Оазис Джудекка

18

В наступившем мраке меня окатила ледяная волна. Я был парализован и превратился в поверженную статую, внутри которой билась замурованная птичка паники. Потом я не выдержал, открыл рот, и птичка выпорхнула наружу.

От моего вопля закладывало уши. В нем уже не осталось почти ничего человеческого. Эхо, долго блуждавшее в закоулках лабиринта, вернулось целым хором призрачных голосов, среди которых я уже не различал собственного.

Сирена сильно врезала мне по ноге рукояткой пистолета. Это привело меня в чувство. И я сказал себе: «Что-то она больно смелая, твоя крошка. В крысоидной клоаке чувствует себя как дома. Не иначе эта поганая сучка верно служит ЕБу. Протри глаза, придурок! Она приставлена к тебе, гребаная Мата Хари…»

Подлые мысли иногда спасают от безумия. Невольно сосредоточиваешься и начинаешь усиленно вырабатывать желчь. Горечь во рту компенсирует умственный гной. Кто такая Мата Хари? Не помню. Какая-то стерва из «Деяний неприкасаемых». Так чьи же это мысли?! Лучше вообще ни о чем не думать.

Я подавил искушение пнуть Сирену в ответ и двинулся вперед. Свет погас, но струйка человеческого запаха еще не прервалась.

Крысоиды осмелели. Я чуял их возбуждение, предвкушение, голод… Это было все равно что ползти сквозь сгустившийся желудочный сок. Нестерпимое ощущение медленного растворения постоянно преследовало меня; казалось, с каждой секундой ветшает одежда, истончается кожа на лице и руках, превращается в паутину, лоскутами сползает с мяса – и кровь застывает, соприкоснувшись с чернотой…

Писк раздался совсем рядом – он был очень похож на комариный и, будто игла, вонзился в ухо. Лицо перекосило так, что хрустнула челюсть. Здоровой рукой я выхватил нож, ткнул им наугад. Не попал. Но шорох, сводящий с ума, не смолкал, обволакивал шершавой пеленой, оплетал коконом, внутри которого непрерывно шелестели трещотки. Я узнал, что звуком можно казнить… Боль ворочалась в боку взбесившимся дикобразом. Несколько секунд я отчаянно сражался с пустотой, кромсая ее клинком, пока не понял, что твари собираются напасть сзади.

Очень скоро мои опасения подтвердились. Сирена вскрикнула, и в тот же миг раздался выстрел. Вспышка распорола мрак – но она была слишком кратковременной, чтобы осознать увиденное. Я зажал нож в зубах и вытащил из-за пояса пистолет. Стрелять назад было нельзя без огромного риска попасть в Сирену. Я ничем не сумел бы ей помочь.

Крысоид визжал слишком долго – значит, был всего лишь ранен. Вскоре из темноты донесся отвратительный влажный хруст. Сперва я решил, что твари заживо пожирают сородича; затем сообразил, что они просто убирают его тело с узкой тропы. Медленное преследование продолжалось, превращаясь в бесконечную пытку. Инструментами этой пытки стали мои собственные органы чувств. Тягучая волна зловония, крови и пороховой гари опередила меня, накрыла с головой. Я уже не верил, что сумею вырваться из-под нее, чтобы снова «схватиться» за спасительную нить единственного нужного мне запаха…

Моя рука прикоснулась к чему-то скользкому и шелестящему. Почти сразу же я почуял слабый запах женского молока. Но это было не молоко Сирены. Я поднес к лицу то, что на свету наверняка оказалось бы небольшим куском фольги. Обычный упаковочный материал для «призов» ЕБа.

Крысоиды успели дочиста вылизать пакет, однако кисловатый запах остался. Молоко хранилось в нем по крайней мере несколько дней. Значит, счастливчик тащил с собой молоко?! От этого простого предположения по моей зудящей спине пробежала ледяная волна…

Еще два выстрела. Короткий предсмертный визг. Черт возьми, женщина обыгрывала меня всухую. «Какой от тебя толк, рваный мешок с дерьмом?» Если я не найду выхода, то – никакого толку. И тогда…