Дочь леса

Арка

Каждое утро, проснувшись под теплым боком Карапуза, Арка испытывала неимоверное удивление от того, что оказалась в той же обители холода и льда, в которой засыпала накануне. После месяцев, проведенных в Гиперборее, девочка никак не могла снова привыкнуть к кочевой жизни в Рифейских горах. Вглядываясь в бескрайние белые склоны, она снова и снова перебирала в памяти события, после которых лишилась своей удобной кровати и маленькой комнаты в донжоне.

Арка прибыла в город-государство менее года назад, сбежав от волнений в Напоке и своей погибшей подруги-амазонки, и весь ее багаж состоял из нехитрого плана: отыскать своего отца-гиперборейца, которого она никогда не видела.

В результате стечения обстоятельств она стала ученицей Ластианакса, иначе говоря, девочкой на побегушках при вспыльчивом политике, страстном любителе бумажной работы.

Вопреки ожиданиям (и благодаря обнаружившемуся у нее исключительному дипломатическому дару) они в итоге поладили, да так, что Ластианакс привлек девочку к расследованию смерти своего собственного наставника, министра Палатеса. Жизнь на седьмом уровне завертелась для Арки нескончаемой круговертью: она то участвовала в поисках загадочного преступника, ты выполняла обязанности служанки при своем наставнике. Потом Магистериум потрясли другие убийства министров, и Арка узнала о существовании древнего проклятия, которое правитель Гипербореи наслал на амазонок, ответственных за убийство его детей. Те, на кого пало это проклятие, были обречены убивать своих прародителей и умирать от руки своих потомков. Ради мести василевс обрушил эти чары не только на амазонок, но и на себя самого – потому-то проклятие и называлось зеркальным.

Потеряв детей и лишившись возможности зачать новых, василевс считал себя бессмертным. Однако один человек сумел вернуть к жизни убитого сына правителя, сделав из юноши бездушную марионетку, способную лишь служить своему хозяину. Этот человек приказал лемуру сблизиться с одной амазонкой, чтобы та родила ребенка. Этим ребенком была она, Арка.

Прибыв в Гиперборею, девочка узнала, что тоже стала жертвой зеркального проклятия: именно оно толкнуло ее на убийство василевса – защищаясь, она ненамеренно убила своего деда. Затем хозяин лемура обставил все так, чтобы Арку приговорили к смертной казни, а заодно захватил в заложники всех гиперборейских магов и заточил их в городскую тюрьму, заставив их думать, что за всем этим стоят амазонки. Арка вступила в бой со злодеем, и в итоге одна из городских башен обрушилась, пробив защитный купол Гипербореи, но девочка сумела спастись. Дочь амазонки, цареубийца, проклятая, разрушительница города: довольно тяжкая ноша для подростка, еще не достигшего четырнадцати лет. Итак, Арка решила сбежать и вернуться в Аркадию, в лес амазонок, в котором выросла.

Покинув город, она оставила там своего наставника, Ластианакса. Она чувствовала себя виноватой из-за того, что уехала, не повидавшись с ним, тем более что наставник рисковал жизнью, чтобы вытащить ее из тюрьмы, куда запер ее повелитель лемуров. Вот только этот негодяй наверняка пошел бы по следу Арки, а значит, рядом с ней Ластианакс оказался бы в еще большей опасности, ибо хозяин лемуров уже доказал, что способен убить любого, кто встанет между ним и Аркой.

Из всех этих неприятностей девочка сделала горький вывод: нельзя жить там, где действует магия. Ее бессмертие приводило лишь к катастрофам, сеяло вокруг нее смерть, словно судьба, будучи не в силах убить Арку, мстила ей, обрушивая свой гнев на окружающих. Ее опекунша Широн лишилась жизни в тот самый день, когда Арка впервые оказалась в зоне действия магии. Ее спутницу и подругу по несчастью, царевну Пентесилею, убили по вине Арки во время бунтов в Напоке. Ластианакс несколько раз чуть не погиб, когда девочка находилась рядом с ним. Сражение Арки с хозяином лемуров повлекло за собой гибель тысяч живших в башне гиперборейцев.

По правде говоря, давно пора было положить конец этим нескончаемым смертям и вернуться в лес амазонок, где проклятие не имело силы. Каждое утро, проснувшись, Арка приходила к этому заключению, и оно давало ей смелость подниматься и продолжать путешествие.

Девочка отлепилась от бока Карапуза, похлопала коня по крупу и прикрепила к меховым сапогам снегоступы. Еще пять дней пути отделяли ее от Кембалы, города, в котором останавливались зимой рифейские караванщики. Сквозь лед в убежище Арки проникал свет: начался новый день. Пора отправляться в дорогу. Девочка взяла свою походную палку и стала прокладывать себе путь в сугробе: за ночь падающий снег полностью завалил вход в ее укрытие. Карапуз принялся шумно фыркать, намекая, что не прочь поскорее выйти на воздух.

– Потерпи еще пять минут, скоро выйдешь отсюда, – пропыхтела Арка, энергично работая палкой.

Когда девочка пробила последний пласт слежавшегося снега, в их укрытие хлынул яркий свет. Арка проползла по узкому проходу и выбралась наружу.

Долину, в которой девочка остановилась на ночь, окружали холмы, и их склоны сияли ослепительной белизной. Снег покрыл все вокруг, скрыв неровности почвы ровным белым ковром, настолько плотным, что местами на нем появились трещины. Синее небо было совершенно чистым, только над самыми высокими горными пиками собралось несколько белых облаков. Ветер сдувал с отрогов гор, окружающих долину, искрящуюся порошу, и казалось, будто по снегу ползет призрачная дымка. Ярко светило солнце, и с разбросанных по долине сосен падали блестящие капли.

Арка расчистила завалившие шалаш сугробы, чтобы Карапуз смог выбраться. Конь фыркнул и пробежался по снегу, потом стал кататься по белоснежному покрову, блаженно всхрапывая. Затем он бросился к кучке овса, который Арка высыпала на землю из мешка. Пока Карапуз завтракал, девочка решила развести костер, дабы приготовить еду для себя.

Она направилась к ближайшим деревьям, ступая по нетронутому снегу, уже покрывшемуся твердым настом под теплыми солнечными лучами. В долине царила полная тишина. Оказавшись в тени раскидистых елей, Арка набрала мелких веток, которые недавняя снежная буря не успела замести окончательно. Затем девочка выпрямилась, прижимая к груди вязанку; на нее снизошло одновременно тревожное и пьянящее чувство, словно она одна в целом мире.

Вот только она была не одна.

На горизонте показалась птица рух.

Ошеломленная, Арка выронила еловые ветки, попятилась и спряталась под клонящимися к земле ветвями ближайшего дерева. Два года она не видела в небе этих существ. Похоже, крылатая хищница прилетела с севера, то есть из Гипербореи, – это полная ерунда, ведь в городе нет темискирских эскадрилий. Насколько Арке было известно, лишь Темискира по-прежнему владела птицами рух. Это означало только одно: Ликург присоединился к хозяину лемуров, как и предполагал Ластианакс.

Арка прищурилась, пытаясь разглядеть всадника. С такого расстояния она видела только металлические отблески летного шлема. На наезднике не было коричневого плаща, типичного для темискирских солдат-птицеловов. Оставалось надеяться, что это обычный курьер.

Чернокрылая хищница низко парила над стоянкой, словно осматривая ее. Карапуз, увлеченно жевавший свой паек, ничего не замечал. Арка посмотрела на своего спутника, и в животе у нее словно завязался тугой узел: однажды она слышала, что птицы рух могут утаскивать в когтях лошадей. Пока что хищник просто пролетал над ними.

Арка с облегчением перевела дух, но тут же сообразила, что птица рух закладывает вираж и возвращается к лагерю. Карапуз доел овес и наконец-то увидел хищную птицу. От страха конь выпучил глаза и ускакал прочь по снегу.

Солдат-птицелов направил птицу рух обратно, завис над занесенным снегом шалашом и, выглянув из-за гигантского крыла, стал осматривать землю. Арка вся подобралась и отступила ближе к стволу дерева, под прикрытие ветвей. Это определенно не курьер: наездник выслеживал именно ее. Вскоре сидевший в седле человек заметит на свежем снегу следы девочки: наверняка сверху они сразу бросаются в глаза. Арка коснулась своего запястья, на котором носила браслет-крылья. Даже если механизм сработает на морозе, ей не удастся улететь, оставшись незамеченной…

Солдат-птицелов напал на ее след. Он повернул голову в сторону сосновой чащи. Мгновение спустя птица рух спикировала прямо на Арку. Девочка увидела, как наездник отцепил висящий на поясе блестящий шар – это была усыпляющая сфера.

Солдат-птицелов бросил шар в Арку, но девочка проворно отпрыгнула в сторону. Сфера разбилась о ветви ели, из нее повалил фиолетовый дым. Девочка закрыла рот, зажала нос и выбежала из-под защиты деревьев. Сонный газ успел подействовать на нее: ноги вдруг стали ватными, Арка с трудом переставляла снегоступы. Она побежала, спотыкаясь в снегу, понимая, что позади нее птица разворачивается, чтобы возобновить атаку. Только бы успеть добраться до охотничьего лука, оставшегося перед шалашом…

Прямо у ее ног с приглушенным хлопком взорвалась вторая усыпляющая сфера. Не останавливаясь ни на секунду, Арка снова задержала дыхание, от недостатка кислорода у нее стали неметь ноги. От шалаша ее отделяло около десяти шагов. Сквозь застилающий глаза туман девочка увидела, как птица рух круто разворачивается над противоположным краем долины и в третий раз бросается в атаку. Под ослепительными солнечными лучами черные крылья хищницы радужно переливались, а шлем всадника сиял, словно зеркало. Арка добралась до шалаша и наконец осмелилась вдохнуть. Она нагнулась к лежащим на снегу вещам, схватила стрелу и лук, перекатилась на спину и натянула тетиву.

Солдат-птицелов, уже занесший над головой третью сферу, замер и натянул поводья, сдерживая птицу рух. Хищница зависла прямо над стоянкой, мерно взмахивая крыльями. Тяжело дыша, Арка крепко держала тетиву, целясь в голову всадника.

– Если бросишь этот шар, я застрелю твою птицу!

Несколько мгновений солдат-птицелов молча смотрел на нее. Арка заметила, что он очень худой и невысокий. Девочка подумала, что ее противник вряд ли намного старше ее самой, как вдруг раздался глухой металлический голос, разнесшийся по долине мрачным эхом:

– Ты не узнаешь меня, Арка?

Девочка никогда не слышала подобного голоса, и все же что-то в его тоне, а также в поведении ее противника вдруг показалось ей до ужаса знакомым. Она вспомнила мнимую амазонку в маске, выстрелившую в Ластианакса, когда они с магом только-только сбежали из Башни правосудия. Она готова была руку дать на отсечение: сейчас перед ней стоял тот самый человек. Женщина, вероятно, очень молодая, отличная лучница, к тому же ей известно имя Арки…

Прошло несколько секунд, прежде чем девочка осмелилась озвучить страшную догадку:

– Пентесилея?

– Да.

Арку словно обухом по голове ударили. Перед глазами замелькали воспоминания о том дне, когда она видела Пентесилею в последний раз в Напоке: царевна распростерта на земле, а ее лицо – сплошное кровавое месиво… Она не могла выжить, это невозможно.

– Ты же умерла в Напоке!

– Нет, это ты бросила меня умирать. Своей жизнью я обязана хозяину.

Эта фраза пробудила чудовищные страхи, которые Арка долгое время загоняла в самый дальний уголок сознания. Она посмотрела на странную маску своей противницы – последняя все еще держала усыпляющую сферу, причем рука ее совершенно не качалась, несмотря на то что птица рух мерно покачивалась вверх-вниз, ударяя по воздуху крыльями.

– Ты… тоже лемур?

Время словно остановилось. Звенящую тишину нарушало лишь тяжелое хлопанье огромных крыльев птицы рух, порождавшее волны ледяного ветра.

Вдруг Пентесилея резко выбросила вперед руку, метнув усыпляющую сферу. Арка тут же выстрелила в летящий к ней шар, и тот взорвался в воздухе. На нее дождем посыпались осколки стекла, в воздух поднялось облако фиолетового тумана, окутав парящую вверху птицу рух. Хищница замотала головой, движения гигантских крыльев замедлились, и существо стало терять высоту. Пентесилея натянула поводья и просвистела какую-то команду. Хищница мягко взмахнула крыльями и спланировала к ближайшей горе, по-прежнему сонно качая головой.

Вскочив на ноги, Арка наблюдала, как птица рух удаляется по направлению к горному гребню. Она летела все медленнее, будто боролась с сильным ветром. Пентесилея без устали нахлестывала птицу вожжами, чтобы не дать ей окончательно заснуть. Напрасный труд. Огромная хищница вдруг опустила голову, камнем полетела вниз и упала на горный склон в нескольких шагах от края гребня, наполовину скрывшись под толстым слоем снега. Пентесилею отбросило в сторону, она откатилась на несколько шагов и врезалась в валун.

Арка успела увидеть, как ее противница поднимается, а потом услышала странный стук, что-то вроде «ву-у-уф», который, казалось, исходил от самой горы.

В снегу вокруг увязшей птицы рух образовались длинные трещины. От горы отделились белые снежные пласты, сметя неподвижную хищницу. Мгновение спустя снежный покров превратился в огромную лавину, которая с огромной скоростью понеслась вниз по склону.

Арка окаменела, глядя, как белоснежный вал катится на нее, сметая на своем пути сосны, словно пучки соломы. Через несколько секунд ее раздавит снежная масса. Она огляделась в поисках Карапуза, но коня нигде не было видно. Девочка лихорадочно схватилась за запястье и изо всех сил нажала печать на браслете-крыльях, но механизм не сработал.

Она вскинула голову. Теперь лавина занимала все поле ее зрения. Гора рычала, словно чудовище, готовое поглотить свою жертву. Арка побежала в противоположном направлении, так же как бежала в Напоке, оставив позади смертельно раненную Пентесилею, и как бежала в лесу амазонок, оставив на поляне мертвую Широн.

Она все еще думала о своей опекунше, когда ее накрыла лавина.

Ластианакс

Вот уже два дня хищные птицы появлялись в свинцовом небе над горами, возносящимися вверх, точно тонкие якоря в пенном море облаков. Хищники летели так высоко, что трудно было оценить размах их крыльев: это могли быть снежные орлы или гораздо более крупные птицы.

«Птицы предвещать зло», – заявил Сопот, проводник Ластианакса.

Впрочем, караванщик во всем видел дурные предзнаменования: в форме набегающих на горные вершины облаков, в трещинах на насте, в навозе своего овцебыка. Ластианакс не мог не признать, что требуется сказочная удача, чтобы пережить бураны, лавины, трещины, обморожения и еще тысячу и одну опасность, подстерегавшие путников в Рифейских горах.

С каждым прошедшим днем он все больше сожалел о своем отъезде из Гипербореи. Почти три декады он топтал снег на горных склонах, его тело ломило от непривычной физической нагрузки. Когда они только начали этот подъем, стояла относительно хорошая погода, теперь же они с караванщиком то и дело попадали в метель.

У Ластианакса складывалось впечатление, что большую часть времени он просидел вместе с Сопотом и его животными в ледяном убежище, которое проводник сооружал всякий раз, когда разыгрывалась непогода. Молодой человек не мог больше выносить причуды горца, его неопрятность, прогорклый запах овцебыков и отсыревшие меха, в которые он был одет. Но больше всего мага раздражало ощущение, что все его усилия напрасны. До сих пор он не нашел никаких следов Арки, и его решимость отыскать девочку серьезно поколебалась. Чем дальше он заходил в негостеприимные изгибы Рифейских гор, тем выше росли вокруг него их мрачные пики. Каждый день приносил новый каменистый склон, с которого нужно было спуститься, новую кручу, на которую следовало подняться, новый перевал, который надо пересечь. И в этом холодном краю им ни разу не встретилось ни деревни, ни овчарни… ни Арки.

Ластианакс шел вслепую, оказался полностью зависим от Сопота, который всегда двигался на десять шагов впереди и постоянно тянул за связывающую их веревку, чтобы подчеркнуть медлительность своего нанимателя. Еще караванщик развлекался, «забывая» гиперборейский язык, если не хотел отвечать. Если Ластианакс осмеливался спросить у него дорогу, Сопот разражался потоком рифейских слов и подкреплял свою речь размашистыми недовольными жестами, давая понять, что городской житель вроде Ластианакса просто неспособен понять горы.

Молодому человеку трудно было определить, насколько принимаемые караванщиком решения основываются на логических выкладках, а насколько – на простых суевериях. Например, Сопот отказался вести мага через ледник, а когда Ластианакс потребовал объяснений, проворчал: «Слишком опасно, слишком опасно!», после чего еще несколько минут размахивал палкой и раздраженно хмурил брови. А ведь перейдя ледник напрямую, они могли бы выиграть время. В глазах Ластианакса этот длинный обход уменьшил его шансы догнать Арку. Каждую минуту ему хотелось повернуть обратно, но всякий раз его останавливала надежда увидеть свою ученицу за следующим скалистым выступом. По ночам он плохо спал из страха вернуться в Гиперборею с пустыми руками после того, как бросил там Пирру ради поисков Арки. Ластианаксу казалось, будто он ведет себя как отец, любитель азартных игр, всегда готовый поставить гипер на очередной, уж точно последний забег, уверяя сам себя, что выигрыш возместит наконец все золото, спущенное на предыдущих скачках.

Накануне, переходя через опасный горный гребень, они потеряли одного овцебыка. Каменистая тропа обрушилась под копытами животного, и бык вместе со всеми навьюченными на него товарами рухнул в глубокий овраг. Эта потеря совершенно не улучшила настроения Сопота. Он отругал Ластианакса, обвинив юношу в том, что тот неправильно вел животное, потом стал распекать своего пса, дескать, тот рассердил горы, залаяв на галку. Ластианакс испытывал глубокое сочувствие к псу: в конце концов, Сопот относился к ним двоим одинаково пренебрежительно.

Помимо собственно овцебыка, эта неприятность стоила им полдня ходьбы. Караванщик во что бы то ни стало желал забрать упавшие в овраг товары или хотя бы их часть. Эта опасная операция стала серьезным испытанием для терпения мага. Затем пришлось распределять спасенные вещи на оставшихся животных, которые и без того сгибались под нагруженной на них поклажей. Потом наступил вечер, и нужно было скорее разбивать лагерь в небольшом ущелье, недалеко от осыпи. Они даже не смогли разжечь костер и легли спать во влажном, холодном ледяном укрытии, поужинав твердыми как камень галетами.

Полночи Ластианакс ворочался, размышляя о ситуации, в которой оказался, о судьбе Гипербореи, об Арке, и на следующее утро проснулся очень рано. Удивительное дело: Сопот все еще спал – обычно караванщик поднимался первым и не упускал случая указать нанимателю на его лень. Стремясь хоть на несколько минут избавиться от присутствия неприятного проводника, Ластианакс тихо покинул убежище, облегчился и отправился на поиски дров. Пес последовал за ним.

Это была крупная пастушья собака с густым мехом, похожая на волка, откликавшаяся на имя Хатам. Пес потерял ухо и несколько кусков кожи, защищая своего хозяина от пещерных медведей. Казалось, он тоже рад возможности ненадолго улизнуть от Сопота.

Вместе они направились к небольшому перевалу, за которым Ластианакс надеялся найти защищенный от ветра косогор и несколько елей. Хатам легко трусил по снегу на своих широких лапах, почти не оставляя следов. Он добрался до перевала раньше Ластианакса и замер. Вздернул одно ухо, вытянул хвост, весь напружинился, вглядываясь вдаль. Потом пес залаял.

– Тише, Хатам!

Лучше не злить горы, а тем более Сопота, а то еще проснется. Хатам скулил и топал передними лапами по снегу, словно звал своего спутника, требуя как можно скорее подойти. Ластианакс кое-как преодолел разделявшее их расстояние, неловко переставляя ноги с закрепленными на них снегоступами, и наконец увидел, что находится за перевалом.

На треугольном плато прямо в снегу лежало несколько сотен гигантских птиц. Ластианакс немедленно распластался на камнях и заставил Хатама сделать то же самое. Пес тихо рычал, пока они наблюдали, как люди, одетые в военную форму, снуют между пятью огромными ледяными шатрами и прохаживаются между рядами птиц.

Ластианакс понял, что видит птиц рух, крылатых хищников, которые, как полагали, почти полностью вымерли во время войны четырех городов двумя веками ранее. Как и другие министры, маг рвал на себе волосы, когда василевс подарил Ликургу полуостров Огиги в обмен на очень старую и дряхлую представительницу этого вида, предназначенную для украшения его зверинца. Ластианакс вспомнил, что сказала ему Арка, когда они увидели во дворце ту облезлую птицу: «У Ликурга их полно, да не таких заморенных, как эта». Девочка была права.

Правитель Темискиры собрал армию солдат-птицеловов, и, по всей вероятности, эта армия собирается напасть на Гиперборею.

Эта новость привела Ластианакса в уныние, но в то же время принесла странное облегчение. Наконец-то он может принять решение. Больше нельзя гнаться за призрачной мечтой.

– Мы возвращаемся в Гиперборею, – сообщил он псу.

Хатам вздыбил шерсть на загривке: очевидно, присутствие неподалеку хищных птиц привело его в неистовство.

Разгребая руками и ногами снег, юноша отполз от края перевала, чтобы его не заметили часовые вражеского лагеря. Оказавшись, как ему казалось, вне зоны видимости, он поднялся и поспешил вернуться в ущелье. Хатам прыгал вокруг него и тявкал.

В их временном лагере Сопот как раз надел вьючные седла на спины овцебыков. На небольшом участке почвы, где животные утрамбовали снег, караванщик развел костер, использовав в качестве топлива сушеный навоз. Над огнем дымился котелок с чаем.

– Всегда только один человек трудится, – проворчал караванщик, едва Ластианакс подошел достаточно близко, чтобы это услышать.

Молодой человек проигнорировал шпильку и заявил:

– Поворачиваем обратно и возвращаемся в Гиперборею.

Сопот сделал вид, что ничего не услышал, и продолжил нагружать овцебыков, что-то бормоча себе под нос по-рифейски (Ластианакс подозревал, что проводник ругает своего нанимателя на чем свет стоит).

– Поворачиваем обратно и возвращаемся в Гиперборею, – повторил юноша, повышая голос. – Иначе человек не получит вторую половину оговоренной платы, – добавил он, подражая ломаному гиперборейскому языку караванщика.

Избирательная глухота у Сопота мгновенно прошла. Яростно выпучив глаза, он указал на мешки, которые собирался грузить на спины своих животных.

– Нет, не поворачивать, товар, – воскликнул он со своим гортанным рифейским акцентом. – Продать в Кембале, потом вернуться в Гиперборею.

Ластианакс понял, что хотел сделать проводник: еще две недели идти по склонам и ущельям, чтобы добраться до Кембалы, защищенной долины в самом сердце гор, где зимовал его народ, и продать там свои товары.

Маг уже какое-то время подозревал, что Сопот намеренно затягивает их путешествие, чтобы попасть туда, куда нужно ему, и совершенно не собирается помогать в поисках Арки. Реакция караванщика подтвердила его подозрения. Юноша вдруг почувствовал себя так, словно ему под нос сунули открытый мешок с перцем. Вокруг него начал таять снег. Сопот с тревогой посмотрел на свои сапоги: вокруг них собиралась лужа талой воды.

– Я заплатил вам за то, чтобы вы проводили меня через горы, а не за то, чтобы я сопровождал вас в Кембалу, – прорычал Ластианакс. – Я отдам вам вторую половину ваших денег, только если вы сейчас же отвезете меня в Гиперборею.

Арка

Голову Арки стиснула сильная боль. Виски сдавило так, что девочка не решалась открыть глаза. Перед ее опущенными веками горел красный свет – лучи палящего солнца. В голове эхом отдавалось непрерывное гудение. Толстые меха, в которые она была одета, казались невероятно тяжелыми, но, по крайней мере, сглаживали неровности почвы, на которой лежала девочка. В какой-то момент из всех этих ощущений выделился запах перегноя и золы и защекотал ноздри.

Арка никак не могла вспомнить, что делала минуту назад: мысли путались, ее словно оглушило. Наконец она решила встать, не открывая глаз. От этого движения тело будто распалось на тысячи частиц, а потом снова обрело прежнюю форму. Арка открыла глаза.

На ее меховой куртке расплылось алое пятно. Арка с трудом сняла одну из рукавиц, поднесла руку к носу и поняла, что нижняя часть ее лица покрыта толстой коркой засохшей крови.

Ее ноги лежали на земле, покрытой папоротниками и сильфионами. В подлеске густо рос кустарник. Арка огляделась. Вокруг поднимались обугленные останки деревьев, черные голые пики среди буйной зелени. Головная боль постепенно проходила, и к девочке начали возвращаться воспоминания. Гиперборея. Рифейские горы. Пентесилея. Лавина.

Что она делает в этом месте, хотя должна быть погребена под слоем снега толщиной в три фута? Где она? Неужели лавина ей просто приснилась? Может, она до сих пор спит и видит сон?

Обожженные деревья походили на мрачных призраков, блуждающих среди невысоких кустов. Взгляд Арки остановился на самом толстом обугленном стволе, молчаливом свидетеле пожара, память о котором природа пыталась стереть. У его подножия росли папоротники, но между их листьями проглядывали почерневшие от огня доски. Еще ни разу в жизни Арка не приходила в такое замешательство.

Она находилась в лесу амазонок, рядом с останками своего дерева-хижины.

Девочка прижала пальцы к вискам. Она никак не могла попасть в лес амазонок, потому что он расположен в тысячах лиг от Рифейских гор. Возможно, она сейчас лежит под лавиной и бредит?

Впрочем, все ощущения казались вполне настоящими, начиная с ползающих по ее коже насекомых и заканчивая солнцем, припекающим ее макушку. И потом эти симптомы… Беспамятство, головная боль, кровотечение из носа – все это побочные эффекты сильного выброса магической энергии. Словно за секунду до того, как ее накрыла лавина, девочка сумела телепортироваться из Рифейских гор в лес амазонок. Вообще-то ни один человек на такое не способен.

Арка поняла, что от отца-лемура ей достались кое-какие способности.

Петрокл

Чем дольше длилось его заточение, тем пессимистичнее Петрокл оценивал свои шансы когда-либо выбраться из Экстрактриса живым. С тех пор как месяцем ранее гиперборейских магов взяли в заложники, тюрьма постоянно давала молодому человеку поводы думать о своей возможной скорой смерти.

После захвата магов в амфитеатре амазонки согнали их группами по тридцать человек в общие камеры тюрьмы, предварительно выпроводив оттуда бывших заключенных. Условия содержания в тюрьме были чудовищными. Помимо тесноты (ночью пленники лежали прямо на полу, прижавшись друг к другу) быстро выяснилось, что амазонки не собираются их кормить. Поскольку они не могли наладить снабжение тюрьмы, осажденной гиперборейской полицией, воительницы решили оставить большую часть еды для себя. Раз в три дня каждому заложнику выдавали по куску черствого хлеба – вот и все. В первые дни заключения Петрокл так мучился из-за чувства голода, что боялся сойти с ума. Спустя декаду болезненные спазмы в желудке утихли. Теперь молодой человек жил с ощущением постоянного головокружения, ноги у него дрожали, болела голова. Прежде ему и в голову не могло прийти, что можно так долго продержаться без привычного перекуса в виде булки с соусом.

Преимущество этого вынужденного поста заключалось в том, что нужда в некоторых потребностях отпала: в течение последней декады никто из сокамерников Петрокла ни разу не присел на корточки в углу камеры. Настоящее облегчение, учитывая, что амазонки заставляли пленников убирать свои нечистоты вручную.

Зато, коль скоро маги по-прежнему имели право на несвежую воду, питье и последующий вывод жидкостей оставались насущной проблемой, с которой Петрокл столкнулся лично. Из-за его юного возраста и апатичного поведения амазонки посчитали, что он идеально подходит на роль уборщика четвертого уровня тюрьмы.

Каждый день Петроклу приходилось разбивать лед на канале, соединявшем тюрьму с седьмым городским уровнем, наполнять водой деревянные ведра, а затем, неся по ведру в каждой руке, доставлять их на свой этаж. Потом он ставил ведра на старую скрипучую тележку и двигался с ней мимо разных камер четвертого уровня. Несколько раз останавливался, чтобы забрать ведра с мочой, которую в конце маршрута выливал в тюремную шахту для отходов.

В каждой камере всегда стояло лишь два ведра: из одного – пили, в другое – мочились. Амазонки часто заставляли Петрокла менять эти сосуды местами, они никогда не жалели усилий, чтобы лишний раз унизить магов.

Таким образом, Петрокл ежедневно проводил несколько часов, толкая свою тележку с ведрами, в которых весело плескались жидкости. Стоило колесу наехать на чуть выступающий камешек в полу, содержимое ведер расплескивалось, раз за разом пропитывая тогу молодого человека очередной порцией мочи. Петрокл чувствовал себя бродягой с первого уровня. Когда он возвращался в камеру, даже его товарищи по несчастью, лишенные возможности помыться с тех пор, как стали заложниками, замечали, что от молодого человека неприятно пахнет.

Шли дни, силы Петрокла истощались, и заниматься этим неблагодарным делом становилось все труднее и труднее. Тем не менее юноша с удивлением обнаружил, что даже из самой черной работы, которую ему прежде никогда не доводилось выполнять, можно извлечь кое-какую пользу.

Во-первых, благодаря обязанностям тюремного водовоза он мог на два часа в день выходить из переполненной камеры. Далее он имел привилегию пить воду, не смешанную с мочой. Прибегнув к своей едкой самоиронии, он даже сумел задобрить надзиравшую за ним амазонку: однажды она незаметно дала ему перчатки, и теперь его потрескавшиеся от колки льда пальцы не так сильно страдали. Наконец, когда Петрокл таскал ведра и толкал тележку, он не чувствовал холода.

По сути, самым худшим в его заключении стала царившая в камере промозглая атмосфера. Как любой гипербореец, Петрокл никогда в жизни не мерз, поэтому удивился, обнаружив, насколько изматывающим может быть это ощущение. Как он ни расправлял полы тоги, стараясь прикрыть все тело, озноб пробирал его до костей. По ночам холод заставлял его трястись как осиновый лист и высасывал из тела последние запасы энергии. Даже когда надзирательницы отходили достаточно далеко, юноша не пытался воспользоваться магией, поскольку от истощения все равно ничего не смог бы сделать. Петроклу не нужно было лишний раз смотреть на свои худые руки, чтобы понять, что он мало-помалу превращается в ходячий скелет.

Впрочем, не он один находился в столь плачевном положении. Все двадцать девять магов, запертых с ним в одной камере, выглядели истощенными и осунувшимися. И снова им повезло: до сих пор никто из них не погиб. Раздавая воду, Петрокл неоднократно видел, как амазонки выносили из соседних камер безжизненные тела – в последний раз это был министр торговли.

Ко всем этим лишениям добавлялась постоянная неуверенность в завтрашнем дне. Узники не знали, что амазонки собираются с ними сделать, не понимали их целей; нескольких магов, осмелившихся задавать вопросы, пронзили копьями. Казалось, воительницы чего-то ждут, вот только чего? Никакой информации из внешнего мира в Экстрактрис не просачивалось. Заключенные могли только гадать и строить предположения. Петрокл чувствовал нарастающее беспокойство амазонок, словно событие, которого они ждали, никак не случится. Если в первые декады воительницы ликовали и всячески издевались над пленниками ради забавы, то теперь притихли. Они явно нервничали и сгорали от нетерпения.

– Вы заметили? Они тоже худеют, – прошептал однажды один из сокамерников Петрокла, дрожа от пронизывающего холода.

Он кивком указал на надзирательницу, сторожившую их камеру, молодую женщину с короткой стрижкой. Действительно, доспехи воительницы стали ей заметно велики. Именно эта амазонка подарила Петроклу перчатки. Заключенные ценили ее, так как она редко их била и не мучила, чтобы скоротать время. Петрокл иногда задавался вопросом, не оказалась ли она в точно такой же ситуации, что и они.

– Раз они вынуждены экономить еду, значит, у них заканчиваются продукты… – продолжал маг.

Амазонка внезапно повернулась к камере.

– А ну заткнитесь! – воскликнула она, ударяя копьем по металлическим прутьям.

Узники сразу умолкли, и в установившейся тишине звук загремевшей решетки отозвался звонким эхом. Старый маг, лежавший в углу комнаты, приглушенно заворчал. Петрокл прислонился к стене и повернул голову к узкому окну, в которое мог видеть кусок серого неба, наполовину скрытый одним из куполов Магистериума. Что станут делать амазонки, если закончится еда? Чего доброго, надумают заняться каннибализмом, они же сущие варварки. В конце концов, всем известно, что они считают мужчин животными…

Взгляд молодого человека бездумно скользил по небосводу и вдруг зацепился за интригующую деталь. В сторону Экстрактриса летела большая хищная птица. Когда она приблизилась, Петрокл понял, что существо это намного крупнее, чем показалось на первый взгляд. Он не успел подойти ближе к окну: птица уже исчезла из поля зрения.

– Все еще надеешься, что Ласти нас спасет? Если он до сих пор жив, то, вероятно, уже присоединился к амазонкам вместе со своей мелкой девчонкой-воительницей.

Встревоженно размышляя о размерах увиденной им хищной птицы, Петрокл посмотрел на Родопа, сидевшего на полу чуть в стороне от него. Ну почему из всех одноклассников в соседи по камере ему достался именно тот, кто больше всего его злил?

– Докучай кому-нибудь другому. Я-то знаю, что твоя желчь проистекает из разочарования от того, что Пирра дала тебе отставку, – пробормотал юноша в ответ.

– Я часто задавался вопросом, как Пирра могла встречаться с кем-то вроде Ластианакса, – не унимался Родоп. – Скучный крючкотвор. Вечно ходил, уткнувшись носом в бумажки. И, кстати, нос у него горбатый.

– Даже нос Ластианакса более самодостаточен, чем ты, – раздраженно огрызнулся Петрокл.

Родоп громко и насмешливо рассмеялся.

– Когда твой хваленый Ласт придет нас освобождать, напомни мне сказать ему, что с тобой у него больше шансов, чем с Пиррой.

Петрокл ничего не ответил и отошел к решетке, стремясь положить конец неприятному разговору. Со своего места он видел огромный атриум, пронизывающий все здание снизу доверху, и многочисленные пешеходные мостки, соединяющие тюремные уровни друг с другом. Петрокл прислонился лбом к холодным металлическим прутьям и стал смотреть на своих товарищей по несчастью, томившихся в соседних камерах. Стоявшая в нескольких футах от их камеры тюремщица подозрительно посмотрела на молодого человека, но тут же потеряла к нему интерес. Несмотря на свой высокий рост, Петрокл никогда не производил впечатление внушительного человека. Здесь, в тюрьме, этот недостаток оказался весьма полезным.

В последний раз Петрокл видел Ластианакса на куполе Магистериума сразу после захвата заложников – если, конечно, это действительно был Ластианакс. Кто знает, выжил ли его друг? Сидя в тюрьме, Петрокл не имел возможности это выяснить. На протяжении последнего месяца он продолжал задаваться вопросом, какие причины побудили Ластианакса донести на самого себя ради сомнительного удовольствия присоединиться к своей ученице на арене. Сторонний наблюдатель со всей уверенностью заключил бы, что именно Арка убила министров и подготовила вторжение амазонок. Однако Петрокл считал, что процесс провели крайне поспешно, а главное, никто так и не упомянул загадочного лемура.

Молодой человек проклинал Ластианакса с его культом секретности, как вдруг по атриуму разнесся пронзительный звон сигнального колокола. Стоявшие в проходах амазонки сорвались с мест и бросились к наблюдательному посту. Петрокл ошеломленно смотрел, как убегает их тюремщица. Находившиеся в камерах маги столпились у решеток.

– Побег, – сказал Родоп, возвышая голос, чтобы сокамерники услышали его, несмотря на звон.

– Или вторжение, – возразил один из магов, указывая на вход в тюрьму, расположенный на седьмом уровне.

В самом деле, там, похоже, происходило какое-то движение, но что именно творилось, Петрокл не видел: мешали пешеходные мостки, затягивавшие межуровневое пространство, подобно паутине. Сжимая в руках копья, воительницы карабкались по лестницам группами по четыре человека, то и дело выкрикивая какие-то приказы. Петроклу подумалось, что амазонки добрались бы на вершину намного быстрее, если бы воспользовались левитаторами, но потом вспомнил, что живая лазурь на их поясах делает бесполезными любые магические изобретения.

Медленно тянулись минуты. Маги приникли к прутьям решеток и напряженно прислушивались, но сверху доносились только отрывистые голоса и лязг металла. Узники возбужденно обменивались вопросами вроде: «Что происходит?» и «Вы что-нибудь видите?». Вдруг между пешеходными мостками пролетело тело амазонки и упало на дно тюремного атриума. За первым трупом последовали два других. Через несколько минут по лестницам стали спускаться истекающие кровью воительницы. При виде такого беспорядочного бегства пленные маги разразились радостными криками, но быстро умолкли, потому что амазонки начали рассредотачиваться по камерам.

Петрокл видел, как их надзирательница приближается к их камере вместе с Барсидой, предводительницей амазонок: именно она вынудила молодых магов сбросить с парапета преподавателя магической механики. Все заключенные разом попятились к дальней стене. Женщины быстро отперли замок, вошли в камеру и снова закрыли за собой дверь.

– Первого, кто сделает хоть шаг, я проткну насквозь! – грозно вскричала Барсида, наставляя на узников копье.

Петрокл вжался в стену, понимая, что амазонка не колеблясь перейдет от слов к делу. Мозг молодого человека лихорадочно работал. Петрокл не понимал, что происходит, но эти амазонки явно попали в затруднительную ситуацию. Раз они решили спрятаться в камере, оказавшись таким образом как можно ближе к заложникам, значит, у них не осталось пути к бегству. Юноша сглотнул и попытался ни о чем не думать. Никогда еще спасение не было так близко, однако смерть тоже подступила к ним вплотную.

По атриуму разносился глухой, дробный перестук: это грохотали по лестницам сотни сапог. В следующее мгновение Петрокл услышал удары, крики, хрипы и прочие отзвуки потасовки и резни, происходившей на верхних этажах. Застывшие возле решетки амазонки мертвенно побледнели, прислушиваясь к этой жуткой какофонии.

– Они поменяли план, – выдохнула надзирательница с короткими волосами. – Решили избавиться от нас!

– Не думала, что он посмеет, – рыкнула Барсида. – Его собственный ребенок…

Не закончив фразу, она резко повернулась на каблуках и окинула съежившихся от страха пленников мрачным взглядом – в ее глазах плескалась неприкрытая ненависть. Петрокл понял, что воительница собирается использовать узников в качестве живых щитов. Позади амазонки, на лестницах, начали появляться темискирские солдаты, одетые в коричневые плащи.

– Бесполезно, Барсида, они убьют их, чтобы до нас добраться, – сказала вторая амазонка.

Словно в подтверждение ее слов, солдаты, двигавшиеся группами по десять человек, начали ломать замки на ближайших решетках, ловко орудуя металлическими булавами. Петрокл видел, как они входят в камеры и безжалостно вспарывают животы магам, за которыми пытались прятаться сбежавшие амазонки. В атриуме запахло человеческими внутренностями. Молодой человек слышал, как некоторые его товарищи по несчастью стонут и всхлипывают. В другое время его непременно бы стошнило, но его желудок уже давно был пуст.

Группа солдат приблизилась к их камере, последней на этаже. Барсида снова поглядела на заложников, как будто до сих пор колебалась. Петрокл еще никогда не чувствовал, чтобы его сердце так быстро колотилось в груди, однако между каждым следующим ударом проходила целая вечность. В следующий миг он подскочил от неожиданности, потому что амазонка уронила копье на пол.

– Они сделают вид, будто явились вас спасти, хотя на самом деле это именно они все придумали, – резко сказала Барсида.

Она расстегнула застежку под подбородком, сняла с головы шлем, украшенный белым плюмажем, и поставила его на пол рядом с копьем. Ее напарница последовала примеру предводительницы и отперла дверь камеры.

– Мы сдаемся! – выкрикнула Барсида, обращаясь к бегущим по проходу солдатам.

На секунду темискирцы замешкались, очевидно, удивленные неожиданной капитуляцией амазонок, но быстро опомнились. Они вошли в камеру, выставив перед собой копья. Четверо заставили амазонок лечь на пол, остальные оттеснили пленников еще дальше к стене.

В камеру вошел человек лет шестидесяти с густыми черными бровями; в отличие от простых солдат, его броня была богато украшена. Одну руку он вскинул, держа воительниц на мушке, благо его предплечье охватывали наручи, оснащенные специальным механизмом, стреляющим дротиками. Он оглядел распростертых на земле амазонок – солдаты прижимали их коленями к полу, – а также скучившихся у дальней стены магов.

– Какая приятная встреча, Филон, – насмешливо выплюнула Барсида, лежавшая уткнувшись щекой в пол.

Похоже, эта шпилька не понравилась вновь прибывшему.

– Эту заприте в камере-одиночке, – сухо приказал воин, указывая на Барсиду.

Потом кивнул на амазонку с короткими волосами:

– Эту убить.

– Нет! – закричала Барсида.

Ее напарница, прижатая к полу солдатами-птицеловами, рванулась из последних сил, но два здоровенных темискирца не дали ей сбежать. Один вытащил из ножен кинжал, второй схватил женщину за волосы и оттянул ее голову назад. Петрокл в ужасе наблюдал, как амазонка бешено вращает глазами. В следующий миг солдат-птицелов перерезал ей горло от уха до уха. Кровь брызнула потоком и залила пол, алая лужа подступила к ногам магов. Амазонка конвульсивно задергалась. Петрокл никогда не думал, что бывает такая долгая и мучительная смерть.

Темискирец с угольно-черными бровями повернулся к потрясенным, перепуганным магам:

– Вы останетесь здесь еще на некоторое время. Это для вашей же безопасности.

Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он вышел из камеры. Следом за ним солдаты выволокли наружу упирающуюся Барсиду, пригнув ее голову почти к самому полу, потом вытащили окровавленный труп амазонки и заперли дверь, воспользовавшись связкой ключей, предварительно снятой с пояса убитой воительницы. Маги остались в камере, залитой кровью. Все они гадали, действительно ли освободились от амазонок или, напротив, угодили в лапы еще более грозного врага.