Кровь мага

2. Надень свои камни Явон / Джа’афар

Брохена, Явон, континент Антиопия

Сентинон 927

10 месяцев до Лунного Прилива

Из-за горизонта показались первые лучи солнца, озарив безоблачное небо. Елена Анборн подняла руку, чтобы прикрыть глаза. От невероятной красоты игры света и тени у нее перехватило дыхание. Горы были фиолетовыми, а оливковые рощи на побережье мерцали подобно серым камням. Внизу раскинулось хитросплетение улочек Брохены, столицы Явона. Город уже жужжал и копошился подобно растревоженному улью; одетые в черное женщины и мужчины в белых тюрбанах спешили на утреннюю молитву. Как только солнечные лучи коснулись купола огромного амтехского Дом-аль’Ахма, в воздухе разнеслись заунывные песнопения Божьих Певцов (более древние, чем сам город), которыми они призывали верующих на молитву. Елена ощутила странный порыв присоединиться к ним, запорхав подобно птице по улицам, желание стать одной из собиравшихся под сенью купола. Ее совершенно не привлекала амтехская вера. Просто с каждым днем Елене все сильнее хотелось быть частью чего-то.

Было ли в мире место, которое она могла назвать своим домом? Если так, то оно находилось определенно не здесь. Здесь она оставалась светлокожей уроженкой Запада на темнокожем Востоке, контрастировавшей еще и с местными представлениями о роли женщины. Елена была незамужней воительницей, в то время как женщине надлежало выйти замуж и не покидать жилище своего супруга. А еще она была магом в землях, где таковых считали порождением Шайтана. Тем не менее Брохена таки подарила Елене ощущение дома, пусть и весьма своеобычное.

Она была высокого для женщины роста и привыкла одеваться как мужчина. Ее тело выглядело поджарым и мускулистым, а лицо – загоревшим на солнце и умудренным опытом. Свои выгоревшие на солнце волосы она собирала в хвост. Пока Елена смотрела на город, свесившись из окна своей комнаты в одной из башен Брохенского дворца, ее голубые глаза все время двигались. Нести предоставили ей жилье, где она могла тренироваться. «Любую с хорошим видом», – попросила она и получила комнату, из которой открывался вид на город, пустыню, горы и небо во всех направлениях. Это был суровый, но щедрый край суровых, но щедрых людей.

На мгновение ей захотелось, чтобы она смогла остаться здесь, когда все закончится, пусть Елена и понимала, что это невозможно. Она полюбила пустыню с первого взгляда. Пески взывали к пустоте внутри нее. Я буду скучать по этому месту – даже по вони базаров, где мочатся прямо на стены и повсюду гниют всевозможные отбросы, где навоз используют в качестве топлива, а мыться принято в реке, напоминающей сточную канаву. Однако в воздухе висел аромат кофе. Елена могла почувствовать его даже отсюда. Цвета шелков, крики торговцев, пение вездесущих священнослужителей – все это будет преследовать Елену до конца ее дней.

Потягивая кофе со специями из крошечной чашечки, она попыталась представить свою пасмурную дождливую родину, но не смогла этого сделать. Образы Брохены были для этого слишком яркими. Воздух этим утром дышал прохладой, и стелившийся по земле туман смешивался с дымом костров, висевшим над большинством пустынных земель. Приближалась зима, хотя дни все еще были жаркими. Сезон дождей 927 закончился; дождей больше не будет до юльсвена следующего года, а к тому времени уже начнется Лунный Прилив. Мост Левиафана поднимется из морской пучины, и Урт вновь погрузится в войну.

Она уже собиралась отвернуться, когда прямо у нее над головой пролетел белобровый дрозд и, звонко запев, уселся на подоконник. Птица совершенно не противилась тому, чтобы Елена взяла ее в руки и достала письмо из привязанного к лапке мешочка. Она сразу узнала вышитый на мешочке знак Гурвона Гайла, и перед ее глазами нарисовалось его лицо: худое, суровое, уверенное. Мой любовник… Могу ли я все еще называть его так после того, как не виделась с ним целый год? Во всяком случае, мой начальник. Тот, кто хранит мои деньги.

Елена с трудом сдержалась, чтобы не сунуть письмо в карман, не читая. Ей не слишком-то хотелось знать, о чем в нем шла речь. Однако это было бы глупо. С шумом выдохнув, она вскрыла конверт. Коротко и по делу. «Надень свои камни». Большего не требовалось. Этих трех слов было достаточно. «Надень свои камни». Любимое выражение Гурвона, означавшее: «Пришло время действовать: собери свои вещи и будь готова уехать, как только получишь следующее письмо».

Она прикинула: ее спальня была почти пуста, не считая небольшого сундука с одеждой, нескольких подарков королевской семьи – джхафийских платков да накидки-бекиры для выхода на улицу – и ее меча. На шее Елена носила бирюзовый амулет, усиливавший ее гностические способности. Не так много для жизни, полной борьбы. Это не считая золота, заработанного за целую карьеру, которое хранил… Гурвон.

Она встретила Гурвона Гайла, когда присоединилась к норосским Лесным следопытам в 909. Ей тогда был двадцать один год. Полукровка и дочь полукровок, она закончила свое обучение в 906, слишком поздно для того, чтобы поучаствовать в Первом священном походе и штурме Гебусалима. А вот ее старшая сестра Тесла была там и едва не погибла. Елена поступила на службу в Вольсай, имперскую разведку. Незадолго до наступления 909, когда стало ясно, что Мятеж неизбежен, она, как и все агенты-норосцы, присоединилась к норосской королевской армии в качестве разведчицы. Гурвон Гайл, недавно вернувшийся из походов, был ее капитаном. Он обладал циничным шармом уставшего от жизни человека, заставлявшим ее улыбаться. И он, в отличие от большинства, не принимал Елену за слабачку. Во время совместных заданий между ними возникла связь, и одной холодной, влажной ночью, когда они стояли к северу от Кнебба, она проскользнула в его палатку. Ужасы очередной устроенной Бетильоном резни все еще стояли перед ее глазами, а Гурвон, похоже, нуждался в ней так же, как и она в нем.

Как ни странно, Мятеж был славным даже в своем поражении. Как ни ужасно это прозвучало бы сейчас, воспоминания о том времени были счастливыми, несмотря на все то, что Елена видела и что совершила. Магистр-генерал Роблер и его армия уничтожали гораздо более многочисленные рондельмарские армии, одерживая одну громкую победу за другой – победы, вошедшие в учебники по военному делу. Серые Лисы Гайла стали героями. Они скрывались, получая пропитание у крестьян, и какое-то время победа казалась возможной, несмотря ни на что. Однако обещанная помощь из соседних королевств так и не пришла, сулившие победу таинственные маги исчезли, а норосские легионы постепенно оказались отсечены от своих и попали в окружение. Армия Вульта в Лукхазане сдалась, оставив силы Роблера запертыми зимой в высокогорных долинах. Его люди гибли сотнями, пока Роблер наконец не сдался.

Время после Мятежа было для Елены очень тяжелым. После двух лет, тянувшихся под дамокловым мечом тревог и напастей, вернуться к нормальной жизни было невозможно, так что она присоединилась к вновь созданной Гайлом организации магов-шпионов. Официально они служили в качестве наемных стражников у богачей, однако их тайное ремесло было куда как более грязным: шпионаж и убийства. Рондийцы хотели уничтожить несогласных, которые раньше угрожали присоединиться к Норосскому мятежу. И Елена вдруг оказалась по другую сторону, охотясь на врагов империи. Поначалу ее это тревожило, однако со временем она научилась на многое закрывать глаза. Она отправлялась туда, куда говорил ей Гурвон, и убивала цели, на которые он ей указывал. Ее совесть умерла, а сердце стало каменным. Она резала глотки хороших людей и убивала невинных, которым не повезло стать нежелательными свидетелями преступных деяний. Сама ее жизнь стала напоминать диковинное сплетение лжи и иллюзий. Значение имело лишь золото. В итоге она оказалась здесь, выполняя самое прибыльное задание в своей жизни. Елена должна была защищать явонского короля и его семью во время священного похода. Их защита была ее единственной обязанностью, так что она, впервые за долгие годы, могла даже использовать свое настоящее имя.

Елене сложно было вспомнить, что она являлась не только оружием, однако дети растопили лед в ее сердце. Их инстинктивное желание верить ей, их искренние улыбки, их глупые игры вновь научили ее смеяться. Четыре года, позволившие ей вновь почувствовать себя живой, вспомнить, что жизнь – это не просто течение времени. А теперь это…

Надень свои камни…

Проклятье, Гурвон, это место стало мне домом!

Отпустив дрозда, Елена выбросила ядовитое маленькое сообщение из головы. Она начала делать утреннюю гимнастику, поднимая мерцавшую в пробивавшихся в полутемную комнату солнечных лучах пыль. Ее концентрация возросла; далекие голоса Божьих Певцов и гул толпы стали более отдаленными. Она изгибалась, наклонялась, наносила удары ногами и руками по воздуху и кружила вокруг установленного в центре комнаты механизма, пока не вспотела. Наконец Елена остановилась и, взяв прислоненный к стене деревянный меч, обернулась к машине.

– Бастидо, уно, – сказала она как вслух, так и гностически, и устройство ожило.

Под шлемом вспыхнул бледный янтарный свет; раскинув свои четыре «ноги» подобно пауку, управляемый гнозисом механизм со зловещей грацией пополз вперед. В каждой из его четырех «рук» было затупленное оружие: неострый меч, цепь, обитая металлом булава и древко копья. Под шлемом висел небольшой баклер, а сам шлем жутковато поворачивался, следя за каждым движением Елены. Внезапно меч и копье одновременно нанесли удар; Елена парировала удар клинка гностическим щитом, а копья – своим собственным мечом. Схватка началась. На протяжении сорока секунд она металась и делала выпады, отбивалась и кружила, пока ей наконец не удалось нанести удар по шлему. Машина тотчас замерла, хотя шлем продолжал следить за ее движениями, сверкая на нее янтарным светом из прорези, словно получивший затрещину ребенок.

– Попался, Бастидо, – выдохнула Елена.

Большинство магорожденных девушек отказывались учиться фехтованию, а те, кто все-таки пытались, были слишком слабыми и нетерпеливыми, чтобы заниматься изматывающими тренировками последовательно и достаточно долго. Однако нрав Елены всегда был скорее мальчишеским. Вырастя в деревне, она всегда гуляла сама по себе. Набивая синяки и шишки, она продолжала напряженную подготовку, пока наконец не получила одобрения мастера клинка Батто. Она была единственной девушкой в брицийской коллегии Арканум д’Этьен, завершившей боевую подготовку с отличием. Бастидо – Ублюдок – был прощальным подарком Батто.

Отсалютовав, Елена приготовилась.

– Бастидо, дуо.

В этот раз машина вела себя более агрессивно. Ее удары стали искуснее, а движения – менее предсказуемыми. В бой вступила булава, и теперь Елене приходилось сражаться с тремя оружиями, постоянно подпрыгивая и используя воздушный гнозис, чтобы внезапно атаковать сверху и уворачиваться в воздухе. Она отталкивалась от стен, парируя с силой и точностью, пока не нанесла еще один удар. Елена вся взмокла и дышала с трудом. Бастидо дернулся, словно гневаясь на нее и желая поквитаться. «Давай же, – будто бы говорил он, – попробуй меня на чинкуэ».

– Ну уж нет, Бастидо, – ухмыльнулась она.

Елена попробовала пятый уровень лишь однажды, и бой завершился за несколько секунд. Бастидо тремя молниеносными ударами сломал ей ведущую руку и два ребра; Гурвону пришлось оттаскивать ее на безопасное расстояние. Больше Елена рисковать не станет – в ее возрасте это было бы уже слишком. Однако она провела еще одну схватку, в этот раз на трэ, поразив Бастидо за полсекунды до того, как получить в левое плечо удар булавы, отправивший ее на пол.

– Эй, это было после моего касания! – пожаловалась она.

Машина лишь как бы оскалилась. Иногда она казалась живой.

Сделав несколько глубоких вдохов, Елена приказала Бастидо вернуться на место в углу и деактивировала гностическое создание. В горле у нее пересохло, и Елена долго пила воду из ведра, которое затащила наверх чуть ранее, а затем вылила оставшуюся себе на голову. Мокрая ткань липла к ее раскрасневшемуся, вспотевшему телу, остужая его. Лицо Елены горело, и она представляла румянец на своем веснушчатом лице с едва заметными морщинками. Елена опустила взгляд на тунику, прилипшую к ее плоской груди, крепкому животу и мускулистым бедрам. Она не была ничьим идеалом красоты, равно как и не была похожа ни на одну женщину, которую знала, даже из числа магов. На секунду Елена ощутила накатывающее на нее чувство одиночества и сердито отогнала его.

Как я вывезу отсюда Бастидо? Я привезла его лишь с мыслью, что нам удастся закончить эту работу с честью…

Надень свои камни… Зачем? Мы что, просто уйдем? Что происходит?

Елена содрогнулась. Не думай об этом. Думай о деньгах. Завернувшись в джхафийское одеяло, она вышла из комнаты, отправившись на поиски ванной и горячей воды.

Полчаса спустя, помывшись и надев джхафийскую сорочку, известную как сальвар, Елена повела детей Нести в солланскую часовню. Покрытые рельефными изображениями стены из песчаника были закопченными, а две висевшие за алтарем медные маски Солнца и Луны явно нуждались в хорошей полировке. Старый солланский жрец-друи увлеченно предавался возлиянию, взывая к силам нового дня. Казалось, все были очень усталыми – солланская вера могла быть самой древней на Юросе, религией римонцев, доминировавшей когда-то на всем западном континенте, однако здесь, на востоке, ее ростки не нашли благодатной почвы.

В часовне было всего двенадцать человек. В первом ряду стоял король Ольфусс, чья кожа казалась особенно темной на фоне белых волос и бороды. Его добродушное лицо выглядело чрезвычайно серьезным. Он должен был поддерживать обе явонские веры, солланскую религию римонцев и амтехскую – джхафийцев; это означало, что ему приходилось много стоять на коленях. Елена не могла сказать, исповедовал ли он хотя бы одну из них искренне. Рядом с королем соседствовала его жена Фада, закутанная в накидку-бекиру. Фаду не волновала солланская вера: присутствие здесь было для нее лишь обязанностью. За ними расположились их укутанные от холода дети. Маленькому Тимори, наследнику, было всего семь. Ему явно было скучно. Он постоянно вертелся и, оглядываясь на Елену, махал ей, пока Солинда, заметив это, не отругала его. Солинда была самой высокой из детей, хотя второй по старшинству. Со своими темно-рыжими волосами, изящными руками и длинными стройными ногами она считалась первой красавицей семьи, хотя Елене больше нравилась Сэра, которая была смуглее и экзотичнее. Почтительная старшая дочь, Сэра глубоко погрузилась в молитву.

Коллеги Елены, Ратт Сорделл и Самир Тагвин, стояли без дела у двери, даже не притворяясь заинтересованными. Они поклонялись Кору, и их не волновало, кого они оскорбят напоминанием об этом. Оба вызывали у Елены неприязнь, и она была рада держаться от них подальше. Присутствовали и стражники: двое молодых мужчин стояли у входа, а их капитан, опустившись на колени рядом с Еленой, тихо молился. У Лоренцо ди Кестрии были коротко подстриженные непослушные кудрявые волосы и грубоватое, но красивое лицо. Он прибыл несколько месяцев назад – Ольфусс дал ему место среди своих рыцарей как младшему сыну союзного семейства. Его фиолетовая туника выглядела сбившейся, но чистой, от него пахло гвоздикой и корицей. Встретившись с Еленой взглядом, капитан улыбнулся.

Елена отвела глаза. Ей нравился Лоренцо, но она не хотела – не могла себе позволить – привязываться. Особенно теперь. Надень свои камни…

– Отец Соль, – произнес друи Прато, – мы взываем к тебе. Сестра Луна, мы взываем к тебе. Проведите нас в целости через Самайнский фестиваль. Защитите нас в эти зимние ночи и взлелейте семена весны. Осветите наш путь, умоляем вас.

Елена вертелась подобно маленькому Тимори. Умиротворяющие слова, произносимые озабоченным сменой времен года друи, ее не успокаивали. Молиться о защите от зимы здесь, в Явоне, где зима была сезоном выращивания урожая, казалось просто абсурдным. И все же Елена будет по всему этому скучать. На Юросе больше никто открыто не поклонялся Солю и Луне. Вера в Кора навязывалась повсюду. Другие религии были объявлены ересью, и исповедовать их было опасно.

Короткий ритуал завершился глотком вина, после чего старый друи помазал собравшимся лбы щепоткой пепла и водой. Когда они вышли из часовни, Лоренцо с надеждой подплыл к Елене. Однако она умела отвечать на заигрывания мужчин отказом, не оскорбляя их. Тихонько подкравшаяся Сэра поцеловала ее в щеку.

– Буона Самайн, Элла. – В темно-карих глазах девочки блеснул свет факела. – Твои волосы мокрые! Ты уже успела помыться и поупражняться? Разве ты не знаешь, что сегодня праздник?

– Я упражняюсь каждый день, Сэра. Ты очень красива этим утром. Как и ты, Солинда, – добавила Елена, обращаясь к младшей сестре, строившей глазки Лоренцо.

Солинда взрослела слишком быстро.

– Завтра будет много танцев, – произнесла Солинда оживленно, не сводя взгляда с рыцаря.

Лоренцо улыбнулся ей, однако затем вновь посмотрел на Елену:

– Вы танцуете, миледи?

Елена выгнула бровь:

– Нет.

– Я буду танцевать со всеми рыцарями, – объявила Солинда величаво, уязвленная тем, что внимание Лоренцо поглощено кем-то еще.

– Даже с неуклюжими и уродливыми? – спросила Сэра лукаво.

– Только с красивыми, – ответила Солинда. – Вроде Фернандо Толиди.

– Фу, – сказала Сэра. – Ты не можешь с ним танцевать, он же Горджо.

– И что? Я считаю, он красив. А отец сказал, что пора принять Горджо обратно в королевское лоно.

– Говоря о королевском лоне, он не имел в виду твое, – съязвила Сэра. – В любом случае он похож на лошадь.

Протиснувшись между девочками, маленький Тимори обнял Елену за ноги. Без усилий подняв его, Елена посадила мальчика себе на плечи. Она заметила, что Ратт Сорделл прошептал на ухо Самиру Тагвину какое-то презрительное замечание и они вместе зашагали по плохо освещенному залу. Сорделл, единственный чистокровный маг в группе, официально возглавлял их на этом задании. Однако Самир, с его тремя четвертями магической крови, благодаря своему врожденному таланту к огненному гнозису был самым устрашающим из бойцов. Интересно, что за сообщение Гурвон направил им?

– Донна Елена? – позвал ее король Ольфусс. – У вас есть минута?

– К вашим услугам, сир, – сказала Елена, передавая Тимори Лоренцо.

– Не задерживайте моего мужа слишком, Элла, – произнесла королева Фада тепло. – Завтрак ждет, а у нас сегодня много гостей.

Идя по коридору за двумя рондийскими магами, Нести кружили друг вокруг друга в причудливом танце. Елена глядела им вслед с улыбкой на губах, пока Ольфусс, положив ей руку на плечо, не повел ее обратно в часовню. Друи вышел через заднюю дверь вместе с остатками вина для причастия, потому Елена и король остались в полутемном помещении одни. Проведя ее к скамье на другом конце зала, Ольфусс сел рядом с ней. Его морщинистое лицо излучало добродушие.

– Рад видеть вас улыбающейся, донна Елена, – произнес король, говоря на переливчатом римонском языке. – Вы были такой мрачной, когда приехали. Полагаю, солнце и жара пошли вам на пользу.

– Возможно, Ваше Величество.

– Мы здесь одни, поэтому «милорда» будет достаточно, донна Елена, – сказал Ольфусс. Обычно это означало, что ему что-то нужно. – Известно ли вам, что мы сделали ставки на то, кто первым сумеет заставить вас улыбнуться? Солинда, разумеется, победила со своей дурацкой шуткой. Помните? «Как заставить римонца замолчать? Нужно связать ему руки». Вы тогда внезапно улыбнулись и громко рассмеялись, а Солинда от восторга пустилась в пляс.

Елена помнила. Она так давно не пользовалась этими мышцами лица, что они тогда заболели. А еще у нее заболело сердце. Ощущение было подобным тому, которое испытываешь, когда ставишь замерзшие ноги слишком близко к огню.

– Надеюсь, она выиграла что-то хорошее.

– Рубиновое ожерелье из Кеша. Она вам не сказала?

– Нет, Ваше Величество. Я и представить не могла, что мое поведение вызывает такой интерес.

Неужели и правда прошло четыре года? Впрочем, это были хорошие четыре года… Предшествовавшие им выдались просто ужасными. Она оказалась меж двух огней – между Гурвоном и Ведьей. Отъезд с Юроса стал настоящим облегчением.

Ольфусс взглянул на алтарь:

– Принять в свои ряды трех рондийских магов было для нас непростым решением, но когда Горджо наняли мага Доробонов шпионить для них, у нас не осталось иного выбора, кроме как последовать их примеру. В противном случае им были бы известны все мои действия. И все же магов здесь не жалуют.

В жизни не слышала такого преуменьшения. Не знаю даже, кто ненавидит нас больше – римонцы, чью империю мы уничтожили, или кешийцы, которых мы завоевали и поработили.

– Мои дети любят вас, Элла. Вы для нас – как член семьи. Но я хотел бы знать, счастливы ли вы здесь? Взаимна ли любовь, которую они испытывают?

Король встретился с ней взглядом, который теперь стал очень серьезным.

Елена быстро кивнула, чувствуя, что ее горло сжалось.

– Конечно, милорд.

Именно поэтому уехать будет так тяжело.

Ольфусс улыбнулся.

– Буона. – Он погладил ее по щеке, и улыбка на его старом, морщинистом лице стала шире. – Возможно, нам удастся найти вам мужчину, Элла. Тогда вы осядете здесь и мы сможем перестать платить вашему магистру Гайлу те заоблачные суммы, которые мы ему платим.

– Ольфусс, канцлер опять ворчит по поводу необходимости сократить расходы?

Король рассмеялся, однако взгляда не отвел.

– Элла, каждый месяц мы платим немалые деньги за ваши услуги, а также за работу Сорделла и Тагвина. Но вы стоите этих денег. А вот остальные двое… Они мне не слишком-то нравятся, и я хотел бы нанять вас напрямую, избавившись от остальных. Я удвою ваше жалованье, и мы оба окажемся в выигрыше. Что скажете?

Елена замерла от неожиданности. Внутри какая-то ее часть подпрыгнула: быть свободной и не уезжать – разве не этого она хотела? И будь проклят Гурвон! Но что насчет Теслы? Ее зять делал все, что мог, но цена обучения их сына была немыслимой. В Нороштейне Елену ждала огромная сумма; однако, если она выйдет из игры, с этими деньгами можно будет распрощаться. К тому же охранять Нести в одиночку могло быть легким делом в мирное время, однако теперь приближался Лунный Прилив…

Внезапно Елена осознала, что не ответила даже выражением лица, замерев подобно статуе. Она с извиняющимся видом посмотрела на Ольфусса.

– Милорд, я польщена. Ваше предложение – большая честь, но, если Гурвон плохо это воспримет… – Елена нахмурилась, считая в уме. – Он контролирует мои сбережения, а это – большая сумма, больше, чем вы можете себе позволить.

Услышав это, король хитро прищурился и похлопал ее по колену:

– Донна Елена, в жизни есть много других вещей, кроме золота. Мы ценим вас, Елена, вы – одна из нас. Вы Нести. – Он ухмыльнулся. – Или ди Кестрия, если перестанете отталкивать молодого Лоренцо!

Елена ухватилась за возможность сменить тему:

– Бедный Лоренцо! Он милый, но я здесь, чтобы выполнять свою работу, милорд. Меня он не соблазняет.

– Вся в делах, Елена, как и всегда, – произнес Ольфусс с легкой грустью. – А какие мужчины вас соблазняют, хммм? Быть может, короли?

Он лукаво улыбнулся.

– Фада оскопит вас, если вы даже взглянете на меня! – рассмеялась Елена.

Она прекрасно понимала, что он говорит несерьезно, но была благодарна королю за ту непринужденность, с которой он общался с ней.

Ольфусс в ответ ухмыльнулся, и на мгновение его лицо приобрело плутовато-подростковое выражение, однако он сразу же взял себя в руки.

– Элла, прошлой ночью нам принесли весть, что сестра Фады, Хомейра, быстро увядает. Опухоль в ее животе убивает ее, и Фада должна отправиться к ней в Форензу. Сэра и Тимори поедут с ней. Солинда настаивает, что должна остаться здесь на бал, и разве можно отказать ей, зная ее любовь к танцам? Вы должны сопроводить детей в Форензу, а Тангвин составит вам компанию, чтобы защитить Фаду. Вы останетесь там до… Что ж, полагаю, до похорон Хомейры. Сам я поехать не смогу. Эмиссар Салима уже пересек границу, и я должен быть здесь, чтобы принять его.

Елена кивнула, лихорадочно размышляя. Что Ольфусс скажет эмиссару? Разумеется, он поклянется в верности Салиму. Возможно, именно поэтому Гурвон нас отзывает. Если он этого не сделает, мы окажемся по другую сторону во время священного похода. Еще одна причина, по которой я не могу принять предложение Ольфусса…

– Уверен, мы сможем найти решение, которое устроит всех нас, – сказал Ольфусс так, словно прочел ее мысли. – Мы, явонцы, привыкли считать, что искусство компромисса – величайшее из всех. Я поговорю с магистром Гайлом, и мы придем к соглашению, которое будет выгодно нам обоим. – Поднявшись, король положил руку Елене на плечо. – Присматривайте за моими детьми в Форензе, донна Елена.

Она молча кивнула, ощутив, что ее внезапно охватили эмоции – словно кровь хлынула в давно пустовавшие артерии, наполнив свою хозяйку непривычными ощущениями. Елена не знала ни что сказать, ни как быть с эмоциями, которые, как она думала, ей давно удалось в себе убить.

Похоже, Ольфусс понял, что творится у нее в душе. Захромав прочь, он закрыл за собой дверь часовни, предоставив Елене возможность поразмышлять в звенящей тишине.

Оставшаяся часть дня прошла в религиозных церемониях, которыми римонцы отмечали канун Самайна, с традиционными танцами, гимнами и торжественными полуночными песнопениями у костра; во главе с друи люди возносили молитвы Отцу Солю, чтобы он провел их через приближающуюся зиму. Ольфусс выглядел царственным, как сам Соль, а Фада – темной и таинственной, как богиня Луна. Сэра была одета в серебристо-серое и тихо пела, а за одетой в золотое сияющей Солиндой ходила толпа очарованных юношей. Больше всего она танцевала с Фернандо Толиди, отпрыском Горджо, одним из немногих, кто рискнул покинуть их оплот на севере, в Гителе, присоединившись к торжествам в столице. В этом была вся Солинда: она выбрала партнера, чтобы досадить собравшимся. Хотя внешний вид Фернандо действительно впечатлял, да и присущей большинству представителей его клана замкнутостью он не отличался. Можно было не сомневаться, что Солинда вызовет возмущение всего двора, вновь выбрав его себе в качестве партнера для танцев на завтрашнем большом балу.

Праздновать собрались все знатные римонские семьи. А вот джхафийцев не было: они все еще постились в последний день амтехского священного месяца. Самайн отмечали только римонцы; гораздо более пышный и популярный джхафийский фестиваль, Ай-Ид, выльется на улицы завтра. Вместе эти два праздника превратят день в одну большую вечеринку.

Елена очень увлекалась историей Явона. Когда мост Левиафана открылся, некоторые римонцы пересекли его, чтобы торговать. Они нашли климат и рельеф Джа’афара (который они стали называть «Явоном») похожими на те, что были в некоторых регионах Римонии. Покупая землю, они стали экспериментировать с оливками, виноградом и некоторыми другими культурами со своей родины. Они преуспели, и в последующие годы их число увеличилось за счет десятков тысяч переселенцев, бежавших от римонского засилья на Юросе еще до начала священных походов. Многочисленные компромиссы позволили избежать войны с коренным джхафийским населением, и королевство окрепло. Один лакхский гуру помог заключить мир, предотвративший гражданский конфликт; частью соглашения было и обязательное наличие смешанной крови у потенциальных правителей. Это не вызывало восторгов сторон, однако избежать войны хотелось всем, а гуру глубоко уважали. В итоге наиболее знатные семьи обеих рас согласились начать заключать смешанные браки и принять законы, защищавшие как солланскую, так и амтехскую религии. Со временем это привело к возникновению новой, уникальной нации страны, которую Елена полюбила.

Елена редко танцевала для собственного удовольствия, но иногда делала это, чтобы порадовать детей. Ей не хотелось, чтобы из-за нее сцеплялись одинокие мужчины. Лоренцо смотрел на нее восхищенными глазами, однако Елена не обращала на него внимания. Держа за руки Сэру и Тимори и напевая полночный гимн у костра, она чувствовала, что внутри нее разливается тепло, причиной которого не могло быть выпитое спиртное. Чувство было подозрительно похожим на счастье.

Впрочем, Елена ни на минуту не спускала взгляда с Ратта Сорделла, стоявшего у стены с кислой миной, и его смуглого приятеля Самира Тагвина, который, не переставая сердито хмуриться, опустошал один кубок за другим. Как я тебя понимаю, Ольфусс. Не могу дождаться того дня, когда наконец расстанусь с этой парочкой.

Она поднялась вместе с детьми и их няней Борсой обратно на тот этаж крепости, где они жили. Старая женщина порядком набралась римонского вина, однако твердо держалась на ногах. Солинда, казалось, могла танцевать всю ночь напролет, а вот Тимори уже почти что спал на руках у Елены, да и Сэра все время моргала.

– Я рада, что остаюсь, – произнесла Солинда. – Не хочу пропустить Ай-Ид. А завтрашний бал будет лучшим за все время.

Сэра пожала плечами:

– По крайней мере, одна из нас должна отправиться с матушкой, чтобы увидеть танте Хомейру прежде, чем она умрет, – сказала она с ханжеским видом.

Елена вспомнила свою собственную сестру. Тесла была неугомонной, как Солинда, а Елена – тихой, как Сэра. Возможно, именно поэтому Сэра была для нее как дочь, которой Елена никогда не имела, пусть лесам и холмам, которые она в детстве исходила вдоль и поперек, Сэра предпочитала книги и раздумья.

– Разумеется, я хотела бы тоже поехать, – отозвалась Солинда быстро, не желая показаться бессердечной, – но, знаешь ли…

Сэра скорчила гримасу:

– Да, знаю: Фернандо Толиди то, Фернандо Толиди это…

– Ты несправедлива! Я танцевала со всеми.

– Да, танцевала, – вмешалась Елена. – Однако теперь время спать. Живо в постель!

Она отнесла Тимори в его комнату, пока Борса загоняла девочек в их спальню. Мальчик уже отходил ко сну, потому Елена не стала его раздевать, а просто укрыла одеяльцем, поцеловав на ночь. В огромной кровати маленький явонский принц выглядел совсем крошечным, однако его лицо было совершенно безмятежным. Толстые темно-бордовые свечи наполняли комнату ароматом роз и корицы, и в их свете на стенах играли тени.

Когда Елена вошла в комнату девочек, Сэра крепко ее обняла и отвернулась к стенке. Казалось, она сразу уснула, однако из-под ее простыни выглядывал уголок книги. Елена не стала ее забирать. Солинда просто помахала ей рукой: мысли младшей из сестер по-прежнему были заняты рыцарями, слетавшимися к ней словно мотыльки на огонь.

Борса ждала ее за дверью. Она, по обыкновению, смотрела, как Елена, становясь посреди коридора, обновляет гностическую защиту. Мягкими движениями Елена вскидывала руки, и в стены, потолки и полы вплеталась сеть бледных белых линий. Наиболее густой эта сеть была у двери и окон. Когда созданные Еленой обереги были активны, свободно войти на этаж и выйти с него могли лишь она и те люди, которым это позволялось. Другим это сделать было непросто: они могли проникнуть внутрь, лишь справившись с весьма неприятными физическими и психическими ощущениями, которые вызывали обереги. Барьер не был непроницаемым, однако вместе с камнем, замками и засовами эффективно защищал ото всех, кроме самых искусных и решительных врагов.

Закончив, Елена позволила своему Внутреннему Оку закрыться, а своим силам – притихнуть. Борса смотрела на нее спокойно, уже давно привыкнув к подобным чудесам.

– Девочки сегодня были счастливы, – заметила старая няня. – Солинда так быстро растет.

– Быть может, слишком быстро?

– О, не в плохом смысле. Это хорошо, что ей не терпится выйти замуж. Она – хорошая девочка. Сэра могла бы взять с нее пример и стать чуть более открытой. Ей надлежит выйти замуж первой, однако она едва замечает юношей. – Служанка нахмурилась. – Ты даешь ей чересчур много книг, Элла. Она слишком много думает и крайне мало чувствует.

Елена подняла бровь:

– Твои слова неоправданно жестоки. Она – принцесса, которая когда-то станет соправительницей одного из герцогств, а возможно, даже всего королевства. Гораздо лучше, чтобы она умела думать и рассуждать.

– Ее главным долгом будет родить детей, – ответила Борса. – И ей нужно быть готовой к жизни, которой ей придется жить, а не к той, которой она хотела бы жить.

Елена тяжело выдохнула. Сколько раз она это слышала за время своего собственного взросления!

– Сэра – умная, почтительная и смелая. А еще – очень нежная и заботливая, и ты об этом знаешь.

– Си, си, знаю. – Борса сжала губы. – Просто иногда я нахожу ее немного холодной.

– Мне так никогда не казалось.

– Многие говорят, что ты сама холодная, – ответила Борса. – Вы, рондийцы, происходите из холодного края и несете этот холод в своих сердцах.

Елена открыла было рот, чтобы дать сердитую отповедь, но заставила себя промолчать. Борса прожила здесь так долго, что имела право говорить то, что думает, даже рондийке-магу.

– У меня на родине, в Норосе, меня считали душой любой компании, – беззаботно поведала Елена.

– Правда? – удивилась Борса.

– Нет, – честно призналась Елена. – Я – спать.

– Что угодно, лишь бы сбежать от старой ворчуньи, да? – насмешливо молвила Борса и обняла Елену.

Няня удалилась, и Елена смогла наконец отправиться в свою маленькую комнатку.

В ее голове роились мысли. Надень свои камни.

Но я не готова уехать, Гурвон. Думаю, это место – мой дом.

Она думала о бедной полубезумной Тесле, чахнущей в одиночестве. О муже Теслы, Ванне Мерсере, которого хотела ненавидеть, но вместо этого испытывала к нему симпатию. Смелый и заботливый, этот ставший торговцем солдат делал все, чтобы оставаться на плаву в трудные времена. Он надеялся, что его сын Аларон, в чьих жилах текла четверть магической крови, сможет вернуть семье процветание. Елена вспомнила тощего, любившего спорить мальчишку с жидкими рыжеватыми волосами. У него вскоре ожидался выпуск. Свой выпуск она помнила так, словно он был вчера: рукопожатие губернатора, скупая улыбка Люка Батто, с которой он награждал ее призом, предназначавшимся для лучшей фехтовальщицы среди девушек. Для нее это стало концом и началом.

Удачи тебе, Аларон. Перед тобой – целый мир.