне ее носить, пока наконец меня не осенило.

Люди часто обвязывают свои волосы разными хитрыми способами; будет ли странно, если волчица поступит так же с самой прекрасной частью своего меха? Конечно, нет. Шнурок оказался все равно немножко длиннее, чем надо, но я его чуть подвязала, и он сел как влитой.

Свинцовая штучка размером всего лишь с мой большой палец, так что смотрится замечательно.

Обвязать кожаный шнурок вокруг хвоста – такая идея мне бы и в голову не пришла ни в лесу, ни в пшеничном поле, если бы не близкое знакомство с людьми.

Я встала и крутанулась на месте, точно щенок, гоняющийся за украшением, прицепленным к собственному хвосту.

– Ху-ху-ху, – захихикала я, радуясь неожиданной находке.

– Да, кстати. Я хотел тебя кое о чем спросить, – вдруг произнес мой спутник со своих козел.

Он обернулся. Ну вот, теперь от него не скроешь, как я кручусь вокруг самой себя, восхищаясь хвостом.

Правда, я все равно собиралась ему показать. Так что я просто повернулась к своему ошеломленному спутнику лицом и, гордо помахивая хвостом, спросила:

– Ну как тебе? Неплохо, правда?

Я уперла руку в бедро и повернулась – совсем как танцующие девчонки, которых я видела в городах.

Мой спутник смотрел на мой хвост, точно приклеившись к нему взглядом, и явно не знал, что сказать.

– Очень, эээ, красиво, но…

«Но»? Он что, в таком замешательстве, что не может просто признать, что эта штучка на мне отлично смотрится, и должен обязательно что-то добавить? Как мило!

– Где ты это взяла? – спросил он.

– Мм? Вон там подобрала.

Я снова взглянула на вещицу. Да. Она действительно мне отлично идет. Серая почти до черноты, она замечательно смотрится на буром мехе с белым кончиком. Я замахала хвостом. Мой спутник довольно долго на меня смотрел молча, потом сказал просто «а» и снова повернулся вперед. Надо же – вот такое получить от этого типа, который теряет душевное равновесие, стоит мне посмотреть на него искоса, как делают городские девушки!

Это, несомненно, показывает, насколько хорошо мне идет мое новое украшение.

Вздохнув, я залезла на козлы.

– Ну так что ты хотел у меня спросить?

Из-за разницы в росте мне пришлось смотреть на него снизу вверх.

Когда я в волчьем обличье, я почти на все существа смотрю сверху вниз. Видимо, из-за этого, когда мне пришлось смотреть снизу вверх, мне сначала это казалось немного… ну, унизительным, что ли. Но в последнее время мне это стало даже немножко нравиться.

Если мой спутник хочет вести себя уклончиво, это даже к лучшему.

Тщательно оберегая лицо от любого намека на улыбку, я молча смотрела на него, точно невинный щенок. Он глядел на меня, тщетно пытаясь скрыть замешательство.

Если и есть что-то, чего я жду с таким же предвкушением, как обеда, это вот такая ситуация.

Я ему улыбнулась. Он нервно прокашлялся и наконец ответил:

– Кхм. Ээ, нет, ничего особо важного, но… – он кинул взгляд на мой хвост. – Тот город, где мы были до вчерашнего дня, – насчет того, хорошие там меха или не очень…

– Мм.

Понятно, он хочет говорить о доходах.

Впрочем, каждый раз, когда он получает прибыль, мне достается что-нибудь вкусненькое, так что это хорошо. Мне особо незачем к нему подольщаться, но коли уж мне приходится с ним путешествовать, лучше это делать улыбаясь.

Я тоже кашлянула и посмотрела на него разрешающе.

– Мм.

После чего он начал буквально закидывать меня вопросами о качестве то той, то этой шкурки. Люди оценивают меха с помощью рук и глаз, я же могу это сделать мгновенно – мне достаточно понюхать.

Пока я ему отвечала – объясняла, что та шкурка хорошая, а эта не очень, – его внимание то и дело куда-то ускользало; по-видимому, он вспоминал товары, которые мы видели.

Когда я ответила на его последний вопрос, он меня даже не поблагодарил – просто замолчал.

Как грубо. Впрочем, я все равно не смогла себя заставить презирать этого типа с его чересчур серьезным лицом. Чувствуя себя немного лишней, я сидела и смотрела на его профиль. И тут он, словно придумав что-то, потянулся назад, в повозку.

Он положил на колени свою вощеную дощечку, исписанную цифирью, и принялся что-то бормотать себе под нос, а потом вдруг воскликнул:

– Да! Я так и знал!

У людей плохой слух и плохое обоняние, и они имеют неприятное обыкновение слишком громко кричать.

Он застал врасплох не только меня – лошадь тоже вздрогнула. Но он, ничего не заметив, небрежно кинул дощечку обратно в повозку, взял поводья и натянул их, останавливая лошадь.

– …Что случилось? – спросила я, потирая побаливающие уши, точно кошка. Лицо моего спутника было раздражающе веселым.

– Я так и думал, в ценах есть дыра. Мы сделаем хорошие деньги!

И он принялся разворачивать повозку, чтобы возвращаться туда, откуда мы выехали. Выглядел он ну совсем как щенок, у которого еще даже не все зубы прорезались.

***

Я провела в компании торговца столько времени, что самые основы торговли тоже научилась понимать. Но все равно для меня загадка – как можно получить прибыль после множества покупок и продаж, если в итоге остаешься с тем же товаром, с каким начинал.

По словам моего спутника – можно.

– Тебя будут презирать, если ты выложишь гору мелких монет при покупке дорогой вещи; и если ты попытаешься расплатиться крупной монетой при покупке чего-нибудь дешевого – тоже. Поэтому люди пользуются разными монетами в зависимости от того, что именно они покупают. Но иногда меха просто обменивают на меха, а монеты – на монеты. Поэтому –

– Поэтому иногда равные вещи могут оказываться неравными, да?

– Вот именно. Я несколько раз пересчитал, и ошибки быть не может. Достаточно просто покупать и продавать здесь, в городе, и мы можем получить прибыль в две десятых доли, может, даже в три. Это отличная возможность!

Возможно, это все и правда, но его возбуждение как-то подавляет мое. И потом, я еще не получила правильного комплимента за украшение, которое догадалась надеть себе на хвост!

Но, разумеется, мой спутник не умеет уделять внимание более чем одному предмету сразу. Не стоит ожидать от него слишком многого.

Мы въехали в город, который покинули всего лишь сегодня утром. Здесь было так же многолюдно, как и прежде. При виде всей этой толпы мне подумалось: неужели мой спутник решил, что из всего этого множества людей ни один не обнаружил возможность, которую отыскал он?

Конечно, в любом предприятии возможны и успехи, и провалы. Должна признать, благодаря моему спутнику мне выпадают приключения, какие я за долгие годы уже практически успела позабыть.

Довольно забавно смотреть, как он бросает взгляды по сторонам в нетерпении – поскорее бы начать торговать. Но тут… едва мы отправили лошадь в конюшню, как мой спутник посмотрел на меня и сказал:

– Подождешь меня в таверне?

– Что?..

Я просто застыла на месте. Я-то была уверена, что он возьмет меня с собой – вынюхивать шкурки и слушать звон монет. На миг мне даже показалось, что он меня дразнит.

– Я буду ходить по лавкам по всему городу. Думаю, тебе не понравится таскаться за мной сквозь такие толпы то туда, то сюда?

Это нечестно. Если уж я для него такая обуза, он мог бы так и сказать. Но он явно не хочет брать меня с собой. И поэтому, когда он повторил: «Не понравится, верно?» – как я могла ответить?

Одни лишь торговцы так искусны в использовании к своей выгоде различий между внутренними намерениями и их внешними проявлениями. Мой спутник этим пользуется довольно часто, хотя, возможно, сам этого не сознает.

– Да, думаю, не понравится, – ответила я, натянув на лицо улыбку, но не пытаясь скрыть от своего спутника раздражение. Он, однако, явно понял неправильно и похлопал меня по голове, как какого-нибудь щенка.

Он небось решил, что я дуюсь просто из-за того, что он меня оставляет одну. Неужели он даже сейчас не понимает, что это я держу его поводья?

Он невероятный дурень, но его уверенная улыбка – просто прелесть. Может, он все-таки не самый большой дурень.

– Но ты же не заставишь меня здесь ждать совсем с пустыми руками, – сказала я. Рука его такая худая на вид, но очень крепкая, когда я за нее берусь.

Он на меня так кисло посмотрел, но в конце концов все-таки дал мне блестящую серебряную монетку. Похоже, он действительно уверен, что получит прибыль.

– Только не истрать все.

Я не стала ему говорить, что, если бы он взял меня с собой, это не стоило бы ему и медяка.

***

По правде говоря, мой спутник и вправду не мог себе позволить таскать меня с собой. Ему было просто некогда: здесь, внутри городских стен, начало и конец дня строго обозначены колоколами.

Звон этого колокола открывает рынок, звон того колокола дозволяет ремесленникам сделать перерыв в работе. Занятное зрелище – как будто весь город танцует под один ритм. Я сидела на втором этаже постоялого двора, держа в руке вино, и отсюда этот ритм был виден довольно хорошо.

Если смотреть под этим углом, мой спутник – путешествующий по разным странам, зарабатывающий на жизнь лишь своей повозкой и своим умом, подчиняющийся только движению солнца и луны – вне всяких сомнений, один из самых свободных среди людей.

Свобода и сила проистекают из одного родника. Несмотря на всю свою дурость и мягкосердечность, его вера в собственное умение придает ему какую-то загадочную, притягательную силу.

Я начала вспоминать наши с ним путешествия, но это не очень помогло пригасить раздражение из-за того, что он меня оставил одну. Точнее, это не помогло успокоить мой гнев.

С одной-единственной серебряной монеткой мне пришлось забиться в уголок таверны. До ночи было еще далеко, и в таверне сидело лишь несколько ленивых путешественников да кучка старых завсегдатаев, высушенных, как рыба на солнце. Но даже если с ними посчитать, людей было мало, и мне оставалось только лишь сидеть в уголке и рассматривать прохожих, шляющихся туда-сюда перед входом в таверну.

Что еще хуже, я даже не успела переодеться – на мне по-прежнему было одеяние… люди это называют «монахиней».

Из-за этого каждый, кто проходил мимо моего стола, говорил одну и ту же фразу: «Да пребудет с тобой благословение Господне», – и оставлял мелкую монетку.

Потом они складывали ладони вместе, а некоторые пытались прикоснуться к моей руке; а потом возвращались к своему столу.

Ненавижу, когда мне поклоняются; однако эта форма поклонения была такая дурацкая, что я даже сердиться не могла.

Я сидела, жевала чечевицу и потягивала вино, чтобы утопить слезы, которые у меня время от времени проступали на глазах, когда я зевала.

Вспомнив те разы, когда торговые планы моего глупого спутника оканчивались неудачно, я заказала кислое вино неважного качества.

Оно было достаточно плохим, чтобы мне не хотелось спать и чтобы я не прекращала сердиться на него за то, что он меня оставил. Я как раз смахнула капельку с уголка рта, когда увидела наконец знакомую фигуру.

На спине у этого типа была приличных размеров связка шкур, и он шел прямо вперед, не глядя по сторонам.

Взгляд у него был такой, какой всегда бывал, когда дела шли хорошо.

Он, по-моему, даже не осознает, что всякий раз, когда дела идут так, как он планировал, у него появляется это выражение лица – выражение лица человека, считающего себя самым умным, сильным и замечательным. И когда все идет наперекосяк, его отчаянное сражение с паникой тоже легко видно. А он-то всегда пытается держать свои мысли при себе.

Быть может, по-настоящему спокоен он, только когда спит? Видеть его лицо безмятежным доводится так редко, что я даже встаю иногда посреди ночи и смотрю на него – только чтобы увидеть его спокойное лицо. Интересно, что бы он сказал, если бы узнал.

Небось не смог бы больше засыпать.

И это само по себе очаровательно. Так я подумала… и тут обнаружила, что у меня кончилось вино.

Когда не с кем поговорить, опустошить чашку слишком легко.

Я подняла чашку и потребовала у скучающего хозяина заведения еще вина.

***

Наконец-то мой спутник вырвался из водоворота человечества и вошел в мой маленький мирок, но не раньше, чем прошел мимо таверны несколько раз.

У меня все это время не было во рту ничего, кроме плохого разбавленного вина, так что и в животе было водянисто, поэтому я запретила своему спутнику хоть слово произнести, пока он не закажет хлеба или сыра; он не посмел жаловаться.

Наоборот, он довольно улыбался до ушей. Я бы не удивилась, если бы он прямо сейчас схватил меня в объятия и прижался ко мне лицом.

– Обожаю это чувство, когда удается перехитрить всех! – заявил он и ущипнул меня за щеку.

Да, он был в отличном расположении духа. И все равно не стал доставать деньги – вполне в его стиле.

– Только бы тебя на этом не поймали.

– Не успеют – я буду уже далеко.

С учетом наших с ним прошлых приключений говорить такое было ну очень поспешно, однако видеть его таким уверенным было приятно. Наконец он улыбнулся и показал мне свой заработок.

Да, когда он ходил мимо таверны взад-вперед, я видела, что всякий раз мехов у него на спине становилось все больше, – это означало, что он в самом деле был с прибылью.

Чтобы получить бОльшую прибыль, требуется вложить больше денег.

Мне вспомнились слова, произнесенные во время последнего несчастья. И, несомненно, сейчас он с самого начала спросил меня о качестве шкурок, чтобы заранее оценить свой убыток, если все пойдет плохо.

От такой предусмотрительности даже тошно становилось, однако, возможно, это лишь отражение его повседневных слов и поступков.

То, как он на меня смотрит и со мной держится, – осторожно и хладнокровно, – лучший тому пример. Трусливая расчетливость. Если бы он оказался ненадежен, когда я буду нуждаться в нем сильнее всего, мне следовало бы уйти, оставив его глотать пыль, но, к несчастью, если я так поступлю, это будет к худшему для меня тоже. По-моему, это нечестно.

Но иногда он такой смелый и отважный. В общем, трудно с ним.

Вот такие мысли мелькали у меня в голове, пока я приканчивала очередную чашку. Не помню, сколько уже я выпила. Чашка так быстро опустела, что я подумала, нет ли у нее дырки в дне; я даже перевернула ее, чтобы посмотреть. Внезапно у меня перед глазами появились чьи-то ноги; это меня поразило. Похоже, вино притупило мои чувства.

Я подняла глаза – передо мной стоял мой спутник с очень довольным лицом. Его волосы налипли на лоб от пота.

– Получилось! – и он плюхнулся на стул рядом со мной; его кошель был туго набит. – Правда, под конец другие начали понимать, что я делаю, и прибыль стала поменьше. Но мы успели выйти из дела до того, как все рухнуло.

Едва сев, он тут же заказал вина, а когда его принесли, выпил одним глотком полчашки, потом довольно вздохнул.

По идущему от него запаху я поняла, что ему пришлось много бегать.

– Я бы предложил поднять тост, но, по-моему, ты для этого слишком пьяна, – со смущенной улыбкой сказал он.

На меня накатило такое дикое желание показать ему, как я сердита, что я даже поднесла к губам пустую чашку.

– Давай завтра возьмем вина повкуснее. Переночуем на постоялом дворе. Эх, как приятно зарабатывать деньги, – сладко произнес мой спутник и допил свою чашку.

Несомненно, он был искренне счастлив. И глядя на эту его улыбку, я не смогла удержаться от того, чтобы тоже улыбнуться.

– А на сегодня хватит. Ты идти можешь?

Я взяла предложенную руку так, словно это было первое предложение за века; от выпитого во мне все пылало. На меня накатила теплая сонливость, ею будто пропиталась вся моя голова.

– Держись. До постоялого двора совсем недалеко.

Чем больше он мне говорил держаться и спрашивал, в порядке ли я, тем сильнее подо мной качалась земля.

Я позволила ему вести меня за руку, точно ребенка, и мы вышли в сумеречный город.

Мои уши тотчас залили звуки. Хоть глаза мои и были почти закрыты, я ощущала жизнь города: разговоры людей, голоса животных, стук разных предметов друг о друга или о землю.

Среди всей этой какофонии особенно выделялось биение сердца моего спутника.

Или это мое собственное сердце?

Я не могла разобраться, и это было как-то странно приятно. Моя походка была легка, и все, о чем я могла думать, – рука моего спутника, ведущая меня вперед.

Если бы только это могло длиться вечно.

Я стряхнула эту мысль – абсурд! И ровно в этот самый миг –

– Что значит, ты не можешь купить эти меха?! – кто-то грозно воскликнул, и я тотчас спустилась с небес на землю.

– Это значит, что мы не можем их купить. Я получил весточку от гильдии, что кто-то ходит по городу и покупает-продает меха, там у него какая-то непонятная схема. Мы не можем покупать, пока не узнаем больше.

– Что за ерунда?!

В таком шумном городе, как этот, ни у кого нет времени остановиться и прислушаться к одиночному выкрику. Но у моего спутника, только что сорвавшего неплохой куш, время нашлось.

– Чуть не попал, – сказал он, посмотрев на меня, и ухмыльнулся.

В кои-то веки все прошло хорошо, подумала я и улыбнулась ему, чувствуя некое изощренное удовольствие от того, что теперь у нас есть общий секрет.

Но, похоже, торговцы, очутившиеся в опасной ситуации, не собирались с ней мириться.

– Позови главу гильдии! – выкрикнул наконец один из них, стукнув кулаком по лотку с товарами.

Лишь теперь люди стали останавливаться и поворачивать головы в сторону скандала. Еще один торговец с громадной связкой шкур за спиной начал бушевать, но это выглядело наигранным. Вероятно, он хотел таким образом надавить на покупателей, чтобы заставить-таки приобрести его меха. Мой спутник тоже иногда такое проделывает – торговцы на удивление хорошо умеют приспосабливаться.

Я остановилась посмотреть. Впечатляющее было зрелище.

– Идем, – и мой спутник, вовремя выбравшийся из этой схемы, потянул меня за руку. Его лицо было напряжено; хотя сам он остался с прибылью, ему было больно смотреть, как другие несут убытки.

Он, конечно, дурень, но, во всяком случае, добросердечный дурень. Подумав так, я позволила ему тянуть меня за собой. И тут –

– Смотри! На них печать Дина Ольбрука! И ты говоришь, что не купишь? – воскликнул торговец, сорвав связку шкур с плеча и размахивая ими. Второй торговец, к которому он обратил это требование, явно был в затруднении. Несомненно, эта самая печать что-то значила.

Я достаточно долго наблюдала своего спутника за работой и начала понимать, что у людей есть такая штука, как «доверие». Они часто покупают и продают товары у людей, с которыми никогда раньше не встречались, поэтому такая штука очень важна. Если у этого торговца есть что-то, что должно дать ему доверие других, и все равно ему отказывают – понятно, что он зол.

События явно начинали развиваться интересно; я попробовала посмотреть еще, но мой спутник не дал, поспешно потянув меня за руку – однако тут же он сам застыл на месте. И вовсе не из сочувствия к торговцу.

Связка шкур в руках того человека – что-то очень знакомое было на кожаном шнурке, который ее удерживал. Оно выделялось на буром меху – нечто темно-серебристое.

Мой спутник потянул меня за руку сильнее прежнего, но я заупрямилась, глядя через плечо. А потом покосилась вниз, туда, где под балахоном был мой хвост. Снова посмотрела на разъяренного торговца – и наконец осознала, что металлическая штучка на его связке точно такая же, как та, что я надела себе на хвост.

И что хуже всего – скреплены и помечены этой штучкой были лисьи меха невеликого качества, всклокоченные и сухие.

Я почувствовала, как на ладони моего спутника выступает пот. И тут мне наконец открылась истина: я поняла, что означал тот наш разговор в повозке.

Моего спутника привело в замешательство отнюдь не то, как хорошо смотрелось на моем хвосте найденное мной украшение. А то, что, надев эту штучку на свой хвост, я тем самым пометила его как «лисий мех, готовый к продаже».

Есть ли вообще в этом бескрайнем мире что-то более глупое, чем волчица, повесившая ценник на собственный хвост? И какой же я была дурехой, решив, что реакция моего спутника вызвана тем, что я хорошо выглядела!

Но сейчас меня злило не только это.

Еще и отношение моего спутника – как тогда, так и сейчас.

Он явно пытался оградить меня от всего этого – хотя я сама по глупости надела ценник себе на хвост и гордилась этим. Даже сейчас пытался, таща меня за руку. Несомненно, именно поэтому он не взял меня с собой бегать по городу и именно поэтому так остолбенел, когда посмотрел на меня с козел повозки. Должно быть, он решил, что лучший способ удержаться посреди ветра и волн – просто молчать. И теперь, когда все открылось, он по-прежнему стоял и молчал. Все было ясно.

Конечно, я прекрасно понимала, что он вовсе не смеялся надо мной в душе и что все это он делал не по злобе.

И все же… и все же – чтобы Мудрая волчица выставила себя такой дурехой!

Не знаю, сколько раз я мысленно жаловалась на неудобство, которое мне доставляют человеческие щеки, но сейчас я была им признательна – за то, что они скрывали оскаленные зубы. И еще за то, что они позволяют изобразить много разных выражений лица.

– Эмм, вообще-то…

Мой спутник начал рожать какие-то вымученные слова силой своей невеликой мудрости, но тут я выпустила его потную ладонь и обхватила его за руку. Я видела, городские девушки так делают, – я прижалась к ней щекой, а всем телом – к его телу.

Тут же я ощутила, как он застыл. Явно он сейчас вспоминал, как на него в лесу нападали дикие псы.

Но я не дикий пес. Я Хоро Мудрая.

Подняв на него глаза, я с улыбкой спросила:

– И насколько же хорош бродячий торговец, который сейчас у меня в руках?

– Нет, просто, ты понимаешь…

– Ты же заработал много денег, верно? Жду не дождусь, какого же вина ты купишь, чтобы это отпраздновать!

Если разбираться, на ком больше вины, конечно, выйдет, что на мне. Однако есть кое-что, от чего я никак не могу отказаться.

Моему спутнику это явно показалось неразумным, но, поглядев на меня со страдальческим выражением лица, он наконец кивнул.

Кое от чего просто нельзя отказаться. Например, от того, чтобы взять в плен своего себялюбия умного торговца, сумевшего перехитрить целый город.

Абсурд, конечно. Но остановиться я не могла.

Так или иначе, когда он тяжко вздохнул и поплелся вперед, лицо его было не таким уж недовольным.

Я цеплялась за его руку, словно желая показать всем, что я, Мудрая волчица, единственная, кто понимает его истинную ценность.

Знаю, это глупо. Но вполне подходит такой, как я, – волчице, с радостью прицепившей ценник на собственный хвост. Да, только это и подходит.