Волчица и пряности. Том 10

Глава 2

Они ехали на лошади: Коул впереди, Лоуренс сзади. Но им не было тесно, несмотря даже на то, что посередке уместилась еще и Хоро. Под ними был длинношерстный ломовик, какие тянут сани по бескрайней (описания не врали) заснеженной равнине Уинфилда.

– Проклятье… ничего себе тварь.

Такие слова сорвались с языка Хоро, когда путешественники встретились с Пиаски и она увидела лошадь, которую он для них приготовил. Эти слова впечатлили Лоуренса.

Конечно, в своем истинном обличье она была куда крупнее, чем эта зверюга. Ее недовольная реакция при виде громадного коня, по-видимому, была вызвана осознанием собственного невежества: мир был настолько шире того, что она знала. На материке такие крупные лошади практически не встречались.

– Все готовы? – спросил Пиаски, взгромоздясь на лошадь ростом поменьше и взяв поводья. Лоуренс ответил утвердительным жестом, хотя поводья брать в руки не стал: их лошадью было кому править.

Было бы страшным расточительством, если бы эта здоровенная туша всего-навсего несла на себе людей. Даже чахлый мул, едва способный, кажется, нести ребенка, на самом деле может выдержать вес четырех взрослых людей, если его правильно нагрузить.

Оглянувшись, Лоуренс увидел позади себя повозку с немыслимой горой товаров. В основном там были еда и спиртное для торгового отделения монастыря. Лоуренс слышал, что, когда снег полностью заносит дороги, такие повозки заменяют на сани. Работа Пиаски и состояла в том, чтобы ездить между монастырем и торговыми домами с материка, передавая сведения и возя подобные товары.

– Что ж, помолимся тогда за безопасное путешествие.

Вполне подходящий ритуал перед тем, как отправиться в монастырь. Помолившись, вся компания тронулась в путь, и одновременно церковный колокол пробил полдень.

Погода была далека от совершенства – слишком холодно. Хотя их еще не «накрыло одеялом», напАдавший на дорогу снег смешался с землей и превратился в грязищу, в которой пешие путники утопали бы по щиколотку. Но когда город остался позади, оказалось, что простирающиеся до горизонта поля почти полностью укутаны снегом.

Открывшаяся перед путниками картина воистину подходила королевству, называемому еще «страной бескрайних лугов»; куда ни посмотри, мир был белоснежен. И лишь до самого горизонта тянулась грязная лента, по которой они ехали.

Все были закутаны в несколько слоев одежды и походили на большие колобки. А сверху Лоуренс и его спутники надели еще меховые плащи и перчатки, одолженные на постоялом дворе.

Несмотря на все это, пронизывающий ледяной ветер в конце концов добрался-таки до них. Сама того не заметив, Хоро крепче прижала к себе Коула, а Лоуренс – Хоро.

Путешествие проходило в молчании. Все, что слышали путники, – звук опускающихся на капюшоны снежных хлопьев да собственное дыхание, нарочно замедленное, чтобы дать морозному воздуху согреться, прежде чем он попадет в легкие. И даже эти звуки посреди мертвой тишины слышались совершенно отчетливо. Теперь ясно было, почему северяне мало говорят, а когда говорят – почти не раскрывают рта.

Легче было понять и то, почему монахи, странствуя в поисках просветления, накладывают на себя обет молчания: чтобы сберечь силы.

Снежные хлопья закрыли собой небо, и вскоре стемнело. Путники ехали не особо долго, но все равно устали, когда добрались наконец до места ночлега на исходе первого дня пути.

Один ревностный монах вообще отказался от речи, поскольку считал, что «разговор – это роскошь». Справедливость этих слов сейчас была очевидна, однако Лоуренс и его спутники были ближе к мирской жизни, чем тот монах. Хоро была из троих самой мирской, и монотонная тишина явно действовала ей на нервы.

Она рухнула в кровать, даже снег с капюшона не стряхнув. И Лоуренс совершенно не собирался ее ругать. Он знал, что и у него самого сейчас лицо не лучше, чем у Коула, в изнеможении упавшего на стул. Лицо человека, который полностью лишился сил, но, если ему сказать «встань и иди», с трудом поднимется на ноги и побредет вперед, – лицо человека, дух которого сильнее плоти.

Все суеверия про нежить, обитающую в холодных одиноких деревеньках, несомненно, рождались, когда кто-то встречал путешественников с такими лицами.

– Коул.

Услышав, как Лоуренс зовет его, мальчик, воистину походящий на призрака, вернул пустой взгляд.

– Улыбнись, и тебе полегчает.

Странствия Коула до встречи с Лоуренсом, должно быть, научили его этой мудрости. Мальчик натянуто улыбнулся и кивнул.

– Ну тогда пойдем поедим. Пиаски уже должен договориться с постоялым двором насчет ужина.

– Хорошо…

Коул поднялся на ноги. Пока мальчик избавлялся от плаща с налипшим снегом, Лоуренс подошел к Хоро, которая с того момента, как рухнула на кровать, даже не шелохнулась, и откинул ее капюшон.

– Уверен, ты это и сама знаешь, но ты не сможешь уснуть, если будешь просто так лежать. Тебе станет гораздо лучше, если ты пойдешь выпьешь вина где-нибудь в тепле.

Сонливость и усталость вроде бы похожи, но на самом деле – совершенно разные вещи. Уши Хоро обвисли и вяло дернулись, будто говоря: «Я знаю». Но она не попыталась встать – так человек не может заставить себя вылезти из-под теплого одеяла, хоть и знает, что пора подниматься.

У Лоуренса не было выхода, кроме как поднять Хоро самому – и обнаружить на ее лице выражение, как у спящей принцессы, ожидающей, что герой разбудит ее волшебным поцелуем. Но он не был героем. Чтобы снять ее проклятье, больше напоминающее хворь, требовалась магия иного рода.

– Я слышал, здесь спиртное настолько крепкое, что от малейшей искры загорается.

Едва Лоуренс прошептал это в обвисшие уши, как они встали торчком, словно палатки. Хоро недоверчиво взглянула на него, безмолвно спрашивая: «Что, правда?»

– Все, в чем много воды, здесь быстро замерзает, поэтому, чтобы согреться, им приходится делать напитки, которые не замерзают даже во льду. Даже если этот напиток сам холоднее льда, как только ты его выпьешь, внутри все будет гореть.

Глаза Хоро вновь засияли. Она сглотнула, будто освобождаясь от оков проклятья, и неуверенно поднялась. Свисавший хвост, у которого только что был такой вид, будто он принадлежал не евшей три дня бродячей собаке, наконец ожил.

– …Хотя, боюсь, закусывать нам придется одной лишь кислой капустой.

Лоуренс предпочел прояснить это заранее, опасаясь, что иначе навлечет на себя ее гнев. Поднявшаяся с кровати Хоро тотчас пошатнулась, но соблазн спиртного оказался достаточно силен, чтобы она не без труда восстановила равновесие.

– Лучше, чем ничего.

– Очень правильное отношение.

Этот разговор заставил его вспомнить кое-что, когда они выходили из комнаты. В каком-то городе Хоро выпила обжигающего нутро вина и сказала, что на ее родине делали похожее спиртное. Должно быть, это великолепное воспоминание, дополняющее вкус напитка… не исключено даже, что оно само по себе придает сил уставшему. До монастыря Брондела было еще два дня пути, так что Лоуренс, неся Хоро, мысленно пересчитывал монеты в своем кошеле.

***

«Еда здесь дорогая, ужасная на вкус и дурно пахнущая».

Эту фразу даже ребенок способен запомнить, притом куда легче, чем строки из Священного писания. Вонь чеснока, разносящаяся от соседнего столика, служила бессловесным подтверждением того, что здесь эта фраза более чем уместна. Использовать чеснок – то же самое, что быть бедным. Несмотря на свое убеждение, что сам он в еде весьма скромен, Лоуренсу показалось, что его трапезы роскошны по сравнению с этим.

Лишь у Коула живот урчал от запахов с соседнего стола. В конце концов, он в своих прежних скитаниях часто был вынужден ограничиваться одной лишь сушеной репой. Лоуренс, хоть ему и давно уже не доводилось ощущать этот запах, не мог пробудить в себе аппетит… Хоро с ее острым нюхом – тем более.

Несмотря на все это, им, можно сказать, крупно повезло, и вовсе не потому, что они много заплатили или на кухне каким-то чудом кончился чеснок. Просто Пиаски, предвидя такую реакцию, сам приготовил для них еду.

– Я часто путешествую по северным землям, и всякий раз, когда мы попадаем в снегопад, я помогаю с готовкой. Так и научился.

Он поставил на стол большую чашу вкусно пахнущего легкого супа с бараниной. «Легкий суп» обычно включает в себя имбирь, зеленый лук, репу, сушеную баранину и бараньи кости, сваренные в очень соленой воде. Но в этом супе было и еще кое-что – кое-что особенное.

Пиаски опустил голову, после чего наконец сознался, что же это за дополнительный продукт. Это оказалось то же, что с аппетитом пожирали путешественники за соседним столом, – чеснок. Совсем чуть-чуть чеснока – но это и был секрет вкуса прозрачного бульона с тонкой пленочкой жира.

В деревянной чаше с супом размокал кус овсяного хлеба, который сам по себе жевался очень трудно. Сейчас, однако, можно было пить бульон и в то же время есть пропитанный им хлеб. В результате необходимость проталкивать все это в горло не была уже тяжким испытанием – напротив, получилось нечто вполне аппетитное.

Лоуренс испытывал благодарность к Пиаски, и не только за вкусный суп, но и за то, что он отвлек Хоро; за вкусной едой она почти забыла про недешевое крепкое спиртное, о котором Лоуренс говорил раньше.

– Вода, которую ты берешь с собой в дорогу, со временем становится невкусной, так что, если поблизости нет озер или рек, ты можешь просто вскипятить ее со всем этим, и проблемы не будет.

Хоро, держа в руке деревянную ложку, жевала кусок баранины. Она уплетала уже третью миску. Даже Коул, обычно евший умеренно, попросил добавки. Это было лучшее свидетельство того, насколько хорош был суп.

– Просто невероятно – даже из грязной воды можно сделать нечто столь вкусное! Но ведь такое возможно, только когда у тебя много попутчиков? Если ты делаешь такой суп всякий раз, как путешествуешь один, у тебя должно уходить много денег.

– Совершенно верно. Я часто путешествую с торговыми караванами, так что даже в мои годы у меня уже богатый опыт.

И с точки зрения безопасности, и с точки зрения самой торговли путешествовать караваном лучше, чем в одиночку. У Пиаски, однако, была хватка человека, много странствующего в одиночку.

При взгляде на него в голове Лоуренса всякий раз возникал образ гордого торговца-одиночки, лезущего вверх по крутой скале. Кстати, сам Пиаски прекрасно сознавал, что производит такое впечатление; по его словам, другие нередко описывали его подобным образом.

– Но это все в прошлом. Даже если торговцы объединяются, они остаются лишь компанией… но не семьей.

– В тяжелое время они протянут руку помощи, только если решат, что им самим это выгодно.

Пиаски в ответ пожал плечами и, криво улыбнувшись, ответил:

– Ты прав.

Прежде чем Лоуренс начал путешествовать в одиночку на козлах своей повозки, ему доводилось объединяться в пути с другими торговцами. Когда дела шли хорошо, он путешествовал с одними и теми же людьми долгое время. Сейчас он не мог вспомнить, когда именно перестал ездить вместе с другими. Возможно, он устал от такого отношения – объединяться лишь благодаря общей жажде наживы, – но, скорее всего, на самом деле он перестал это делать по той же причине, что и Пиаски.

Когда на такую группу нападает стая волков, каждый спасается бегством в одиночку, молясь всем богам, чтобы волки положили глаз на кого-то другого. А когда волки наконец выбирают себе жертву, тому, кто вытянул короткую соломинку, остается лишь душераздирающе вопить «спасите!».

– И не то чтобы я не знал, что группа бродячих торговцев не в силах соперничать с городскими. В конце концов я решил сам устроиться в подчинение к городскому торговцу. В обмен на часть свободы я всегда могу отправиться в те или иные города, зная, что там меня встретят товарищи, и встретят улыбкой. Это достойное возмещение.

Хоро принялась за спиртное – но вряд ли потому, что уже наелась. Должно быть, слова Пиаски пробудили в ней воспоминания. Любой, кто жил дорогой, даже Коул, прекрасно понял бы, о чем именно говорил Пиаски.

– А уж если эти товарищи принадлежат к Альянсу Рувика, твоя награда еще больше.

– Конечно же; и амбиции торговца при этом тоже растут.

– Понятно. И тем не менее, несмотря на то, что ты живешь сейчас совсем другой жизнью, твои способности по части готовки не притупились… О, мои извинения. Мне просто трудно связать в голове твои умения путешествовать в одиночку и готовить.

– Ха-ха! Ты не первый, кто так говорит. Правда же в том, что я во время путешествий по-прежнему готовлю еду для многих людей, вот как сейчас.

Лоуренс слышал, что в монастырь Брондела приходит множество людей, чтобы просто посмотреть. Но, судя по тону Пиаски, его дополнительный заработок как проводника этих людей был не особенно велик. Однако когда он представлялся, он упомянул, что его работа – передавать сведения и сопровождать товары для Альянса Рувика. Значит, ответов на вопрос, чем же конкретно он занимается, не могло быть много.

– Хе-хе-хе… Каждый опытный торговец спрашивает меня об этом, господин Лоуренс, а я им даю один и тот же ответ, – драматическим тоном произнес Пиаски и с веселой улыбкой обвел взглядом Хоро и Коула.

– Наш путь лишь начинается. У меня достаточно времени, чтобы подумать.

Торговец без любопытства – все равно что церковник без веры, так что слова Пиаски были надежным способом погрузить слушателей в задумчивость. Когда сидишь на лошади посреди холодной тишины, думать – лучший способ убить время.

– И, к твоему сведению, я не так часто езжу в монастырь Брондела.

В подобных скучных поездках игра в угадайку за обедом, должно быть, приносит Пиаски немало похвал. Лицедейство, которым он ловит слушателей на крючок, – на самом деле один из товаров, которыми он гордится. И действительно, хоть Хоро и продолжала есть с выражением лица «мне эти ваши скучные игры неинтересны», но мяса в ее миске меньше не становилось. А прямодушный Коул, как и ожидалось, застыл на месте с ложкой в руке, уставившись на деревянный узор на столе.

Того, кто дает им развлечение, такое поведение, несомненно, должно радовать, но Лоуренса слегка кольнуло раздражение. Лишь опытные торговцы среагировали бы на слова Пиаски так, как он, и лишь опытные торговцы знают ответ на эту загадку. Более того – даже если ответ стоил пары смешков, Пиаски не мог быть уверен, над какой именно частью ответа в итоге будут смеяться его слушатели. Сам Лоуренс смеялся бы безудержно.

– Что ж, мне не хочется, чтобы кто-то от глубоких раздумий потерял сон, так что не стесняйтесь, можете просто подойти и спросить. Я с радостью скажу ответ.

Подначки Пиаски было достаточно, чтобы два простака перед ним нахмурили брови еще сильнее; вот теперь они точно потеряют сон. Если Лоуренс будет бездействовать, они так и просидят за своими мыслями лишь Господу ведомо сколько времени.

– Кроме того, если вы будете слишком усердно думать над ответом, вы снова проголодаетесь, а ответ ваши животы не наполнит.

Когда желудок пуст, даже в скучном путешествии не уснешь, так что Хоро и Коул при этих словах вернулись к реальности и продолжили есть. Лоуренс и Пиаски переглянулись и обменялись усмешками. Кто бы что ни говорил, а веселая трапеза оставалась для Лоуренса величайшей из драгоценностей.

– Если бы только монастырь Брондела был на самом краю земли.

– Я, конечно, много загадок знаю, но не настолько много.

Смех, еда, питье – так они провели вечер.

***

На следующий день снегопад усилился. Ветер, к счастью, не задувал, однако за снежными хлопьями размером с ноготь почти ничего было не разглядеть. А белый туман дыхания, вырывающийся из-под низко опущенных капюшонов, укрывал остатки картины перед глазами.

Но все это едва ли было препятствием для возницы, который ездил этим путем уже сорок лет. Для него это было так же нормально, как для престарелого городского торговца, теряющего зрение за конторкой, – сложная паутина торговых отношений в городе.

Когда путники покинули постоялый двор, лошадь, направляемая молчаливым возницей, размеренно пошла прямо через белоснежную целину; теперь она была запряжена уже не в повозку, а в сани. Они ехали и ехали, не останавливаясь, ведь малейшей остановки хватило бы, чтобы их занесло снегом. И сколько они ни ехали, взгляд их приветствовала лишь белизна, сменяющаяся еще большей белизной.

Съев обед, Коул не выдержал и уснул прямо на спине лошади. Это была всего лишь лошадь, но земля лежала пугающе далеко. Если мальчик упадет, то серьезно поранится. Подумав об этом, Лоуренс извлек кусок веревки, приготовленный заранее, и собрался было обвязать им Хоро и Коула, как вдруг заметил, что Хоро вовсе не дремлет, как ему казалось, и ее руки крепко обнимают мальчика.

– О, так ты не спишь?

Снег не только мешал видеть, но и глушил звуки. Несмотря на царящую вокруг тишину, Лоуренс едва мог расслышать собственный голос. Не вызывало сомнений, что Пиаски, чья лошадь шла сзади, слышать их просто не мог.

– Сплю.

Лоуренс едва не рассмеялся над ее полусонным ответом. Но он знал: Хоро так отвечает, потому что в плохом настроении, скорее всего – из-за вчерашней загадки Пиаски за ужином. Эта загадка была не из тех, ответ на которые можно найти, просто рассуждая. Вообще-то угадать ответ под силу и не каждому торговцу.

Коул быстро сдался и отправился спать, но Хоро, всегда гордящаяся своим титулом «Мудрой волчицы», размышляла долго и упорно. Ну, разумеется, она не могла не показывать всем видом, что, мол, «если бы эта загадка имела какое-то громадное значение, то ладно, а на такую бессмысленную тратить целую ночь – что за глупости».

Неспособность найти ответ ее, должно быть, страшно злила. Естественно, Лоуренс знал, что, когда Хоро начинает думать и вести себя по-детски, она нарочно стреляет в него глазками украдкой – вот как сейчас. Она добивалась того, чтобы он посмеялся над ее раздражением, сказал «что, не получается?», а потом быстренько дал ответ. Таким путем она решала подобные проблемы в большинстве случаев.

Но сейчас Лоуренс спуску ей не давал. По правде сказать, ему хотелось, чтобы она вообще забыла про эту загадку, если такое вообще возможно. Ответ ему в каком-то смысле не нравился. Поэтому, несмотря на ощущение, что он чувствует то, чего нет, он случайно пропустил мимо себя первый ее взгляд. А второй взгляд он пропустил нарочно. И третий. И четвертый.

Растратив впустую столько усилий в попытке раскопать ответ, Хоро явно расстроилась. Сейчас Лоуренс уже даже не мог состряпать какой-нибудь ответ, который насмешил бы ее – она бы только сильнее рассердилась. С каждым пропущенным взглядом раскрыть ответ было все труднее, а теперь Лоуренсу и вовсе следовало не дать ей узнать правду. Знай он, что так получится, он бы просто вывалил ответ сразу же, но сейчас было уже поздно.

– Вот так.

Второй раз за этот день, когда Хоро говорила с Лоуренсом, их разговор вышел односторонним. Она говорила без умолку, лишь изредка вставляя раздраженные вздохи, пока не добралась наконец до конца своего монолога. Коул, развешивавший дорожное платье всех троих на веревке для просушки, застыл и ошеломленно слушал ее речь.

После ужина, едва Лоуренс с Коулом заметили, что Хоро ушла из комнаты и ее нет уже довольно долго, как она явилась и сразу перешла к делу. Неудивительно, что Коул так среагировал. Лоуренс был весьма впечатлен, что цепочка рассуждений Хоро позволила ей прийти к заключению.

– Ты абсолютно права…

– Ах ты дурень!

Оправдания Лоуренсу не было, так что он мог лишь искренне ответить. Хоро тоже обругала его искренне. Впрочем, у него был столь глупый вид, что гнев волчицы быстро выгорел. Хоро уселась, потребовала у Коула принести ей бутылку и, зло вытащив зубами пробку, принялась пить.

– Это твое странное поведение заставило меня еще сильнее желать найти ответ. Кто бы мог подумать, что –

– Так вы пошли и спросили ответ у него?

Еще совсем недавно Коул дрожал при малейшем намеке на гнев Хоро, но сейчас ему достало храбрости задать этот вопрос, когда она передала ему пробку.

– О да. Я сказала, что потеряла сон, пытаясь найти ответ, и он надо мной смеялся. Надо мной! Волчицей Хоро Мудрой!

– В школе меня учили, что «есть вещи, которые не узнаешь, пока не спросишь». Ну так какой же ответ?

На этот вопрос мальчугана, который снова вернулся к развешиванию одежды, Хоро отвечать не стала. Вместо этого она повернула голову к Лоуренсу, всем видом говоря: «Не хочу себя утруждать, объясни ты». На самом-то деле, видимо, ей просто было лень. Держа в одной руке бутылку с крепким спиртным, она принялась есть сушеное мясо, которое держала в другой.

– Такие, как Пиаски, – привыкшие путешествовать в одиночку, но умеющие готовить еду на многих, – встречаются очень редко. Он, должно быть, участвует в закладке новых городов и рынков. Он упоминал, что часто прокладывал дорогу для других; думаю, он имел в виду первопроходцев, желающих начать новую жизнь на новой земле.

– Вот, значит, почему…

Даже слушая Лоуренса с изумленным выражением лица, Коул успел отработанными движениями закончить свою работу и проверить огонь. Очага здесь не было, да и свежий воздух поступал не очень хорошо, так что следить за силой огня было трудно.

– Как правило, люди, отправляющиеся в такие путешествия, непривычны к дороге. И если ведущий их человек не может правильно их снарядить и принимать в пути быстрые решения, ему очень трудно справляться со своей работой.

– Вообще говоря, с высоты своего опыта управления стаей я могу сказать, что тот самец и впрямь кажется очень надежным. Он прямодушен и хорошо говорит.

С этими словами Хоро стрельнула взглядом из-под полуопущенных век в Лоуренса; тот кашлянул. Коул с застенчивой улыбкой сказал:

– Значит, у господина Пиаски такая важная работа, да… но если так…

Почему господин Лоуренс пытался скрыть ответ от госпожи Хоро? Этот вопрос был написан на лице Коула громадными буквами. Лоуренсу было очень стыдно признавать вслух, что он слишком сильно беспокоился ни о чем, но, если он не примет свое наказание, ему не заслужить прощения Хоро.

Конечно, он не мог бы с гордо поднятой головой называть себя независимым торговцем, если бы всякий раз, когда возникали подобные глупые ситуации, тут же кидался просить у Хоро прощения. Но сейчас, в этой комнате, которая быстро наполнилась бы дымом, если бы в огонь подкинули больше, чем нужно, дров, всякий захотел бы, чтобы хвост Хоро согрел его в ночи. Торговец должен уметь подсчитывать прибыли и убытки.

– В общем, его работа – помогать первопроходцам. Если их поддерживают короли или аристократы, то они захватывают новые земли. Если их поддерживает Церковь, то они распространяют ее учение. Но каковы бы ни были причины, итог один: если первопроходцы находят себе пристанище и им удается там обжиться, это место становится для них домом.

– Аа…

– Эта работа трудна, но в случае успеха может принести немалый доход и благодарность людей. Я даже слышал, что некоторые люди, которые этим занимались, сами становились аристократами по просьбе селян или горожан, которым они помогали. Но среди тех, кто отправляется в новые земли, многие лишились домов у себя на родине из-за войны, голода и болезней. Вот почему, – Лоуренс повернулся к Хоро, – вот почему мне хотелось, чтобы ты не возилась с этой загадкой.

– Пффф.

Хоро отвернулась и кинула в огонь кусочек кожи, который оторвала от своей полоски сушеного мяса. Пепел взлетел в воздух; Коул следил за ним глазами, точно лицезрел нечто чудесное.

– У нас, волков, понятия «нового дома» просто не существует. Дом есть дом, и неважно, кто в нем живет. Важна сама земля. И да, ты, должно быть, беспокоился, что я скажу что-то вроде вот этого?

Благодаря бесчисленным пикировкам за время их путешествия Хоро знала, что творится у Лоуренса в голове, как свои пять пальцев.

– «Пожалуйста, найди новый дом и для меня, хорошо?»

Она кокетливо смотрела на него искоса. Коул с замиранием сердца наблюдал за разворачивающейся перед его глазами картиной. Лоуренс знал, что Хоро сердита на него. Но он знал также, что ее гнев сродни тому, как кошка, с которой слишком много играли, устало протягивает лапу с коготками.

– Самцы – воистину дурни и тупицы!

– …Тут мне нечего возразить.

– Действительно.

Саркастично выплюнув последнее слово, Хоро глотнула из бутылки. Лоуренс смотрел на нее с выражением полной безнадежности, прижав ладонь ко лбу. Пока что все развивалось, как обычно. Оставалось только Коулу радостно улыбнуться – и ритуал будет завершен. Но хвост Хоро продолжал колыхаться взад-вперед. Завтра тоже придется вставать рано.

– Я так сильно сердилась, что устала. Спокойной ночи.

Да, ее умение заставлять всех плясать под свою дудку впечатляло.

***

Лишь во второй половине третьего дня пути они прибыли в монастырь Брондела. Быть может, их благословил Единый бог – сильный снегопад был лишь на второй день; но вот то, что досматривали их не очень строго и что они довольно легко прошли внутрь отделения, не давало поводов для радости.

Высокие стены, окружающие это место, были по виду вполне монастырскими, но едва Лоуренс и его спутники очутились внутри, им показалось, что они в городе торговцев.

– Ты, что будет, если ты случайно уронишь на землю монетку?

Уже по тому, что сидящая на лошади Хоро не удержалась от подобной фразы, ясно было, насколько густая атмосфера торговли тут царила. Если бы здесь кто-нибудь уронил монетку, это привлекло бы всеобщее внимание – все равно что чихнуть в церкви во время службы.

– Не исключено, что здесь можно купить абсолютно все… – жизнерадостно произнес Пиаски, едущий рядом. Лоуренс усмехнулся в ответ, но уверенности, что Пиаски шутил, у него не было.

Середина улочки была расчищена от снега, зато по бокам громоздились высоченные сугробы. Из-за этого холод стоял, как в ледяной пещере. Даже грива их коняги покрылась ледком в некоторых местах.

Несмотря на мороз, торговцы были повсюду; они оживленно беседовали о делах, скрестив руки. Судя по тому, как они с улыбками притопывали ногами, точно резвящиеся дети, они действительно получали удовольствие.

– Пожалуйста, подождите немного, пока я не устрою вам жилье.

– Надеемся на тебя.

Пиаски сперва привязал лошадей, на которых они ехали, в общественной конюшне, потом потрусил прочь. Чтобы залезать на лошадь и слезать с нее, требовался некоторый навык, особенно когда все тело закоченело от холода. Лоуренс слез сам, потом спустил на землю Хоро и Коула.

Выгрузив с саней пожитки, он поблагодарил возницу за безопасную поездку. Тот оставался таким же невозмутимым и молчаливым, как и прежде, лишь сложил руки на груди – вежливый жест прощания. Это было живое воплощение истинного северянина.

– Ты, здесь просто удивительно много всего. Ты же говорил, это всего лишь дальний уголок или что-то вроде того?

– Не могу сказать, что знаю все, так что полной уверенности у меня нет. Но я точно знаю, что здесь торговое отделение, где, говорят, «шерсти столько, что можно наполнить Уинфилдский пролив». Смотри! Вон там даже окна застеклены.

И действительно, в окнах на верхнем этаже впечатляющего трехэтажного каменного здания отражалось сизое небо, посыпающее землю снежными хлопьями. Не во всех домах здесь были застекленные окна, но от всех исходило ощущение величия и прочности – казалось, они вполне смогут выдержать небольшой штурм.

Домов было пять, и стояли они по обе стороны от широкой дороги, ведущей от ворот. Но здесь были не только дома. Еще и общественные конюшни, а за ними овчарни. И, словно размеры этого места недостаточно поражали воображение, подобных отделений было несколько (если верить Пиаски).

– Впечатляющее достижение – построить такое здесь, в снегу.

Хоро смотрела перед собой, уверенно улыбаясь. Это отделение монастыря предназначалось исключительно для торговцев. Всего лишь отделение, притом на приличном расстоянии от главного здания – но его вид никоим образом не пятнал репутацию монастыря.

Дорога упиралась в здание, еще более впечатляющее, чем остальные, – настолько, что внушало даже благоговение. На его шпиле, упирающемся, казалось, в небеса, красовалась эмблема Церкви. А ниже висел колокол, настолько громадный, что его и десяти лошадям не сдвинуть.

Скорее всего, это было святилище, куда ходили торговцы, желающие душевного покоя. И, видимо, оно и впрямь приносило в их души покой, несмотря на то, что исходящее от него ощущение громадного веса само по себе, казалось, могло раздавить любого.

– Я вспомнил кое-что, что слышал в школе.

– Хмм?

– Я слышал, церковники с севера лучше других умеют допрашивать еретиков.

Смысл этих слов Коула был Лоуренсу совершенно ясен: церковники с севера ведут допросы, не ведая жалости. Да, именно оттого, что эти бородатые священники здесь живут, у них такие холодные, жестокие глаза ястреба и они так хорошо умеют допрашивать еретиков.

– Но это ведь было давным-давно, разве нет?

Проследив за взглядом Хоро, Лоуренс принялся наблюдать за монахом в рясе толще овечьей шкуры. Монах только что вывел из здания большую группу торговцев и сейчас весело беседовал с ними. Он был толст и пухлощёк. В общем, в его внешности не было ни намека на скромность, чистоту и добродетельную бедность.

– Конечно. Ведь в наши дни даже такие, как ты, могут явиться сюда как паломники.

Хоро бесстрашно улыбнулась – почти рассмеялась.

– …И это меня беспокоит.

Произнеся эти слова, Лоуренс продолжил оглядывать окрестности сквозь белые струйки, вырывающиеся изо рта; но тут он получил пинок от Хоро. Вернувшись к реальности, он увидел ярость в ее глазах и тут же сообразил, что она его неправильно поняла.

– Ох, я не тебя имел в виду… Просто начал думать уже о другом.

Несмотря на его объяснение, Хоро по-прежнему ела его подозрительным взглядом, так что он продолжил:

– Меня беспокоит, что здесь слишком много людей.

– Эмм, вы имеете в виду… – внезапно вклинился Коул. Он уже довольно долгое время восхищенно озирался по сторонам. Похоже, он смутно почувствовал причину тревоги Лоуренса.

– Здесь слишком много людей для такого размера отделения. Как бы величественно тут все ни было, торговцы и монахи не умеют спать вместе, и едва ли им доставляет удовольствие ночевать в битком набитых комнатах.

– Ты хочешь сказать, что мы можем не найти себе места для ночлега?

В торговом отделении должно быть какое-то помещение для переговоров, помещение для хранения договоров и помещение для обсуждения разных подробностей этих самых договоров. Кроме того, требовались работники, обслуживающие эти помещения и держащие дома в порядке, а также повара. Ну и, наконец, если сюда наносит визит высокопоставленный торговец, у него непременно есть при себе значительная свита.

Лоуренс знал, что его плохое предчувствие вовсе не вызвано неприятной погодой. Странно, но в монастыре, перед лицом Единого бога, человеческая интуиция обостряется, так что Лоуренс, скорее всего, был прав. Все трое нервно заозирались и тут же увидели Пиаски, трусцой бегущего к ним от маленького здания, и лицо у него, как и боялся Лоуренс, было озабоченное. Едва подбежав, он тут же приступил к делу, как любой торговец, зарабатывающий за счет быстрых действий, а не тщательных переговоров.

– Мне очень жаль. Здесь слишком много людей, так что мне не удалось найти комнату для вас троих.

Лоуренс был готов к такому повороту событий, но все равно на мгновение растерялся. Пиаски тем временем продолжил:

– Возможно, вам придется спать вместе с другими в одной из больших комнат…

Он замолчал и взглянул на Хоро. Что будет, если такая девушка окажется в битком набитой комнате? Это было бы все равно что бросить кусок мяса стае голодных псов.

– Еще можно подыскать комнату без половиц, там вы могли бы переночевать. Но в такую холодную погоду это ненамного лучше, чем ночевать снаружи. Какая досада! Мне сказали, что за последние два дня сюда неожиданно приехало очень много людей.

– В конюшнях тоже нет места, да?

– Даже сеновалы все заняты – там сейчас, думаю, даже теплее, чем в комнатах. О складах с шерстью можно и не говорить.

На лице Пиаски, пытающегося решить проблему Лоуренса и его спутников, было написано неподдельное беспокойство; он был похож на путешественника, подошедшего к реке и обнаружившего, что мост рухнул. Лоуренс видел, что Пиаски заботится о них искренне, не ради прибыли. Неудивительно, что Хоро была о нем такого высокого мнения.

Однако их положение не изменится к лучшему всего лишь оттого, что Пиаски искренен. Если они остановятся в комнате с каменными стенами и полом, им понадобится хоть что-то вместо кроватей. Лоуренс собрался было это сказать, но тут вокруг поднялась суматоха. Точнее – с одной стороны послышался гул голосов.

– О! Белая армия возвращается с победой! – воскликнул один из болтавших неподалеку торговцев. Лоуренс кинул взгляд в сторону входа, чтобы выяснить, что происходит, и мгновенно понял. Сквозь ворота вливался бесконечный поток овец, сопровождаемый рокотом и легким содроганием земли.

Даже полностью снаряженный отряд наемников не в силах противостоять такому громадному стаду. Но, едва овцы входили в настежь распахнутые ворота, их встречали копья и пастушьи псы, которые направляли их в расположенные за конюшнями овчарни.

Некоторое время спустя стали различимы звуки колокольчиков, столь часто слышные в лугах, и в ворота вошли четверо пастухов. Здесь их не презирали, как в Рубинхейгене: знакомые торговцы тут же принялись здороваться с ними, благодарить за работу и гладить по головам пастушьих псов.

Вот кто действительно жил в добродетельной бедности. И все же шли они с таким достоинством. Пока Лоуренс наблюдал за ними, его мысли блуждали. Если бы Нора, с которой они недавно познакомились, нашла себе работу в подобном месте, ей бы не пришлось переносить столько тягот.

– Твои мысли у тебя на лице написаны.

Слова Хоро вернули его к реальности. Любому было бы совершенно ясно, кто тут овечка, а кто волк, – достаточно увидеть, как Лоуренс заискивающе посмотрел на Хоро. Но, похоже, столь жалкая реакция ее удовлетворила, и она, вместо того чтобы продолжить атаку, произнесла спокойно:

– Воистину судьба существует. Мир так сложен, что не все идет так, как мы желаем.

– …Да, это правда.

Многое из того, что происходило с ними во время путешествия, подтверждало эти ее слова.

Пока они тихо разговаривали, Лоуренс ощутил на себе чей-то взгляд и поднял голову. Он посмотрел в сторону ворот, через которые только что промчалась лавина овец.

Стадо уже удалилось на некоторое расстояние, и сейчас ворота закрывали. Однако пастухи оставались там, и Лоуренсу показалось, что один из них, пожилой, наблюдает за ним.

– Мастерская? Нет, может, кладовка в конце зала? Или… э?

Пиаски все еще пытался найти решение проблемы, но, когда Лоуренс поднял голову, последовал его примеру. Несколько секунд он неотрывно смотрел на пастухов, а потом вдруг хлопнул в ладоши.

– Точно! Могут еще быть свободные комнаты в доме пастухов! Я слышал, зимой многие из них не заняты… пойду спрошу!

И убежал. Тот пастух глядел в их сторону, но, может, он просто смотрел мимо них на святилище. Лоуренсу уже почти удалось убедить себя, что так и есть, но тут Хоро кинула взгляд на пастухов и сказала:

– Один из них только что таращился на нас.

– Значит, мне не показалось.

Один лишь Коул удивился и стал нервно оглядываться по сторонам. Есть много городов и деревень, где местные жители враждебно относятся к чужакам. Но непохоже, чтобы пастух смотрел на них враждебно.

– Быть может, ему просто показалось необычным, что ты здесь? Есть много монастырей, где живут мужчины и женщины, но здесь, насколько я помню, монахинь нет.

– Да… в его взгляде было удивление.

– Ты случайно не показала уши или хвост, нет?

Несмотря на то, что это была очевидная шутка, Хоро опустила голову, прищурила глаза и с очень недовольным видом ответила:

– Мои уши и хвост со скуки обвисли под балахоном. Потому что ничего не происходит, что заставило бы мое сердце биться чаще.

– Прекрасная новость. Я предпочитаю скромных женщин.

На ногу ему тотчас наступили; Коул отвернулся, беззвучно смеясь. И как только занавес опустился над сценой этой низкопробной комедии, Пиаски, договорившийся о чем-то, радостно замахал рукой.

– Хоро, тебя устроит, если ты поселишься вместе с пастухами?

– Ты же сам сказал, что предпочитаешь скромных женщин?

Лоуренс, естественно, задал свой вопрос не из-за того, что сомневался в способности Хоро находиться в компании пастухов, – он просто опасался, что это испортит ей настроение. Но ее твердый и будничный ответ дал понять, что ее действительно устраивало. В конце концов, она уже не ребенок.

– Видимо, это лучшее, что нам остается, – произнес он и помахал рукой Пиаски. Затем его ждал некоторый сюрприз – Пиаски обменялся рукопожатием с тем самым пожилым пастухом, о котором они говорили буквально только что.

Похоже, пастухам Великого монастыря Брондела, вокруг которого ходила легенда о Золотом баране, предстоит временно делить кров с Мудрой волчицей из Йойтсу, богиней урожая.

Должно быть, в мире куда больше мира, чем можно вообразить.

***

– Хаскинс.

За звуком, с которым пожитки Лоуренса опустились на землю, он едва не пропустил это короткое слово. Когда он наконец понял, что пастух только что представился, то поспешно протянул правую руку.

– Я Крафт Лоуренс.

– …

Они обменялись рукопожатием, стоя в дверях; ладонь Хаскинса оказалась жесткой, как овечье копыто.

– А это Хоро и Коул. Ветры судьбы свели нас вместе.

– Рада познакомиться.

– Очень рад с вами познакомиться.

Хаскинс ничего не ответил, лишь молча пожал им руки. Кроме имени, он вообще не произнес ни слова. У него были волосы цвета снега, смешанного с соломой, длинные брови и борода почти до груди. Крепкое телосложение – он был не сгорблен, не худ; серые глаза под морщинистыми веками цепко смотрели вдаль. От него не исходило ощущения какого-то особого проворства, зато веяло надежностью. Чем-то он походил на старого дикого барана.

Истинный пастух, покоритель лугов. Живое воплощение пастушества. В общем, Хаскинса много как можно было описать. Почтенный человек, внушающий уважение всем обликом.

– Благодарю тебя за согласие нам помочь.

По словам Пиаски, пастухи, живущие вместе с Хаскинсом, приходили домой лишь раз в несколько лет. Хаскинс готов был предоставить свободные комнаты Лоуренсу и его спутникам при условии, что те будут заниматься приготовлением пищи. Конечно, это был далеко не постоялый двор, и в комнатах не было очагов… лишь общая кирпичная печь. И все же это был рай по сравнению с необходимостью спать в толпе незнакомцев или на грязном полу в холодном каменном доме.

– Ночью я присмотрю за огнем. В остальном вы можете делать что хотите.

Говаривали, что пастухи, целыми днями присматривающие за бессчетными стадами овец и живущие в неимоверно суровых условиях, становятся более святыми, чем настоящие святые. К Хаскинсу это подходило более чем к кому бы то ни было. Попытки завести разговор со старым пастухом едва ли приведут к успеху.

Да, похоже, Хаскинс не испытывал желания с кем-либо общаться. Поняв это, Лоуренс кивнул и не стал отвечать. Окинув всех троих взглядом, Хаскинс легонько кивнул и направился в комнату с печью.

– Он что, священник?

Этот вопрос Коул задал, как только шаги Хаскинса достаточно удалились. Вопрос вовсе не казался странным – Лоуренс и сам легко мог себе представить, как люди, сбившиеся с жизненного пути, просят его о наставлении.

– Он больше похож на мирского мудреца-отшельника, тебе не кажется?

– Это ты надо мной, что ли, смеешься? – спросила Хоро, набившая рот сушеной малиной сразу же, как только их пожитки очутились в комнате. Лоуренс кинул на нее короткий взгляд и наигранно пожал плечами.

– Похоже, у нас больше еды, чем я думал. Даже с учетом доли Хаскинса мы протянем довольно долго. А раз тут повсюду полно торговцев, то, даже когда наша еда подойдет к концу, это не станет серьезной проблемой.

– Да, но недавно я видел большую очередь к колодцу, так что проблемы могут быть с водой.

Коул, как всегда, был наблюдателен. В нищем странствии нет ничего важнее воды. Когда практически нечего есть, можно продержаться неделю, без воды же – всего ничего.

– Может, мне сейчас сбегать?

– Это было бы лучше всего… ладно, значит, вода за тобой. Она нам и для готовки понадобится, и еще надо не забывать, что за ночь колодец может замерзнуть.

– Бегу!

Коул, похоже, был из тех, кому легче, когда у них есть какое-то задание. Весело ответив, он ухватил ведро и кожаный мех и выскочил наружу. Лоуренс, глядя, как Хоро, не обращая ни на что внимания, лениво поглощает ягоды, почувствовал, что должен что-то сказать.

– Еще не так давно я бы, если бы увидел тебя в таком виде, стал над тобой подтрунивать и заслужил бы твой гнев.

Чувства не отображались на лице Хоро, но на самом-то деле она тоже хотела быть полезной. Только вот из-за того, что она этого не показывала, иногда случалось, что от нее так и не было никакой помощи.

– …Похоже, ты сумел чему-то научиться.

– Хотелось бы думать, что я провел с тобой достаточно много времени для этого.

– Хех. Не будем об этом; но если нам придется остаться здесь достаточно надолго, чтобы начать беспокоиться о еде, для меня это будет весьма неприятно.

Она сунула в рот последнюю ягодку и приподнялась.

– Это верно. А застрять мы можем – например, если все завалит снегом. Если уж где-нибудь застревать, то лично я предпочел бы в городе.

– Для меня это одна из причин, но есть и вторая.

– Есть и вторая?

– О да. Возможно, ты окажешься погребен заживо в шерсти всех тех овец, что я сожру.

– Такого исхода мне хотелось бы избежать.

Лоуренс сказал это в шутку, но подумал, а шутила ли Хоро. Ему лишь мельком удалось взглянуть на стадо, но, похоже, руно у овец было превосходное. А раз руно отличное – почти наверное и мясо вкусное.

– С другой стороны, любому путешественнику, кто здесь застревает, не остается ничего другого, кроме как обмениваться слухами. Нам же нужно собирать сведения, так что для нас это самое подходящее, не так ли?

– Не обязательно. Слухи могут расходиться слишком быстро, и тогда из них никому пользы не извлечь. Нам важнее всего решить, как втихую собрать сведения о костях и не привлечь к себе внимания.

Лоуренс принялся обдумывать эти слова Хоро, поглаживая начавшие уже завиваться волосы на подбородке. Впрочем, выбор был небогат, так что и думать долго не пришлось. Держать рты других людей на замке чрезвычайно трудно. А значит, единственным выходом было – заручиться помощью кого-то, кому можно доверять.

Лишь один человек годился. Однако Лоуренса невольно охватила нерешительность при мысли о том, чтобы просить Пиаски о помощи. Пиаски – выдающаяся личность; настолько выдающаяся, что Лоуренсу не хотелось стоять рядом с ним перед Хоро.

– Не вижу никакой проблемы. В стае, где два вожака, они часто грызутся, как и двое старейшин в клане. Нет нужды беспокоиться из-за таких мелочей.

Она в точности угадала, что его тревожило. Но, каким бы тугодумом Лоуренс ни был, ему было невероятно трудно признать, что причина его нерешительности – опасение, что Хоро слишком хорошо поладит с Пиаски.

К несчастью, молчать сейчас – лишь играть на руку Хоро. В худшем случае она даже может принять его нерешительность за недоверие. Поэтому Лоуренс произнес так, будто намереваясь выложиться без остатка на переговорах колоссального масштаба:

– Сейчас мне безразлично, к кому ты будешь ближе.

На его слух, это заявление было идеальным. Он не сомневался, что даже Хоро не сумеет поймать здесь ложь. Однако же у нее было такое выражение лица, словно она наблюдала за идущим прямо в капкан кроликом.

– Хмм? Или ты не вожак стаи?

И ее лицо мгновенно стало совсем другим.

– Ты стараешься поладить с тем самцом, одновременно оставаясь настороже, не так ли? Что ж, когда кто-то лишь начинает вести стаю, нередко бывает, что он чересчур сильно старается. Не могу сказать, что не понимаю этого…

Лоуренс еще раз прокрутил в голове предыдущие слова Хоро. Нарочно подпускать неопределенность в свои фразы она умела просто потрясающе. Более того, она отлично знала, как люди будут эти фразы понимать.

– Я всегда считала тебя вожаком, а оказывается, ты тревожишься вот об этом? Ты не только считаешь вожаком меня, но и надеешься, что я не перенесу свою привязанность на другого?

Она улыбнулась довольной улыбкой.

– Какой же ты милый мальчик.

Сто лет уже Лоуренсу не приходилось так краснеть. Он даже застонать не мог. То, как она непочтительно опустила голову и ткнулась ему в руку подбородком, виляя хвостом, разожгло в нем безумное желание со всей силы ущипнуть Хоро за щеки, а потом завернуть в одеяло и вышвырнуть в ближайшее окошко.

Но если он сейчас выйдет из себя, это лишь подольет масла в огонь. Все равно что кидать деньги вслед ворам. Он убедил себя, что сдаться, лишь обозначив намек на вызов, – лучший выход, и выкинул белый флаг, как подобает хорошему торговцу.

Потом Лоуренс услышал шелест материи и догадался, что Хоро перевернулась в кровати. Она явно была разочарована его неожиданно спокойной реакцией.

– Пфф, теперь-то ведешь себя как разумный самец.

Слова были такими ядовитыми – однако Лоуренс на приманку не клюнул.

– Это достаточно легко, стоит мне только вспомнить детство.

– Хмм?

Лоуренс поднял указательный палец, а вторую руку положил на пояс, словно собираясь читать лекцию.

– Каков самый прекрасный способ привлечь внимание той, кто тебе нравится?

Хоро смотрела удивленно.

– Немножко подразнить ее – и тогда она тебя заметит.

«Вот поэтому я не могу выходить из себя по мелочам», – мысленно добавил Лоуренс, подошел к кровати и прижал нос Хоро указательным пальцем. Конечно, он был открыт для контратаки и прекрасно знал, что, стоит только Хоро пожелать, она нанесет ответный удар с легкостью. Уже ведь не сосчитать было случаев, когда Лоуренс был уверен, что загнал Хоро в угол, но в итоге сам терпел поражение. Так что он был готов, что его могут укусить за руку.

Сейчас, однако, Хоро явно наслаждалась его маленькой лаской. Лоуренс терпеливо ждал контратаки, но волчица лишь молча лежала и смотрела на него. Прошло какое-то время, и она заговорила – чуть в нос, так как этот самый нос по-прежнему был прижат пальцем Лоуренса.

– В конце концов, о вкусах не спорят.

Она имела в виду, что люди не всегда выбирают то, что для них лучше; вот и она не обязательно перенесет свою привязанность на Пиаски. Таким образом, Хоро показала, что сдается, сумев при этом ни в малейшей степени не польстить Лоуренсу.

– Я… я, пожалуй, сочту это за комплимент.

Он был неописуемо зол на себя за то, что запнулся в самый ответственный момент. Зато достопочтенная Мудрая волчица была довольна.

– Фмм, – хихикнула она в нос. И почти тут же в комнату вбежал запыхавшийся Коул с водой.

***

Лоуренс и его спутники не собирались скрывать, кто они такие, но все же дождались заката и лишь затем отправились в святилище. Видимость была ужасная: даже если бы они зажгли свечу, все равно ничего вокруг было не разглядеть.

Снег продолжал падать, так что непривлекательное обычно времяпрепровождение за молитвой на церковных скамьях выглядело куда более желанным. Обитатели монастырей обычно начинают работать и ложатся спать раньше мирян, так что вечерняя служба давно закончилась, и в церковном зале, кроме Лоуренса, его спутников и Пиаски был лишь дежурный монах.

В руках у монаха была сума – изрядно потертая, но из превосходной овечьей кожи. Когда новоприбывшие закончили молитву, он тут же подошел и молча открыл суму. Пиаски и Лоуренс опустили туда несколько серебряков с материка.

– Да пребудет с вами благословение Господне, – холодно произнес монах и ушел. Лоуренс понимал, что ему, скорее всего, пришлось поторопиться, чтобы зажечь свечи к поздней молитве, но все равно не мог удержаться от мысли, что подобное отношение не прибавит Церкви ревностных сторонников.

– Пора, – приглушенно сказал Пиаски, и слова, покинув его рот, тотчас растворились в белом облачке дыхания. Холод стоял невероятный; и вообще – в это время суток люди обычно наслаждаются вином и бараниной. Но, в отличие от Лоуренса, у Пиаски здесь было много друзей, к кому он мог бы пойти в столь занятое время.

Лоуренс кивнул. Его спутники продолжали беззвучно молиться. Лоуренс похлопал их по плечам; Коул с Хоро одновременно встали.

Чтобы в полной мере ощутить все величие святилища, достаточно было взглянуть на потолок, стоя у входа в зал, напротив алтаря. Чувствовалось, что за много лет сюда были вложены немалые деньги – достаточные, чтобы святилище внушало священный трепет. Расшитая драпировка, свисающая с потолка, потускнела от свечной копоти и холодного климата; казалось, отодвинь ее чуть в сторону – и глазу откроется море золота.

– Великий монастырь Брондела… обитель всемогущего Господа… – прошептал Коул, когда троица прошла коридором и выбралась наружу через большие ворота, способные, казалось, выдержать удары тарана. Мальчик, хоть и был язычником с точки зрения Церкви, не питал к ней особой вражды.

Он просто восхищался торжественным духом этого святилища, возведенного в краю падающего снега. А может, ему просто нравилась та ода.

В обычной ситуации Хоро не упустила бы случая посмеяться над ним, но сейчас даже она лишь взяла Коула за руку, встала рядом с мальчиком, и они вдвоем молча смотрели какое-то время, а потом побежали догонять Лоуренса и Пиаски.

– Если бы это было возможно, я бы с удовольствием пригласил тебя, господин Лоуренс, и твоих спутников ко мне присоединиться…

– Ничего, ничего. Я понимаю твое положение. Вот если бы ты отправлялся на деловые переговоры, я бы обязательно потащился следом, что бы ты ни делал.

– Ха-ха-ха, спасибо за понимание. Ну, тогда до завтра!

– До завтра. Хорошего тебе вина!

Распрощавшись с Пиаски возле освещенного факелами входа в святилище, троица направила стопы к дому пастухов. В столь поздний час им не встретилось ни души, даже возле святилища. И света, кроме как от факелов высоко над головой, тоже не было.

– Уверена, его ждет отличное вино.

Хотя в святилище они провели не так уж много времени, следы, оставленные ими на пути туда, уже исчезли под толстым слоем снега.

– У нас в мехах тоже хорошее вино.

– Вино бывает хорошим, только когда пьешь его в хорошей компании.

– И что ты этим хочешь сказать…

Сперва Лоуренс заподозрил, что Хоро намекает, что он – плохая компания для выпивки, но, вспомнив, что было раньше, быстро сообразил, что ее намерением было вовсе не это.

– Только не говори подобных вещей сегодня за ужином, слышишь?

Из-под капюшона донесся тяжкий вздох. Потом Хоро зашагала вперед, особо громко топая ногами.

– Но как можно наслаждаться напитками, когда рядом такой унылый и грязный тип? Мало того, что он поздороваться как следует не может, – не успела я подумать, куда это он исчез, как он имел наглость появиться передо мной с сырой бараниной! Во что вообще он играет, что выкладывает ее возле печи? Он что, нарочно пытается вывести меня из себя?

Пастухам приходится уходить из дома рано утром и возвращаться поздно вечером. Поэтому все их трапезы, кроме ужина, проходят под открытом небом. А когда выпадает особенно много снега, им приходится искать себе место для ночлега. Конечно, овец в собственном доме Хаскинс держать не стал бы, но готовить пищу для своих товарищей по профессии – одна из обязанностей пастуха.

Пожалуй, правильнее было бы говорить не «Хаскинс такой нелюдимый, потому что ему недостает навыков общения», а «он должен готовиться к предстоящему дню и не может позволить себе роскошь долгих вежливых разговоров». Но Хоро больше всего раздражал, скорее всего, отнюдь не характер Хаскинса, а то, что он сушил баранину прямо у нее перед носом. Он даже развесил бараньи колбасы рядом с кожаным шнуром, на котором сушилось остальное мясо.

– У нас тоже осталось еще немного вяленой баранины, разве нет?

– Такое жесткое мясо не по мне, – и Хоро недовольно отвернулась. При виде такого ее поведения Лоуренс даже подумал, уж не хочет ли она, чтобы он ее отшлепал за ребяческое нахальство… Во всяком случае он знал, что, если бы она пожелала вынудить его купить ей что-нибудь вкусненькое на ужин, она бы подготовилась лучше. Сейчас, похоже, Хоро всего лишь пыталась отныть себе немножко такой аппетитной на вид баранины Хаскинса – без особой охоты, просто потому что она оказалась перед носом.

– Достаточно его сварить в горшке, как Пиаски делал, и оно станет мягким и вкусным.

Хоро подняла голову и уставилась на Лоуренса с надутым видом, как будто все ее надежды обратились в пыль.

– Думаю, с сегодняшнего дня тебе надо привыкать пользоваться горшком вместо подушки.

Лоуренс устало вздохнул.

– Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы моя голова стала еще мягче?

Ничего не ответив, Хоро отвернулась и стала глядеть вперед. Так беседуя, троица вошла в дом пастухов, где из каждой комнаты доносились ароматы пищи и тихий смех. Воздух был полон запахов вареной и жареной баранины, так что губы облизывала в предвкушении не только Хоро.

Все внутренние двери прогнили настолько, что хорошим пинком в них можно было бы дыру проделать. Хоро проказливо заглядывала в каждую комнату, мимо которой проходила, в надежде увидеть, чтО там едят. Комнат было пять, Лоуренс и его спутники занимали одну из двух комнат на втором этаже.

Всего в доме обитало полтора десятка пастухов, и здесь же была псарня. Если подсчитать и отдельные фермы, стоящие то тут, то там на обширных монастырских землях, можно было прийти к выводу, что всего пастухов не меньше тридцати. Лоуренс слышал, что некоторые из них жили попеременно то здесь, то на фермах; стало быть, они даже друг друга не все знали.

Хаскинс был одним из самых старых. Местные говорили, что по части знаний об овцах он превосходил самого Единого бога.

– Мы вернулись.

Для путешественников останавливаться на ночлег в чужих домах – обычное дело. Но чтобы постой проходил приятно, необходимо по возможности тепло приветствовать других жильцов первыми.

– Здешнее святилище воистину впечатляет.

Хаскинс лишь молча кивнул и продолжил свое занятие – очистку сырой баранины от жил и жира. Во взгляде Хоро вновь появилось недовольство – видимо, ее возмущало, что пастух удаляет такой превосходный жир.

Проводив Хоро и Коула до комнаты, Лоуренс занялся ужином; ведь им разрешили здесь остановиться на одном условии – они будут кормить Хаскинса. Лоуренс поднял один из горшков – и тут Хаскинс раскрыл рот.

– …Очень подходящая обитель для всемогущего Господа.

Лоуренс улыбнулся и кивнул, поняв, что старик имеет в виду святилище. Позаимствовав затем один из инструментов Хаскинса, чтобы сделать подставку для горшка, Лоуренс наполнил посудину водой и продуктами в нужных долях, как его научил Пиаски.

Хоро предпочитала более пряную пищу, так что он добавил немного больше соли. Хаскинса это должно было устроить – Лоуренс слышал, что пастухи, как и овцы, тоже предпочитают соленое. Затем он добавил много твердых полосок вяленого мяса и раскрошившийся в дороге хлеб. В результате должно было получиться весьма питательное варево.

В обычной ситуации сейчас была бы прекрасная возможность насладиться беседой о том о сем, но Хаскинс продолжал работать в молчании. Кто-то когда-то сказал, что люди, бОльшую часть жизни проведшие как пастухи, говорят только со зверями, – и Лоуренс теперь понимал, как могло родиться такое поверье.

– Ужин готов.

Зайдя в соседнюю комнату за Хоро и Коулом, Лоуренс обнаружил, что они выдрали из своих постелей немного соломы и увлеченно посвятили себя детской забаве «угадай, где самая короткая соломинка». Судя по широкой ухмылке на лице Коула, он выигрывал.

Проходя мимо Хоро, Лоуренс похлопал ее рукой по голове; волчица тут же кокетливо прильнула к нему. Похоже, она была в неважном настроении.

– Благодарим тебя, Господи, за хлеб наш насущный.

Перед ужином троица прочла соответствующую молитву из Священного писания – чего обычно они не делали. Коул, улыбаясь до ушей, тут же принялся набивать рот, но лицо Хоро приняло недовольное выражение, придавшее ей еще большее сходство с монахиней.

Должно быть, она так реагировала, потому что в их супе была сушеная баранина, а не свежая, и – еще важнее – потому что горячий суп плохо сочетался с крепким вином, которое они пили.

Эта проблема возникала и по дороге сюда, но тут, в монастыре, Хоро даже напиться как следует не могла. Лоуренс не сомневался, что совсем скоро она начнет ныть по этому поводу, но, увы, поделать тут он ничего не мог. Ведь рядом с ними с видом отшельника сидел Хаскинс.

Чтобы лучше ухватить происходящее, Лоуренс решил, что всем троим следует изображать ревностно верующих паломников. Их единственным другом здесь, если только это слово тут вообще применимо, был Пиаски. Как раз сейчас монастырь пожирался Альянсом Рувика; даже имя Торговой Гильдии Ровена едва ли имело здесь какой-то вес.

Им улыбнулась удача – они жили с человеком, проводящим почти все время на монастырских землях, пусть это и был простой пастух. Естественно, такой удачей надо было пытаться воспользоваться. Но губы молчаливого старика запирали знания в его голове подобно крышке на кувшине. Как же поднять эту крышку?

Хаскинс, конечно же, ел молча, не выражая ни признательности, ни недовольства. С учетом того, что он сам попросил Лоуренса обеспечивать его пищей, это следовало признать мудрым: если бы он ругал вкус еды, это могло бы привести к ссоре.

Но, к сожалению, такое отношение Хаскинса не давало Лоуренсу возможности приоткрыть крышку, под которой таились знания. Оставалось лишь сидеть и ждать, когда такая возможность представится. Лоуренс ел и думал, как же ему подступиться к Хаскинсу, как вдруг тот медленно встал.

Горшок был практически пуст, оставалось лишь вычерпать остатки бульона. Уголки губ Хоро приподнялись; она даже не пыталась скрыть жадную улыбку, без слов говорящую: «Одним едоком меньше!» Но пастух тут же сел обратно, и улыбка исчезла с лица Хоро… до того момента, когда он кинул в горшок кусок баранины, висевший только что на кожаном шнуре.

– …Время от времени делить трапезу с другими вовсе не плохо.

Голос старика звучал ненамного громче, чем пепел, оседающий в огне, но для его гостей, которым прежде частенько доводилось есть в одиночестве, эти слова были теплее любого приветствия. Даже настроение Хоро, похоже, улучшилось – она уже тянулась к мясу, не давая ему свариться.

Лоуренс повернулся к Хаскинсу, чтобы поблагодарить его, и обнаружил, что старик протягивает ему бутылочку. Если белая жидкость вокруг горлышка о чем-то говорила, то там было какое-то спиртное на овечьем молоке. Лоуренс одним глотком осушил свою чашку, чтобы Хаскинс налил ему своего напитка.

– Мм, давно забытый вкус.

Такого рода напитки человек либо обожает, либо терпеть не может, и Лоуренс принадлежал к последним. Но он прекрасно сознавал, что Хаскинс предлагает ему свою дружбу – по крайней мере на то время, что они тут живут. Лоуренс преувеличенно изобразил благодарность, хоть и знал, что Хоро мысленно смеется над ним.

– Господин Хаскинс, ты…

Лоуренс сделал вид, что эти слова вырвались у него под действием спиртного, а потом умолк, наблюдая за реакцией Хаскинса. Старик отрезал кусок сварившегося уже мяса, положил в рот, потом глотнул из чашки и поднял глаза на Лоуренса.

– Ты всегда жил здесь, господин Хаскинс?

– Я живу здесь несколько десятков лет, еще с прошлого аббата.

– Понятно. А я с детства путешествовал, вел жизнь торговца. Иногда я оставался на одном месте какое-то время, но все равно не знаю, на что это похоже.

Хаскинс ничего не ответил, но Лоуренс чувствовал, что он слушает, и потому продолжил.

– А, да… Помню, я слышал, что в королевстве Уинфилд никогда не меняются три вещи… как там дальше? Интересно, сколько правды в этих словах?

Хаскинс, резавший баранину в своей миске, остановился, услышав эти слова Лоуренса. Его взгляд устремился куда-то в пространство, как у любого, кто ищет ответ в памяти.

– Надменные аристократы, красивые луга и –

– …И огромные стада овец!

Еле заметная улыбка тронула губы Хаскинса, когда Лоуренс закончил за него фразу.

– …Здесь и вправду ничто не изменилось.

– Звучит замечательно.

– …Ты действительно так считаешь?

Голос Хаскинса звучал отчетливо, будто он с самого начала видел насквозь Лоуренса с его попытками льстить. Набившая рот мясом Хоро, судя по всему, подглядывала за ними из-под капюшона. Ее поведение было верным признаком того, что Хаскинс и впрямь раскусил Лоуренса, но паниковать не стоило. В конце концов, Лоуренс был весьма опытным торговцем.

– Конечно. Вот возьмем меня. Когда я возвращаюсь куда-то, где год не был, я всегда говорю всем с улыбкой… – и, удерживая улыбку на лице, продолжил: – «Как хорошо, что здесь все осталось по-прежнему».

– …

Серые глаза под длинными бровями, похожие одновременно на человеческие и на звериные, взглянули на Лоуренса. Впервые Хаскинс прямо смотрел на Лоуренса, и взгляд этот был довольно пристален. Потом он поднес к губам чашку с овечьим спиртным, сделал глоток и кивнул. Повисло молчание, нарушаемое лишь бульканьем варева в горшке.

– …Да, здесь ничто не изменилось и не изменится впредь.

– Ну конечно же – в конце концов, здесь же Великий монастырь Брондела.

Хаскинс молча кивнул, налил Лоуренсу еще спиртного и кивнул опять. Похоже, Лоуренсу удалось произвести хорошее впечатление. Торговец не удержался от мысли, что, если бы еще вино было вкусным, все было бы просто идеально.

– Но даже каменные стены изо дня в день меняются, – заметил он.

– …Ты имеешь в виду тех торговцев? А вы не такие, как они?

Подобная осторожная манера речи была характерна для жителей королевства Уинфилд. Лоуренс осушил свою чашку одним глотком и улыбнулся несколько натянуто.

– Я торговец, да, но моя цель немного не такая, как у других.

– …О? Прийти сюда, в нашу глушь, и привести с собой Господних агнцев…

– Мы в паломничестве; до нас дошли слухи, что в монастыре Брондела хранится некая святая реликвия.

Лоуренс намеренно не стал говорить о костях бога-волка. В таком громадном монастыре непременно должна быть не одна реликвия – потому-то паломники сюда и идут. На лице Хаскинса отразилось легкое удивление, но он тут же принял объяснение Лоуренса. Старик пробормотал что-то неразборчиво, будто слова застряли у него во рту, потом кивнул и добавил:

– …В странствии можно преследовать самые разные цели. Это привносит краски в наш скучный мир.

Его слова показались бы выспренними, если бы их произнес менестрель, но в его устах они прозвучали как великая правда. Лоуренс с улыбкой кивнул и налил Хаскинсу особенно большую порцию супа, оставшегося в горшке.

***

На следующее утро Хаскинс ушел еще до рассвета. Похоже, для него это было обычным делом, если только радостный лай пастушьих псов и говор пастухов вообще что-то значили. Лоуренс дрожал от морозного воздуха, прокравшегося под одеяло; в поисках тепла он крепче прижался к надежной грелке – хвосту Хоро.

Ему захотелось понаслаждаться теплом еще чуть-чуть. Но когда он проснулся в следующий раз, оказалось, что прошло уже немало времени. Солнце поднялось высоко, его лучи заглядывали в комнату через ставни.

Лоуренс подумал было, что, долгое время не занимаясь торговлей, вконец обленился, но тут выяснил, почему ему так хорошо спалось. Под одеялом было восхитительно тепло. Рядом с ним спала Хоро – она-то его и согревала.

– Я такая замечательная, правда?

Любой мужчина был бы счастлив проснуться рядом с прекрасной юной девой, но если при этом у нее изо рта свисает полоска сушеного мяса – дело другое. Тем более – если от нее еще и несет перегаром.

Конечно, Лоуренс знал, что Хоро забралась к нему лишь для того, чтобы над ней не насмехались, что она напилась в одиночку и заснула у печки. Поскольку она предпочитала спать, свернувшись калачиком, она решила свернуться под боком у Лоуренса. Даже Лоуренс терпеть не мог пить спиртное в одиночестве. Впрочем, самым правильным ответом, как правило, оказывается простейший – Хоро залезла под одеяло, потому что там теплее.

– …Коул?

– Не знаю, где он. Малец сперва возился у печки, потом, когда рассвело, пошел следом за пастухом. Куда – я не знаю.

Пока Хоро говорила, полоска мяса у нее во рту подергивалась. По ее цвету Лоуренс ясно видел, что это та самая баранина, которую Хаскинс развесил накануне вечером. Но он слишком устал, чтобы корить Хоро, и лишь надеялся, что Хаскинс не заметит.

– Значит, погода улучшилась.

В плохую погоду зимой люди часто оказываются заперты в своих домах, поэтому в ясные дни они всегда выходят наружу и весело переговариваются.

– О да. Один из этих пастушьих псов еще совсем недавно носился неподалеку. Но, по-моему, некий милый мальчик здесь прижимается ко мне, как щенок.

– Так явно теплее, чем пить с самого утра. Ладно, выпусти меня. Мне нужно идти собирать сведения.

Лоуренс похлопал Хоро по плечу, однако та не желала двигаться с места, и он, вздохнув, сам перелез через нее. Солнце взошло уже довольно давно, но выбираться из-под одеяла от этого теплее не стало. Лоуренсу страшно хотелось вернуться в постель, где ждала Хоро с мясом в зубах, но он знал, что это его дьявол искушает. Он распахнул деревянные ставни, и солнечный свет, отраженный от снега, ударил его по глазам, затуманив зрение.

– …Уфф. Какой потрясающий вид.

– Холодно.

– Когда ты увидела море, тебе захотелось по нему пробежаться; а при виде вот этой снежной равнины тебе не хочется того же? А, вон где Коул – играет с собаками на той стороне.

За колодцем, по ту сторону большого двора возле амбара мальчик весело возился с собаками – они игриво наскакивали на него. Это был не кто иной, как Коул. Внезапно Лоуренс осознал, что Хоро не может возиться с пастушьими псами, как Коул. Хоро почувствовала его безмолвный смешок и подозрительно уставилась на Лоуренса.

– Ну, думаю, он скоро вернется с белыми губами. И тогда можешь потешаться над ним сколько захочешь.

– …

На лице ее было написано безразличие, но колышущийся хвост ясно показывал, что идея ей по душе. Лоуренс прошел в соседнюю комнату и обнаружил, что в печи еще есть дрова. Коул явно не забывал своих обязанностей. Даже вода еще оставалась в ведре. Да, прилежание мальчика впечатляло.

Взглянув на сушащуюся баранину, Лоуренс заметил, что за ночь она заметно потемнела. Он пропихнул в глотку немного черствого овсяного хлеба, запил водой, потом несколько минут приводил в порядок бородку. Заранее зная, что Хоро к нему не присоединится, он тем не менее задал бесполезный вопрос:

– Не желаешь пойти со мной?

Естественно, он имел в виду «пойти со мной собирать сведения о костях». В конце концов, это ведь она предложила их искать.

Как Лоуренс и ожидал, Хоро осталась лежать, не произнеся в ответ ни слова, лишь хвостом виляла.

– Ну, тогда счастливо оставаться.

Уже закрыв за собой дверь, Лоуренс заметил, что невольно подбавил возбужденных ноток в конце фразы. Интересно, заметила ли Хоро. Здесь собралось множество торговцев из Альянса Рувика. Лоуренс непременно узнает много интересного и помимо новостей о костях бога-волка.

Стоял морозец, но из-за отражающихся от снега солнечных лучей было светлее, чем летом. Прикрыв обеими руками уверенно улыбающееся лицо, Лоуренс двинулся прочь.

***

– Крапп от Ассадзи, вайда от Эролла, дуб от Вудо, шафран от Рокатты.

– У Рокатты шафран отменный. Я слышал, господин Милон на последнем пиру был в прекрасных желтых одеждах.

– Ты про тот пир, который потряс даже архиепископа Миры? Благодаря ему один из моих постоянных покупателей-аристократов купил у меня много всего разом и принес мне неплохой доходец.

– О? Завидую. Но если тебе надо пополнить запасы – мой груз пряностей скоро придет. Как насчет заказать немножко? Они из самых разных мест…

Не зная, кто все эти люди, любой пришел бы в полную растерянность от их разговоров, доносящихся со всех концов улицы. Друзья торговца – тоже торговцы. Если вести дела здесь, можно купить любой товар в мире, это уж наверное. И какой торговец не радовался бы, попав в такое место?

Лоуренс, в отличие от остальных, был всего лишь бедным бродячим торговцем; он никак не мог тягаться с ними в познаниях об общеизвестных дорогих вещах. Зато по части знаний о необычных, даже уникальных сельских товарах он, должно быть, всех тут превосходил. Не присоединиться ли вот к этой компании торговцев? Нет! Вон та кажется более подходящей.

Сумев каким-то образом победить многочисленные соблазны, Лоуренс подошел к зданию, над главным входом которого висел зеленый флаг с изображением луны и щита, – это был один из постоялых дворов для торговцев из Альянса Рувика.

– Можешь не стучать.

Эти слова произнес, помахав Лоуренсу рукой, один из группки торговцев, оживленно беседующих о какой-то кузнечной лавке. Лоуренс улыбнулся и благодарно кивнул; остальные торговцы приподняли шапки и улыбнулись в ответ.

– Здесь и вправду рай для торговцев, – пробормотал Лоуренс себе под нос и, открыв дверь, громко спросил: – Прошу прощения, господин Пиаски здесь?

– Хмм… Пиаски? А, ты про Лаго. Он вон там, в глубине, пишет что-то.

– Благодарю.

На первом этаже всех постоялых дворов и иностранных отделений гильдий располагается зал для отдыха. Поблагодарив торговца, Лоуренс направился именно туда. В зале было десятка два столов; сидящие за ними люди занимались самыми разными делами – играли в карты, обсуждали какие-то схемы, взвешивали монеты.

Пиаски был абсолютно поглощен письмом; его рука с пером яростно летала над столом. Лоуренс не решался его побеспокоить; но Пиаски был опытным бродячим торговцем, обостренные чувства которого позволяли ему замечать засады наемников в двух холмах впереди. Он поднял голову и, увидев, что перед ним Лоуренс, слегка улыбнулся.

– Доброе утро, господин Лоуренс. Хорошо спалось ночью?

– Да, благодаря тебе. Желал бы я с уверенностью сказать то же и про следующую ночь.

– О Господи. Почему же так? – ответил Пиаски, подыграв Лоуренсу с его преувеличенно тревожной интонацией. Да, этот молодой человек впечатлял. Думая про себя, что у него есть чему поучиться, Лоуренс указал на глаза Пиаски.

– Никогда не видел бродячего торговца в очках. Теперь, думаю, от зависти всю ночь не буду спать.

– А, ты про это? Ха-ха-ха! Ну, здесь же монастырь, страна письма. Тут можно найти много пар, которые уже никому не нужны… эти не мои.

Создание стекла само по себе трудное дело, но изготовление линз требует поистине выдающегося мастерства. Очки – товар редкий и дорогой; но для монахов, которым постоянно приходилось переписывать фразы, записанные изощренными буквами с тонкими, вычурными линиями, они являлись предметом первой необходимости.

– Итак, какое важное дело привело тебя сюда? О, присаживайся, пожалуйста.

Лоуренс заметил на столе известняковую табличку, на которой было высечено множество названий товаров и чисел. Пиаски, судя по всему, составлял список того, что нужно купить и привезти сюда в следующий приезд.

– Торговцу-одиночке нужно запоминать лишь те товары, которые ему самому необходимо приобрести. Тот, кто входит в организацию, должен знать, что покупают все.

– Ну, не зря же есть поговорка «Писаное слово живет дольше, чем память». Однако, если уж ты вступил в организацию, то, когда ты умрешь, тебя не только запишут в погребальной книге Церкви, но и будут помнить многие твои товарищи.

– Да уж. О, да защитит нас Господь.

Пиаски макнул перо в чернильницу и продолжил писать улыбаясь.

– Приношу извинения, что пишу во время разговора. Насколько я понимаю, ты пришел, чтобы узнать, каково у нас тут положение дел?

– …Тебе можно это так громко говорить?

– Ха-ха-ха! Все нормально. Здесь все друг друга знают, так что чужаки всегда на виду.

Лоуренс удержался от того, чтобы заоглядываться с дурацким видом, и остался сидеть с улыбкой на лице. Пиаски, тоже продолжая улыбаться, кинул на Лоуренса неожиданно острый взгляд.

– Ты купил проход сюда доверием господина Дойчмана, так что не волнуйся. Меня так и подмывает спросить, что же ты ему сказал, из-за чего он стал тебе доверять… но это, полагаю, торговый секрет, не так ли?

Его улыбка стала озорной. В свою очередь, Лоуренс продолжал улыбаться естественно, при этом напоминая себе не терять бдительности.

– Увы, так и есть.

– Тогда не буду больше беспокоить тебя по этому поводу. В любом случае, наш противник не собирается сдаваться, пусть даже их крепость на грани полного разрушения. Но наши челюсти устали их сжимать, так что мы взяли небольшую передышку.

– …Они по-прежнему держатся, хотя их атакуют со всех сторон?

– Мы предприняли множество попыток вести переговоры напрямую, но, похоже, безуспешно. Поэтому, я слышал, мы начали пытаться переманить на свою сторону их аббата, его помощника, прежнего аббата, настоятельницу женского отделения монастыря и даже летописца. В конце концов, здесь множество торговцев, и вполне возможно, кто-то из них – друг или хороший знакомый кого-то из здешних шишек. Но они упрямо отказываются от всех предложений, хотя их положение явно оставляет желать лучшего… невольно начинаешь испытывать уважение к таким людям.

Голос Пиаски звучал искренне, не насмешливо. То, что монастырь до сих пор выдерживал атаки, должно быть, со стороны Альянса выглядело настоящим чудом.

– Ладно… какие именно сведения тебе нужны от меня, господин Лоуренс?

На губах Пиаски играла честная улыбка, но Лоуренс не был простофилей – он ведь постоянно имел дело с Хоро, мастерицей словесных ухищрений и уверток. Внезапная атака Пиаски не поколебала его спокойствия, и он начал думать, что ответить.

В конечном итоге он решил не притворяться глупее, чем он есть, и отвел глаза. Попытки обхитрить собеседника едва ли закончатся чем-то хорошим. В конце концов, над этим постоялым двором висит флаг Альянса Рувика. Хитростью заставлять Пиаски плясать под свою дудку достойно нахального молокососа, а не выдающегося торговца.

– Честно говоря, предмет моих поисков слишком стыдно называть вслух, тем более здесь.

– Большинство тем, обсуждаемых в этих священных землях, стыдны для уха, так что, пожалуйста, не стесняйся.

Манеры Пиаски, когда он приглашал Лоуренса высказаться, напомнили ему священника на исповеди.

– Ты вправду так считаешь?

– Да. Кроме того, мне самому это очень интересно. Ты не похож на человека, пришедшего сюда, чтобы посмотреть на наше печальное положение дел. Я предположил, что тебе необходимо повидаться с кем-то, однако же ты пришел ко мне, а не к какому-нибудь монаху. Каким бы никчемным я ни был, я все же бродячий торговец и не могу подавлять свое безграничное любопытство. Если я вижу задернутую штору, мне всегда хочется узнать, что же за ней.

Лоуренс поймал себя на мысли, что торговать с Пиаски было бы истинным удовольствием. Немногие вызывали в нем такое ощущение. Лоуренсу захотелось продолжить их игру в перетягивание каната, но он знал, что пришло время дернуть изо всех сил и выиграть. Подавив тень сожаления, он нарочно надел на лицо застенчивую улыбку.

– Я хочу спросить: велики ли шансы, что таким, как мы, удастся увидеть здесь священные реликвии?

С лица Пиаски резко исчезло всякое выражение. Он начал поглаживать подбородок с видом человека, глядящего на катастрофу.

– Я… прошу прощения. Ха-ха! Похоже, мне есть еще чему поучиться. Вот уж какой причины я не ожидал от тебя услышать.

– Значит, она не кажется тебе подозрительной?

– Прошу, перестань дразнить меня. Здесь одно из отделений Великого монастыря Брондела. Меня проклянут небеса, если я выкажу еще большее удивление от того, что кто-то явился сюда смотреть на священные реликвии, а не в поисках прибыли.

Пиаски вновь рассмеялся, потом глянул на кончик своего пера и обнаружил, что чернила почти высохли. Он вновь макнул перо в чернильницу и продолжил писать.

– Я действительно думал, что у тебя другая цель…

– Другая цель?

– О, ничего-ничего. Но, выслушав тебя, я понял, что ты искренен. Тебе здесь определенно не стоит вести себя беспечно. Если ты оставил свои дела и явился сюда с рекомендацией господина Дойчмана, ты, несомненно, желаешь увидеть список наших возможных приобретений, не так ли?

Именно это Лоуренс сказал Хоро и Коулу, когда они сидели на постоялом дворе близ порта. Он был уверен, что, если Альянс Рувика пытается купить монастырскую собственность, они наверняка тщательно разузнали, чем именно владеет монастырь.

Делать такой вывод, возможно, значило ставить лошадь позади телеги, но сейчас Лоуренсу, естественно, не было нужды принижать себя и выкладывать все начистоту. Поэтому он не стал ни кивать, ни качать головой, а лишь улыбнулся.

– Имя монастыря известно по всему миру. Я слышал, он много чем владеет, священными реликвиями в том числе. Конечно, я не знаю всего об этих реликвиях, но… какие именно ищешь ты? Возможно, я и смогу тебе помочь.

Следующий ответ Лоуренс должен был взвесить со всей тщательностью. Он решил в качестве меры предосторожности ответить непрямо.

– Речь о реликвии, связанной с Золотым бараном.

– С Золотым бараном…

Когда умный торговец повторяет слова другого, это значит, что он обдумывает их. За тот короткий миг, который он таким образом выгадывает, он проигрывает в голове сотню возможных вариантов. Но даже купив себе немного времени, Пиаски не смог придумать достойного ответа.

Он улыбнулся точно так же, как улыбался Коул, когда Хоро его поддразнивала. Торговцы, подслушивающие их разговор, сейчас, должно быть, мысленно качали головами и вздыхали.

– Если это какие-то останки святого, я знаю несколько таких вещиц… но Золотой баран – боюсь…

– …Что это лишь пустой слух?

– Ну, я бы не стал списывать его со счетов полностью.

При этих словах взгляд Пиаски уткнулся в торговцев за соседним столиком. Двое почувствовали этот взгляд – конечно, они все слышали, хоть и играли в карты, – и пожали плечами.

– Легенда о Золотом баране ходит здесь веками, так что можно сказать и по-другому…

– Что за все эти века никто этого Золотого барана так и не нашел?

– Это лучшее, что я могу тебе сказать.

На лице Пиаски было написано искреннее огорчение. Он явно не хотел пренебрежительно усмехаться, зная, что Лоуренса привел сюда пустой слух. Ну а поскольку собеседник выказывал такое отношение, то и Лоуренсу не было более нужды продолжать притворяться.

С другой стороны, он не мог позволить окружающим думать о себе пренебрежительно – это повлекло бы трудности при сборе сведений впоследствии. Быть скромным и позволять смотреть на себя сверху вниз – совершенно разные вещи. Так что Лоуренсу необходимо было как-то поправить свою репутацию в глазах торговцев.

– Если честно – мне много раз говорили, когда я сюда шел, что это лишь миф. Но не только мелкие торговцы, такие как я, отправляются на поиски своей мечты – даже большие люди, все время сидящие за гроссбухами, испытывают подобное желание время от времени. Благодаря этому я и познакомился с господином Дойчманом.

– …То есть?

– Когда человек, познакомивший меня с господином Дойчманом, узнал, зачем я сюда иду, в нем пробудилось любопытство. Он не мог освободиться от собственных обязательств, поэтому послал меня, чтобы я отыскал его мечту. Чем выше сам человек, тем более открыт его разум к самым разнообразным интересным вещам.

Искусство убедительно лгать состоит в том, чтобы отталкиваться от фактов и оставлять много места воображению. Двое картежников за спиной Пиаски закивали, словно говоря: «А, вон оно что». Если торговец перестает гоняться за деньгами ради какой-то нелепой мечты, его считают непрактичным дураком. Но если он этим занимается, чтобы ублажить богатого человека, – дело иное. Пиаски явно так и решил.

– Вот, значит, в чем дело.

– …Теперь ты узнал еще один способ, как заслужить доверие богача?

– Нет, нет, я совершенно серьезен.

Лоуренс был счастлив увидеть неловкую улыбку на лице Пиаски. Он сумел сохранить хорошую репутацию – не слишком высокую и не слишком низкую. Что еще лучше – теперь его считали безвредным торговцем, явившимся сюда из чьего-то капризного любопытства.

Лоуренс смело подался вперед и сказал:

– Вот почему я пришел сюда; я хочу узнать все, что только возможно, о Золотом баране. Может быть, тут есть кто-нибудь, кто что-то знает?

Торговец, избегающий капризов богачей, не заслуживает того, чтобы называться торговцем. Поэтому другие торговцы, до сих пор молча прислушивавшиеся, один за другим стали собираться вокруг Лоуренса с кружками в руках и улыбками на лицах.

***

Лоуренс не стал упоминать кости бога-волка, но лишь потому, что Золотого барана было достаточно – волки и овцы всегда были связаны друг с другом. Если в монастыре есть реликвия, относящаяся к Золотому барану, то, идя по ее следу, он сможет разузнать и о костях. Даже если он не узнает ничего конкретного, то по крайней мере разнюхает какие-то намеки.

Такова была надежда Лоуренса, но в конечном счете он узнал куда меньше, чем рассчитывал. Хуже того – подобные темы идеально подходят для веселых бесед за кружечкой вина. Когда Лоуренсу удалось наконец покинуть компанию и вернуться к себе в комнату, он был настолько пьян, что не мог ходить ровно.

Он рухнул лицом вниз на кровать, прежде чем Хоро, расчесывавшая хвост, успела освободить ему место. Пока она дергалась, пытаясь выбраться из-под Лоуренса, Коул поспешно принес воды.

– Ты явно перебрал, – заметила Хоро, когда наконец освободилась.

– Кто бы говорил.

Лоуренс взял миску, принесенную Коулом, и выпил, не вставая с кровати. Если бы он даже на это был не способен, то вообще не мог бы останавливаться на дешевых постоялых дворах, где приходится делить комнаты с другими. Осушив миску, Лоуренс вернул ее Коулу. Он знал, что если сейчас закроет глаза, то мгновенно провалится в сон.

– Ну что, много сумел разузнать?

Хоро, пристально глядя на Лоуренса прищуренными глазами, потянула его за ухо. Лоуренс, пожалуй, обиделся бы, будь он трезв, но, раз уж он пользовался ее пушистым, ухоженным хвостом как подушкой, он понимал, что и у Хоро есть причины обижаться.

– Ты имеешь в виду «хорошо ли я провел время?» По-моему, ты и так знаешь, нет?

– Пф. Если бы ты посмел сказать, что хорошо провел время, я бы тебе уши откусила.

– Если б я знал, что так выйдет, я бы заставил тебя пойти со мной… Прости, что я пришел так поздно, что достопочтенной Мудрой волчице пришлось пить в одиночестве…

Пропитавшийся спиртным рассудок уже не подчинялся Лоуренсу; своим сарказмом он заработал лишь пощечину. По правде сказать, если бы Хоро присоединилась к нему, все было бы еще труднее. Скорее всего, она это понимала и потому осталась дома.

После пощечины, напоминающей удар кнута, Хоро тихонько потянула Лоуренса за щеку.

– Есть еще что сказать?

Ее щипок вообще-то был даже приятен занемевшему лицу. Лоуренс закрыл глаза и ответил:

– Дай сперва немного посплю…

– Дурень. Но я, в отличие от тебя, знаю, как выказывать благодарность.

Его сознание уже уплывало, однако он готов был поклясться, что ощутил успокаивающие движения руки, которая гладила его по щеке.

Лоуренс был уверен, что провалами в памяти не страдает, но, когда он открыл глаза, вместо сумрака вокруг была непроглядная чернота. Он проснулся резко, но подняться сразу не смог.

Лоуренс заподозрил, что отключился ровно в тот момент, когда Хоро погладила его по щеке. Повернуть голову он даже не пытался – знал, что это будет слишком болезненно. Он закрыл глаза, мысленно сожалея, что заснул в такой неудобной позе, потом медленно сел.

Все его тело задубело, как почва, лишенная влаги. Его единственной отрадой было воспоминание, что, когда он засыпал, его укрыли одеялом. Нет, погодите, это было не одеяло…

Сев, он обнаружил, что к его одежде пристали бурые шерстинки. Должно быть, Хоро все это время укрывала его хвостом. Стряхивая шерстинки, Лоуренс ощутил ее слабый запах.

– Уйй…

Лоуренс потер рукой шею, которая, судя по всему, промахнулась мимо подушки, когда он падал на кровать. В это самое время дверь в соседнюю комнату медленно открылась, впустив слабый мерцающий свет. При нынешнем состоянии Лоуренса даже тусклый свет от печи бил по глазам слишком сильно.

– Проснулся?

– …Кажется, да.

– Ужин еще горячий. Будешь?

– …Воды бы.

Вместо ответа Хоро пожала плечами и протянула кувшин с водой.

– Коул?

– Ему тот пастух рассказывает, что надо знать, чтобы пережить снежные дни, а он слушает. В отличие от меня, этот юнец обожает задавать вопросы.

Лучики света пробивались сквозь щели между дверью и косяком. Уверенная улыбка Хоро в полумраке казалась пугающей. Из-за любви Коула к вопросам Лоуренс частенько увлекался беседами с ним и переставал обращать внимание на Хоро. Похоже, это ей не нравилось еще больше, чем Лоуренс предполагал. Во всяком случае, сейчас она пристально смотрела на него сверху вниз, не желая сесть рядом.

– Похоже, мне придется найти кого-то, кто расскажет, что надо знать, чтобы пережить твои упреки.

– Ты имеешь в виду – найти кого-то, кроме меня?

– Тебя я могу спрашивать, только когда ты не сердишься… иначе ты становишься совершенно другой.

– Пфф. Мой настоящий облик тоже другой, знаешь ли.

И она ласково улыбнулась. Лоуренс просто не мог не бояться этой волчицы.

– Ну… как прошло?

Они оба говорили тихо, словно на ушко друг другу, прекрасно сознавая, что лишь тонкая дверь отделяет их от соседней комнаты. При мысли о том, какой интимной эта беседа выглядит со стороны, не протрезвевший еще Лоуренс ощутил, как его губы искривляются в усмешке.

Впрочем, у улыбки была и другая, более важная причина. Когда он с трудом доплелся до комнаты, Хоро не схватила его за грудки и не потребовала отчета немедленно. Несмотря на отчаянное желание узнать результат его изысканий, она проявила заботливость.

Но именно из-за этого улыбка на его лице постепенно перешла в опустошенное выражение. Все, что мог сказать Лоуренс, – что его изыскания прошли неудачно.

– Пока мне ничего не удалось узнать.

Выражение лица Хоро изменилось. Но она не вышла из себя – потому ли, что знала, что торговцы, упав, всегда встают на ноги (если им не платят за то, чтобы они оставались лежать), или же она предвидела такой исход?

– …И что теперь?

Лоуренс утратил власть над собственным голосом и ответил тоном торговца:

– Если только торговец не работает в одиночку, обязательно где-то хранятся записи его приобретений. Значит, если то, что мы ищем, вправду здесь, должна быть и запись.

Лучшее тому свидетельство – Пиаски, который писал что-то в зале для отдыха. Даже предмет, само существование которого следовало сохранить в секрете, должен быть где-то записан. Именно эта привычка торговцев и позволила Лоуренсу и его спутникам обратить в свою пользу ситуацию в Кербе.

– Пфф.

Уперев руку в бедро, Хоро звучно фыркнула и чуть кивнула, глядя на Лоуренса. Потом она отвернулась и опустила голову, а ее хвост раздулся, будто сума, наполненная водой.

– Ты думаешь, что можешь так просто от меня отговориться?

Даже будь Лоуренс полностью трезв, едва ли он сумел бы выдержать ее холодный тон. Он медленно поднял руки, показывая, что сдается. Ему хотелось свалить на спиртное всю вину за то, что он позволил сорваться со своего языка неискренним словам торговца.

– Признаю: пока существование костей не будет опровергнуто, я буду прилагать все усилия для их поиска.

А опровергнуть их существование было невозможно. Хоро, закрыв глаза, вслушивалась своими большими волчьими ушами, будто раздумывая, что он имел в виду. Лоуренс знал, что он должен произнести следом.

– Прости, что приходится испытывать твое терпение.

Плечи Хоро удивленно дернулись. Она походила на ребенка, чью шалость обнаружили взрослые; Лоуренс был поражен, но предпочел ответить улыбкой.

– Я всего лишь недостойный бродячий торговец, я могу собирать сведения лишь подобными окольными путями. Но для тебя –

Для Хоро ничего невозможного не было – хоть существование самого дьявола доказать. Спиртное умеет освобождать сознание от оков логики; обычно Лоуренс говорил более рассудительно, но сейчас в голове у него все крутилось, и язык действовал по своей воле. Если бы Хоро не поспешила закрыть ему рот обеими руками, он бы как пить дать закончил эту фразу.

– …

Он случайно приподнял крышку сосуда, который следовало держать закрытым. Так говорило лицо Хоро; и она не убирала рук от его рта. Однако она держала руки очень нежно. Лоуренс молчал довольно долго, но Хоро тоже ничего не говорила; тогда он медленно обхватил ее руки и отвел от своего лица.

– То, что было в Кербе, тебя ничему не научило? Когда имеешь дело с такой дорогой вещью, как священная реликвия, любая попытка забрать ее силой ничем хорошим не закончится – не только для меня, но и для тебя.

У Хоро были маленькие ладони и тонкие пальчики. С ее-то истинным обличьем – такая фигура была самой неудобной, какую только можно представить. Ее гигантские клыки и когти способны принести ей практически все, чего она только может пожелать.

– Помнишь, ты тогда сказала в Кербе: можно в один миг решить все проблемы, если ты воспользуешься зубами и когтями.

Высокие монастырские стены, железные ворота, тяжелые цепи, даже творения искусного замочных дел мастера, в которые он вложил душу… Хоро способна разрушить это все и показать миру все тайны, которые от него хотят скрыть.

Какое сопротивление может оказать монастырская стража? Ответ очевиден. У них, конечно, власть, но для Хоро это мало что значит. Ее сила позволит ей в мгновение ока достичь цели, не оставив от монастыря камня на камне. Однако Хоро не пошла этим путем, и причина была проста.

– Если… – наконец-то разомкнула уста Хоро. – Если ты пожелаешь очутиться где-то далеко, я смогу отвезти тебя туда на себе. Если ты пожелаешь заполучить что-то, я принесу это тебе. Если на тебя нападут, я разгоню твоих преследователей. Если ты пожелаешь что-то защитить, я помогу тебе. Но…

Она нежно разогнула пальцы на правой руке Лоуренса и вложила свою ладошку в его.

– Но я для тебя могу что-то сделать, только когда ты в человеческом облике.

Сила Хоро позволяла ей с легкостью выручать Лоуренса, когда он в беде, но эта же сила означала, что все свои проблемы ей проще было решать самой. На первый взгляд такая связь сулила выгоду одному лишь Лоуренсу, но и он, и Хоро знали, что отношения, как между курицей и цыпленком, возможны, лишь когда кто-то из двоих действительно мать, а второй ее птенец.

Они уже более-менее надежно знали, где Йойтсу. Если Лоуренс поручит поиск костей Хоро, он потеряет последний шанс сделать что-то для нее. Хоро обладала силой, позволяющей ей решать собственные проблемы, причем очень быстро; поэтому ее тревожило, что, если Лоуренс почувствует, что стал ей бесполезен, он не захочет более оставаться с ней.

Лоуренс понимал, почему Хоро это беспокоило, но он был слишком трезвомыслящим человеком, чтобы утешать ее улыбкой и словами «тебе не о чем волноваться». Деловое партнерство приносит успех лишь тогда, когда оба участника приносят выгоду друг другу. Хоро уже видела на примере Пасро, что происходит, когда партнерство перестает быть выгодно одной из сторон.

Лоуренс потянул на себя правую руку вместе с зажатой в ней ладонью Хоро. Потом обвил левой рукой спину волчицы. Но он по-прежнему сидел, и получилось в результате, что его лицо уткнулось в грудь Хоро. Он соврал бы, если бы сказал, что его это вовсе не смущает. Но он и так себя неловко чувствовал, теперь стало еще чуть более неловко – это роли уже не играло. Хоро сперва удивилась, но тут же, поняв намерение Лоуренса, расслабилась и положила свободную руку ему на голову.

– Прости меня… и потерпи еще немножко, ладно?

Это ведь по его вине ей приходилось ждать, и он хотел дать понять, что сознает это.

– …Ладно, – и Хоро тихо кивнула – полная противоположность ее обычной манере поведения. Она держалась, как священник, принимающий исповедь, и ее рука, лежащая у Лоуренса на голове, прощала ему его слабость. Могло показаться даже, что она сама хочет извиниться – в кои-то веки.

– Не вздумай извиняться передо мной. Иначе все мои труды пойдут насмарку.

Весьма скромная грудь Хоро была не из тех, в которые можно «зарыться лицом», но, подумал Лоуренс, быть может, это и к лучшему – так ему легче было набраться смелости и открыто посмотреть ей в лицо. Хоро сердито ущипнула его за улыбающиеся щеки. Похоже, она требовала не смотреть на нее свысока, хоть и прекрасно знала, что Лоуренс нарочно ее дразнит. Еще какое-то время она продолжала щипать Лоуренса за щеки, пока наконец не выпустила его, устало улыбаясь.

– Я могу не удержать себя в руках, если обнаружу, что эти кости вправду принадлежали кому-то из моих товарищей.

– Ничего страшного, даже если не удержишь, потому что, когда ты превратишься в зубастую бурю, на мне останется очень важная задача.

Лоуренс мог с легкостью представить себе Хоро, застывшую перед костями своего товарища. Если этот момент настанет, а его, Лоуренса, не будет рядом с ней, – все, через что они вместе прошли, окажется сплошной ложью.

– А ты в себе уверен.

– Все как ты говоришь: я дурень.

Всякий раз, когда Хоро бывала по-настоящему счастлива, она склоняла голову и смущенно улыбалась. Большего, чем эта реакция, и не требовалось, чтобы Лоуренса охватила решимость разыскивать кости, каких бы усилий ему это ни стоило.

– Хех… если мы будем слишком долго тут шептаться, у других могут возникнуть подозрения.

Лоуренс подумал, не будет ли он выглядеть слишком глупым, если нарочно спросит «какие?», но, прежде чем он успел решиться, Хоро отпихнула его от себя. Сейчас она улыбалась озорной усмешкой – она явно разглядела его колебания. Он опоздал. Глядя на его застенчивую улыбку, Хоро ухмыльнулась до ушей, обнажив клыки.

– Ужин еще не остыл. Есть будешь?

Лоуренс поднялся, выбросив белый флаг.

– Да, набить живот не помешало бы.

– Ну, тогда не торопись, чувствуй себя как дома.

Дразня его, Хоро была в полном восторге.

Открыв тонкую деревянную дверь, Лоуренс с облегчением обнаружил, что Коул по-прежнему внимает объяснениям Хаскинса.