Пир попрошаек

6

Грантайре поджидала его на пороге дома. Она стояла прямо, как монумент, скрестив на груди руки, и, хотя солнце еще и не думало клониться к закату, Лайама почему-то кольнуло чувство вины.

— Учтите, у меня к вам много вопросов, — с места в карьер заявила гостья. По ее тону нельзя было понять, злится она или ей просто не терпится поскорее эти вопросы задать.

Волшебница продолжала стоять у него на пути, как будто намеревалась тут же затеять беседу. Лайам даже опешил и, чтобы скрыть замешательство, решил спрятаться за полунасмешливым, но учтивым приветствием. Отвесив волшебнице глубокий поклон, он с придыханием произнес:

— Я весь к вашим услугам, миледи. Приношу глубочайшие извинения за задержку.

Теперь, похоже, опешила Грантайре. Она долго и с подозрением разглядывала Лайама, потом повернулась и вошла в дом. На ней было новое платье — другого фасона и цвета, но прежней длины. Шагая следом за гостьей на кухню, Лайам старался смотреть ей в затылок, словно солдат в строю.

— Не хотите ли отобедать? — хмуро спросил он, сбрасывая плащ на кухонный стол. Волшебница, отрицательно мотнув головой, присела на стул.

— Я выяснила, почему фамилия Присциан показалась мне странно знакомой, — сказала она. Лайам тем временем подошел к печи и заказал огромную чашку кофе. — В давние времена жил такой чародей — Эйрин Присциан. О нем упоминается в одной из книг Танаквиля.

Лайам уже открывал дверцу печи. Он протянул руку к чашке и замер, услышав ее слова.

— Неужели? Как странно — я только сегодня видел его могилу.

— Что? Он похоронен где-то поблизости?

Неподдельная живость вопроса Лайама удивила. Он кивнул и перенес чашку на стол.

— Его саркофаг находится в фамильной усыпальнице Присцианов. Этот Эйрин — один из предков той госпожи, с которой я сегодня встречался.

Лайам сел напротив волшебницы и принялся дуть на кофе, чтобы немного его остудить.

— Я должна там побывать, — немедленно заявила Грантайре. — Возможно, у вашей знакомой сохранились какие-нибудь его книги и записи? Их я тоже должна увидеть. Вы сможете это устроить?

Казалось, будто гостья не просит содействия, а требует, чтобы это содействие ей было оказано, и как можно скорее. Нахалку следовало осадить, но Лайам решил пока игнорировать выходки вздорной особы.

— Я могу, конечно, при случае переговорить с госпожой Присциан, но что за дело вам до этого Эйрина? Он ведь умер веков пять назад.

— Да, умер, не оставив гильдии магов никаких записей о своих опытах, — пылко произнесла Грантайре. — Если есть хоть какой-то шанс эти записи отыскать, я просто обязана этим заняться!

— Но… зачем? — В мозг Лайама стали закрадываться смутные подозрения. Ему показалось, что волшебница увиливает от прямого ответа. — Кому нужны эти его работы?

— Всем! Неистовый Эйрин был одним из самых могущественных магов древности, — заявила Грантайре. — Его исследования в области магии просто неоценимы!

«Настолько неоценимы, что сегодня утром ты даже не смогла припомнить, откуда тебе известна фамилия Присциан», подумал Лайам. Он кашлянул, прочищая горло, и сказал:

— Понятно… Не знаю, сохранились ли записи этого господина, но кое-что после себя он точно оставил. Тот самый камень, о котором у нас уже заходила речь.

— Камень?! — Глаза волшебницы широко распахнулись и засияли. У Лайама перехватило дыхание, настолько сидящая перед ним грубиянка сделалась вдруг хороша. — Его я тоже должна увидеть! Слышите — я должна!

— Погодите-ка, не все сразу, — осторожно сказал Лайам. — Ну, книги и записи — это я еще понимаю. Но при чем тут камень? Почему он для вас так важен?

Грантайре посмотрела на него, как на круглого идиота.

— Вы понимаете разницу между душой и духом?

— Вообще-то, нет, но…

— Но это же элементарно! — возмутилась волшебница, сердито глядя на Лайама. — Неужели Тарквин совсем ничему вас не научил?

— На самом деле он вовсе меня не учил…

Грантайре продолжала, не обращая внимания на его возражения:

— Дух и душа — это две основы нашего… Впрочем, не важно чего! Маг Присциан много работал с духовной субстанцией и даже, возможно, проник в фундаментальные таинства магии. Я сказала «возможно», потому что вопрос остается открытым. Когда Эйрин Присциан ушел в иной мир, он унес с собой и результаты своей работы.

— И все это вы узнали из книг Тарквина?

Грантайре сурово посмотрела на него, и Лайам вновь ощутил себя идиотом.

— Маг Присциан упоминается всего в двух книгах мастера Танаквиля — но только упоминается. Неистовый Эйрин ни с кем не делился своими достижениями, за что его… его исключили из гильдии!

Выпалив это, волшебница почему-то вдруг покраснела, ее щеки заполыхали, как осенние яблоки.

— И камень как-то связан с его работой?

Грантайре вновь нахмурилась, румянец ее поблек.

«Недоумок опять досаждает наставнице своей болтовней», — сообразил Лайам.

— Еще бы, — Грантайре вдруг превратилась в само терпение. — Некоторые материалы — такие как драгоценные камни закаленные металлы и многие минералы, — всегда сообщаются с духом…

В мозгу Лайама мелькнула мысль, пока что туманная, и туман этот следовало рассеять.

— Значит, камень Эйрина мог представлять интерес не только для Эйрина, я правильно понимаю? Скажите, он мог пригодиться другому магу или не мог?

— Конечно же мог!

— И что же, он до сих пор являет собой некую ценность?

— Да, безусловно!

— Скажите еще, этот камень нужен только для опытов? Или он имеет какое-то другое значение?

В глазах Грантайре мелькнуло удивление.

— И то и другое. Камень определенно весьма важен для магических изысканий. Но кроме того, он ценен еще и как источник магической силы. Это слишком сложно, чтобы… — Гостья запнулась. — А почему вы об этом спрашиваете?

«Почему она не закончила фразу? Слишком сложно, чтобы объяснять такому вот дураку?»

— Похоже, — заговорил Лайам, тщательно подбирая слова, — похоже, что в Саузварке завелся еще один маг… И он тоже очень интересуется камешком Присцианов.

Грантайре взвилась с места, словно ужаленная.

— Кто это?! — крикнула она. — Кто еще здесь промышляет?

Изумленный до крайности, Лайам разинул рот. Он не сразу с собой совладал и потому ответил, чуть заикаясь:

— Н-не знаю… Но у него рыжая борода и красное пятно на щеке.

— Дезидерий, — с явным облегчением произнесла Грантайре и в задумчивости поскребла подбородок. Этот типично мужской жест показался бы Лайаму забавным, если бы он не был ошеломлен. — Да, Дезидерий! — Взгляд волшебницы стал рассеянным, словно она унеслась мыслями в дальние дали.

— Вы с ним знакомы? — спросил Лайам, чтобы что-то спросить. Хотя Грантайре уже оправилась от волнения, грудь ее все еще бурно вздымалась.

«Не смей на нее таращиться!» одернул себя Лайам, но взгляд его плохо повиновался приказу.

— Да, — ответила волшебница после продолжительного молчания. Да, я его знаю! — Усилием воли она заставила себя вновь обратить внимание на собеседника. — А теперь оставьте меня. Мне нужно подумать.

К чему, к чему, а к ее грубостям Лайам уже привык, однако он все-таки ощутил что-то вроде обиды.

— Думаю, вам было бы интересно узнать и еще кое-что, — мстительно произнес он, вставая. — Прошлой ночью реликвию Присцианов украли.

Он внутренне напрягся, ожидая очередной вспышки негодования, однако волшебница только еще раз поскребла подбородок и молча кивнула — скорее не ему, а своим мыслям.

— Возможно, он за тем и явился… Хотя… Кража? Что ж, они могут опуститься и до такого…

Лайам немного постоял, придерживаясь за спинку своего стула, но продолжения не последовало. Волшебница снова села, прижала к губам крепко стиснутый кулачок и погрузилась в раздумья.

«Полагаю, она теперь не скоро заговорит», — с сожалением подумал Лайам и вышел из кухни.

Дракончик лежал на пороге в прихожей, уронив голову на вытянутые передние лапы, и смотрел на море. Рядом с ним сидел серый кот и старательно вылизывался, время от времени прерываясь и оглядываясь по сторонам.

— Хорошо устроились, — пробормотал Лайам и мысленно обратился к уродцу:

«Фануил, идем-ка со мной. У меня к тебе накопились кое-какие вопросы».

Дракончик поднял голову, переглянулся с котом, потом лениво встал и потрусил за хозяином в библиотеку.

Лайам растянулся во весь рост на диване и уставился в потолок, Фануил повалился на пол.

«Ну что, ты готов?»

«Да, мастер, готов».

«Вот и прекрасно! — Лайам пока еще не научился придавать мысленной речи сарказм, и, кроме того, он не был уверен, что фамильяр вообще сумеет этот сарказм воспринять, поэтому решил воздержаться от вертевшихся в его голове замечаний. — А теперь внятно, доходчиво, как последнему дурню, объясни мне — в чем разница между душой и духом?»

Лайам прикрыл глаза рукой. Так уж сложилось, что ему было проще передавать свои мысли, когда глаза его были закрыты. Он представлял себе зримые очертания слов, потом выталкивал их за пределы сознания, а уж дракончик был всегда начеку.

«Душа — это индивидуальная сущность личности, — начал по-книжному Фануил, — дух же — это сама жизнь, движущая сила, которая позволяет личности быть личностью. Не бывает двух душ, в точности похожих одна на другую, а дух приблизительно одинаков у всех. Можно сравнить душу с огнем, а дух — с топливом. Два бревна могут быть совершенно одинаковыми, но они никогда не будут гореть одинаково. Огонь всегда будет разным».

«Наоборот, совершенно одинаковых бревен не бывает, — возразил Лайам. — А огонь — он всегда огонь».

«Да, мое сравнение не совсем подходит, — согласился дракончик, — тогда предлагаю другое. Представь, что дух — это еда. Все люди едят, но все они — разные…»

Лайам хмыкнул, давая понять, что это сравнение устраивает его больше. Ободренный Фануил продолжил:

«Живое существо может души и не иметь, но в любом случае оно обладает духом. На этом основывается двуединство фамильяра и господина. Маг раздваивает свою душу, чтобы сделать ее менее уязвимой. Существо без души открыто для всяких воздействий и подчинить его своей воле очень легко. За много столетий маги научились управляться с душой. И в то же время почти ничего не добились в другом. Время, в течение которого дух способен поддерживать в теле жизнь, существенно увеличить не удалось…»

«Впрочем, кое-что они все же нашли, и маги теперь живут почти вдвое дольше, чем обычные люди, — рискнул продолжить дракончик, поскольку его господин молчал. — Мастеру Танаквилю было уже около ста двадцати лет…»

Лайам даже присвистнул от удивления, однако и тут не сделал никаких замечаний. Фануил, после короткой паузы, продолжил рассказ.

«Но его тело стало изнашиваться задолго до того, как он достиг этого возраста. Секрета вечной молодости никто не сумел найти. Существуют, конечно, заклинания, позволяющие чародею время от времени себя омолаживать. Но даже при этом максимальная продолжительность жизни, которой возможно добиться, колеблется где-то в пределах между одной и полутора сотнями лет. Прожить дольше практически невозможно, однако есть способы уклониться от неизбежности. Например, покинуть старое тело и вселиться в чужое, полное жизненных сил. Но в гильдии магов такой проступок считается преступлением…»

«Да и остальным людям вряд ли подобные фокусы по нутру», — заметил Лайам, несколько оживившись. Монотонный рассказ дракончика стал навевать на него скуку.

«Да, — согласился Фануил, как и всегда не уловивший иронии. — Магов, которые воруют чужие тела, гильдия, как правило, выслеживает и уничтожает. Потому чародеи постоянно ищут другие способы продления жизни, но до сих пор не добились стоящих результатов. Найдены лишь возможности хранить дух в стороне от тела, чтобы оно не так быстро перегорало в его огне. Делается это так. Маг создает или находит предмет, в который можно поместить какое-то количество духовной субстанции, и потом черпает энергию прямо из него, не подключая к этому тело. Этот процесс можно сравнить с питанием, которое не требует поглощения пищи…»

— Ага! — сказал Лайам и поднял указательный палец.

«Я понимаю, что это сравнение тоже несовершенно…»

— Я не о том, — вслух сказал Лайам, но дракончик не унимался.

«…потому что дело скорее не в усвоении пищи, а в помещении ее внутрь тела. Представим себе кувшин, который изнашивается от того, что его наполняют…»

— Фануил!

«…водой. Кувшин наполняют, а его бока все утончаются, и в конце концов приходит момент…»

— Фануил!

«…когда кувшин исчезает. Но если отыскать способ наполнять кувшин так, чтобы его поверхности не повреждались…»

— Замолчи!!! — Лайам сел и топнул ногой. Поток мыслей, вливающихся в его мозг, тут же иссяк. — Не считай меня совсем уж законченным идиотом! Я понял тебя. Скажи лучше вот что — может ли камень Присцианов являться таким предметом? Ну, хранилищем… или как там еще… источником духа?

Дракончик долго молчал, потом выдал ответ.

«Это возможно. Мастер Танаквиль не слишком много внимания уделял духовным субстанциям, однако в книгах, которые он читал, сказано, что хранилищами для духа могут служить прочные, устойчивые материалы — камни, металлы и, конечно, кристаллы. И в этом смысле лучше алмаза нет ничего…»

Камни… В мозгу Лайама смутно забрезжило давнее воспоминание, оно становилось все более четким. Лайам мысленно упорядочил кое-какие подробности истории, пришедшей ему на ум, и сказал:

— Слушай меня внимательно, Фануил, а потом ответишь мне на пару вопросов.

Дракончик как лежал, так и остался лежать, ничем не выразив своей готовности слушать. Лайам вздохнул и начал рассказ:

— Примерно лет одиннадцать или двенадцать назад я путешествовал по северной области королевства. Как-то раз мне случилось заночевать в заброшенном доме, пустовавшем, как поговаривали, уже много веков. Дом этот принадлежал умершему при странных обстоятельствах чародею, который перед смертью превратил всех своих близких и слуг в камень. Легенда походила на правду, потому что весь дом заполняли статуи замерших в очень естественных позах людей.

Была среди них и статуя самого чародея, хорошо сохранившаяся и выглядевшая на удивление живо. Мне пришлось провести там всю ночь. Я долго не спал, а когда заснул, мой сон странно походил на реальность. Я словно бы оказался точно в таком же доме, но все его обитатели были живехоньки, как и сам чародей… Он побеседовал со мной и рассказал, что с помощью магии ему удалось перевести своих близких и челядь в иной план бытия. Хозяин дома сделал это, чтобы избежать преследований со стороны враждебно настроенного к нему короля. Я поспешил сообщить ему, что король этот уже три века как умер. Чародей очень обрадовался и заявил, что пришло время вернуться в реальный мир.

Лайам умолк, призадумавшись, потом произнес, обращаясь к лежащему в безмятежной позе уродцу:

— Я тогда не очень-то хорошо понял, зачем он превратил и себя, и своих людей в камень. Но теперь полагаю, что эти статуи были хранилищами духовных субстанций, так?

Фануил ответил не сразу и не слишком уверенно. Его мысли вливались в сознание Лайама постепенно и волнообразно, словно доносились издалека.

«Возможно. Статуи вполне могли использоваться в качестве духовных опор для переноса сущностей в иное пространство. С другой стороны, они могли служить чародею чем-то вроде вех, отмечавших дорогу из иного мира в реальный. Об этом сейчас трудно судить. А что было дальше?»

Лайам шумно вздохнул.

— Когда я проснулся, вокруг было тихо и все статуи стояли на прежних местах. Вдруг в дальней части дома раздался грохот, сопровождавшийся жутким воплем. Я побежал туда. В окнах хозяйских покоев полопались стекла, а сама статуя… Зима в тот год стояла суровая. А может быть, это сделали какие-нибудь бродяги… В общем, статуя чародея была сильно повреждена. Не хватало одной руки, нога отломилась, а лицо… лицо было сколото напрочь. Наверное, виной тому мороз, непогода… или что-то иное, не знаю. Но он не вернулся… Что-то ему помешало…

Лайам умолк. Он сказал Фануилу не все. Обломки статуи он обнаружил совсем не в том месте, где им надлежало бы находиться. Каменный человек встал и пошел, а уж потом упал… Лайам тряхнул головой, чтобы отогнать навязчивое видение.

— Ну ладно, это не важно. Вернемся к нашим делам. Полагаю, мы можем с полной уверенностью предположить, что для пришлого мага камешек Присцианов представляет особую ценность. Возможно, он рассчитывает с его помощью получить доступ к результатам магических опытов Эйрина в области духа. Так?

Дракончик шевельнул в знак согласия лапой.

«Если только Эйрин исследовал магию духа. Мастер Танаквиль, правда, не слишком-то этим интересовался, но очень многие чародеи находят магию духа весьма увлекательной, несмотря на огромный риск, с которым сопряжены подобные изыскания…»

Лайам вскинул голову.

— Риск? Какой еще риск?

«Если чародей, о котором ты говорил, работал с магией духа, то в его участи ничего странного нет. Дух — субстанция тонкая, гораздо более тонкая, чем душа. Душа может делиться, дух — никогда. Ни при каких условиях и обстоятельствах. Связь между телом, душой и духом очень сложна и не совсем понятна. Даже самые просвещенные чародеи не могут постичь ее до конца. Мастер Танаквиль как-то сказал, что чаще всего маги гибнут при попытках защитить или нарастить свой дух. А если не гибнут, то сходят с ума… Или с ними случаются вещи похуже. Ты слыхал про вампиров?»

— Лично ни с одним не знаком, но представление имею, — ответил Лайам.

«Когда маг накапливает в себе слишком много духовной субстанции, он становится порченым. Становится… не совсем человеком. Это трудно объяснить. Порченый чародей постоянно нуждается в духовной подпитке, и ему приходится всюду ее искать. Он делается совсем как вампир, только не пьет крови. Другие маги таких избегают или объединяются против них».

— И Кессиас еще удивляется, что я сержусь, когда меня принимают за мага! Уж лучше быть писцом, сапожником или, в конце концов, кузнецом! Куешь и куешь себе потихоньку, а если работа не ладится, то в худшем случае у тебя получится всего лишь плохая подкова. И с ума не сойдешь, и душа пребудет на месте. Ну, не вся, так хотя бы большая ее часть.

Фануил с укором взглянул на хозяина.

«Ты хочешь спросить меня о чем-то еще?»

Усмехаясь собственной шутке, Лайам покачал головой.

— Нет, пока все. Кстати, который час?

«Не знаю, но солнце еще не зашло. Я буду в прихожей, мастер».

Разговор с дракончиком оказался довольно длительным, и все-таки у него оставалась масса времени до вечерней поездки. Лайам недовольно нахмурился. Ждать он не любил, а потом, ему не терпелось поскорее разобраться со всеми заботами, которые он на себя взвалил. Впереди столько дел, и ни к одному из них нельзя было приступить прямо сейчас. Злобно рыкнув, Лайам вновь опрокинулся на диванчик и принялся размышлять.

Сперва надо было решить что-то с Грантайре. Лайам пообещал ей справиться у госпожи Присциан, не осталось ли после Эйрина каких-либо книг или записей и можно ли будет его гостье на них взглянуть. «И зачем только я взял на себя эту мороку?» — тоскливо подумал он. Кто знает, как воспримет подобную просьбу вдова? Эйрин умер много веков назад… Вряд ли в семье сохранились какие-то вещи этого странного господина. А если и сохранились, то вовсе не для того, чтобы в них рылись посторонние люди. Дом вдовы и так уже стал походить на проходной двор в связи со свалившимися на нее неприятностями.

Но, как бы там ни было, обещание следовало исполнить. И чем скорее, тем лучше. Разговор выйдет, конечно, не очень приятный, но откладывать его не имеет смысла. Иначе он слишком далеко зайдет в своих опасениях и вообще побоится идти с этим делом к госпоже Присциан.

Лайам прикинул, а не решить ли больной вопрос прямо сегодня, но, поразмыслив, отказался от этой идеи. У него почему-то сложилось впечатление, что почтенная судовладелица — ранняя пташка и все важные дела предпочитает решать поутру. Кто рано ложится, тому крепче спится. Кто он такой, чтобы отрывать госпожу Присциан от вечернего отдыха, да еще расспросами об имуществе давно почившего родича? Словно в подтверждение правильности принятого решения, Лайам вспомнил, что Геллус по вечерам уходит. Так что госпожа Присциан, скорее всего, никого и не принимает после ухода слуги.

«Нет, — поправил себя Лайам. — Она говорила, что Геллус в тот вечер ушел на пирушку к брату. Значит, обычно он остается с ней. Интересно, а остаются ли слуги Окхэмов на ночь? Наверняка остаются. Такая капризная дамочка, как Дуэсса, вряд ли может провести без служанки хотя бы час. Следовательно, прислугу в ту ночь отпустили в честь праздника. Или чтобы господам было привольнее пировать».

— Так-так, — пробормотал Лайам себе под нос, покусывая нижнюю губу. — Надо бы уточнить, не исходило ли предложение отпустить слуг от кого-нибудь из гостей?

Больше размышлять было вроде бы не о чем. Хотя это занятие Лайам любил, и, собственно говоря, именно оно и приносило в прошлых расследованиях наибольшую пользу. Размышляя, он сопоставлял имеющиеся в его распоряжении факты, выдвигал всевозможные версии поведения подозреваемых и тут же пытался их опровергнуть. Это давало плоды. Но сейчас подозреваемых было слишком много, а сведений о них — слишком мало, так что ему оставалось только одно — ждать. Ждать, пока кормушка, из которой клюет птица воображения, не наполнится до краев. После встречи с гостями Окхэмов и разговора с Оборотнем он сможет отпустить эту птицу в полет.

Впрочем, где-то на задворках сознания Лайама еще теплилось искушение потянуть за ниточку, ведущую к пришлому магу. Но он решил до поры до времени оставить бородатого чародея в покое. Этот тип попал в список подозреваемых лишь потому, что у него одного имелся более-менее правдоподобный мотив к совершению кражи. Но не станет же человек наводить в чужом городе справки о сокровище, которое он намерен украсть.

Лайам еще раз мысленно перебрал то немногое, что ему было известно, потом сел, спустив ноги с дивана, и проворчал:

— Все без толку. Как ни крути, а придется тебе потерпеть!

Он встал, потянулся до хруста в суставах и глянул на потолок. Стекла купола даже не потемнели. Время тянулось ужасно медленно, и его абсолютно нечем было занять, Лайам вздохнул и обвел взглядом библиотеку.

Внимание его привлекла сумка с бумагами, лежавшая на одной из нижних полок. Лайам подошел к ней и, присев на корточки, откинул кожаный клапан.

В сумке лежали карты, морские драгоценные карты — залог успешного партнерства с госпожой Присциан. Ему предстояло много, очень много работы — надвигался торговый сезон. Это не шутка — наметить маршруты семи кораблей, составить графики их продвижения и укомплектовать каждое судно товарами определенных сортов. На одну только комплектовку уйдут недели. То, что с руками оторвут в одних портах, сгниет на складах в других. Кстати, вот тема для разговора с Кэвудом!

Обрезы карт приятно шелестели под его пальцами. Лайам встал, подхватив сумку. Все-таки время, оставшееся до встречи с лордом Окхэмом, даром у него не пройдет. Он как раз успеет набросать примерные списки товаров, надо только припомнить, какие из них и в каких портах являются самыми ходовыми. Лайам представил, как привольно разлягутся карты на широком столе кабинета Тарквина, и улыбнулся. Продолжая улыбаться, он повернулся и замер, увидев Грантайре, стоящую недвижно в дверях.

Они одновременно кивнули друг другу. Лайама позабавила зеркальность движений, и он хотел уже отпустить по этому поводу шутку, но сдержался, ибо вид гостьи к шуткам никак не располагал. Лицо Грантайре казалось растерянным, что никак не вязалось с ее обычной самоуверенностью. Лайам даже подумал, уж не больна ли она?

— Привет! — осторожно сказал он, не зная, как себя повести, словно перед ним стояла большая собака, от которой неизвестно чего ожидать.

— Мне кажется, я должна принести извинения… — сказала Грантайре, не обращая внимания на его настороженность. Волшебница с трудом выговаривала слова, сжимая правой рукой запястье левой, словно боялась, что та вдруг откажется ей повиноваться. — Я была не… не совсем честной с вами… хотя у меня имелись на то причины.

Человеку, привыкшему посматривать на других свысока, приносить извинения очень непросто, и Лайам решил облегчить гостье задачу.

— Пустое. Не стоит тревожиться по мелочам. Я…

— Нет, — резко перебила его волшебница. — Я должна объясниться. Иначе вы будете беспокоиться, строить догадки…

«Мне и без того есть о чем думать», — усмехнулся внутренне Лайам, а вслух дружелюбно сказал:

— Я бы чего-нибудь выпил. Давайте пройдем на кухню.

Подумав немного, Грантайре кивнула и отступила в глубину коридора.

Кувшин, стоявший у печки, успел слегка запотеть, издалека уловив пожелание хозяина дома. Лайам наполнил прохладным вином два бокала и протянул один из них Грантайре. Волшебница машинально его приняла.

— Тот чародей, о котором вы недавно упомянули… Его зовут Дезидерий, он — полномочный представитель харкоутской гильдии магов. Возможно, его прислали за мной. Не исключено также, что Дезидерий пытается разыскать знаменитый кристалл Эйрина Присциана. А может, он просто приехал сюда по каким-то своим делам — все это в равной степени вероятно.

Грантайре умолкла и принялась расхаживать по кухне из угла в угол, крепко сжимая в руках бокал, который даже не пригубила. Лайам тоже молчал. Ему казалось, что волшебница еще не закончила свой монолог. И действительно, после продолжительной паузы гостья заговорила снова:

— Но все же приходится предполагать самое худшее, а именно, что Дезидерий явился за мной. Вряд ли, конечно, он заглянет сюда. Откуда ему знать, во-первых, что это дом Тарквина Танаквиля, а во-вторых, что мы с Тарквином были друзьями. Но если Дезидерий все-таки сюда забредет, главное, чтобы он меня не обнаружил.

Лайам засомневался, сознает ли Грантайре, что она в комнате не одна. Волшебница, казалось, не обращала на него никакого внимания.

— Подумать только, они исключили меня из гильдии! Они возымели наглость объявить меня серой… как когда-то Танаквиля… но с ним было совсем по-другому… его исключили, опасаясь соперничества, придравшись к какой-то там ерунде. Тарквин никогда не был серым… ну разве что — самую малость… а я-то и вовсе черной магии не касаюсь… хотя у кое-кого из них рыльце определенно в пушку!

По спине Лайама пробежал холодок. Грантайре упорно не замечала его присутствия и, похоже, просто высказывала свои мысли вслух.

— Если Дезидерий нападет на мой след, он попытается применить силу… он непременно попробует забрать меня с собой или убить. Но здесь ничего такого он сделать не сможет. Здесь — книга заклинаний Тарквина, его записи, его магическая защита… Здесь я легко Дезидерия переиграю, но… но нельзя допустить, чтобы он сообщил обо мне остальным. Сейчас никому не известно, где я скрываюсь.

Грантайре наконец взглянула на Лайама — прямо, в упор, — и он поежился, сообразив, что означает ее взгляд. Гостья впервые с момента своего появления глядела на него не как на самодвижущийся предмет меблировки жилища, а как на человека, который может ей пригодиться. Так смотрит игрок на свою последнюю ставку и тонущий — на бревно, которое, сидя в лодке, он лениво и равнодушно отталкивал от борта веслом.

«Но что же ей от меня нужно?» — мелькнуло у него в голове.

Она тут же о том сообщила.

— Я все же вынуждена предположить, что Дезидерий сюда заявится. Он может спросить обо мне, а может и не спросить, это не важно. Возможно, он станет требовать какое-нибудь имущество Танаквиля, но вы не должны ничего ему отдавать. Танаквиль в последнее время в гильдии не состоял, поэтому маги Харкоута никаких прав на его имущество не имеют. И сделайте вид, что ничего не знаете обо мне, если он спросит… и даже если не спросит.

«Вот ведь как у нее все просто», — подумал Лайам. Он понял, что может заговорить.

— Я, конечно же, не намерен отдавать кому бы то ни было вещи мастера Танаквиля. И раз уж вам того хочется, никому ничего не скажу о вашем здесь пребывании. Однако мне хотелось бы знать, почему гильдия магов вас ищет.

Лайам старался говорить как можно мягче, но Грантайре все-таки напряглась, словно намеревалась бросить в ответ какую-нибудь резкость. Не лезь не в свое дело, болван! Такая отповедь вполне была бы в ее духе. Однако волшебница сдержала себя и на удивление спокойно сказала:

— Я убила двух харкоутских чародеев. Они давно следили за мной и, чтобы заманить меня в город, похитили мою ученицу. А потом втолкнули девчонку в бунтующую толпу, и ее затоптали. Я пыталась вмешаться, но эти двое встали у меня на пути — и ученица погибла. Я уничтожила негодяев. Вот почему теперь гильдия ищет меня.

— О-о-о! — Лайам от изумления онемел, но постарался хотя бы возгласом выразить понимание и сочувствие. Сочувствие было вполне искренним, но от понимания он был еще очень и очень далек.

— Да ничего вы не понимаете! — тут же откликнулась Грантайре, вогнав собеседника в краску. — Моей жизни в тот момент ничего не грозило, а девушка уже умерла. Я не имела права их убивать. Я убила в отместку.

Нет, именно это Лайам как раз мог понять. Нанося роковой удар убийце отца, он тоже был нападающей стороной, а вовсе не защищался.

— А почему эти двоим вздумалось преследовать вас?

В глазах Грантайре на мгновение вспыхнуло раздражение, но она быстро взяла себя в руки.

Лайам внутренне усмехнулся — с ним, кажется, начинают считаться.

— В то время меня уже объявили серой волшебницей, а магистр харкоутской гильдии магов предал всех серых анафеме. Причины тому исключительно политические, однако все подобные гильдии королевства начали чистку рядов. Чистка чисткой, но положение все более усложняется. Недалек час, когда многих причисленных к серым магов обвинят во всех смертных грехах и по их следу двинутся уже не гонители, а каратели. Вот увидите, все будет точно так, как я говорю…

Чем больше Грантайре пыталась что-то ему втолковать, тем меньше Лайам что-либо понимал. Наконец, осердившись, он стал задавать вопросы. Волшебница отвечала на них неохотно, но в конце концов в мозгу Лайама стала вырисовываться картина сложных взаимоотношений внутри гильдии магов, и эта картина его не очень-то радовала.

В отличие от других профессиональных сообществ, основывающихся на равенстве входящих в них людей — например ткачей, или кожевенников, или даже воров, — в гильдии магов издревле существует строгая иерархия, сообразно которой все ее члены должны подчиняться единому руководству — сенату. До недавних пор этот сенат возглавлял магистр Торквея. Но в последние годы влияние торквейской ложи пошло на спад, и нынешний магистр Харкоута предпринял попытку возвыситься. Он-то и объявил, что между серыми и белыми чародеями существуют коренные различия. Поначалу это были одни разговоры, но дальше — больше, и разговоры превратились в официальную политику гильдии.

Попросту говоря, белые вознамерились укрепить гильдию, причем так, чтобы жесткостью своих структур она перещеголяла армию и чтобы каждый чародей королевства в соответствии с определенным ему рангом неукоснительно подчинялся старшим по положению. Кроме того, белая партия принялась активно вмешиваться в мирские дела, и одной из генеральных целей ее является захват светской власти. Лайам нахмурился:

— Но на подобные действия наложен строгий запрет. Еще древней хартией, дарованной магам. Их, если я только не ошибаюсь, отстранили от светской власти Семнадцать семейств, а чуть позже…

Он задумался, вспоминая, а Грантайре сдвинула брови, возмущенная тем, что ее перебили.

— Да, предполагается, что хартия запрещает такое, — с неудовольствием признала она. — Но положения этого документа изложены вольным стилем и истолковываются весьма широко. Как бы там ни было, белые рвутся к власти, а серым по душе свободная гильдия, ни на кого не давящая и не мешающая изысканиям. В целом серых не так уж и много, зато все они, как правило, яркие, самобытные и очень сильные маги. Такие, например, как Тарквин. Их не интересует политическая грызня, они полностью погружены в себя и в свою работу. Подобные маги-отшельники существовали всегда и существуют доныне. Политикой занимаются мелкие и себялюбивые чародеи. Талантливые одиночки предпочитают уединение и тишину. Вот потому-то они селятся подальше от гильдии — в таких захолустьях, как ваш Саузварк, в глухих лесах, в заброшенных деревеньках…

Грантайре презрительно усмехнулась, выражая свое отношение к существующему миропорядку, набрала в грудь воздуха и продолжила монолог. Лайам внимательно слушал ее, хотя не любил пространных речей, а пафос, нагнетаемый в них, всегда навевал на него скуку.

— Так было и будет до скончанья времен. Таланты стремятся к свободе, бездарности сбиваются в стаи. Они сидели тихохонько, когда Таралоном правил настоящий король и магистр торквейской ложи был ему вроде брата. А теперь — будем честны — король лишь прозывается королем. Он не может навести порядок даже в столице, не говоря уже обо всем королевстве. Ослабла светская власть, ослаб и торквейский магистр. Зато Харкоут набрал силу. А у харкоутского магистра достанет и энергии, и упорства на то, чтобы превратить гильдию в мощный таран, способный расчистить ему дорогу к господству. Но он понимает также, что сильные и свободолюбивые чародеи могут этому воспрепятствовать и что в первую голову ему следует расправиться с ними. Объявить своих потенциальных врагов серыми магами — весьма ловкий ход. Назвать их черными было бы уже чересчур, в это бы никто не поверил. А серединка-наполовинку всегда вызывает сомнение и походит на правду. Маг в погоне за крупицами истины, как правило, нарушает границы. Кто решится довериться серому чародею, если можно пойти к белому? А при слабеньком короле, сидящем в Торквее, и при владетельных лордах, занятых междоусобицами, разве людей не потянет к тому, кто представляет реальную силу?

Лайам не мог не признать, что звучит все это вполне убедительно. У него не имелось причин сомневаться в словах Грантайре, хотя и особых причин ей доверять не было тоже. Впрочем, монолог гостьи к его насущным проблемам никакого отношения не имел. А потому он повел плечами и сказал довольно беспечно:

— Ну ладно, Дезидерий, если заявится, получит от ворот поворот. Вас, будем считать, я тоже в глаза не видел. А чего еще хотелось бы леди?

Грантайре весело рассмеялась.

— Еще я хочу, чтобы в Торквее воцарился достойный король, а место харкоутского магистра стало вакантным.

Ее ответ совершенно устраивал Лайама, поскольку не взваливал на его плечи новых забот.

— С этим вы справитесь и без меня. Что касается вашего мага, то, возможно, его пятки уже мелькают на дорогах, далеких от Саузварка. Камень Присцианов похищен. Вполне вероятно, что именно Дезидерий его и увез.

— Это было ограбление или кража?

— Кража со вскрытием довольно сложных замков.

Грантайре уверенно покачала головой.

— Тогда нет. Это не в его духе. Если бы Дезидерий задумал завладеть чем-либо чужим, он сделал бы это силой. Жители Харкоута грубы, самонадеянны и наглы! — Грантайре плотно стиснула губы и хищно прищурилась, словно вспомнив о чем-то своем. — Подкупить, обмануть, вломиться, смять, уничтожить — это по ним! Это они понимают! Но красться в ночи и возиться с какими-то там замками — нет уж, увольте! Такое им и в голову не придет!

Лайам пожал плечами и глянул в окно. Кусочек пляжа, который был ему виден, рассекали вечерние тени.

— Мне нужно уехать, — сказал он. — Вернусь я, скорее всего, поздно. Сегодня мне уже не удастся переговорить с госпожой Присциан по поводу вещей или записей Эйрина, но завтра я это сделаю обязательно. Может быть, вас интересует еще что-нибудь?

— Нет, благодарю, — упавшим голосом произнесла Грантайре и впервые за все время беседы приложилась к бокалу. Глоток был долгим, и сопровождавший его звук походил на всхлип.