Мир лабиринта и костей (СИ)

Глава 3. Вспоминаю каждый шаг

Новость о возвращении Третьего сальватора распространилась по всей Омаге с невероятной скоростью. Прошло всего два дня, в течение которых Клаудия медленно, но верно вливалась в привычный ритм жизни, но этого времени хватило, чтобы каждый начал говорить только о сальваторе и людях, которые вернулись с ним. К Пайпер, что неудивительно, уже привыкли, а вот к Николасу до сих пор присматривались. Даже Гилберт не удостаивался такого внимания. Клаудия слышала мёртвых за спинами живых и знала: в Гилберта никто не верит. Впрочем, это было не её проблемой. Ни один из людей Второго мира не был её проблемой, исключая Энцелада.

— Тебя это не бесит? — наконец спросил Джинн.

Дел было много, но Клаудия знала, как важно уделить хотя бы несколько минут простым разговорам. Они с Джинном гуляли по Омаге, собирали слухи и узнавали, что изменилось за время их отсутствия. Точнее сказать, Клаудия узнавала: она подслушивала незнакомцев и мёртвых за их спинами, расспрашивала торговцев и гостей, прибывших в город пару месяцев назад. Не привлекать внимания у них не получалось из-за Джинна, который отрастил себе крылья, и Энцелада, угрюмый вид которого мог убить за одну секунду.

— Это бесит его, — ответила Клаудия, даже не оборачиваясь. Она знала, что Энцелад их слышит, и знала, что его действительно бесит приказ всюду следовать за ней.

Во дворце с этим возникла проблема. Когда рыцари поняли, что он следует только за Клаудией, они окружили его и сказали, что он арестован. Клаудия тогда смеялась до тех пор, пока Фортинбрас, за которым был послан один из рыцарей, не явился и не сказал, что Энцелад не имеет права следить за Клаудией во дворце. Он может сопровождать её на улицах Омаги, если Клаудия не возражала против этого, но во дворце — ни в коем случае. Энцелад, казалось бы, испытал облегчение (об этом и заговорила Диона, которую Клаудия вновь услышала), но Гилберт был не согласен.

Его спор с Фортинбрасом мог бы повеселить Клаудию, если бы не вмешался Киллиан. Он был куда более нервным и раздражался из-за любой мелочи, но Клаудия решила, что это не её дело. Пусть великаны сами разбираются друг с другом и учат Гилберта тому, как в Омаге завоёвывают уважение. Эту же цель она, в общем-то, поставила и перед собой. Энцелад был лишь рыцарем, который был обязан исполнять каждый приказ Гилберта, и Клаудия хотела показать, какое незначительное место он занимал в этом мире. Если не поймёт этого как можно скорее — и не заметит, как будет убит.

Хотя Клаудия была не против. Он раздражал её, и даже идея Джинна случайно столкнуть Энцелада с крыши уже не казалась ей такой плохой.

— Он пялится на мои крылья, — пробормотал Джинн, нервно передёрнув плечами. Огромные крылья встрепенулись и ударили Клаудию, которая едва не упала, однако Джинн вовремя поймал её за руку и помог восстановить равновесие. — Прости, ты просто… Ты такая маленькая.

— Я тебя прикончу, — прошипела Клаудия.

— Об этом я и говорю! Такая маленькая и злая убийца. Я тебя обожаю.

— То-то ты сразу встретил нас, когда мы оказались в Омаге.

— Ну прости, — фыркнул Джинн, прижав крылья к спине. Улица, по которой они шли, была довольно узкой, и не все успевали уйти с пути, чтобы не быть опрокинутыми его крыльями. — Я скучал по небу.

— Но это не твоё небо.

— Да, знаю. Но мне нравится летать. Звёзды кажутся ближе.

Уголки губ Клаудии слегка приподнялись в улыбке.

Два дня назад Джинн рассказал им о том, что на самом деле он являлся чистокровным це́ем — или звездой, как считали люди его мира. Он жил на Небесах Хамаки, но пал, когда пытался выкрасть знания, которые помогли бы людям. В подробности Джинн не вдавался: даже не объяснил, что это за Небеса Хамаки, лишь сказал, что люди считали их фальшивым небом, за которым скрывалось настоящее. Джинн также не объяснил, как лишился крыльев и оказался в Сигриде, но сказал, что его убили особым железом, из которого когда-то были созданы его кандалы. Джинн сумел разбить их после того, как его наказание в родном мире закончилось, однако крылья не вернулись. Это произошло лишь после того, как его убили — вернее, его смертную, человеческую сущность, за которой боги его мира (Клаудии было привычнее называть их богами, чем цеями или звёздами) скрыли его настоящего.

Джинн довольно долго объяснял особенности железа своего мира и то, как его можно зачаровать с помощью крови, как оно ограничивало цеев, подобных ему, но так и не сказал, кто убил его. Он также исправлял каждого, кто исправлял его. Говорил, что его именно убили, а после он родился заново.

Клаудия решила, что Джинн спятил. Но он шёл рядом с ней, с огромными белыми крыльями с позолоченными кончиками перьев, и был жив. Большего она и не требовала.

— Как люди отреагировали на твои крылья?

Они уже свернули на улицу, которая должна была вывести их к кратчайшему пути во дворец, и Клаудия решила, что можно немного расслабиться. Даже несмотря на всё ещё угрюмого Энцелада, которого провожали подозрительные взгляды.

— Киллиана чуть удар не хватил, а Ансель был в восторге. Правда полетать он отказался. Эйлау долго их изучала, Джокасте было плевать, а Керук с Ингмаром… Ну, мне плевать, как они отреагировали. Я не задерживался в Артизаре. Хотя юная леди Эдон сказала, что у меня очень красивые крылья, представляешь?

Клаудия из последних сил выдавила улыбку. Думать о Керуке и Ингмаре было так же больно, как видеть могилу Магнуса, которую Киллиан приказал поставить на королевском кладбище в лесу, за дворцом. Джинн сказал, что за могилой ухаживают, но Клаудия так и не решилась её навестить. Она знала, что от тела Магнуса ничего не осталась, и никак не могла об этом забыть.

— А Ветон? — пробормотала она, желая отвлечься от тревожных мыслей.

Крылья Джинна дёрнулись. Поначалу Клаудия думала, что он до сих пор не привык к ним и тому факту, что всю его одежду пришлось перешивать, из-за чего надеть её он мог только с помощью магии или чужих рук. Но оказалось, что Джинн прекрасно справляется со своими крыльями: он довольно часто касался ими кого-нибудь, не стеснялся обнимать Пайпер и Стеллу и даже позволил Твайле, к которой относился с подозрением, потрогать перья. О том, что она является тварью, Джинн догадался сразу же. Но, к счастью, Фортинбрас убедил его и Киллиана, что Твайла на их стороне.

— Джинн?

— Сомневаюсь, что она не знала, чем закончится моё убийство, — тихо ответил Джинн, ускоряя шаг. Людей вдруг стало больше, и Клаудии пришлось прибавить скорость. — Но не могла же она преследовать именно эту цель! Вновь родившись цеем, я стал только сильнее. Она не могла об этом не знать.

— Что?

Джинн остановился и быстро огляделся. Наткнувшись на ледяной взгляд Энцелада, он покачал головой, мгновенно приблизился к Клаудии и закрыл их своими крыльями, отделяя от всего мира.

— Не думал, что Киллиан действительно сдержит слово, — сказал он. — Я просил его не болтать, дать мне немного времени, чтобы собраться с мыслями, но… Клаудия, это она убила меня. Это сделала Ветон.

Джонатан чувствовал, как громада дворца давит на него, однако виду не подавал. Ему не хотелось лишний раз беспокоить Пайпер: с этим отлично справлялся Кит, который сначала делал вид, что у него всё под контролем, а потом пугался любого нового лица. Каждому из них было трудно приспособиться к совершенно новому миру и принять, что их жизни фактически находятся в руках других.

Омагой управлял король великанов Киллиан из рода Дасмальто, и ни одно решение в пределах дворца не принималось без его согласия. Однако он почти не обращал на них внимания, предпочитая уделять время Фортинбрасу, Стелле и Клаудии, а также Гилберту, который до сих пор держался как можно дальше от всех и делал вид, будто он прекрасно понимает, что происходит. Джонатан также знал, что его ужасно злила ограниченность в перемещении — некоторые залы и коридоры были закрыты для них, у других дежурили стражники, которые всегда были готовы проводить их обратно. Даже к Стефану, хорошо известному в Омаге, относились так же. Неприкосновенность была только у Пайпер, которая, как прекрасно видел Джонатан, разрывалась, не представляя, за какое дело лучше взяться.

— Киллиан пообещал, что никто вам не навредит, — в который раз повторила Пайпер, крепко держа его под руку.

— У меня создалось впечатление, будто ему нет до нас никакого дела.

— Это неправда. Киллиан просто сложный. Немного. О, кажется, мы свернули к конюшням. Давай обратно.

Джонатан, вообще-то, не рвался на экскурсию, но быстро понял, что таким образом Пайпер хочет немного успокоиться. Когда Клаудия и Джинн, один из их союзников, вернулись из города, они что-то очень долго и яростно обсуждали за закрытыми дверями, а Пайпер так и не решилась к ним присоединиться. Теперь Фортинбрас и Киллиан где-то пропадали, Гилберт был под присмотром Стефана и Марселин, — они негласно решили на всякий случай быть рядом, чтобы предотвратить очередной конфликт, — а Николас и Кит составляли компанию Твайле, которая второй день отсиживалась в своей комнате. Где была Стелла, Джонатан понятия не имел.

— Ты ему доверяешь? — осторожно спросил он.

Джонатан знал, что за ними постоянно следят. Слуги, которые то и дело проходят мимо, стражники, случайные гости, мелкие драу. Даже сигилы были созданы таким образом, чтобы следить за каждым из них.

— Ты не называешь его королём, — напомнил Джонатан, когда Пайпер так ничего и не ответила.

Она нахмурилась, непонимающе уставившись на него.

— Ну-у… Да. Зачем? Он дядя Фортинбраса и Гилберта. К тому же, он сам не в восторге от того, что является королём.

— Да, конечно. Дядя Фортинбраса, — многозначительно добавил он.

Пайпер громко фыркнула.

— Только не начинай.

— Я и не начинаю. Но как искатель и уж тем более глава Ордена, позволь рассказать тебе несколько слухов, которые я собрал.

— Каким образом? — удивилась Пайпер, рассеянным взмахом руки поприветствовав какую-то женщину, прошмыгнувшую мимо них. Джонатан даже не успел рассмотреть, кто это был, а ведь Пайпер знакомила его с каждым, кого знала лично.

— Я искатель, — повторил он, посмотрев на неё сверху вниз, — и я всегда смогу собрать нужную информацию. Так вот, впервые ты попала в Омагу через портал, затем столкнулась с Катоном Беспощадным, вождём Дикой Охоты, который поначалу принял тебя за любовницу Третьего.

Пайпер прыснула от смеха.

— Ну?

— Что — ну? — посмеиваясь, уточнила она.

— Брось, я не такой уж и старик, чтобы не замечать очевидного.

— Тоже считаешь, что Гилберту тут тошно?

— Мы говорим не о Гилберте.

— И какой ты после этого друг? — сокрушённо прошептала Пайпер, покачав головой.

— Почему во дворце болтают о том, что ты любовница Фортинбраса?

— Потому что Катон псих! — выпалила она, сильнее сжав предплечье Джонатана. — Он лишь заботился обо мне, потому что я была не приспособлена к этому миру.

— Катон? — не понял Джонатан.

— Фортинбрас!

— И как это связано со слухами о том, что ты…

— Боги, никак! — Пайпер остановилась, отпустив его руку, и зло уставилась на него. — Что на тебя нашло?

— Я не хочу слышать о том, будто тебя считают чьей-то любовницей!

Пайпер недоверчиво сощурилась и сказала:

— Осталась одна попытка.

Джонатан провёл ладонями по лицу. Разговаривать с Пайпер о парнях никогда не было испытанием: в конце концов, именно он учил её бить точно в горло в том случае, если от неё никак не отстанут. И он же гордился ей едва не больше всех, когда Пайпер подралась со своим первым парнем, с которым встречалась всего месяц: тот очень грубо пошутил про Лиз, их общую одноклассницу, и пытался её поцеловать. Дэниел тогда долго разбирался с тем, кому следует оплачивать лечение парня, пока Джонатан искренне восхищался Пайпер, которая не побоялась сломать нос и получить выговор от администрации школы, а также остранение на два месяца.

Пайпер могла за себя постоять. Особенно теперь, когда у неё была магия Лерайе, которая буквально делала её сильнее. Джонатан сомневался, что Пайпер позволит кому-либо распускать грязные слухи о ней или думать, будто её можно использовать. Она скорее прижмёт этих людей к стенке и будет очень долго описывать, как можно сломать хребет. Пожалуй, единственный плюс того, что Лео любит страшные фильмы.

— Я волнуюсь, — признался Джонатан, обречённо вздохнув. — Очень сильно волнуюсь. Я стараюсь поверить Фортинбрасу, потому что ему веришь ты, но это сложно. Я понятия не имею, что между вами происходит, и меня это бесит! Я хочу быть уверенным, что он не пытается использовать тебя. Что он, в конце концов, не разобьёт тебе сердце!

Кажется, Джонатан перегнул палку. Пайпер смотрела на него, как на сумасшедшего, не менее минуты. Но после она вдруг напряжённо рассмеялась и даже замахала руками, будто пыталась отогнать его слова.

— Мы сальваторы, — выдавила она сквозь смех. — И мы одной магии, но это не значит, что у нас бурный роман.

— На суде ты сказала, что веришь ему и веришь в него.

Пайпер рассмеялась ещё громче.

— Это что-то типа нашей коронной фразы! Мы друзья, не более. Как и с Николасом.

— Упаси Господь тебе целоваться с Николасом, — протараторил Джонатан.

— Я не целовалась с Фортинбрасом, — жёстко возразила Пайпер.

— На коронации Джулиана, когда вы оба исчезли.

— Это неправда! Так можно сказать про кого угодно.

— У него на губах была твоя помада.

— Ты что, рассматривал его губы?

— Я наблюдательный! И неужели ты думаешь, что я бы не понял, что он не сразу открыл дверь? К тому же Стефан потом сказал, что от него пахло твоими духами.

— Фу, вы все старые извращенцы! Не нюхайте меня!

Нахмурившись, Пайпер грозно сложила руки на груди и отступила на шаг. Джонатан ущипнул себя за переносицу.

— Пайпер, пожалуйста, — устало произнёс он. — Если он тебе нравится, просто скажи мне об этом.

— Чтобы ты запугал его и потребовал не приближаться ко мне?

Немного подумав, Джонатан ответил:

— Это вторая часть плана.

— Тебе не кажется, что ты переигрываешь? В прошлый раз тебя не интересовало, кто мне нравится.

— Сравнила обычного землянина и Третьего сальватора. Я и вправду беспокоюсь, Пайпер. Пожалуйста, скажи мне, что он тебе не нравится.

Джонатан придерживался принципа никогда не лезть в личную жизнь племянников и Кита в том числе, однако в данном случае без этого было никак. Речь шла о сальваторе, которому не доверяли, но от которого зависело слишком многое. Джонатан лишь хотел знать достаточно информации и быть уверенным, что Пайпер понимает, с кем лучше не связываться. Может, ей нужна помощь, о которой она просто боится попросить, но теперь, когда Джонатан первым начал разговор…

— Не могу, — тихо произнесла Пайпер, нервно улыбаясь. — Кажется, он мне нравится.

Джонатан на секунду зажмурился, пытаясь убедить себя, что это неправда.

— Может быть. Вероятность в пятьдесят процентов. Я не уверена, потому что он, вообще-то, сильно травмирован из-за Вторжения и не понимает, что происходит и…

— И ты считаешь, что можешь помочь ему? Пайпс, — продолжил он тут же, не позволяя ей даже слова вставить. — Кому-то просто нельзя помочь.

— Во-первых, мы сальваторы, — повторила она, особой интонацией выделив каждое из слов. — Во-вторых, мы одной магии. В-третьих, я знаю, что делать.

— Правда?

— Нет, — мгновенно призналась Пайпер. — Понятия не имею, что делать. Но разве это важно? Может, я просто всё это выдумала. Какая разница? Я не хочу обсуждать свою личную жизнь с тобой.

— Но я твой дядя, — недоумённо возразил Джонатан. — И я хочу быть уверен, что ты не влипла во что-нибудь очень сомнительное.

— Мы в Диких Землях, не забыл? Тут всё очень сомнительное.

— Это не значит, что я не буду беспокоиться, не зная, что происходит.

— К Киту ты тоже лезешь с такими дурацкими вопросами?

— Ещё даже не начинал.

— А планируешь?

— Да, потому что он ни в чём не сознаётся. Послушай. — Джонатан на секунду остановился, думая, как бы аккуратно изложить свои мысли и не задеть Пайпер. — Я знаю, что лезу не в своё дело. Знаю, тебе не нравится, что я знаю о том, что вы целовались. Но я спрашиваю не из-за того, что я глава Ордена и лидер коалиции, а из-за того, что я твой дядя. Я хочу знать, что Третий не использует тебя и что ты можешь за себя постоять. Потому что если не можешь, я пойду и всажу нож ему в…

— Благодаря магии в силе я могу сравниться с чистокровным великаном, так что я могу за себя постоять. В первый раз Дикие Земли встретили меня не очень тепло, но теперь я готова. Надеру задницу каждому, кто посмеет угрожать мне. Я не боюсь Фортинбраса и знаю, что он не использует меня. Мы же одной магии, — напомнила она ещё раз, улыбнувшись. — Я чувствую его и знаю, что он не лжёт.

Будто это могло убедить Джонатана. Магия всегда будет для него чем-то неизведанным, как и сама суть связи между сальваторами. Однако он не привык сомневаться в Пайпер. И хотя в первые дни после возвращения она вела себя довольно агрессивно, уверенность Джонатан в ней не ослабевала. Он знал, что она никому не позволит использовать себя и ответит каждому, кто попытается навредить ей.

Но несмотря на пост главы Ордена или магию сакри, которой владела Пайпер, Джонатан всегда будет просто дядей, для которого важнее всего благополучие его племянницы.

Омага оказалась вовсе не такой, какой Гилберт её помнил, и это ставило его в тупик.

Коридоры, залы, комнаты, даже предметы интерьера, которые явно заменили на новые, казались ему теми же. Гилберту встречались люди, которых он знал, чьи лица медленно всплывали в его памяти, и те, о ком он никогда не слышал. Десятки благородных родов исчезли, и столько же пришло им на смену — Гилберт познакомился с представителями каждого нового рода, тщательно изучил семейные древа, к которым сумел получить доступ, и научился не дёргаться, когда к нему обращались, как к принцу.

За время, прошедшее с их появления в Омаге, Гилберт ясно уяснил: пока Киллиан не скажет обратного, все так и будут называть его принцем.

Фортинбрас был прав, когда на суде заявил о том, что Гилберт узурпатор. Корона принадлежала ему по праву рождения, но не принимала его, не прошедшего Матагар. Каждый раз, когда Гилберт, тщательно обдумывая события последних дней и прокручивая все разговоры, в которых участвовал, приходил к этой мысли, единственной правильной, которая ничем не могла быть перечёркнута, он чувствовал, что ещё чуть-чуть — и сорвётся.

Омага принимала его не как законного короля, а как принца, который сбежал во время Вторжения. Как принца, который пусть и защитил самого себя как единственного наследника рода Лайне, не вернулся, когда стал достаточно силён. Вся его власть осталась во Втором мире, где было достаточно одного слова, чтобы показать, кем он является на самом деле. Здесь же он был лишь великаном и принцем, к которому относились довольно-таки прохладно, но всё же уважительно исключительно из-за того, что так приказал Киллиан.

Это тоже выводила Гилберта из себя. Тогда, на крыше, он удивился не человеку с крыльями, а Киллиану, который выглядел растерянным. Тот Киллиан, которого помнил Гилберт, никогда не выглядел растерянным. Он всегда знал, как начать разговор, что сказать и как удержать нейтральную атмосферу, иногда столь необходимую. Но с Гилбертом он так и не поговорил.

Его это злило. Он сам был готов начать разговор, в любое время и в любом месте, но каждый раз, стоило хотя бы встретиться глазами с Киллианом, Гилберт отступал. Он знал, что дядя на стороне Фортинбраса, и правит он Омагой как раз из-за того, что Фортинбрас не может делать этого. Но зачем тогда было официально принимать его в род Дасмальто? Это автоматически приближало Фортинбраса к трону и, как бы сильно Гилберт ни хотел в этом признаваться, давало ему больше прав на корону. Ту самую, которая не желала признавать Гилберта.

Он был так зол, что даже попытался сломать её. Но, к счастью, вовремя опомнился и спрятал в своей комнате, за барьерами и чарами, которые наложила Шерая. Тащить корону в Дикие Земли было бы просто безумством, даже если бы это дало Гилберту шанс доказать, что никто не может сомневаться в его силе. Теперь, зная, что его ни во что не ставят, помня о том, как корона молчала в его руках, Гилберт знал, что поступил правильно.

И всё же, это его злило.

Он ничего не мог контролировать. Он понятия не имел, что делать дальше. Ему оставалось ждать, пока Фортинбрас скажет, что они могут проверить омагский Некрополь, местонахождение которого до сих пор оставалось для Гилберта загадкой. Сальватор так торопился сюда, так сильно хотел проверить Некрополь, а теперь почему-то медлил… Гилберт совершенно его не понимал. Неужели он тянул время как раз для того, чтобы показать Гилберту, что он ошибался, обвиняя его в предательстве миров? Несмотря на множество фактов, доказывающих, что это так, Гилберт до сих пор сомневался.

Он бы стерпел что угодно ради достижения поставленной цели — освобождения богов от цепей. Но он не соглашался каждую минуту ловить на себе осуждающие взгляды и слышать, как его обсуждают. Никого не останавливал ни статус Гилберта как принца или ракатана Фортинбраса (хотя он сомневался, что сальватор всем об этом рассказал), ни его нахождение в чьей-либо компании. Стоило ему показаться рядом с Киллианом, как разговоры становились тише, но если Гилберт был один или с Энцеладом, никто и не вспоминал о приказе относиться к нему с уважением.

— Нам сюда, — процедил Гилберт сквозь зубы, приказав себе не реагировать на перешептывание двух леди из рода Линас, которые расположились на балконе второго этажа и провожали его и Энцелада заинтересованными взглядами.

Гилберт прекрасно ориентировался во дворце, и потому сильно раздражался, когда замечал, что за ними следят стражники или слуги, якобы посланные подсказать им дорогу. Во дворце ведь не идиоты живут, чтобы не спрятать все тайны от посторонних глаз, так почему за ним вечно кто-то ходит? Разве они не понимают, что только опускают себя в его глазах? Не понимают, что, стоит ему полноценно занять трон, принадлежащий ему по праву крови…

Гилберт прикусил щёку изнутри, стараясь успокоить разбушевавшиеся мысли. Не здесь, не сейчас. Главная цель — это боги, до которых ещё нужно добраться. Гилберт вполне может усмирить своё эго ради этого. Он уже согласился быть ракатаном Фортинбраса. Он справится со всем, даже с унижением, с каждой секундой становящегося всё невыносимее.

Да, он справится. Шерая была права, сказав, что он поступит правильно. Несмотря на острое желание доказать, что Гилберт лучше и заслуживает столько же уважения в этом мире, сколько и Фортинбрас, он старался держаться за слова Шераи и не провоцировать конфликт. По крайней мере, не открытый.

Шерая наверняка будет гордиться, узнав, что пусть и ненадолго, но он справился с ненавистью.

— Мы пришли, — объявил Гилберт, чувствуя, как напряжение постепенно оставляет его.

— Пахнет отвратительно, — заметил Энцелад, сложив руки на груди. — Нам обязательно торчать здесь?

— Надо же себя чем-то занять.

Энцелад скептически хмыкнул, оглядев территорию манежа, возле ограждения которого они остановились. Гилберт помнил его большим и ярким, но в Диких Землях вообще осталось мало красок. Выпавший утром тонкий слой снега был перемешан с грязью и песком. Конюхи расставляли низкие ограждения и препятствия, в которых Гилберт не видел смысла. Королевские конюшни, расположенные на территории дворца, были оставлены нетронутыми исключительно из-за желания Фортинбраса — Гилберт знал это. Он также знал, что по доброй воле никто не сунется сюда, но при этом временами здесь могла собраться толпа любопытных зевак. Гилберт так и не сумел выяснить, из-за чего. В его детстве к королевским конюшням подпускали только их, слуг и учителей, которые всегда были готовы помочь. Гилберту казалось диким и неправильным, что теперь здесь мог показаться каждый.

— У нас есть время кататься верхом? — уточнил Энцелад.

— Очевидно, что да, иначе я не понимаю, почему Третий до сих пор ничего не делает. Что-нибудь узнал у Клаудии?

Энцелад скривил губы, бросив на него раздражённый взгляд.

— Ведьма либо постоянно молчит, либо болтает не по делу без остановки. Иногда, когда её кто-нибудь выбесит, начинает болтать с мёртвыми. Говорит, что Диона часто ей отвечает.

Гилберт вздрогнул, ощутив, как волна ледяного страха и отчаяния проползла по спине. Проклятие Клаудии, из-за которого она слышала голоса мёртвых, казалось ему чрезвычайно жутким. Он не понимал в полной мере, как оно работает, но точно знал, что благодаря нему она может в два счёта узнать чужие секреты и использовать их в своих целях.

Его также пугало то, с каким равнодушием Энцелад говорил об этом. Будто речь шла не о Дионе, которая необъяснимым для Гилберта образом отвечала Клаудии.

— Ты жалеешь, что не остался во Втором мире?

— Я не настолько слаб, чтобы жалеть об этом.

— Ты знаешь, о чём я.

Гилберт вдруг ясно осознал, что никогда не говорил с Энцеладом наедине, только в присутствии Дионы или Шераи. У них никогда не было достаточно откровенных разговоров, исключительно приказы со стороны Гилберта, которые Энцелад не оспаривал даже в том случае, если они казались совершенно бессмысленными. Кэргорские рыцари всегда отличались преданностью, беспрекословным подчинением и уверенностью в том, кому служили. Каждый день Энцелад доказывал, что его клятва не подлежит сомнениям, но Гилберт принимал это как должное.

Он запутался. Он окончательно запутался и не понимал, кем является на самом деле, кто друг, а кто враг. Он даже не понимал, почему Энцелад до сих пор рядом. Он игнорировал Гилберта в первые дни после смерти Дионы, фактически ни во что не ставил, и его поведение было законным основанием для соответствующего наказания, которое Гилберт так и не вынес.

Может, поэтому он и терял свою власть? Не было достаточно строг тогда, когда это нужно, и… «Нет, — тут же возразил себе Гилберт. — Это не так. Ты всё сделал правильно».

Он не поощерял слепое подчинение, и потому хотел знать, не жалеет ли Энцелад о своём решении. Если бы ещё во Втором мире он сказал, что не согласен защищать Клаудию, Гилберт бы нашёл другого рыцаря. Он никогда не отдавал приказ, зная, что Энцелад не сможет его выполнить.

Но чем дольше Гилберт находился в Омаге, тем яснее понимал, что именно это и сделал. Он настолько полагался на Энцелада, что уже не воспринимал себя без него. Если Энцелад был рядом или наблюдал за кем-нибудь, на кого Гилберт указал, ему самому было спокойно.

— Тебе нужен был человек, чтобы следить за ведьмой, — наконец сказал Энцелад. — Есть кто-то лучше меня?

— Но ты не хочешь этим заниматься, да?

— Если это может приблизить нас к победе над демонами и Иснаном в том числе, неважно, чего я хочу.

— Думаешь, он сможет открыть Переход сюда? Или что он уже открыл его?

Энцелад вдруг улыбнулся, показав зубы, и Гилберта пробрала дрожь.

— Даже если так, я буду ждать его, — сказал рыцарь. — Пусть только попробует сбежать в этот раз — разорву голыми руками.

Энцелад никогда не был особо эмоциональным, и Гилберт впервые слышал в его голосе так много злости и ярости. После похорон Дионы все эмоции Энцелада будто разом выключились, и они не проявлялись даже в моменты, когда, Гилберт был уверен, он мог потерять терпение.

Это пугало его даже сильнее, чем проклятие Клаудии. Гилберт просто не представлял, как помочь Энцеладу, и чувствовал себя отвратительно.

— Надеюсь, что Иснана всё же нет в этом мире, — рассеянно пробормотал он.

Энцелад, мгновенно нахмурившись, возмущённо уставился на него.

— Я не это имел в виду! — испуганно возразил Гилберт. — Но мы всё же планируем войти в Лабиринт, а там слишком много хаоса. Он может подчинить себе его, особенно если учесть, что Хайбарус на его стороне.

— Даже он ему не поможет, — жёстко подвёл итог Энцелад. — Я…

Его слова были заглушены громким звуком рога, эхом разнёсшегося над всем дворцом. Гилберт насторожился и торопливо огляделся, пытаясь отыскать источник звука, но увидел только конюхов, которые пытались успокоить переполошившихся лошадей, и Стеллу, подкрадывающуюся к ним со стороны садов, через которые они пришли несколько минут назад. Она застыла на месте, испуганно округлив глаза и, едва звук рога повторился, подняла голову к серому небу. Гилберт машинально повторил за ней, но ничего не заметил.

— В чём дело? — требовательно спросил Энцелад у Стеллы, мгновенно вернув себе самообладание.

— Он здесь, — тихо ответила она, вжав голову в плечи.

— Кто?

— Фортинбрас попросил найти вас, но…

— Это Третий? — недоверчиво уточнил Гилберт. Иногда он действительно верил, что они со Стеллой могут стать друзьями, — она казалось самой легкомысленной из всех и, следовательно, её было проще разговорить, — но подобные заявления понемногу уничтожали его веру. Зачем Третьему сигнальный рог?..

— Это не Фортинбрас, — покачав головой, ответил Стелла. — Это…

— Стой! — яростно крикнул кто-то позади них.

— Остановите его! — тут же подхватил второй голос.

— С дороги!

Гилберт почувствовал дрожь земли, услышал шумное дыхание и ржание. Едва он повернулся, как заметил огромное чёрное пятно, перемахнувшее через ограждение и несущееся к ним. Энцелад тут же схватил его и потянул в сторону, когда Стелла с громким визгом бросилась вперёд. Она встала, раскинув руки в стороны, и чёрное пятно, оказавшееся огромной лошадью, вдруг резко затормозило, встав на дыбы. Гилберта пронзил страх: он знал, что от удара с такого расстояния Стелла просто не выживет, и потому рванул вперёд. Однако тут же между ней и лошадью выросла ещё одна тень, из-за которой животное практически сошло с ума. Чёрный хвост бешено бил в воздухе, огромная голова на мощной шее двигалась из стороны в сторону, взмыленные бока поднимались и опускались. С каждой секундой, с которой выросшая из ниоткуда тень становилась плотнее, страх лошади будто усиливался. Побледневшая Стелла медленно отступала назад и рухнула бы, запнувшись о собственную ногу, если бы Энцелад вовремя не подхватил её.

— Кто это?

Стелла что-то бессвязно пробормотала. Тем временем подоспели конюхи, которые, однако, никак не могли подобраться к взбешённому животному. Стелла словно очнулась, заметив, как один из мужчин едва не получил копытом в лицо. Она вырвалась из хватки Энцелада, пробежала мимо мужчины, оказавшегося на месте тени, и крепко обняла лошадь за шею.

— Тише, милый, всё хорошо, — забормотала она намного разборчивее, чем до этого. Гилберту даже показалось, словно она намеренно повысила голос. — Всё хорошо, не нужно. Фортинбрас будет расстроен, если узнает…

— Так он вспомнил своё имя.

Гилберт вздрогнул, услышав голос незнакомого мужчины — глубокий, властный, чарующий настолько, что его хотелось слушать ещё и ещё. Но стоило только мужчине посмотреть на них, как Гилберт сразу же ощутил, что тот издевается над ними. Насмешка читалась в его разноцветных глазах, правом синем и левом красном, и широкой улыбке с клыками, которые мужчина гордо демонстрировал.

— Что ж, похвально, — как ни в чём не бывало продолжил мужчина, ненавязчиво отряхивая рог, висящий на поясе, от невидимой пыли. — Но ведь все знают, что проклятие сняла девчонка, да?

Стелла, не отошедшая от заметно притихшей лошади ни на шаг, метнула на него яростный взгляд.

— Здравствуй, Стелла, — с улыбкой поприветствовал её мужчина. — Скучала?

— Чтоб ты сдох! — рявкнула она, ещё крепче обняв шею лошади. Гилберту потребовалась секунда, чтобы понять: она пытается успокоить не животное, а себя.

От Стеллы пахло не только яростью, но и страхом.

— Тише, не при всех. Знаешь же, меня заводит, когда ты так говоришь.

Стелла побагровела и уже хотела подойти к нему, но вовремя себя остановила. На секунду она посмотрела на Гилберта, который совершенно ничего не понимал, но тут же отвела взгляд. Она что, знала этого мужчину? И она что, была…

— Ты специально напуган Басона? — прошипела Стелла, неотрывно смотря на него.

— Нет, думаю, он просто принял принца Гилберта за Фортинбраса. Да-да, — тут же продолжил он, будто почувствовал замешательство Гилберта, — я знаю, кто ты. Я всё про тебя знаю. Но вернёмся к важному. Стелла, милая, я устал с дороги и хочу немного отдохнуть. Может, проводишь меня?

— Сдохни! — ещё громче крикнула она. — Тебя никто не ждал!

— Выходит, и мою информацию никто не ждёт? Без неё вы не войдёте в Лабиринт.

Гилберт уловил, как Энцелад напрягся ещё сильнее. Все слуги и стражники, наблюдавшие за ними весь день, будто бы испарились — то ли отправились за помощью, то ли решили не рисковать собой лишний раз. Гилберт был в замешательстве и не мог вспомнить ни одной магии, которая была бы похожа на то, что использовал незнакомец. И откуда он знает, что они намерены войти в Лабиринт?

— Давай, Стелла, — с широкой улыбкой подначивал её мужчина, никого вокруг не замечая. — У нас мало времени, а я ещё хочу узнать, где вы прохлаждались столько месяцев. Или мне попросить принца Гилберта?

Он повернулся, критически оглядел с головы до ног и презрительно фыркнул, качнув головой.

— Не удивлён, что корона тебя отвергла.

Гилберта пробал озноб. Об этом-то он как узнал?..

Кем на самом деле был этот мужчина и какой магией он обладал?

— Катон, приятно познакомиться, — представился мужчина, будто прочитав его мысли. — Вождь Дикой Охоты и единственный, кто знает тайные пути, ведущие в Лабиринт.

Стеллу трясло от злости, ненависти, страха и стыда, с которым она никак не могла справиться. Она не ожидала, что Катон навестит их так скоро. Она вообще забыла о том, что он может в любое время оказаться в Омаге, и теперь чувствовала себя отвратительно. Он всегда предупреждал о своём появлении звуком сигнального рога, и Стелла, услышав его по пути к манежу, знала, что Катон вот-вот будет здесь. Знала и стояла, испуганно смотря в небо, где в любой момент могла пронестись бесформенная тень. И после, когда он сказал, что её злость заводит его…

Стелла хотела плакать. Почему Катон вечно всё портит? Почему думает, что ему всё дозволено? Клятва связывала его с Фортинбрасом и не позволяла ему вредить кому-либо из его союзников, но он всегда находил способ задеть её и напомнить, что когда-то она принадлежала Охоте. Иногда он говорил так, будто она до сих пор принадлежала только ему.

Стелла едва справилась с эмоциями. Она не могла слышать о том, как Джинн рассказывал о своём убийстве, и потому сбежала, решив, что лучше будет слоняться по дворцу. О том, почему Ветон так поступила, ей обещали рассказать позже, но Стелла и не рвалась как можно скорее узнать правду. Когда Ансель передал, что Фортинбрас ищет Гилберта и Энцелада, Стелла решила найти их с куда меньшим энтузиазмом, чем можно было от неё ожидать. Она хотела растянуть время, а когда узнала, что Гилберт и Энцелад возле конюшен, захотела ещё раз навестить Басона. Стелла даже не думала, что Катон явится прямо перед ними только для того, чтобы поиздеваться и напомнить, кем он является на самом деле.

Выбора у неё не было: успокоив Басона, испуганного появлением Катона, Стелла проводила того к Фортинбрасу. Это было ещё одной пыткой, куда более жестокой и извращённой. Катон прекрасно знал, где Фортинбрас, и смог бы найти его в огромном дворце с помощью магии. Гилберт и Энцелад, которые последовали за ними, его совершенно не интересовали. Только Стелла, которая всё это время чувствовала на себе пристальный взгляд Катона.

Она слишком хорошо помнила Башню и каждый момент унижения, которому он её подверг. Стелла хотела исчезнуть, провалиться сквозь землю или раствориться в воздухе, лишь бы избавиться от страха и стыда, которые разъедали её изнутри.

«Я ни в чём не виновата, — твердила она себе, стараясь мысленно считать шаги и не сбиваться с быстрого темпа. — Всё будет хорошо, всё будет хорошо!»

Катон не посмеет тронуть её. Не здесь, не на глазах у всех. Не с клятвой, которая связала его с Фортинбрасом. И если он попытается надавить на Стеллу словами, она справится. Она была сильной и очень умной. В конце концов, она выжила в Дикой Охоте и в Башне, а Фортинбрас, Магнус и Джинн учили её сражаться. Она точно справится.

«Я ни в чём не виновата», — вновь подумала Стелла, с напускной уверенностью кивнув попавшемуся на пути Анселю. Он подпрыгнул, заметив полный желчи взгляд Катона, и стрелой метнулся вперёд, к дверям, за которыми уединились Фортинбрас, Джинн, Киллиан и Клаудия. Пайпер, вообще-то, тоже должна была быть с ними, но она, как и Стелла, сбежала.

— Ты не хочешь со мной разговорить? — невинно уточнил Катон, поравнявшись со ней. Стелла попыталась ещё ускорить шаг, но Охотник тут же нагнал её. — Не веди себя как ребёнок, Стелла. Ты должна понимать, что у нас общие цели.

Стелла ему не верила. Пусть он озвучит ей хоть сто истин — ни одной не поверит, пока не услышит их же от Фортинбраса.

— За эти месяцы многое изменилось, но знаешь, что самое удивительное? Ваша вера в то, что такие слабаки, как принц Гилберт, помогут. Это лишь попытка отстрочить неизбежное, Стелла. Порочный круг замкнётся, и никто не сумеет спастись.

Стелла сжала челюсти, запретив себе отвечать. Злость красной пеленой застилала ей глаза. Она даже не видела, как двери открылись и Фортинбрас, обычно не прятавший своего паршивого настроя от встречи с Катоном, двинулся к ним. Стелла, воспользовавшись моментом, развернулась и побежала вперёд, как можно дальше от источника своего страха.

Это нечестно. Она была сильной и умной, могла справиться с чем угодно и побороть любого. Она не должна бояться Катона, но боялась. Меньше, чем за пять минут он разрушил всю её уверенность, которую Стелла старательно копила столько месяцев, заставил поверить, что она годна лишь для того, чтобы быть частью Охоты.

«Это неправда!» — думала Стелла, размазывая предательские слёзы по щекам, пока бежала в сторону своих комнат.

Как Катон может разрушать её, если она давно убедила себя, что он больше не властен над ней? Как он смеет показываться в Омаге после того, как столько лет измывался над ней и пытался убить Джинна с Пайпер? И почему Стелла такая слабая?

Ворвавшись в комнату, она первым делом заперла дверь и придвинула к ней стул, чтобы никто не попытался войти. Затем метнулась в дальнюю комнату и, так же заперев дверь, забилась в самый угол между двумя шкафами, вцепившись себе в волосы.

Вспоминая о том, каким озадаченным выглядел Гилберт и как Энцелад изучал Катона, Стелле хотелось только одного — исчезнуть. Они видели, что она струсила, и наверняка поняли, из-за чего. Как бы ей ни хотелось обратного, Гилберт не такой уж и глупый. Он точно может сложить несколько фактов и брошенных Катоном фраз вместе. И перед тем, как она убежала, он наверняка видел, что она заплакала.

Как она могла быть такой несдержанной? Фортинбрас доверился ей, выбрал ракатаном для своего тела, в очередной раз признав силу Стеллы, но она подвела его, испугавшись Катона.

Стелла завыла ещё громче, уперев лоб в колени, прижатые к груди. «Глупая, глупая, глупая! — твердила она себе, захлёбываясь в слезах. — Неблагодарная девчонка! Только и можешь, что путаться под ногами!»