Волчица и пряности. Том 13. Краски мира 3

Глава 3

Завтрак на следующее утро прошел весьма оживленно.

Храбрые маленькие рыцари, выжившие посреди мора, собрались в нашей комнате и с жаром вслушивались в истории, которые рассказывала Хозяйка. Возможно, какая-то из женщин, с которыми Хозяйка разговаривала вчера в церкви, пустила слух, что она прекрасно умеет ухаживать за детьми, а может, и нет, но, так или иначе, когда владелица постоялого двора принесла завтрак, за ее спиной оказалось несколько детей.

Хозяйка, чувствуя, видимо, себя в долгу за то, что ей позволили здесь жить, впустила их без колебаний, разделила с ними свой скромный завтрак, а потом принялась рассказывать истории – и сказки, и рассказы о собственных странствиях.

Меня немного досадовало слишком развитое чувство долга Хозяйки, но я терпел довольно грубое обращение маленьких рыцарей и не жаловался. Честно говоря, моя терпеливость впечатлила меня самого; потом я заметил, что рассказы Хозяйки отвлекали их внимание от меня.

Самый мелкий свернулся у Хозяйки на коленях и заснул. По обе стороны от нее сидели детишки постарше; они вцепились ей в одежду и смотрели снизу вверх, полностью поглощенные рассказами.

Выражение лица Хозяйки было необычайно мягким, и даже когда ей приходилось успокаивать закапризничавшего ребенка или утешать кого-то, кто расплакался, что-то не так поняв в ее рассказе, она делала это с удовольствием. Несколько раз она буквально выбивалась из сил, но сейчас она выглядела гораздо взрослее обычного. Я достаточно хорошо знал Хозяйку; я знал, что скорее ее вел по жизни собственный пастуший посох, чем она его несла; и поэтому то, что происходило сейчас, меня радовало.

Вдобавок, разумеется, лишь естественно, что Хозяйка, будучи человеком, окружена человеческими детьми. Хотя ее общение с ними и со мной не так уж и отличалось.

– И они жили долго и счастливо.

Как только Хозяйка закончила сказку, дети разом облегченно выдохнули. Похоже, они все утонули в ее рассказах.

И все же они с легкостью могли стать еще более необузданными, чем я. Если им дать вволю еды – они будут есть, пока не лопнут; и в еще большей степени это относилось к рассказам: сколько бы они ни слушали, их аппетит все не убывал. Они не переставая требовали еще! еще! Хозяйка постепенно начинала беспокоиться.

Я рыцарь, и моя главная обязанность – защищать Хозяйку. Мне показалось, что она вот-вот позовет меня на помощь, но тут вдруг кто-то громко икнул. Хозяйка, которую детвора по-прежнему тянула за одежду и за волосы, застыла на месте.

Я попятился. Что-то надвигалось, что-то надвигалось.

Поднялась черная туча.

И тут раздался ужасный громоподобный вопль.

– Уааааааааааа!!!

От этого крика у меня в ушах зазвенело. Хозяйка беспомощно махала руками перед раскричавшимся ребенком.

С ягнятами легко – они умеют ходить с самого рождения. У человеческих детей по-другому.

Хозяйка отчаянно пыталась утихомирить ребенка, но его вопли по-прежнему заглушали все.

Что случилось? Даже я начал беспокоиться.

– Ха-ха, тетя, дай я, дай я!

Те же самые дети, которые только что бесстыдно хватали Хозяйку за волосы и одежду, себялюбивые, как скотина в деревне. Сейчас они, смеясь, забрали мелкого с коленей Хозяйки. Они сами были ненамного старше его, но почему-то сумели его успокоить с легкостью.

Похоже, они были в этом весьма искусны. Глянув на Хозяйку, я обнаружил, что она тоже смотрит на них круглыми от удивления глазами.

В итоге один из детей взял на руки успокоившегося наконец мелкого (тот довольно тыкал его пальцем в грудь) и направился к двери. Остальные пошли за ним – ну натурально выводок цыплят! Единственное, что отличало их от цыплят, – каждый из них махал Хозяйке рукой, прежде чем выйти из комнаты.

Считанные секунды назад здесь было так шумно, а сейчас воцарилась полная тишина. Осталась лишь странное утомление. Хозяйка какое-то время молча смотрела на открытую дверь.

Потом, вернувшись наконец к реальности, она первым делом прижала руки к груди.

Будь я человеком, непременно рассмеялся бы.

Осознав, видимо, что-то, Хозяйка посмотрела на грудь, потом на меня.

Улыбка на ее лице не предвещала ничего хорошего.

Встав со стула, она подошла ко мне и наклонилась.

– Ты надо мной смеялся, да?

Абсурд! Как можно!

Я отвел глаза, но милосердия не дождался. Хозяйка перевернула меня на спину и принялась чесать мне живот.

Я гордый пастуший пес, способный внушать свою волю овцам, но собственными инстинктами управлять так же просто я не могу. В следующие секунды мне тщательно и всемерно напоминали, кто здесь Хозяйка.

***

– И все-таки что нам теперь делать? – внезапно спросила Хозяйка, занимающаяся починкой своей одежды с помощью одолженной иголки и ниток. – Со стороны тех женщин было очень любезно так нас встретить.

Откусив нитку, она подняла заплатанную ткань к свету, чтобы убедиться, что дырка закрыта и стежки ровные. Как только Хозяйка сдвинулась с места, сдвинулся и набитый соломой матрас. А потом и я – потому что я на нем лежал.

Я зевнул и тут же почувствовал, как мою шею гладят.

– Мы не можем все время сидеть здесь и навязываться, и… хорошо бы какая-нибудь работа появилась еще до того, как город успокоится.

Но она же прекрасно умеет заботиться о детях? Такая мысль возникла у меня в голове и, видимо, у нее тоже.

– Я же не могу зарабатывать деньги, просто присматривая за детьми…

Разумно – на роль кормилицы ведь Хозяйка не годилась. Это коровы и козы полезны тем, что могут давать молоко. Хозяйка и шерсть не могла давать, и мясо (ну, это само собой), и потому будущее ее было туманно.

Без меня она бы и впрямь оказалась в тяжелом положении.

– Энек?

Хозяйка смотрела на меня с улыбкой, склонив голову чуть набок и по-прежнему держа в руке иголку. Я вдруг понял, что означает «чувствовать себя полностью парализованным». Я мог лишь загнуть хвост крючком. Хозяйка чуть подтолкнула меня за голову.

– Я думала, что смогу здесь стать портнихой, но…

Еще раз она подняла починенный плащ, потом прижала его к груди и рухнула на кровать спиной вниз. Я медленно поднял голову и положил ей на живот. Она, по-моему, чуть удивилась, но потом ласково положила левую руку мне на затылок.

В прежние времена, когда Хозяйка не могла заснуть от голода, она клала мою голову себе на живот, чтобы чуть-чуть сжать его. Люди – на удивление простые существа; такой трюк, похоже, помогает им лучше терпеть голод.

Пока живот полон, все хорошо – так она говорила мне с улыбкой в трудные дни.

– М-м-мммм…

Странные звуки достигли моих ушей: Хозяйка что-то напевала себе под нос. Эту песенку пели портные в Рубинхейгене, когда работали. Мужчины нарочно пели смешными голосами, а женщины – очень красиво. Сидя за столами, выставленными прямо на улицу или прячущимися за окнами с открытыми ставнями, они работали и пели. Хозяйка с ее ничтожными заработками не могла себе позволить поручать починку одежды кому-то еще, и она столько раз проходила через квартал ремесленников, что запомнила мелодию. Слов она не знала и, по-моему, не знала, как эта песня заканчивается.

Но иногда – вот как сейчас – она медленно, мечтательно напевала мелодию. Обычно она делала это, лежа на спине и глядя вверх. Думаю, потому что не хотела, чтобы слезы текли из глаз.

Во мне тоже живет частица души поэта, хоть по виду и не скажешь, поэтому я такие вещи хорошо понимаю.

Когда Хозяйка подняла голову и посмотрела на меня, она не плакала. Но я знал, чтО видели ее глаза. Счастливую, кипящую жизнью улицу в квартале ремесленников.

Они были все друг с другом знакомы; хоть и буйны, но дружелюбны. И поэтому всякий раз, когда Хозяйка видела их простую, честную жизнь, она становилась похожа на ребенка, с завистью рассматривающего игрушки других детей. Мне она такой не очень нравилась.

Но тогда наши дни были очень трудны. Я не имел никакого права винить ее за то, что она иногда выказывала слабость. Больше всего мне хотелось, чтобы она прекратила рассеянно тянуть меня за шерсть.

Сейчас она настолько увлеклась песенкой, что начала выстукивать кончиками пальцев ритм на моей голове.

Примерно тогда же, когда я стал музыкальным инструментом, я почувствовал, что за дверью кто-то есть.

Я резко сел, и Хозяйка посмотрела на меня сердито – я же ей помешал. Но мое раздражение исчезло сразу, как ее лицо приобрело смущенное выражение – а это случилось, как только в дверь постучали.

– О, прошу прощения, ты спала?

Это была владелица постоялого двора – та самая женщина, которая утром привела детей.

– А, н-нет, я… спасибо, что одолжила мне иголку! – и Хозяйка, поспешно пригладив растрепавшиеся от лежания волосы, протянула иглу женщине. По-моему, эта женщина улыбалась не всклокоченным волосам Хозяйки, а ее фальшивому насвистыванию. Но мой долг как рыцаря – не указывать ей на это.

– Только что пришел человек из церкви. По-видимому, Его святейшество желает поговорить с тобой.

Руки Хозяйки, приглаживавшие волосы, застыли на месте, и она посмотрела на меня.

– Его святейшество?

– Похоже, он закончил свои утренние дела. Ты ведь вчера не смогла с ним поговорить?

Хозяйка кивнула и поспешно накинула плащ, который только что починила.

– О, и если увидишься с Его святейшеством, попроси его помолиться за мой постоялый двор. Мы сейчас так заняты, мне было некогда самой его попросить.

Она была ровно такой бесстыдной, какой казалась.

И все же бесстыдство тоже иногда бывает уместно.

Мы быстро закончили приготовления и вышли с постоялого двора. Мы здесь всего лишь со вчерашнего дня, однако Хозяйка уже изучила окрестные улицы достаточно хорошо, чтобы ходить с уверенностью.

– Интересно, о чем он хочет со мной поговорить. О, но сперва я должна его поблагодарить! Ангел… хи-хи.

Хозяйка, говоря сама с собой, захихикала и приложила палец к подбородку. Такая привычка была обычной для тех, кто живет одинокой жизнью; хотя ее улыбка была совершенно очевидна. Конечно, она была довольна, что вчера ее назвали ангелом.

Но то, что она позволила себе так погрузиться в мечты, было, несомненно, благодаря влиянию города. Вчера он казался таким тоскливым, но лишь потому, что мы сравнивали его с Рубинхейгеном, пыль улиц которого мы совсем недавно отрясли со своих ног. Но прошло совсем немного времени, и стало ясно, что и этот город жив, что здесь есть люди.

Одни собирали тряпье, другие чинили бочки и кадки. Перед мастерскими жестянщиков и сапожников тоже толпились люди, которым надо было что-то починить. Создавать что-то новое здесь пока не получалось, но город уже достаточно пришел в себя, чтобы начать восстанавливать существующее. Взгляд Хозяйки задерживался не на ранах города, но на распускающихся бутонах деятельности. Мы шли весело и быстрее обычного.

Хозяйка шагала, сцепив руки за спиной, как делали городские девушки в Рубинхейгене, – прежде я видел, что она так делала лишь в темных проулках. Это показывало, что она получает удовольствие и что ее не заботят взгляды окружающих.

Мне это нравилось. И потому, когда я обнаружил того типа, я мысленно вздохнул и заворчал.

– Ах…

Хозяйка способна заметить с вершины холма даже волка, прячущегося в тени дерева на большом расстоянии. Она тут же поняла, на кого я ворчу.

Ее взгляд уперся в молодого человека, который стоял, прислонившись к двери дома, и беседовал с полной женщиной. Это был юный ростовщик – Йохан, как он представился.

– Что нам делать? – спросила у меня Хозяйка. И тут –

– Эй! – раздался голос.

Мы не были с Йоханом в ссоре, но отлично знали, что его род занятий в городе презирают. И действительно, одно то, что Йохан знал Хозяйку, стоило ей подозрительного взгляда той женщины.

Но Йохан, похоже, заметил этот взгляд. Он что-то прошептал женщине на ухо, и ее выражение лица тут же сменилось на удивленное. Она снова повернулась к нам и, сложив руки перед грудью, коротко помолилась.

Йохан гордо посмотрел на нас, будто хвастаясь своей работой.

Я поднял взгляд на Хозяйку и увидел на ее лице утомленную, болезненную улыбку.

– Какая счастливая встреча! Не иначе, нам благоволит Господь! – произнес Йохан и, звякая монетками в кулаке, зашагал к нам. Потом он сунул монетки куда-то под куртку и, взяв в руки висящий на шее маленький талисман Церкви, приложился к нему губами.

Все это выглядело настолько абсурдно, что Хозяйка даже не знала, как реагировать; я же прекрасно понимал, что Йохан так пошутил. Этот человек был из тех, кто с радостью продаст саму Церковь, если это принесет ему выгоду.

– Зд-дравствуй.

– Приветствую! И твоего маленького рыцаря тоже.

Я одарил его злым взглядом.

Йохан чуть дернулся, но тут же взял себя в руки.

– Давай чуть-чуть пройдемся, – сказал он и непринужденно расположился по другую сторону от Хозяйки. – Так вот, госпожа Нора…

При внезапном упоминании своего имени плечи Хозяйки застыли. Разве она ему представилась?

Йохан поднял руки и сделал веселое лицо.

– Прошу прощения, – тихо произнес он. – Когда все эти дети прибежали по домам с улыбками, новости о тебе разошлись быстро.

Этот городок совсем маленький.

Я обнюхал кусок ткани на мостовой, потом поднял глаза.

– Ты и в других городах такими вещами занималась, госпожа Нора? – красиво улыбнувшись, спросил он. Выглядел он умно, держался спокойно – уверен, в более нормальное время молодые женщины за ним просто бегали.

Но Хозяйка никогда не жила жизнью бабочки, порхающей с цветка на цветок.

Почувствовав за словами Йохана что-то неприятное, она опустила голову.

– Я пошутил. Вовсе не хотел тебя обижать. Но, понимаешь, этот город – моя территория. И я хотел понять, что ты за человек.

Йохан взял Хозяйку за руку и несколько секунд оценивающе смотрел на нее, прежде чем медленно отпустить.

Мои клыки требовали разрешить им вонзиться этому типу в ногу, однако Хозяйка вдруг положила ладонь мне на голову. «Подожди», – сказала эта ладонь.

– Ты пастушка, не так ли?

Я услышал шелест ткани – впрочем, это вполне мог быть звук, с каким Хозяйка захлопнула свое сердце. Подняв глаза, я увидел, что ее лицо, глядящее на Йохана, бесстрастно, как у статуи. Честное, надежное лицо.

Йохан, кажется, почувствовал, что это лицо несовместимо с другими людьми. Он неприятно ухмыльнулся, потом отвел глаза. Сложил руки за затылком и медленно двинулся прочь.

– Я думал, что такое возможно, но не был уверен.

Хозяйка по-прежнему молчала.

Йохан как ни в чем не бывало продолжил:

– Здесь вокруг овец разводят селяне. Так что, если только ты сама не расскажешь, твой секрет никто не узнает.

Несмотря на его безмятежный тон, взгляд Хозяйки оставался напряженным. Однако следующие слова Йохана потрясли нас обоих.

– Однако я рад.

– …Что?.. – переспросила Хозяйка, нахмурив брови.

Ростовщик закрыл глаза, будто наслаждаясь теплом солнышка.

– Епископ послал за тобой, верно? – спросил он небрежно, будто в этом не было ничего особенного.

– …Да.

– Ты поймешь, когда придешь туда. Меня он не позвал, и мне захотелось увидеть того, кого он позвал.

Я по-прежнему не понимал, что он имел в виду, но похоже было, что он не дразнил Хозяйку. Напротив – Йохан кинул на нее еще один взгляд искоса и продолжил гораздо более серьезным тоном:

– Похоже, опыта тебе не занимать, и я рад, что ты достаточно способная. Хотя, – добавил он, оглядев Хозяйку сверху донизу, – ты, на мой взгляд, слишком тощая. Тебе надо больше есть.

Хозяйка прикрыла руками грудь, но тут же поняла, что раскрыла свой главный источник неуверенности. Она залилась краской и опустила голову. Глядя на нее, Йохан рассмеялся.

Пока меня удерживает рука Хозяйки, я ничего не могу сделать – но сейчас мое терпение лопнуло. Я повернулся к этому глупцу, вызвавшему мой гнев, и цапнул его за ногу.

***

Когда мы вошли в церковь, на лице женщины, которая приветствовала нас вчера, появилось настороженное выражение – потому что Хозяйка выглядела очень уж подавленной, и к тому же она была вся в поту.

Но, возможно, она решила, что это просто от спешки; не сказав ничего, она проводила нас в глубь церкви.

Когда я укусил Йохана, он тут же рухнул как подкошенный и стал так орать, как будто наступил конец света. Но я отлично знаю, когда наносить раны допустимо, а когда нет, и сейчас я не прокусил его кожу. Взамен я яростно зарычал и как следует разодрал полу его одеяния. Йохан какое-то время кудахтал над своей ногой, но в конце концов понял все-таки, что ничего с ним не случилось, и сделал такое лицо, будто его лиса куснула. Замечательное зрелище.

Поэтому я был вполне горд собой, но, увы, Хозяйка чувствовала иначе. Сравнивая груди женщин, которые сейчас ее вели, со своей, она выглядела более уныло, чем я когда-либо видел.

Но это унылое выражение лица исчезло, когда мы добрались до святилища.

Невозможно было скрыть печальное состояние церкви, особенно с учетом ткани, которая висела вместо двери, свалившейся с проржавевших петель.

Женщина, идущая впереди, отвела ткань в сторону и жестом пригласила нас войти. Моя шерсть ощетинилась под множеством взглядов.

– Я привела ее, – произнесла женщина.

Люди, собравшиеся в комнате, были совершенно разного возраста и разной внешности. Толстые старики, молодые женщины, люди, согнувшиеся под гнетом лет. Единственное, что у них было общего, – запах ответственности, который в людском мире всегда сопровождает власть. Похоже, Хозяйку позвали вовсе не для приятной беседы.

Руки Хозяйки задрожали. Она посмотрела на меня, словно находилась под водой, а я был воздухом, и вцепилась мне в шерсть. Возможно, она думала сейчас о пастушьем посохе, оставленном возле стены на постоялом дворе.

Я глядел на лица всех, кто тут собрался; они, в свою очередь, оценивающе изучали Хозяйку. Возле Джузеппе, к которому мы пришли накануне, я обнаружил еще одну знакомую фигуру.

Ее глаза смотрели на весь мир недоверчиво и враждебно; цвет губ, изогнувшихся в усмешке, тоже был нехороший. Сейчас она не отводила взгляда от человека в постели, ее рука лежала поверх его рук, а те лежали на животе, держа том Священного писания.

Потом ее глаза поднялись лениво, как рыба в пруду, и Арс посмотрела на Хозяйку. Ее губы с явной неохотой задвигались, и она мерно произнесла:

– Ты Нора Арендт, верная слуга Господа?

Что это за вопрос? Впрочем, по сравнению со следующими словами это была сущая ерунда.

– От имени Джузеппе Озенштайна провозглашаю тебя диаконом церкви Кускова, – заявила Арс.

Мы с Хозяйкой оба застыли, не понимая, что происходит.

***

Когда никто из собравшихся здесь горожан не стал смеяться, я понял, что это не шутка. Хозяйка пришла в чувства, лишь когда Арс холодным тоном заверила:

– Это не шутка.

Хозяйка продолжала стоять молча.

Что произошло?

Все эти люди, собравшиеся здесь с такими серьезными лицами. Даже если бы Хозяйка не была столь недальновидна, ей ни за что бы не пришла на ум такая возможность.

Безмолвно лежащий на кровати Джузеппе выглядел очень хрупко.

Я поднял глаза на Хозяйку; но тут кое-кто другой понял, видимо, что она думает.

– Его святейшество просто спит. Конечно, мы не знаем, что с ним дальше будет, поэтому… Арс, будь так любезна, – произнес один из мужчин. Все взгляды обратились на него, а потом собравшиеся один за другим молча вышли из комнаты.

Остались лишь мы с Хозяйкой, Арс и старый Джузеппе.

Лицо Джузеппе было как бумага, щеки ввалились – словом, выглядел он плохо. Видимо, совсем недавно он собрал все свои силы, чтобы говорить, и это его вымотало. Хозяйка неосознанно пододвинулась ближе к Джузеппе; Арс прокашлялась.

– У меня для тебя послание от Его святейшества, – произнесла она, явно не желая каких-либо споров.

Я не понимал, что это может быть за послание, ну, кроме того, что оно имеет какое-то отношение к Джузеппе. Арс посмотрела на епископа, нахмурилась, потом снова обратилась к Хозяйке:

– В любом случае, садись, – и указала на стул в углу комнаты.

Хозяйка послушно села, робкая, как котенок. Я свернулся у нее в ногах.

Глава гильдии портных встала, скрестила руки на груди и заявила прямо:

– Теперь, полагаю, тебе уже понятно, что в этом городе портнихой тебе не стать.

Фраза прозвучала столь неожиданно, что Хозяйка даже не успела удивленно среагировать.

– Эээ… – начала она в замешательстве, но Арс тут же перебила. Почему она так сердита? Впрочем, я быстро понял.

Ей самой больно.

– Во-первых, нам не из чего делать одежду. Во-вторых, у нас ее никто не заказывает. Кроме того, когда город восстановится, сюда вернутся те, кто сбежал в соседние города. Как думаешь, что они будут делать, когда обнаружат, что чужаки заняли их места?

Она говорила очень быстро, как будто, если не поспешит, запутается в собственном языке. Никто не стал бы так жестоко говорить с человеком, желающим зарабатывать на жизнь тем же ремеслом.

Хозяйка понимала это. В ней не было ни гнева, ни печали – одно лишь разочарование, принесенное неоспоримыми словами Арс.

– По… понятно… – проговорила она. Потом вдруг вскинула голову. – Я поняла.

В подобных ситуациях самое естественное выражение лица Хозяйки – улыбка. Пожалуй, так улыбаться при поражении – не лучшее из всех умений, но по этой самой причине улыбка Хозяйки подействовала на чувствующую себя виноватой Арс еще сильнее.

Арс отдернулась, точно заглянув в волшебное зеркало, отражающее всю ее неприглядность. Потом опустила голову и заскрипела зубами.

Впечатление, которое она произвела вчера, по-прежнему оставалось очень сильным, но я не сомневался, что тогда был просто очень неудачный момент.

Сейчас Арс казалась обычной девушкой, имеющей еще больше проблем с языком, чем Хозяйка.

– …Вот поэтому нам и надо поговорить.

– Что?

– Его Святейшество совсем недавно попросил меня передать тебе. Он просит тебя об одной услуге.

Была ли она в действительности скромной и серьезной, эта упрямая городская портниха? Возможно. Арс вдруг жестко посмотрела на Хозяйку и продолжила:

– Он назначил тебя диаконом. Своей властью епископа.

Возможно, если услышать то же самое второй раз, понять становится легче, но я все равно не понимал. И Хозяйка, по-моему, тоже. Но паника осталась позади; Хозяйка просто смотрела на Арс вопрошающе.

– Город в плохом положении, – выплюнула Арс и повернула голову чуть в сторону. Потом, однако, ее глаза вновь уставились на Хозяйку. – Город Резул пытается нас захватить.

– …Захватить?

– Ты… видела ведь, когда пришла ко мне? В городе не осталось хороших материалов. Все, что хоть что-то стоило, продано за бесценок бессердечным торговцам. Никто, кому мы можем что-то продавать, сюда больше не заходит, цены на зерно выросли, на мясо тоже, и мы все сидим без денег. Резул пытается этим воспользоваться.

На любое раненое животное – даже на медведя – непременно будут охотиться другие. Оно может отчаянно сражаться за жизнь, но в конце концов все равно станет пищей.

Похоже, этот закон действует не только в лесах и полях.

– Наш город в отчаянном положении, но если только здесь появятся материалы, ремесленники будут работать, а торговцы – продавать. Без материалов ничего сделать нельзя. И вот город Резул предложил нам взять заем.

Часто бывает, что корабль, которому предлагают спасение, на самом деле отправляется в преисподнюю. Достаточно посмотреть, как город ненавидит Йохана, и все становится понятно.

– Но… зачем назначать меня диаконом? – спросила Хозяйка, глядя исподлобья.

– Естественно, принять их предложение мы не можем. Ни за что. Если мы согласимся, они нас проглотят. Нам придется выплачивать не только заем, но и огромную лихву.

В мастерскую Арс, когда там были мы с Хозяйкой, явился не кто иной, как Йохан. Скорее всего, бОльшая часть города была уже в глубоких долгах. Жирели в таких обстоятельствах лишь существа вроде Йохана – те, кто пожирает раненых. Так устроен мир.

Однако это не было ответом на вопрос Хозяйки.

Арс и сама это поняла. Она смущенно почесала нос, потом глубоко вздохнула и сказала:

– Мы хотим, чтобы ты вела переговоры с Резулом. Как наш диакон.

Девушка по-прежнему толком не объяснилась. Да, ораторским умением она не отличалась. Конечно, и у Хозяйки способности по этой части ненамного больше, чем ее грудь, так что, может, такое объяснение по капле и к лучшему.

– Переговоры…

– Да. Если отправится настоящий торговец, мы, скорей всего, проиграем. Если станет известно, что один город отказывается продавать другому городу, будет ссора. Возможно, даже война. Но если к ним придет Церковь и заявит, что мы не будем торговать с такими безбожниками, это совсем другое дело. Никто не хочет рисковать войной с Церковью. У нас будет шанс избежать худшего.

Я наконец понял и взглянул на лежащего в постели Джузеппе. Я понял, почему он назначил Хозяйку диаконом и почему ей все объясняет именно Арс.

– И если ты наш диакон… в общем, посмотри на Его святейшество. Кто-то должен действовать его именем. Конечно, мы спросили его, почему нельзя этим заняться кому-то из Кускова, но он лучше нас знает ситуацию в других городах, – сказала Арс и вздохнула.

Она выглядела утомленной, и я не сомневался, что не ошибся – она действительно была утомлена. Я вспомнил, как совсем недавно много людей покинуло эту комнату. Я был уверен, что все они, как и Арс, занимали в городе видные посты.

И, как и Арс, многие из них не должны были занимать эти посты. Одни были стары, и им полагалось давно уже отойти от дел; другие, в том числе Арс, были слишком молоды.

Иными словами, городу просто некого было выдвинуть.

– И, разумеется, Резул догадывается, что мы попытаемся сделать Церковь своим щитом, так что от жителей города пользы будет мало в любом случае. Они просто скажут: «Ты не из Церкви!» Эти ублюдки из Резула просто ужасны. Ты слышала слухи? Они там все варвары и язычники. Они носят на шее наконечники от стрел!

Когда Арс выплюнула эти слова, я испытал потрясение, словно меня стукнули по голове.

Сколько воспоминаний в этот момент связалось в единую нить?

Бушующий мор привел к тому, что некогда оживленная дорога опустела – и разбойники-язычники стали нападать на путников, в том числе напали и на храбрый отряд епископа.

Вдобавок – неестественно великолепный прием, ожидавший нас, когда мы вошли в город.

Город отчаянно пытался избежать ловушки, расставленной Резулом, но у него не оставалось возможностей. Джузеппе согласился помочь, однако он прибыл серьезно раненным.

Однако они все равно решили осуществить его план, хоть Хозяйка и плохо для этого подходила.

Глаза Арс вдруг округлились; она посмотрела на Джузеппе и тихо ахнула. Судя по всему, Джузеппе не рассказал, кто именно на него напал. Секунду спустя я понял, почему.

Если бы горожане узнали, что язычники напали на Джузеппе ради собственной выгоды, они, как бы ни были истощены, взяли бы в руки оружие и бросились в бой, как загнанная в угол мышь бросается на кота.

Если дело дойдет до войны, Кусков обречен на поражение.

– Поэтому нам нужен чужак, причем такой, по виду которого похоже, что он служит Церкви. И мы выбрали тебя.

Рубинхейген известен как церковный город, но если бы люди знали, что в действительности там происходит, они сочли бы его худшим местом в мире; Хозяйка сбежала оттуда – но лишь обнаружила, что в других городах творятся похожие дела.

Хозяйка постепенно осознавала печальную реальность. Вдруг, осознав и еще кое-что, она подняла голову.

Если бы я мог, то поднял бы лапу и закрыл морду – как это делают люди.

– Ээ, это…

– Хм?

– Я поняла. Но… эмм… в общем… почему ты сказала… ээ… что мне уже не стать портнихой?

Хозяйка по-прежнему цеплялась за свою мечту.

Так упорно продолжать одну и ту же тему – это было непохоже на Хозяйку; но не только мне хотелось закрыть морду лапой – Арс тоже стало больно от этого вопроса. То, что она так быстро и долго говорила, но так и не коснулась этой темы, было вовсе не из-за невоспитанности.

Она была просто неловкой и к тому же довольно доброй девушкой.

– …Потому что тебе придется вести с ними переговоры как нашему диакону.

– Да.

– А после этого… если ты начнешь работать портнихой, как будто ничего и не произошло…

«Неужели ты сама не видишь?» – умоляли глаза Арс.

В подобных делах Хозяйка бывает недогадлива, как овца. Секунду она озадаченно смотрела на Арс, но затем в ее голове все соединилось.

– А!

– Понимаешь? Это было бы странно. Вот почему.

Поэтому Джузеппе именно Арс попросил передать Хозяйке свое послание.

Хозяйка так страстно желала стать портнихой, что презрела опасности и пришла в этот город. Вне всяких сомнений, Джузеппе было ее очень жаль. Но иногда, чтобы спасти стадо, одной овцой приходится пожертвовать, и ситуация в Кускове требовала подобного решения.

Он решил, что по крайней мере эту новость Хозяйке должна сообщить глава гильдии портных.

Тяжелое молчание повисло между двумя девушками.

Никто из них не был виноват. Злая судьба, ничего больше.

– Послушай… – нарушила наконец молчание Арс. – Насчет вчерашнего… прости меня.

Эти неожиданные слова застали Хозяйку врасплох. Она беспорядочно замахала руками, потом наконец сумела выдавить:

– О н-нет, эээ… я думала только о себе, так что…

Она говорила извиняющимся тоном, уткнувшись взглядом в пол, и от этого зрелища Арс, похоже, было еще больнее.

– Йохан тоже на меня разозлился; я просто поверить не могла… Я впрямь виновата.

– А?

– В смысле… трудно объяснить, но… ты ведь рисковала жизнью, когда шла сюда, правда? Ты хотела стать портнихой. Это была твоя цель. Ради этого ты рискнула жизнью и пришла сюда, и вот тут я наконец поняла… что же я наделала. Во время мора, когда все вокруг умирали, я только плакала и плакала, я не…

Она говорила запинаясь, и потому лишь яснее становилось, что ее слова идут от всего сердца. Арс действительно была обычной доброй девушкой. Недоверие в ее глазах проистекало из тревоги, пропитавшей ее сердце.

– И поэтому я поняла… что так дальше нельзя, – Арс сделала глубокий вдох, потом выпрямилась, подняла голову и посмотрела Хозяйке в глаза с достоинством, приличествующим главе гильдии. – Теперь я спрошу еще раз. Я прекрасно осознаю, что я раздавила твою мечту. Тебе необязательно оставаться нашим диаконом навсегда. Но сейчас – поможешь ли ты спасти наш город?

Арс положила правую руку на грудь и резко свела каблуки. А потом склонила голову.

В Рубинхейгене городские торговцы делают похожий жест, когда хотят подлизаться к Церкви. Сейчас ко мне пришло странное понимание, что здесь и сейчас ситуация требовала именно этого жеста – знака глубокого уважения.

А что Хозяйка?

Немного беспокоясь, я посмотрел на нее, стоящую рядом со мной, и тут же понял, насколько был неправ, усомнившись в ней.

Даже сейчас, когда мечта, которую она считала такой близкой, вырывалась из ее рук навсегда, Хозяйка держалась прямо, а на лице ее была добрая улыбка.

– Думаю, это тоже воля Господа.

– Значит, ты!..

– Да. Я сделаю все, что смогу.

В этом мире очень часто за доброту отплачивают поражением. Но лично мне совершенно не хочется служить Хозяину, который думает только о себе.

Арс принялась трясти руку Хозяйки со слезами на глазах – то ли от глубоких чувств, то ли просто от облегчения. Хозяйка продолжала улыбаться.

Сейчас она казалась настоящей святой, как будто помощь ближнему дарила ей величайшее счастье в жизни.

Хоть я и простой пес, даже меня тронул поступок Хозяйки. Она тем временем обняла всхлипывающую Арс и чуть смущенно улыбнулась мне.

«Опять я это сделала», – говорило ее лицо.

Но я лишь вилял хвостом. Больше всего я люблю Хозяйку, когда она такая.

***

Легко сказать, да трудно сделать.

Этот закон очевиден, особенно когда речь идет о том, чтобы произвести кого-то в диаконы.

Должно быть, именно эта мысль грызла Хозяйку.

На постоялый двор она вернулась уже поздно вечером. В свете свечи Хозяйка напоминала высушенную селедку.

– …Ууу… как же я устала… – произнесла она и рухнула на кровать, не обращая внимания на то, что там уже лежал я.

Мне с трудом удалось избежать удара. Чем сильнее устает Хозяйка, тем хуже становится ее характер. Нет, «хуже» – не то слово; «более детский» правильнее.

Так или иначе, она протянула руки и приподняла меня.

– Энек, я так устала…

И, даже не спросив разрешения, она обняла меня и стала тереть мне голову с такой силой, что мне показалось – вот-вот у меня шерсть отваливаться начнет.

Это было очень неудобно. Когда Хозяйка зарылась лицом в мой мягкий мех под горлом, я ощутил резкий запах чернил.

Хотя она заявляла, что в Рубинхейгене выполняла разные работы для Церкви, на самом деле она знала лишь несколько молитв. Когда она в этом призналась, Арс и женщина, ухаживающая за Джузеппе, переглянулись, потом разом кивнули.

То, что происходило дальше, я понимал лишь урывками.

У городских торговцев и всяких ремесленников есть множество святых, которым они поклоняются, и каждая гильдия проводит ежедневные молитвенные ритуалы, причем вместо священника их проводит глава гильдии.

Поэтому, пока Джузеппе не проснулся, они созвали глав всех гильдий и вместе принялись вбивать в голову Хозяйки основы всех этих ритуалов.

Хозяйка умела читать, но вот писала она неважно. Не мне ее укорять – я-то и читать не умею, – но, похоже, ее письмо назвать хорошим нельзя было даже из лести. Когда она попыталась, даже Аман из гильдии Ровена, пришедший ее подбодрить, скорчил гримасу.

Иногда Хозяйка пыталась учиться писать кончиком посоха на земле, но, видимо, ее успехи были далеки от похвальных. Зато собак и овец она очень хорошо умела рисовать.

В общем, так получилось, что прямо в церкви Хозяйку принялись учить письму и обрядам, которые ей понадобятся, когда она будет действовать как новоиспеченный диакон. Я сначала был с ней, но в конце концов она стала поглядывать на меня в поисках помощи, и это ее отвлекало; тогда меня выставили. На ее лице в тот момент отражалось все страдание мира. Я беспокоился, что приходится оставлять Хозяйку одну, но поделать ничего не мог. Стиснув зубы, я позволил отвести себя на постоялый двор.

Так и получилось то, что мы имеем сейчас.

В конце концов Хозяйка подняла голову с моей груди, перевернулась на кровати и потянулась. Раздался хруст, как от сухих веточек.

Я понюхал ее руку и ощутил, помимо запаха воска от дощечки для письма, другой, более сладкий.

– Как тебе повезло, Энек, что тебе не приходится так работать, – произнесла Хозяйка, когда я, еще несколько раз обнюхав ее руку, лизнул. Хозяйка всегда плохо себя ведет, когда сильно устает. – Завтра они будут меня учить переговорам-договорам, и они сказали, что я должна выучить наизусть ответы на все вопросы, которые мне могут задать, чтобы убедиться, что я слуга Церкви… Надеюсь, у меня получится. Я с трудом помню, что за сегодня выучила…

Мой хвост поник от дурного обращения Хозяйки, но, видя, как она тревожится, я не мог обижаться. Если я ее рыцарь, значит, я должен ее поддерживать.

– Ммм… ху-ху. Да, ты прав, все будет хорошо.

Она, конечно, была вся в чернилах и воске, но, сунувшись носом ей в волосы, я ощутил старый, родной запах. Я нарочно несколько раз шумно нюхнул, и Хозяйка по-детски хихикнула.

Мы играли, как играли множество раз прежде. И когда Хозяйка наигралась, ее руки внезапно остановились – тоже как прежде. Ее лицо стало спокойным, будто она выбросила все тревожные мысли в окошко.

– Кажется, моя мечта снова сбежала. Мне придется как следует постараться, чтобы помочь этим людям, – сказала Хозяйка, твердо глядя на меня. Глаза ее были добрыми и сильными. Глаза пастушки. – И они так много передо мной извинялись, а благодарили еще больше. У меня даже времени не было грустить.

Она щекотно рассмеялась, потом взяла меня за правую переднюю лапу. Но ничего особенного делать с ней не стала – просто держала.

– Господин Аман даже спросил, не хотела бы я потом работать на его гильдию. Он сказал, что у него связи по всему городу и что он сможет что-нибудь придумать. И что если я соглашусь, другие люди мне помогут.

Пока Хозяйка говорила, ее веки все опускались и опускались. Она говорила, и каждое ее слово будто стекало по щеке, словно капли дождя в жаркий летний день.

У Хозяйки слабая воля, когда дело касается нужд других людей. Особенно если эти другие просят ее о помощи.

На мой взгляд, она не в том положении, чтобы помогать кому-либо. Девушка без денег, без общественного положения, без образования, без власти – и со всем этим она ничего не может поделать; и даже ее сила как пастушки мало что меняет.

Вот и та ее сделка с торговцем и волчицей. Хозяйка прекрасно понимала, чем рискует, но на нее подействовало то, как сильно тот торговец в ней нуждался.

А одни лишь мысли о собственной выгоде не могут побудить ее к действиям.

Конечно, она не осталась безучастной, когда узнала, о каких больших деньгах идет речь; и это меня вовсе не огорчило – напротив, принесло облегчение.

– Они даже сказали, что если все пройдет хорошо, то я смогу остаться настоящим диаконом.

Я резко вскинул голову и посмотрел на Хозяйку. Эти слова я никак не мог пропустить мимо ушей.

– Но я не знаю, стоит ли это делать… По-видимому, такое уже бывало раньше, но… – добавила она и страдальчески улыбнулась.

На мой взгляд, она и так была до отвращения покорна Церкви, но, с другой стороны, я не мог сказать, что ее чувства по этому поводу абсолютно чисты.

Хозяйка сделала такое лицо, как будто это все была шутка, потом потянула меня за лапы и прижалась к ним лицом.

– Но я все равно хотела бы стать портнихой. Это я слишком много думаю о себе, да?

Я вложил в свои лапы с белой шерсткой на концах чуть побольше силы. Они нажали Хозяйке на губы, из-за чего ее лицо стало смешным. Я сердился на нее, я смеялся над ней, и я чуточку обижался.

Хозяйка закрыла глаза. Потом, дурачась, широко раскрыла рот и попыталась укусить меня за нахальные лапы.

Я потянул их на себя, но она подалась ко мне, будто не желая отпускать. Я собрался уже вырваться, но тут в дверь нерешительно постучали.

– Д-да! – ответила Хозяйка и хлопнула меня по голове, как расшалившегося ребенка; потом выбралась из кровати и поправила одежду.

Из-за двери раздался голос Арс.

– Прошу прощения, что беспокою тебя так поздно.

– Ничего, – ответила Хозяйка и, открыв дверь, оглядела Арс. Что-то в ней изменилось.

– Я знаю, ты устала, но мне нужно отнять у тебя немного времени. Можно я войду?

Хозяйка кивнула и сделала шаг назад, впуская Арс в комнату.

Арс вошла, держа что-то в руках, потом обернулась и закрыла за собой дверь. Хозяйка смотрела в легком замешательстве.

Я спрыгнул с кровати и обошел вокруг Арс. Что она собирается делать?

В тусклом свете свечи лицо Арс было лишено сомнений, которые отражались на нем при дневном освещении. Напротив, она казалась такой деятельной, что я даже удивился.

– Я была в поместье достопочтенного господина Кареки, и там мне удалось раздобыть вот это.

– …Раздобыть?..

– Да. Смотри, – сказала Арс и развернула большой кусок белоснежной материи. – Из этого мы сделаем твое облачение. Это очень хорошая ткань – обычно с такой только глава гильдии работает… но сейчас это я и есть. В общем, это хорошая ткань.

Арс прищурила глаза и посмотрела на материю оценивающе.

Это был всего лишь кусок ткани, но, действительно, такой красивой ткани, что при виде того, как легко он развернулся, совсем нетрудно было представить, как внушительно будет выглядеть священник в такой рясе.

– Вообще-то это была скатерть в поместье достопочтенного господина Кареки.

Хозяйка немного удивилась, услышав эти слова, но так оно и было – принюхавшись, я уловил еле заметный запах рыбы и горчичного семени.

– У нас немного времени на то, чтобы сделать тебе одеяние, поэтому мерку надо снять сегодня.

Арс привычными движениями свернула ткань обратно, потом достала из мешочка, который тоже принесла с собой, тонкий шнур с мерными отметками по всей длине.

Похоже, с его помощью она собиралась снять мерку с Хозяйки. Умно.

– Если бы у меня было побольше времени, я бы все сделала как следует. Но времени мало, так что… Но, конечно, когда ты станешь настоящим диаконом, я сделаю тебе правильное одеяние, и не из скатерти достопочтенного господина Кареки, – произнесла Арс, заставив Хозяйку стоять прямо и быстро измерив длину ее рук и ног. Потом она хитро улыбнулась.

Хозяйка захихикала – отчасти, впрочем, из-за щекотки. Но кроме того, ее явно забавляла мысль, что еще несколько дней назад она бы и подумать не могла, что будет носить рясу священника, пошитую из скатерти аристократа.

Какие сюрпризы иногда преподносит нам судьба.

Несколько секунд спустя Арс вдруг спросила:

– А почему ты захотела стать портнихой?

Это был абсолютно честный вопрос, и Хозяйка ответила так же честно:

– Было похоже, что я никогда не смогу носить красивую одежду, и я подумала, что хорошо бы хотя бы делать ее.

Глава гильдии портных, развернув Хозяйку, продолжала ее измерять, однако при этих словах остановилась и посмотрела ей в лицо. Хихикнув, она с ехидством в голосе произнесла:

– Вообще, знаешь ли, делать красивые вещи тоже трудно. Сначала тебе не доверяют ничего, кроме рабочей одежды для стариков.

Эти слова, произнесенные с оттенком возмущения, Хозяйку удивили.

– Хуже того: ученикам даже не доверяют брать в руки иглу. В нашей гильдии человек учится на портного шесть лет. В первый год ты только убираешься в мастерской. На следующий год ухаживаешь за портняжной утварью. С третьего года тебе разрешают брать в руки иголку и ножницы, но к нормальной ткани по-прежнему не подпускают – только к обрезкам. На четвертый год ты наконец начинаешь делать что-то, что напоминает одежду, но настоящую одежду с начала и до конца ты делаешь только с пятого года. И, конечно, даже если ты после шести лет проходишь испытание, тебе еще многому предстоит научиться. Глава гильдии… предыдущий глава гильдии рассказывал, что первое свадебное платье он сшил через двенадцать лет после того, как поступил в гильдию учеником.

Под конец работы Арс обвила мерным шнурком грудь Хозяйки – самое болезненное ее место. Я четко увидел, что она чуть ослабила шнур, прежде чем начать считать метки. Я, правда, не знал, обычное ли это дело (например, она приняла в расчет, что в будущем грудь Хозяйки подрастет) или же она просто проявила деликатность.

– Двенадцать лет… – прошептала Хозяйка, считая на пальцах.

Это гораздо дольше, чем я ее знаю. Через двенадцать лет меня уже не будет в живых.

– Хотя мне понадобилось меньше времени, чтобы впервые взяться за рясу священника. Повезло мне.

Увы, на Хозяйку это везение не распространилось, и от мечты о том, чтобы стать портнихой в этом городе, ей пришлось отказаться.

Арс подняла глаза от старого, потрепанного бумажного листа, на котором писала, и сочувственно улыбнулась.

– Я знаю, что это временно, но, раз уж ты стала диаконом, надеюсь, благословение Господне пребудет с тобой всегда.

Лишь человек, давно ставший хитрым, расчетливым портным, способен так утешать Хозяйку.

– Да, – с улыбкой кивнула Хозяйка.

– И еще: если у тебя найдется время, заходи ко мне в мастерскую. Я тебя немножко поучу.

– Э?

– Ты это сама чинила? – Арс показала на одежду Хозяйки. – Это ужасно.

Спрятать огромное количество швов и заплат было невозможно, но Хозяйка, покраснев, все равно попыталась их прикрыть. Умение управляться с ниткой и иголкой было одним из немногих, чем она гордилась, но… так устроен мир.

– В общем, основам я тебя научу. Хотя и сама много чему хотела бы еще научиться у своего предшественника.

Арс, пишущая что-то пером на листе, производила впечатление прекрасной портнихи. Ее стройное тело говорило о добродетельном воздержании (хотя, возможно, ей просто не хватало еды), а твердый взгляд, каким она рассматривала ткань, показывал, что она отлично разбирается в своем деле.

Живое воплощение искусной юной портнихи.

– …С удовольствием приму твое предложение.

При этих словах Хозяйки Арс смущенно прищурилась.

– Хорошо, – ответила она. – Да, и еще кое-чему я тебя поучу.

– Еще кое-чему?

– Да, – кивнула Арс и начала собирать свои вещи.

Было уже очень поздно. Не в силах справиться с сонливостью, я зевнул, и следующие слова Арс как будто влетели мне прямо в открытую пасть.

– Я слышала от хозяйки постоялого двора, что песню портных ты поешь немного фальшиво.

Странный звук вырвался у меня из глотки. Будь я человеком, уверен, сейчас бы катался от смеха, обхватив бока.

Арс ухмыльнулась; Хозяйка же застыла на месте и так покраснела, что это было заметно даже в тусклом свете свечи.

– Аа, это, ну, это было…

– Ха-ха-ха! Сегодня уже поздно, но я непременно тебя научу, как петь правильно. Всем ученикам-первогодкам приходится ее учить, хотят они того или нет. Меня даже заставляли петь на городской площади, – ностальгическим тоном произнесла Арс, продолжая собираться.

Хозяйка была так смущена, что у нее даже слезы на глазах выступили, однако в ее выражении лица я заметил и капельку счастья.

– А взамен, – сказала Арс, игриво подпихнув меня в бок ногой, – научи меня пастушеским песням.

Я вскочил на ноги и повернулся к Хозяйке. Ее лицо застыло, взгляд уперся в стену, где стоял пастуший посох.

Она вполне могла сказать, что посох просто нужен ей в дороге. Но Хозяйка повернулась обратно к Арс молча, не в силах разлепить дрожащие губы.

Первой, тонко улыбнувшись, заговорила Арс.

– Я узнала от Йохана. Его предки на много колен были ростовщиками, которых все ненавидели. И он о тебе серьезно беспокоился. Ой, не делай такое лицо.

Арс сделала несколько шагов к Хозяйке и прошептала ей прямо в ухо:

– Я вот подумала, может, и мне стоит взять в мужья ростовщика?

– !..

Надо сказать, я впечатлен, как много выражений лица способна сменить Хозяйка за столь короткий промежуток времени.

– Ладно, мне пора, – и Арс, довольно прищурив глаза, повернулась, чтобы уходить. – Песик, ты тоже прости за вчерашнее.

Мое имя Энек.

Я коротко гавкнул, чтобы намекнуть ей, и проводил ее взглядом.

Как только Арс вышла из комнаты, повисло молчание, нарушаемое лишь потрескиванием горящей свечи. Я снова повернулся к Хозяйке. Она безмолвно стояла, прижав руки к щекам, и выражение ее лица было непонятное.

Ей еще учиться и учиться, прежде чем она станет настоящим невозмутимым диаконом.

Я свернулся у Хозяйки в ногах. Она посмотрела на меня, не отнимая ладоней от щек.

– Она сказала «в мужья»?

Значит, вот что привело ее в замешательство? Я зевнул. Полагаю, это нормальная реакция здоровой человеческой девушки.

***

Владелица постоялого двора принесла вместе с завтраком потрепанное Священное писание.

Похоже, ночью Джузеппе проснулся и оставил сообщение. Чувствовал он себя неважно, но собирался встать во второй половине дня, а пока что написал на маленьком клочке ткани, какие молитвы Хозяйке предстояло выучить.

Если великолепный завтрак, которым мы наслаждались в предыдущий раз, был благодарностью за спасение Джузеппе, то сегодняшний завтрак, в который нам снова дали белый хлеб, был, видимо, благодарностью всего города за то, что Хозяйка согласилась прийти ему на помощь.

Я тоже получил свою долю, однако во время еды мне пришлось терпеть поддразнивания Хозяйки. Да, мне, в отличие от нее, не приходится ничего заучивать, но я ее поддерживаю и, уверен, делаю это хорошо. Слишком часто работу рыцаря считают легкой.

– …Посему Господь наш… – бормотала Хозяйка, заучивая молитву. Она сняла одну из сандалий и водила босой стопой по моей спине.

Когда она ошибалась, она цепляла меня за шерсть пальцами ноги и тянула; лишь полностью запомнив молитву, она вздыхала, тыкала меня в ребра и переходила к следующей.

Вода в озере лишь тогда прозрачна, когда оно достаточно глубоко, чтобы весь ил оседал на дно. Если это осчастливит Хозяйку, я готов принять на себя сколько угодно ила, однако хорошо бы мое благородное самопожертвование под столом подарило мне чью-нибудь похвалу.

Или хотя бы пусть она перестанет совать мне в ухо пальцы ноги. Лишь когда она так делала, я поднимал голову и тыкался ей в стопу холодным носом.

– …Озаренные… славою его. Ибо… ибо… ууу… – голос Хозяйки, старающейся вспомнить текст молитвы, звучал напряженно; мне это напомнило звуки, которые она издавала, наблюдая за окотом овец.

Когда она наконец вспомнила, то вдруг резко встала и закончила:

– Ибо на то есть воля Господа!

Остальное она продекламировала легко; похоже, она наконец выучила эту молитву.

Хозяйка довольно жестко прошлась ногой по моей спине. Я прекрасно знал, как хорошо она умеет сосредотачиваться, так что беспокоиться за нее – только время зря терять. Мы не можем говорить друг с другом, но я помню, как быстро она стала великолепной пастушкой. По сравнению с этим обычное заучивание молитв с листа – просто ерунда.

– Ууу… Я волновалась, хорошо ли запомнила первую часть, но… да. На самом деле это было не так уж трудно. Эй, Энек, ты слушаешь?

Хозяйка заглянула под стол, и я с неохотой выбрался оттуда.

Она погладила меня по голове и с редкой для себя удовлетворенной улыбкой сказала:

– А ты как думаешь, сможешь выучить пару словечек, а, Энек?

Я рыцарь, а рыцарям слова не нужны. Я отвернулся; Хозяйка рассмеялась в нос, как ребенок, гордый своими успехами, и продолжила трепать меня по голове. По-моему, она немножко издевалась.

Я подумал, не следует ли рассердиться, но, с другой стороны, я давно не видел ее такой беззаботной. Поэтому я великодушно вынес унижение без единой жалобы.

– О, да, сколько же сейчас времени?

Хотя ставни были открыты, в незнакомой комнате трудно определить время по вливающемуся в окно свету. Хозяйка встала из-за стола, подошла к окну, высунула голову и посмотрела на небо.

Видеть ее такой для меня было внове. Раньше, когда она смотрела на небо в городе, она делала это, лежа в устланной соломой овчарне среди крыс и кур, словно пораженная хворью.

Она смотрела на крошечное оконце под самой крышей овчарни, впускающее лишь крошечный лучик света, и по этому лучику пыталась определить время. На лице ее тогда было написано отчаяние, и смотреть на него мне было больно.

Насколько приятнее сейчас было видеть ее вот такой.

Должно быть, по улице прошел кто-то, кого она знала, – Хозяйка помахала из окна рукой.

– Нам надо поторопиться, Энек!

Я гавкнул и подошел к двери.

Хозяйка поспешно собралась; невольно ее взгляд упал на некий предмет.

Какое-то мгновение в ее лице отражались печаль, тоска и даже вина.

Из-за этого посоха Хозяйка пережила много ужасного. Но он же и помог ей добраться сюда.

Я обеспокоенно попятился от двери – но тут Хозяйка посмотрела на меня с чуть смущенной улыбкой.

Надо двигаться вперед. Для этого необходимо иногда что-то оставлять позади.

Когда приходит такое время, не нужно чувствовать печаль или вину, не нужно цепляться за старое.

Нужно лишь быть признательными.

Рука Хозяйки погладила меня по голове, и я еще раз гавкнул.

Хозяйка открыла дверь, и мы сделали первый шаг в большой неизведанный мир.