Дочь леса

Арка

Арке потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к последствиям своей неожиданной телепортации в Аркадию. Сначала она даже не могла подняться: от усталости все мышцы так ломило, что они едва двигались. С горем пополам девочка все же встала и на трясущихся ногах зашагала по руинам своего дерева-хижины, от которого остались лишь поросшие лианами почерневшие балки и черепки разбитых амфор. Вдруг она споткнулась о небольшой, поросший цветами холм и упала, уткнувшись носом в нежные листья элафор. В нескольких дюймах от ее лица в землю была воткнута ржавая сабля. Амазонки никогда не бросали оружие без причины: на самом деле это было место погребения. Могила Широн.

Арка не знала, кто похоронил ее опекуншу. Она всегда думала, что после пожара от тела Широн ничего не осталось. Это зрелище ее потрясло. Девочка поднялась и пошла прочь от могилы и руин своего старого дома.

Как и в тот, последний раз более двух лет назад, ноги сами привели ее на берег Термодона. По крайней мере, река не изменилась, по-прежнему неторопливо текла на своем законном месте. На противоположном берегу раскинулась нетронутая огнем часть леса – очевидно, после пожара амазонки отступили туда. Ветви эвкалипта протянулись над рекой, словно пытаясь прикоснуться к обгоревшим останкам своих павших собратьев. Вода преградила дорогу пламени. Ранив поджигателя, ответственного за случившуюся катастрофу, Арка помешала ему пересечь Термодон и опустошить остальную часть леса. Девочка снова и снова вспоминала, что этот человек, убийца Широн, был создателем ее отца-лемура. При мысли о том, что она связана с этим негодяем, Арка испытывала глубокое отвращение.

Она провела на берегу остаток дня и всю ночь. Несмотря на успокаивающее присутствие водного потока, Арка напоминала себе растение, которое безжалостно выдернули из привычной почвы и воткнули в песок. Телепортировавшись в Аркадию, она оставила в Рифейских горах Карапуза. Хотя ее конь порой проявлял удивительную сообразительность, его судьба так беспокоила девочку, что она даже попыталась вернуться в горы, как только почувствовала, что немного отдохнула. Увы, как бы сильно она ни концентрировалась на точке назначения, как бы ни напрягалась, ее попытки перенестись в горы не увенчались успехом. Оставалось лишь надеяться, что Карапуз сумеет выбраться из Рифейских гор живым.

А что сталось с Пентесилеей? Этот вопрос все время вертелся у Арки в голове. Дочь царицы Антиопы, с которой Арка вместе училась в лесу амазонок, упомянула некоего «хозяина». Неужели царевну тоже превратили в лемура? Это могло бы объяснить, как Пентесилее удалось выжить после полученных в Напоке смертельных ран. Арке не верилось, что царевна добровольно присоединилась к повелителю лемуров, заклятому врагу амазонок. По крайней мере, сейчас Арка оказалась в непосредственной близости от своего родного племени. Теперь только воды реки отделяли ее от воительниц.

Однако поток слишком глубок, вброд не перейдешь, а плавать Арка не умела. Она могла бы попытаться заморозить поверхность реки, но в середине Термодона, под ветвями эвкалиптов, начиналась синяя зона. В любом случае теперь, когда она вернулась в Аркадию, использовать магию опасно. И все же девочке так сильно хотелось зажечь огонь щелчком пальцев, что кончики пальцев зудели. Она заставила себя проглотить несколько сырых моллюсков, которых собрала на берегу, – этим маленьким хитростям, необходимым для выживания, ее научила Широн. К сожалению, никакого удовольствия эта трапеза Арке не принесла: гладкие скользкие улитки вызывали у нее тошноту.

Пройдясь по берегу Термодона, Арка обнаружила, что большие стволы эвкалиптов, которые прежде служили мостами, исчезли. Амазонкам пришлось убрать их, дабы использовать реку как естественную преграду. Остался лишь один путь через поток – брод, расположенный примерно в восьми лигах ниже по течению. Хороший боевой скакун из конюшен амазонок мог преодолеть это расстояние за несколько часов. Тринадцатилетнему двуногому человеку потребовался бы целый день.

На следующий день после телепортации Арка отправилась в путь, меховую куртку она сняла и несла в руках, оставшись в сапогах и майке. Чем больше река расширялась и изгибалась между скалами, тем сильнее Арка нервничала из-за перспективы возвращения к амазонкам. До сих пор она думала лишь о том, как бы сбежать от повелителя лемуров, и никак не ожидала, что воссоединение с родным племенем произойдет так скоро. Уезжая из Гипербореи, она полагала, что путешествие в Аркадию займет несколько месяцев и у нее будет много времени на размышления.

В конце концов, когда девочка добралась до мелкого участка реки, по которому можно было перейти на западный берег, ее живот словно превратился в сплошной комок нервов. Брод охранялся: на противоположном берегу стоял небольшой отряд амазонок на быстрых лошадях. Конические шлемы воительниц блестели на солнце, а на их инкрустированных живой лазурью поясах висели рога, чтобы в случае опасности можно было протрубить тревогу. У воды стояла груженная зерном телега, на облучке которой сидела крестьянка-илотка и ждала разрешения на ввоз своего груза: ни один мужчина не имел права входить в лес.

Амазонки посторонились, пропуская телегу, и крестьянка принялась усиленно погонять быков, заставляя их перейти через поток. Глядя, как вьючные животные тяжелой поступью взбираются на противоположный берег, а потом медленно исчезают за эвкалиптовыми деревьями на другой стороне, Арка бросила сапоги и меховую куртку в заросли папоротника, спрятала браслет-крылья в карман и босиком зашагала к воительницам.

Несмотря на минувшие два года и множество испытаний, выпавших на ее долю с тех пор, как девочка покинула лес, она как никогда страшилась встречи со своими старшими соплеменницами.

Было бы поистине большой неудачей, встреть Арка воительниц, знавших ее в детстве, однако ее народ насчитывал несколько тысяч бойцов, и девочка испытала облегчение, увидев, что все дозорные ей незнакомы. Женщины подозрительно наблюдали за приближавшейся к ним девочкой. Арка надеялась, что ее майка сойдет за одну из туник, которые носили юные амазонки.

– Ну, и чего ты хочешь? – резко поинтересовалась самая высокая амазонка.

– Перейти на тот берег и попасть на свое дерево-хижину, – в тон ей ответила Арка.

– Ты ученица? Что ты делаешь за пределами леса?

– Да, – сказала Арка. – Я ученица из числа тринадцатилеток. Упала в воду выше по течению, и река вынесла меня на северный берег, – солгала она.

– Кто твоя мать?

– Я воспитанница Темис.

Эта ложь сорвалась с ее губ сама собой. Темис была старой подругой Широн и единственной амазонкой, которой была небезразлична ее судьба. Арка никогда особо не любила Темис, но знала, что может рассчитывать на молчание старой воительницы. Она скрестила пальцы за спиной, отчаянно надеясь, что дозорные проглотят ее рассказ.

– Кто-нибудь знает эту Темис? – спросила высокая амазонка, поворачиваясь к напарницам.

– Вроде бы это старая ветеранка из третьей дивизии, – ответила одна из амазонок. – Никогда не слышала, чтобы у нее была воспитанница, но при мне никто никогда и не говорил, что у той ее нет.

– Я могу вас к ней отвести, – тут же предложила Арка.

– Нет, не нужно. Давай, проходи и в следующий раз не падай в реку.

Арка поспешно прошмыгнула мимо всадниц, пока они не передумали. Термодон тек с гор, обрамлявших лес амазонок с юга, и воды реки были холодны как лед. Девочку пробирала дрожь, пока она шлепала по воде, доходившей ей до середины бедер. Босые ноги скользили на неровной, скользкой гальке, устилающей речное дно.

Она ступила в тень деревьев и подняла глаза вверх, к кронам. Растущие в Аркадии эвкалипты обладали способностью распространять воздействие живой лазури. Дюжина самородков, помещенных внутрь нескольких старых деревьев-хижин, создавали синюю зону, охватывавшую многие сотни гектаров. Сеть корней и ветвей действовала как единый гигантский отражатель магии. Арка коснулась поверхности воды кончиками пальцев и попыталась заморозить небольшой участок. Ничего не произошло. Она действительно вернулась домой, в лес амазонок.

Девочка вышла из воды на противоположный берег. У брода начинались три хорошо утоптанные дороги, скрывавшиеся в лесной чаще. Арка обернулась и обнаружила, что караульные наблюдают за ней с явным подозрением. Следовало поскорее выбрать одну из дорог, вот только куда идти? Ее опекунша мертва, их дерево-хижина уничтожено; девочка не знала даже, где сейчас тренируется группа учениц, в которую она когда-то входила. Ведь теперь на северном берегу остались лишь обугленные стволы деревьев. В памяти снова всплыло имя Темис. Арка смутно припоминала, где живет старая воительница. Это лучше, чем ничего.

Она зашагала по левой дороге, морщась всякий раз, когда колючки впивались в ее ступни. Жизнь в Напоке, а затем в Гиперборее сделала ее ноги мягкими и нежными, а ведь прежде она спокойно бегала по тропинкам леса амазонок босиком, не испытывая никаких трудностей. В остальном Арку удивляло то, насколько знакомым оказался окружающий ее лес. Стволы напоминали ей гиперборейские башни. Дома лепились к верхушкам эвкалиптов, как наросты на напокских дубах. Тут и там размещались сделанные из обструганных кольев загоны для лошадей, в которых били копытами резвые скакуны. Вдоль ручьев примостились мастерские, занимающиеся изготовлением изделий из металла и кожи. Повсюду расхаживали амазонки.

Каждый раз, проходя мимо одной из воительниц, Арка чувствовала гордость – слишком разительный контраст представляли эти женщины по сравнению с уроженками Напоки или Гипербореи. Они передвигались большими шагами, выкрикивали приказы, передавая их от дерева к дереву, скакали верхом по лесным тропам, охотились на горных львов и диких коз, украшали руки боевыми татуировками и отрыгивали, если им этого хотелось. Увидев их, Арка сразу вспомнила, почему всегда мечтала стать амазонкой.

На одной поляне она увидела тренировку всадниц. Арка наблюдала, как воительницы отрабатывают упражнения, и представляла, как сама участвует в этих занятиях вместе с Карапузом. Потом девочка вспомнила, что ее конь сейчас в тысячах лиг отсюда. С тяжелым сердцем она продолжила путь, пытаясь сосредоточиться на дороге, лишь бы не думать больше о своем четвероногом товарище. По мере того как Арка продвигалась вперед, в ее памяти все яснее проступала дорога к дому Темис: «Вот вымощенный камнями проход… А потом, да, направо, по тропе, что спускается к потоку… Нужно повернуть к сожженному молнией эвкалипту… и двигаться вдоль реки…» День подходил к концу, когда девочка вышла на большую, поросшую сочной травой поляну, которую женщины-лесорубы расширяли, вырубая соседние деревья. Здесь паслись кобылы со светлыми боками и черными гривами, вокруг них бегали жеребята. Арка шла по траве, предусмотрительно обходя боевых кобыл и их потомство. Наконец она добралась до подножия большого эвкалипта, на вершине которого угнездилась полуразрушенная хижина.

Вместо железных шипов, которые обычно служили лестницей, к стволу были приколочены неровные доски – знак того, что здесь живет старая амазонка. Арка поднялась по ступенькам, машинально ведя ладонью по бледной коре: этот привычный ей с детства жест обрадовал девочку, словно неожиданная встреча с давно потерянным другом.

На полпути ее пальцы наткнулись на шишку в форме креста: в этом месте глубоко в ствол был воткнут самородок живой лазури. За много лет дерево, разрастаясь, покрыло инородное тело, так что остался лишь выпуклый шрам. Эвкалипт Темис был одним из десятков деревьев, распространявших синюю зону по всему лесу, как и дерево-хижина Широн, уничтоженное пожаром. Арка продолжила свой подъем и в конце концов добралась до изрытого червями пола террасы. Она пролезла через люк, не подавая голоса: девочка знала, что скрип досок насторожил обитательницу дома. Через несколько секунд из дома вышла Темис.

Если бы Арке пришлось использовать какое-то одно слово, чтобы описать Темис, она бы выбрала определение «собранная». Коренастая, с короткими седыми волосами и смуглым лицом, подруга Широн взирала на мир цепким взглядом узких глаз, обрамленных глубокими морщинами. У нее не было половины правого уха – старая рана, напоминание о полях сражений. Однако вся суровость амазонки в мгновение ока исчезла, стоило ей увидеть Арку. Девочка запоздало подумала, что не заготовила никаких приветственных слов по случаю встречи.

– Здрасьте, – только и сказала она.

– Я не видела тебя два года, – отрывисто проговорила Темис своим хриплым от постоянного курения голосом.

В следующую секунду она вновь стала невозмутимой, как скала, – именно такой ее помнила Арка.

– Ты могла бы навестить меня раньше, – продолжала старая амазонка. – Я-то думала, ты погибла в пожаре вместе с Широн.

– Напрасно вы так думали, – пробурчала Арка, чувствуя необходимость оправдаться.

Темис сдвинула брови и почесала седую макушку.

– Верно, я так и не нашла твои останки, – признала она. – Я похоронила Широн у подножия вашего дерева-хижины, а на могиле оставила саблю, которую она мне когда-то подарила. Я прихожу туда время от времени, если возникает такое желание, – уточнила она сухим тоном.

Она смерила Арку взглядом и добавила:

– Ты выросла. Правда, мускулы так и не нарастила. И все такая же бледная.

Арка вдруг вспомнила, почему никогда особо не любила Темис. Старая амазонка подошла к девочке и критически оглядела майку, оставшуюся от перехода через Рифейские горы. Арка заметила, что карие радужки глаз пожилой амазонки побелели, – похоже, у нее развивалась катаракта.

– Что же ты делала два года? Ведь в лесу тебя не было, а?

– Я жила в деревне илотов на востоке, – с ходу соврала Арка и безразлично пожала плечами.

Темис прищурилась:

– Ты лжешь. Лгунья из тебя никудышная, и всегда так было.

– Неправда, я очень хорошо умею врать, – возмутилась Арка.

Она тут же сообразила, что сморозила глупость, и попыталась исправить положение:

– В любом случае бесполезно рассказывать вам правду, вы бы мне все равно не поверили.

Темис презрительно фыркнула, повернулась и пошла обратно в свою хижину.

– Ты и раньше никогда не делала то, что положено. Садись, я принесу чай.

Удивленная таким приглашением, Арка не сдвинулась с места, а за стеной хижины амазонка чем-то позвякивала и шуршала. Наконец девочка все же села на одно из старых ошкуренных бревен, лежавших на террасе. Через несколько минут циновка, закрывавшая дверь, приподнялась и показалась Темис с чайником и двумя выщербленными пиалами в руках. Арка вскочила.

– Ты стала такой вежливой, – усмехнулась амазонка. – Вот, возьми пиалу с чаем. Я недавно его заварила, так что еще вполне можно пить.

Арка снова села и пригубила горьковатый напиток; чай оказался чуть теплый, как и прием, оказанный ей пожилой хозяйкой. От отвара, в котором плавали высушенные цветы эвкалипта, у девочки запершило в горле. Арка с тревогой осознала, что определенные хорошие манеры все же прилипли к ней без ее ведома: например, она чувствовала потребность поддерживать разговор, дабы заполнить неловкое молчание. Однако она сдержалась, чтобы не вызвать еще большее недовольство Темис.

Девочку удивляло показное равнодушие старой воительницы: неужели Темис впадает в старческий маразм?

Или же все дело в том, что одиночество сделало старуху еще молчаливее, чем прежде. Арка наблюдала, как амазонка набивает трубку, достает огниво и трут, высекает искру и закуривает. Все ее движения выглядели уверенными и точными. Темис закрыла табакерку, прислонилась к стене хижины и от души затянулась. В головке ее трубки затрещали травы.

– Ты была с Широн?

Дальнейших объяснений не требовалось: Арка сразу поняла, о чем спрашивает воительница.

– Да, – ответила она. – Я видела, как Широн умерла.

Девочка сделала большой глоток чая, надеясь, что Темис не станет расспрашивать дальше.

– Расскажи, как она умерла.

Арка опустила глаза и стала рассматривать листочки, осевшие на дно пиалы. Возможно, ей настолько же тяжело говорить о смерти своей опекунши, как Темис тяжело об этом спрашивать.

– Ее убил темискирец, который поджег лес. Он пришел за самородком живой лазури, находившимся в нашем дереве-хижине. Широн пыталась защитить самородок, но темискирец применил магический взрыв. Широн обгорела, ее отбросило взрывной волной.

Темис кивнула и снова затянулась.

– А ты, почему ты уцелела?

Вопрос прозвучал как обвинение. Арка согнула ноги, подтянув колени к груди. Сколько раз она спрашивала себя о том же? Долгое время девочка списывала свое спасение на счастливое стечение обстоятельств, но теперь знала, что удача тут ни при чем.

– Из-за проклятия, – ответила она.

– Кто тебе рассказал о проклятии?

– Широн, – солгала Арка. – Незадолго до смерти.

Амазонка что-то неразборчиво проворчала и выпустила несколько завитков дыма.

– Широн никак не могла тебе этого рассказать, ты тогда была слишком юна. А главное, ты не проклята. Твоя мать была илоткой, а вовсе не потомком основательниц.

Арку безмерно удивили эти слова. Широн никогда не говорила девочке, что ее мать происходила из обитавшего в этих местах народа, и сама Арка никогда не рассматривала такую возможность. В конце концов, со своими светлыми волосами и голубыми глазами она не очень походила на илотку, хотя форма ее скул была типично аркадийская. Во всех амазонках текла кровь илотов, отчасти потому, что их прародительницы смешивались с туземцами, или потому, что многие, как, например, Темис, происходили из деревень, расположенных вдоль границы леса. Порой некоторые воительницы рождались с ярко выраженными гиперборейскими чертами внешности – в основном это были прямые потомки основательниц. До сих пор Арка считала себя потомком одной из них и думала, что проклятие перешло на нее и по материнской, и по отцовской линии. Однако, похоже, она находится под действием лишь одного проклятия – зеркального. Она предпочитала не думать о том, что будет, если кто-то из амазонок узнает, что достаточно избавиться от нее, чтобы положить конец этой постоянной угрозе.

– Мы жили бы по-другому, если бы проклятия не существовало? – тихо спросила она.

Темис выдохнула дым.

– Нет. Большая часть нашего народа происходит не от основательниц. К тому же мы слишком долго живем под защитой живой лазури, теперь она уже часть нас.

Арка не ожидала такого ответа. До сих пор она пребывала в убеждении, что повелитель лемуров стремился оставить ее в Гиперборее, чтобы проклятие продолжало действовать и амазонки были бы вынуждены и дальше жить под его гнетом. Если воительницы довольны своей жизнью под сенью живой лазури, почему хозяин лемуров так старался удержать Арку в городе?

– Ладно, и зачем же ты сюда явилась? – спросила вдруг Темис, резким движением кладя трубку на бревно.

Погрузившись в задумчивость, Арка подпрыгнула от неожиданности.

– Мне некуда идти, – ответила она.

– Что, илотам ты больше не нужна? – насмешливо поинтересовалась Темис.

Арка ограничилась тем, что бросила на воительницу мрачный взгляд, и та неодобрительно цокнула языком.

– Я не занимаюсь благотворительностью, – проскрипела она, – особенно по отношению к девчонке, которая ни разу за два года не нашла времени навестить меня, да еще и врет мне напропалую.

Арка не ждала большой помощи от Темис, но все же надеялась, что амазонка даст ей приют хотя бы на несколько дней. Девочка уже приготовилась провести ночь у подножия дерева, как вдруг Темис добавила:

– Поэтому, если хочешь получить кров и еду, придется работать.

Арка выпрямилась, спрашивая себя, какую сделку предложит ей старуха. Пожилая амазонка встала и вытащила из стоявшего на террасе ведра фонарь со светлячками. Темис встряхнула фонарь, и заточенные в стеклянном сосуде насекомые засветились, так что на морщинистое лицо воительницы легли дрожащие отблески, придав ему угрожающий вид. Темис подняла фонарь выше, освещая изъеденную червями террасу, стены дома, испещренные широкими щелями, и прохудившуюся крышу.

– Тут полно работы, а я слишком стара, чтобы всем этим заниматься. Завтра я договорюсь насчет досок с амазонкой-столяром, отвечающей за наш участок леса. Поможешь мне подправить все это. В твоих же интересах справиться с делом побыстрее, иначе можешь искать себе другое место для ночевки. Что скажешь?

– Согласна, – ответила Арка после секундного размышления.

– Хорошо, тогда я схожу за едой, – отрывисто заключила амазонка.

С этими словами она поднялась и скрылась за циновкой. Арка с облегчением перевела дух, уткнулась подбородком в колени и вдохнула пьянящий аромат, исходивший от еще дымящейся трубки. Широн тоже любила курить на террасе. Наверное, они с Темис часто сидели вот так на бревнах и смотрели, как солнце опускается над лесом. Арка пошевелила грязными пальцами ног. Она всегда думала, что отношения между Темис и Широн испортились из-за того, что последняя взяла на воспитание Арку. Девочке всегда казалось, что Темис недолюбливает ее именно по этой причине, хотя никаких доказательств этого у нее не было. У девочки накопилось множество вопросов, но теперь ответы на них уже не получить, ведь ее опекунша умерла.

Амазонка вернулась, неся две миски холодного бульона. Одну она вручила Арке и снова уселась на бревно. Девочка поглядела в миску: в жирном вареве плавали шкурки съедобных клубней, такие же «аппетитные», как обрезки ногтей. Впрочем, Арка уже два дня ничего не ела, если не считать проглоченных у реки моллюсков, и живот у нее заурчал от голода. Она сделала несколько глотков бульона и вытерла губы тыльной стороной ладони.

– Почему вы с Широн разругались? – спросила она ни с того ни с сего. – Потому что Широн взяла меня на воспитание?

Темис, шумно хлебавшая бульон, насмешливо оскалилась:

– Ты всегда была надоедливым ребенком, но с твоим присутствием я бы как-нибудь смирилась. Нет, к тебе это не имеет никакого отношения.

Арке вдруг стало легко на сердце.

Темис резко отставила пустую миску, показывая, что эта тема закрыта.

– Ты закончила? – спросила она, беря фонарь со светлячками. – Давай сюда миску. Я тебе кое-что принесу.

Арка повиновалась и с любопытством наблюдала, как амазонка сгорбившись уносит посуду в дом. Сквозь широкие трещины между досками стены просачивался свет фонаря, из хижины доносилось постукивание и шуршание – старая воительница что-то искала. Наконец Темис вернулась, неся в одной руке фонарь и сложенный гамак под мышкой. В другой руке она держала синий самородок.

– Я нашла его в дюжине шагов от тела Широн, – кратко пояснила она. – Должно быть, его далеко отбросило, когда поджигатель взорвал ваше дерево-хижину. Очевидно, это единственная вещь, не уничтоженная пожаром. Возьми его.

Она протянула девочке маленький кусок металла. Арка взяла его, повертела в пальцах. От самородка исходило едва заметное сияние. Это был кусочек живой лазури, который Арка неизменно видела на поясе Широн. Удивительно, что Темис сохранила этот самородок. У амазонок отсутствовало понятие собственности, ничто не передавалось по наследству. После смерти воительницы все ее вещи отходили общине, и в первую очередь это правило распространялось на самородки живой лазури. Арка подняла глаза на старую амазонку.

– Спасибо, – прошептала она.

В ответ Темис что-то неразборчиво проворчала, снова взяла трубку, сделала несколько затяжек, а потом отправилась спать. Арка повесила на террасе гамак и улеглась, но сон не шел, и девочка ворочалась с боку на бок, перекатывая самородок между большим и указательным пальцем. На его неровных гранях поблескивал свет луны. Арка слушала крики иглоногих сов, перемежающиеся раскатистым кваканьем жаб. Несмотря на холодность Темис, неудобный гамак и суровую аркадийскую жизнь, девочка вдруг почувствовала себя счастливой. Она – дочь леса, с детства сроднившаяся с сетью корней и ветвей, которые ее питали и взрастили. Лишь вернувшись сюда, Арка в полной мере это осознала. Она сжала в кулаке самородок живой лазури, смежила веки и наконец заснула.

Эмброн и Тетос

Толпа горожан хлынула к земляным валам северного квартала, народ собирался недалеко от рухнувшей башни. Вот уже несколько часов по первому уровню расхаживали глашатаи, объявляя о грядущей торжественной встрече Ликурга. Эмброн и Тетос энергично расталкивали всех локтями: стражникам не терпелось поглядеть, кого гиперборейцы так стремительно назначили освободителем города.

Минувший месяц выдался очень тяжелым для всех. Во-первых, на привыкших к теплу людей обрушился холод, многочисленными жертвами которого стали самые уязвимые слои населения: маленькие дети, старики и бедняки с первого уровня, не имевшие крыши над головой. Затем начался голод, поскольку караваны с товарами больше не приходили в город. Воспользовавшись ситуацией, кланы захватили склады караван-сараев и продавали хранившиеся там продукты по баснословным ценам. Неуверенность в завтрашнем дне окончательно подорвала моральный дух гиперборейцев.

Таким образом, когда несколькими днями ранее прилетела сотня птиц рух и сбросила на голодающий город мешки с продовольствием, жители поверили в чудо. Вслед за этим в город вошла темискирская армия и захватила тюрьму Экстрактрис, убив амазонок и заточив выживших, и гиперборейцев охватило ликование. Теперь весь город готовился радостно приветствовать своих спасителей.

Эмброн и Тетос в конце концов сумели протолкаться к земляным валам. На занесенном снегом лугу, отделявшем крепостные стены от первых башен, колыхалось настоящее людское море. За стеной прибытия Ликурга дожидался почетный караул, состоявший из солдат-птицеловов и гиперборейских полицейских. Перед выстроившимися в ряд солдатами стоял маг с огромным животом.

– Кто это, вон там? – спросил Тетос.

– Это Силен, заместитель верховного судьи, – важным тоном знатока ответил Эмброн. Он только что услышал, как две девочки пересказывали друг другу эту информацию. – Он теперь новый эпарх.

– А где все остальные маги?

На крепостной стене стояло лишь несколько фигур в пурпурных тогах, они почти терялись на фоне многочисленных солдат-птицеловов в коричневых плащах. Полы плащей развевались под порывами ледяного ветра, врывавшегося в город через брешь в куполе.

– Многие маги погибли в Экстрактрисе. По моим сведениям, около сотни, – ответил Эмброн.

Из колышущейся толпы вышла молодая симпатичная брюнетка с зелеными глазами, и стражник выпятил грудь, стремясь произвести на девицу впечатление своей осведомленностью и зычным голосом. Он тщательно взвешивал слова, чтобы ненароком не проболтаться об истинном источнике своих познаний – болтовне двух маленьких девочек.

– Да, но где остальные маги, те, что выжили?

– Ну, наверное, приходят в себя на седьмом уровне, как раньше, – вывернулся Эмброн. – О, гляди-ка, похоже, прибывает темискирский василевс.

– Ликург, полемарх?

– Да-да, Ликург, точно.

– Вид у него какой-то бледный. Не идет ни в какое сравнение с нашим-то василевсом.

– Да, только нашего василевса убила сопливая девчонка.

– Не просто девчонка, а амазонка.

– Кстати, что с ней стало, с той малявкой?

– Ну, так ведь ее казнили, разве нет?

Стражники умолкли, потому что Силен, важно надувшись, вышел вперед, навстречу Ликургу. – Тот и впрямь выглядел неважно. Полемарх кутался в меха, как младенец в пеленки, и опирался на руку адъютанта. Силен по-братски сжал его плечо, потом поднес ко рту магический рупор и обратился к толпе:

– Гиперборейцы! Гиперборейцы! Последние несколько декад стали для всех нас суровым испытанием, ни с чем подобным мы еще ни разу в жизни не сталкивались! Никогда еще смелость и стойкость нашего народа не подвергались подобной проверке. Время оплакать погибших, ставших жертвами холода и варварского нападения свирепых фурий, ворвавшихся в наш город. Давайте восславим отвагу темискирских солдат и их полемарха! Они наши друзья. В час нужды они откликнулись на мой призыв о помощи, тем самым став нашими братьями. Сегодня благодаря им я счастлив сообщить вам, что отныне мы избавлены от ига амазонок!

Воздух взорвался торжествующими криками, которые эхом отразились от крепостных стен и купола. Эмброн и Тетос присоединились к всеобщему славословию, крича: «Да здравствует Ликург!» и «Да здравствует Темискира!». Несколько мгновений Силен слушал рев толпы, тепло улыбаясь, потом, когда выкрики немного стихли, снова заговорил:

– После кончины нашего горячо любимого василевса, а также смерти членов Совета обязанность по восстановлению нашего города тяжким грузом ложится на мои плечи. Однако что такое город? Город – это не только башни, стены, купол. Нет! Город – это намного больше! Город – это сообщество людей, единодушных в своем стремлении к процветанию и к…

Выступление мага все продолжалось. Двое стражников утратили нить витиеватой речи Силена, да она их и не интересовала. Эмброн попытался привлечь внимание зеленоглазой девушки, бросая на нее многозначительные взгляды, но девица так сосредоточенно внимала словам нового эпарха, что ничего не замечала. Раздосадованный, Эмброн стал беседовать с Тетосом на свою любимую тему – тщательный сравнительный анализ качеств их доспехов. После ожесточенного спора приятели сошлись на том, что вынужденная диета последних декад положительно сказывается на посадке их нагрудников. Эмброн хотел было повернуться к девушке, поглядеть, впечатлила ли ее проявленная им стойкость, как вдруг его ушей достигли обрывки речи, и услышанное его встревожило.

– Мы восстановим наш купол. Все вместе. Это часть нашей судьбы, ведь мы все гиперборейцы. Решено! С завтрашнего дня вводится новый налог, чтобы наш город вновь мог сиять, подобно горному хрусталю.

– Что это еще за налог? Они что, урежут нам жалованье? Нам в этом месяце вообще не заплатили…

Очевидно, Силен уловил пробежавшее по толпе недовольное ворчание, потому что тут же добавил жизнерадостным тоном:

– Уверяю вас, для реставрации купола мы не собираемся запускать руку в ваши кошельки. («А-а-а», – протянул Тетос.) Нет-нет, все, что нам нужно в качестве налога, это… анима. Этот добровольный взнос в виде вашей энергии начнет взиматься в ближайшие дни. Для участия в благом деле достаточно просто прийти к дверям Экстрактриса, где вас подвергнут небольшой магической операции: процедура быстрая, безболезненная и не вызывает никаких побочных эффектов, разве что легкую усталость, но она быстро пройдет. Взамен всем, кто внесет свой вклад, будут бесплатно выдавать продукты.

При упоминании продуктов Эмброн и Тетос восторженно переглянулись.

– Вот это дело, – сказал Эмброн.

– А нам тоже дадут еды, хоть мы и полицейские? – встревожился Тетос.

– Конечно, дадут, болван! Он же сказал «всем, кто внесет свой вклад».

– Ах, точно, ты прав. Когда пойдем?

– Не советую вам туда идти.

Эмброн и Тетос разом обернулись и с удивлением посмотрели на темноволосую девушку – она подошла к ним вплотную и спокойно взирала на них своими зелеными глазами. Смысл сказанного ею моментально вылетел из крепких голов приятелей: стражники решили, что девица просто хочет привлечь их внимание. Эмброну вдруг стало очень жарко: нельзя упускать такую блестящую возможность познакомиться с красавицей, раз уж ему улыбнулась удача.

– Вы сейчас идете домой? Мы можем вас сопроводить, если желаете.

Девушка обожгла стражников холодным взглядом.

– Нет, спасибо, я сама дойду, – отрезала она и с достоинством удалилась.

Эмброн и Тетос попытались убедить девушку в несомненных достоинствах своей компании, но она пропустила их льстивые замечания мимо ушей и быстро затерялась в толпе.

– Девицы в наши дни стали такие вспыльчивые, – заметил Эмброн.

– Наверное, это из-за мороза, – утешил напарника Тетос. – Нам всем нужно поскорее заделать эту дыру в куполе.

Пирра

Пирра выбросила из головы грубые намеки двух болванов и направилась к ближайшему подъемнику. Ее сапоги шлепали по наполовину замерзшей грязи первого уровня. После частичного разрушения купола городское дно, и раньше-то вызывавшее у девушки отвращение, стало еще уродливее. Улицы кишели людьми. Повсюду витал отвратительный запах – смесь мочи, пота и дыма. На кучах мусора сидели дети и жарили крыс, в то время как взрослые полулежали, привалившись к стенам, пережевывая оставшуюся у них смолу из синего лотоса, благо это вещество имело свойство подавлять аппетит, и люди таким образом на время забывали о пустых желудках.

Пирра перешла на заледенелый канал, легким движением руки создала два ледяных лезвия, мгновенно приставших к подошвам ее сапог, и покатила по льду на этих импровизированных коньках. У нее из головы не шла речь Силена. Она впервые увидела лемура с тех пор, как он напал на них несколько декад назад. Как и Ластианакс, девушка надеялась, что вспыхнувший в башне пожар прикончит это существо. Мысль о том, что бездушная марионетка использует тело ее бывшего преподавателя для служения Темискире, злила Пирру до глубины души. А теперь еще эта сказочка о налоге в виде анимы…

Тут и там на замерзшем канале темнели огромные пустые панцири, покрытые льдом, и Пирре приходилось лавировать между ними. В некоторых панцирях поселились нищие, закрыв отверстия для головы и хвоста тряпьем, чтобы защититься от мороза. Всего за месяц жаркое из черепашьего мяса стало национальным блюдом. Ни одна рептилия не пережила царившего в городе полярного холода.

Пирра еще несколько раз оттолкнулась коньками и направилась к подъемнику южного квартала. Механизм пришел в негодность. Задубевшие от холода веревки висели над пустотой рядом с огромным обледенелым водопадом, спускающимся из канала второго уровня. Во льду высекли ступеньки, чтобы люди могли переходить с уровня на уровень. Преступники взимали плату за проход, требуя по шесть борионов с каждого, кто хотел воспользоваться лестницей. Впрочем, бандиты нервничали: жители постоянно видели, как здоровяки озабоченно поглядывают на небо, словно настороженные сурки. Темискирцы ликвидировали кланы, контролировавшие караван-сарай, и было лишь вопросом времени, когда они разгонят тех, кто присвоил себе право взимать пошлины. Все пасовали перед их птицами рух.

Пирра заплатила тщедушному бандиту, надзиравшему за лестницей, и превратила свои коньки в кошки[1], чтобы не поскользнуться на ледяных ступенях. Отдуваясь, она забралась на второй уровень. Чуть позже пришлось проделать такой же трюк, чтобы попасть на третий и четвертый уровни, и все это время Пирра думала об Экстрактрисе и его обитателях.

С момента прибытия солдат-птицеловов лишь нескольким магам разрешили покинуть тюрьму. «Временная мера, в целях безопасности», – заявили темискирцы в ответ на вопросы семей, обеспокоенных судьбой своих близких. Пирра подозревала, что они выпускают только магов, лояльных по отношению к новой власти, таких как стратег.

Она с удовольствием обсудила бы сложившуюся ситуацию с Ластианаксом, но молодой маг еще не вернулся из своего безумного путешествия по Рифейским горам. Пирра старалась вообще о нем не думать, потому что при мысли о молодом человеке чувствовала себя преданной, вдобавок ее одновременно охватывали тревога и гнев.

И все же она жалела, что рядом нет единомышленника и никто не может вместе с ней придумать, как вытащить из тюрьмы около семисот магов. Девушка и так и этак билась над этой задачкой, но пока не сумела выработать никакого мало-мальски приличного плана. Чем больше информации она добывала, тем неразрешимее казалась ей проблема.

Наконец Пирра добралась до крыльца своей двоюродной бабушки, все еще думая об Экстрактрисе. Она толкнула дверь и вошла в гостиную. Две сестры Пирры сидели возле импровизированной печки и препирались из-за меховой муфты. Тем временем мать девушек возлежала на элегантном диванчике, принесенном из их особняка на седьмом уровне, и жаловалась на жизнь. Как всегда, она вынуждала двоюродную бабушку посвящать ей все свое время, и старушка уже не горела желанием сострадать родственнице.

– Мой бедный муж до сих пор заточен в этой ужасной тюрьме… Мой дом в этот самый момент грабят эти мерзкие темискирские мужланы… Мои дочери лишены хорошего образования, поскольку вынуждены якшаться с нищими плебеями! – стонала мать Пирры, промокая глаза шелковым платочком. – Пирра! – воскликнула она, увидев девушку.

Очевидно, при виде дочери она испытала прилив сил и заголосила во всю мощь легких:

– Где ты была? Снова где-то бродила!

– Здравствуй, матушка, добрый день, бабушка, не обращайте на меня внимания, я зашла лишь на минутку, – скороговоркой выпалила Пирра, поспешно пересекая комнату.

Она выскользнула на балкон квартиры, старательно избегая зрительного контакта с родственницами, и, с облегчением переведя дух, закрыла за собой дверь. Теснота не шла на пользу ее семье: трудно уживаться в трех комнатах на четвертом уровне, после того как всю жизнь провел на огромной вилле седьмого уровня.

Пирра достала из внутреннего кармана пальто подзорную трубу и подошла к перилам. Прямо перед ней, примерно в пятидесяти шагах от башни, на которой находилась девушка, возвышался суровый силуэт Экстрактриса. Пирра поднесла окуляр трубы к глазу и направила прибор на вершину башни. Сидевшие там гигантские хищные птицы темискирцев смотрели на обитателей нижних уровней, как ястребы, готовые броситься на добычу. Пирра опустила подзорную трубу ниже и стала рассматривать узкие окна в стене на четвертом уровне. Через несколько секунд она нашла нужное окно.

Недавно девушка обнаружила, что благодаря невероятной удаче ее двоюродная бабушка живет прямо напротив камеры Петрокла. После отъезда Ластианакса лишь эта хорошая новость стала для Пирры лучом света в мрачных холодных буднях. Оказалось, что Петрокл жив; более того, девушке удалось наладить с ним связь.

Пирра использовала старую рекламу, нарисованную на внешней стене квартиры: благодаря печати, переставлявшей буквы в рекламе, она задавала вопросы, а затем дожидалась ответа Петрокла. Если молодой человек вешал оторванный от пурпурной тоги кусок в правой части окна, это означало «да»; если лоскут оказывался в левой половине узкой бойницы, это значило «нет»; наконец, если тряпица помещалась по центру, это означало «не знаю».

Конечно, такой способ общения делал обмен информацией долгим и утомительным, тем более что бойница в тюремной камере располагалась слишком высоко над полом, и Петрокл не мог постоянно смотреть в окно. Он был вынужден вставать на цыпочки, каждый раз рискуя привлечь внимание охранников. Повезло еще, что молодой человек уродился таким высоким: большинству его сокамерников пришлось бы воспользоваться какой-то импровизированной ступенькой, чтобы дотянуться до окошка.

Благодаря этой системе связи Пирра сумела многое узнать. Ее отец и все их бывшие одноклассники живы. Заключенных не пытали, но у них регулярно откачивали аниму, что было равносильно пытке.

Петрокл не знал, почему темискирцы держат магов взаперти, а также понятия не имел, собираются ли они рано или поздно освободить узников. Зато молодой человек, похоже, был неплохо осведомлен о внутренних порядках тюрьмы, поэтому недавние вопросы Пирры касались количества патрулей и их частоты. В последний раз она написала на стене: «Ночной обход камер – 30 мин.?» Петрокл ответил ей, вывесив кусок тоги в левой части окна.

Раздраженная, Пирра сложила подзорную трубу и взобралась на выступ стены, с которого можно было добраться до рекламы. Она начертала на этой узкой опоре согревающую печать, чтобы не поскользнуться на обледеневшем камне. Малейшее неверное движение привело бы к головокружительному падению. К счастью, боязнью высоты Пирра не страдала…

Она изменила рекламу, на этот раз написав: «Обход камер – 20 мин.?»

Вернувшись на балкон, она вытащила подзорную трубу во второй раз, надеясь увидеть в окне Петрокла, но его там не было. Разочарованная, девушка вернулась в квартиру, проигнорировала вопросы матери о том, почему она так часто выходит подышать морозным воздухом, кивнула двоюродной бабушке и вышла из квартиры.

Час спустя она поднялась на вершину города, где разгром сильнее всего бросался в глаза. Выбитые мародерами двери вилл зияли мрачными черными провалами. Диковинные растения висячих садов погибли от холода. От мороза многие акведуки взорвались, и в некоторых местах вместо каменных мостов остались лишь ледяные, ощетинившиеся сталактитами мосты.

Пирра снова создала коньки и покатила по ледяному мосту, пока не добралась до входа в главную библиотеку, сине-золотой купол которой теперь стал белым от снега. Внутри было потеплее: стеклянные окна не пропускали в здание ветер. Многие мародеры приходили в библиотеку за топливом: целые полки с манускриптами исчезли, на их месте лежало лишь несколько разорванных листков. Пирра растопила коньки и пошла по проходам, стараясь не думать о том, сколько бесценных знаний оказалось пущено на ветер. Она забралась на левитатор и поехала на дно атриума, скользя взглядом по эллипсам гигантской астролябии, занимавшей центр здания.

Самый нижний этаж библиотеки находился на четвертом городском уровне, там хранились древние архивы, некоторые из них относились ко времени основания Гипербореи. На пюпитрах было выставлено несколько древних свитков, защищенных печатями консервации. Остальные лежали плотно напиханные на высоких стеллажах, темными рядами протянувшихся в полумраке: этот лишенный окон этаж освещался лишь светом, доходившим сюда сверху, да немногими парящими сферами, грозившими со дня на день погаснуть.

Пирра стремительно зашагала по лабиринту проходов между стеллажами и в конце концов достигла точки назначения: подошла к круглой магическо-механической двери, за которой находились самые ценные и секретные коллекции библиотеки, в том числе планы Экстрактриса. У девушки ушла целая декада на то, чтобы расшифровать и изменить конфигурацию печати открытия. Она приложила руку к колесному механизму и активировала его. Створка открылась перед ней.

Пирра не успела осмотреть хранилище: ей навстречу метнулась фигуристая девушка с копной пышных каштановых волос.

– Ну, наконец-то ты пришла! – воскликнула Аспази. – Я тебя уже битый час жду, чтобы сообщить потрясающую новость. Ты не представляешь, как это ску-у-учно: ходить тут кругами весь день, в то время как ты отправляешься погулять. Подумать только, я присоединилась к тебе в этой крысиной норе, потому что ты сумела меня убедить, что освобождать магов – это весело…

– Я никогда не обещала тебе увеселительную прогулку, к тому же не пыталась ни в чем тебя убедить. Ты сама упросила меня взять тебя с собой, – перебила сестру Пирра и поморщилась. – Если уж тебе так скучно, можешь просто вернуться на четвертый уровень и присоединиться к матери и сестрам. Я тебя не задерживаю.

– О нет, там еще скучнее.

Пирра раздраженно вздохнула и, обойдя младшую сестру, вошла в хранилище. В облицованных деревянными панелями стенах расположились ниши, заполненные пергаментными свитками. В центре помещения стоял массивный стол, за которым можно было изучать документы, на столешнице лежала развернутая карта, а над ней склонился… Ластианакс.

Пирра замерла, не в силах вымолвить ни слова, у нее словно отнялись руки и ноги. Казалось, ее старый товарищ тоже внезапно окаменел. На его изможденном лице двигались только глаза, взгляд молодого человека перебегал от Пирры к карте, от Пирры к полу, от Пирры к книжным полкам, словно маг предпочитал глядеть куда угодно, только бы не на девушку.

Стоявшая за спиной Пирры Аспази жалобно протянула:

– Ну вот, я же говорила, что хочу кое-что тебе сообщить, но ты, как обычно, пропустила мои слова мимо ушей.

– Я только что вернулся, – вымолвил наконец Ластианакс, указывая на свои грязные после целого месяца странствий меха.

Кожа мага покраснела от долгого пребывания под солнечными лучами, отраженными от снега, волосы сильно отросли, а на подбородке темнела редкая бородка. Пирра еще никогда не видела его таким заросшим. Ее разум подмечал все эти детали, и в то же время ей в голову приходило множество противоречивых мыслей. Хотелось уйти, сжать Ластианакса в объятиях, рассказать ему обо всем, что случилось в городе после его отъезда, хотелось не обращать на него внимания, а еще спросить, что он повидал в Рифейских горах. Если бы Пирра могла проделать все это одновременно, то обязательно сделала бы это. Вместо этого она поинтересовалась холодным, строгим тоном, резко контрастировавшим с царившим в ее душе смятением:

– Где твоя ученица?

Ластианакс уныло склонил голову:

– Не знаю. Мне не удалось ее догнать. Думаю, я смог бы напасть на ее след, перевали мы через ледник, но проводник никак не…

– То есть ты бросил меня на целый месяц и ничего не добился? – перебила его Пирра.

В голове у нее прояснилось. Огромное облегчение от того, что Ластианакс вернулся живым и здоровым из своей немыслимой экспедиции в Рифейские горы, отступило на второй план. Теперь Пирре больше всего хотелось заставить юношу заплатить за потрясение, в которое ее поверг его внезапный отъезд, в то время как часть города лежала в руинах, а всех магов взяли в заложники.

Ластианакс пробормотал:

– Это была ошибка. Мне жаль. Следовало послушаться тебя.

Пирра хранила ледяное молчание, и молодой человек продолжал:

– Как только я увидел эскадрильи птиц рух, направляющиеся к Гиперборее, я постарался спуститься с гор так быстро, как только возможно. Мы чуть не потеряли двух овцебыков из-за…

– Приятно знать, что тебя беспокоит судьба двух бедных животных, – насмешливо заметила Пирра.

Ластианакс не ответил. Он выглядел до крайности изнуренным. Пирра вся кипела от злости; хотелось бы, чтобы этот индюк был пободрее, тогда она хорошенько его помучила бы, но пока что он лишь стоически сносил все ее упреки, не пытаясь защищаться.

– Может, теперь, когда Ласти вернулся, мы все-таки сумеем всех освободить, – вмешалась Аспази, внимательно разглядывая свои ногти.

Пирра бросила на сестру гневный взгляд. Ластианакс тут же встрепенулся и ухватился за брошенную ему возможность восстановить свое доброе имя – так утопающий хватается за проплывающую мимо доску.

– Аспази рассказала, что ты ищешь способ попасть в Экстрактрис, чтобы вызволить магов…

– Да, и неудивительно, ведь это трудная задача, в одиночку с ней не справиться, – едко ответила Пирра.

– А я, выходит, стою здесь исключительно для красоты? – возмутилась Аспази.

Маги не обратили на нее ни малейшего внимания. Ластианакс смотрел на Пирру и едва заметно покачивался, было видно, что ему страшно неловко.

– Я рад, что с тобой все в порядке, – проговорил он наконец.

– Твоей заслуги в этом нет.

– Мне каждый день хотелось повернуть назад, – продолжал Ластианакс. – Ты не представляешь, как нелегко мне было идти вперед, ведь я постоянно помнил о случившемся в Гиперборее, что, если бы ты оказалась в опасности…

– Значит, нужно было просто вернуться!

Эти слова слетели с губ Пирры сами собой. На протяжении всего разговора она намеревалась хранить спокойствие, но бушующий в ее душе гнев внезапно вырвался наружу. Вокруг нее взвились в воздух листы пергамента, задрожала мебель.

– То, что ты бросил меня ради поисков своей ученицы, в то время как здесь все пошло прахом, это еще полбеды. Но как же Петрокл? Ты подумал о Петрокле? Он уже больше месяца заперт в Экстрактрисе! Как и мой отец! Как и все остальные маги! Ты нас всех бросил, Ласт!

С каждой новой фразой Ластианакс сгибался все ниже и ниже, будто слова Пирры причиняли ему физическую боль. Девушка закрыла глаза и постаралась подавить чудовищную обиду, копившуюся в ее душе на протяжении почти сорока дней, полных неуверенности и беспомощности. Бессмысленно и дальше обвинять Ластианакса. Пирра в последний раз презрительно поглядела на него, потом села в кресло и тяжело вздохнула.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила она.

На лице Ластианакса проступило облегчение. Он собрал разлетевшиеся по комнате листы, сложив их в небольшую стопку, и тоже сел в другое кресло, примостившись на самый краешек. Он двигался так осторожно, словно любой ценой вознамерился сохранить хрупкое перемирие, которое даровала ему Пирра.

– Незадолго до моего отъезда ты говорила, что в библиотеке можно найти планы Экстрактриса. Я подумал, что, вполне вероятно, найду тебя здесь. В противном случае я просто зашел бы в квартиру твоей двоюродной бабушки.

– Если ты ищешь, где бы переночевать, то бабуля будет рада приютить и тебя тоже, – проворковала Аспази.

– Он может пойти к своим родителям, – раздраженно отчеканила Пирра.

Она видела, что сестра рассматривает возвращение Ластианакса как прекрасную возможность пополнить список своих любовных побед романтической связью с беглым преступником. И, кажется, маг этого не осознавал.

– Стало быть, Силен вернулся вместе с темискирцами, – подытожил Ластианакс.

– Какая поразительная наблюдательность! – поддела его Пирра.

– Но магов из тюрьмы до сих пор не освободили, – продолжал юноша.

Пирра покачала головой, машинально собрала волосы и закрутила в узел на затылке.

– Некоторых все же выпустили: стратега и еще несколько подобных ему акул. Тех, кто не раздумывая присягнул на верность новой власти, – резюмировала девушка. – Остальных по-прежнему держат взаперти.

– Аспази сказала мне, что ты слушала выступление Силена, – добавил Ластианакс. – Что там было?

– Силен явился вместе с Ликургом и произнес торжественную речь, в которой расписывал прелести гиперборейско-темискирской дружбы, – устало проговорила Пирра. – Если бы не видела собственными глазами, ни за что не поверила бы, что к народу обращался лемур.

– Его хозяин сделал удачный ход, – мрачно заметил Ластианакс. – Раз он контролирует эпарха, Гиперборея скоро станет протекторатом Темискиры.

– Это еще не все, – вздохнула Пирра.

Она рассказала о налоге в виде анимы, который упомянул Силен. Ластианакс тоже озабоченно нахмурился. Пока старшие маги мрачно переглядывались, Аспази потихоньку пересела в кресло, стоявшее рядом с креслом молодого человека.

– Ласт, почему тебя так волнует эта история со сбором анимы? – поинтересовалась она и кокетливо захлопала ресницами.

– С помощью живой лазури, собранной с поясов амазонок, темискирцы смогут увеличить мощь машины, откачивающей у человека аниму… – начал юноша.

– …и произвести огромное количество орихалка благодаря аниме гиперборейцев, полученной в виде налога, – сухо закончила Пирра. Она строго посмотрела на сестру, чтобы та перестала жеманничать. – Восстановление купола всего лишь предлог. С этим орихалком темискирцы удесятерят мощь своего оружия и станут непобедимыми. Гиперборея уже не сможет вернуть себе независимость.

– Любишь ты нагнать страху, сестричка, – протянула Аспази и зевнула. – И что мы теперь будем делать? Продолжим до скончания времен изучать эти планы? Вообще-то, твоя затея с освобождением магов – это…

Повисло неприятное молчание. Пирра смотрела на свои руки, боясь, что, если поднимет голову, собеседники увидят сомнения в ее глазах. Она думала о своем отце, о Петрокле, о других гиперборейских магах, ждущих спасения. Девушка отказывалась признать это вслух, но ее план, похоже, изначально был обречен на неудачу. Она одновременно чувствовала себя виноватой, потому что до сих пор ничего не предприняла, и испытывала беспомощность пред лицом стоявшей перед ней неподъемной задачи.

Вдруг ей в голову пришла одна идея. Сделанное Силеном объявление давало им вполне конкретную цель, достичь которой они могли при определенных условиях и которая могла иметь огромное значение для их сограждан и запертых в тюрьме магов.

– У меня есть новый план.

Алькандр

Алькандр в последний раз глянул на птиц рух, паривших под куполом. В синеве утреннего неба за радужным полукружием адаманта не появилось ни одного черного крылатого силуэта. Алькандр отошел от ограждения и бегом пересек широкую площадку, раскинувшуюся перед входом в Магистериум. Пентесилея и Меланефель до сих пор не вернулись. Их долгое отсутствие начинало беспокоить Алькандра. Он полностью доверял своей подручной, знал, что она достаточно сильна, чтобы справиться с Аркой, однако последняя не раз демонстрировала способности, о которых он не подозревал. В конце концов, он сам не смог удержать девчонку, разве можно рассчитывать на то, что это сделает Пентесилея?

Он поднялся по ступеням Магистериума, с разных сторон обдумывая эту мысль. Монументальные двери оставались открытыми с момента захвата заложников. У входа на вымощенном плиткой полу вырос толстый слой инея, испещренный следами сапог. Алькандр направился в одну из галерей, соединенных с атриумом, край его коричневого шерстяного плаща слегка касался плиточного пола. Плащ давил ему на плечи, как тяжкое ярмо. Алькандр ненавидел все, что символизировал этот предмет одежды: солдатский дух, косность, ревностное подчинение вышестоящим. Этот плащ накануне принес ему адъютант: таким образом Филон напоминал, что Алькандр должен ему повиноваться.

По крайней мере, униформа защищала его от гулявших под сводами Магистериума сквозняков. Солдаты-птицеловы, мимо которых он проходил, поглядывали на него с подозрением и толикой презрения. Рыжеватые перья, покрывавшие плечи плаща, указывали на принадлежность Алькандра к дипломатическому корпусу; никто толком не знал, чем занимается это подразделение, зато никто не сомневался, что туда пристраивают «сыновей известных особ», которые по определению являются бездельниками.

Алькандр задавался вопросом, как долго он будет извлекать пользу из этого статуса. После речи Силена отец едва переставлял ноги и дрожал как никогда прежде. Филон реквизировал[2] для него отдельную виллу. Недавно Алькандр заходил его навестить: похоже, о Ликурге старательно заботились. Не получится обвинить Филона в намеренном подрыве здоровья правителя, место которого он вскоре рассчитывал занять. Казалось, теперь генерал относится к своему начальнику с удвоенной преданностью. Алькандр прекрасно понимал, откуда эта трогательная забота: Филон стремился обосновать законность своей будущей власти, показывая всем вокруг, что по духу является истинным сыном Ликурга.

Однако гиперборейцы пока не признали новую власть законной. По приказу Филона темискирцы заняли Магистериум и расхаживали по галереям с видом собственников. Алькандр чувствовал, как нарастает напряжение среди освобожденных из Экстрактриса магов, ведь им обещали высокие посты при новом политическом режиме.

Войдя в приемную, примыкающую к кабинету эпарха, Алькандр столкнулся с самым недовольным из них. Стратег громогласно выражал свое возмущение тем, что Силен до сих пор его не принял.

– Я единственный оставшийся министр Совета! Я пережил захват заложников! – разорялся маг. От крика его тонкие усики встали дыбом. – Я отказываюсь ждать под дверью простого преподавателя, который всю жизнь только и делал, что читал лекции прыщавым подросткам!

После пребывания в Экстрактрисе маг так сильно исхудал, что мускулы у него на шее напряглись, словно веревки, он наскакивал на невозмутимого адъютанта, снова и снова требуя, чтобы его впустили. Адъютант держался стойко и не уступал: по просьбе олигархов Силена извлекли из магико-лечебного чана раньше положенного срока, дабы «эпарх» произнес речь перед народом. Алькандр поместил лемура обратно в резервуар, чтобы он окончательно восстановился.

Потревоженный криками стратега, Филон вышел из кабинета и почтительно поприветствовал мага. Алькандр с интересом естествоиспытателя наблюдал, как генерал умасливает своего собеседника: «Грустно осознавать, что мой адъютант присвоил себе право отказывать вам в доступе в этот кабинет… Досадное недоразумение… Однако Силена здесь нет, после выступления на крепостном валу он нездоров… Он поручил мне заниматься всеми вопросами, касающимися включения магов в новую систему управления, а также сбора анимы у населения… Не буду от вас скрывать, Силен пока что не смог перерасти свою роль посредника… На мой взгляд, именно вы являетесь подлинным творцом восстановления этого прекрасного города… Итак, что вы думаете об этом предложении?..»

Еще через несколько минут стратег вышел из приемной, на губах его играла довольная улыбка, и это при том, что ноги его не было в кабинете.

– Другие маги не дадут вот так просто собой манипулировать, – предупредил Алькандр.

– Именно поэтому они еще какое-то время посидят в Экстрактрисе, – ответил Филон. – А мы поглядим, кто из них готов слушаться и за какую цену.

– Что насчет тех, кого купить не удастся?

– Они столкнутся с большими жизненными трудностями. Идем, мы тебя ждали.

Филон открыл дверь кабинета и вошел внутрь, Алькандр последовал за ним. Письменный стол эпарха разместился под небольшим куполом на вершине башни, снабженным круглым застекленным окном. Адъютанты закрыли трапециевидные окна в стенах тонкими листами адаманта, чтобы сохранить тепло. На круглых стенах висели полки из драгоценных сортов дерева, на них хранились трактаты о политике. Между полками в нишах стояли мраморные статуи Мезенса, предыдущего обитателя этого кабинета, так что казалось, будто тут собралось несколько копий покойного эпарха, застывших в горделивых позах.

Огромный письменный стол сдвинули к книжным стеллажам. Теперь его место занимала машина, состоявшая из стола, на краю которого помещался ощетинившийся трубками шлем. Трубки были подключены к большому медному перегонному кубу, змеевик которого заканчивался длинным металлическим стержнем, соединенным с латунным слитком. Прямо над слитком зависло ярко-синее лезвие, покрытое тонкими полосками орихалка, – казалось, оно вот-вот разрежет стержень. Вокруг этого прибора собрались четверо олигархов. Филон потер свои поросшие черным волосом руки друг о друга и кашлянул.

– Раз уж мы все здесь, предлагаю перейти к демонстрации, – объявил он.

Он сделал знак юному прыщавому пажу, стоявшему поодаль.

– Фретон, скажи солдатам привести наших морских свинок.

Мальчик стукнул себя кулаком по груди и поклонился. Когда он выпрямился, длинная светлая челка упала ему на лоб, закрыв половину лица. Было видно, что мальчишке хочется заправить волосы за уши, но он так и не поднял прижатые к бокам руки и строевым шагом вышел из кабинета.

– Это гипербореец? – поинтересовался один из олигархов.

– Сын предыдущего эпарха, – пояснил Филон. – Очень исполнительный и смышленый паренек. Я решил последовать гиперборейскому обычаю, согласно которому высшим магам положено брать себе учеников. Советую и вам поступить так же: местная аристократия оценит эту нашу попытку перенять их традиции, а главное, станет меньше упираться, коль скоро мы будем контролировать их отпрысков.

Олигархи согласно закивали. Один из них спросил Алькандра, собирается ли и он взять себе ученика.

– Я уже присмотрел подходящую кандидатуру, – кратко ответил тот, думая об Арке.

Филон подошел к странному агрегату и положил руку на перегонный куб.

– Вот прибор, изначально находившийся в местной тюрьме. Он позволяет производить орихалк при помощи анимы. Эта модель более мощная благодаря самородкам живой лазури, изъятой у наших дорогих воительниц. С этой новой машиной мы сможем получить столько орихалка, что легко захватим управление этим городом, окончательно приберем к рукам Напоку и покорим амазонок. Как только эта модель будет закончена, мы запустим ее на полную мощность.

– Кого будем использовать в качестве подопытных животных? – спросил один из олигархов.

– В первую очередь магов, – ответил Филон. – Каждого из них мы будем пропускать через эту штуку минимум раз в день. После сбора анимы они так устанут, что будут намного сговорчивее, и их станет проще контролировать. Однако на магах мы не остановимся. Как вы недавно слышали, дополнительно мы используем добровольцев, которые придут пожертвовать свою аниму на восстановление купола.

– Побочные действия откачки анимы быстро подточат энтузиазм горожан, – заметил Алькандр. – Вряд ли удастся долго соблазнять их раздачей бесплатной еды.

Филон с задумчивым видом похлопал по перегонному кубу.

– Верно, – ответил он. – Именно поэтому я предлагаю прибегнуть к военной хитрости.

Он взял стоявшую на столе деревянную коробочку и достал из нее коричневатый ком, похожий на кусок теста.

– Это жевательная смола из синего лотоса. Очень сильнодействующее одурманивающее вещество, которое производят из местного водного растения. Эта смола притупляет голод и погружает тех, кто ее жует, в приятную полудрему. Многие гиперборейцы пристрастились к этому веществу и сделают что угодно ради возможности его получить. Несколько дней назад мы уничтожили преступный клан, хранивший на своем складе самый значительный запас этой смолы в городе. Благодаря их запасам мы с легкостью убедим любителей жевательной смолы поделиться с нами анимой. Правда, эти доноры малочисленны и не переживут более трех-четырех откачек в силу своего плачевного физического состояния. Так что придется найти способ увеличить количество любителей этой смолы.

Он умолк и прошелся из стороны в сторону по комнате, задумчиво хмурясь и потирая подбородок, словно приглашал зрителей поразмыслить вместе с ним над решением задачи, которую сам же им и поставил.

– Когда начнут приходить добровольцы – а это случится уже в ближайшие дни, – я предлагаю выдавать каждому небольшое количество жевательной смолы. Таким образом мы достигнем сразу двух целей: процедура сбора анимы будет менее болезненной, а добровольцы станут зависимы от смолы, а заодно и от нас. Если все пройдет хорошо, через месяц четверть населения Гипербореи будет регулярно сдавать нам свою аниму.

Алькандр прислонился к стене рядом с одной из статуй Мезенса и наблюдал, как олигархи подходят к Филону и рассматривают смолу из синего лотоса. Он с отвращением вспомнил пристрастие Жеоргона к этой дряни и легкость, с которой он использовал магмеханика. Порабощение Гипербореи действительно будет бескровным, как и планировал Алькандр, но, похоже, в итоге оно окажется не менее смертоносным, чем захват Напоки.

– Воздействие этой смолы и впрямь настолько сильно? – поинтересовался один из олигархов.

– Предлагаю вам лично убедиться в этом, понаблюдав за нашими подопытными, – ответил Филон.

В ту же секунду в дверь кабинета постучали.

– А вот и они, – воскликнул Филон. – Войдите!

Створка отворилась, и в открывшийся проем вошло несколько темискирских солдат, конвоировавших троих верзил со звероватыми чертами лица: это были тройняшки из клана Лотоса. На их пожелтевших лицах блестели бисеринки пота. Все трое скользнули блуждающими взглядами по Алькандру, не узнав его, потом поглядели на машину для откачки анимы и уставились на коричневатый ком в руках Филона.

– Можете махать у нас перед носом этой штукой, сколько хотите, – проворчал Альси.

Однако его глаза так и впились в тестообразный ком.

– Это жевательная смола вашего производства, – ответил Филон, демонстративно перекатывая шарик между пальцами. – Товар высшего качества.

– Точно, это наша смола, вы должны ее вернуть! – рявкнул Альси.

– Охотно, – сказал Филон. – Вернем после того, как вы воспользуетесь этой машиной.

– Сначала дайте смолы, а потом посмотрим! – воскликнул Ари.

Филон выгнул кустистую бровь.

– Первый, кто воспользуется этим аппаратом, получит в два раза больше смолы, чем другие, – проговорил он.

Прошла секунда, а потом тройняшки одновременно бросились к аппарату, вопя и обмениваясь ругательствами. Альси отпихнул братьев и нахлобучил на голову шлем. В тот же миг по трубкам побежали потоки света и хлынули в перегонный куб. Алькандр с восхищением наблюдал, как в металлическом баке собирается ослепительный шар, который затем перетекает в медный слиток и наконец отсекается лезвием из живой лазури, приведенным в действие Филоном.

Раздался глухой стук: Альси рухнул на пол рядом с машиной. Его покрасневшие глаза резко контрастировали с мертвенной бледностью лица. Из носа бандита тонкой струйкой потекла кровь, капая в приоткрытый рот. Братья в изумлении склонились над ним. Между тем Филон достал из машины красноватый слиток и помахал им перед олигархами:

– Наша морская свинка отдала слишком много, но вот результат – орихалк. Как и было объявлено, первые слитки пойдут на ремонт купола: он нужен нам, чтобы выращивать голубой лотос и пополнить запасы жевательной смолы. Затем мы перейдем к производству оружия и доспехов.

Он повернулся к солдатам, державшим двух оставшихся тройняшек: бандиты таращились на безжизненного брата.

– Этого сбросьте с парапета. Двух других оставьте, проверим на них возможности выжимки новой машины. Это всего лишь преступники, и они слишком много слышали. Гиперборея нас поблагодарит.