Новый старый 1978-й. Книга седьмая

Глава 1

Мне казалось, что я куда-то лечу. И самое удивительное было в том, что никакой боли я не чувствовал. Да и тела своего я тоже не ощущал. Я был одной бесконечной мыслю, которая неслась куда-то в глубины космоса. Скорее даже не мыслью, а сознанием без тела. И меня это нисколько не удивляло и не пугало. Но вот откуда-то снова пришла эта боль. Зачем? Мне так хорошо было парить в этой чёрной темноте с редкими проблесками света. Я уже чувствовал себя частью вселенной, а тут какая-то боль. И откуда она? У меня же нет тела.

Похоже, что тело у меня, всё-таки, есть и оно чувствует некую боль. Так, где конкретно болит? Там где сердце. Ух ты, у меня есть сердце и оно болит.

— Как же больно, — услышал я чей-то шёпот и мне показалось, что это произнёс я, хотя я не был в этом абсолютно уверен.

— Доктор, он что-то сказал, — раздался у меня в голове или где-то рядом женский голос.

— Это хорошо, — ответил ему мужской баритон.

О ком эти люди говорят и зачем здесь какой-то доктор? И кто там у них болен? Стоп, боль-то испытываю я. Получается, что этот доктор находится здесь именно по мою душу. Я решил это выяснить и открыл сначала левый глаз. Точно, перед моим взором предстали двое в белых халатах и один из них, однозначно, доктор. Далее я посмотрел на то, что лежало перед моими глазами, закрытое простыней. Ага, ноги у меня есть и я ими попробовал пошевелить. Ха, шевелятся. Совсем недавно у меня никаких ног не было, а теперь они у меня имеются в наличии. Дальше займёмся руками. Они тоже были на месте и полностью слушались меня. Хотя с левой рукой было что-то не совсем так. А, это какая-то повязка на ней, которая мешала ей полноценно двигаться. Но болит не рука, а совсем рядом с этим местом. Это место тоже было забинтовано, но болело оно уже меньше, чем прошлый раз. А когда был этот прошлый раз?

Тут я услышал опять тот же мужской голос, который обратился ко мне. Я повернул голову на звук и сказал:

— Пить.

— Вот и славно, — повторил мужской голос, который принадлежал доктору в белом халате, так как обладательница женского голоса в этот момент подала мне специальную кружку с носиком в ручке, которую называли поильником.

О, как же хорошо. Я бы выпил ещё два раза по столько же этой живительной влаги, но кружку у меня забрали. Я даже попытался руками схватить её и это мне, на удивление, легко удалось. Медсестра удивилась такой моей мгновенной реакции, а доктор рассмеялся.

— А у вас двигательные функции рук почти полностью восстановились, — сказал доктор. — Меня зовут Генрих Эдуардович, я ваш врач. А это моя помощница Инга. Ну а вас мы прекрасно знаем. Как ваше самочувствие?

— Бывало и лучше, — ответил я. — А где я?

— Вы, попрежнему, находитесь на даче у Леонида Ильича, в его отдельной персональной палате.

То-то я смотрю, что всё вокруг мне почему-то знакомо. Правильно. Я же был здесь неделю назад или сколько?

— Доктор, — спросил я, — а какое сегодня число?

— Двадцатое мая с утра было.

— С утра много чего было, всего не упомнишь. И сколько я здесь лежу?

— Сейчас два часа дня, значит, приблизительно, около трёх с половиной часов.

— Леонид Ильич жив?

— Жив и здоров с вашей помощью.

— А Виктория Петровна и моя Светлана?

— С ними тоже всё в порядке. Ваша Светлана уже всех здесь замучила своими просьбами пропустить её к вам.

— Узнаю свою подругу. Только мне очень нужно в одно место сначала сходить.

— Вам нельзя вставать, а тем более ходить. Инга вам принесёт утку.

— Нет уж. Как говорил один умный человек: «Лучше журавль в небе, чем утка под кроватью». Я сам могу дойти до туалета. Пусть Инга меня туда проводит. Ноги у меня работают нормально, я их только что проверил.

И я их действительно проверил, не просто пошевелив пальцами. Я мог внутренним зрением определять места боли не только у других людей, но и у себя. У меня на теле было две болевые точки. Синяки, царапины и ссадины я в расчет не беру. Их на моем теле было довольно большое количество. Они тоже причиняли некоторый дискомфорт, но по сравнению с болью в левой стороне груди, это была мелочь. Я хорошо помню, как пуля вылетела из ствола «чужого» и летела прямо мне в сердце. А потом были боль и темнота.

Но я пули внутри себя не «видел» и не чувствовал. Я знаю, как это должно было выглядеть на примере Василия. Кстати, как он? Но это я узнаю позже, а сейчас мне надо срочно в туалет, иначе я обмочу себе пижамные штаны. Хорошо же будет выглядеть трижды Герой Советского Союза в мокрой пижаме. И, кстати, кто меня раздел и надел на меня эту пижаму? Она, правда, была мне очень великовата, но её подвязали какой-то веревочкой на талии, чтобы штаны с меня не спадали. Неужели это пижама Брежнева? Ну правильно. Это же дача Леонида Ильича и все мужские вещи принадлежат ему. Значит, её кто-то специально для меня и выдал. И этот кто-то, скорее всего, Виктория Петровна. Только она могла знать, где и что в этом доме лежит.

Так, я рывком сел на кровати и голова слегка закружилась. Потом я схватился за спинку и встал. Всё нормально функционирует и даже то, чему функционировать в этот момент совсем не следует. Штаны предательски оттопырились в районе паха и я спросил у Генриха Эдуардовича, который вместе с медсестрой меня поддерживали под руки, чтобы я, не дай Бог, не упал:

— Где здесь туалет?

— Он слева за ширмой, — ответил тот. — Там есть скрытая дверь, а внутри прекрасно оборудованный санузел. Инга вас проводит.

— Только до двери. Дальше я уж как-нибудь сам. Инга, конечно, девушка симпатичная, но я туда по другому делу направляюсь.

Инга хихикнула, а Генрих Эдуардович сказал:

— Раз шутите, значит можно с полной уверенностью утверждать, что вы практически здоровы.

Инга помогла мне дойти до двери, хотя я вполне нормально мог передвигаться и сам. Это их Леонид Ильич, видимо, застращал по поводу меня, вот они и стараются изо всех сил. Первое, что я сделал, открыв глаза, так это поверил этих двоих на «свой-чужой». Это были свои и где-то недалеко в коридоре я ощущал родную ауру Солнышка. Значит, ждёт и переживает.

А врачи были непростые. Нет, скорлупки у них были не золотые и ядра не чистый изумруд, а наши, комитетовские. Правильно, тут в Завидово была осуществлена неудачная попытка государственного переворота и захвата власти, поэтому даже медиков из «кремлевки» сюда не допустили. Узнаю методы Андропова. Вот поэтому-то и не было никакой информации в будущем об этом событии, даже малейшего намёка. Всё кэгэбэшники засекретили, что они очень хорошо всегда умели и умеют делать.

Ну да ладно, надо освободить мочевой пузырь, а уже потом решать остальные вопросы. Руки я мыл тщательно перед зеркалом и любовался на свою физиономию. Как ни странно, на лице ссадин и синяков не было. На меня из зеркала смотрело лицо явно не пятнадцатилетнего юноши. Мешки под глазами и колючий взгляд цепких глаз прибавляли мне лет шесть, а то и все семь. Под пижамной курткой я ощущал широкую и тугую повязку на груди, а заглянув под неё влево, я заметил край бинта на левом бицепсе. Ну что ж, можно сказать, что легко отделался.

Я ещё как следует умылся и пальцами расчесал волосы. Пальцы не расческа, но хоть какой-то порядок у себя на голове навёл. Выйдя из туалета, я заметил всё тех же действующих лиц. Спрашивать их по поводу тем, не касающихся медицины, было бессмысленно. Или не знают, или не скажут. Значит, пусть тогда по поводу моего теперешнего состояния мне всё расскажут и ещё объяснят, куда делась пуля, которую я отчётливо видел.

— Андрей Юрьевич, — обратился ко мне Генрих Эдуардович, — судя по вашему состоянию, последствия ранения вами практически не ощущаются. Давайте я вас осмотрю.

И он попросил меня снять верхнюю часть пижамы. Начал он с левой руки. Инга сняла повязку и все, в том числе и я, увидели, что от недавней раны остался только красноватый след на коже.

— Первый раз вижу, — сказал Генрих Эдуардович, задумчиво глядя на меня, — такую быструю регенерацию. Инга, размотайте Андрею Юрьевичу повязку на груди. Посмотрим, как обстоят дела там.

А там дела обстояли очень даже неплохо. В районе сердца у меня была гематома размером с кулак и всё.

— Да, — продолжил врач удивлённым голосом, — на вас всё заживает, как на собаке. Три часа назад гематома была в два раза больше. И в её середине было характерное почернение. А сейчас там просто синяк. Даже желтизны никакой нет и, видимо, не будет.

— Значит, именно туда попала пуля и я догадываюсь, что её остановило, — сказал я и задумался.

— Когда мы снимали с вас одежду, — подтвердила Инга, — пришлось срезать и ваши три Звезды Героя с того, что до этого называлось пиджаком. Теперь вы можете сами убедиться, что остановило эту пулю.

И мне бережно передали мои три награды, в одной из которых застряла пуля. Мне повезло, что у последнего нападавшего кончились патроны в его автомате и он стрелял в Брежнева из пистолета Макарова. Если бы в Звезду попала пуля калибра 7,62, то это бы её не остановило и я сейчас был бы мертв. Я, конечно, не их благородие, но «госпожа Удача» была ко мне сегодня очень добра. Я даже мысленно запел песню Булата Окуджавы:

«Девять гpаммов в сеpдце, постой, не зови…

Hе везет мне в смеpти, повезет в любви».

Вот так. Я спас Брежнева, защитив его от пули. А Леонид Ильич спас меня, наградив накануне третьей Звездой, в которую она, очень удачно для меня, и попала. Всё в этом мире взаимосвязано. А теперь что мне с этой искорёженной Звездой делать? Её можно было бы в школьный музей отдать имени меня, любимого. Но если всё по этому делу засекретят, то тогда дома её придётся спрятать и я потом детям своим буду показывать, как их отец умел Родину защищать.

— Ну что, дорогие медики, — спросил я, продолжающих с большим удивлением рассматривать мою абсолютно не волосатую грудь, эскулапов, — меня уже можно признать относительно годным к строевой?

— Если такими темпами пойдёт выздоровление, — серьёзно заявил Генрих Эдуардович, — то слово «относительно» завтра уже можно будет вычеркнуть из вашего медицинского заключения.

— Вот и хорошо. Тогда ответьте мне на один вопрос и потом зовите ко мне мою беспокойную невесту.

— Я на многие вопросы ответить вам не смогу, так как не имею права.

— Да он совсем простой. Леонид Ильич сейчас здесь?

— Нет. Его эвакуировали вместе с Викторией Петровной.

— Понятно. Тогда пускайте ко мне мою девушку. Надеюсь теперь-то нам можно будет с ней увидеться?

— Конечно. Только постарайтесь недолго.

— Хорошо. Остальные вопросы мы обсудим чуть позже.

Медики ушли и на пороге появилась радостная Солнышко. Обе повязки с меня сняли и новых не намотали, поэтому Солнышко сразу обратила внимание на край гематомы, выглядывающей из распахнутой на моей груди пижамной куртки.

— Тебе больно? — испуганно спросила меня моя подруга и нежно поцеловала в губы.

— Три часа назад было очень больно, — ответил я и погладил её по волосам, радуясь, что на ней нет ни единой царапины, — а сейчас практически не болит. Это же не проникающее ранение, а синяк от удара. Поэтому я не ранбольной, а уже ходячий выздоравливающий.

— Я знаю, я тут всех замучила своими вопросами и им пришлось мне всё рассказать о тебе. Ух ты, это синяк от той пули, от которой ты закрыл Леонида Ильича?

— Да, именно от неё. Она была выпущена из пистолета. Представляешь, пуля попала в мою третью Золотую Звезду и застряла в ней. Если бы была автоматная, то я бы сейчас с тобой здесь не разговаривал.

— Не говори так. Я и так страху натерпелась, когда стрельба и взрывы начались. Мы с Викторией Петровной в шкаф на кухне спрятались. Но всё равно, грохот стоял жуткий. Я думала, что дом на нас рухнет, но он выдержал.

— Это ты там потом два раза подряд стреляла?

— Да. В шкафу стало нечем дышать и я тихонько приоткрыла дверцу. А сквозь щель я увидела солдата с автоматом и догадалась, что это не наш. Он нас не видел. Но когда он обернулся, я поняла, что он нас сейчас обнаружит и выстрелила первой два раза, как ты показывал.

— Молодец. Значит, я буду настаивать при встрече с Брежневым, чтобы тебя тоже наградили и я откажусь от своей награды в пользу тебя.

— Так я же ничего такого геройского и не сделала. Стреляла я скорее от страха. Какая из меня героиня?

— Ты спасла жизнь жене Генерального секретаря. С меня хватит и трёх Звёзд, а тебя Леонид Ильич без награды точно не оставит. Значит, быть тебе Героем, как Зина Портнова, только ты живая. Кстати, а где сам Леонид Ильич?

— Тут такое было. Через минуты две, как закончилась стрельба, приехала куча народу во главе с Андроповым. Врачи занялись тобой и теми, кто был ранен. Леонид Ильич был в порядке, поэтому они с Викторией Петровной сели в машину к Андропову и втроём уехали. А я отказалась. Мне они предлагали с ними ехать, но я настояла на своём. Я сказала, что я останусь тут, с тобой. В доме же всё работает, поэтому тебя и не стали никуда перевозить. Отнесли в этот медицинский кабинет и стали тобой заниматься.

— А раненые где?

— Их всех увезли. Куда, не знаю. Тут крови везде было, просто жуть. На первом этаже повсюду осколки и копоть на стенах. Там сначала следователи КГБ работали. Трупы не убирали и я боялась внизу ходить.

— Вот ты трусиха. Как одного врага в мертвого двумя выстрелами превратила, страшно не было. А потом его труп вдруг бояться стала?

— Да, вот такая я трусиха. Я и за тебя боялась, особенно когда всё начало взрываться.

— Я за тебя тоже перепугался, когда твою стрельбу услышал. Мы уже на втором этаже оборону держали. Хотел к тебе броситься на помощь, но понял, что через такой плотный дым не прорвусь.

— Вот и хорошо, что не побежал меня спасать. Все живы и почти здоровы остались.

— Много наших полегло.

— Да, ужас. Следователи между собой говорили, что среди тех, кто живой остался, все раненые и большенство тяжело.

— Я обязательно разыщу Василия и добьюсь, чтобы его тоже наградили. И Максима посмертно. Это они мне помогали. А Василий, раненый в живот, смог убить двоих на подходе к кабинету Брежнева и был второй раз ранен. Вот они тоже герои, как и мы с тобой.

Тут в палату вошли Генрих Эдуардович с Ингой и с ними ещё двое комитетчиков. Я сразу понял, что сейчас начнётся беседа-допрос и отправил Солнышко в машину за одеждой, которую я взял для леса. Не в брежневской же пижаме мне по зданию разгуливать. Я тут разлеживаться не собирался.

Солнышко с медиками вышла, а со мной начали проводить детальный разбор недавних событий. Дотошные следователи скурпулёзно и поминутно восстанавливали с моей помощью события сегодняшнего утра. Пришлось рассказать про три моих пистолета и где я их взял. После чего я попросил их мне вернуть. Вернули пока только один «Макаров», с остальными будут разбираться. Но никаких претензий по поводу «левого» оружия мне не предъявляли. Понимали, что если бы его у меня не было, то и Леонида Ильича, Виктории Петровны и меня тоже не было бы. Про свои необычные способности, что с лечением, что с умением считывать информацию с подсознания, я даже не заикнулся.

В процессе беседы пришла Солнышко и принесла мне одежду. Я переоделся и почувствовал себя нормальным человеком. Правда, не совсем. Хотелось есть и я попросил Солнышко найти для меня что-нибудь съестное на кухне. Через десять минут она мне принесла бутерброды с вишневым компотом и я, жадно поглощая их, продолжал рассказывать следователям о том, как мы держали оборону, акцентируя особое внимание на героических действиях Максима, а особенно Василия. Следователи мне сообщили, что Василий находился без сознания, когда его увозили медики, но был жив.

Полтора часа меня мурыжили, но любые мучения когда-нибудь заканчиваются. Главное, что я был жив, накормлен и невеста моя была рядом. Как только следователи ушли, я заявил медикам, что больше здесь ни минуты оставаться не намерен. Они немного повозмущались, но так как синяк — это не ранение и в стационаре лечить его не надо, то они меня отпустили. Вот стоит только раз попасть в руки к медикам, так они у тебя попытаются найти все возможные и невозможные болезни, а потом тренироваться в их лечении на тебе. Правда, я сам такой. На ком я тут давеча опыты ставил? На «чужих», а потом на Василии. Надо будет, кстати, на досуге проанализировать, что у меня такое с Василием получилось. Ведь это просто что-то невероятное. Короче, надо срочно лететь к Ванге. Только вот когда? Меня точно сейчас запрягут с этим заговором разбираться. По всему было видно, что следователи сами не могут понять, что здесь такое произошло. Уж очень всё это мало было похоже на классический заговор.

Солнышко была рада, что со мной всё в порядке. Когда мы вместе спустились на первый этаж, я просто был ошарашен увиденным. Развал полный. Мамай тихо отдыхает. Я же в дыму ничего не видел, когда мы тут отстреливались от нападавших. А теперь увидел и ужаснулся. Да, наворотили эти идиоты. Везде осколки, кровь, грязь. В такой мясорубке и те «чужие», которых я связал их же ремнями, выжить просто не могли. А я их хотел специально в живых оставить, чтобы поработать потом с ними подольше. Часть последней информации я снять у них с подсознания успел, но теперь уже ничего нового от них не узнаешь..

Они, наверняка, мало что смогли бы мне поведать. Но так, для понимания общей картины происходящего, могли бы пригодиться. Боюсь, из «чужих» вряд ли кто здесь вообще выжил. Их, прискакавшая с Андроповым кавалерия, со злости за такой свой провал и гибель товарищей, всех добила. Надежда только на моих вчерашних четверых, которых я сдал во время концерта Андропову.

А вот на территории вокруг дачи Брежнева практически никаких разрушений не было. Тела уже увезли и окружающий пейзаж был похож на умиротворенный уголок, если не оглядываться назад, на зияющий обугленным провалом дом Генсека. Дом-то отстроят, а вот Максима и остальных не вернёшь. У нас на Руси если бунт, то обязательно море крови. По другому мы не умеем.

Дойдя до машины, мы сели в неё и потихоньку поехали домой. На свою дачу мы решили не заезжать. Какая уж тут дача, когда тут такое творится. Хотелось побыстрее добраться до дома и принять душ. Удостоверение и мой табельный пистолет были со мной, так что я снова чувствовал себя нормальным человеком. Три часа отключки — это не очень много, но, всё-таки, накладывает свой отпечаток на психику.

А в машине Солнышко разревелась. Долго она держалась, но когда всё закончилось и её отпустило, нервы не выдержали и все страхи и волнения вырвались из неё в виде слёз наружу. Пусть поплачет, потом легче станет. Она ведь сегодня впервые в жизни убила человека. Вот её и прорвало. Я решил ей не мешать и просто гладил её по голове правой рукой, а левой держал руль. Женщинам проще. Они поплакали и сняли стресс. А мы, мужики, так не умеем. Нам или водка в такой ситуации поможет расслабиться, или женщина.

Когда мы уже подъезжали к Москве, зазвонил телефон. Солнышко практически успокоилась и даже включила радио, чтобы отвлечься от мыслей о пережитом. От вызова она вздрогнула. Да, не скоро ещё она перестанет вздрагивать от каждого резкого звука. Ей и поговорить-то о случившемся не с кем, кроме меня. С неё взяли подписку о неразглашении и теперь она обязана молчать о том, что сегодня произошло в Завидово.

Звонил Андропов. Было неудивительно, что я ему срочно понадобился.

— Здравствуй, Андрей, — сказал мне не такой уж и всесильный, как показала попытка госпереворота, шеф КГБ. — Мне передали, что ты пришёл в себя и уехал с дачи.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — ответил я, кивая Солнышку, что это именно Андропов. — Врачи меня отпустили, признав неопасным для окружающих.

— Да уж. Ты там, говорят, шестерых уложил?

— Около того. Может и больше, ничего не видно в дыму было. Надеюсь после проверки вы мои два неучтенных пистолета нам вернёте? Я их в понедельник хотел зарегистрировать, но они сами себя в бою зарегистрировали.

— Отдадим, конечно, когда всё проверят по этому делу. Ты сейчас домой направляешься?

— Да, Юрий Владимирович. Нам надо срочно отмыться, а то мы со Светланой все грязные, особенно я.

— Передавай ей привет. Мы с ней успели немного пообщаться, когда я приезжал ненадолго в Завидово. А потом ты нам будешь нужен. Надо тебе будет подъехать в то же здание, где ты с моим заместителем работал.

— Понял. Подъеду, раз надо. Сколько там человек?

— Двое. Остальные оказали сопротивление при задержании.

— Я тоже двоих сумел связать, но они лежали на первом этаже у входа и, наверняка, погибли при штурме.

— Да, там на первом этаже никого в живых не было.

— А Василий, с которым мы держали оборону у кабинета Леонида Ильича?

— Жив, но в коме. Он, как раз находится там же, куда ты должен будешь поехать.

— Мне его можно будет навестить?

— Только недолго. Ты нам потом понадобишься здесь, в Кремле.

— Раз надо, значит буду.

Сразу пришёл на ум короткий диалог Андрея Миронова и Анатолия Папанова их кинофильма «Бриллиантовая рука»:

— Мне надо принять ванну, выпить чашечку кофе…

— Будет тебе и ванна, будет тебе и кофе, будет и какао с чаем! Поехали к шефу!!!

Я посмотрел на Солнышко и тяжело вздохнул. Она меня прекрасно поняла и тоже печально вздохнула.

— Опять у тебя дела, — сказала она немного грустно.

— Ты же понимаешь, что сейчас творится в Политбюро. Причём не во всем. Брежнев, наверняка, собрал только «малое» Политбюро, а остальных даже в известность ставить не будет. И они меня все ждут. Мне, перед тем, как к ним ехать, надо пообщаться с некоторыми людьми, которые могут что-то знать о заговоре. Так что, сама понимаешь, покой мне только снится.

— Да я понимаю. Мне даже поговорить не с кем об этом, только с тобой. Постарайся приехать пораньше. Я хотела вечером устроить праздник по поводу успешной сдачи нами экзаменов за восьмой класс, А какой теперь праздник?

— Не грусти. Я постараюсь побыстрее, но сама знаешь, что это не от меня завит.

Я её аккуратно поцеловал, продолжая следить за дорогой, и она успокоилась. Она прекрасно знала, что мои дела вышли на самый высокий государственный уровень и поэтому очень гордилась мной.

— А давай пригласим к нам только Димку, Машу и Серёгу? — сказал я. — Я им сам позвоню и за ними на обратном пути заеду.

— Хорошо, — ответила заулыбавшаяся Солнышко — Просто посидим и поболтаем за чаем. Хотя мы и виделись только вчера, но как-то хочется немного отвлечься от сегодняшнего ужаса.

— Тогда я первый быстро в душ, а ты потом можешь полежать подольше и отмокнуть. А я тебе позвоню, как буду возвращаться.

Ну вот, сразу повеселела. Я бы её с собой взял, но это нереально. Мне в два места подряд надо будет заехать и никуда её опять не пустят. Пусть дома в это время отдохнёт. А я пока разберусь с ситуацией. В ванной я себя внимательно осмотрел и убедился, что от ранения на руке не осталось и следа, а синяк на груди уменьшился ещё наполовину. Значит, это правда, что моя регенерация ускорилась в несколько раз. Только благодаря чему, я пока так и не понял. Разобраться с этим мне может помочь, как я уже решил, только Ванга. Только где Болгария, а где я. Вот это да! Мне пришла в голову гениальная мысль, которую надо будет обмозговать. А ведь этот вариант с Вангой может и получиться.

Быстро помывшись, я также быстро схватил несколько кусков колбасы из холодильника, так как опять проголодался. Ведь в Кремле поесть не дадут, я это уже по себе знаю. Значит, надо заранее о своём желудке позаботиться. Поцеловав Солнышко перед выходом, я отправился через улицу Академика Варги в сторону неназванного, и теперь понятно почему, в это время проезда, который в 1990 году назовут Теплостановским. В 80-х годах здание, куда я ехал, будут называть «Архивно-библиотечным центром», а до этого он не будет, так же как и в 1978 году, носить какое-либо название. Его просто называют сейчас коротко «объектом».

Опять эти странные ворота и непонятное сооружение. Только в этот раз мы, после спуска на лифте под землю, повернули в другую сторону. Меня опять передали местной охране и сразу проводили в одну из камер. Это была, действительно, камера, а не больничная палата, как это было с генерал-лейтенантом Антоновым.

Я попросил закрыть за мной дверь камеры и посмотрел на заключённого. Никаких сеансов эриксоновского гипноза я проводить в этот раз не собирался. Я просто отключил ему сознание и покопался в его мозгах. В них было почти тоже самое, что и с двумя охранниками на даче в Завидово. Только здесь был подполковник и всплыла фамилия Русаков. Дальше я постучал в дверь и прошёл в другую камеру. Процедура повторилась. На этот раз это был майор и опять я уловил фамилию Русаков. Это был полковник, руководитель отдела и начальник этим двум заключённым. В их подсознании я увидел его лицо, поэтому я смогу его описать, если возникнут дополнительные вопросы. Оба заключённых пробудут без сознания ещё минут десять-пятнадцать и обо мне ничего помнить не будут.

Выйдя из второй камеры, я спросил сопровождающего, где здесь медблок и попросил проводить меня к раненому Василию, который только несколько часов назад поступил сюда.

— Да, — ответил безымянный товарищ, — мы получили распоряжение проводить вас к нему. Он без сознания после операции. Пули мы удалили, но состояние у него крайне тяжелое. Удивительно, что он вообще выжил.

Ничего удивительного, это я его с того света и вытащил. Но об этом ему знать не обязательно. А вот это была уже настоящая больничная палата с кучей работающих медицинских приборов. Из них я узнал только два: аппарат искусственной вентиляции легких и кардиомонитор. Я попросил оставить меня на пару минут с раненым и когда дверь закрылась, приступил к сканированию тела. Всё обстояло несколько лучше того, чего я опасался. Но состояние было, действительно, тяжелым. Я решил немного ему помочь и опять стал аккуратно вливать в него свою энергию. Теперь я делал это двумя руками, положив их на места ранений. Кардиомонитор сразу отреагировал на моё вмешательство. Дыхание стало более глубоким и ровным, нормализовался периферический пульс и остальные параметры. Болезненная бледность стала исчезать и лицо приняло здоровый вид. Всё, достаточно. Уже через час он очнётся и через пару дней пойдёт на поправку.

Закончив с Василием, я вышел из палаты, поднялся на поверхность и поехал в Кремль. Мне нужно было попасть в здание Совета Министров СССР, где на третьем этаже располагался рабочий кабинет Генсека, прозванный «Высотой». Ну точно, «малое» Политбюро в полном составе заседает. Три моих начальника и Устинов с Громыко.

— Здравствуйте, — поздоровался я сразу со всеми, чтобы не затягивать процедуру взаимных приветствий.

— Ещё раз здравствуй, Андрей, — сказал Брежнев, а остальные просто кивнули в знак приветствия. — Проходи и присаживайся. Все уже в курсе того, что сегодня утром произошло у меня на даче. Принято решение особо засекретить сегодняшние события, так что мы собрались здесь малым составом. И прежде всего я опять хочу поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь.

— В этом мой заслуги нет. Наоборот, это я вас должен благодарить.

— Это за что же?

— Пуля попала в Звезду, которой вы наградили меня только вчера. Так что мы с вами квиты, Леонид Ильич. Вы спасли меня, а я вас. Вот, можете посмотреть. Мне это врачи передали.

И я достал из кармана третью Звезду с торчащей пулей в центре. Все удивлённо передавали друг другу мою награду и внимательно рассматривали эту фантастическую композицию из двух предметов, один из которых был явно чужеродным.

— Будем считать, что ты меня убедил, — ответил Брежнев улыбаясь, — и я тебе ничего не должен. Но Светлана спасла мою жену, стреляя из твоего пистолета. А здесь как быть?

— Раз Светлана стреляла, её и награждайте. Я буду только рад.

— Молодец, что радуешься подвигу своей боевой невесты. Значит, её и наградим.

— И ещё, если можно, моих двоих товарищей, до последнего оборонявших второй этаж и подступы к вашему кабинету. Один погиб, второй тяжело ранен.

— Да, мы их обязательно наградим. В связи с режимом особой секретности, никаких торжественных мероприятий проводиться не будет. И в газете ничего опубликовано тоже не будет. Поэтому мы посовещались и решили представить твою Светлану к званию Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

— А когда состоится награждение?

— Сегодня вечером.

— Так она же не успеет собраться и приехать.

— И не надо ей никуда ехать. Сам вручишь ей, как член ЦК и кандидат в члены Политбюро.

— Подождите. Я же не кандидат в члены Политбюро.

— Мы тут ещё раз посовещались и решили малым составном Политбюро это сделать. Ты разве против?

— Я не против, но это как-то всё неожиданно.

— А ты думал, что мы не догадывались, что ты будешь отказываться от награды. А быть кандидатом в члены Политбюро это не награда, а почетная обязанность каждого коммуниста, если ему партия такое доверила. Так что ты второй раз наступаешь на те же грабли, отказываясь от награды.

Все весело засмеялись, а я подумал, что эти «кремлёвские старцы» опять меня переиграли в сухую. Да, мне с ними в этом не тягаться.

— Вот, держи, — сказал мне Брежнев и протянул два знакомых футляра, которые я только вчера получил и ещё один, третий.

— А третий кому? — спросил я удивлённо.

— В случае утраты медали по уважительным причинам, например во время боевых действий, выдаётся дубликат с буквой Д на реверсе и прежним номером утраченной награды. Твоя не утрачена, но далее использована по назначению быть не может. Поэтому старую оставь себе, как память, а новую можешь носить.

— Спасибо вам, Леонид Ильич за мою Светлану и за себя. Вот она обрадуется. А что будет входить в круг моих обязанностей как кандидата в члены Политбюро?

— Всё то же самое, чем ты занимаешься и в ЦК КПСС. Только полномочий будет больше. Михаил Андреевич тебе в понедельник всё объяснит. Торжественная и приятная часть закончена, а теперь приступим к делу, которое, напротив, очень неприятное. Что тебе удалось узнать?

— Как я и предполагал, задержанные знали очень мало. Самое интересное заключается в том, что они оба свято верили, что работают на Леонида Ильича и их задача заключается в том, чтобы бороться с заговорщиками, проникшими в многочисленные государственные структуры. Они до конца верили и верят, что защищают Родину от врагов. Поэтому и шли вперед, чтобы спасти Генерального секретаря ценой своей жизни.

— Вот это да, — воскликнул Суслов и посмотрел на присутствующих сквозь толстые стёкла своих очков. — Нашу же идеологию перевернули с ног на голову. Получается, они все поголовно герои. А кто им это внушил?

— Их же непосредственный начальник, полковник Русаков.

— Его нашли сегодня утром мёртвым в собственной квартире, — прокомментировал моё сообщение Андропов. — Никаких следов насильственной смерти обнаружено не было.

— Вот и оборвалась ниточка, — сказал, молчавший до этого Устинов. — И следов никаких не осталось. Хорошо, что моих среди нападавших не было. Спасибо, Андрей, что хоть немного прояснил ситуацию.

— Главное, чтобы информация об этом на Запад не просочилась, — вставил свои пять копеек Громыко.

— На этим мы сейчас работаем, — сказал Андропов, посмотревший на министра иностранных дел.

— Есть одна зацепка, — сказал я и взгляды всех присутствующих скрестились на мне. — Я знаю в лицо, с кем контактировал полковник Русаков. Но ни как его зовут, ни из какого он ведомства, я не знаю. Русаков однажды назвал его «мастером». Может это относится к масонским ложам? В Шотландии, я знаю, мастер руководит всеми делами в ложе и облечен наибольшими полномочиями по сравнению со всеми остальными членами ложи.

— Всё может быть, — произнёс Брежнев, задумавшись. — Юрий Владимирович, тебе надо будет с этим тщательно разобраться. Если здесь замешаны «лимонники», то с ними будет очень непросто.

— Хорошо, Леонид Ильич, — ответил Андропов и кивнул головой. — Андрей, как раз, через неделю летит в Англию и через свои связи с королевской семьёй тоже попытается этот вопрос провентилировать. Да, Андрей?

— Разумеется, Юрий Владимирович, — ответил я. — Постараюсь всё узнать.

— Ну а мы тебе поможем, — добавил Брежнев. — Андрей Андреевич, по вашей линии надо будет помочь Андрею.

— Сделаем, Леонид Ильич, — ответил Громыко и повернулся ко мне. — Андрей, запиши телефон моего заместителя. Зовут Павел Никифорович. Он решит все твои вопросы в любое время.

— Спасибо за помощь, Андрей Андреевич.

— Если у тебя всё, — продолжил Леонид Ильич, — то можешь ехать отдыхать. И ещё раз передай Светлане спасибо от Виктории Петровны и от меня тоже.

— Спасибо, обязательно передам. И отдельное спасибо всем вам за поддержку. Я уверен, что мне удастся разобраться в этом деле.

Выйдя из кабинета Брежнева, я усмехнулся про себя. Вот ведь жуки. Так ничего и не сказали про напавших на дачу Леонида Ильича. О том, кто они и откуда, вообще ни слова не произнесли. Только Устинов обмолвился, что это не его люди. Да и мне это, в общем-то, и не надо. Они меня выслушали и приняли какое-то решение. Значит, оно меня не касается. Мне же проще. Главное, что они начали меня воспринимать всерьёз. Громыко дал телефон не просто одного из своих многочисленных секретарей, а своего заместителя. Кандидату в члены Политбюро не гоже общаться с секретарем министра, уже совсем не тот уровень.

По дороге к машине я думал о том, как закрутились дела. Если я не ошибся, то в этой истории обнаружился английский след и Семичастный получается не при чём. Иногда мастера масонской ложи называют «досточтимый» или «великий». Если бы Русаков так назвал этого «мастера, то было бы намного проще. Но мне в этом деле и карты в руки. Скорее, леди Диану бы мне в руки. Да, скоро мы опять с ней встретимся. Так, надо обзвонить друзей и пригласить их на вечер к нам. У нас сегодня есть тройной повод пообщаться с близкими нам людьми. Сдали успешно экзамен, Солнышко стала Героем Советского Союза. Ну и то, что мы выжили в этой заварушке. Но про это говорить нельзя. Тогда расскажу, что меня выбрали кандидатом в члены Политбюро. Это тоже важная новость.

Первой я позвонил Маше. Она должна уже была вернуться с занятий по вокалу и быть дома.

— Оглушила совсем, — ответил я в трубку на машин крик радости, когда она услышала мой голос.

— Как экзамены? — спросила она.

— На отлично.

— Кто бы сомневался. Даже если бы вы ничего не знали, всё равно бы пятерки получили. Сам Брежнев за вас хлопотал.

— Что делаешь?

— Тебя жду, — ответила счастливая Маша.

— А как же Олег?

— Ты прекрасно знаешь, что никакого Олега не существует. У меня есть только ты.

— Игрушки попробовала?

— Вчера, как приехала, сразу испытала на себе. Потрясающая вещь. Я взяла двойной, представила в этот момент тебя и буквально через минуту достигла оргазма.

— Может я тебе уже не нужен?

— Я люблю тебя, а игрушки — это временный заменитель, который помогает снять сексуальное напряжение. Но заменить они тебя никогда не смогут. Мы с тобой уже неделю не любили друг друга, поэтому я так сильно соскучилась.

— Вот ты какая хитрая. Возбудила меня своими разговорами и что теперь делать?

— Как что? Ехать на твою квартиру на Юго-Западной и срочно снимать наше обоюдное возбуждение. Я полностью готова к тому, чтобы заняться с тобой любовью прямо сейчас.

— Молодец. Вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты всегда готова к этому делу. И днём, и ночью.

— Это только с тобой. Я возьму с собой игрушки?

— Бери, чертовка. Ты и мертвого уговоришь.

— Ура! Я сегодня буду очень плохой девочкой. Так что готовься.

— Лови такси и подъезжай к подъезду. Я минут через пятнадцать туда тоже подъеду.

Вот ведь не хотел с ней сегодня любовью заниматься, но разве можно удержаться от такого темперамента и машиного искреннего чувства любви ко мне. Ладно, чуть больше часа времени у меня есть, а остальным я позвоню, когда мы с Машей закончим. Вот даже простое слово «закончим» в применении к Маше имеет очень приятный сексуальный оттенок, а особенно, если убрать из него приставку «за».

Вот что значит неделя воздержания. Маша была неутомима. Мы сразу начали с позы «69», чтобы все естественные отверстия в её теле были заняты. Это называется тройное проникновение. А я ещё дополнительно поработал языком. Ух, вот это оргазм. Несколько волн наслаждения прокатились по машиному телу. А потом я был вторым спереди, а в конце сзади. Получилось двойное проникновение в одно место. Про воду говорят, что она всегда дырочку найдёт. Вот и я нашёл. Сначала свободную, а потом занятую. Двойное проникновение в одну дырочку — это, я вам скажу, вещь. Маша была просто в неописуемом восторге и умирала каждый раз от наслаждения.

— Вот это да! — произнесла Маша, с трудом отдышавшись. — Это просто фантастика какая-то. Когда я с тобой, эффект от получаемого удовольствия усиливается в несколько раз.

— Мне тоже очень понравилось, — честно ответил я. — Ты и правда сегодня была очень плохой девочкой. Но ты понесла за это заслуженное наказание.

— Такое наказание я готова нести хоть каждый день.

— Сама знаешь, что не получится. Да и очень частое наслаждение быстро приедается. Поэтому всё должно быть в меру. Кстати, ты сегодня приглашена к нам на чай по случаю успешной сдачи нами экзаменов. И есть ещё один повод, но это пока секрет. Сейчас Димке с Серёгой позвоню и поедем за ними.

Ребята были дома и мы договорились, что я за ними заеду через полчаса. У нас в доме на первом этаже была кулинария и всегда были в продаже свежие торты и пирожные. Так что заедем по дороге и купим.

— Андрей, — обратилась ко мне Маша в процессе одевания. — Я сегодня разговаривала с Лидией Петровной по поводу трёх солисток в твою новую группу. Она дала мне их телефоны и сказала, что они будут ждать нашего звонка и готовы подъехать в любой день на прослушивание.

— Сейчас позвонишь им из машины и договорись на завтра часов на десять-одиннадцать со всеми тремя. Нет, лучше на полдесятого. После них мы будем записывать твою новую песню, поэтому надо начать с ними пораньше. Пусть подъезжают сразу на Калужскую и там наши фанаты их к нам отведут в зал. Мы туда захватим инструменты и, заодно, порепетируем. Кстати, ты танцем продолжаешь заниматься?

— Сегодня утром, как ты велел, три часа с лишним перед зеркалом старалась.

— Вот завтра его и покажешь. Так, готова? Тогда выходим.

Из машины я позвонил Солнышку и сказал, что я уже еду и сейчас заберу всех. Заскоку в кулинарию и куплю к чаю торт.

— Что сказали в Кремле? — спросила моя невеста.

— Новостей много, — ответил я интригующе. — Приеду и всё расскажу.

Потом Маша стала обзванивать трёх девушек для моей новой группы. Маша договорилась со всеми на завтра на половину десятого утра. Судя по разговору, они были очень рады приехать в наш Центр. Оказалось, что они между собой называют мой Центр сокращённо ПЦК. В этом сокращении мне послышалось знакомое слово из фильма «Кин-дза-дза!», который выйдет на экраны в 1986 году. Пацак — низшая категория, зависимый гражданин Плюка, «чатланской» планеты.

— Что это за странная аббревиатура у нашего Центра появилась? — спросил я Машу, когда она закончила разговаривать с девушками.

— Продюсерский центр Кравцова, — сказала Маша, улыбаясь.

— Вот же вы придумали, так придумали. Как зовут девушек, я понял. Ирина, Жанна и Ольга. Они москвички?

— Две девушки — да, а одна из Казахстана.

— И фамилия у неё случайно не Рымбаева?

— Нет, её зовут Ирина Ким. Она два года, как в Москве. С родителями сюда переехала.

— А две другие?

— Жанна Попова учится в институте, а Ольга Кузнецова в консерватории.

— Понятно. Суде по деньгам, которые берет Лидия Петровна за одно занятие, родители у девушек не из бедных.

Я сначала проследовал вдоль родительского дома, как бы забрав Машу у соседнего, от моего, подъезда. А потом подъехал к следующей девятиэтажке и подхватил Димку. Он меня сразу поздравил с успешной сдачей экзаменов, так как сам звонил в школу по этому поводу Людмиле Николаевне. В кулинарию я заскочил один и при виде меня все три продавщицы расплылись в счастливых улыбках.

— Мне нужен самый свежий и вкусный торт, — сказал я этим дородным русским красавицам.

— «Птичье молоко» будете? — спросили они меня.

— Конечно, буду. За это я вам подарю три фотографии нашей группы с автографами.

За такой подарок они готовы были мне второй супер дефицитный и очень популярный в Союзе торт, за которым с ночи необходимо было очередь занимать, продать. Но я отказался. Надо Солнышко ограничивать в сладком. Да и Маша мне не чужая. Мне её ещё в Англии раскручивать, а то вдруг она неожиданно растолстеет.

Любимый всеми совгражданами торт «Птичье молоко» был изобретён, по одной из версий, в 1978 году коллективом кондитерского цеха московского ресторана «Прага» под руководством шеф-кондитера Владимира Гуральника. По другим источникам, торт создал лично В. М. Гуральник в 1974 году. Торт изготавливали из кексового теста, прослоённого кремом на основе сливочного масла, сгущённого молока, сахарно-агарового сиропа и взбитых яичных белков, и покрывали шоколадной глазурью. Для производства «Птичьего молока» оборудовали специальный цех в Черемушках, производивший две тысячи изделий в сутки, но торт оставался страшным дефицитом. И самое интересное было в способе его разрезания на кусочки. Для того, чтобы шоколадная глазурь не трескалась, нож, перед тем, как им резать торт, нагревался над зажженной газовой конфоркой.

Вот такой дефицит мне и продали, чему я был несказанно рад. А Серега пришёл сам, благо жил рядом. Когда мы подъехали к моему подъезду, он уже там стоял и ждал нас. Вот так, сразу вчетвером мы и завалились к нам в гости. Цветы у нас после вчерашнего концерта ещё стояли, поэтому я сказал ребятам их не покупать. Солнышко очень обрадовалась приходу друзей и переживать по поводу сегодняшних событий полностью перестала, занявшись обязанностями гостеприимной хозяйки.

— Мы сегодня будем праздновать нашу успешную сдачу экзаменов, — объявила довольная Солнышко.

— И не только, — ответил я, раздвигая стол и расстилая на нём скатерть. — Сегодня у нас есть ещё два торжественных повода, поэтому всем в этот раз разрешено выпить по бокалу красного «Мартини» с апельсиновым соком.

— Ура! — образованно захлопали девушки такой новости и потом хором спросили. — А что ещё за два события успели произойти у вас сегодня?

— Очень положительных события и я о них скажу позже, когда накроем на стол и все дружно рассядемся.

Заинтригованный народ стал активнее заниматься сервировкой и буквально через пять минут было всё готово. Торт мы решили оставить к чаю, а к «Мартини» подали различную мясную и рыбную нарезку.

— Солнышко, — обратился я к своей невесте, — скажи тост про экзамены, а два остальных скажу уже я.

— Хорошо, — ответила довольная Солнышко, так как я ей поручил открывать застолье, что делаю всегда я, как мужчина. — Вы все знаете, что мы сегодня утром сдали экзамены за восьмой класс на отлично и были переведены в девятый класс. Как вы знаете, в следующем учебном году из трёх восьмых классов сделают два девятых. Так что мы останемся в своём классе «Б». Надеюсь, что Дима тоже успешно сдаст через две недели экзамены и перейдет в девятый. И я хочу выпить ещё за Машу, которая нам в этом помогла и уж точно продолжит учиться с нами.

Мы с удовольствием выпили божественный напиток и приступили к закускам. Вот так, я сегодня снимаю стресс не только женщинами, но и вином. Девушки восхищались коктейлем, а меня постепенно отпускало. Есть такое замечательное свойство у вина, но главное в этом деле — не переборщить. И мы это делать не собирались. Все с нетерпением ждали две вторые новости и я решил их не томить.

— А теперь второй тост. Я сегодня был в Кремле у Брежнева и он меня попросил кое-что передать моей невесте, — сказал я и при всех достал из сумки две такие знакомые Солнышку коробочки.

— Это мне? — округлившимися от удивления глазами посмотрела на меня она.

— Тебе. Теперь ты тоже Герой Советского Союза. Медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина мне поручил вручить тебе сам Леонид Ильич. Поздравляю с ещё одним Героем в нашей семье.

Сказав это, я поцеловал вконец ошалевшую Солнышко в губы. Что тут после этого началось. Все бросились поздравлять Солнышко с наградами. Маша её всю обцеловала, а потом раскрыла оба футляра.

— Ух ты! — воскликнула Маша. — А за что?

— Это военная тайна, — ответил я и легонько щелкнул её по носу. — Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Вот читай грамоту Президиума Верховного Совета СССР, где чёрным по белому написано «за мужество и героизм, проявленные в борьбе с врагами Родины».

Все стали рассматривать грамоту, а Солнышко всё не могла поверить в то, что сейчас увидела и услышала.

— А ты? — спросила она меня под конец, понимая, что Брежнев своё спасение так не оставит.

— И мне перепало, — ответил я и показал ещё одно удостоверение. — А это тема для второго тоста. Сегодня меня избрали кандидатом в члены Политбюро.

— Ого, — сказал Димка, — Теперь ты в элите элит. Да, теперь перед твоей фамилией кучу званий и должностей придётся писать.

— Не в них дело. А дело в том, что мне теперь приходится решать серьёзные задачи государственного уровня и эти звания мне очень помогут в этом. И главное, чтобы на самом верху не почувствовали в моём лице угрозу своим партийным амбициям.

— В каком смысле?

— Я так предполагаю, что Леонид Ильич готовит меня в свои преемники. А на это место рвутся многие. Поэтому меня могут начать опасаться, как конкурента. Но политический вес у меня пока небольшой и без поддержки Брежнева, Суслова и Андропова я из себя, в плане государственного руководителя, пока ничего не представляю. Вот лет через десять, когда я стану настоящим номенклатурным работником и обрасту связями, вот тогда я буду для некоторых очень опасен.

— А Звезду тебе что, не дали? — опять спросила Солнышко.

— Дали, — сказал я и протянул ей новенькую Звезду.

— Четвертую? — радостно спросила Маша.

— Третью, — ответил я.

— У тебя же их уже три, — удивлённо сказал молчавший до этого Серега.

— Мне выдали дубликат третьей.

— Ты её что, потерял? — опять встряла Маша.

— Ну что с вами такими любопытными делать? Поклянитесь, что о том, что вы сейчас увидите, вы будете молчать.

— Клянёмся, — ответили все, кроме Солнышка, так как она сама была участницей недавних событий.

— Смотрите, — сказал я и протянул им свою Звезду с пулей в центре.

Ребята ахнули и с удивлением, смешанным с восторгом, посмотрели на меня. В глазах двух верных моих подруг читалось безграничное обожание.

— Больше ничего говорить не имею права, — продолжил я свою речь, забрав назад покорёженную Звезду. Маша не выдержала и, всё-таки, спросила:

— Эта пуля попала тебе в грудь?

— Да, — ответил я. — Если бы не эта Звезда, которую мне вчера вручил Брежнев, я был бы сейчас мертв.

— Это что же получается, — сказал что-то подсчитывающий в уме Димка. — Эта война произошла сегодня утром, что ли?

— Без комментариев. Если не хочешь сесть в тюрьму лет на пять, то лучше не спрашивай больше ничего.

Все помолчали, понимая, что прикоснулись к какой-то очень важной государственной тайне, о которой они знать не имели права. Им было жутко интересно, особенно Маше, но вопросы задавать больше не стали. Я видел, что Маша судорожно пытается вспомнить, был ли у меня шрам на груди или синяк, но его к тому моменту, как мы плюхнулись с ней в постель, уже не было. Я ей улыбнулся и покачал головой. Она поняла, что я догадался, о чем она думает и смутилась.

Но тут зазвонил телефон, корый мы на длинном проводе перетащили в гостиную. Причём звонили по межгороду. Теперь определить, кто звонит, было сложнее. Если в самом начале, как только мы сюда с Солнышком переехали, это могли звонить только мои родители из Хельсинки, то теперь это мог быть Стив, принц Эдвард или Ротшильд.

Когда я снял трубку, я услышал из неё голос Стива:

— Привет, сэр Эндрю. Как дела?

— Дела идут неплохо, — ответил я и в ответ спросил. — А ты как?

— Тоже всё хорошо. Звоню тебе по поводу твоей типографии. Её готовы отправить уже завтра грузовым самолетом вместе с десятью специалистами для её установки и наладки.

— Так это очень хорошо. Встретим в аэропорту специалистов, а оборудование доставим в наш Центр.

— Есть одна проблема. Самолёт военный, американский.

— Это случайно не военно-транспортный самолёт Lockheed C-130 Hercule?

— Он самый. Они хотели сначала на Transport Allianz C.160 Transall тебе всё отправить, но у него грузоподъемность не подходит. Он с максимальной нагрузкой в 16 тонн летит только на 1200 километров, а до Москвы из Парижа почти две с половиной тысячи километров.

— Ну да, и подошёл только военный, который с 18 тоннами долетит до Москвы за четыре часа и керосина даже на обратный полет хватит.

— Или тогда поставка морем, что будет долго. Железная дорога тоже не выход. Они планируют завтра вылететь в час дня по Москве. Сможешь решить эту проблему со своими властными структурами?

— Постараюсь. Давай подробные данные на американца и фамилии с именами французов, которые к нам прилетят на монтаж нашей типографии. Я всё узнаю и тебе перезвоню.

Я всё записал и подумал, что придётся сделать кучу звонков, а может всего только два.

— Как там наши клипы и последние две песни?

— Англия в восторге. Клипы все сразу полюбили, а от твоего Eurodance все просто сошли с ума. Ты у нас теперь кумир и поп-идол. Все с нетерпением ждут грандиозной дискотеки. Завтра покажут ваш клип, который вы снимали с Тедди в Ницце. Я его успел посмотреть, очень хорошо получилось. Третье июня как раз будет суббота и мы договорились арендовать футбольный стадион «Stamford Bridge» под вашу дискотеку. У владельцев сейчас финансовые трудности и они сразу ухватились за эту идею.

— Сколько народу будет?

— Мы решили не мелочиться и замахнулись на тридцать тысяч. Но мне кажется, что будет больше. Все только об этой дискотеке и говорят.

— Вот и отлично. Значит срочно пишу песни и лечу к вам, транзитом через Америку.

— Тедди решил с вами лететь в Лос-Анджелес. Ну и Лиз, конечно, с ним. Ты его заинтриговал своей идеей и он мечтает, что это будет что-то очень грандиозное.

— Правильно мечтает. О нем узнает весь мир, так ему и передай.

Ну вот. Лондон ждёт, теперь надо разобраться с типографией. На кухню пришла Солнышко с приколотой Золотой Звездой и орденом Ленина на груди, а за ней и остальные.

— Я так поняла, что звонил Стив из Лондона, — сказала моя невеста, чмокнув меня в щеку.

— И новости все хорошие, только с одной надо будет разобраться. Клипы наши всем в Англии очень нравятся, а от наших двух песен в стиле Eurodance Лондон сходит с ума.

— Да, — подтвердил Димка, — наши ребята продолжают слушать их радиостанции и все ведущие это говорят. В понедельник выйдет новый UK Singles Chart и многие пророчат вашим двум песням места в первой пятерке.

— Ещё Стив сказал, что мы будем выступать на дискотеке на футбольном стадионе «Stamford Bridge», который является домашним стадионом для английского футбольного клуба «Челси».

— Вот это да, — воскликнул радостный Димка. — Я обожаю, как «Челси» играет, особенно её капитан Рей Уилкинс. На этом стадионе 15 ноября состоится матч между московским «Динамо» и лондонским «Челси», а вы на нём выступать будете.

Я, конечно, не стал говорить Димке, что «Динамо» выиграет со счетом 2:1. Я сам воспользуюсь этой информацией и сделаю ставку у букмекеров. Наверняка, все будут ставить на «Челси», вот я и выиграю приличный куш.

— Ну вот. Футбольный фанат нас и просветил. Стив собирается набрать тридцать тысяч человек на нашу дискотеку.

— Ого, — сказал Серега. — В Париже десять тысяч было, а в Лондоне уже в три раза больше.

— Я думаю, что надо Маше и там тоже выступить.

— Ой, мне страшно. Там же такая толпа будет.

— Не волнуйся, — успокоила её Солнышко. — Всё будет замечательно.

— Так, идите пейте чай с тортом, а мне надо двум членам Политбюро срочно позвонить.

Все с пониманием отнеслись к такому громкому моему заявлению. Правильно, я сам кандидат и это входит в мою компетенцию. Громыко я звонить не стал, а набрал его заместителю, телефон которого он мне дал. Павел Никифорович был в курсе, что я буду звонить. Я продиктовал ему данные десятерых французов и он сказал, что с визами проблем не будет. Они будут у них рабочие и сроком на две недели. Их сотрудник быстро всё сделает и привезёт нам, куда надо. Я сказал, что уточню место посадки самолёта и перезвоню.

Ну вот, этот вопрос решили. Теперь надо позвонить Устинову. С Дмитрием Фёдоровичем мой вопрос быстро решили.

— Пусть садятся на аэродром «Кубинка», он недалёко от Москвы находится, — добродушно ответил мне министр обороны СССР. — Там 234 ИАП базируется и я сегодня же отдам приказ связаться с его командиром, подполковником Благодарным Анатолием Ивановичем. И дам указание своему заместителю Маршалу Советского Союза Батицкому Павлу Фёдоровичу, чтобы беспрепятственном пропустил твой борт в наше воздушное пространство. Он командует войсками ПВО страны, так что именно ему будешь должен.

— Большое спасибо, — поблагодарил я Дмитрия Фёдоровича, — за мной не заржавеет.

Всё, иду к гостям. Французами у меня Наташа и её отдел будет заниматься. Я ей попозже перезвоню. Когда я вошёл в гостиную, все смотрели наши два французских клипа. Тедди же мне кассету подарил перед самым отъездом. Вспомнился Париж и шикарный номер, в котором мы жили четыре дня. Ведь только вчера ночью прилетели, а кажется, что это было месяц назад.

— Народ, — обратился я сразу ко всем, — у нас завтра насыщенный день. В девять тридцать состоится прослушивание новых солисток в нашем концертном зале. Ответственная за это мероприятие Маша, так что её явка строго обязательна. Некоторым очаровательным Героям Советского Союза желательно быть там со мной. Ну и остальным тоже. После прослушивания у нас состоится репетиция, запись и днём прилетает на самолёте наша долгожданная типография.

Народ проникся поставленной задачей и понял, что пора расходиться по домам. А Солнышко сидела уставшая, но гордая своими наградами.

— Вас отвезти? — спросил я Машу и Димку.

— Сами доберёмся, — ответил Димка за двоих. — А вы отдыхайте.

Отдохнуть я был очень даже рад, поэтому проводив гостей, пошёл звонить Наташе. Солнышко пошла в душ, а я предупредил ещё одну свою любовницу, которая безумно обрадовалась моему звонку, чтобы завтра заказала гостиницу «Салют» на десять французов и кого-нибудь из своего отдела прислала их встречать на аэродром под Кубинку.

— А зачем кого-нибудь, — ответила она, — я сама с удовольствием приеду. Мне хочется опять тебя увидеть. Хоть мы и виделись вчера, но я, всё равно, успела соскучиться.

— Согласен. Тогда встретимся у выхода из метро «Тушинская» из последнего вагона в четыре часа.

— Хорошо, я буду.

Когда Солнышко вышла из ванной, мы сразу пошли спать. Она сказала, что очень устала и, когда мы легли, прижалась ко мне.

— Грудь болит? — спросила она меня, гладя то место, куда попала пуля.

— Нет, — ответил я и поцеловал ее.

— Я читала в книгах, что те, кого ты убил, приходят к тебе во сне и молчат. С тобой такое было?

— Не было. К Героям Советского Союза во сне приходят только любимые.

Она улыбнулась, облегченно вздохнула и уснула. А за ней и я следом.