День, когда они возвратились

Глава 12

К югу от Колдлэндинга местность сделалась гористой и пустынной, пики Киммерийского хребта призраками поднялись на горизонте. Дальше течение реки становилось слишком стремительным, чтобы пасти стада речных свиней. Но сначала Флоун разливался по долине, образуя похожую на озеро широкую заводь — Гринбоул, — где команды судов, направлявшихся дальше к югу, оставляли свои стада под присмотром пастухов: животные здесь нагуливали жир на обильных кормах — водорослях и моллюсках.

Айвар в своем каяке греб так неуклюже, что это вызывало веселый смех его молодых спутников. Их собственные суденышки сновали по поверхности со стремительностью водомерок. Иногда, нырнув в воду, речной народ гонялся за длинными перепончатолапыми уселами, которые выполняли функции пастушеских собак; Айвар же в воде был более неповоротлив, чем толстые ленивые носатые чухо — речные свиньи.

Это его не огорчало. Никто не может все делать одинаково хорошо, а его умение грести и плавать заметно улучшилось за последнее время.

Маленькие волны сверкали под лиловыми небесами, шептали, кружились хороводом, помогая ему гнать вперед каяк. Это была живая реальность — в отличие от застывших каменистых берегов и пыльно-зеленых кустов на дальних холмах. От воды поднималась прохлада, смягчавшая безветренную жару. Воздух был полон множеством влажных запахов. Впереди «Нефритовые Ворота» поднимались над Айваром, как ярко раскрашенный замок, за ним двигалось другое судно. Траулеры и баржи достигли Колддэндинга раньше них. Совсем рядом с каяком чухо лениво жевали водяной кресс-салат. Время от времени, по команде пастуха, усел бросался вдогонку за отбившимся животным и заворачивал его к стаду. Пасти водяных свиней на Флоуне — идеальное занятие, подумал Айвар. Постоянная активность и необходимость быть начеку давали ощущение полноты жизни, при этом позволяя погрузиться в покой, красоту, величие реки.

Конечно, он был здесь всего лишь зрителем, молодежь пригласила его присоединиться из симпатии. Это тоже его не огорчало.

Яо подогнала свой каяк поближе.

— Все хорошо? — спросила она. — У тебя здорово получается, Рольф. — Она покраснела, опустила глаза и застенчиво добавила: — Едва ли я сумела бы так же хорошо справляться с работой на суше, в твоих краях. Но когда-нибудь мне хотелось бы попробовать.

— Когда-нибудь… Я хотел бы взять тебя с собой, — ответил Айвар.

Отправляясь пасти чухо в летнее время, речной народ не носил одежды — в любой момент могла возникнуть необходимость нырнуть. Кожа Айвара была слишком чувствительной к палящим лучам, и он был в легкой блузе и штанах, которые ему соорудил Эраннат. Яо была слишком юна для тех мыслей, которые вызывала у Айвара ее нагота; и она не из его народа, и… Нет, все это неважно, главное — она милая, и доверчивая, и…

Ох, проклятье, не должен же я стыдиться того, что замечаю ее женственность. Ведь дальше мыслей дело не зайдет. Это просто мера того, насколько мне удалось вернуть себе душевное здоровье.

Церемонная жизнерадостность на борту корабля: маленькие городки, где они останавливались для обмена товарами; долгие дни на зеленой реке в промежутках; суровая мудрость Эранната, светлая мудрость монаха Ян Вея, прагматическая мудрость капитана Рио Меа, ее советы; дружелюбие ее мужа и других ровесников Айвара; и — да — эта девочка, ее дочь, всегда рядом; и река, могучая, как время, дни и ночи, дни и ночи, длившиеся дольше, чем на самом деле, как предвкушение вечности, — все это вылечило Айвара.

В его снах больше не танцевала Фрайна. Он мог теперь не бояться воспоминаний и трезво оценивать их, мог понять, что реальность никогда не была такой великолепной, какой казалась. Он мог теперь пожалеть кочевников и пообещать себе, что поможет им, как только у него появится такая возможность.

Когда это произойдет? И как? Он оставался вне закона. Вынырнув из пучин страдания, он особенно ясно увидел, насколько пассивен был все это время, Эраннат спас его и дал ему средство скрыться — почему? Для чего, если не считать удовольствия, это путешествие до низовий реки? И что делать потом?

Айвар глубоко вздохнул.

«Пора начать действовать самому, перестать быть объектом благодеяний. И первое, что мне нужно, — это союзники», — подумал он.

Крик Яо вернул его к действительности. Она показывала на ближайший берег. Ее весло вспенило воду. Айвар стал грести следом. Их спутники увидели жест Яо, оставили одного из пастухов присматривать за стадом и устремились к той же точке на берегу.

Какой-то предмет лежал там, запутавшись в водорослях: закрытый деревянный ящик с закругленной крышкой, около двух метров в длину. На черной краске Айвар рассмотрел золотые символы Солнца, Лун и Реки.

— Айи-йя, айа-йя, айи-йя, — речитативом начала Яо. Внезапно посерьезнев, остальные присоединились к ней.

Хотя Айвар и плохо понимал язык Куанг Ши, он узнал гимн. Он отошел в сторону. Речной народ освободил ящик из водорослей, пловцы вывели его на стремнину. Уселы по резкой команде пастуха отогнали речных свиней прочь. Ящик поплыл на юг. Должно быть, все это видели с «Нефритовых Ворот»: на судне приспустили флаг.

— Что это? — наконец отважился спросить Айвар.

Яо отбросила мокрые волосы со лба и удивленно ответила:

— Разве ты не знал? Это гроб.

— Э? Я… погоди, прошу прощения… Я, кажется, вспомнил…

— Все наши мертвые отправляются в путешествие по реке — мимо Юн Кау, мимо Линна, до Тьен Ху: которое вы зовете морем Орка. Наш долг — освободить гроб, если он застрянет. — Она продолжала с благоговением: — Мне говорили о пророке, который появился там, чтобы позвать Шень — Старейших — со звезд. Восстанут ли тогда наши мертвые из вод?

Татьяна Тэйн никогда не предполагала, что ей окажется тяжело в одиночестве. Всегда так много нужно было сделать, прочесть, рассмотреть, прослушать, обдумать.

Днем еще было не так плохо. Характер ее работы всегда требовал уединения: изучение материала, размышления, медленное, как составление мозаики, конструирование семантической модели языка, на котором говорят в окрестностях Маунт Гамилькар на Дидоне. Это даст людям возможность общаться с местными жителями на более абстрактном уровне, чем позволяет пиджин. Она вела бесконечные разговоры с компьютером, изредка обсуждая возникающие проблемы по видеоканалу со своим руководителем, удалившимся в поместье в Гераклее: он был слишком стар, чтобы интересоваться политикой.

С тех пор как она стала профессором-исследователем, студенты относились к ней с почтением. Поэтому ей понадобилось какое-то время — она ведь так страдала без Айвара, страх за него так ее преследовал, — чтобы понять, что ее избегают. Конечно, дело не доходило до открытых выражений неприязни на факультетских мероприятиях, собраниях, торжественных обедах или при случайных встречах в коридоре или аудитории. Последнее время вообще люди редко вступали в оживленные беседы. Так что Татьяна не сразу заметила, что с ней вообще никто не разговаривает и, за исключением ее родителей, никто ее больше не приглашает к себе.

Постепенно ее настроение становилось все хуже и хуже.

Первое настоящее нарушение ее изоляции произошло вечером в один из четвергов. Она собиралась отправиться в постель, хотя и знала, что заснуть ей не удастся. Ночь была более темной, чем обычно, — огромная пылевая туча, принесенная воздушными течениями, затянула дымкой звезды. Тусклый размытый серп Лавинии поднялся над шпилями и куполами университета. Уныло завывал ветер. Татьяна сидела в самом удобном из своих кресел и играла со Злопастным Брандашмыгом. Зверек бегал по ней, от щиколотки до плеча и обратно, и издавал свои трели. Удовольствие от этого было столь же невелико, как и сама мышь-летяга.

Раздался стук. На секунду Татьяне показалось, что это ей послышалось. Потом ее сердце заколотилось, и она кинулась открывать, почти отбросив в спешке зверька. Тот уцепился за ее свитер, издавая возмущенные вопли.

Вошедший мужчина поспешно закрыл за собой дверь. Хотя воздух снаружи был морозным и нес жалящую пыль, обычно никто и не подумал бы в это время надевать ночную маску. Войдя, гость стащил ее с лица, и Татьяна увидела перед собой костлявую и утомленную физиономию Гэбриела Стюарта. Они вместе занимались исследованиями на Дидоне. Стюарт знал район Гамилькара вдоль и поперек, и в его обязанности входило сопровождать исследователей и следить, чтобы с ними ничего не случилось.

— Э-э… добрый вечер, — произнесла Татьяна беспомощно.

— Опустите шторы, — распорядился Стюарт. — Я бы предпочел, чтобы меня не увидели снаружи.

Татьяна вытаращила на него глаза. По ее позвоночнику пробежал холодок.

— У вас неприятности, Гэб?

— Нет — по крайней мере официально.

— Я и не подозревала, что вы на Энее. Почему вы не позвонили?

— Разговоры могут прослушиваться. Все-таки задерните окна, пожалуйста.

Ока послушно опустила шторы. Стюарт снял верхнюю одежду.

— Я рада видеть вас снова, — пробормотала Татьяна.

— Вы можете изменить свое мнение, когда выслушаете меня. — Потом его голос зазвучал мягче. — Впрочем, возможно, и нет. Как мне помнится, вы всегда были храброй, в своей тихой манере. Да и не зря же вы стали девушкой Наследника Илиона.

— У вас есть новости об Айваре? — воскликнула Татьяна.

— Боюсь, что нет. Я надеялся, может, вы что-нибудь знаете… Ладно, давайте поговорим.

Он отказался от вина, но не возражал против чая. Пока Татьяна занималась хозяйством, Стюарт раскурил трубку и рассказал о своей жизни с момента начала революции. Он покинул систему Вергилия, вступив в наскоро сколоченную разведку Мак-Кормака. Свое задание он провалил, признал он сокрушенно. Как ему удалось узнать уже после возвращения и после разгрома восстания, один из агентов Терры не только сумел спасти жену адмирала от Снелунда — а она была бы для того бесценной заложницей, — но и захватил на Дидоне один из кораблей патриотов, в компьютере которого оказались все секретные коды восставших…

— Я начал было подумывать о том, чтобы поднять дидонцев — из них получились бы хорошие партизаны, а то и команды звездолетов — и продолжать борьбу. Потом мне удалось тайком прилететь на Эней, тут я связался с одним из своих друзей… как его зовут, неважно… он тоже из университетских. Через него я установил контакт с движением сопротивления.

— А оно существует?

Стюарт внимательно посмотрел на девушку:

— Это спрашиваете вы, невеста Айвара Фредериксена?

— Со мной это никогда не обсуждалось. — Татьяна поставила чайник и чашки на столик и присела на краешек кресла напротив гостя. Ее глаза были устремлены на собственные стиснутые пальцы. — Он… то, что он сделал, было просто результатом безумного порыва. Не правда ли?

— Тогда, может быть, и было. Но не теперь. Конечно, ваш дорогой комиссар Десаи хотел бы, чтобы вы думали именно так.

Татьяна собрала все свое мужество и выдержала его взгляд.

— Несомненно. Я виделась с Десаи несколько раз. Я передала то, что он сказал, некоторым своим друзьям — не высказывая собственное мнение, просто передала. Поэтому я теперь подвергнута остракизму? Мне казалось, люди в университете должны согласиться с тем, что информация никогда не бывает лишней.

— Я кое-что поразузнал, — ответил Стюарт. — Вокруг вас создалось странное напряжение. Сторонний наблюдатель вроде меня чувствует это сильнее, чем непосредственные участники. С одной стороны, вы девушка Айвара Фредериксена, Поэтому быть с вами рядом небезопасно: он может вновь объявиться в любой момент, и трусы предпочитают не рисковать. С другой же стороны… У вас определенно есть мана — лучшего слова тут не подобрать. Вот некоторые и чувствуют себя рядом с вами неуютно; вы не вписываетесь в упорядоченную, разложенную по полочкам университетскую рутину — недаром же Айвар выбрал именно вас. Вот они и находят оправдания тому, чтобы не торопиться с восстановлением прежних близких отношений. И еще, — Стюарт медленно выдохнул дым, — если уж говорить начистоту, складывается впечатление, что вы позволяете врагу использовать себя. Вы можете считать, что вы просто передаете полученную от Десаи информацию. Но сам факт того, что вы его принимаете и вежливо с ним разговариваете, означает, что вы не на все сто процентов на стороне сопротивления. Поэтому от вас и отшатнулись наиболее горячие головы — а таких много, вы даже не представляете себе, насколько много, и их число растет с каждым днем.

Он наклонился вперед.

— Когда я понял, как обстоят дела, я решил, что обязательно должен с вами повидаться, Татьяна. Похоже, что Десаи наполовину уговорил вас убедить Фредериксена сдаться, если у вас появится возможность связаться с ним. Ну так вот, не делайте этого. Держитесь подальше от имперских агентов. — В его голосе зазвучали жесткие нотки. — Движение сопротивления достигло такого накала, что мы вот-вот примемся за их пособников всерьез. Я знаю, вы никогда на самом деле к ним не принадлежали. Так не позволяйте же этому прохвосту Десаи поймать вас на крючок.

— Но… — ошеломленная девушка с трудом нашла слова, — что вы собираетесь делать? На что рассчитываете? И Айвар — он же просто увлекшийся мальчишка, вынужденный скрываться, не представляющий для Терры опасности… если… если он вообще еще жив…

— Он жив, — заверил ее Стюарт. — Я не знаю, где он и что с ним, но он жив. Слишком много ходит слухов, чтобы за ними не крылась доля правды. — Его голос зазвенел. — Да вы же не могли не слышать — приметы, знамения, предчувствия… Никто теперь не обращает внимания на его слабака-папашу, Айвар по праву стал вождем свободолюбивых энейцев, и когда Строители вернутся — а они обязательно вернутся… Вы — суженая Айвара, вы родите ему сына, и Строители сделают его больше чем просто человеком.

Глаза Стюарта сияли верой.