Наука Плоского Мира III: Часы Дарвина

Глава 2. Часы Пейли

Место и время действия: «Библейский пояс»[7] в Соединенных Штатах, несколько лет тому назад. Ведущий ток-шоу на радио в прямом эфире принимает телефонные звонки. Передача посвящена теме, которая приводит в ужас любого богобоязненного фундаменталиста из южных штатов — эволюции. Далее следует разговор в таком духе:

ВЕДУЩИЙ:

Итак, Джерри, как вы относитесь к эволюции? Стоит ли нам воспринимать теории Дарвина всерьез?

ДЖЕРРИ:

Этот Дарвин ведь так и не получил Нобелевскую премию, верно? Если он был таким великим ученым, почему же ему не дали Нобеля?

ВЕДУЩИЙ:

Мне кажется, это довольно справедливое замечание, Джерри.

Этот разговор происходил на самом деле, и в словах ведущего не было ни капли иронии. Тем не менее, аргумент, который привел Джерри, совсем не так хорош, как ему кажется. Чарльз Роберт Дарвин скончался в 1882 году, в то время как первая Нобелевская премия была присуждена только в 1901.

Конечно, люди, действуя из лучших побуждений, часто оказываются не в курсе различных исторических тонкостей, и было бы несправедливым вменять им это в вину. Однако кое в чем их можно обвинить вполне заслуженно — ни ведущий, ни его гость не посчитали нужным включить собственный мозг. Из-за чего они вообще устроили эту дискуссию? Из-за того, что практически любой ученый, как хорошо известно каждому богобоязненному фундаменталисту из южных штатов, видит в Дарвине одну из величайших фигур всех времен. Собственно говоря, именно эту посылку и пытался опровергнуть Джерри. Так вот, вряд ли кто-то станет сомневаться в том, что выбор лауреатов Нобелевской премии (в области естественных наук) в значительной мере опирается на мнение самих ученых. Которые, как нам уже известно, полностью согласны с тем, что Дарвину принадлежит одно из мест на вершине научного древа. И если Дарвин Нобелевскую премию так и не получил, то вряд ли из-за того, что комитет (как, по замыслу ведущего, должны были подумать слушатели) не воспринимал его достижения всерьез. Должны быть другие причины. И главная из них, оказывается, состоит в том, что Дарвина уже не было в живых.

Как показывает этот случай, эволюция до сих пор остается темой ожесточенных споров в Библейском поясе, где ее иногда называют «дьяволюцией»[8] и в большинстве случаев считают делом рук Сатаны. Более вдумчивые последователи религии — главным образом, европейцы, включая и Папу Римского — уже давно поняли, что эволюция не представляет какой-либо угрозы для религии — это просто способ, которым Бог достиг своей цели — в данном случае создания живых существ. Однако жители Библейского пояса, в своей незамысловатой и фундаменталистской манере, видят в эволюции угрозу — и они правы. Тщательно продуманное примирение эволюции с деяниями Бога — всего-навсего уклончивый ответ, нерешительная попытка компромисса. Почему? Да потому что эволюция основательно подрывает то доказательство, которое при других условиях могло бы стать лучшим из когда-либо созданных аргументов в пользу существования Бога — «принцип разумного замысла»[9].

Размеры Вселенной приводят нас в трепет, а ее сложность вызывает восхищение. Все ее части аккуратно подогнаны друг к другу. Возьмем, к примеру, муравья, муравьиного льва и львиный зев. Каждый из них идеально подходит для своей роли (или «предназначения»). Муравьи существуют для того, чтобы их поедали муравьиные львы, муравьиные львы существуют, чтобы поедать муравьев, а львиный зев… ну, он нравится пчелам, что хорошо само по себе. Каждый организм демонстрирует явные признаки «замысла», как если бы он был специально создан для какой-то цели. Муравьи по своему размеру как раз подходят для того, чтобы личинки муравьиного льва могли их схватить, в то время как сами личинки обладают мощными челюстями и умеют строить в песке ловушки для муравьев. Форма львиного зева идеально подходит для опыления пчелами. И если мы видим следы разумного замысла, значит, его автор должен быть неподалеку.

Многим людям эти рассуждения покажутся вполне убедительными, особенно если расписать их обстоятельно и во всех подробностях, а в начале слова «автор» поставить заглавную букву «А». Однако «опасная идея» Дарвина, как пишет[10] в одноименной книге Дэниэл Деннетт, вносит в машину космического замысла серьезный разлад. Она открывает перед нами альтернативный, весьма правдоподобный и, по всей видимости, несложный процесс, в котором нет места замыслам и нет необходимости в создателе. Дарвин называл этот процесс «естественным отбором»; теперь мы называем его «эволюцией».

Многие аспекты эволюции до сих пор остаются непонятными для ученых. Детали дарвиновской теории все еще открыты для обсуждения, а новые взгляды на проблему появляется практически каждый год по мере того, как ученые стараются в ней разобраться. Жители Библейского пояса понимают в эволюции еще меньше и обычно низводят ее до карикатурного образа «слепой случайности». Разбираться в ней они совсем не хотят. Тем не менее, они, намного лучше избалованных европейцев, понимают ту опасность, которую теория эволюции представляет для психологии религиозных верований. Проблема здесь не в ее содержании (поскольку любое научное открытие можно считать проявление воли Бога — средством, с помощью которого Он достигает нужного результата), а в отношении. Как только Бог перестает быть насущной необходимостью в жизни планеты и прячется где-то за биохимией ДНК и Вторым Законом термодинамики, его основополагающая роль в повседневной жизни людей становится уже не столь очевидной. В частности, у нас нет никаких особых причин верить в то, что Он оказывает на нашу жизнь какое-то влияние или имеет такие намерения, поэтому фундаменталистские проповедники могут остаться не у дел. И в результате тот факт, что Дарвин не получил Нобелевскую Премию, может стать предметов споров на местном американском радио. Точно также развивался и образ мышления самого Дарвина — вступив во взрослую жизнь студентом-теологом, он закончил ее измученным агностиком.

При взгляде извне — и в еще большей степени изнутри — процесс научного исследования выглядит запутанным и беспорядочным. Невольно напрашивается вывод, что ученые и сами находятся в хаосе и замешательстве. В некотором смысле это правда, ведь такова природа научных исследований. Вашу работу нельзя назвать исследованием, если вы знаете, что делаете. Но это всего лишь оправдание — есть и более достойные причины, чтобы рассчитывать на подобное замешательство и даже дорожить им. Главная причина состоит в том, что оно дает нам крайне эффективный метод познания мира и вполне удовлетворительную степень уверенности в том, что наше понимание соответствует действительности.

В своей книге «Защищая науку — в пределах разумного»[11] философ Сьюзен Хейек демонстрирует беспорядочность науки на примере простой сравнения с кроссвордом. Любители кроссвордов знают, что их решение — дело довольно запутанное. Разгадывая кроссворд, никто не станет отвечать на вопросы по порядку, записывая ответы в соответствующие клетки и методично приближаясь к верному решению — кроме, пожалуй, эксперта и при условии, что кроссворд небольшой. Вопросы мы в основном выбираем случайно, руководствуясь только смутным ощущением, подсказывающим нам, какой из них проще (некоторые люди легко справляются с анаграммами, в то время как другие их терпеть не могут). Мы сверяем одни варианты ответов с другими, добиваясь точного соответствия. Мы находим ошибки, стираем их и записываем исправленный ответ.

Возможно, этот процесс и не кажется вам рациональным, однако его результат совершенно логичен, а «система сдержек и противовесов» (Сходятся ли ответы с вопросами? Все ли буквы совпадают?) строго ограничивает наши варианты. Небольшая возможность для ошибки все же остается, так как два разных ответа на один и тот же вопрос могут совпадать во всех точках пересечения с другими словами, но такие ошибки встречаются редко (вероятно, их и ошибками назвать нельзя — просто составитель кроссворда позволил себе некоторую двусмысленность).

По словам Хейек, процесс научного исследования во многом похож на разгадывание кроссворда. Ответы на вопросы, поставленные природой, приходят к нам в разрозненном виде и без всякого порядка. Сравнивая их с ответами на другие вопросы, мы иногда замечаем расхождения, и тогда приходится что-то менять. Теории, которые когда-то считались верными, оказываются полной бессмыслицей и выходят из игры. Всего несколько лет назад лучшая попытка объяснить происхождение звезд обладала одним маленьким недостатком: из нее следовало, что звезды старше окружающей их Вселенной. В любой конкретный момент времени среди ответов, данных наукой, есть как более или менее надежные, так и сомнительные…. а некоторых ответов нет совсем.

Опять-таки, наука не производит впечатление рационального процесса, хотя и приводит к рациональному результату. На самом деле все эти проверки, исправления и пересмотры усиливают нашу уверенность в правильности ответа. При этом мы должны помнить о том, что ни один из наших ответов не доказан на все 100 % — рано или поздно все может измениться.

Критики часто используют запутанный и сумбурный процесс научного открытия как основу для дискредитации науки. Эти глупые ученые даже между собой не могут договориться, они постоянно меняют собственное мнение, всех их слова — просто условности — так с какой стати мы должны верить в эту чепуху? Тем самым они искажают самую сильную сторону науки, выдавая ее за слабость. Рационально мыслящий человек всегда должен быть готов к тому, чтобы изменить свое мнение, если того требуют факты. В науке нет места для догм. Конечно, многие ученые не дотягивают до этого идеала, но они тоже всего лишь люди. Целые научные школы могут оказаться в ловушке интеллектуального тупика и впасть в отрицание. Тем не менее, большая часть ошибок рано или поздно выходит наружу — благодаря другим ученым.

Такое гибкое развитие характерно и для других областей знания, не относящихся к естественным наукам. Гуманитарные науки поступают аналогично, но в своей отличительной манере. Однако естественные науки практикуют подобный подход в большей степени, более систематично и с большим результатом, чем практически любой другой стиль мышления. А еще они используют эксперименты как средство проверки реальности.

Религии, культы и псевдонаучные движения поступают иначе. Религиозные лидеры крайне редко меняют свои взгляды по поводу того, что записано в Священной Книге. Если ваша вера — источник сокровенного знания, полученного от самого Бога, признать ошибку будет непросто. Стоит отдать должное Католической церкви, признавшей, что во времена Галилея она ошибочно считала Землю центром Вселенной и до не давнего времени заблуждалась насчет эволюции.

В отличие от науки, религии, культы и псевдонаучные движения преследуют другую цель. Наука — в идеале — остается открытой для новых идей. Она постоянно ищет новые способы проверки старых теорий, даже если они выглядят вполне надежными. Она не убеждает себя в том, что возраст Земли составляет сотни миллионов лет или больше, просто взглянув на геологию Большого Каньона. Она перепроверяет свои идеи, принимая во внимание другие открытия. Когда ученые открыли радиоактивность, у нас появилась возможность более точно определять даты геологических событий и сравнивать их с наблюдаемыми отложениями горных пород. После этого многие даты были пересмотрены. Когда из ниоткуда появилась теория материкового дрейфа, вместе с ней пришли и совершенно новые способы датировки, которые быстро нашли свое применение. И привели к новым пересмотрам имеющихся дат.

Ученые — в целом — хотят знать о своих ошибках, чтобы иметь возможность их исправить.

В то время как религии, культы и псевдонаучные движения хотят прикрыть любую возможность для сомнений. Они хотят, чтобы их последователи прекратили задавать вопросы и приняли систему взглядов такой, какая она есть. Разница очевидна. Предположим, к примеру, что ученые пришли к выводу, будто бы теории Эриха фон Дэникена об инопланетном происхождении древних руин и сооружений не лишены смысла. Они бы стали задавать вопросы. Откуда эти пришельцы появились? Какие у них были космические корабли? Зачем они прибыли на Землю? Можно ли, опираясь на древние записи, сделать вывод о том, что инопланетяне принадлежали к одному или разным видам? Какова закономерность их визитов? Сторонников теорий Дэникена в то же время вполне удовлетворяют инопланетяне как таковые, без лишних вопросов. Инопланетяне объясняют существование руин и строений — и этим все сказано, задача решена.

Точно так же с позиции ранних последователей идеи божественного творения, а также их более современных реинкарнаций в лице креационистов и сторонников «разумного замысла», ставшего в последнее время повальным квазирелигиозным увлечением, знание того, что живые существа возникли в результате акта творения (где в роли творца выступает либо Бог, либо инопланетяне, либо просто некий разумный создатель), означает окончательное решение проблемы — копать глубже им незачем. Поиски доказательств, способных опровергнуть наши убеждения, не приветствуются. В отличие от доказательств в их пользу. Просто согласитесь с тем, что вам говорят и не задавайте никаких вопросов.

Ах да, но ведь наука тоже не любит вопросов, — скажут последователи культов и религий. Вы не принимаете наши взгляды всерьез, вы даже не допускаете подобных вопросов. И не даете нам протолкнуть наши идеи в школьную программу естествознания как альтернативу вашему мировоззрению.

В какой-то мере это правда — особенно насчет уроков естествознания. Но ведь это все-таки уроки естествознания, поэтому и учить они должны естественным наукам. В то время как заявления креационистов, сторонников различных культов и оторванных от жизни теистов, поддерживающих идею разумного замысла, наукой не являются. Креационизм — это всего лишь теистическая система верований без какого-либо научного обоснования с ее стороны. Свидетельства в пользу инопланетных визитов ненадежны, беспорядочны и по большей части легко объясняются совершенно заурядными особенностями культуры древних людей. Теория разумного замысла предъявляет доказательства в пользу своих взглядов, однако эти доказательства не выдерживают даже поверхностной научной критики, как отмечают книги «Почему разумный замысел терпит неудачу»[12] под редакцией Мэтта Янга и Тейнера Эдиса, а также «Рассуждения о замысле»[13] под редакцией Уильяма Дембски и Майкла Руза. Когда же люди (это, поспешим заметить, не относится к упомянутым авторам) заявляют, что Большой Каньон является доказательством Ноева потопа — печально известного инцидента, произошедшего в недавнем прошлом, — указать на их ошибку не составляет большого труда.

Согласно принципу свободы слова, эти взгляды тоже имеют право на существование, но это не означает, что они должны преподаваться на уроках естествознания, равно как и приходской священник в своей воскресной проповеди не обязан освещать научные взгляды на существование Бога. Если вы хотите, чтобы ваши взгляды стали часть уроков естествознания, вы должны предоставить их научное обоснование. Но из-за того, что культы, религии и альтернативные системы верований запрещают задавать неудобные вопросы, получить подобное обоснование им никогда не удастся. Не только случайность бывает слепой.

Научное представление о планете, на которой мы живем в настоящий момент, а также о существах, живующих с нами по соседству, и окружающей Вселенной сформировалось в течение нескольких тысяч лет. Развитие науки в основном происходит постепенно — озеро нашего понимания непрерывно наполняется, благодаря неисчислимому множеству крошечных дождевых капель. Подобно воде в озере, наше понимание тоже способно испаряться, ведь то, что кажется нам понятным сегодня, может оказаться полным абсурдом завтра — точно так же, как то, что казалось понятным вчера, выглядит абсурдом сегодня. Мы говорим о «понимании», а не о «знании», потому что наука одновременно и больше, и меньше, чем просто собрание неизменных фактов. Больше — потому что заключает в себе организационные принципы, дающие объяснение тем явлениям, которые мы предпочитаем называть фактами: необычные траектории планет в небе приобретают строгий смысл, как только мы понимаем, что за их движением стоит сила тяготения, которая подчиняется математическим закономерностям. Меньше — потому что утверждение, которое кажется фактом сегодня, завтра может оказаться ложной интерпретацией какого-нибудь другого явления. В Плоском Мире, где очевидное обычно оказываются правдой, маленькое и незаметное Солнце действительно вращается вокруг большого и важного мира людей. Свой мир мы привыкли считать таким же: в течение столетий люди считали, что Солнце вращается вокруг Земли и признавали это очевидным «фактом».

В науке роль крупных организационных принципов играют теории — связные системы идей, дающие объяснение огромному множеству фактов, которые в других обстоятельствах никак не связаны друг с другом, и выдержавшие все тяжелые испытания, специально созданные для их опровержения — на случай если теория не соотносится с реальностью. Они не были признаны в порыве некой научной веры — наоборот, люди пытались опровергнуть эти теории, доказав несостоятельность их идей, но пока что в этом не преуспели. Эти неудачные попытки не служат доказательством истинности теории, потому что возможности для нестыковок остаются всегда. Теория гравитации, созданная Исааком Ньютоном, в сочетании с его же законами движения была — и остается — достаточно хорошим подходом к объяснению движения планет, астероидов и других объектов Солнечной системы с высокой точностью и в мельчайших подробностях. Тем не менее, в ряде случаев — например, при описании черных дыр — ей на смену пришла общая теория относительности Альберта Эйнштейна.

Через несколько десятилетий ее наверняка вытеснит какая-нибудь новая теория. Есть немало признаков, которые говорят о том, что на передовой физической науки дела обстоят не так уж гладко. Когда специалисты по космологии вынуждены постулировать существование необычной «темной материи», чтобы объяснить, почему галактики не подчиняются известным нам законам тяготения, и выдумывать еще более странную «темную энергию», чтобы объяснить, почему галактики удаляются друг от друга с возрастающей скоростью, причем независимые факты, подтверждающие существование этих «темных сил» практически отсутствуют, грядущую смену парадигмы можно практически почуять в воздухе.

Как правило, наука развивается постепенно, но иногда в ней происходит резкий скачок. Теория Ньютона стала одним из величайших научных прорывов — это был не просто ливень, потревоживший водную гладь, а настоящая интеллектуальная буря, высвободившая бушующий поток. Книга «Часы Дарвина» посвящена другой интеллектуальной буре — теории эволюции. В биологии Дарвин сыграл ту же роль, что и Ньютон в физике, хотя и совершенно иным образом. Ньютон вывел математические уравнения, с помощью которых физики могли выполнять расчеты и проверять их с высокой точностью; его теория носила количественный характер. Идея Дарвина находит выражение не в уравнениях, а в словах и описывает не числа, а качественный процесс. Но несмотря на это, по своему влиянию она не уступает теории Ньютона, а возможно, даже ее превосходит. Поток Дарвина продолжает бушевать и в наши дни.

Итак, эволюция — это теория, одна из самых влиятельных, масштабных и важных теорий, когда-либо созданных человеком. В этой связи следует отметить, что слово «теория» часто употребляется в несколько ином значении — «идея, предложенная для проверки на практике». Строго говоря, в данном случае следовало бы использовать слово «гипотеза», но это слово звучит слишком заумно и педантично, поэтому большинство людей стараются его избегать. В том числе и ученые, которым стоило бы проявить большую осторожность. «У меня есть теория», — говорят они. Нет, у вас есть гипотеза. Потребуются годы, а может быть, и столетия напряженных испытаний, прежде чем она станет теорией.

Когда-то и теория эволюции была гипотезой. Теперь же это настоящая теория. Критики цепляются за это слово, забывая о двойственности его значения. «Всего лишь теория», — говорят они с пренебрежением. Однако настоящая теория прошла столько жестких испытаний, что мы не можем просто взять и закрыть на нее глаза. В этом отношении у нас намного больше причин, чтобы воспринимать всерьез именно теорию эволюции, а не альтернативные подходы к объяснению жизни, основанные, скажем, на религиозной вере, поскольку опровержение не входит в число первоочередных задач религии. С этой точки зрения теории представляют собой наиболее доказанные и заслуживающие доверия фрагменты научного знания. В общем и целом, по своей достоверности они намного опережают любые другие творения человеческого разума. Так что упомянутый пренебрежительный лозунг на самом деле должен звучать как «всего лишь гипотеза».

Подобная позиция была оправдана, когда теория эволюции только начинала свое становление, но в наши дни это всего лишь проявление невежества. Если что-то и можно считать фактом, так это эволюцию. Пусть даже в основе наших выводов лежат, главным образом, подсказки, найденные в отложениях горных пород, или более поздние сравнения ДНК различных организмов, а вовсе не прямые наблюдения, полученные невооруженным глазом в реальном времени, для вывода логических следствий из фактов совсем не обязательно располагать показаниями свидетелей. А количество этих фактов (например, окаменелостей или ДНК) превосходит всякие границы. Доказательства эволюции настолько надежны, что без нее наша планета выглядит совершенно бессмысленной. Живые существа способны изменяться и изменяются с течением времени. Анализ окаменелых останков показывает, что в течение длительных промежутков времени они менялись довольно существенно — вплоть до образования совершенно новых видов. Сегодня мы можем наблюдать более мелкие изменения, происходящие в течение года или — в случае бактерий — всего лишь нескольких дней.

Эволюция — это реальность.

Спорным, в особенности среди ученых, остается вопрос о том, как именно происходит эволюция. Научные теории тоже эволюционируют и адаптируются, стараясь соответствовать новым результатам наблюдений, новым открытиям и новым интерпретациям старых открытий. Теории не высечены в камне. Сильнейшая сторона науки состоит в том, что ученые — при наличии достаточно веских оснований — способны поменять свое мнение. Есть, конечно, и исключения, потому что ученые — тоже люди и совершают те же ошибки, что и все мы, однако настоящих ученых все-таки достаточно много, чтобы наука продолжала двигаться вперед.

Даже в наши дни можно встретить упрямцев, не признающих эволюцию как свершившийся факт — несмотря на поднятую ими шумиху, таких людей меньшинство, однако это меньшинство обладает заметным весом. В основном это американцы — в силу того, что особенности американской истории (в сочетании с довольно своеобразным налоговым законодательством) превратили эволюцию в серьезную проблему американского образования. В США битва между сторонниками и противниками теории Дарвина — это не только вопрос интеллектуального превосходства. В ней замешаны деньги и право влиять на умы и сердца следующего поколения. Внешне она выглядит как противостояние на почве науки и религии, однако в ее основе лежит политика. В 1920-х годах четыре американских штата (Арканзас, Миссисипи, Оклахома и Теннесси) признали незаконным преподавание эволюции в государственных средних школах. Этот закон оставался в силе почти пятьдесят лет, и был окончательно отменен постановлением Верховного Суда в 1968 году. Тем не менее, сторонники «креационистской науки» продолжали искать в этом постановлении лазейки и даже возможности для его отмены. В большинстве случаев их попытки не увенчались успехом — в частности, из-за того, что «креационисткая наука» — это вовсе не наука; она не отличается строгостью мышления, не удовлетворяет объективным критериям, а ее некоторые из ее выводов звучат просто глупо.

Можно верить в то, что Бог сотворил Землю, и никто не докажет обратного. В этом смысле подобная вера оправдана. Ученым может показаться, что такое «объяснение» не сильно помогает нашему пониманию чего бы то ни было, но это уже их проблемы; чтобы мы ни говорили, все действительно могло случиться именно так. Однако следовать библейской хронологии, составленной англо-ирландским прелатом Джеймсом Ашшером, и верить в то, что Земля была сотворена в 4004 г. до н. э. просто неразумно — крайне убедительные доказательства говорят в пользу того, что возраст нашей планеты составляет не 6000 лет, а 4,5 миллиарда, что намного больше. Либо Бог намеренно пытается ввести нас в заблуждение (что вполне возможно, но плохо соотносится с большинством религиозных проповедей и вполне может сойти за ересь), либо мы живем на очень старой каменной глыбе. Предположительно 50 % американцев верят в то, что Земля была создана менее 10 000 лет тому назад — если эта статистика соответствует действительности, то самая дорогая в мире образовательная система показывает себя с довольно печальной стороны.

Америка снова и снова вовлекается в битву, которая в Европе закончилась еще столетие назад. Европейцы пришли к компромиссу: реальность эволюции была признана Папой Пием XII в энциклике 1950 г., хотя это событие еще не означало полной победы науки[14]. В 1981 г. Его преемник, Иоанн Павел II осторожно заметил, что «Писание, не желает учить нас тому, как были сотворены небеса — оно учит нас тому, как на них взойти». Наука отстояла свою честь в том смысле, что теория эволюции получила всеобщее признание, а верующие — возможность воспринимать эволюцию как проявление божественной воли, создавшей живых существ. Это решение, как полагал и сам Дарвин, оказалось весьма удачным, поскольку все оставались довольными и прекращали спорить. Но креационисты, по-видимому, так и не поняли, что ограничивая свое религиозные убеждения верой в 6000-летнюю планету, они не делают себе чести и сами себя загоняют в безвыходное положение.

Книга «Часы Дарвина» посвящена викторианскому обществу, которое никогда не существовало — точнее, оно перестало существовать после того, как в историю вмешались волшебники. Это не то общество, которое до сих пор пытаются создать креационисты — оно было бы куда более «фундаменталистским» и полным самодовольных людей, указывающих другим, как нужно себя вести, и подавляющих любые проявления подлинного творчества. Настоящая викторианская эпоха была парадоксом: несмотря на то, что викторианское общество отличалось довольно мощной и вместе с тем гибкой религиозной базой, где существование Бога принималось на веру, оно положило начало целой серии интеллектуальных революций, которые практически непосредственно привели к современному западному обществу, отделенному от церкви. Заметьте, что даже в США отделение государства от церкви закреплено в государственной конституции. (Как это ни странно, но в Соединенном Королевстве, которое на практике является одним из самых светских государств — если не считать крещения, бракосочетания и похорон, его жители практически не посещают церковь — есть государственная религия и монарх, который, как утверждается, назначается самим Богом. В отличие от Плоского Мира, Круглый Мир не обязан быть логичным). Так или иначе, настоящие викторианцы были богобоязненными людьми, несмотря на то, что их общество благоволило к вольнодумцам вроде Дарвина с их нестандартным мышлением, что, в свою очередь, имело далеко идущие последствия.

Идея часов и часовых механизмов пронизывает весь метафорический ландшафт науки. Ньютоновское представление о Солнечной системе, подчиняющейся строгим математическим «законам», часто называют «механистической Вселенной». Это неплохая метафора, к тому же механические планетарии — модели Солнечной системы, в которых шестерни вращают крошечные планеты, создавая некое подобие реального вращения, — и в самом деле напоминают часовые механизмы. В XVII и XVIII веках часы входили в число наиболее сложных механизмов и, скорее всего, были среди них самыми надежными. Даже сегодня мы продолжаем употреблять фразу «работает, как часы»; «атомной точности» еще только предстоит заменить это выражение в нашем обиходе.

В викторианскую эпоху олицетворением надежного механизма стали карманные часы. Идеи Дарвина тесно связаны с часами, которые и здесь отражают идею замысловатого механического совершенства. Эти часы впервые упоминаются священником Уильямом Пейли, который умер через три года после рождения Дарвина. Пейли описывает их во вступительном абзаце своей выдающейся работы «Естественная теология»[15], которая впервые была опубликована в 1802 г. Чтобы понять ход мыслей Пейли, лучше всего обратиться к его собственным словам:

Вслед за этим Пейли подробно описывает устройство часов, подводя читателя к основной мысли своих рассуждений:

Далее следует длинный отрывок из нумерованных параграфов, в которых Пейли приводит более тщательную аргументацию своей точки зрения, распространяя ее на случаи, когда в часах, к примеру, не хватает деталей, и отклоняет некоторые возражения против представленных им доказательств. Вторая глава посвящена рассказу о гипотетических «часах», способных создавать собственные копии — здесь автор поразительным образом предвидел идею «машины фон Неймана», которая появилась в XX веке. И в этом случае, утверждает Пейли, есть довольно веские основания, чтобы сделать вывод о существовании «изобретателя»; в действительности это, скорее всего, только усилит наше преклонение перед талантом часового мастера. Более того, разумный наблюдатель мог бы заметить следующее: несмотря на то, что лежащие перед ним часы в каком-то смысле являются создателем часов, сконструированных ими по ходу своего движения, отношения между ними заметно отличаются от тех, что связывают, скажем, плотника и созданный им стул.

Продолжая развивать эту мысль, Пейли отметает один из возможных вариантов: подобно камню, который, насколько ему известно, мог существовать всегда, часы тоже могли вечно лежать на этом месте. Возможно, все часы образуют последовательность, в которой каждый последующий механизм создан предыдущим, а начало теряется в бесконечно далеком прошлом, так что первые часы никогда и не существовали. Однако, — пишет Пейли, — часы совсем не похожи на камень, потому что они искусственные. Возможно, камни и в самом деле существовали всегда: кто знает? Но только не часы. В противном случае мы бы столкнулись с «изобретением без изобретателя», с «доказательством замысла без самого автора». Отвергая это предположение по ряду метафизических причин, Пейли приходит к следующему:

Что ж, все мы понимаем, к чему ведет достопочтенный преподобный, и своей цели он достигает в третьей главе. Вместо часов рассмотрим глаз. Не тот, что лежит где-нибудь на пустоши, а тот, что находится в теле животного, которое, возможно, и правда лежит на пустоши. Вот что говорит Пейли: сравним глаз с телескопом. Они так похожи, что мы вынуждены признать: глаз, так же, как и телескоп, был «создан для зрения». Около тридцати страниц анатомического описания убеждают нас в том, что глаз, должно быть, в самом деле был намеренно создан, чтобы видеть. Но глаз — это всего лишь один пример: подумайте о птице, рыбе, шелкопряде или пауке. И вот наконец, Пейли открыто выражает мысль, которую все читатели ожидали с первой страницы:

Вот и все, если вкратце. Живые существа настолько сложно устроены, настолько эффективно функционируют и так идеально подходят друг к другу, что могли возникнуть только в результате акта творения. Однако творения предполагает наличие творца. Вывод: Бог существует, и именно он создал великолепное многообразие жизни на Земле. Какие еще могут быть вопросы? Здесь больше нечего доказывать.