Черные ножи 2

Глава 4

Тут уже ударили с двух сторон, да так, что живые позавидовали мертвым. Два танковых батальона — а это почти шестьдесят машин, не считая тех, кто уже выбыли из строя, били по укрепрайону на ходу, стараясь прорваться как можно быстрее к вражеским окопам. Пулеметчики поливали ливнем пуль всех, кто имел глупость высунуть голову из окопа. Автоматчики стреляли на бегу, время от времени залегая в грязи, потом вскакивали и бежали дальше.

Вспышки слева. Били трассирующими из ДЗОТа, надежно укрытого в земле.

Стрелять из танкового орудия на ходу дико неудобно — любая ошибка, неровность почвы, да просто рука дернулась — и промах. Но я не оплошал: быстро навелся, интуитивно взял небольшую поправку.

Выстрел!

Столп огня взметнулся в воздух на месте бывшего немецкого ДЗОТа, в разные стороны полетели бревна и комья сырой земли, вперемешку с мясом. Снаряд удивительным образом пролетел прямо сквозь бойницу и сдетонировал уже внутри. Без шансов выжить для тех, кто там находился.

Мы с Казаковым подхватили выскочившую из казенника гильзу и вышвырнули ее сквозь люк. Руки даже в перчатках обжигало, но хотя бы глаза были защищены очками.

— Твари! Твари! Твари! — сквозь шум едва-едва расслышал я Корякина, почти вслепую бившего из головного пулемета по всему, что шевелится. При этом он не забывал помогать переключать тугие передачи Евсюкову.

Наш мехвод был профи. Это лишь сначала показалось, что поле ровное, как стол. Но выяснилось, что это совсем не так. Евсюков умудрялся пользоваться каждой естественной и искусственной преградой, чтобы прикрыть танк от попадания. Любая неровность почвы — и мы внизу, оставив врагу лишь малую часть для обзора. Поваленные деревья — отлично, то что надо! Проход машине они не затруднят, а вот за толстыми стволами можно укрыться до следующей перезарядки.

Выстрел!

Взрыв всплеснулся метрах в пяти левее от замаскированного противотанкового орудия. Я чертыхнулся и быстро сделал поправку.

Выстрел!

Есть попадание!

Из дымящейся воронки торчали погнутые станины. Орудие вместе с расчетом приказало долго жить. Везение или удача? Нет, опыт. Пропитанный собственными кровью и потом. Пока больше опытом грядущих войн, но и здесь я набирал первые боевые баллы.

Молчаливый и собранный Казаков заряжал снаряды, ни на что не отвлекаясь. Его роль в экипаже была самой незавидной. Он не мог видеть ничего из того, что происходило снаружи, не мог никаким образом непосредственно участвовать в бою, лишь заряжал один за другим снаряды, затем принимал отработанные гильзы, выбрасывал их наружу, и делал это снова и снова. Интересно, о чем он думал в эти мгновения? О тщетности бытия, или просто считал: раз, два три… раз, два, три…

Я крутанул перископ и увидел, что растянувшийся неровный строй наших танков почти вплотную приблизился к немецкой обороне.

Впервые за бой в дело вступили вражеские машины. Из ближайшего подлеска раздалась череда быстрых выстрелов танковых пушек, а потом появились угловатые силуэты фашистских танков. Сквозь дым их было плохо видно, но я все же опознал по характерным признакам «Pz.Kpfw IV». Впрочем, среди них мелькали и более старые «тройки».

В наших боевых порядках опять появились дымные облачка взрывов — вражеская артиллерия вновь начала массированный обстрел.

Я увидел, как машина комроты Васина развернулась на девяносто градусов в сторону новой опасности, наплевав на обстрел со стороны укреплений.

— Круто вправо, круто вправо! — хлопнул я по правому плечу Евсюкова, «ножная связь», будь она неладна.

Тридцатьчетверка быстро начала разворачиваться вокруг своей оси.

— Давай бронебойными! — приказал я Казакову. — Быстрее, мать твою!

Я крутанул колесики горизонтальной наводки. Саданула пушка. Башня еще больше наполнилась пороховыми газами, благо очки спасали глаза.

— Черт! — заорал я.

Первый выстрел ушел в молоко. Мазила! А еще «снайпер»… Тьфу! Стыдно. А ведь пушка была лично мной многократно пристрелена. Неужели, рука дрогнула? Страх? Нет, только ярость. Нужно успокоиться, взять эмоции под контроль.

Второй выстрел… попал! Попал же, черт возьми! Причем так удачно, что немецкий танк дернулся, на мгновение замер, и тут же взорвался изнутри. Башню унесло в сторону, нутро разворотило, что стало с экипажем, и думать не стоило.

— Заряжай!

Тут у нас пошла череда не то, чтобы неудач, но и успехом в полной мере назвать происходящее было сложно. Следующим выстрелом я удачно сбил гуслю очередному немцу. Его чуть завернуло в сторону, но из боя он точно не выбыл. Наружу полезли члены экипажа, надеясь восстановить подвижность машины, но их тут же начали отстреливать снайперы, занявшие удобные позиции где-то позади.

Первый фриц раскинул руки в стороны и упал на чернозем, за ним второй. Остальные попытались было укрыться за корпусом Т-4, но не тут-то было. Уж не знаю, сколько наших стрелков работали по ним, но все, кто выбрался из танка, навсегда легли рядом с машиной.

Потом выстрел — мимо, еще выстрел — ушел вперед, разорвавшись где-то вне моего поля видимости.

Затем повезло?

Попал! Но снаряд рикошетом ушел в землю. Черт-черт-черт! Что же за непруха?

Наш танк сотряс сильный удар. Несмотря на шлемофон, в ушах зазвенело, словно я сидел на самой верхушки колокольни. Автоматные очереди сухо щелкали вокруг, нацеленные на пехоту, но время от времени пули попадали в броню танка, отскакивая от нее и не причиняя нам ни малейшего вреда.

Наконец, следующий выстрел зашел точно в цель, попав между катками немецкого Т-4, который как раз в этот момент неудачно для себя повернулся боком, подставившись под удар.

Что происходит, когда бронебойный снаряд попадает внутрь танка? Филиал ада в отдельно взятом крохотном отсеке. Стальная болванка крушит все внутри. Во все стороны летят осколки, пробивая и разрывая на куски тела членов экипажа. Там не выжить, это понятно. Все внутри превращается в однородную массу, состоящую из частей тел, осколков приборов, сгоревшей электрике… а если еще удачно сдетонирует боезапас, то эффектное зрелище обеспечено!

Бахнуло так, что даже на расстоянии было слышно. Непонятно почему, но соседние машины врага чуть замедлили свой ход.

К сожалению остальные мехводы нашей роты, да и обоих батальонов, мастерством и близко не могли сравниться с Евсюковым — собаку съевшего на полигонных испытаниях. Некоторые машины уже горели, другие нерешительно замерли на месте.

Все, как я и думал. Нашим добровольцам попросту не хватало боевого опыта. Будь рядом с нами больше людей, уже прошедших подобные сражения, и оставшихся при этом в живых, было бы с кого взять пример. А так мы оказались сами по себе. Не то, чтобы кинутые на произвол, но предоставленные собственной незавидной участи. Как щенки, брошенные в воду. Выплывешь — будешь жить! Нет — что ж, Родина тебя не забудет!

Считал ли я, что это неправильно? Что нельзя вот так посылать на смерть тех, кто принес бы гораздо больше пользы в тылу? Кто был не подготовлен по всем статьям, кто впервые увидел врага вживую?

И да, и нет.

С одной стороны, все логично: если ты мастер в своей профессии, то занимайся делом, и оставь военное ремесло тем, кто этому учился. С другой стороны: как запретить человеку идти на святую войну, мстить за погибших родных и близких, за друзей, за знакомых и даже незнакомых людей, за всех, кто уже погиб и кому это еще предстояло! Как это сделать? Посадить наглеца под арест? Но, в таком случае, и пользы такой человек не принесет, а станет лишь обузой.

Я видел перед боем, каким неистовым огнем горели глаза Корякина, всю родню которого вырезали немцы, уничтожив деревню в Курской области. Я знал, что Евсюков потерял сына, объявленного пропавшим без вести еще год назад. И прекрасно чувствовал настроение Казакова, который по своей глубинной сути не мог терпеть несправедливость и готов был голову свою положить на плаху ради будущего страны. Детей у него не имелось, как и жены, родители давно умерли, и был он один в целом мире, словно перст. И дрался он не ради славы, и не ради мести. Ради справедливости и веры в правду, в его личном понимании этих слов.

Сегодня была страшная бойня, где машины шли в лобовую против других машин, и удача улыбалась не самым умелым, а самым везучим. Железо против железа, сила против силы. Я полагал, что у нас преимущество в технике, но постепенно, то один, то другой Т-34 выходили из строя. Казалось бы, простая задача — пересечь поле, рыхлое после ливней, и достичь позиций врага. Но я видел, что же несколько машин завязли в грязи, пытаясь выбраться, но только глубже закапывая себя.

Кажется, свершился перелом. Немецкие танки начали медленно отступать обратно в подлесок, а первые наши машины добрались, наконец, до укреплений и начали наводить нам шок и трепет, давя немцев траками, разрушая и круша все вокруг. Пехота методично зачищала каждый метр пространства, не оставляя ни единой живой души позади.

Я велел Евсюкову стоять на месте, а сам вел прицельный огонь по отступающем силам противника, и за несколько минут умудрился поразить еще две машины! Остальные скрылись за деревьями, но гнаться за ними смысла не было. Никто и не стал этого делать.

— Вперед! — скомандовал я, когда увидел, что целых вражеских танков в нашей зоне досягаемости не осталось.

Мы добрались до немецких окопов как раз вовремя — там шел яростный бой. Пахло кровью, горелым мясом и смертью. Фашисты сопротивлялись, как могли, но я видел, что то один, то другой солдат бросает позицию и спешно отступает по ходам сообщения в обратном направлении.

Повсюду лежали мертвые тела, причем в таком количестве, которое я никогда прежде воочию не видел. В своей прошлой жизни я участвовал в разных переделках, но то, что происходило здесь и сейчас, напоминало бойню. Причем обоюдную. Без капли жалости, что с той, что с другой стороны.

— Бей гадов! — курсовой пулемет Корякина молотил без остановки. В машины было невыносимо жарко и сильно пахло порохом, но командирский люк открывать я не решался.

Выискивая очередную цель в перископ, я заметил, как один из немцев в офицерской форме с ломом в левой руке и гранатой в правой бросился к нашей машине, чуть ушедшей в сторону от остальных. Сделал он все грамотно — зашел сбоку в тот момент, когда все пехотинцы находились в сотне метрах правее, зачищая один из ДЗОТов. Ни командир танка, ни мехвод его не видели.

В первый момент я даже не понял, зачем ему лом? А когда сообразил, то уже ничего не успел поделать. Впрочем, даже догадайся я десятью секундами ранее, все равно не успел бы ему помешать. Немец сунул ломик между катками, и танк, сильно дернувшись, на мгновение замер и начал проворачиваться вокруг своей оси. Мотор дико ревел, но то ли ломик оказался особо крепким, то ли мощности не хватило, и перемолоть мешающий предмет никак не получалось. Заклинило!

Немец тем временем забрался на броню и присел, чтобы себя не обнаружить, но я прекрасно разглядел его белобрысую рожу в перископ: холеное, чисто выбритое лицо с кривым шрамом через правую щеку, — истинный ариец, такого захочешь — не забудешь. Как только верхний люк распахнулся — видимо, командир решил выяснить, что случилось, фриц метнул внутрь гранату и вновь присел, прикрыв голову руками.

Сволочь! Тварь! Все точно рассчитал и действовал наверняка.

Глухо бахнуло, из люка повалил дым. Никто из бойцов наружу так и не появился.

— Етить-перекатить! — тихо выругался Евсюков, тоже наблюдавший эту сцену. В том, что экипаж несчастного танка мертв, не было ни малейших сомнений.

— Дави его! — во мне клокотала дикая ярость. Зубы скрипели, мне даже показалось, что сейчас лопнут капилляры в глазах.

Евсюков уже развернулся в сторону удачливого фрица, Корякин попытался было достать его из пулемета, но немец укрылся за уничтоженным им же танком, и очередь прошла мимо.

Неужели уйдет? Я не мог этого допустить.

— Всем оставаться на местах! — крикнул я, и тут же,выхватив из кобуры ТТ, быстро открыл люк и выбрался наружу. Это было дело личное. Если я упущу гада, никогда себе не прощу. Детский сад? Командир не должен покидать свою машину? И да, и нет. Такого врага, умного и умелого, нельзя оставлять за спиной. Казаков тут же закрыл за мной люк, а я уже спрыгнул на землю, перекатившись и уходя чуть в сторону. Тут же в место, где я находился мгновение назад, ударили два пистолетных выстрела.

Хитрая сволочь!

Немец и не думал бежать, как я от него ожидал, а, наоборот, воспользовался танком, как прикрытием. Он залег под дном и теперь вел по мне прицельный огонь. И, как назло, никого из наших автоматчиков рядом не оказалось.

Ничего, сука, сейчас ты отведаешь на вкус пару пуль из именного пистолета Берии!

Мой экипаж, находясь в машине, ничем не мог помочь. Разве что Корякин при некоторой доле удаче срезал бы немца из пулемета, высунись тот на открытое место. Но фриц подобных ошибок не допускал.

Время словно замедлилось. Все прочее, происходящее вокруг, перестало для меня существовать. Остался лишь этот фашист, угробивший целый танковый экипаж, и я, возжелавший расквитаться с ним за это.

Где он затаился? Бежать — не бежал, не успел бы. Отступить тоже не мог, иначе стал бы виден Корякину, и тот расстрелял бы его в упор. И из-за танка выйти не мог — по той же самой причине. Значит, прячется либо под машиной, либо за ней. Третьего не дано.

Укрывшись за траками, я быстро глянул, затаился ли немец внизу. Пусто! Играет со мной, да как умело — чувствуется опыт и стальная воля. Другой давно побежал бы прочь, и был бы убит. Этот же вымеряет каждый шаг, умудряется следить и за мной, и за моим экипажем, в то же время оставаясь невидимым.

Я пробрался вдоль корпуса и резко выглянул из-за машины, держа оружие наготове. Да твою же налево! Куда он делся?

И в это мгновение Т-34 вздрогнул всем корпусом и загудел, набирая обороты. Я быстро глянул — лома между катками больше не было — вытащил ушлый немец, а вот когда он это сделал, я и не заметил.

Я запрыгнул на броню, но было поздно, верхний люк оказался задраен изнутри, и передний, судя по всему, тоже был закрыт.

Немец забрался внутрь нашего танка, где находились изувеченные тела членов экипажа, и завладел машиной. Более того, сумел с ней справиться.

Башня танка начала медленно поворачиваться в сторону «Уральца». У фрица было два пути: либо попытаться уехать прочь с поля боя на захваченной машине, либо же занять командирское место стрелка-наводчика и дать бой. Он выбрал последнее.

Я не сомневался, что и Евсюков, и Корякин видят меня в данный момент. Поэтому замахал руками, мол, бейте его, на меня не смотрите! И тут же сиганул с танка вниз на землю, умудрился при этом не упасть, и сломя голову бросился к своим.

Фриц опоздал буквально на долю секунды. Везение сегодня все время было явно на его стороне, но в последний момент на мгновение отвернулось чуть в сторону.

Этого хватило. Башня танка лишь чуть-чуть не довернула до нужной позиции, когда из нашего орудия выплеснулось пламя. Несчастную 34-ку с мертвым экипажем прошило бронебойным снарядом насквозь, уничтожив внутри все, что еще могло быть живым. Башня более не двигалась, замерев, и я понял, что в этот раз мы победили.

Надеюсь, чертов немец принял мучительную смерть!

Я вернулся к своей машине и забрался в открытый Казаковым люк, после чего мы резво двинулись в сторону основной схватки. К этому времени первая линия немецкой обороны была уже практически взята. С холма еще стреляли пушки, но туда уже взбирались с десяток наших машин и несколько сотен пехотинцев, и я видел, что скоро все кончится.

Здесь же внизу немцы еще отбивались. Кто-то из наших, кажется, «Комсомолец», придумал такую штуку — бойцы тросами прикрутили сзади к танку разбитую вражескую пушку, вывороченную из станины, и теперь «Комсомолец» шел вдоль траншей, таща пушку понизу.

Немцы, несомненно, были опытными солдатами. И танками они были обкатаны, но такого фокуса еще не видали.

Пушка, непредсказуемым образом кувыркаясь в ходах сообщений, неумолимо неслась вперед, сметая все на своем пути, калеча и убивая всех, кто попадался ей навстречу. Спасения не существовало — лишь бегство, но и убежать фрицы не могли, их расстреливали идущие следом за этим импровизированным орудием смерти автоматчики.

— Так их! — азартно приговаривал Евсюков. — Бей! Бей! Бей!

Мы перемололи в кровавую кашу нескольких немцев, попавших под наши траки. Евсюков удачно догнал нескольких беглецов и попросту раздавил их, а я не препятствовал. Мне все время казалось, что мы что-то не учли. Что-то важное! Я даже приоткрыл люк, высунулся наружу и начал осматриваться по сторонам, пытаясь понять, что именно меня беспокоит.

Вроде бы внешне все выглядело хорошо. Первую линию обороны мы прорвали: поле прошли, хоть и с сильными потерями. Вот только скрывшиеся в лесу немецкие танки никто не преследовал — но тут ничего не поделать, если уйдут бродом на южную сторону, считай, повезло. Высота тоже почти взята — еще полчаса и можно праздновать победу. Наши потери я не взялся бы оценить, но точно мог сказать, что взятие вражеских позиций далось нам очень дорогой ценой.

Я не был пессимистом по своей натуре, но и наивным юношей, полным идеалов, тоже себя не считал.

Черного и белого не существовало. Миром правили полутона.

И тут мои самые худшие ожидания в полной мере оправдались. С тыловых подступов к немецкой линии обороны выдвинулось подкрепление. Десяток новых танков и около батальона пехоты.

Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы узнать среди них хищные, смертоносные, вызывающие инстинктивный страх силуэты самых современных машин, еще неизвестных советским бойцам.

Против нас вышли «Королевские тигры».