Игры в вечность

1

– Долго еще?

Ботинок скользнул в сторону, взметнув до колена брызги липкой грязи. Тизкар едва удержался на ногах, успев ухватиться за ветку терновника – первое, что попалось под руку, зашипел, выругался сквозь зубы, вытаскивая длинные колючки. Капелька крови размазалась по ладони грязно-бурым пятном.

– Эй, царь! – снова заорал он, поправляя на плече едва не ухнувший в лужу автомат, – долго нам еще, а?

Царь даже и не подумал ответить, все так же горным козлом продолжая скакать впереди, по россыпям мокрого щебня и торчащим отовсюду корням, так уверенно, не сбиваясь, словно, по устланным коврами ступеням дворца. Аж зависть берет – вот бы так!

Зависть? Тизкар болезненно сморщился. Да, всю его жизнь – зависть! Уже почти тридцать пять лет как. Он всегда был вторым, всегда стоял на шаг позади. Всего один какой-то паршивый шаг! Они были двоюродными братьями. Но сейчас… Сейчас не в зависти было дело. К той зависти он давно привык, смирился, даже однажды начал радоваться, что все именно так, а не иначе. Пусть. На шаг позади, всего лишь один какой-то шаг, за спиной… Но вот сейчас, все так же смотря в спину царя, становилось страшно. Скачет. Скоро прискачет уже. Эх, царь ты царь, горный козел, поскользнулся бы что ль наконец, сломал бы ногу, и мы бы все вернулись домой. Нога-то что, срастется, все ведь на тебе, как на собаке. Можешь даже не ломать взаправду, не скажем никому. Главное вернуться. Только ведь не вернешься? А? Царь? Сил уже нет на это смотреть. Собрался было окликнуть снова.

– Заткнулся бы ты, Тиз, – сквозь зубы посоветовал Этана.

Едва не пихнул в спину. Тащится следом, челюсть упрямо выставил вперед, накренился, от него за версту шибает потом и мокрой шерстью. Буйвол – он буйвол и есть. Огромный, на целых пол головы выше даже здоровенного Тизкара, мощный, обманчиво неторопливый и неуклюжий на вид, не человек – гора. Но эта гора, когда случалась необходимость, умела двигаться бесшумнее совы, быстрее и точнее стрелы, пущенной умелой рукой.

И этой горе Тизкар доверял даже больше, чем самому себе. Самому себе он вообще мало доверял, так уж вышло. Да, буйвол прав, лучше помолчать. Давай, топай вперед. А то услышат еще.

У края земли, у края небес, боги или демоны услышат – уже не важно. Но если услышат… Тизкар криво ухмыльнулся. Если услышат – кто знает, чем обернется. Уж наверняка Гизиду, хозяин этих лесов, не пощадит их. Как и они не пощадят его стража, разнесут на куски. За тем и пришли.

Волосы противно липнут ко лбу, струйки воды навязчиво лезут в глаза, заставляя щуриться, и лезут за воротник, пробирая холодом до костей. Пальцы на ногах совсем онемели. Эх, и жрать охота, вечер уже, давно бы пора устроить привал. Вот дойдут, и будет им. А завтра уже, небось, чудище убивать.

Впятером они идут, герои! На чудище! Как же! Златокудрая-то царя послала, он и поскакал! А они все за ним следом. Сами. Тоже, типа, повоевать приспичило, тоже подвигов захотелось, аж до зуда в заднице. Ага.

Впрочем, вон Илькуму действительно захотелось до зуда. Мальчишка он еще, даже больший мальчишка, чем кажется. Вон, бредет за Этаной следом, спотыкаясь на каждом шагу. Такой же мокрый и грязный, кажется, совсем неуместным здесь. А ведь не хуже прочих. Илькум – стрелок. Лучший стрелок, гениальный. Таких, как он – не найти. Все, что могло с грохотом или легким свистом вырваться из рук, все что могло неотвратимой молнией метнуться, ища свою цель – цель находило. Будь то маленькая пуля эредской винтовки, полулегального дара богов, или тонкая красноперая стрела кузунского лука, или широкое майрушское копье – все находило цель – быстро, легко и неотвратимо. Говорят, это дар Думузи, хозяина ветров. Что ж, может быть, а может и нет, кто их, этих богов, разберет.

Герой! А какой же герой без подвигов? Царь отговаривал, Тизкар отговаривал, Этана, так вообще, бегал, ругался, кулаками махал, а толку? Куда ж тебе, мальчик? Нет, все равно, говорит, пойду! Не возьмете, говорит, запрете – все равно пойду! Убегу, и за вами следом. Ладно, взяли. Лучше уж пусть под присмотром геройствует, так спокойнее. Да и хороший стрелок не помешает.

Тизкар молча скрипнул зубами. Ноги скользят по камням, еще немного, и сорвется, покатится куда-нибудь в пропасть, вниз головой. И без всякого чудища, пропади оно!

А вот на хрен Златокудрой чудище? А? Кто бы сказал? Подвигов захотелось во славу ее? Тизкар неохотно вздохнул – эх, нам не понять, неисповедимы пути твои… Привилегия солдат – не спрашивать, не думать, а просто идти вперед. Надо – пойдем, не надо – так дома останемся, отдыхать будем, есть-пить будем. Что нам? Спрашивать и думать – удел царей. Пусть этот козел горный думает, чтоб ему! Вон как резво скачет, ему-то и думать недосуг, взыграло у него!

Может, давай я тебе сам ногу сломаю, царь? А потом радостно потащим тебя домой. Тизкар на мгновенье закрыл глаза.

Там, где-то далеко, у стен Аннумгуна, плескалось теплое море, изумрудно-зеленое у берега, спокойное, ласковое. Помнится, тогда он стоял на берегу, вглядываясь в горизонт, все казалось – в невообразимой дали он видит хрустальный небесный свод, искрящийся от солнечных бликов, звенящий на ветру.

– Тиз, у тебя есть сыновья?

Вздрогнул, потом хохотнул, пытаясь припомнить.

– Не знаю, может и есть.

Царь стоял рядом, все еще думая о чем-то своем, совсем не о том, о чем спрашивал, широко расставив ноги, подставив лицо свежему соленому ветру и щуря глаза.

– А у меня нет, – сказал он. – Ты знаешь, столько женщин было, но либо вообще не рожали, либо девочек. Как думаешь, почему так?

– Бояться?

Атну усмехнулся, вздохнул, поскреб шершавый подбородок, потом сморгнул, словно возвращаясь в действительность из далеких земель.

– Но ведь ни одна, Тиз, за столько лет… – медленно произнес он. – Я ведь все перевернул с ног на голову, но нет. Пусть бы даже соврала. Я бы сделал царицей, признал бы сына наследником.

– Царь, брось ты это. Успеешь еще.

Атну покачал головой.

– У царя должен быть наследник, мало ли что. И не надо на меня так смотреть. Сам подумай – случись что, и они тут перегрызутся за трон, растащат втихаря каждый к себе в нору, все пойдет прахом. Вон Урушпак только того и ждет, небось корабли наготове держит. Пока вы тут будете грызться, он и ударит.

– Царь, я не… я все, что в моих силах…

Царь быстро, искоса глянул на него – словно стрелой насквозь, и отвернулся.

Тизкар вдруг почувствовал неприятный холодок внутри, что-то неправильное происходило, но он пока еще не понимал, как ему с этим быть. Где-то вдалеке тревожно вскрикнула чайка.

Или не чайка? Тизкар наконец мотнул головой, приходя в себя. Камень под ногой вывернулся, скользнул вниз, другой ногой он умудрился зацепить торчащий корень, и с размаху полетел в грязь.

– Да смотри ж под ноги наконец, демоны тебя раздери! – буркнул Этана, рывком вытаскивая его из канавы за шкирку.

Вот ругается буйвол сквозь зубы, а самого ведь тоже шатает. Сам устал. Эх, да все устали. И по горам лазить совсем не привыкли, и лесов отродясь не видели. Пока шли от Аннумгуна по берегу – хорошо было идти, весело, песни пели, шутки шутили. Как у подножья гор начались непролазные заросли олеандра и церциса, тоже еще идти было можно. А вот как дорога взметнулась вверх, то щерясь провалами голых скал, то смыкая над головой мохнатые сосновые лапы – вот тогда хорошо прочувствовали: куда и зачем идут. Не нравился царю тот этот поход? Да уж, кому бы понравилось?

И ведь не в чудище же дело, сдалось оно? Что они, чудищ никогда не видели? Убьют – так убьют, не убьют – так… Первый раз что ли? Да провались оно, это чудище!

Если развернутся и уйдут – Лару Златокудрая разгневается, а не уйдут, победят чудище – разгневается Гизиду, хозяин лесов. Не победят – так просто, по-тихому, башку сложат. Может оно и лучше, по-тихому? Пусть боги сами разбираются, кто кого, у них свои счеты, людям в такие дела лучше не лезть. А то еще разозлятся, сровняют в божественном гневе весь Аннумгун с лицом земли. Что им? И камня на камне не оставят. Доказывай потом…

Кто разберет, как лучше. Вздохнул. В такие минуты Тизкар готов был радоваться, что стоит за спиной, на шаг позади. Слава богам – не ему решать! Что бы он решил?

Впрочем, Златокудрая-то пострашнее хозяина лесов будет, лес – он от Аннумгуна далеко, да и что им от этого леса… а она рядом. Златокудрая – это сама жизнь.

Ладно. Осталось немного, вон сколько уже прошли. Тизкар оглянулся через плечо.

Где-то там, позади, шел Мелам. Шел? Или может уже не шел, пропал, растворившись в мелкой навязчивой мороси. Мелам то появлялся, то незаметно исчезал, когда ему заблагорассудится, то ли наставник, то ли советник царя, хотя что делать советнику в таком месте? Да и наставник уже ни к чему, не по возрасту – такого царя, как Атну, поди наставь! Седой, поджарый был Мелам, с крупным породистым носом и тонкими, словно стальные витые тросы, руками. Говорят, еще у старого царя Лугальбанды в наставниках ходил, а то и у Энменкара… хотя брешут поди, не живут люди так долго. В глаза наставника уважительно называли Мелам-Ату, за глаза не менее уважительно – дед. Глянешь на такого деда, и сразу становится ясно – не моргнув глазом уложит и буйвола Этану, и здоровенного Тизкара на обе лопатки, хоть обоих за раз.

– Ну, долго еще? – тихонько поинтересовался Тизкар, больше всего опасаясь, что за разговоры сейчас буйвол свернет ему башку.

– Все, пришли! – царь вдруг оказался рядом, сверкнул прищуром серых пронзительных глаз.

Там, впереди, из-за костистой гряды черного сланца, выглядывали исполинские кедры. Нишубур. Ну, вот и славно!

Мальчишка Илькум отчаянно чихал, кутаясь в два плаща – свой и Этаны. Нос распух, словно огромная красная слива, глаза слезились и зубы отчетливо выбивали дробь.

Огня разводить не стали – зачем раньше времени напоминать о себе. Хотя наверно боги и так знают… все равно, лучше не искушать. Только без огня ночью в горах холодно, не то что сопливому Илькуму, даже Тизкара холод пробирал до костей. Ничего, до завтра как-нибудь продержатся.

Царь с Меламом ушли дальше в лес, осмотреться, а они втроем остались. Сидели на земле, под старой, упрямо росшей вкривь и вкось пихтой, а лес тихо гудел за спиной.

Страшный лес, незнакомый, непонятный. Для жителей бескрайних равнин и тростниковых болот, где три молодых тамариска на заднем дворе – уже непролазная чаща, лес, даже без всяких чудищ… да что там, гораздо страшнее самих чудищ! С чудищами можно сразиться и победить, а так… Ничего, с лесом они тоже справятся.

Вот дикому буйволу на лес, да и на богов похоже плевать, он скакал вокруг стрелка образцовой наседкой, отпаивал коньяком и стращал всякими ужасами.

– Смотри у меня, – сердито ворчал он, грозя толстым пальцем, – не оклемаешься к утру, так и останешься здесь сидеть. Без тебя чудище угрохаем.

Незадачливый герой жалобно шмыгал носом, пытаясь заверить, что он вот сейчас, еще чуть-чуть, и будет совершенно здоров, оставаться никак не хотелось, виданное ли дело – в двух шагах от подвига! Тихо как.

Где-то далеко огромное, красно-оранжевое солнце коснулось круглым боком вершин Унхареша.

Говорят, Унхареш подпирает небо, а за его западными склонами нет ничего кроме великой бездны Ану. Яснолицый Италь, проходя свой ежедневный путь по небу, каждый вечер спускается к подножью гор и вступает в темное царство у пределов Илара, откуда людям возврата нет. В это время демоны ночи савалар сменяют демонов света илиль на посту у входа в священную долину, и ночь сменяет день.

Стрелок ерзает на месте, ему плохо, неуютно и хочется поговорить, лишь бы не оставаться со своими мыслями один на один.

– А как вы думаете, какое оно? А? Какое?

Никто из людей его близко не видел. Говорят, убивает одним взглядом. Говорят…

– Не ссы, герой, – беззаботно ухмыляется Этана, – мы с Тизом тебя этой скотине в обиду не дадим. Правда, Тиз?

– Угу, – кивает уверенно. Еще как не дадим!

– На, вот, пожуй.

Этана достает две полоски сухого, вяленого мяса, головку козьего сыра и несколько луковиц, дает часть Илькуму, и сам начинает смачно хрустеть. Кажется, буйвола ничем не испугаешь и не проймешь. Что ему все чудища мира? Да он их одной левой! Только кажется, конечно, Тизкар слишком давно его знает, прекрасно видит, что творится внутри – буйволу страшно не меньше.

Буйвол весело усмехнулся, снова сунул мальчишке какой-то кусок, и мельком бросил на Тизкара тяжелый взгляд – молчи, Тиз.

Стрелка они встретили прошлым летом, когда возвращаясь из очередного похода, из Майруша, домой, высадились тогда на ночь у края степей. Тизкар всегда считал, что спать лучше на твердой земле, и вот причалили, вытащили на берег корабли.

Мальчишка, босой пастушек, стоял у самой воды и словно ждал их. Больше никого, только овцы устало блеяли за его спиной.

– Дяденьки, возьмите меня с собой, – попросил он.

Дяденькам стало весело, заулыбались.

– В Аннумгун, что ли, хочешь?

Мальчик очень серьезно расправил плечи.

– Воином хочу быть. Героем. А мамка не пускает.

Еще веселее стало дяденьками, долго хохотали, толкая друг друга локтями в бок, утирали здоровенными лапищами навернувшиеся слезы.

– Героем значит? А драться умеешь, герой?

– Копье умею кидать. Лучше всех! – с готовностью поведал он. – Хотите, покажу.

– Давай!

Отчего бы не поглядеть на такую забаву?

Своего копья у пастушка не нашлось, только корявый тисовый посох, у аннумгунских солдат тоже с копьями не ахти, пошарили, пожали плечами. Трофейное, майрушское, что ли, ему в закромах раздобыть?

– А это у вас что?

– Это у нас вместо копий, – добродушно усмехнулся Этана, похлопав висящий на плече автомат.

– А можно посмотреть?

– Смотри. Не видел, что ли, никогда? Только осторожней.

– Не-а, – море искренности в сияющих восхищенных глазах.

Мальчик взял бережно, словно живого дикого зверька, едва ли не обнял, любовно погладил, шевеля губами.

– А куда нужно попасть? – вдруг спросил он.

– Смоковницу видишь, вон на пригорке? Сбей несколько штук.

Этана ответил, и только потом понял – спрашивают у него что-то не то. Не может же мальчик…

А мальчик уверенно взвел затвор, с предохранителя снял, ставя на одиночные, легким движением вздернул к плечу. Раз, еще раз… еще. Листья испуганно взвились. Дяденьки не выдержали, побежали смотреть. Три смоквы, зеленые, перебитые у самого корешка, лежат на земле.

Конечно, никто не поверил, что Илькум первый раз. Умел, давно умел, стервец, вон как лихо! Покрасоваться ему, приспичило.

Кто, где и как научил пастушка стрелять – узнать не удалось, сколько не бились. Ни тогда, ни потом. И ведь не было у пастухов такого оружия. Копья были, стрелы были, мечи медные были. Все грохочущее оружие богов в Аннумгуне, и все наперечет. Кто научил?

– А копьем бы попал? – спросил тогда Этана.

– Попал бы, – кивнул, ни тени сомнений.

Мальчика забрали с собой, и овец его забрали, заодно, не пропадать же добру. Он довольный был, как же! Скоро героем станет! Скоро. Станет. Вон, звезда одиноко поглядывает на него сквозь сырые лохмотья туч.

Посиди пока тут, герой. Не спеши. Послушай, как шумит за спиной незнакомый лес, как ветер легко срывает уснувшие капли дождя и шелестит, бросая их в небо, как птица ночная скользит меж деревьев, гулко ухая в тишине, как шишка упала в ворох желтых хвоинок и покатилась, запрыгав по склону… Слушай. Впереди долгая ночь. Не спеши, герой, утром на подвиги. Эх, знал бы ты, какие они…

– А как мы чудище найдем? – спрашивает герой, стуча зубами.

По лицу Этаны скользит кривая усмешка, чуть трогает уголки губ и исчезает.

– Зачем искать? Оно само нас найдет.

– А потом?

– Потом? Потом оно убьет нас. Или мы его. Как повезет.

Наверное повезло им. Хотя, если знать все наперед – поди разбери кому повезло больше, может как раз чудищу. Вот здесь, у обрыва.

Здесь было тихо, прохладно и пахло хвоей. Дождь чудесным образом кончился, и солнечные лучи плели в воздухе золотое кружево, пронизывая насквозь могучие кедры, густой фиолетовой тенью ложились на землю.

Где-то над головой трещала неугомонная сойка – пусть трещит, значит у них еще есть время.

– Нужно выманить его из леса и сбросить вниз, – сказал царь.

Они с Меламом вернулись под утро, уставшие, но вполне довольные, и долго, едва ли не до утра еще что-то обсуждали, Тизкар слышал сквозь сон.

– Не очень-то высоко, – он с сомнением заглянул за край. – Вылезет.

– Другого ущелья у нас в запасе нет. Ноги переломает, уже хорошо. Потом хромого добьем, иначе к нему не подобраться. Стрелять бесполезно, у него шкура крепкая, так что пусть для начала об камни вниз головой полетает.

Царь прошелся по краю обрыва, поковырял землю ногой, заглянул вниз, переглянулся с Меламом… что-то они нашли там, не разобрать.

Царь, чуть напряженный в глубине серых глаз, но внешне спокойный, собранный, готовый в любую секунду кинуться в бой, как может быть готова лишь дрожащая на натянутой тетиве стрела. Даже на войну ни разу так не готовился, как сюда.

Этана хмурится рядом – набычился, угрюмой скалой нависает над царем, смотрит с обрыва вниз, оценивает. И нежно прижимая к толстому пузу автомат, поглаживает его, беззвучно шевеля губами, словно разговаривает. Почему-то вдруг подумалось – Этана единственный из них, кого дома по-настоящему ждут. У него там семья, жена-красавица, ребенок вот-вот должен родиться, а может уже, вот пока он тут по горам бегает. И вернуться ему хочется, просто позарез, быть сейчас там, а не здесь, не упустить! Ведь все может случиться без него. Хотя тоже сам пошел, никто не уговаривал, может быть даже наоборот. Почему пошел? Так и не узнал, а сейчас не время. Сейчас только ляпни – он тебя за шкирку с этого же обрыва. И будет прав.

Такого буйвола, кажется, на чудище можно в одиночку выпускать – разорвет голыми руками.

Илькум, словно заведенный, носится вокруг. Его так и распирает жажда действия – скорей бы, скорей! Ждать невыносимо, когда так близко. А ничего, кстати, за ночь Этановых стараний мальчик вполне пришел в себя. Посмотрим, что ты умеешь, герой! Мелам сидит в сторонке и ждет.

Сыро, скользко, за несколько дней все размыло, и пока не собиралось высыхать. Тут если с разбегу, то и сам не заметишь, как полетишь вниз кувырком. Осторожней надо.

– Мы втроем: я, Тизкар и Этана, пойдем в лес, – сказал царь, – найдем стража, заставим его погнаться за нами и приведем сюда. Так что приготовьтесь побегать.

Тизкар прямо так с готовностью и кивнул. Вот это здорово ты, друг-царь, придумал! Бегун ты наш, горный козел! Побегать – это да! Оно за нами, а мы от него! Вот побегаем! Только пристрелит, как пить дать, хоть бегай от него, хоть нет. И ладно бы еще если только меня, или вон буйвола этого, а если тебя? Где нам потом нового царя искать? А? Как думаешь? Может пусть оно лучше само придет? Прислушался. Нет, пока не идет еще, пока тихо, только сойка трещит.

– Илькум, – продолжал царь, – тебе найти дерево повыше и поближе к краю, чтоб можно было и в овраг стрелять. Нужно разбить этому стражу глаз.

– Один?

– Один у него глаз, Илькум.

Стрелок серьезно кивнул.

Тизкар смотрел на него и понимал – не боится парень, совсем не боится, серьезный такой, но словно в игрушки играет. То ли не верит еще до конца, что все происходит на самом деле, то ли… демон его разберет. Хотя стрелку-то что, ему бегать не надо, залез и сиди.

Царь долго объяснял как выглядит единственный глаз лесного стража, и куда бы еще, кроме глаза хорошо попасть, если повезет. Стрелок внимательно слушал, что-то спрашивал, кивал.

– Мелам, сам знаешь, бросать под ноги.

Дед тоже кивнул, послушно так, впрочем они-то с царем наверняка ночью еще все обсудили. Ему достались две гранаты. Гранатой стража, конечно, не взять, но если под ноги, то поскользнуться должен. Хорошо бы взрывной волной отбросило вниз. Тогда полетает.

Царь окинул всех последним внимательным взглядом, неожиданно легко, весело ухмыльнулся, хлопнул ладонью по бедру, поднимаясь на ноги.

– Ладно, пошли.

И сердце ухнуло, заметавшись пойманной за хвост белкой. Сейчас побегают!

Сначала, конечно, отошли немного в лес, пошумели-постреляли. Потом принялись ждать.

Сойка, она умная, благословенная богами птица. Как только умолкла, оборвавшись на полувскрике, сразу поняли – скоро. Спугнули сойку. Вот сейчас! Ветка хрустнула. Потом тихо. Тихо. Долго тихо. Потом… Вон! Там! Что это?

Кажется, неторопливая тяжелая тень скользит между деревьями, Тизкар щурится, вглядывается до рези, но пока не разобрать. Идет? Тихий механический гул, короткий лязг в наступившей тишине. Идет! Провалиться б ему в Илар! Идет!

Вроде и ждали, а все равно оказались не готовы вот так, глаза в глаза. Темные демоны ночи! Аж ладони вспотели разом, вцепившись что есть силы в холодный автоматный ствол. Одними губами Тизкар бормочет проклятья.

Страшный он! Не реальный! Так не бывает! Не так Тизкар представлял себе грозного стража лесов. Думал, железный великан-человек придет с горящими глазами, думал, огнем изо рта пыхать будет, думал, ручищами кедры с корнем выдирать в гневе будет, думал… разное думал, но что бы так!

Нет. Не человек. Совсем не человек, не живой, и не демон даже. Нет у лесного стража ни горящих глаз, ни огнедышащего рта. Вообще никакого рта нет, не то что рта – головы. И рук нет. Вместо всего этого – четыре тонкие длинные, в два человеческих роста ноги, словно у гигантского паука, небольшое паучье плоское тело и шестиствольные пулеметы с обеих сторон. Вот сейчас как жахнет из них, они и побегают!

Тизкар глубоко вдыхает, вглядывается, пальцы сами ложатся на курок. Только ведь без толку в него стрелять, что ему! Такую шкуру не прошибешь! Сейчас?

Рубашка промокла и липнет к спине… ничего… Вдох-выдох. Ничего! Что нам чудища, и не такое… Ухмыляется про себя, криво правда ухмыляется, но ничего!

А страж двигается медленно, неторопливо, высматривая незваных гостей, осторожно переступает длинными паучьими ногами. Кажется даже – от такого убежать легче легкого. И Тизкар чувствует, как намертво прирос к месту, не может пошевелиться. А ведь пора! Давай! Сейчас! А то не убежишь!

Но первым срывается с места царь. Короткая очередь в воздух, и вот уже летит прочь быстрой стрелой.

Мгновенье, и страж рядом. Воздух взрывается рокочущим пулеметным огнем. Еще мгновение! И, кажется, накроет царя с головой. Не убежит.

Еще мгновенье… Тизкар не успевает опомниться, как бежит и стреляет сам, привлекая внимание стража. Пусть лучше за ним. За ним! И вот уже, сломя голову несется, не разбирая дороги, перемахивая на бегу через канавы и поваленные стволы. Скорей! Вперед!

Никогда в жизни он так не бегал! Дыхание срывается в безумном ритме, горло режет, сейчас задохнется. Сейчас…

Страж мечется между ними бешеным тигром, то к одному, то к другому – хоть небольшой шанс уйти. Как хорошо, что их трое – один бы не выжил, не успел бы увернуться, уйти.

Умная, хитрая тварь! Стреляет, лишь когда может прицелиться, не тратя патронов зря. Только вблизи. Но вблизи оказывается слишком быстро! Не убежать.

Влажный лесной воздух яростно врывается в легкие, обжигает, словно пытаясь разорвать грудь на куски. Ничего. Вперед! Ничего… вот сейчас… Тизкар несется, скачет, и больше всего на свете боится споткнуться, задержаться хоть на миг. Если остановится, то точно знает – уже не найдет в себе силы бежать. Рухнет. Умрет. Плевать! Еще немного, еще… давай!

Он уже плохо понимает где царь, где Этана. Знает только, что нужно лететь вперед, изредка стреляя, чтоб страж не забыл про него. Лететь и стрелять.

Еще. Давай! Ну, давай же! Давай! Вот сейчас! Солнце вдруг бьет в глаза.

Вот он, обрыв! Отчаянный вдох разрывает легкие. Осталось чуть-чуть, еще…

Царь вдруг оказывается впереди, чуть сбоку, он первый выскакивает на небольшую площадку на самом краю. Страж не отстает от царя ни на шаг. И царь, не раздумывая, на полном ходу, летит через край. Вниз! Аж сердце замирает.

– Ца-а-а-арь! – орет во все горло Тизкар, не думая больше ни о чем. Едва следом не прыгает. – Царь!

Страж разом поворачивается к нему. Вот он, в двух шагах…

Словно во сне гулкий лязг металла о металл, жалобный звон стреляных гильз о мокрые камни… слишком близко! Все, бежать поздно. Все. Тишина. Конец. Глубокий последний вдох. Мир замирает вокруг, плывет, медленно так…

Нет. Вдруг тонкий пронзительный свист, и чудище дергается назад. Рвется. Качается. Крутится на месте, глупо лупит куда попало. А-а-а! Тизкар летит в сторону, пригнувшись. В неразберихе, длинные лапы чудища скользят по камням, ища опору, грохочут. Судорожно. Тщетно.

И тут же взрыв. Потом еще один. Оглушительный такой взрыв и грохот камней. А в глазах туман и черные круги, и дикий звон в ушах.

Тизкар едва успевает отскочить, закрывая руками голову. Плечо наискось рвет летящий осколок… А когда он снова начинает видеть – на краю больше никого нет. Пусто.

Страж больше не стреляет – это малыш Илькум разбил его единственный глаз, а тратить патроны впустую, не целясь, страж не привык. Но и сдаваться не хочет. Упрямо, остервенело, лезет наверх, изо всех сил цепляясь на ощупь покореженными ногами. Тизкар уже плохо понимал, что было дальше, в голове звенело.

Он смутно помнил лишь, как страж все-таки вылез, неуклюже хромая, как они били, а он метался… он помнил как Этана всадил меч по самую рукоять в сочленение ноги под коленом, как летели быстрые пули стрелка в дыры сорванной о камни брони, как склонился над обрывом Мелам.

Помнил, как на загривке стража вдруг оказался царь, с последней гранатой в руке.

Что было дальше – он не помнил совсем. Кажется что-то взорвалось, и что-то упало… кажется даже на него… а дальше лишь тишина.

2

– Зачем тебе это, Златокудрая?

Он приподнялся на выпрямленных руках, все еще легко прижимая ее к смятой постели, она прерывисто дышала, сейчас уже едва заметно, и блаженная расслабленность еще не успела покинуть тело… волосы в беспорядке разметались по подушке. Ей было хорошо, очень хорошо, и было бы лучше, если бы царь ничего не спрашивал сейчас, просто сделал как она хочет.

– Зачем тебе это? – спрашивал он.

– Разве моего слова не достаточно, милый? – она попыталась улыбнуться.

– Нет. Я хочу знать.

Он хочет знать? Лару с недоумением заглянула в серые глаза царя, и глаза вдруг оказались совсем рядом, только что бушевавшая страсть сошла пенной волной, лишь сухой песок… серый лед. «Зачем?» – говорили глаза. Так царь, наверно, смотрит на своих рабов… или врагов? Вдруг стало страшно, Лару едва удержалась, чтобы не дернуться, попытаться вырваться из его рук. А смогла бы? Вырваться? Она, Златокудрая богиня, из рук человека? Лучше даже не думать.

Она любит его? Сложный вопрос. Она просто чувствует себя женщиной рядом с ним, обычной, слабой женщиной, готовой на все. Сама пугается этого чувства, прячется за божественной мишурой, требует подвигов. Зачем?

– Я так хочу, – твердо сказала она.

Губы царя тронула легкая улыбка, глаза неожиданно потеплели. Он понимал все куда лучше, чем ей бы хотелось.

– Я не мальчик, которого можно легко послать на подвиги, исполнять любую прихоть, – сказал он.

Не мальчик, – царь Аннумгуна, Атну ясноглазый. А ведь она помнит его мальчиком, ребенком. Удел и кара богов – помнить все. Она помнит его угловатым, порывистым подростком, трепетным юношей, который целовал землю у ее ног, самозабвенно глядя в глаза, словно преданный пес. Когда же мальчик вырос? Стал мужчиной, суровым, жестким, резким… нет, резким не с ней. Требовательным. Когда он изменился? Какой Атну ей нравится больше? Тот или этот? Сердце в ответ забилось, истекая горьковатым, душистым хмелем. Этот.

– Ты хочешь поторговаться, мой царь?

О, как бы она хотела поторговаться! Хотела и одновременно боялась, ведь это было бы так легко, она бы дала ему все! Ему, своему царю. Это поставило бы все на свои места, сделав простым и ясным. Игрой, и больше ничем. Но только если он начнет торговаться сейчас, это будет уже не тот царь, не ее, чужой. Даже не прежний мальчик. Если начнет торговаться – тот, ее царь, уйдет навсегда.

А взамен? Станет мелочным, хитрым старым царьком? Нет, конечно не так… не так скоро? А ведь однажды он действительно состарится, сморщится, поседеет, ослабеют руки и выпадут зубы. Она увидит все это, как видела не раз. Он изменится, люди меняются… Сможет ли она вот так же быть рядом с ним, что бы не случилось? Вряд ли. Зачем врать? Она найдет себе нового, молодого царя, который будет преданно заглядывать в глаза и вилять хвостом. Так может лучше сейчас, честнее? Поторговаться с ним, пообещать… чего ему обещать?

– Нет, моя богиня, – шепнул он, – я не стану торговаться с тобой, я сделаю это просто так, для тебя. Но я хочу понимать: что я делаю и зачем.

Зря она затеяла это.

Ведь так нельзя! Он хочет?! Какое право он имеет хотеть, что-то требовать от нее?! Она богиня, она имеет права без объяснений.

Лару все же дернулась, глупо, словно девчонка, попыталась вырваться, вскочить на ноги, обрушить на строптивого царя весь свой божественный гнев, но натолкнулась на серые спокойные глаза. Замерла, прикусив губу. А царь потянулся к ней, поцеловал, и долго смотрел, улыбаясь, осторожно гладя жесткими шершавыми пальцами по щеке. Моя богиня, говорил он. Моя. Кто другой бы посмел? Его богиня!

Мелкие морщинки уже начали появляться у глаз, делая взгляд пронзительней и резче, на висках пара ранних седых волос, кожа потемнела от солнца, обветрилась… не мальчик, нет, давно не мальчик, такого не пошлешь… и плевать ему, что она богиня, а он всего лишь человек. Боже! Неужели она такая старая? Триста лет!

– Это игра, – губы шевельнулись почти сами, плохо понимая кому говорят и зачем, неумело оправдываясь, – игра и больше ничего. Почему ты не хочешь…

Лару старательно обвела в кружочек еще один город, повернулась и показала Думузи язык.

– Еще один! – победно провозгласила она. – Майруш! Итого – четырнадцать городов с храмами! А у тебя только пять осталось!

– Ру, ты слишком серьезно к этому относишься, – пожал плечами Сребророгий месяц-Кунан с соседнего дивана.

– Как раз наоборот, слишком не серьезно, – буркнул Думузи.

Они сидели в главном роскошном зале небесного дворца, где во всю стену красовалась карта мира с раскрашенными зонами влияния. Здесь было так удобно делить этот мир, попивая вино и болтая о вечном. Главный зал их игры.

– Да ладно, кому нужны эти рейтинги? – Кунан протянул руку, взял со столика имбирное печенье.

– Как кому? – изумилась Лару. – Это же сила! Чем больше влияния, тем больше силы!

– Чем больше, тем больше, – передразнил Думузи. – Зачем тебе еще? Ты и так хороша.

Месяц-Кунан страдальчески закатил глаза, эта тема успела его основательно достать. Собственных почитателей ему хватало, а чужих отвоевывать он не собирался, по крайней мере в войне. Лару с Думузи же грызлись едва ли не из-за каждого человека. Впрочем, скорее из чувства противоречия, чем ради какой-то цели. Просто игра.

Забавней всего в этой ситуации было то, что Эмеш, вот уже лет двести не вылезавший из своих глубин, держал рейтинг куда выше их обоих. Впрочем, в последние годы начал потихоньку сдавать позиции, почти незаметно. Но Эмеш – творец, люди будут почитать его просто так. Выше Эмеша только Атт – громовержец и владыка небес.

– Слишком не серьезно ты… – тихо повторил Думузи, дикий ветер степей. И вдруг снова усмехнулся ей в глаза, – а думаешь, завоевав город и построив в нем храм, ты заставишь людей почитать тебя?

– А куда они денутся? – удивилась Лару. – Рано или поздно начнут. Я не тороплюсь.

Дело пошло, за работу уже взялись аннумгунские жрецы, и певцы уже поют песни о той победе, прославляя Златокудрую, что принесла победу Аннумгунскому царю. И Майруш скоро поверит и возрадуется ее величию! Великая битва, великая слава! Осада Майруша… помнишь, как это было?

Там было жарко, сухо, только пылища поднималась столбом. Да и не осада, про осаду придумали потом, что три дня и три ночи, доблестный враг, ощетинясь, сурово сжимает в руке копье – про такого врага не стыдно и вспомнить, такой победой – не стыдно и гордится!

А было так, забава. С разбегу взяли, с первого же наскока. Снесли хлипкую ограду, разнесли по кирпичику царский дворец, прирезали в неразберихе ихнего царя, вот Тизкар тогда, помнится, своей рукой и прирезал.

А тот царь? Мальчишка. Он изо всех сил задирал подбородок, стараясь выглядеть надменно и грозно, но выходило скорее беспомощно и смешно. Жиденькая, не успевшая войти в силу бородка топорщилась тонкими косичками, царские одежды мешком висели на костлявых плечах… длинная бахрома, затейливо расшитый белоснежный плащ-конас, и драгоценный кидарис, слишком тяжелый еще для его головы, который все норовил сползти на лоб… золотые браслеты болтались и звенели на руках. Щенок в дорогих побрякушках, не воин.

Он все кричал, словно наивно пытаясь прогнать аннумгунских солдат: «Вы не имеете права! Убирайтесь домой, грязные свиньи!» Дворцовая стража толпилась вокруг, едва ли не хватая за руки, чтоб сдуру не кинулся в драку – всем ясно, что драться уже бесполезно. А он все кричал, ярился, брызжа слюной, потрясал в воздухе кулаками… но верная стража упрямо тащила назад.

Атну стоял напротив, чуть ухмыляясь, небрежно вытирая испачканную в чужой крови руку о короткую армейскую рубаху, торчащую из-под бронежилета. Дикий матерый волк, голодный волк… и лопоухий дворцовый щенок.

И вдруг мальчишке каким-то чудом удалось вывернуться, он с истошным криком кинулся на Атну, в тонкой руке молнией сверкнул кинжал.

Только Тизкар успел первым. Тело упрямого щенка дернулось, обмякло, рухнуло к ногам. Остальные сдались почти без боя.

Почти. Старый майрушский сотник Мессилим дрался отчаянно, до последнего, как горный лев. И даже когда весь город покорно, словно жертвенная овца, складывал оружие к их ногам, Мессилим, окровавленный, раненый в бок, скрежеща зубами, положил едва ли не десяток аннумгунских бойцов. Безумная ярость в глазах, серый слой пыли на сером лице и широкие подтеки пота, искореженный доспех, чужой медный меч, вместо своего, поломанного, стиснут в руке. Но до конца, пока еще жив – до конца!

Голову Мессилима воткнули посреди площади на шесте, и радовались потом, а потом пили. И жирные мухи стаей вились вокруг поверженной головы, на жаре… Грязь, вонь и мухи, затравленные лица новых рабов, глухой лязг кандалов, груженые добычей ослы… Певцы воспоют эту победу в веках! Победы приятно вспоминать, но лучше – песни о победах. Песни в ее честь.

– Почему ты не хочешь?

Это был не вопрос, а если и вопрос, то не царю, а самой себе. Люди должны выполнять волю богов не спрашивая, не сопротивляясь, их ведь для этого и создали, своими руками, они лишь фигурки на доске. Ресурс для пополнения силы. А силы ей надо много, очень много… у нее есть цель! Жаль только, никому нельзя рассказать.

Люди должны слушаться, не люди даже – «наши человечки», так всегда было проще называть, маленький трюк, чтобы обмануть совесть. Впрочем, тех, первых, иначе и не назовешь – глупые, послушные игрушки. Всего лишь человечки, не люди. Но они изменились. Когда? Как? Никто и не заметил, как это произошло, боги слишком привыкли, что это лишь игра. Перестали замечать.

Но вот сейчас один такой «человечек» упрямо и требовательно смотрел в глаза, словно стараясь понять смысл игры. «Зачем?» – говорил он занесенной над доской руке. И вдруг показалось – он способен понять много больше ее самой… глупо конечно.

– Хорошо, – просто согласился царь, – пусть будет игра.

А еще он улыбался, мягко так, с горькой толикой сожаления, смотрел, как смотрят взрослые на глупых, упрямых, но все же любимых детей. Совсем не так, как люди должны смотреть на богов.

– Ты пойдешь и совершишь этот подвиг в мою честь, – с нажимом произнесла она.

– А если я откажусь?

– Ты?

В его глазах сверкнула насмешка.

И тут же внутри ядовитым клубком шевельнулось раздражение – это неправильно! Так нельзя! Какое право имеет он… Хотелось взвиться в гневе, покарать! Убить! Снести голову с плеч, распять на кресте. Нет, просто хотелось плакать.

Как она устала. Ну сколько можно? И кажется – все зря, не выйдет ничего, если даже какой-то царь, какой-то человек, способен с ней вот так! Надоело все! Плакать хотелось. А плакать ей нельзя. Не здесь, не сейчас… она не может позволить этого себе. Боги не плачут. А если и плачут, то не перед людьми. Она – Златокудрая, Аикана Наура, Утренняя Заря и Любовь. Не один мужчина не смеет с ней так!

И вот нахмурилась, сев на кровати, подобрала под себя ноги – на этот раз он не стал ей мешать, остался рядом и принялся ждать. Хотелось что-то ответить, объяснить, но только все объяснения казались равно глупы и неуместны сейчас. Почему? Что такого случилось с их уютным миром? Или это с ней?

Лару встала, подошла к окну, словно надеясь найти ответ там, но за окном ответа не было, только море. Огромное, изумрудно-зеленое у самого берега, чистым кобальтом уходящее в горизонт… Чайка тревожно вскрикнула, расправляя крылья.

Вот оно море, и край земли у края небес. Если долго плыть, то рано или поздно уткнешься в хрустальный свод, прикоснешься кончиками пальцев, осторожно приложишь влажную от волнения и соленых брызг ладонь, затаив дыхание постоишь рядом и начнешь понимать, как пугающе хрупок этот крошечный мир. Кажется, ударь со всей силы кулаком и небосвод вздрогнет, пронзительно зазвенит, рассыпаясь мириадами сверкающих осколков. А там, за хрусталем, притаились лишь пустота и мрак.

Лару закрыла глаза, слушая пустоту. Пустота отозвалась, задрожала, всхлипнула, едва сдерживая слезы… или это уже не пустота?

– Я сделаю это для тебя, – царь неслышно подошел, обнял сзади, прижимая колючий подбородок к ее шее. Он был едва ли не с нее ростом, пожалуй не выше, этот строптивый грозный царь. – Я сделаю для тебя все, что захочешь, любую глупость. И я буду играть по твоим правилам.

– Всегда? – спросила она, прижимаясь всем телом, словно надеясь вобрать в себя его тепло, его уверенность и силу. Сбивалось дыхание и дрожали губы.

– До самой смерти.

Он легко подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Ни один мужчина не сможет устоять. Ни один царь не пожелает ссориться с богами, понимая, чем обернется. И он согласен. Сколько раз было такое. Тысячи раз! Тогда почему же тогда сейчас ей так плохо?

Не покорность, нет, в его глазах лишь улыбка и спокойная решимость идти до конца, хоть на смерть. Потому, что так надо.

И она не выдержала, разрыдалась, уткнувшись носом в широкую грудь. Богиня? Глупость! Ложь! Она никогда не была богиней, никогда не хотела, она пришла сюда за другим… Кому она хочет соврать? Заигравшаяся девчонка, давно заблудившаяся в своих снах. Только это больше не игра, и она не богиня рядом ним, она не хочет так. Но иначе не выйдет. Надо идти до конца.

Плечи дрожали, Златокудрая обхватила царя крепко-крепко, захлебываясь в соленых, горьких слезах, а он ласково гладил ее по волосам. Его богиня. Тише, тише, милая, все хорошо…

– Вот здесь у нас будут горы. А здесь, вот так, река.

– Ру, милая, река не может течь снизу вверх.

Задумалась, упрямо хмуря лоб, заткнула за ухо выбившуюся прядь.

– Тогда – вот так.

– Не правильно у вас все, – ехидно фыркнул из-за спины Италь, – горы должны быть на севере, а на юге море, и непременно какое-нибудь «Срединное», хоть и с краю. И еще Царство Света, и Земли Орков, и Великая Степь. И все с большой буквы! Главное Империю потом, с большой буквы, не забыть.

– Почему это?

– Так положено.

Лару надула губки и топнула ножкой.

– А я хочу так! Саш… Сар, скажи ему!

Она до сих пор еще путалась, все пытаясь назвать по-старому. Зачем придумали этот запрет на имена? Это Солнце-Италя она могла легко называть Италь, даже не знала, как это напыщенное самодовольное светило звали раньше. А вот Сашу называть Саир или, тем более, Эмеш – было непривычно. Лодочник уверял, что на самом-то деле его следует называть не Эмеш, а Энки, или на худой конец Эа, Айя… Йа – если без глупостей. Вот уж действительно глупости, смешно даже – «Эй, Йа! – Я? – да не ты, а Йа», от всего этого голова шла кругом. Он называл ее Ларушка или Крошка Ру, иногда еще Златокудрая.

– А ну брысь! – цыкнул Эмеш на светило. – Если девушка хочет тут горы, пусть будут. Тоже мне, начитался книжек дурацких, орков ему подавай.

Светило даже не обиделось.

– Орков мне не надо. Впрочем, орки наверно тоже были… Но если взять за прообраз изначальную землю, то вот тут у нас, снизу, на юге, должно быть море, оно же Персидский залив.

– Вот только Персидского залива нам тут и не хватало!

– Да нет, Сар, я не в том смысле… В долине – Хиддекель и Перат, к северу – горы Загрос, и почти царство света, чудесная Аратта или возможно даже земной…

– Какой пират? – это, конечно, Лару встряла.

Италь запнулся.

– Перат… ну, Евфрат который, и Тигр.

– А-а-а. Златокудрая задумалась совершенно серьезно.

– Топай давай отсюда, светило, со своим Хиддекелем, – пожелал Эмеш. – Уж лучше мы с Ларушкой будем орков лепить.

Орков, правда, лепить не стали. Только людей.

Хотя, по первой-то, выходили чисто орки – страшенные. Чуть не перебили сгоряча, но потом оставили, пусть живут. Назвали керуби, кажется с подачи того же Италя (или лодочника?), бегают теперь такие – в шкурах, с перьями. Эмеш однажды натолкнулся на одного в темноте, с перепуга подумал – демон крылатый… ан нет, человек. Нормальных людей тоже сделали.

– Ну, как там? – Лару подпрыгивала, пытаясь заглянуть Эмешу через плечо, но роста ей явно не хватало. Эмеш стоял в дверях и что-то сосредоточенно рассматривал.

Атт, Италь, Думузи и прочие боги, толпились чуть поодаль, считая ниже своего достоинства выказывать нетерпение. Хотя некоторым, ох как, хотелось посмотреть, а Гизиду – тот просто изнывал от неизвестности.

– Я сделал настоящего человека! – поведал Эмеш.

– Зря ты это, Сар, – Думузи покачал головой, и в его глазах неожиданно скользнуло осуждение.

– Что зря? – удивился Эмеш.

– То и зря, – буркнул тот, отводя взгляд.

Эмеш не понимал, да и не собирался ничего понимать, а может, делал вид. Его просто распирала гордость от содеянного. У него наконец получилось! Там, внутри, спал на мягкой подстилке человек.

– Вот – человек, – медленно, произнес Эмеш, словно пробуя слово на вкус. – Настоящий!

Думузи, горячий степной ветер, презрительно скривился, всем своим видом давая понять, что не одобряет подобную глупость.

– Удачная подделка, не более, – в его словах звенел лед.

– Ты просто завидуешь, – добродушно фыркнул Эмеш.

– Нет, я просто знаю, чем это кончится. И уже собираясь уйти, бросил через плечо:

– А ты сможешь убивать настоящих людей, Сар, когда придет время?

Тогда Эмеш не ответил, не хотел думать об этом. Зачем убивать? Он же людей сделал для другого. Он же не зверь, в конце концов, зачем ему?

Людей поначалу держали в долине Ир, в горах – не разбегаются, и удобно присматривать. Создали все условия – озерцо, сад, фрукты-овощи рви какие хочешь.

– Пусть пока тут поживут, это у них Эдем! – довольно говорил Атт, обозревая владения.

– Яблоками с дерева познания не забывай кормить, – усмехался Италь.

Кормили, а как же, новорожденные люди – они такие глупые. Как выучились немного, поумнели, так и отпустили в большой мир, плодиться и размножаться.

Думузи злился, и пытался как-то устроить настоящий потоп, но, слава богу, не вышло.

– Ты не Думузи, ты Энлиль, – непонятно говорил лодочник.

– Нет, я Думузи, – настаивал Думузи.

– Ладно, может быть ты прав. Тебе видней.

Так и жили.

3

Кроме прочих людей, Эмеш создал одну женщину. Маленькую, курносую, рыжую. Миленькую, но никак не красавицу. И эта женщина бегала за ним везде, не отставая ни на шаг.

– Ты что, совсем рехнулся на старости лет?!

Увидев ее, Думузи сначала остолбенел, потом долго переводил взгляд с девушки на Эмеша и обратно, словно пытаясь что-то понять, и только потом заорал.

– И что такого? – довольно улыбнулся Эмеш.

– Как, что такого? – Думузи, зло оскалился. – Это по-твоему что?

– Ее зовут Маиш. Ишик, милая, иди сюда.

– Да, дорогой, – девушка послушно подошла, улыбнулась, остановилась чуть позади и робко взяла Эмеша за руку.

Думузи сжал кулак, несколько раз бессильно потряс им в воздухе и, в конце концов, со всего маху ударил себя по бедру.

– Ты точно рехнулся, Саир, – качая головой, простонал он.

– Да что такого?

– Что я по-твоему, ничего не понимаю? – возмутился Думузи, тыкая пальцем в спрятавшуюся за спиной Эмеша девушку. – Какого хрена ты это сделал? А? Можешь сказать?

– Не твое дело, – лицо морского бога вдруг стало суровым.

Думузи в самых красочных выражениях объяснил все, что о нем думает, размахивая руками. Потом, иссякнув, тяжело вздохнул и уселся на песок.

Волны с тихим рокотом накатывались на берег, оставляя за собой влажный след. Несколько минут тишины, только Маиш нетерпеливо шаркнула ножкой.

– Прости меня, Сар, – едва слышно попросил Думузи, и Эмеш уселся на песок рядом с ним, – прости… просто когда я ее увидел, то понял.

– Да, – Эмеш тоже вздохнул, разглядывая что-то далеко на горизонте, – я не удержался.

– Прогони ее, а? Так будет лучше. Для тебя.

– Не могу.

Стиснул зубы, покачал головой.

Думузи набрал горсть песка, пересыпал из одной руки в другую, потом снова, потом отбросил в сторону и подобрал небольшой плоский камешек. Сложный выходил разговор. И так понятно, но все же…

– Все мы сбежали от чего-то, просто так человек не станет бросать прежнюю жизнь, – медленно произнес ветер, – но не стоит таскать прошлое за собой.

– Не стоит, – согласился Эмеш.

Конечно, он все понимал. Думузи обернулся к нему.

– Ну, так как?

– Шел бы ты, – устало посоветовал Эмеш. Поднялся на ноги, стряхнул с себя песок и, взяв Маиш за руку, пошел прочь вдоль кромки набегающих волн. Домик Эмеша стоял на берегу моря.

Да, тогда еще на берегу, а не глубоко под водой. Но сам домик был тем же самым.

После Думузи, Эмеш долго не решался показывать рыжую девушку кому-то еще. Но потом понял, что вечно так продолжаться не может.

– Сегодня у нас будут гости, Ишик.

Он крепко держал ее в объятьях, а она улыбалась и кивала в ответ. Она всегда улыбалась и всегда соглашалась с ним, что бы он ни говорил. Но Эмеш старался не обращать на это внимание. В конце концов, он ее создал не для того, чтобы спорить по пустякам.

– Подождешь меня тут, хорошо? И надень что-нибудь красивое.

– Что мне надеть, милый?

Она все пыталась назвать его «господин», но он решительно не позволял, надеясь когда-нибудь научить называть по имени.

– Что-нибудь на твой вкус, – Эмеш развел руками.

Маиш обиженно прикусила губу, оглянулась на шкаф. Потом снова, с надеждой, на Эмеша. Он понял, улыбнулся.

– Ну например то розовое платье, оно тебе очень идет.

Маиш ловко выскользнула из его рук, подбежала к шкафу и увлеченно принялась рыться среди вешалок. Наконец поиски увенчались успехом, она довольно взвизгнула, держа в руках невесомое розовое платье на тонких бретельках.

– Вот это, милый?

Эмеш кивнул.

– Это.

Маиш радостно прижала к груди розовое платье, и тут же, ничуть не смущаясь начала переодеваться.

– Ну, как я тебе? – кокетливо поинтересовалась она, расправляя складки.

– Восхитительно! Сегодня ты будешь хозяйкой.

– И что это значит? – Атт в недоумении разглядывал совершенно обнаженную Маиш, танцующую на берегу. Розовое платье валялось рядом.

Эмеш стоял, белый как снег, не в силах произнести ни слова и только судорожно глотал воздух.

Он впервые привел гостей, хотел показать… Атт, Лару, Гизиду, Италь…

А рядом с девушкой, как ни в чем не бывало, сидел Думузи, небрежно завернутый в простыню. Он с, довольной ухмылкой, окинул взглядом собравшуюся компанию и медленно, вальяжно поднялся на ноги.

– Хорошая девочка, – со знанием дела сообщил он. – А знаешь, Сар, ты не зря старался, в постели она то, что надо.

Эмеш начал медленно покрываться красными пятнами. Думузи окинул его оценивающим взглядом с ног до головы, и ехидно подмигнул.

– Все хотел спросить, ты ее приукрасил, или оригинал был столь же хорош?

Вот тут Эмеш не выдержал. Зарычал, вскипев гигантской волной, ринулся на Думузи, мгновенно сбив его с ног. Он бы, пожалуй, убил в ярости степного бога, невзирая на все его бессмертие, но вовремя оттащили. Окунули в море, благо не далеко. Эмеш еще долго вырывался, орал, но держали его крепко.

Потом, убедившись, что в драку больше не полезет, отпустили и молча отправились по домам. Все прекрасно понимали, что именно произошло. Тяжело дыша, Эмеш сидел на песке, обхватив голову руками.

– Сар, – Думузи подошел и остановился совсем рядом, в двух шагах. Все равно теперь уже некому оттаскивать. Гости разошлись, оставив их одних.

Выглядел степной ветер не лучшим образом – губа разбита в двух местах, глаз уже слегка заплыл, из рассеченной брови широкой струйкой течет кровь. Ничего, сам виноват, жить будет.

– Сар, послушай, – Думузи сплюнул в сторону кровь, – если тебе девка нужна, так сходи вон в город. Там полно. Их там целая тьма наплодилась, на любой вкус. Но не надо больше так… Хорошо?

Эмеш, что есть силы, зажмурил глаза и застонал. Долго потом не мог и смотреть в сторону людей. Не стоит таскать прошлое за собой.

Они не такие. Не найти, не вернуть. Просто игра и больше ничего – игра, чтобы забыть.

Круглый белый камешек подпрыгнул на ладони, перевернулся на другой бок. Еще влажный, чуть прозрачный, с тонкой серой полоской посередине. Пальцы привычно сжали его плоские бока, рука отошла назад, широкий размах, и камешек, резво подскакивая, запрыгал по волнам – один, два, три, семь, десять раз… Эмеш был настоящим экспертом в этом деле. Достойное занятие для морского бога. Для Вечного.

Богами их называли люди, сами они предпочитали другие слова, то ли в шутку, то ли всерьез начиная верить сами себе. Видя пределы своей силы, они давно перестали видеть в туманной дали другие пределы, и будущее отступило, послушно обходя стороной.

Чайка тревожно вскрикнула, расправляя крылья. Похоже с востока приближалась гроза. Нет, пусть гроза подождет.

Эмеш стоял босиком, широко расставив ноги, его пятки утопали в крупном золотистом песке, его пальцы лизали набегающие волны. Он стоял и смотрел туда, где до самого края мира плескалась вода, изумрудно-зеленая у самого берега, чистым кобальтом уходящая в горизонт…

Вчера все утро он провел вместе с целой стаей пенноволосых дев, духов моря маибу, плоть от плоти прозрачной зеленой волны, ласковых, словно шепот прибоя, страстных и неуемных, словно разбушевавшийся шторм. К полудню, устав от забав, нырнул на глубину и до самых звезд обсуждал с Иникером неуклюжую поэзию иннанских баллад, размеренно наслаждаясь густым сливовым ликером с шалфеем и мятой. Позавчера они, кажется, обсуждали вопросы мироздания и пили коньяк… надо признать, пил Эмеш один. Иникер, как истинный демон, пить не умел, хотя по части философских бесед не знал себе равных. И за день до этого они тоже, наверняка, обсуждали что-то, и море все так же манило стройными ножками пенных дев. Вечность ухмылялась завидным постоянством. За такой вечностью легко прятаться.

Солнце забралось высоко, начав понемногу припекать спину. Лениво потянувшись всем телом, он растянулся на песке, подставив солнцу лицо, раскинув руки, позволил мыслям течь свободно и неспешно.

Часа через два, когда полуденное светило начнет жарить не на шутку, Эмеш поднимется, стряхнет со спины песок и зашагает к дому.

– Сар, – Златокудрая возникла из воздуха у самой кромки воды, предусмотрительно держа босоножки в руках. – Сар, я хочу поговорить.

– Привет, Ру. Пойдем в дом?

Кивнула, нервно кусая губы, давно он не видел ее такой.

– Еще варенья?

Златокудрая вздрогнула, рассеяно взглянула в опустевшую вазочку и принялась мешать нетронутый чай. Покачала головой.

– Сар, тебе не кажется, что мы заигрались? – тихо сказала она.

Эмеш усмехнулся. Откинулся назад, устраиваясь удобнее в любимом кожаном кресле, на минутку прикрыл глаза. Не так давно он слышал эти же слова от Атта, похоже, что-то менялось в их мире. Понять бы – что.

– Тебе тоже надоело? Хочешь домой?

Она бросила крутить ложкой чай, нахмурила тонкие брови, став вдруг страшно далекой и отстраненной.

– Да. Нет… нет, дело не в этом. Просто не правильно все это.

– Что?

– Ах, Сар, – она тяжело вздохнула.

Было хорошо заметно, как сильно ей хочется рассказать, но то ли слов нужных не находится, то ли еще чего-то важного. Златокудрая подняла голову, заглядывая ему в глаза, так требовательно, настойчиво. Она хотела понять.

– Сар, ты давно видел людей вблизи?

– Давно, – хмыкнув, признался он.

Нет, у него тут появлялись время от времени прекрасные жрицы Златокудрой, но это, пожалуй, не совсем то, что она имеет в виду.

– Сходил бы, посмотрел, – Лару поджала губы, и снова принялась мешать чай.

– Дай сюда ложку, – не выдержал он, – у тебя даже сахара в кружке нет. Рассказывай лучше, что случилось.

Она долго, сосредоточенно молчала. Сидела на диване, поджав ноги, наблюдая, как в кружке медленно движутся чаинки, ложась на дно.

– Знаешь, я вчера отправила царя убивать лесного стража.

Ее голос дрогнул. Честно говоря, всего трагизма ситуации Эмеш при этих словах не осознал. Златокудрая молчала, словно сказанного было вполне достаточно. Он подождал немного, озадаченно потер подбородок.

– И что?

Она только снова вздохнула.

– Думаешь, Гизиду будет ругаться? – осторожно спросил Эмеш.

Фыркнула презрительно – нет, не боится, делать ей нечего, как только бояться какого-то Гизиду? Тут что-то еще. Ладно.

– Думаешь, страж убьет твоего царя? Переживаешь?

Она тихо шмыгнула носом. Та-ак.

– Тогда иди, помоги ему.

Интересно, а как вообще царь собирается сражаться? Ему тогда надо брать с собой целую армию. Впрочем, он ведь у нас герой! Героям положено сражаться с чудищами в одиночку, в крайнем случае с верными друзьями, а уж никак не с армией. Армиями на чудищ не ходят. Еще героям положено чудищ побеждать. Живо представилось, как царь размахивая геройским медным мечом, с криком «Ура!» бросается в бой и рубит в капусту восьмимиллиметровую сталь. Герои – они такие! Они могут. Особенно, если Златокудрая поможет, как обычно, так вообще потом легенды ходить будут. Чего тут переживать?

– Сар, ты не понимаешь!

Не-а, не понимает. Определено. Златокудрая снова вздохнула.

– Он не хотел… Эмеш выжидающе смотрел на нее.

– Он не хотел, Сар, ты понимаешь?! Он хотел отказаться. Я думаю, он хотел даже послать меня к черту, но он царь, он не станет ссориться…

Вот оно что.

– Ларушка, милая… – Эмеш горько усмехнулся, едва-едва, – по-моему, ты просто напридумывала себе все это, и видишь то, чего нет. Ты послала – он пошел, что тебе нужно еще? Что не так? Чего ты хочешь?

Златокудрая не спеша отпила чай, зажимая в ладошках горячую кружку. Кажется, все ее мысли были где-то далеко, не здесь. А ведь, пожалуй, даже не в царе было дело. Нет, не в царе. Эмеш слишком давно ее знал, чтобы понять.

– Слушай, Сашка, а ты сам никогда не хотел вернуться? – тихо спросила она.

Эмеш не ответил. Но только никогда. Не хотел. Зачем? Там, по ту сторону хрустальных небес, у него никого нет.

– Знаешь… ведь у меня тоже нет никого там, – Златокудрая поджала губы.

Когда боги были людьми…

«Атрахасис»

Серый осенний дождь лениво барабанил в стекло, навевая сон. Одинокая машина зашуршала колесами – нет, конечно мимо, только потревоженные лужи взметнулись фонтанами мутных брызг.

Где-то далеко, на кухне, звякнул чайник, надо бы встать, но вставать так лень, совсем обленилась она за выходные. Может ну его, этот чайник? Вот приедет Саша, тортик наверняка привезет, вкусный, с орешками, тогда и чайку попьют… только это еще не скоро. Да и прежние чаепития с Сашей, с некоторых пор, перестали радовать. Не весело это стало.

Странно выходит, раньше, в детстве, она называла его дядя-Саша и на «ты», требовала страшных сказок и хулигански кидалась подушками из-за угла… красные такие были, с дивана в гостиной, с бахромой и цветами; папа смеялся, а мама ругалась, но скорее так, для порядка. Сейчас все неудержимо тянет на «вы» и на «Александр Николаевич» – взрослый, седеющий человек, усталый и словно потерявшийся в жизни. Не удивительно, впрочем, после того, что случилось. Какие там подушки, пусть и с бахромой. Да и не дядя он конечно, не родственник – друг семьи, в равной степени старше ее и моложе отца.

– Леночка, и мне завари, если не трудно.

– Да, пап, сейчас.

Златокудрая лениво потянулась в кресле, отложив книжку.

– Тебе варенья принести?

– Принеси… – с готовностью согласился он.

Варенье было вкусное, земляничное, ароматное, с приятной горчинкой, в изящной хрустальной прабабкиной вазочке. Как отказаться? Тем более, что землянику Златокудрая собирала сама, даже специально ездила с подругой в лес. А варила конечно мама, только она так умеет.

Жаль мама улетела в Брюссель по делам… не хватает ее, хочется поговорить.

Бывают такие вещи, что все никак не дают покоя, сколько не пытайся скрыться от них в завалах работы или в тягучей лени редких выходных. Не осознаешь их толком, не можешь разглядеть – что за штука, к чему она? А штука все лезет в душу с настойчивостью, с тупым упрямством, хватает липкими трясущимися пальцами, не отпускает.

– Пап… – вздохнула, раздумывая как начать, – возьмите меня с собой, а? Ну, что тебе стоит?

Она прекрасно понимала, что выглядит сейчас как ребенок, клянчащий заветную конфету перед завтраком. Может, так и есть…

Они затевали большую игру, пока Златокудрая еще сама толком не понимала – как и что. Однако, была причина тянувшая ее туда, за собой, неудержимо. Она сопротивлялась, но без особого, впрочем, успеха. Игра… Лару долго не верила, думала, что отец с Сашей просто рехнулись, какой-то демон Уршанаби, какой-то новый мир. Что за бред? Может и бред, но теперь она тоже его хотела. Тот мир казался прекрасным, искрящимся и далеким как мечта.

Атт хмуро качал головой, мешал в кружке сахар, постукивая тонкой ложечкой. Он все пытался отказать, или хотя бы уйти от разговора, но на свете существовало два человека, которым оказать не получалось никак, две женщины – жена и дочь. Остальным владыка небес отказывал не раздумывая.

– Рано тебе еще в эти игры играть.

– Не рано. Я уже давно взрослая женщина, пап, если ты не заметил! Исполнительный продюсер. У меня через неделю съемки в Праге…

– Вот именно, Лена, – в голосе владыки небес прорезались неприятные жесткие ноты, – у тебя съемки. У тебя вся жизнь здесь, и туда тебе не надо совсем.

– А тебе? А у тебя? Или у Саши?

Ляпнула, и разом прикусила язык, поспешно глотнула горячего чая, обжигаясь, пытаясь скрыть неловкость. Что толку. Хотела сказать «прости», но передумала – он и так все понимает, и конечно простит глупую дочь.

Атт не стал отвечать, зачем? Вопрос скорее риторический. Впрочем, у Саши еще наверняка все наладится, а у отца… У Атта осталось не так уж много жизни в этом мире, жалкий огрызок жизни остался… безнадежно больной, прикованный к инвалидному креслу старик. Мама иногда, тайком, плакала.

Быть может, поэтому так тянет за неведомый горизонт? Смутная надежда? Вечность? Или просто грядущее могущество и власть?

Лару точно знала, что не хочет искать ответ. Отец всегда был грозным владыкой небес, даже здесь, даже сейчас. Дождь барабанил в стекло.

Пушистые, кипельно-белые хризантемы у калитки отцвели, а она и не заметила как, мама успела оборвать последние, скрюченные старостью головки. Желтенькие, папины любимые, что вдоль дорожки – пока стоят, но уже понемногу блекнут, словно дождь смывает летнюю краску. И только под окном полыхают огнем два алых куста, припозднившихся, с длинными острыми иглами лепестков. Скоро снег, а они все стоят, горят вечным огнем…

Глотнула, едва не подавившись чаем. Это все осень, с ее серостью и тоской. Надо бы на море хоть на пару дней слетать, чтобы солнце, пальмы и симпатичные загорелые мальчики вокруг. Она это заслужила.

Слетай, Лена, – говорили глаза Атта, грустно улыбаясь из глубины, – ты лучше на море слетай, чем туда, развлекись. Глядишь, и пройдет. Хочешь, я тебе даже съемки перенесу на недельку, я могу, все что угодно, любые чудеса, только не просись туда со мной. Потому, что я не в силах тебе отказать.

– Ну, пожалуйста, пап.

– Леночка, зачем тебе? Чего тебе так не хватает здесь?

Атт не хотел ее брать. Сашу хотел, кучу других, посторонних, незнакомых людей хотел, а ее нет. Даже Димка, папин водитель, всего-то на год старше ее, и ему, видите ли не рано! Ему можно. А ей рано. Интересно, кем Димка будет там? Ветер этот, дурной.

– Но ведь я вернусь. Это же не насовсем.

– Кто знает, вернешься ли. И какой ты вернешься, Лена. Сможешь ли потом здесь, как раньше…

– Ну пап.

– Не проси меня, не надо. Ты же знаешь, я не смогу отказать тебе, но это не правильно.

Он и не смог. Став в новом мире Владыкой Небес, а она Златокудрой богиней. Игра? Может быть только игра.

– Отправила царя на подвиги? Молодец!

Думузи улыбался ей, а сам небрежно обнимал за талию какую-то пышногрудую красотку. Златокудрая даже не сразу нашла, что ответить. Вдруг захотелось ему все рассказать, но язык не поворачивался, ведь на смех поднимет. Да еще красотка эта… Где он их берет?

– Правильно сделала, пусть сдохнет там! – это Думузи опять, – тогда Аннумгун останется без царя. Без царя они сами не справятся, и вся твоя великая империя достанется мне, я нашлю на них Урушпак.

– Он победит и вернется!

– О, не сомневаюсь!

Он смеется, неприятно так. А глаза у него… Чему верить – словам или глазам? Может она придумала себе все это? Придумала конечно, разве можно столько лет… Но почему эта глупая выдумка никак не дает ей покоя? И думает она все о чем-то не о том… совсем не о том.

Просто женщиной хочется побыть, без всей этой суеты. Просто. Как это иногда бывает с царем. До тех пор, пока он не начинает с ней соглашаться. Но разве может быть иначе? Она богиня.

А ведь некоторые, настоящие как она, пришли в этот мир не богами. Не захотели. Уршанаби называл их ануннаками, отец – пришельцами, а Италь смеялся – это у нас будут эльфы. Мудрые, почти бессмертные, но не боги, а люди, их осталось мало. Может и ей в пришельцы податься? А что, из нее выйдет симпатичная эльфочка.

А Думузи, наверняка, рядом с этой вот красоткой не мучают вопросы – кто он такой, бог или не очень. Вон она как к нему жмется, не до вопросов ему. Зависть? Ревность?

– А ты, Дим, мог бы для меня убить чудище? – неожиданно спросила она.

Запнулась, язык прикусила. Что за чушь она несет? Какие ему чудища? Богу – раз плюнуть.

– Конечно. Только Гизиду ругаться будет. И царь потом будет мучиться, придет в лес, а там никого, бегать начнет, кричать, звать: «Где ты, мой злой Хумбаба!» Пойти убить?

– Не надо. Смеется ей в глаза.

Хочется уйти и не видеть больше его никогда. Ничего не видеть. Нырнуть, как Эмеш, на морское дно, и не вылезать. Но… А если ветер пойдет и убьет царя, там в лесу, вместо чудища? Ведь он может, чего ему стоит? А потом его Урушпак завоюет ее Аннумгун. Темные глаза ветра сверкают таким страшным огнем!

Да, не нужны ей никакие города, никакая божественная сила, другое ей нужно. Это все игра, мишура пустая. Сама не заметила, как сказала вслух.

– Надоело мне это все, Дим… боги, люди, подвиги… зачем мне его подвиги? Может зря отца уговорила меня взять? А? Я ведь не в богов хотела играть, я…

Сама испугалась своих слов, особенно когда увидела его переменившееся лицо.

– Я вот думаю, может мне в пришельцы податься? – скорей захотелось уйти от темы, сказать какую-нибудь бессмысленную глупость, – как думаешь, из меня вышла бы эльфочка?

– Дура из тебя бы вышла ушастая, а не эльфочка, – ветер зло огрызнулся, и мерзко хихикнула его красотка. Дрянь! Она-то как смеет! И Лару не выдержала, вскипела.

– Да пошел ты, Дим! Чего тебе от меня надо? Не надоело тебе еще! Да пошел ты! И сучку свою забери!

Она что-то еще кричала, он смотрел, а красотка улыбалась, все понимая. Потом Златокудрая убежала все-таки на дно, к Эмешу – там спокойнее. Хватит. Хватит с нее, давно хватит.

4

– Господин, – Иникер, верный Эмешев демон, бежал следом, едва поспевая, шурша перламутровой чешуей.

– Господин, – говорил он, – спрашивали Лару, но я не решился ее будить.

Златокудрая снова появилась вчера, ближе к ночи, какая-то вся издерганная и растерянная.

– Я переночую у тебя, ладно, Сар?

Нервный, сухой блеск в глазах. Оставалось только приветливо улыбнуться.

– Сколько угодно, Ру. А что случилось?

– Ничего, – фыркнула она.

Потом молча, спокойно, словно у себя дома, залезла под одеяло, прямо не раздеваясь. Свернулась калачиком.

– Как там твой царь?

Она не ответила, лишь шмыгнула носом.

По всем прикидкам царь, вот где-то сейчас, должен добраться до чудища. Или уже добрался?

Лесного стража Эмеш помнил хорошо – забавная штуковина, жалко будет, если царь все-таки его поломает. Самое забавное, что Гизиду так ничего и не знал, от хранителя лесов надежно скрывали правду, хихикая за спиной. Гизиду бесился, не понимая, – так ему и надо, неприятный тип.

Лару лежала, обхватив руками подушку, с открытыми неподвижными глазами. Что не так?

– С Думузи поругалась опять?

Она тихо всхлипнула, закрыла глаза.

– Ру? – Эмеш присел на край кровати.

– Я просто посплю, ладно? Мы потом поговорим.

– Все нормально? Принести тебе чего-нибудь?

– Не надо, Сар. Все хорошо.

Ладно, пусть спит, с расспросами все равно приставать бесполезно. Завтра поговорят. Ничего. Ну, в самом деле, за ночь ничего не случится. Пусть Ларушка спит, если дома неуютно одной.

Эмеш пожал плечами и пошел философствовать с Иникером во двор, подальше, чтоб не мешать.

– Кто спрашивал?

– Гизиду, он просто в ярости. Он там просто в ярости! – Иникер взволнованно размахивал руками, изображая всю ярость маленького хранителя кедровых лесов, – он кричит, что это Лару во всем виновата. Говорит, что какой-то царь что-то у него поломал. Я так и не понял.

Эмеш довольно хмыкнул. Ну и царь! Ему удалось, кто бы мог подумать. В капусту? Геро-ой!

– Хорошо, Ник, я сам ей передам.

Иникер кивнул и быстро ретировался за дверь, ссылаясь на неотложные дела.

Спальня была наполнена до краев ароматом роскошных белых пионов, гибискуса, и тонкими сладкими нотками абрикоса. Лару все так же уютно свернулась калачиком под одеялом, положив ладошку под голову, словно ребенок, даже жалко будить. Эмеш осторожно присел на край.

Сколько сотен лет он ее знает, да с детства считай, а все не перестает любоваться – так хороша. Даже и не скажешь сразу, что в ней особенного, красота Лару шла изнутри, даже не красота – сила. Богиня плодородия, как-никак. Впрочем, это было в ней и раньше, только раньше он предпочитал не замечать, здесь – другое дело. Здесь – игра. Пододвинувшись ближе, Эмеш поцеловал розовую щечку.

– Ру, проснись.

Сморщив носик, богиня фыркнула что-то неразборчивое и отвернулась, натягивая одеяло до самых ушей. Эмеш усмехнулся и принялся тормошить, она лениво хихикала, но вылезать никак не желала.

– Давай, Ру, пора вставать. Твой царь поломал-таки лесного робота и хочет тебя видеть.

Вот это подействовало, да еще как. Лару мигом оказалась сидящей на кровати, сон как рукой сняло, только голубые глаза недоверчиво хлопали ресницами.

– Атну? Уже? Не может быть!

– Еще как может, – заверил Эмеш, – Гизиду просто в ярости, рвет и мечет. Уж у него вряд ли есть сомнения на счет твоего участия в этой забаве.

Как ни странно, лицо у Лару было почти испуганное, и уж точно не по поводу ярости хранителя лесов.

– Уже? – тихо повторила она, кусая губы.

Несколько секунд сидела неподвижно, словно обдумывая, и вдруг улыбнулась, чуть натянуто, тряхнула головой.

– Атну настоящий герой! Таких, как он, среди людей больше не найти. Он бесстрашен как лев, никто раньше и близко не решался подойти к лесному чудищу, не то, чтобы сразиться с ним!

– Ру? – Эмеш посмотрел на нее с подозрением.

Она подскочила на месте, выскользнула из-под одеяла, понеслась в ванну. И ему не осталось больше ничего, как пожать плечами и отправиться на кухню завтракать. Там на столе, Иникер как раз заботливо приготовил кофе и хрустящие гренки с сыром.

Так какие планы на сегодня? На море он уже ходил, для философских бесед еще рановато – напиваться за завтраком даже ему самому не казалось удачной идеей. Взять что ли, и правда отправиться в город, посмотреть вблизи как там идут дела? Он давно собирался, едва ли не каждый день, но каждый день откладывал на потом, довольствуясь привычной размеренностью вечности. Обленился.

Да уж, пожалуй удобнее и безопаснее считать это ленью. Как сказал Уршанаби – он тут залег, как положено, на дне бездны Абзу, и спит. А что, может быть… спать было спокойно и уютно, и просыпаться не хочется вовсе. Вот только у него не бездна, не Абзу какая-нибудь, а море – вон какое лазурное, искрящееся светом. И нет в мире ничего, кроме этого моря.

Нет, пожалуй еще есть Ларушка, вон весело плещется в ванной, напевая задорный, легкомысленный мотивчик. У Ларушки дела, у нее куча верных жрецов и, похоже, не менее верный царь, который совершает подвиги в ее честь.

Наверно, пора и ему наконец сходить к людям, поглядеть, хоть одним глазком, как там они, потребовать каких-нибудь великих свершений в свою честь, громыхнуть, хоть разок, тяжелой соленой волной о неприступные стены. Сделать хоть что-нибудь. А то ведь, чего доброго, еще совсем забудут о его существовании, с них станется. Бог, который спит себе на дне, ничего не делает и ничего не требует – это какой-то неправильны бог, зачем тогда он вообще нужен людям?

В конце концов просто посмотреть, что там с этими людьми стало, может и правда так изменились, как говорят? Может… Лару загремела за дверью какими-то баночками – готовится!

Усмехнулся. Сходит пожалуй, только в отличие от Лару, Эмеш не станет так усердно прихорашиваться перед появлением среди людей.

Не прошло и часа, как наполняя кухню ароматом весенних цветов и ванили, Лару явилась во всей красе полупрозрачного летящего платья, ничуть не желающего скрывающего скрывать соблазнительность форм.

– Ну как я тебе? – кокетливо спросила она, застегивая на шее перламутровое ожерелье.

– Восхитительно!

Врать в таких случаях совершенно бессмысленно, можно даже не пытаться.

Она замерла, набрала воздуху в грудь, и вдруг стала серьезной, по-вчерашнему растерянной. Не долго, лишь на миг.

– Тогда, пожелай мне удачи.

– Удачи? Тебе? – удивился Эмеш.

– Просто пожелай, – загадочно улыбнулась она, исчезая за дверью.

Как это было?

Тизкар лежал на спине, уставившись в небо, пытался вспомнить, осознать, но мысли только неразборчиво гудели в голове.

– Мы победили? Да? – язык слушался плохо.

– Победили, – глухо подтвердил царь, откуда-то издалека, – ты спас мне жизнь, Тиз, и едва не погиб сам. Спас? Погиб? Тизкар лежал и смотрел в небо.

Да, кажется спас. Он успел закрыть царя собой, когда тот, запихнув в провал разбитого глаза гранату, оказался на земле, и обломки поверженного стража накрыли их с головой. Он и сам плохо понимал, что произошло.

– Ничего, Тиз, вот сейчас придет Златокудрая и поставит тебя на ноги.

Да, вот сейчас придет, и все будет хорошо. Или не придет, и все останется как есть. Почему-то было все равно. Едва не погиб… если Златокудрая не придет, то «едва» превратиться в «совсем»… пусть…

Боли не было, ничего не было, только гулко звенела пустота. Ног тоже не было, и рук… то есть, они наверняка были, но Тизкар их не чувствовал. Все, что у него осталось – это высокое синее небо над головой, а в небе ленивые лохматые облака.

И страха тоже не было – теперь поздно бояться. А тогда, там, бояться было некогда. До страха ли?

– А остальные? Как?

– Нормально, – отозвался царь, – все живы.

– Это хорошо.

– Хорошо.

Устало так и безразлично.

– Царь, а царь, водички дай, а.

Атну загремел чем-то, тихо выругался, сквозь зубы, вставая, и Тизкар услышал шаги – неправильные такие, победители так не ходят, приволакивая ноги.

Царь грязный, изодранный… хромал, морщась при каждом шаге, бережно прижимал к груди неестественно вывернутую правую руку, в левой держал фляжку с водой. Ничего, потерпи немного, козел наш горный, сейчас придет Златокудрая.

– Руку сломал что ли, царь?

– Похоже. А в ноге две пули. Меткая тварь! – неуклюже улыбнулся, дернул плечом.

Да уж, тварь… Убили ее, значит. Хорошо.

Скрипнув зубами, царь кое-как уселся рядом с Тизкаром, приложил фляжку к его губам, подождал пока Тизкар напьется, потом глотнул сам. Ничего, сейчас придет…

Солнце забралось на самую вершину небосвода и теперь медленно ползло вниз. Тизкар лежал, глядя в небо, слушал, как над головой снова трещит неугомонная сойка, как стучит вдалеке дятел, как гудит, покачиваясь на ветру, кедровый лес – уже не страшный лес, неизвестно когда успевший стать понятным и родным. Лежать бы так и лежать.

Казалось, так и будет – он будет лежать, глядя в небо, а царь сидеть рядом, пожалуй до самого конца… не оставит его. Может не придет Златокудрая? Чудище они убили, чего теперь к ним ходить? Наигралась? …хотя это уже не его мысли.

Хотелось закрыть глаза и уснуть, сон подкрадывался тихо, почти незаметно, осторожными мягкими шагами.

– Не надо спать, Тиз, – шепнул царь, – подожди. Наспишься еще.

Тизкар ждет. Он и сам видит – из этого сна можно не вернуться назад. Может быть это и правильно, не вернуться… осторожные, мягкие шаги сна…

Женский испуганный вскрик совсем рядом, и оборвался – словно рот зажала ладошкой.

Откуда здесь женщины? Тизкар попытался приподнять голову, оглядеться. Нет, не выходит.

– Привет, Златокудрая, – это голос царя, – вон, в овраге твое чудище. Ты довольна?

Она не ответила ничего. Тишина. Осторожные шаги.

– Да не меня, его, вон, сначала лечи. А то помрет еще, нам потом возиться-хоронить.

Тонкий, нежный аромат цветов… Тизкар отчаянно заморгал, когда понял – прямо перед ним прекрасное сияющее лицо богини в ореоле золотых кудрей. Если бы мог, он не раздумывая упал бы сейчас на колени – никогда еще не видел так близко. Священный трепет наполнил сердце. Теперь и умирать не страшно, подумалось вдруг.

– Его?

– Да. Сможешь?

– Попробую, – сказала она, кусая губы, но они все равно дрожали. Златокудрая потянулась к нему, коснулась рукой груди.

Легкое тепло разлилось по телу, потом все жарче и жарче… что-то кольнуло у самого сердца, побежало волнами по коже, и тут же страшный, наотмашь, удар в спину. Разом вернулась боль – здоровенная ссадина на щеке, ободранные руки, разорванное плечо, вывихнутая лодыжка, сломанная спина. Не выдержал, застонал сквозь зубы.

– Сейчас, сейчас, потерпи немножко. Сейчас все пройдет.

Влажный блеск в голубых глазах.

Тело скрутило от навалившейся боли, сейчас, казалось, разорвет на части, он умрет. Уж лучше б скорее, сил больше нет. И вдруг все прошло, отступило. Тизкар лежал, и не мог поверить.

– Ну как ты? Пошевели рукой.

Он пошевелил. Ничего, нормально шевелится, как раньше.

– Встать можешь?

Нерешительно приподнялся, потом сел, осторожно, чуть пошатываясь, поднялся на ноги. И тут же повалился на колени перед богиней.

– Спасибо тебе, Златокудрая!

Она лишь махнула рукой.

– Кого еще?

Царь молча указал на скрючившегося под деревом Этану, раненого не то в бок, не то в живот.

Огромная мощная туша обмякла, затихла, лишь изредка болезненно вздрагивая. Эх, досталось тебе, буйвол! Рядом сидит стрелок, нервно кусая ногти, не понимая, что ему делать и как. Хочет помочь, мальчик. Когда Этана дергается – он испуганно, осторожно, гладит его по ноге, бормочет что-то.

Ничего, у стрелка похоже только ушибы и царапины, вот сейчас Златокудрая буйвола вылечит, и он тоже придет в себя.

Дед сидит, привалившись к дереву спиной, закрыв глаза. Ранен, нет – не разобрать. Златокудрая послушно обошла всех, у Этаны задержалась надолго, кажется, вытащила из него какой-то осколок.

– Все? – когда она снова вернулась к царю, ее руки заметно дрожали, на тонком невесомом платьице алела чужая кровь.

Тизкар вдруг понял, что Златокудрой страшно, до слез, на самом деле, хоть такого и не может быть. Боятся ли боги?

Атну стоял перед ней словно ничего не случилось, словно это не он только что стонал и шипел, неся Тизкару фляжку с водой. Стоял и стоял, спокойно, гордо, прямо, как и подобает царю, только руку чуть неуклюже к себе прижимал, не по-царски.

– Ты довольна? – спросил он.

Она уже было протянулась к нему, но отпрянула, словно обожглась, не ответила ничего.

– Чего ты хочешь теперь, Златокудрая?

– Я… – голос дрогнул и сорвался.

Она ведь хотела что-то сказать, но сразу не смогла. Вдохнула поглубже, собираясь с духом. Богиня… Ветер подхватил трепещущее золото волос, солнце брызнуло янтарными бликами…

– Я довольна, царь! – сказала она, и голос звонким колокольным серебром разнесся по лесу, вспыхнули ясным пламенем голубые глаза, – твой славный подвиг не забудется в веках! Ты – герой! И нет тебе равных среди людей!

Герой скривился, сжимая зубы. Промолчал.

– Я хочу наградить тебя, царь! Я хочу подарить тебе вечную жизнь! Ты будешь жить в небесных чертогах вместе со мной, ты станешь моим мужем! Люди станут почитать тебя как бога, ты будешь вечно молод и вечно счастлив…

– Твоим мужем? – спросил царь, облизав пересохшие губы. – Наградить? Почти богом?

Она готова была продолжать, но запнулась на полуслове. Синее небо испугано заметалось в глазах.

– Ты не хочешь?! Я предлагаю тебе вечную жизнь!

– Прости…

Царь не хотел.

– Я не нравлюсь тебе? – она побледнела, все еще не в силах поверить. Возможно ли?

Он подошел, совсем не хромая – и как удалось? Обнял ее здоровой рукой, притянув к себе, и долго так, зарывшись носом в золотых кудрях, стоял, словно прощаясь. Навсегда. А она, казалось, боялась даже вздохнуть, замерла настороженной ланью, не решаясь ни прижаться в ответ, ни отпрянуть. Потом царь мягко отстранил ее, отступив на шаг, глянул в глаза.

– Прости, – сказал тихо-тихо, – ведь ты же заранее знала, что я откажусь. Зачем…

– Что! – она рванулась прочь, – ты обещал быть рядом со мной! Ты обещал сделать для меня все!

Царь вытянулся, словно от боли.

– Я обещал, – хрипло сказал он. – Я сделаю для тебя все, что захочешь – пойду воевать с чудищами, разнесу в хлам все города в степи, прыгну с обрыва вниз головой, сделаю любую глупость какую пожелаешь. Я всегда буду любить тебя. Как человек. Как мужчина любит женщину. До самой смерти. Но не надо делать из меня бессмертного бога, не надо предлагать вечное счастье, я не смогу так…

– Ты отказываешь мне?!

Он смотрел ей в глаза – чуть-чуть сожаления, чуть-чуть грусти…

– Прости.

Со всего маху она ударила его по щеке.

– Да как смеешь ты! Ты – мне! Ты что, забыл кто я!

Огонь. Вспышка! И в краткий миг, из испуганной девушки она превратилась в грозную богиню, в сияющем ореоле света вознесшуюся высоко над землей. Ее волосы взметнулись золотой волной, ее глаза яростно метали молнии – истинная дочь самого неба! На неземном лице румянцем полыхала ярость. Она была прекрасна и страшна одновременно, как может быть прекрасен и страшен лишь жаркий дикий огонь.

Невысокий, жилистый человек стоял перед ней на земле, задрав голову. Он ни в кого не стал превращаться – уставший, раненный, со сломанной рукой, кровь и грязь смешались – не разобрать, волосы слиплись от пота… Великий аннумгунский царь? Нет, к чему это здесь. Просто человек, не желающий принимать божественную милость. Стоял и смотрел.

– Нет, Златокудрая, не забыл, – сказал тихо, – именно по этому и не могу. Я бы никогда не смог отказать тебе, как женщине, но как богине… Прости. Неужели ты сама не видишь, как далеко это может зайти. Уже зашло. Я не встану по ту сторону. Я человек. Я не могу.

– Я покараю тебя, человек! – грянул гневный голос богини. – Ты! – приказала она, – убей его!

– Прости, Златокудрая, но я не могу, – Тизкар не сразу понял, что это говорит он сам, – мой долг охранять моего царя, я не могу.

– Твой долг – делать что я прикажу! – глаза уже резало от нестерпимого света, уши закладывало от раскатов грома. – Я сравняю весь ваш Аннумгун с землей, если не подчинишься! Убей!

Тизкар опустил глаза, стиснул зубы, понимая, что нечего больше сказать. Он не сможет, чем бы она не грозила.

– Я могу сделать это, Златокудрая, – Этана сделал шаг вперед, на сером лице маской застыла решимость. – Но поклянись, что не тронешь Аннумгун.

Тогда Лару закричала – пронзительно, отчаянно, страшно.

И вдруг стало тихо. Пусто. Темно. Только пять человек остались в лесу, совсем одни. И в воздухе пахло хвоей. Где-то далеко звенела мошкара, ветер гудел в верхушках деревьев, а над деревьями плыли облака, медленно, неспешно скользили под самым хрустальным сводом. Небо смотрело на них. Царь вздохнул, сделал шаг, морщась от боли… звонко хрустнула ветка.

– Царь?

– Да, Этана, ты все сказал правильно. Жизнь тысяч людей важнее жизни царя, – посмотрел пристально, снова вздохнул, покачал головой. – У тебя дома жена и мать, береги их. Все правильно, любой бы… Это я дурак.

– А я?

– И ты тоже, Тиз, – он криво усмехнулся. – Но каждый решает сам.

5

Этана который час сидел молча, угрюмо глядя в костер, изредка ворошил ветки, и тогда стайки искорок с треском подскакивали, кружились в дыму, уносились далеко к звездам. Этана провожал их взглядом.

Царь спал. Или, может быть, просто лежал неподвижно, закрыв глаза. Златокудрая так и не вылечила его, пришлось самим – пули из ноги вытащили, перевязали, Мелам напоил каким-то отваром, теперь пусть отдыхает. Назад все равно они раньше утра не пойдут, а больше делать нечего. Впрочем, дед опять куда-то пропал, у него-то дела нашлись.

Тизкар бродил вокруг костра, пытаясь найти себе хоть какое-то дело, но ничего придумать не мог. Спать не хотелось, ничего не хотелось, только мысли всякие дурные не давали покоя.

– Хорош бегать! – буркнул сквозь зубы Этана, – надоело уже.

Тизкар замер, потоптался на месте и уселся рядом.

Долго сидели так, разговаривать было не о чем, да и не хотелось. Этана размеренно ковылял палкой костер, поднимая искры.

– Слышь, Тиз, – он вдруг повернулся, почти умоляюще заглядывая в глаза, – может я пойду, а? Вы потом догоните. Не могу больше тут.

– До Аннумгуна девять дней пути, – медленно и как-то тускло произнес Тизкар. – Днем раньше, днем позже… Мы все равно опоздали, что бы там не случилось. Ночью заблудишься. Утром пойдем все вместе.

Плечи буйвола вздрогнули и опустились.

– Может не опоздаем?

– И что? Какая разница? Что ты будешь там делать? Может там сейчас уже ничего и…

Тизкар запнулся, прикусил болтливый не к месту язык. Зря он это вообще… Этана подобрался весь, осунулся, кажется даже постарел лет на десять. Сидел, все так же угрюмо глядел перед собой пустыми глазами. Далеко он сейчас, не здесь. Этана – единственный из них, у кого есть семья. Жена, и ребенок вот-вот, или уже… Да теперь может и не важно.

– Ну, хоть просто рядом побыть, – голос у него глухой, изменившийся, совсем чужой. – Я не могу тут больше.

Тизкар судорожно вздохнул, рывком поднялся на ноги, и опять принялся ходить туда-сюда. На месте сидеть не получалось, он бы и сам сейчас побежал со всех ног в Аннумгун, но ночью идти через незнакомый лес, в горах – большая глупость. Да и царю надо отдохнуть. И дед куда-то запропастился.

Надо что-то делать, надо… Надо что-то делать, в конце-то концов! И вроде бы не он виноват, да и уместно ли тут искать виноватого? Но хуже всего была неизвестность – что там, дома? Знать бы наверняка. Если бы можно было что-то исправить!

– Эй, буйвол, а может еще все обойдется?

Этана бросил на него короткий взгляд, и Тизкар разом проклял все на свете, что вообще раскрыл рот. Но молчать больше не получалось.

– А что я должен был сделать? Что?! Ну, что! Скажи мне!!! – он кричал, напряжение наконец-то хлынуло наружу, и стало немного легче. А потом стало стыдно. Тизкар сморщился, сел в траву, обхватив руками голову.

– Ничего, – тихо сказал Этана. – Причем тут ты?

Ткнул палкой в костер.

– В следующий раз, Тиз, слушайся лучше богов, – сказал царь из темноты. Тизкар едва не подпрыгнул на месте.

– Царь, я…

– Ты тут не причем, – царь повторил слова Этаны, ровно, спокойно. – Это был мой выбор. Только мой. Но ты в следующий раз слушайся лучше богов, хорошо?

Птица ночная протяжно вскрикнула в тишине.

Просьба? Приказ? Насмешка? Раскаянье? Какая разница. В следующий раз? Казалось, следующего раза уже не будет. Тизкар сидел и чувствовал, как начинает бить озноб. Холодно, сыро, пока бегал вокруг – еще ничего было, а теперь… Молча встал, подошел к костру. Этана сидел отвернувшись, стиснув зубы.

– А ну, оба спать, – велел царь. – Завтра длинный день.

К своему удивлению, Тизкар провалился в сон почти мгновенно, стоило только положить голову и закрыть глаза.

Эмеш наблюдал, прислонившись спиной к стене.

Он просто смотрел, предпочитая не вмешиваться в чужие ссоры, без особой нужды.

А она готова разнести весь мир, если ее желание не будет исполнено, и она действительно могла это сделать. На щеках Лару пылал восхитительный румянец, ее золотые кудри разметались в негодовании, ноздри дрожали, губы сжаты в тонкую решительную линию. Лару бушевала. Атт в основном молчал.

Они ругались более часа. При всех. Это уже само по себе беспокоило – Лару, как умная женщина, всегда предпочитала выяснять отношения наедине, тем более с отцом. Без посторонних глаз он давно бы пошел на уступки, но теперь успел сказать «нет», и брать свои слова назад не намерен. Атт бы хотел, пожалуй, но уже не мог, поздно. Да, дочери он никогда не мог отказать, но сейчас, при всех, она была не дочь, а взывающая к справедливости гневная богиня. Богине Атт отказывал без раздумий.

Она была зла на царя Аннумгуна и на всех людей заодно, кричала, что пора с ними всеми покончить. Но больше всего настораживало то, что причины своего гнева она раскрывать не хотела. Хотя, что уж тут, по всему выходило – сумасбродный царь отказал ей. Только вот как это вышло? До сих пор ни один вечный не мог устоять, не говоря уж про смертных. Или тут что-то еще? Что не так? Гнев Златокудрой вскипел последней каплей.

– Я выпущу на них шун! – срывающимся голосом крикнула она, и выскочила хлопнув дверью.

Эмеш вздрогнул. Дело принимает слишком серьезный оборот. Атт наверняка замнет это, сославшись на скверный характер дочери, но вот только не все, пожалуй, закроют на это глаза. Такими вещами не шутят.

– Ру! – ее удалось догнать лишь внизу, на лестнице.

Лару неслась, прыгая через три ступеньки, совершенно не желая что-либо слушать.

– Ру, постой.

Пришлось схватил ее за руку, чуть ли не силой развернуть к себе. Лару шмыгнула носом, совсем по-детски вытирая ладошкой нос. Эмеш едва удержался, чтобы не улыбнуться.

– Ты наговорила много лишнего, Ру, – тихо сказал он.

Лару кивнула, молча. Она все понимала, но высказала уже столько слов, что теперь их совсем не осталось.

– Тебе стоит вернуться и объяснить.

Лару отчаянно замотала головой. Возвращаться сейчас было выше ее сил, Эмеш это прекрасно понимал. Но и оставлять все как есть тоже не стоило бы.

– Пойдем вместе, я еще раз поговорю с Аттом, а ты просто постоишь за моей спиной. Хорошо?

Он старался говорить как можно мягче, успокаивающе, но она лишь с ужасом попятилась.

– Не пойду.

– Ру, ты не понимаешь. То, что ты сказала, может сильно тебе повредить.

Глаза Лару изумленно расширились. Где-то глубоко в них метались страх и непонимание. Только сейчас она начала понемногу осознавать что произошло, и не знала как теперь быть.

– Неужели ты думаешь, Сар, что отец действительно подумает, что я могу выпустить спящих?

Эмеш вздохнул и пожал плечами.

– Не думаю. Но, все же.

– Что «все же»? – голос Лару дрогнул, она обиженно всхлипнула. – Кто может поверить в это?

– Тебе не стоило упоминать спящих при всех.

Лару прикусила губу, но делать что-либо теперь уже поздно. Было видно, как в ней борются два совершенно противоположных желания: вернуться, и убежать как можно дальше. Сейчас она больше всего похожа на маленькую девочку, разбившую любимую мамину вазу. Даже забавно немного.

– Сар, но ведь я не собираюсь выпускать их, ничего не случиться, – неуверенно произнесла она.

Эмеш кивнул. Конечно не собирается. Однако, внутренний голос настойчиво твердил ему, что на этом дело не закончится. Он бережно обнял Лару за плечи, и она тут же уткнулась носом в его плечо – приятно и почти трогательно. А потом Лару подняла свои прекрасные, голубые словно небо, глаза.

– Убей его для меня, а?

Эмеш фыркнул, засмеялся и хотел уже отпустить Лару, но вместо этого только обнял ее еще сильнее.

– Кого? Царя? Атну? – поинтересовался он, чуть склонив голову на бок, словно стараясь лучше разглядеть, – что он тебе сделал?

Покраснев, Лару возмущенно надула губки.

– Ты даже не представляешь!

– Да уж, сложно представить, – усмехнулся Эмеш.

– Я ненавижу его! Я ненавижу людей! Убей его, Сар. А лучше перебей их всех, чтобы ни одной этой твари не осталось. Ты ведь можешь.

Голос Лару снова сорвался. Эмеш отстранил ее от себя и заглянул в глаза. Значит все серьезно, может быть даже серьезней, чем он предполагал.

– Рассказывай, – строго сказал он.

Лару замотала головой и сосредоточенно уставилась в пол.

– Ру, так нельзя…

– Хватит! – резко прервала она, – мне не нужны твои нотации. Если хочешь сказать что-то, говори. А этого я уже наслушалась.

– Брось, Ру, это всего лишь наши человечки, они…

Он вдруг умолк, чувствуя, что и сам не до конца понимает. Он давно не желал воспринимать их всерьез, к чему это? Да и можно ли всерьез относиться к собственным созданиям как к равным? Нет. Нельзя. Он слишком хорошо это запомнил. Они не такие. Лучше даже не пытаться. Слишком…

– Ты прав, – Лару сжала губы в тонкую линию, – они всего лишь люди.

– Как и мы, – едва слышно добавила она.

И в голубой бездне ее глаз отразилась тень одиночества. Вот так.

Люди, значит. Не стоит, Ру, милая, не стоит искать в них то, чего нет. Они не люди, не те люди, как бы нам, возможно, хотелось. Забудь. Не стоит относиться к ним как к людям, не стоит обижаться на них, как не стоит обижаться на сломавшуюся погремушку. Они лишь такие, какими мы хотим их видеть, не более. Отражение нас самих – наши человечки.

Все это так хотелось сказать, но он не сказал. Не смог, слова встали поперек горла. Не то, не так. Он слишком давно не видел людей. Вместо слов, Эмеш нежно провел ладонью по золотым волосам.

– Сар, я ведь не собираюсь никого выпускать, – тихо сказала она, – просто не могу сейчас вернуться. Если вернусь, то захочу снова кого-нибудь убить. Завтра поговорю с отцом. Хорошо?

Он долго смотрел на нее. Ну что, в самом деле… Кивнул.

– Хорошо. Ларушка, хочешь, пойдем посидим, поговорим.

Эх, надо было наверно еще вчера, но что теперь.

– Угу, – согласилась она.

И тогда великий Эмеш взял за руку богиню плодородия, и повел к себе домой.

– Сар! Саи-ир!

Бодрый голос с кухни заставил Эмеша высунуть голову из-под одеяла. Часы показывали полдень, голова слегка гудела. Сколько ж они вчера выпили?

С кухни доносился запах яичницы с беконом и свежесваренного кофе. Несмотря на состояние – очень аппетитные запахи. Да и в кои-то веки, Лару решила сама что-то приготовить.

– Сар, вставай, иди завтракать, – потребовал голос.

Эмеш лениво потянулся и сел в постели. Потом свесил ноги, нащупал на полу тапочки.

– Сар, – не унимался голос, – если ты не придешь сейчас, я съем все сама.

Эмеш усмехнулся, но это заявление заставило его пошевеливаться. Он еще раз потянулся для верности, зевнул, и только после этого направился в кухню.

Лару уже разложила все по тарелкам и даже соорудила себе бутерброд с ветчиной и сыром. У нее были мокрые волосы и розовый махровый халатик… Интересно, много ли таких вот халатиков у нее припрятано по разным домам?

– Давно встала? – поинтересовался Эмеш, усаживаясь за стол.

– Ну-у… – Лару неопределенно дернула плечами. Вид у нее немного взъерошенный, и даже чуть усталый.

– Не спала что ли вообще?

Криво ухмыльнувшись, Лару сверкнула глазами.

– Слушай, а ты та-а-ак храпишь! – Лару попыталась изобразить, но вместо этого только пару раз хрюкнула и рассмеялась. Все же вчерашнее не прошло для нее даром, она выглядела немного взъерошенной и даже напряженной, изо всех сил старалась выглядеть непринужденно, но это старание слишком бросалось в глаза. Ладно. Пусть отдохнет чуток, придет в себя.

Он только принялся мазать себе маслом хлеб, когда раздались протестующие вопли Иникера, и вслед за ними стук в дверь.

– Там открыто.

В двери появилась утыканная шипами голова морского демона, пробормотала что-то, извиняясь, и была тут же оттеснена в сторону. Вместо нее появился невысокий полноватый мужчина в свободных одеждах небесно-голубого цвета – Атт, собственной персоной. Судя по всему, ничего хорошего от этого визита ждать не придется. Вслед за ним вошли еще пятеро богов и два крылатых демона света илиль.

Эмеш поморщился – чужие демоны в доме не к добру, тем более в такую рань.

Остановившись в нескольких шагах от стола, Атт в недоумении разглядывал Лару, видимо ожидая от нее чего-то. Его лицо было мрачно, словно воды Могуна перед грозой. Илиль молча подошли и встали с обеих сторон, шелестя белоснежным оперением. Остальные расположились сзади полукругом, насколько позволяла обстановка.

Картина эта была настолько впечатляюща, что Эмеш испытал жгучее желание встать со стула, но передумал и просто отложил бутерброд.

– Лару, Аикана Наура, Златокудрая, ты обвиняешься в том, что выпустила демонов шун, и, тем самым, навлекла опасность на срединный мир – холодно объявил Атт.

Эмеш икнул, выругался и уставился на Атта во все глаза. Что за бред? Они что, с ума все посходили? Он обернулся на Лару, но и та совершенно ничего не понимала, так же удивленно смотрела на отца. «Что происходит?» – испуганно кричали голубые глаза.

Илиль решили времени не терять, невозмутимо подошли и взяли Лару под руки. Только тогда Эмеш наконец опомнился.

– Уберите от нее свои лапы! – он попытался отобрать Лару у демонов, но те лишь мягко отстранили его, не желая начинать драки. Да и неизвестно еще, что могут игрушечные боги против настоящих демонов.

– Да вы что! Она этого не делала! – запротестовал Эмеш.

Атт сжал зубы, выразительно шевеля желваками.

– Ты можешь это подтвердить? – мрачно поинтересовался он.

– Конечно, она… – тут Эмеш запнулся, только сейчас поняв, что случилось. И тихонько, шепотом, – спящие на свободе?

– Да, – Атт беспощадно кивнул. Эмеш почувствовал, как на спине выступает холодный пот.

Только этого еще не хватало. Это значит, что мало не покажется никому, это все равно, что запустить программу самоуничтожения… Конец света? Конец их маленького мира? И что теперь? Но как такое могло произойти? Этот вопрос он задал вслух.

– Врата открыты, – Атту объяснения явно давались с трудом. – Вчера Лару грозила выпустить шун.

– Она была со мной, она не могла сделать это.

– С тобой? – ехидно возразил Яснолицый Италь, хозяин солнца. – А ты сам где был этой ночью?

– Здесь, – Эмеш поднялся, смотря Италю прямо в глаза, сверху вниз, он был почти на голову выше. Впрочем, светило это ничуть не смущало.

Атт рядом тяжело дышал, он с великой радостью поверил бы любым оправданиям, но не мог.

– Савалар видели Лару на вершинах Унхареша, – тихо сказал он, – и твой Иникер видел как вы выходили из дома вместе.

– Иникер? Вместе? Выходили?

Не может быть. Сколько ж они выпили вчера, обсуждая никчемность людей и жалуясь друг-другу на жизнь, что теперь ничего не может вспомнить? Выходили? Гулять на Унхареш? Забрели к вратам? Этого просто не может быть. Или может? Воспоминания как-то мутно шевелились в голове, мешая одно другому… да, кажется куда-то ходили, и холод собачий, ветер… на Унхареш? Черт побери! Неужели и правда? Какого демона рогатого, их туда понесло?! А демоны… демонов он не помнил, хоть убей. Только вот его внезапный склероз ничего не гарантировал.

Эмеш лихорадочно пытался все осознать. Этого просто никак не могло быть, это не правда, в любом случае, это не Ларушка, она никак не могла, она не способна на такую подлость! Нужно срочно что-то придумать, и ни в коем случае не отдавать им ее. Он не верил. Как Атт может верить? Немыслимо.

– Не стоит выгораживать мою дочь, – сурово произнес владыка небес.

Эмеш тряхнул головой.

– Нет. Я могу поклясться…

– Молчи! – рявкнул он, меньше всего сейчас желая выслушивать оправдания. – Это дело решит суд. А если будешь настаивать на своем, то отправишься в Илар вместе с ней.

6

– Подлей еще горячей воды, принеси мне виноград и… ну и еще чего-нибудь.

Девушка послушно улыбнулась, готовая выполнить любую прихоть. Шамхат, кажется, ее зовут. Изящная, тонкая, звенящая как струна… темная умбра струящихся волос падает на высокую грудь, растекаясь потоками у дрожащих от бешеного сердца сосков, катится ниже, вдоль крутого изгиба бедра… влажный кармин чувственных губ и сияющая лазурь бездонных глаз. Впрочем, глаза Эмеш видел редко, сколько не пытался в них заглянуть, глаза неизменно пугались, прячась за ширмой густых ресниц.

Пусть, не важно. В остальном – выше всяких похвал. Шамхат – жрица Златокудрой, их присылали ему каждый год, и год от года все прекрасней.

Эмеш вытянулся в ванне во весь рост, расслабился и закрыл глаза. С водой, конечно, он прекрасно справился бы и сам – повернуть красный краник ему не сложно. Но было очень забавно наблюдать за девушкой, которую приводят в священный трепет технические чудеса… впрочем, чудеса скорее магические.

– Вот, господин.

Она поклонилась, словно опасаясь встретиться с ним взглядом. Да они и на царя-то своего боялись поднять глаза, не то, что на бога. От воды поднимался легкий аромат меда и лаванды. Однако ж, день с самого утра не задался. Так значит, демоны на свободе?

Эмеш потер одной пяткой другую. Демоны? Демоны… Первый шок прошел, и теперь остались только смутные, взбудораженные вопросы. Что это для него значит? Что это значит для всех них? Он так давно привык к устоявшейся размеренной жизни, что сейчас даже не верилось в возможность перемен. Все уляжется, рано или поздно… ничего особенного не произошло. Демонов, конечно, загонят назад, если они вообще существуют, Ларушке устроят выговор, может быть Атт подержит ее какое-то время взаперти… Они боги и это их мир. Что, в самом деле, может случиться? Внутри неприятно скребли кошки.

Эмеш приоткрыл один глаз, Шамхат стояла не шелохнувшись, глядя в пол. Словно фарфоровая кукла. Интересно, если он пролежит здесь еще часа два, она будет все так же стоять? Проверить?

– Можешь идти.

Девушка поклонилась и, пятясь, выскользнула за дверь. Эмеш отщипнул виноградинку.

А если нет? Если на самом деле случилась беда? Почти двести лет он тут безмятежно дрых на своем морском дне, а вот теперь кто-то пришел и настойчиво тормошит его, пытаясь вытащить из-под одеяла. Просыпаться не хотелось, как и не хотелось что-то менять.

Демоны значит? Демоны… Шун. Если все, что он о них знает, правда, то шун – это запущенная программа самоуничтожения мира, рано или поздно они сметут все, даже боги, пожалуй, не в силах ничего сделать. По крайней мере Эмеш не мог себе представить, как они будут с этими демонами бороться. Проще уйти. Да, пожалуй, уйти – единственный для них выход. Домой? Нет, сейчас даже не верилось, что был у него другой дом и другая жизнь, как-то уж слишком давно. Давно и не правда, скорее сон, чем явь. Домой он не вернется.

Тогда что? Не получилось с этим миром, может быть получится с другим, первый блин, так сказать… Они же смогут начать заново? Наверняка смогут. Кошки скребли все сильней.

Не нравилось ему все это, не нравились перемены, к чему бы они там не привели. Старый, что ли, совсем стал? Слишком обленился и привык… Да не будет ничего, не будет… рассосется само собой.

Эмеш глубоко вдохнул и сполз, ныряя в ванну с головой, потом долго лежал, смотря сквозь воду в потолок. Однажды, он случайно обнаружил, что может дышать под водой, ничуть не удивился – все-таки он морской бог, ему, наверно, положено. Но ныряя, по привычке, всегда задерживал дыхание.

Вода чуть-чуть колыхалась над ним, блики разбегались по потолку, и это отчего-то хорошо помогало сосредоточиться. Значит демоны?

Если они и правда на свободе, то кто тогда это сделал? Кто выпустил? В то, что врата открыла Ларушка – не верилось никак, ну не могла она, зачем? Кричать, злиться, кидаться чем-нибудь тяжелым в гневе – могла. Но чтобы так…

А вот какого черта, кстати говоря, она делала на Унхареше той ночь? Уж кому-кому, а савалар можно верить смело – демоны совсем не умеют врать. А он? Вроде они пошли гулять вместе, вроде даже в горы… так может он сам по пьяни полез к вратам? Сам выпустил демонов? Эмеш моргнул, под водой моргать было как-то странно… Да, с него станется, мог и выпустить… пора завязывать с этим делом, а то так глядишь, и конец света можно устроить. Впрочем, уже устроили, чего уж. Вынырнул, фыркнул, вытер ладонью лицо. Какие еще варианты?

Гизиду в гневе вполне мог решить отомстить Лару за лесного стража. Да уж, в гневе он страшен. Хотя отходчив, и вряд ли запала хватило на столько, чтобы продумать и осуществить столь хитроумный план.

Италь? Яснолицый бог солнца… Мог, тоже пожалуй мог бы, но вот непонятно зачем. Да и многие могли бы, если уж честно, но никто бы не стал. Для чего? Глупо.

Думузи? Вот это особый случай. Мог, конечно мог, слишком тут много тут «за», но и так же много «против». У них с Лару почти война, и даже не разберешь – игра это или всерьез. Раньше Эмеш думал, что все с ними ясно, все ждал, что бурные ссоры обернутся таким же бурным романом, но время шло, и ничего не менялось. Кто их теперь разберет, слишком перемешалось все за триста лет.

Но люди сами не могли, и демоны не могли сами… Так или иначе, придется искать виноватого среди богов. Вариантов не так уж много.

Тизкар проснулся на рассвете, едва только круглый бок солнца коснулся края степей. Поежился от холода, роняя с плаща, в который к утру завернулся с головой, крохотные капельки утренней росы, потянулся. Сквозь туман доносились приглушенные голоса – это Мелам о чем-то спорил с царем, ровно, тихо, не повышая голоса, но даже не разбирая слов было хорошо заметно, как дед взволнован. Что там еще?

Не мешать им? Полежать, делая вид что спит? Если нужно, потом все расскажут. Нет, пожалуй так он не сможет, не сейчас… Он хочет знать.

– Эй! – позвал Тизкар.

Голоса ненадолго замолкли, потом едва слышный шепот.

– Тиз, иди сюда! – велел царь наконец.

Тизкар пошел.

Этана с Илькумом уже сидели рядом, стрелок правда сонный, зевал, из всех сил стараясь продрать глаза. А вот Этана, похоже, не ложился вовсе, хмурый и, кажется, еще больше осунувшийся. Выходило, дед не терял времени зря.

– Я нашел прямой проход в Ки-Эреду, – спокойно объявил он.

– Куда? – у Тизкара глаза на лоб полезли, вот так вдруг поверить было сложно.

Ки-Эреду – обиталище богов, верхний мир. Значит, лесной страж не просто так был поставлен в этих горах. А Мелам не просто знал об этом проходе, он даже почти знал где искать? Ну и дед! Тизкар смотрел на него едва ли не с благоговейным трепетом.

А зачем тут, интересно, ходы? Богам, конечно, ни к чему, они могут и так, без ходов, напрямую, но вот людям… Интересно, кто и для какой цели сделал это?

– А ведь я однажды уже был там, – поведал Мелам. – И тоже отказался. Мне тоже предлагали вечную жизнь и вечное счастье.

Ухмыльнулся, поймав на себе ошалевший взгляд стрелка.

– Нет, Златокудрая мне жениться не предлагала, рожей не вышел. Это Атт хотел наградить за заслуги… а я, дурак такой, отказался. Тоже отказался.

– Почему?

Мелам развел руками – сложный вопрос, даже сам себе толком ответить не можешь, не то что другим.

– Не захотел.

Он хорошо помнил, как это было. А ведь дед тогда был совсем еще мальчишкой, постарше стрелка, конечно, но уж намного моложе того же буйвола. Этана, кстати, ничуть не удивился, то ли хорошо знал историю, то ли понимал причины, а может быть просто не до того сейчас.

И Атт тогда все понял, не стал кричать, метать молнии и грозить карами. Впрочем, это совсем другое, дед отказался от дара, а царь отказал женщине. Интересно, а сам бы он как? Некоторым женщинам сложно отказать…

В тот раз Мелам предстал перед очами владыки небес. Молодого героя распирала гордость, шипя, выпирала мутной пеной из всех щелей, грозя разорвать в клочья. Боги смотрели на него, улыбались ему, говорили всякие приятные слова. Он искренне радовался и задирал кверху нос, принимал поздравления и угощения с божественного стола, довольно урчал, жмурясь в лучах собственной славы. Он герой! Жизнь казалась чудесным сном – он! Здесь! Рядом с ними! Как равный!

Пока вдруг не натолкнулся с разбегу на взгляд небес. Нет, ни как на равного смотрели на него, ни как на героя, даже на человека, жалкого и ничтожного, так не смотрят. Так смотрят на вещь. Хорошую, добротную, местами забавную и чрезвычайно полезную. Но все равно – вещь. Сказать, что мир перевернулся – ничего не сказать.

– Простите, – тихо сказал Мелам, – я не хочу, я лучше пойду домой.

И ушел. Его отпустили.

У него хватило самообладания кое-как жить дальше, а у Атта, на удивление, хватило ума не спрашивать ни о чем. Мелам ничуть не сомневался, – небеса поняли все без слов. Больше никто ничего не предлагал, боги вообще разом перестали обращать на него внимание, и дед был несказанно рад. Только однажды Мелам снова увидел бога вблизи.

– Пойдем, что покажу, – предложил Атт без предисловий, взял Мелама за руку и шагнул прочь.

Под ногами вдруг взвился песок. Ветер пустыни, вместо соленого бриза. Они стояли у огромной, уходящей куда-то ввысь стены, лазурной, искрящейся, исходящей мягким теплом и светом. От земли, и в самые небеса. Мелам едва не задохнулся от внезапной мысли – это и есть небеса, он стоит у самого края.

– Да, – сказал Атт, – потрогай, не бойся.

Долго не решался Мелам протянуть дрожащую руку, кощунством казалось ему прикасаться к небесам, святотатством. Нет, ничего особенного, теплая, гладкая, упругая поверхность. Протянул другую руку… ничего. Только мягкие искорки потянулись к пальцам, дрогнули и улеглись. Атт улыбался.

– Понял? – спросил он.

– Это все вы?

– Всего лишь замки на песке, Мелам. Мы куда большие дети, чем вам кажется.

Долго молчал, словно собираясь духом.

– Знаешь, чего я боюсь больше всего? А? Ты знаешь чего боится владыка небес? – он нахмурился, резко проступили морщины на лице, и Мелам вдруг отчетливо осознал – Атт старик, действительно старик, ему чудовищно много лет.

– Мне все кажется, – тихо сказал бог, – что однажды набежит большая волна, и смоет… а что я, глупый ребенок, могу?

Он стаял у самого края мира, протянув руки к хрустальному своду небес. Казалось, ударь со всей силы, и небосвод дрогнет, затрещит… Стало ужасно, невыносимо страшно.

– Зачем ты говоришь мне все это?

Атт лишь покачал головой.

– Я ведь раньше думал – ну и пусть, ерунда, смоет, так построим новые, заново слепим людей. Я думал это игра, Мелам. Думал, не выйдет, так переиграем, или просто уйдем, если надоест. Бросим и уйдем. Понимаешь?

Уже собираясь ответить, Мелам снова натолкнулся на взгляд небес, и промолчал. Ибо как на равного. Человек и человек. Да, он понимал.

– А я так хочу домой, Мелам.

– И мы можем, вот сейчас, вот прямо сейчас, отправиться к богам? – Илькум во все глаза смотрел на деда. – Можем, да?

– Можем. Но сейчас мы идем домой, – ответил за деда царь.

– Так или иначе, дело сделано, – нехотя вздохнул дед. – Зачем нам к богам? Просить у Златокудрой прощения? Думаешь, поможет, мальчик? Но если понадобится – мы знаем где искать. Далеко они не ушли.

– Эй, ты!

Чуть хрипловатый грубый голос.

Царь не стал оборачиваться, хоть и сразу понял – обращаются к нему. Оборачиваться было лень.

Он успел сделать еще несколько шагов, прежде чем чья-то ладонь цепко впилась в его плечо, с силой разворачивая к себе. Тихо зашипел от боли – рука и без того сломана, нечего уж так-то хватать.

– Стой спокойно, ублюдок! Ты что, не слышишь?! – злился незнакомец.

Высокий, на голову выше царя, худой, темноволосый, лицо перекошено от ненависти. И тут же короткий удар в челюсть, почти без замаха, отбросил Атну на несколько шагов.

– Что ты хочешь? – сухо спросил царь, медленно поднимаясь на ноги, оттирая кровь с разбитой губы.

– Ничего. Я пришел посмотреть.

– Посмотреть? Ну и как?

Незнакомец демонстративно осмотрел царя с головы до ног и с презрением плюнул.

– Не ахти, – бросил он.

– Хорошо, – согласился царь. Потом безразлично пожал плечами и отвернулся, собираясь идти.

– А ну, стой!

Вокруг плывет глухой непролазный туман, вязкий, серый, надежно ограждающий от ненужных глаз. Лишь небольшой пятачок чистого прозрачного, словно хрусталь, воздуха между ними.

Вон он стоит, ждет, застыл напряженно, словно в боевой стойке, пришел мстить. Кто ты такой? Бог? Гизиду, гневный хозяин лесного стража? Демон, посланный убивать? Темные глаза незнакомца смотрят в глаза царю, сверкая бешеным огнем. Да, он пришел мстить! Дурак.

Царь медленно, за ремень, потянул с плеча автомат… хорошо что заряжен, только предохранитель надо до конца вниз… ухмыльнулся незнакомцу. Тот едва уловимо дернулся, неуверенно переступая с ноги на ногу.

– Что ты хочешь? – спросил царь.

– Твоей смерти!

– Тогда убей.

Глупо сражаться с богом, боги бессмертны. Даже если выстрелишь, даже если он сейчас упадет, потом придет снова и так же встанет за спиной. Но стоять и покорно ждать – еще глупее.

– Ублюдок – зарычал сквозь зубы бог.

– Я буду стрелять, – ровно сказал царь.

У бога нет ответа, он молчит, он пришел не за этим – пришел мстить, драться, как мужчина с мужчиной… да, он пришел мстить и драться. Он и правда пришел посмотреть. Не убивать. Хотя, пожалуй, убил бы с удовольствием.

– Ладно, – царь нажал на курок.

Короткая очередь разорвала воздух, почти без звука, словно серый туман поглотил все, только чуть хрустнуло в ушах… медленно-медленно летят пули. На лице бога недоумение и боль, спустя вечность он падает на колени, схватившись за грудь, согнувшись… алая кровь проступает под пальцами. Царь медленно подошел к нему.

– Еще? – спросил он.

– Подожди, – глухо захрипел бог.

– Хорошо.

И царь сел рядом, вытянув больную ногу, положил на колени автомат.

Бог отчетливо заскрипел зубами, разглядывая окровавленную ладонь, ему больно и страшно… да он бессмертный, человек бы не выжил вот так, когда сердце и легкие разорваны в клочья, почти в упор.

– Прости, – сказал царь. – Но тогда у меня не было выбора. Хватит. Вы уж как-нибудь сами…

Бог долго-долго смотрел ему в глаза и долго-долго молчал, по его лицу скользнула тень понимания. Не было выбора. Тогда…

– Да, – согласился вдруг, неизвестно с чем, может быть сам с собой.

– Ты еще будешь убивать меня?

Бог отвернулся, мотнул головой, попытался вздохнуть, но вместо этого зашелся кашлем.

– Тогда я пойду, у меня дела, – тихо сказал царь. И тяжело поднявшись на ноги, заковылял в туман.

– Господин! – шипастая морда Иникера просунулась в дверь, – прошу прощение за беспокойство.

– Что там?

– Там Думузи. Он ждет в гостиной.

Думузи сидел у окна, в большом кожаном кресле, вцепившись в подлокотники так, что побелели костяшки, и мрак метался в его глазах. Степной бог, дикий степной ветер, изодранный в клочья, весь в крови, и готовый хоть сейчас снова кинуться в бой. Какой ненормальный решился с ним драться? Пожалуй, даже Атт бы поостерегся.

Благоухая лавандой и облачившись на ходу в мягкий пестрый халат, Эмеш уселся напротив. Он только хотел осведомиться, что у Думузи стряслось, но степной бог его опередил.

– Ты знаешь, что Лару отправится Илар?

– Что? – вот так, сразу, к подобному Эмеш был не готов.

Ки-Илар, нижний мир, или как называли его люди Тат-Фишу – земля без возврата. Люди никогда не возвращаются оттуда, возможно с богами все иначе, но пока никто пробовать не спешил. Если Лару отправят за Реку, никто не знает, сможет ли она вернуться. Нижний мир цепко держит добычу. Это почти равносильно смерти, для людей это и есть настоящая смерть. Думузи язвительно ухмыльнулся, дернув щекой.

– Ты же знаешь законы, – сказал он, – тому, кто самовольно откроет врата, грозит изгнание в Илар.

– Брось, – не поверил Эмеш, – эти законы наверняка писаны Аттом, он не даст свою дочь в обиду, ну, может, посадит ее под домашний арест. К тому же я не верю, что это сделала она.

– Зря не веришь. Зря?

Эмеш подался вперед, вглядываясь в темные глаза гостя.

– Что ты хочешь сказать?

Думузи дернулся было вскочить на ноги, но тут же едва не задохнулся от резкой боли, захрипел, подавившись кашлем.

– Сиди уж, Дим, смотреть страшно. Кто это тебя так?

Считается, что боги бессмертны и неуязвимы. Бессмертны – да, убить такого почти невозможно, да и все раны заживает быстро, не оставляя следов. Только пока рана заживет, еще успеет доставить обладателю немало хлопот, вот как Думузи сейчас.

– Сядь, и посиди немного спокойно, а то весь ковер мне заляпаешь кровью, – посоветовал Эмеш.

Думузи покосился с явной неприязнью, но возражать не стал.

– Какая разница кто…

– Ладно, – Эмеш махнул рукой, – это твое дело. Давай, рассказывай, что ты хотел.

– Лару отправят в Илар, – механически повторил он, – она сама виновата…

– Что значит сама?

– То и значит, Сар. Она выпустила демонов, на вратах отпечаток ее силы.

– На вратах? – не поверил Эмеш, – откуда ты знаешь?

Думузи уставился в пол, стиснув челюсти, и на скулах явственно вспухли желваки. В нем заметно боролись два желания – рассказать и послать Эмеша в бездну с его вопросами. Последнее, похоже, побеждало.

– Зря я сюда пришел, – сказа он, медленно вставая, – я разберусь сам…

Эмеш едва удержался, чтобы не схватить степного бога и силой не усадить на место. Если б тот выглядел сейчас поприличнее, то наверно так бы и сделал.

– Подожди…

– Нечего мне тут делать, зря я пришел… – хмуро процедил Думузи, – я сам виноват не меньше.

– Ты о чем?

– О демонах, – коротко бросил он.

Эмеш нахмурился. Острый, пронзительный взгляд степного ветра больно резанул по глазам, заставляя сморгнуть.

– Рассказывай, – потребовал Эмеш, и где-то далеко, с разбегу разбилась о скалы ревущая волна.

– Хочешь поговорить? – Думузи скривился в презрительной усмешке, – ты думаешь, наша Златокудрая тут ни при чем, хочешь отыскать правду, другого виноватого. Но что если правда в том, что другого виновного нет?

– Она не могла этого сделать.

Нет, Лару не умела так врать в глаза. Она прекрасна, легкомысленна, порою вспыльчива, да! Она живой огонь из ненависти и любви. Огонь страсти, а не лед расчета и интриг. Он прекрасно видел ее лицо, когда пришел Атт, она не понимала, она не делала этого.

– А кто мог? – Думузи зло сощурил глаза, – может быть ты?

«Может и я» – едва не ляпнул Эмеш, но вовремя прикусил язык. Может и он. Вполне может. Он даже толком не помнит. Ведь тоже таскался на Унхареш. Может он сам?

И что тогда? Илар? Навсегда? Непрошеный холодок пробежал по спине, впиваясь в кожу острыми когтями.

– Может и я, – тихо сказал Эмеш, подцепил холодок за шкирку и отбросил прочь.

Думузи сразу сдался, сморщился, словно от боли.

– Нет, не ты, – так же тихо произнес он.

Они смотрели друг другу в глаза, когда-то друзья, когда-то враги, Идим Джайарах, хозяин ветров и Саир Нимрахим, грозный повелитель морей. Могучие боги? Дети, заигравшиеся в песочнице? Вечные дети. Вечность ухмыльнулась, вильнула лисьим хвостом и скрылась в кустах.

Три правила зачитал им седой лодочник Уршанаби, начиная игру: не творить демонов, не наделять людей силой, не открывать врата. За нарушение любого из них – смерть, вполне реальная смерть, хоть тогда это казалось лишь забавным, пикантным штрихом. Представить, что Лару умрет – было страшно.

Даже не то что Лару, а то что умрет. Смерть – это не правильно. Смерть слишком долго обходила их стороной, успев превратиться в далекую прозрачную тень. Но сейчас тень обрела плоть и грозила сожрать так уютно обустроенную, согретую солнцем реальность. Она уже облизывалась на пороге, хищно причмокивая.

– Я не верю, что это она, – Эмеш и сам с трудом узнал свой голос, – я не позволю…

– Не позволишь? Как?

Думузи вдруг затрясся, едва сдерживая рвущийся из разодранной груди хохот, слезы выступили на глазах, на губах проступила кровь, искореженные легкие хрипло булькали, тело скрутило судорогой. Эмеш едва удержался, чтобы не отвести глаза – от этого зрелища становилось не по себе. А дикий ветер степей продолжал самозабвенно хохотать, стискивая зубы от боли.

И почему-то вдруг стало отчетливо ясно – для него вечность лишь пустой звук.

7

– Похотливая сука! – визжала Кани, рыжеволосая богиня красной глины, – она сама виновата! Пусть убирается в ад! Пусть черви обглодают ее кости!

Женщины осторожно поддакивали, мужчины сокрушенно качали головами – все шло как по писанному.

Атт сидел смурнее грозовой тучи, изредка громыхая отдаленными раскатами, чтобы утихомирить зал. Яснолицый Италь бросал на него короткие косые взгляды, и снова принимался изучать свои ухоженные ногти – маникюр занимал Солнце куда больше превратностей Любви. Говорят, и Яснолицый успел засветиться на Унхареше той ночью, побродил и убрался восвояси в положенный закатный час. Может быть, отчего бы и нет… Маленький лесной бог Гизиду рядом с громадой светила нервно хихикал, кусая губы и пугливо зыркал по сторонам. Говорят, он тоже был в горах, не цитадель смерти, а проходной двор, право слово!

Вот Думузи – тот тоже наверняка там был, хоть и не признается никогда, скотина! Он вполне успел прийти в себя, перестав хромать и неприятно булькать на вдохе, но землистый цвет осунувшегося лица говорил, что не все еще раны затянулись. Он сидел на положенном месте, сложив на груди руки, и откровенно скучал.

Серебряные локоны месяца-Кунана, тоскливо перебирал неизвестно откуда взявшийся ветерок. Ну с этим все ясно – Лару обещала чудесные вечера под сенью звезд, но видать сорвалось. Как жаль. Если приглядеться – жаль было ни ему одному, рыжая Кани визжала со знанием дела.

Эмеш напряженно вглядывался в каждое лицо. Тщетно. Да и что он надеялся усмотреть?

Лару походила больше всего на затравленную лесную мышь, зажатую в угол, чем на прежнюю грациозную кошку с сияющим взглядом. Красные глаза, распухший нос, дрожащие губы шептали без перерыва – «это не я, это не я… я не хотела, это не я…» Сколько раз Эмеш пытался пробраться к ней и поговорить, но демоны строго блюли закон, охраняя пленницу – днем светлые илиль, ночью темные савалар, сменяя друг друга в ускользающий от взгляда миг.

Он изо всех сил пытался докопаться до правды, но правда ускользала, как верткий уж в неопытных руках ловца. Единственное, что удалось доподлинно узнать от Иникера – он сам вернулся домой почти на час раньше Лару, но вернулся почти под утро, и тут же завалился спать.

– Не лезь, – сурово сказал Атт, когда Эмеш прилетел с расспросами к нему.

– Неужели ты думаешь, это сделала она? – не поверил он.

– Плевать, – рявкнули небеса, – ты свое дело уже сделал. Не лезь!

Эмеш ушел прикусив язык. Он проморгал беду, хоть и был рядом.

Атт отказывался говорить с ним, это как раз можно было понять, – хозяин небес не мог простить Эмешу, что тот не уберег его дочь. Они ушли вместе…

Что теперь? Виноват – да. Старый дурак – сто раз да! Но не оставлять же как есть!

Но тогда как? Найти виноватого? Кого? Бегал, глупо приставал с вопросами. Некоторые сразу посылали, как Атт, некоторые пожимали плечами.

Италь степенно и равнодушно поведал ему, что да, в горах был, ну и что с того? Не думает же Эмеш?.. Нет, Эмеш ничего такого не думал. Гизиду прятался и нервничал.

– Надо убираться отсюда скорее, – жаловался он, – иначе демоны сожрут нас самих. Надо. Скорее. Но не оставлять же Ларушку так…

Думузи… с ним всегда было не просто. И в этот раз степной ветер не был оригинален.

– Уходите, – хмуро говорил он. Как будто сам собирался остаться.

Помнится, в самом начале он все пытался улизнуть назад, но отчего-то не вышло. То ли не пустили, то ли передумал, сейчас уже не разберешь. Рвался, метался, потом успокоился и затих, залез подальше в свои степи.

Уходить? Как бы там ни было, привычной жизни пришел конец.

Но дело еще в том, что оставив этот мир и вернувшись назад, они вновь станут просто людьми. Не Вечными, обычными. Их сила останется здесь, игра закончится. Все знали, что рано или поздно придется вернуться, но никто давно не воспринимал это всерьез. Триста лет – серьезный срок, за это время они забыли себя прежних. Попробовать начать с начала?

– Мы слишком заигрались, – угрюмо бурчал Атт, расхаживая взад-вперед.

Он давно хотел уйти, но прекрасно понимал, если уйдет так просто – обрушится небо. А хрупкий и без того мир, уже начинал крошиться в руках. Строили наспех, неумело. Тут у нас горы, а вот тут река, да не так, а вот так… Слепили как могли. Замок на песке.

И вот она – волна, поднялась с горизонта, бежит, грозясь нахлынуть высоким приливом. Пока этого предпочитали не замечать.

А веточка, детской рукой воткнутая в песок, дала корни, зазеленела настоящим деревом на песчаной крепостной стене. Ящерка облюбовала высокую башенку – греться на солнце, а в тени, у западной стены, завелись муравьи.

Живые жители замка. Настоящие, в игрушечном мире. Они перестраивали, меняли мир под себя.

И мир менялся. Становился все более реальным, обретая собственную плоть и кровь, взамен зыбкого марева иллюзии, учился дышать легким вздохом ветров, учился плакать слезами дождя и смеяться зайчиками, бегущими по глади реки, учился петь голосами птиц и тихо шептать шуршаньем песка…

Мир неуклюже пытался встать на собственные ноги. Но его вело и швыряло из стороны в сторону. Он был пока не готов, еще бы немного, еще бы несколько сотен лет…

Настоящему миру нужны настоящие боги, – говорил Уршанаби, – вы не справитесь, и мир подомнет вас под себя. Лучше уходите. Вы же всегда знали, что придется уйти.

Они сами видели это – они не боги. И эта игрушка становилась слишком сложной для них-людей. И без того… А теперь еще демоны.

Демонов боялись, но боялись и уходить – слишком привыкли. Как привыкают к хорошему, богатому, обустроенному дому. Бросать? Оставлять все? Уходить, с одной дорожной сумкой, неизвестно куда? Домой? А что там, дома? Однажды они уже сбежали оттуда, разменяв человеческую жизнь на божественную вечность.

Вечность стала слишком уютной, они слишком привыкли быть богами. Да, заигрались.

Демонов искали. Искали с единственной мыслью – лишь бы не найти! Потому, что никто не знал, что делать потом. Сражаться по-настоящему не умели. Дети, против раскатистой океанской волны, что они могли? Вроде-как-боги, против подлинных демонов.

Вдруг все рассосется само собой? Глупо? Возможно. Но это был единственный шанс сохранить вечность. Вечность улыбалась, словно шлюха, и призывно махала рукой. Выход искали, но найти ничего не могли.

– Думайте, – смеялся лодочник-Уршанаби, обнажая несколько рядов не человеческих, острых зубов, – думайте. Возможно один из вас выиграет главный приз.

Лару признали виновной, и Атт ни сказал ни слова в ее защиту. Когда пришло время, он вышел на трибуну, шаркая ногами, словно дряхлый старик, и поставленным голосом зачитал приговор. В зале царила тишина, и только Лару тихо всхлипывала в своем углу. После этого демоны света илиль взяли ее под руки, и отвели во тьму Илара. Ибо так велит закон. Не верилось, что это смерть. Смерть это как-то по-другому, не здесь, не так, здесь только игра. Лару скоро вернется, веселая и прекрасная, и все будет как прежде. Вечно…

Думузи вздохнул с облегчением, провожая взглядом лодку, скользящую сквозь гладь реки. Атт часто-часто моргал, стараясь скрыть слезы. Наверх небо и ветер ушли вместе. Дома встречала растерянная Шамхат.

– Господин… – она все никак не решалась начать, собираясь с духом.

– Не бойся, говори.

– Господин, – тихо начала Шамхат, – прости, что обращаюсь с этим к тебе, но… – она неуверенно облизала губы, – но я больше не слышу песни Великой Матери.

Эмеш едва удержался от ехидного смешка, – сейчас это было бы не к стати. В его представлении Лару ну никак не подходила на роль Великой Матери, она и на роль жены-то не особо подходила. Но для людей златокудрая красавица всегда была олицетворением плодородия, так что все правильно, она и есть Великая Мать. Шамхат – жрица Златокудрой. И утратив связь со своей госпожой, жрица заволновалась.

– Лару в Тат-Фишу, – как мог более буднично сказал Эмеш. Почему-то стало неловко, словно он сам во всем виноват.

Никогда раньше не видел, чтобы так, на глазах, менялось лицо, краски поплыли, по серым осунувшимся щекам пролегли широкие борозды слез, потухли глаза.

– Тогда мы все умрем, – едва слышно произнесла она.

Эмеш стиснул зубы, он и сам все прекрасно знал, но предпочитал, пока мог, не замечать будущего. Ситуация действительно не проста, слишком уж сильно люди зависят от них. Может быть со временем мир мог бы стать более самостоятельным… но долго ему вряд ли протянуть. Лару – это Жизнь. Без нее не взойдут посевы, не родятся дети, не распустятся цветы, певцы не сложат баллады под луной. Лару – это бурлящая кровь мира. Без нее лишь серость, покой и сон.

Не сразу, пока еще мир наполнен живительной кровью, но скоро ее запас иссякнет. Боги, конечно, не подвержены этой напасти, но что делать в таком мире богам? Собирать чемоданы?

Нет, наверно они найдут замену… нет, они обязательно вернут Лару! Потом отловят блудных демонов и все пойдет, как прежде. Пойдет в вечность.

Шамхат рыдала, не стесняясь слез. Она не спрашивала, почему так вышло, ничего не спрашивала, просто рыдала, не в силах сдерживать свои чувства. Эмеш хотел было успокоить, но понял, что не найдет подходящих слов. Какие тут слова? Можно ли успокоить обреченного на смерть?

Можно лишь успокоить себя, поверить, что это всего лишь игра. Их человечки – не настоящие люди, лишь искусно вырезанные фигурки на шахматной доске. Хотели поиграть – поиграли, а что теперь? Зря они…