Эсминцы против линкоров

Глава 8

Госпитальное здание Аренсбурга было еще старой постройки, тех времен, когда на Моонзунде господствовала Российская Империя. Оно выглядело солидно и имело толстые кирпичные стены. Но, даже в достаточно широких коридорах этого старого госпиталя повсюду ощущалась теснота, потому что везде в свободных проходах лежали раненые. Большинство тех, кого ранило во время отступления с приграничного побережья Прибалтики, после эвакуации через Ирбенский пролив, оказывались именно в этом месте. Многих, конечно, после первичного осмотра и необходимой медицинской обработки отправляли дальше на транспортных судах. И эти раненые потом пополняли тыловые госпитали, а самых тяжелых отправляли даже в Таллин, а то и в Ленинград.

Врачей и медсестер не хватало, тем не менее, необходимую помощь на месте оказывали всем. Перед медиками госпиталя командование ставило задачу стабилизировать состояние раненых, чтобы их можно было отвезти потом дальше вглубь страны для последующего лечения и выздоровления. Вот только вылечивали не всех. Кое-кого и хоронили. Для этого недалеко выделили земельный участок под собственное госпитальное кладбище, начинающееся в сотне метров за территорией. А в штате госпиталя имелся не только морг, но и похоронное отделение.

Лебедеву повезло, что знакомая медсестра Аня взялась сделать ему перевязку без всякого направления. Правда, она не слишком хорошо отзывалась о моряках. Но, как понял Лебедев из ее слов, виновата в этом была неудачная история отношений девушки с кем-то из краснофлотцев. Аню, как говориться, поматросили и бросили. Вот она и злилась. Тем не менее, она помогла Саше, отведя его в перевязочную и обработав его рану, которая, впрочем, уже неплохо затянулась.

Уже в помещении перевязочной Лебедев столкнулся нос к носу с подносчиками снарядов с «Якова Свердлова», с Егоровым и Денисовым. Оба парня получили ранениями мелкими осколками в верхнюю часть туловища и в руки. Но, как сказала Аня, ничего их жизни не угрожало. Александр поблагодарил девушку и, дождавшись Егорова с Денисовым, пошел с ними. Ведь в этом госпитале находились и все остальные, кто получил ранения в недавнем морском бою на эсминце.

Подносчики снарядов рассказали, что вместе с моряками в госпитале разместились и уцелевшие морские пехотинцы, которых вез эсминец с базы в Ханко. Из их начальства даже выжили трое. Лежал среди них в палате для комсостава на четверых и сам командир корабля Малевский, раненый осколками снаряда и потерявший много крови. Вот только его соседи по палате находились в еще более худшем состоянии и лежали без сознания. Каперанг же был еще слишком слаб, но уже все-таки мог разговаривать.

— Как вы, Сергей Платонович? — спросил Лебедев, не зная, с чего начать разговор после того, как Егоров и Денисов довели Сашу до нужной двери.

— Зацепило, сам видишь. Но, пока ко дну еще не иду. Выкарабкаюсь. А вот «Силезия» ко дну пошла, получив наши торпеды под ватерлинию. И это немного утешает меня, — хрипло проговорил Малевский. Он лежал, едва прикрытый простыней. Его грудь, левую руку и правую ногу перетягивали бинты. Лицо каперанга на фоне большой подушки с сероватой от постоянного кипячения больничной наволочкой выглядело бледным и утомленным, а под глазами залегли глубокие тени. Чувствовалось, что морской бой дался Малевскому весьма нелегко. Говорил он тоже с трудом. Но, все же, добавил:

— Наш «Яков Свердлов» сильно покалечило, и убило многих.

— Я знаю. Уже был на корабле и с боцманом Мочиловым разговаривал, — поведал Саша.

А каперанг продолжал, желая выговориться, словно бы и не слыша Лебедева:

— В бою люди от взрывов с эсминца за борт слетали. Я это видел, но дать приказ застопорить машины не мог. Понимаешь? Под плотным огнем мы маневрировали. Если бы я остановил корабль ради спасения тех, кто в тот момент упал за борт, то немцы расстреляли бы нас всех неминуемо. Потому ход я только увеличил до самого полного. Получается, что я бросил наших людей, вылетевших за борт. Человек пять, это точно, упали в воду. Так что теперь эта вина за наших погибших на мне. Немного утешает лишь то, что немцев вместе с их броненосцем гораздо больше в тот момент сгинуло.

— Тут, понятное дело. В бою не до сантиментов. Вы сделали все, что могли. И не ваша вина, Сергей Платонович, что противник обстреливал эсминец, отчего взрывами раскидывало людей, — проговорил Александр, пытаясь утешить каперанга.

— Ты это, Саша, моей Марине сообщи, что жив я, а то волнуется она, наверное, — попросил Малевский, немного приободрившись после слов Лебедева.

И эту просьбу Александр пообещал выполнить в самое ближайшее время. Посетив каперанга, Лебедев направился затем в общую палату, где находились остальные раненые из экипажа «Якова Свердлова». Кто-то из них обгорел в пламени при тушении пожара, начавшегося на эсминце после обстрела, но большинство стали жертвами снарядных разрывов, приняв на себя осколки. Кто-то отделался всего парой небольших рваных ран, как Егоров и Денисов, но кому-то повезло гораздо меньше, а некоторым даже оторвало конечности. Но, все же, они остались живы, и их уже лечили, в отличие от тех, кто ушел навсегда.

Павел Березин лежал на спине и был без сознания. Израненное лицо его закрывали бинты, из которых торчали лишь глаза, нос да посиневшие губы. Дышал комсомолец тяжело, потому что его правое легкое осколок прошил насквозь. И ему уже сделали операцию. Немного посидев у постели Пашки, Лебедев прошелся по всем проходам между койками, по очереди останавливаясь возле каждого из команды эсминца.

Глядя на своих раненых товарищей, Александр ловил себя на мысли, что ему неловко от того, что сам он в этом морском сражении участия не принимал. А те раненые, кому было полегче, рассказывали ему множество красочных подробностей, как об обстоятельствах боя, так и о собственных ранениях. Среди них, в основном, находились краснофлотцы из палубной команды, орудийная прислуга, сигнальщики, вестовые, дальномерщики, рулевой и даже два торпедиста. Все те, кто находились наверху корабля. Из машинного отделения и трюмных служб раненые, наоборот, отсутствовали. Объяснялось это обстоятельство тем, что немцы, к счастью, били лишь по верху эсминца, из-за чего корабль, даже получив множество попаданий, не потерял скорость и маневренность, благодаря чему смог благополучно выйти из боя и, прикрывшись дымовой завесой, оторваться от преследователей и добраться к своим.

Пройдясь по госпиталю и пообщавшись с товарищами, Александр протрезвел. Хотя его голова болела по-прежнему, но мыслительные процессы в ней возобновились. И теперь Лебедева сильно волновал вопрос с портфелем. Он никак не мог вспомнить, где же именно этот злосчастный портфель с документами оставил. Да и то, что он пропустил совещание комсостава базы, тоже волновало. Необходимо было срочно изыскать достаточно весомую отмазку в виде какой-нибудь бумаги с печатью из госпиталя. Если удастся получить справку, например, что ему, действительно, обрабатывали открывшуюся рану, то неприятностей можно избежать. Останется лишь найти портфель. Потому он вернулся в перевязочную и попросил Аню еще об одном одолжении:

— А не могла бы ты написать мне справку с печатью госпиталя, что я на перевязку ходил?

Но, молодая медсестра, которая уже меняла повязку кому-то другому, лишь возмутилась:

— Вот еще чего придумал, Лебедев! Я что тебе, канцелярия ходячая? И без того у меня полно работы, чтобы еще и бумажками заниматься. Да и права я не имею ничего выписывать. Да и вообще, у нас только врачи печать имеют право ставить. Так что скажи спасибо, что я тебя без направления перевязала, да и без очереди.

— Ну, спасибо, конечно. И до свидания, — пробормотал Саша и побрел по коридору.

Какое-то время он пребывал в недоумении, но все же придумал, как выкрутиться. Поднявшись на второй этаж, где, обычно, располагается начальство, он прислушался. А услышав стрекотание печатных машинок, решительно распахнул дверь в нужное помещение. Он нагло прошел в канцелярию госпиталя и, схватив трубку первого попавшегося телефона, набрал номер коммутатора, громко произнеся:

— Говорит капитан-лейтенант Лебедев. Соедините меня с начальником разведки флота Добрыниным.

Майор Широкин накануне как раз рассказывал Александру о новых телефонных линиях, проложенных на Моонзунде, что теперь позволяло без всяких проблем напрямую связываться с базой флота в Таллине. Этим обстоятельством Лебедев и хотел воспользоваться. Три упитанные тетки, сидевшие в канцелярии за печатными машинками, воззрились на него, вытаращив глаза, словно три больших зловредных жабы, намеревающихся прыгнуть с места и отогнать незваного посетителя от телефона. Но, при упоминании начальника разведки, они сразу обмякли и притихли, даже не сказав Саше ни слова, лишь ближайшая тетка нервно пробурчала что-то себе под нос. Сам же Лебедев в этот момент больше всего желал, чтобы его дядя Игорь оказался на месте.

Вот только Игоря Добрынина, как назло, на месте не оказалось. Значит, придется как-то выкручиваться из неприятной ситуации самому. Впрочем, совещание комсостава Саша уже пропустил, значит, поздно уже и переживать по этому поводу. А там видно будет. В конце концов, он, как инспектор от штаба флота, формально не подчинялся на островах никому. Так что посмотрят косо, конечно, местные командиры, но вряд ли этот маленький факт нарушения дисциплины может сильно навредить. А вот потеря портфеля с секретной документацией еще как может! Потому Лебедев решил немедленно разбираться с этой проблемой.

И первое, что он сделал — это вернулся на проходную судоремонтного завода. Саша рассчитывал, что охранник, который видел, как он выходил с завода, сопровождаемый Игорем Мочиловым до проходной, просто пустит его обратно на территорию. Но, не тут-то было. Караул за это время сменился. И первое, что у него потребовали там — это предъявить документы. А все они, как назло, и даже личное удостоверение, остались в злополучном портфеле.

* * *

В это же самое время начальник разведки флота Игорь Добрынин находился на совещании руководства в штабе Таллинской военно-морской базы. Несмотря на все принятые меры, оперативная обстановка в Прибалтике складывалась угрожающая. Немцы уже выбили части Красной Армии с западного берега Даугавы и пытались создать плацдарм на противоположном берегу, форсировав реку возле Екабпилса. К тому же, после отступления советских войск от Либавы, вермахту удалось быстро продвинуться по побережью Балтики и взять Вентспилс. Последний советский плацдарм на мысе Колка в Курляндии еще держался по линии между населенными пунктами Мазирбе — Видале — Мелнсилс. Но на него постоянно оказывалось серьезное давление, которое нарастало буквально с каждым часом. И если бы не береговая батарея на самом мысе, усиленная пушками, эвакуированными из Либавы, немцы уже могли прорвать оборону.

Ситуация быстро ухудшалась, и было непонятно, сколько еще укрепрайон в районе Колки продержится, оттягивая на себя силы неприятеля и не давая немцам высвободить войска для нового штурма Риги. Но, тенденция не радовала. Фронт в Курляндии развалился, советские войска отступили за Даугаву, и изменить это положение уже не представлялось возможным в ближайшее время. Несмотря на это, советское командование рассчитывало, что переправа от Колки на Моонзунд еще сможет функционировать хотя бы пару дней, потому что поток эвакуируемых оттуда пока не ослабевал.

Через Ирбенский пролив переправляли не только раненых, технику и боеприпасы, но и гражданских беженцев, а также архивы и оборудование предприятий. Части Красной Армии, удерживающие последний укрепрайон в Курляндии, тоже постепенно эвакуировали свои тылы. Но, защитники плацдарма на побережье у мыса Колка должны были эвакуироваться последними. И штаб спешно разрабатывал эвакуационную операцию. В связи с этим, на совещании обсуждался вопрос задействования крупнокалиберной артиллерии береговой обороны Моонзунда для прикрытия последнего этапа эвакуационных мероприятий. А для того, чтобы единовременно переправить через пролив под огнем противника большую массу войск последнего заслона, кроме маломерных плавсредств, предполагалось привлечь к эвакуации и военные корабли. Ведь одновременно предстояло вывезти с Курляндского полуострова несколько тысяч человек.

Краснознаменный Балтийский флот должен был помогать и с артиллерийской поддержкой сухопутных войск. После того, как германская эскадра ушла на Аландские острова, линкор «Марат», крейсер «Киров» и новые эсминцы снова курсировали в Рижском заливе вдоль берега, захваченного врагом. Корабли регулярно подавляли вражескую артиллерию, в том числе вели артиллерийские дуэли с дальнобойными немецкими орудиями, быстро установленными врагами на мысе Рагациемс. Кроме того, корабли обстреливали берег в районе Юрмалы и вели беспокоящий огонь, срывая накапливание сил вермахта в восточных предместьях Риги для нового штурма города.

* * *

На боевых кораблях лишних людей, обычно, не бывает. Каждый, кто служит на флоте, прикреплен к определенному боевому посту, будь то мостик корабля, орудие, машинное оборудование или какой-нибудь трюмный отсек. Потому для обустройства военной комендатуры в столице Аландского архипелага Эриху Редеру пришлось напрячь экипажи крейсеров, сняв с них часть моряков. Впрочем, гросс-адмирал и не скрывал, что рассматривал это действие, как своеобразное наказание для личного состава крейсерского отряда за то, что они не только не сумели в недавнем бою потопить ни одного большевистского эсминца, имея неоспоримое преимущество в артиллерии и тоннаже, но и не сумели предотвратить гибель «Силезии». И теперь сокращенные экипажи всех трех крейсеров были вынуждены нести службу более интенсивно. Недостаток людей сразу привел к удлинению времени вахт.

Но, в то же время, мера была не столько воспитательной, сколько вынужденной, потому что гросс-адмиралу срочно требовались людские ресурсы для организации комендатур и береговых служб. А людей Редеру взять было просто неоткуда, кроме как с кораблей эскадры. В то же время, гросс-адмирал опасался сокращать экипаж «Тирпица», понимая, что новейший корабль в техническом отношении весьма сложен. К тому же, в предстоящем столкновении с главными силами советского Балтийского флота именно на линкор возлагались основные надежды Главнокомандующего кригсмарине. И, если придется вести серьезное морское сражение, а, тем более, бороться за живучесть огромного корабля, на нем пригодится каждый моряк. Учитывая все эти обстоятельства, из экипажа флагмана никто на берег отправлен не был.

Наоборот, на легкие крейсера после состоявшегося морского боя, Редер больше особенно не надеялся. Он сделал из произошедшего собственные выводы. Выучка команд всех крейсеров, как и действия их командиров, оставляли желать лучшего. Это же просто позор, что три крейсера не смогли ничего сделать против трех советских эсминцев, да еще и старых «Новиков»! А что будет, если им в бою встретятся новые русские эсминцы? Или, не дай Бог, русские крейсера? Потому гросс-адмирал распорядился снять с каждого легкого крейсера по полсотни человек.

Еще полсотни пришлось отправить на берег и с броненосца «Шлезвиг-Гольштейн». Таким образом, вместе с теми, кого удалось наскрести на крейсерах, германский военный контингент, высаженный на Аланды, составил двести человек. Что, в сущности, было абсолютно недостаточно, чтобы контролировать все острова архипелага, но минимально достаточно для того, чтобы взять под контроль островную столицу. К тому же, в их распоряжении оставались броненосец и миноносцы, не считая торговых судов и разных мелких суденышек, а также катеров и яхт, реквизированных в порту Мариехамна.